Текст книги "Финляндия. Творимый ландшафт"

Екатерина Андреева
Финляндия. Творимый ландшафт

© Е. Ю. Андреева, 2017

© Н. А. Теплов, дизайн обложки, 2017

© Издательство Ивана Лимбаха, 2017

* * *

Не успев познать самого себя – так как насчет этого в России строго – <русский культурный человек> очень доволен, что никто ему не препятствует познавать других.

М. Е. Салтыков-Щедрин. За рубежом

Я всегда смутно чувствовал особенное значение Финляндии для петербуржца и что сюда ездили додумать то, чего нельзя было додумать в Петербурге.

О. Э. Мандельштам. Шум времени

I. «Болгарки, финки, шведки в теологоразведке» (Олег Котельников)

Средние века: святые, их представители и церкви

Вторник. Я влекусь на службу. Еще довольно рано, но возле Спаса на Крови уже порядочное летнее коловращение. Из-под 2-го Садового моста внезапно появляется триколор: раскрашенная крыша кораблика «Император». Экскурсанты в обнимку загорают на палубе, проплывая мимо Конюшенной церкви, где отпевали Пушкина и Тимура Новикова.

Вчера мы возвращались из Финляндии, и в машине по «Эху Москвы» весь день говорили про конфликт между музеем и начальством храма Святого Владимира в Херсонесе: директора музея уволили за то, что он запретил настоятелю мостить дорожки и площадь у храма, уничтожая тем самым остатки византийского города. Хочется сказать: «Погодите мостить, отцы! Ради бога! Может, еще археологи на этой площади и на этих дорожках откопают какие-то реликвии времен святого Владимира, может, пряжку его или стремя – ходил же он по этой земле со своей дружиной, не прямо ведь в купель десантировался, как опытный боец ВДВ»[1]1
  Весь год, что пишу эту книгу, казалось, будто это я так пошутила. Оказывается, и не я, и не пошутила: «В 2012 году, накануне празднования „1150-летнего юбилея Российской государственности“…один из сценариев…предполагал, что в кульминационный момент Рюрик должен был спуститься с парашютом в центральную часть Новгородского кремля (а изображать его должен был, по мысли создателей сценария, депутат ГД ФС РФ Николай Валуев)», – пишет историк и археолог Адриан Селин в статье «Образ Рюрика в современном пространстве Северо-Запада России» (Историческая экспертиза. 2016. № 4. С. 91).


[Закрыть].

На заседании, рассматривая Неву с корабликами и пляжную стенку из голых под куртиной крепости, я так и эдак обдумываю свою книжку о Финляндии. Есть время, да и Пеструша любит поспать между клавиатурой и монитором под мое аритмичное постукивание.

Меня уже года два в этом деле подзадоривают слова знакомых москвичей. Один из них сказал: «Да ладно, Катерина. Финляндия никому не нужна просто потому, что она никак не отразилась в культуре других стран». Другой убежденно заявил, что «ценность финского искусства – выдумка питерской интеллигенции начала века» (он имел в виду, конечно, век прошлый, ведь у него было настоящее авангардное начало, не то что у нас в нулевые, хотя многие про тó начало думали, что это вообще-то конец).

Как же это не отразилась, – возражаю я в уме, – всякий, конечно, сразу вспомнит Тома оф Финланд, но не о нем теперь речь. «Калевала» породила «Песнь о Гайавате» Лонгфелло и фантастических героев Толкина. Лучшая совместная работа Филонова и его учеников – иллюстрации «Калевалы»; «Мир искусства» начался «Выставкой русских и финляндских художников», а Матюшин сделал такое признание: «За оболочкой северной финской кирхи воспринимаю исходящий огонь возрождения и причастия новой мысли и жизни. Чувствую бедных, набожных финнов, тихо, по-звериному чистой душой принимающих частицу этого чуда»[2]2
  Матюшин М. Творческий путь художника. Автомонография. МОК: Коломна, 2011. С. 211.


[Закрыть].

Огонь этот чувствовал не только Матюшин. Русский священник Григорий Петров сумел сделать так, что этот огонь оказал воздействие на жизнь целого государства, находящегося от Финляндии за тридевять земель. Его книга «Финляндия, страна белых лилий», изданная в 1923-м в Сербии, через Болгарию попала в руки Ататюрка, и тот распорядился перевести ее на турецкий и раздавать всем офицерам своей армии вместе с Кораном. Пути истории неисповедимы. Петров был «левым» священником, популярнейшим проповедником начала ХХ века. Неудивительно, что у него возникли проблемы с Синодом. В 1907 году его лишили сана и запретили в течение семи лет жить в обеих столицах. Получив этот «минус» и оказавшись под постоянным полицейский надзором, он предпринял несколько путешествий в провинцию, в том числе и в Финляндию, где обнаружил идеальное по тем временам гражданское общество, строящее страну. В революцию Петров примкнул к белым, потому что считал большевизм болезнью измученного самодержавием русского народа. Он бежал из Крыма в 1920-м и в эмиграции описал финскую модель «очищения» народной жизни, которая дала такие прекрасные результаты в реформировании Османской империи[3]3
  Витухновская М. О Григории Петрове. Григорий Петров и Финляндия // Петров Г. Финляндия, страна белых лилий. СПб, 2004. С. 7–22. К слову, о путях истории: «анатолийские львы», то есть молодые провинциальные бизнесмены-ортодоксы, поддержавшие Эрдогана, нагуляли мускулатуру именно благодаря синергии семидесятилетнего светского развития своей страны.


[Закрыть].

Можно было бы попробовать получить грант, чтобы написать о том, какая это все неправда про финскую культуру. Но надо умело формулировать тему, потому что актуальность и в Африке актуальность – просто на описания красот никто не даст, когда в топе исследования вроде: «Поведение России в Арктике». Ну например, «Архитектура общественных мест Финляндии и социальная ответственность искусства». Похоже на тему какой-нибудь дипломной работы эпохи позднего Брежнева: «Архитектура детских садов на побережье Финского залива», а там пиши себе взахлеб о полузапрещенном модерне.

Социальная ответственность, разумеется, есть. И, например, в творчестве Алвара Аалто и Туве Янссон ее понимание было в полном смысле слова провидческим. Меня увлекает в финской истории развившееся в отнюдь не самых благоприятных условиях культурное своеобразие, потому что основой правильного понимания социальной ответственности является независимость личного взгляда на вещи.

Не далее как позавчера мы кружили вокруг этой темы в разговоре с друзьями, осматривая церковь Святого Генриха в Пюхтяя.

Если едешь в Пюхтяя с трассы Е18 от магазина ABC, беленые стены храма и скат крыши под гонтом-лемехом, а также стройная надвратная церковка 1820-х годов хорошо видны с холма. Храм стоит там, где средневековая королевская дорога из Турку в Выборг пересекает восточный рукав реки Кюмийоки. Он, таким образом, контролирует оба пути: по воде и посуху, не говоря уже о путях духовных. Во всех этих трех смыслах он перед нашими краями теперь крайний в цепи средневековых церквей и недаром посвящен крестителю Суоми некоему епископу Генриху. (Восточнее стояли только храмы Выборга и церковь в Уусикиркко-Полянах, где светил огонь возрождения для Матюшина и Гуро, – она не раз горела и так и не восстановлена после пожара 1939 года.)

Вместе с будущим шведским королем Эриком IX Святым этот Генрих Упсальский приплыл на запад Суоми в середине XII века и был вскоре зарублен местным крестьянином-язычником по имени Лалли. Генрих был британец, возможно шотландец, и, по легенде, он не позднее 1154 года прибыл сначала в Упсалу, сопровождая папского легата, который отвечал за прочную христианизацию норвежцев и шведов, уже лет сто пятьдесят к тому моменту крещенных, но не очень твердых в вере.

Легата звали в миру Николас Брейкспир, и позднее Генрих не мог оказаться в Упсале, так как в декабре Брейкспир был уже в Риме, оставил скандинавское направление и сделался единственным римским папой из британцев Адрианом IV (в следующем, 1155 году ему пришлось отлучить ненадолго от Церкви самый Рим, так как римляне не хотели ему повиноваться, и срочно короновать Фридриха Барбароссу в надежде с его помощью отбить Ватикан, захваченный горожанами; однако вскоре он вступил и с Фридрихом в конфликт, грозил отлучить от Церкви и его, но в сентябре 1159-го скоропостижно умер, вероятно от яда).

В 1582 году в Грейфсвальде два финна – студент университета в Ростоке Теодорикус Петри и директор школы при соборе в Турку Яакко Финно – опубликовали собрание католических песнопений, в котором был гимн, посвященный святому Генриху: «Зеленую ветку оливы / Принесла голубка / В Ноевом ковчеге / Спасены каждой твари по паре / Поэтому финны / Разделите же со всеми этот дар / Ведь вы теперь католики / По слову Божию / Так и донеслась до нас / Весть нашего учителя / Прибывшего из Англии / Об утверждении веры христианской / Вот как это было, финны». Дальше говорится о том, что Генрих разделил с Эриком его ссылку (в Швеции шла междоусобная война за трон), и оба они с воодушевлением победили язычников, после чего Эрик отправился назад. Заметим, кстати, что в предисловии к сборнику гимнов Яакко Финно особо отметил демонический характер светских песен и народных баллад, заговоров и плачей; применительно к народным певцам употребляет он выражение «рунопевец» – runonlaulaja, что в его время означало «колдун».

Про Генриха, который действовал в Финляндии до января 1156 года, почти ничего не известно, кроме того, что после смерти он совершил несколько чудес. Самое эффектное произошло с героем национального сопротивления беднягой Лалли, который напялил на себя епископскую митру и перстень. Натурально, снять их он не смог: шапка срезала ему скальп, а перстень ободрал палец до кости. Все эти события случились к востоку от городов Уусикаупунки, или Ништадта, и Раума, у озера Кёюлиёнъярви. На берегу Ботнического залива между этими городами есть теперь поселение Пюхяранта (Святой берег), а в одной системе озер с Кёюлиёнъярви находится огромное озеро Пюхяярви. Судя по этой топонимике, Генрих успел углубиться на финскую территорию не более чем на 60 километров.

Его мощи хранились сначала в первой церкви Ноусиайнена, а потом, в 1300-м, их перенесли в самое сердце финского католицизма – кафедральный собор Турку, епископальный храм, заложенный в середине XIII века и к этому моменту освященный. В Ноусиайнене же построили новую каменную церковь и в XV веке поставили в ней кенотаф – гравированный саркофаг-реликварий, сделанный по заказу епископа Туркуского Магнуса II Таваста (1357, или 1370–1462). Епископ Магнус II Таваст был последователем шведской святой Биргитты, или Бригитты, которая утвердила культ Генриха и распространила католицизм вглубь финских земель, встречая оживленное сопротивление новгородцев. Герб Магнуса II Таваста отличается явной воинственностью: в нем два креста и две руки – обе в рукавах-кольчугах и боевых рукавицах.

История святого Генриха – во многом политический пиар XIV века. Так, в житии святого Эрика 1270 года Генрих еще не упоминается. Его карту начинают разыгрывать в 1344 году, когда появляется полная версия жития святого Эрика и в очередной раз усиливается пропаганда Крестовых походов против Новгорода. Однако еще в годы формирования Туркуского диоцеза, в 1220–1230-е, в документах чаще упоминалась именно церковь в Ноусиайнене, то есть легендарное место захоронения святого Генриха, по всей видимости, уже тогда являлось плацдармом католицизма в Финляндии.

Во время Северной войны мощи пропали. По легенде, их в 1720-м вместе с другими трофеями везли на корабле в Петербург, но корабль утонул. Хотя есть сведения о том, что в соборе, в неразграбленном реликварии блаженного Хемминга, в ХХ веке нашли-таки кости предплечья святого Генриха, и таким образом он держит руку на пульсе скандинавской истории. Теперь копия саркофага – в Национальном музее Финляндии, и все могут изучить житие Генриха по медным гравированным пластинам, рассмотрев заодно святых Эрика, Биргитту и Зигфрида, а также самого Магнуса II Таваста, как теперь считается, главного организатора строительства финских каменных церквей. Из житийных клейм следует одно: сошествие святых Генриха и Эрика на берег Суоми сопровождала реальная резня.

Как пел Виктор Цой, «и мы знаем, что так было всегда»: святой Эрик ненадолго пережил своего спутника. Он всего четыре года правил Швецией, а 18 мая 1160 года политические противники сначала зарубили его прямо при выходе из построенного им храма в Старой Упсале, а потом уже мертвого обезглавили (именно такую последовательность мучений святого Эрика подтвердили современные антропологи). Святым он сделался потому, что из того места, куда свалилась с плеч его голова, забил родник. В нынешней церкви Старой Упсалы Эрик и Генрих стоят в крайних арках резного алтаря слева и справа от святых Эскиля и Олава, которые фланкируют центр – Христа, Богородицу, святых Иоанна, Петра и Павла, а в нижнем ярусе под ними располагаются святые жены, в том числе и Биргитта. Достоверность этой истории придают два предмета мебели, считающиеся древнейшими в Швеции: епископский трон, похожий на романский собор с арочным гульбищем, и огромнейший сундук, выдолбленный из цельного дубового ствола и окованный железом. Если вы не очень верите мифам и песням, все равно признаете, что накал борьбы в Старой Упсале и теперь свидетельствует сам за себя. Взгляните на место, выбранное святым Эриком для своего католического храма: он врезал собор в цепь языческих курганов, как полководец-победитель вонзает меч в пригорок после сражения.

А в Старой Ладоге в это самое время, в 1165-1166 годах, православную церковь Святого Георгия поставили на высоком берегу Волхова, который спустя примерно полкилометра за церковью понижается словно бы под весом грузила – кургана Олегова могила. Церковь построили в память о победе над шведами в 1164 году в битве на реке Воронеге, описанной в Первой Новгородской летописи. Согласно летописи, еще в 1142 году шведы – некие конунг с епископом – нападают на корабли новгородских купцов, что считается началом Первого северного крестового похода и череды локальных военных столкновений. Это происходит ровно через десять лет после смерти князя Мстислава, женатого на шведской принцессе Кристине, праправнучке Рагвалда Улфсона, ярла Старой Ладоги.

Вскоре новгородцы и карелы ответили на Первый шведский крестовый поход рейдом по Западной Финляндии (1178) и нападением на шведскую столицу Сигтуну (1187), которая была разграблена, и, по легенде, главным трофеем стали отлитые в Магдебурге бронзовые врата, доставшиеся новгородской Святой Софии, заложенной Ярославом Мудрым и Ингигерд. Именно тогда, в конце XII века, в Южной Финляндии, в Халикко, был закопан значительный по финским меркам клад: несколько килограммов серебра (36 предметов, среди них большое позолоченное распятие). Предполагают, что его схоронили по приказу преемника святого Генриха, второго финского епископа Мастера Рудольфуса. Он также личность малоизученная: есть сведения, что в 1178 году его убили непокорные язычники в Куронии, нынешней Латвии, по другим источникам, это могли быть и карелы с новгородцами.

В Старых Ладоге и Упсале сохранились Варяжские улицы, только в Упсале – проезжая, а в Ладоге – прохожая (весной во время распутицы она превращается в ледяную речку, но пройти можно по сугробам на обочинах или прямо по верхам заборов). Ладоге везло почти сто относительно мирных лет, так как в 1019-м или в 1020 году она оказалась приданым принцессы Ингигерд, дочери первого крещеного шведского конунга Олава, жены новгородского, а затем и киевского князя Ярослава Мудрого, свояченицы и несостоявшейся невесты другого – норвежского – короля Олава Святого, который, как рассказывает нам сага, живал в Хольмгарде-Новгороде, где у Ярослава и Ингигерд воспитывался его сынок Магнус Добрый, отличавшийся таким же, как у отца, характером истинного берсерка. С течением времени Ингигерд прославилась как святая благоверная княгиня Анна Новгородская.

В саге «Гнилая кожа» говорится о том, как Ярицлейв построил прекрасную палату. Она была обтянута парчой и украшена драгоценными камнями. Когда в этот чертог на пир пришла княгиня со свитой, Ярослав спросил, видела ли она где-нибудь такую красоту и такую дружину (которая уже, по всей видимости, пировала вовсю, а как и чем закусывали, теперь можно понять, посетив, например, сетевой ресторан «Харальд», названный в честь Харальда Хардрада, младшего брата Олава Святого и столь же безжалостного берсерка). Ингигерд отвечала, что палата хороша и – внимание! – редко где встретишь столько богатства, но палата, где сидит Олав-конунг лучше, хотя и «стоит на одних столбах». Тут Ярослав, позднее прозванный Мудрым за то, что написал первое судебное законодательство на Руси, кого и как судить-штрафовать за кражи, побои и убийства, не сдержался и дал ей по лицу со всего размаха. Ингигерд обиделась и стала собираться на родину. Насилу ее уговорили остаться – на условии, что Ярослав пошлет в Норвегию корабль за Магнусом, незаконным сыном ее несостоявшегося мужа Олава.

Вероятный заказчик росписей Георгиевской церкви новгородский князь Святослав, недавний победитель шведов и спаситель Ладоги, потомок Ингигерд, Ярослава и английского короля Гарольда, погибшего в битве при Гастингсе, был в 1167 году изгнан из Новгорода, что служит прочным основанием для верхней датировки удивительных росписей подконтрольной новгородской епархии староладожской церкви.

Удивительных потому, что здесь, вопреки византийским канонам, в южной абсиде на месте апостолов красуется на коне, сером в яблоках, святой Георгий, а перед ним выступает царевна, ведущая дракона-змия на поводке из своего пояса. Дракон идет себе за царевной живой и здоровый, а вовсе не валяется, жестоко пронзенный копьем. (Еще один нетрадиционный Георгий на восточной стене, то есть не на месте, написан был в датской церкви во Врангструпе в 1490-е годы, но этот рыцарь-латник именно разит дракона, который кажется закованным в чешую, как в рыцарскую броню.)

По странному совпадению, как и в Старой Ладоге, единственная хорошо сохранившаяся фреска нового собора Старой Упсалы, строившегося в 1287-1435 годах на месте гибели святого Эрика и его первой, не дошедшей до нас церкви, тоже представляет святого Георгия, едущего на боевом коне, вслед которому бредет принцесса. В отличие от староладожского прекрасного, потому что не кровожадного, истинно христианского воина, здесь изображен закованный в латы герой рыцарских турниров XV века, который мог бы сражаться в битвах рыцарей Учелло, Карпаччо или Пизанелло. Он, как и датский латник из Врангструпа, весь в броне, лицо – под забралом шлема, похожего на мультиварку, на щите – белый крест, а конь покрыт попоной в крупных красных кругах-розетках, словно бы скатились на нее все яблоки с древнейших яблонь из упсальского церковного сада, кряжистых, как оливы в Гефсимании или как кентерберийский платан.

О каменном храме в Пюхтяя, возведенном в середине XV столетия, вскоре после окончания строительства нового собора Старой Упсалы, известно немногим более, чем о святом Генрихе, его покровителе. Отсутствие достоверных источников, рассказывающих о строительстве и росписи, – общее обстоятельство для большинства финских средневековых церквей, о которых часто даже нельзя сказать, кому они посвящены. Самым авторитетным знатоком их истории считается профессор-археолог Маркус Хиекканен, который проанализировал планы всех построек и на основе дендрологического анализа датировал большую их часть XV веком, хотя раньше полагали, что храмы эти лет на сто старше[4]4
  См.: Hiekkanen, Markus. Suomen keskiajan kivikirkot. Helsinki, 2007. Альтернативные датировки см., в частности: Nikula, Riitta. Wood, Stone and Steel Contours of Finnish Architecture. Helsinki, 2005.


[Закрыть].

В XIV веке на месте нынешнего храма в Пюхтяя стояла деревянная церковь (в 1380-м приход впервые упоминается в документах), которую около 1460 года заменили на массивную трехнефную постройку из гранитных валунов. Перед самой Реформацией в первом двадцатилетии XVI века церковь успели расписать фресками по сухой штукатурке. Писали в две краски: разведенной красной глиной и углем, и, вероятно, в несколько этапов, так как манеры росписей сильно рознятся. «Это очень похоже на церкви Сааремаа», – сказали наши друзья-фенноманы, глядя на фрески средокрестия у алтаря: здесь тебе и ветхозаветная лоза в парусах, и лик Спасителя; в следующем средокрестии – символы евангелистов в узоре из лозы, напоминающей брусничник. Лоза – традиционный символ райских кущ – отнюдь не случайно превращается в наших краях в бруснику или клюкву: в поздних карело-финских рунах девушка Марьятта, съев лесную ягодку, рожает божественного младенца, наделенного большей магической силой, чем шаман Вяйнемяйнен.

«Да, – говорю, тыча пальцем в потолок, – такого нигде больше нет: о чем вот эта роспись?» Двое бородатых мужчин в рубахах рубятся на своде. Левый вооружен коротким копьем, над головой у него кривая линия типа нимба-бумеранга, он наступает, но нога его нарисована предательски соскальзывающей со свода вниз. Его противник уверенно орудует боевым топором и мечом. Вверху над ними, в углу, – то ли пни, то ли башни замков. Кто они и, главное, будет ли победитель в этом поединке?

Слева – лик Спасителя и кресты в кругах, похожие на божьих коровок, справа – мотки спиралей, клубки взвихренных линий. Кое-где этот поток сознания прерывается изображением худосочной елки, втиснутой в узкую плоскость паруса между ребрами свода. Более неоднозначную церковную роспись трудно себе вообразить: церковь и смертоубийство друг другу, как видим, не противоречат. В ренессансной Италии есть храмы, которые с трудом отмывали от крови и освящали после убийств. Однако здесь смертельная схватка без явного победителя, можно сказать, канонизирована церковным искусством, в котором, по идее, добро должно зримо побеждать зло. «Борьба христианства с язычеством?» – спрашиваю товарища. Он: «Это финны со шведами рубятся, с крестителями своими. Знаешь, что у финнов нет своих святых?»

Исторических сведений о Финляндии и шведской ее колонизации не так уж много. Известно, что еще в IV веке до н. э. грек Пифей упоминал о племени phinoi, а римский историк Публий Корнелий Тацит, зять одного из покорителей Британии Гнея Юлия Агриколы, в своем исследовании 98 года о Германии писал о двух народах, живших в Суоми: оседлых финнах и кочевых саамах, причем указывал, что у них большой властью пользовались женщины. Спустя тысячу лет новгородцы называли своих соседей «сумь» и «емь». Своей письменности у этих народов не было, все найденные здесь дошведские письменные памятники Средних веков принадлежат пришлым людям, в основном викингам. Финны, в отличие от уникумов-новгородцев, поголовно грамотных, включая детей и женщин, не стали писать на бересте на варяжский манер. Это, конечно, не означало отсутствия культуры: древние магические сказания финны и карелы, среди которых многие сказители не умели писать и читать и в 1970-е годы, упрямо сохраняли в каждом следующем поколении вплоть до конца прошлого века. Финские и саамские заговоры высоко котировались в языческих обществах Севера. В саге «Красивая кожа» упоминается о том, что около 933 года в Финнмарке, на пограничном с Финляндией крайнем севере Норвегии, где в основном кочевали саамы, правил конунг Маттул, который был «всех ученее в колдовстве».

В эпоху викингов, когда север Европы оказался в эпицентре всеобщей истории, запад и юг Финляндии контролируют в основном датчане, наиболее продвинутые из скандинавов, служившие когда-то еще в римских легионах. Однако их больше интересуют территории Норвегии, Англии, Северной Германии и Эстонии, и потому Финляндия становится областью интересов шведов, приплывающих сюда с Готланда. Норвежцы, впрочем, тоже бывали в этих местах. В известной истории варяжских конунгов «Круг земной», написанной в 1230-е годы исландцем Снорри Стурлусоном, есть любопытный эпизод: однодневный грабительский тур Олава Святого на Финнланд около 1008 года. Олав, тогда еще не святой (он почитается и православными, и католиками, так как был канонизирован перед схизмой), а Толстый, после Готланда поплыл в Финнлад и «грабил там, и пошел вглубь страны, а народ весь бежал в леса и забрал из селений все имущество. Конунг далеко зашел в страну ту и шел по лесам; там было несколько селений в долинах; это место зовется Хердалар. Они мало захватили добычи, а людей и вовсе не захватили. А когда они вошли в лес тот, бросился на них народ со всех сторон и стрелял в них; и сильно нападали; конунг велел укрываться. И прежде чем он вышел из лесу того, потерял он много людей и многие были ранены; к вечеру пришел к кораблям. Они, финны, чародейством вызвали непогоду и бурю на море. А конунг велел поднять якорь и поднять паруса, и держались всю ночь у берегов страны той; и здесь, как оно чаще всего и бывало, счастье конунга оказалось сильнее чародейства финнов; за ночь они подошли к Балагарсиде (шведским шхерам), а оттуда вышли в море. Рать финнов двигалась путем, пролегавшим поодаль от берега, а конунг плыл вдоль берега»[5]5
  Цит. по: Рыдзевская Е. А. Древняя Русь и Скандинавия в IX–XVI вв. М., 1978. С. 65.


[Закрыть]. Так что у финнов был свой Тевтобургский лес.

Олав Святой был известен как умелый и безжалостный воин. Одной из его наиболее эффектных операций стал рейд на Лондон, захваченный тогда датчанами, которые поджидали корабли Олава на мосту через Темзу, готовясь уничтожить норвежцев камнями и стрелами. Но Олав не дал им такой возможности: по его приказу кормчие и гребцы быстро загнали корабли, прикрытые сверху шкурами и щитами, под мост; привязали корабельные канаты к его опорам и на максимальной скорости рванули назад; мост рухнул, утопив датское войско. Эту молниеносную победу наблюдал с берега тогдашний лондонский епископ, в прошлом – монах из Гластонберри, а в будущем – святой Зигфрид. Он был так впечатлен, что вскоре отправился вслед за Олавом в Скандинавию и стал одним из первокрестителей Швеции.

А в Суоми Олав прошелся по наиболее населенным побережьям, где пролегали торговые и военные пути викингов. В Финляндии находят итальянские кубки и другие предметы роскоши. Финны вполне могли оказать святому достойное сопротивление, так как оружие тут, на юго-западе, к IX веку точно умели делать сами. Также более-менее обустроенной была центральная часть страны, позднее названная Тавастией по имени основной финской народности – тавастов, которая по подсчетам сохранившихся древних деревень могла составлять к середине XIV века примерно 10 000 человек. Именно против тавастов, которые бунтовали против шведов в 1230-х годы, и их восточных соседей, то есть карел и новгородцев, папа Григорий IX в 1232 году призвал во Второй северный крестовый поход шведского епископа вместе с Ливонским и Тевтонским орденами. Есть и другие сведения о письме от 24 ноября, хранившемся в Черной книге собора Турку: якобы оно было направлено непосредственно против Новгорода, который нес в себе угрозу крещенным в католичество финнам. С именем этого папы, покровителя канонизированного в будущем святого Франциска (святой, став основателем ордена, вероятно, тоже начал ценить эффективных менеджеров), связано несколько далекоидущих исторических гнусностей: инквизиция, декрет о вечном рабстве евреев и объявление черных кошек дьявольскими отродьями (кошек в Европе тут же начали уничтожать, как воробьев в маоистском Китае, вследствие чего через несколько десятилетий беспрепятственно распространилась чума, бороться с которой, совершая чудеса, пришлось уже святой Биргитте).

С повелением папы был, несомненно, знаком и рукоположенный в 1220-х годах финский епископ Томас, первая историческая личность в анналах Суоми: сохранилось его письмо 1234 года по поводу земель в Ноусиайнене, которые он передавал в управление своему капеллану. Считается, что именно епископ Томас стал вдохновителем похода шведов на Новгород в 1240 году, который был, вполне возможно, спровоцирован набегами новгородских войск на Финляндию в 1226–1227 годах. Новгородцы контролировали не только свои охотничьи промысловые угодья, но и карел, которые платили им дань. В отличие от тавастов, также однажды оказавшихся данниками Новгородской республики, карелы были связаны с Новгородом православной верой: они были крещены не позднее начала XIII века. Походы на Новгород с участием тавастов должны были устрашать их самих не меньше новгородцев: тавасты в 1230-е годы бунтовали и против Томаса, который крестил их с особой жестокостью. Судьба епископа Томаса сложилась незавидно: в 1245-м он был разжалован по обвинению в подделке послания папы и убийстве (запытал кого-то до смерти).

Битвы на Неве в 1240 году, где, по легенде, Александр Невский ранил копьем в лицо Ярла Биргера, зятя шведского короля, и на Чудском озере в 1242-м притормозили осуществление планов по захвату Новгорода и Пскова. Этому особо способствовало участие пассионарных литовцев в войне против немецких рыцарей, союзников шведов по северным Крестовым походам XIII века. Литовцы обескровили Ливонский орден в битве при Шауляе (1236), а затем вместе с новгородцами и псковичами в сражении при Раковоре (1268) расправились с тевтонским войском, хотя и не взяли крепость. Литовцы теперь служили в Новгороде и Пскове кондотьерами вместо ушедших в историю варягов. Частью они были православные, частью язычники. Героем Раковорской битвы стал князь Довмонт – воевода Пскова и строитель древнего Довмонтова города, второй линии обороны Псковского кремля. Литовцы также участвовали в возведении оборонительного пояса новгородских крепостей Корела, Копорье, Ям и Орешек, в укреплении стен Ладоги.

Однако в Финляндии Ярлу Биргеру, будущему основателю Стокгольма и регенту престола, гораздо больше везло. Шведы теперь продвигались из своего форта в Турку. Неуемный Ярл Биргер в 1249 году захватил земли тавастов в Центральной Финляндии и начал строить крепость неподалеку от нынешнего замка Хямеенлинна.

Вот как описаны эти события в «Хронике Эрика», созданной, вероятно, между 1320 и 1335 годом: «Тогда созвал король Эрик по всей своей стране и рыцарей, и тех, кто близки к рыцарскому званию, а также крестьян и вооруженных слуг, как водится и ныне, когда государь объявляет своим людям, что он собирается вести войну. Звал он их в языческую землю и поручил своему зятю быть их начальником, потому что ему он более всего доверял. Его зять охотно за это взялся: ему хотелось побольше чести и славы….Пошли тогда в ход шлемы, нагрудные пластины и панцири, и стало их много….И были спущены на воду шнеки и быстроходные ладьи; много было больших мешков с деньгами развязано и отдано тем, кому приходилось расставаться со своим домом, не зная, когда они вернутся. Многие женщины плакали и ломали руки, но все-таки они радовались тому, что божья слава умножится от этого похода….Дул попутный ветер, и они отплыли. Тем временем готовились и язычники; они хорошо знали, что те придут не на пользу им, а на беду. Христиане вошли в гавань, увидели тут язычники позолоченные штевни бесчисленных кораблей… Христианам было там хорошо: их щиты и шлемы блистали по всей той стране; им хотелось испытать свои мечи на язычниках-тавастах; полагаю, что они так и сделали. Тавасты стали прятать золото и серебро и большие стада. Язычники потерпели поражение, а христиане победили. Всякому, кто подчинялся им, становился христианином и принимал крещение, они оставляли жизнь и добро и позволяли жить мирно, а тех язычников, которые этого не хотели, предавали смерти. Христиане построили там крепость и посадили своих людей; эта крепость называется Тавастборг – беда от нее язычникам!..Ту страну, которая была вся крещена, русский князь, как я думаю, потерял»[6]6
  Цит. по: Рыдзевская Е. А. Указ. соч. С. 107–108.


[Закрыть].

В 1249-м в Коройнене, тогда – самостоятельное поселение, а теперь – район Турку, был основан первый на территории Суоми католический монастырь – доминиканский, и богослужение в финских церквях, как и у тевтонцев, шло с тех пор по доминиканскому обряду. Так закончился Второй крестовый поход на север. В 1280-м шведы создают титул герцога Финляндского, первым герцогом становится, конечно же, Ярл Биргер, в дальнейшем этот пост получит брат шведского короля. Одновременно структурируется и духовная власть: Финляндия становится частью шведского архиепископства. До этого финских епископов – их имена были Беро, Ревалд и Кетти – назначал шведский король. А в 1289-м в Упсале впервые канонически рукоположили епископа Финляндского Йохана, возможно поляка. Через два года его сменил Магнус I Таваст – первый епархиальный начальник финского происхождения, но закрепиться на этой должности финнам удалось лишь с 1385 года.