Текст книги "Роковое пророчество Распутина"

Он с трудом открыл глаза.

– Вы кто? – спросил он.

– Варвара Епифанова.

– Откуда?

– Студентка МИФИ. Это что – принципиально важно? – сердито спросила Варвара. – Вы сейчас, кажется, концы отдадите.

Даже в темноте было видно, как слабая улыбка тронула его губы.

– Грубите, девушка, нехорошо.

– Нехорошо пререкаться, когда вам плохо.

– Откуда вы знаете, что мне плохо?

– Да ну вас! – рассердилась Варвара. – Сидите тут. А я пошла.

Где-то совсем рядом раздался сухой щелчок, и человек вцепился ей в руку.

– Пожалуйста… – выдавил он. – Спрячьте меня!

– Куда? – растерялась Варвара.

– Куда-нибудь, хотя бы в кафе.

– Где я его возьму?

– На Пречистенке. Скорее же! Давайте я обопрусь на вас.

Варвара помогла мужчине подняться. Он оказался тяжелым, но и Варвара была не хрупкого сложения. Стиснув зубы, она чуть ли не волоком вытащила его из переулка на Пречистенку.

Через десять метров обнаружилось кафе.

– Сюда! – скомандовал он.

Они вошли в кафе, и ее спутник выбрал самый дальний столик в углу. Опустился на диван и застонал, вытянув ногу.

Варвара села напротив. Теперь она разглядела его как следует. Это был молодой мужчина не старше тридцати лет, кудрявый, темноволосый, с блестящими карими глазами. Он напоминал классического итальянца.

«В кино бы ему сниматься, – подумала Варвара. – Красавец просто».

Несмотря на апрель, он был одет в костюм, правда, белые манжеты рубашки были окровавлены, он поймал Варварин взгляд и быстро одернул манжеты.

– Вам что заказать?

– Учитывая мое состояние, я ничего не хочу.

– А я бы выпила чашку кофе.

– Можете заказать все, что захотите. Я заплачу.

– Спасибо, но я не голодна.

– Не глупите, ешьте, я угощаю. Это приличное кафе, и кухня здесь хорошая, хотя для вас и дорогая.

– Откуда вы…

Варвара быстро осмотрела свою одежду. Конечно, это не бренды, но одета она прилично, что он вообще себе позволяет!

– Заказывайте.

– Ну хорошо, – сдалась Варвара, ощутив приступ голода. – Закажу.

Она отвернулась и позвала официанта.

А когда повернулась, то мужчины перед ней не было.

– Какого черта! – воскликнула она. Но тут кто-то тронул ее за ногу.

– Тише! – услышала она.

Варвара подобралась и невольно посмотрела на вход. В кафе вошли двое. Мужчина и женщина. Что-то в их внешности было агрессивно-пугающим. Быстрые взгляды, которыми они обвели зал, отточенность движений, синхронность, мускулистые тела, хорошо угадываемые под куртками. Женщина была с короткой стрижкой, под мальчика, мужчина – высокий, с легкой щетиной. Они стояли на пороге и осматривали зал. Варвара по возможности придала себе беспечный вид.

– Вот, – подал ей меню официант.

Варвара быстро пробежала его глазами.

– Шашлык из телятины в винном соусе, рулетики из баклажанов и суп по – флорентийски. И еще чашка черного кофе без сахара.

Эти двое стояли и сверлили зал. Наконец они ушли.

– Все, – тихо сказала она.

– Я понял.

Красавец снова возник на диване, только лицо стало еще бледней.

– Вы заказали?

– Да.

– Я сейчас уйду.

– Куда?

– Не важно. Сейчас я выйду в туалет и не вернусь. За мной приедут. Я послал сообщение, пока сидел под столом. Спасибо за все. Возьмите деньги, – он достал три тысячи рублей из кармана пиджака и положил на стол. – Должно хватить.

– Вы уходите? – почему-то Варвара почувствовала себя несчастной.

– Увы! Еще раз – спасибо.

– Не за что! – буркнула Варвара обиженно.

– Вы замечательная.

– Да ладно?

– Точно-точно…

Он ушел, чуть покачиваясь, но ни разу не обернулся.

Варвара ела без всякого аппетита, настроение сразу испортилось. Когда пришло время расчета, она взяла в руки деньги и чуть не вскрикнула: под последней тысячей лежала маленькая бумажка с номером телефона. И подпись – Вадим. Дрожавшими руками Варвара взяла эту бумажку и спрятала в сумку.

Когда она на другой день позвонила Вадиму, тот сказал как ни в чем не бывало: «Приходи через неделю». И назвал место. Это был адрес в центре Москвы. Варвара подумала, что она идет не зная куда и непонятно к кому. Но странное дело – страха не было, не было и чувства, что она поступает неправильно. Напротив, росла и крепла уверенность, что отныне ее жизнь подчиняется совсем другим законам и другой логике. Все было странным, нереальным, потому и единственно верным.

На квартире ее ждали – немолодой мужчина, Вадим и худой юноша, как ей показалось, почти подросток.

Варвару спросили: хочет ли она работать в одной фирме, чья деятельность связана с безопасностью государства. Нет-нет, Варю заверили, что это не спецслужбы, а несколько другое…

Она понимала, что, вероятно, ее держат за дурочку и разыгрывают, но она стояла и радостно улыбалась. Она впервые почувствовала себя кому-то нужной. С ней советуются, ее спрашивают. Да еще Вадим так ободряюще смотрел на нее.

После этого разговора она шла домой окрыленная, ей подумалось, что теперь все в ее жизни будет по-новому, по-другому…

Как ни странно, перемены не заставили себя ждать. То ли новое действительно притягивает новое, то ли здесь не обошлось без малой толики волшебства. Бывают же в жизни моменты, которые ничем нельзя объяснить, кроме как вмешательством сверхъестественных сил. Похоже, такой момент настал и в жизни Варвары Епифановой. Какой-то добрый ангел пролетел по небу и щедро посыпал дарами ее голову.

Первым делом объявилась какая-то дальняя родственница. Такая дальняя, что мать с трудом вспомнила ее, но после недолгого замешательства подтвердила, да-да, это тетя Валя, она двоюродная или троюродная сестра нашей бабушки. Тетя Валя лежала в больнице и доживала там последние дни. Но перед этим, вспомнив о своих дальних и единственных родственниках, она успела составить завещание, по которому однокомнатная квартира в самом центре Москвы оставалась Ирине Константиновне, то есть Вариной матери.

Через два месяца после кончины тетушки в квартиру вселилась Варвара. Она никак не могла до конца поверить, что теперь у нее свое жилье, отдельное от матери, и что отныне она – хозяйка сорокапятиметровой квартиры, где может делать все что захочет. Это состояние было новым и непривычным…

Но на этом перемены не закончились.

Варвару изредка вызывали на Пречистенку и давали разные задания. Прежде всего ей нужно было заняться серьезной физической подготовкой. И Варвара записалась в секции дзюдо и студию танцев. Ей также посоветовали подтянуть компьютерную грамотность, записаться на курсы НЛП, изучить юриспруденцию, психологию, философию и богословие.

Со стороны во всем этом, казалось, не было никакой логики, но это только на первый взгляд. Варвара чувствовала, как ее мозги становятся лучше, гибче, что она стала намного быстрее ориентироваться, быстрее принимать решения и распутывать проблемы.

С Вадимом она виделась за все это время лишь несколько раз, и каждый раз ее сердце ныло. Но он обращался с ней подчеркнуто вежливо. И не более того. И от такого обращения Варвара страдала. Если бы он ей грубил, хамил, но при этом ухаживал и вообще проявлял к Варваре внимание как к женщине, она страдала бы намного меньше. А вот эта убийственная холодная вежливость подкашивала напрочь.

После окончания института Варвару приняли на работу в контору, где начальником был Виктор Александрович Пронин. Она не знала – настоящая это его фамилия или нет. Задавать вопросы здесь было не принято.

Все ее задания были связаны с безопасностью государства, как объяснил ей Пронин. Все, что ей поручали, Варвара старалась выполнять безукоризненно точно и в срок. Ею были довольны, во всяком случае, разбора полетов пока не устраивали. Зарплату платили более чем приличную, так что материальных затруднений Варвара не испытывала. Единственное неудобство состояло в том, что обо всех своих передвижениях и отлучках Варвара должна была заранее ставить начальство в известность. Так как обязалась быть на связи двадцать четыре часа в сутки.

Но если с работой все было в порядке, то с личной жизнью дела обстояли намного хуже. Редкие случайные связи, не перераставшие в «отношения», – вот и все, чем она довольствовалась. Варвара даже пыталась освоить женские интернет-порталы и форумы, чтобы понять, что в ней не так и почему никто не хочет сказать ей: «Давай поженимся», как гласило название одной популярной передачи для домохозяек, почему никто не предлагает ей даже статус «в отношениях». И почему у Варвары до сих пор «все сложно».

Ей представлялось, что она хороший вариант для мужчины – без материальных проблем, обеспеченная, с жилплощадью, не зануда, не вредина, не стерва, не капризная дура. Внимательная, готовая всегда поддержать мужчину, дать дельный совет, помочь. Любит активный досуг. И все было мимо, мимо…

Нельзя сказать, что Варвару это напрягало, скорее раздражало, как задача, которую она никак не могла решить, несмотря на все старания. А ведь ее учили, что нет неразрешимых задач – есть неправильный подход и неверное применение технологий и методов.

«И какие тут неправильные методы? – с холодным бешенством думала Варвара. – Не кидаться же на шею каждому понравившемуся мужчине? Бред какой-то! А где же томные взгляды? Ухаживания? Где, в конце концов, инстинкт самца, который заставляет преследовать и добиваться привлекательной самки? Неужели он находится в глубокой спячке? Или это только по отношению ко мне мужской инстинкт впадает в анабиоз и летаргию?»

Несколько раз Варвара попыталась сыграть в игру под названием «Как привлечь и соблазнить мужчину своей мечты». Мало того что ничего не получилось, осталось отчетливое чувство тошноты, как будто бы Варвара окунулась в липкий сироп и не могла сделать ни шагу, чтобы не измазаться в этой густо-клейкой массе…

Мужчины упорно избегали силков Варвары, даже сплетенных по хитроумным лекалам ведущих женских гуру.

«Не судьба, – философски решила Варвара. – И чего я буду над этим париться?»

Больше всех была озабочена ее мать, которая намекала на внуков, но пару раз Варвара жестко осадила ее, и мать перестала вслух высказывать волнения по этому поводу.

И вот теперь Варваре предстояло явиться на встречу одноклассников и зафиксировать свое полное фиаско по матримониальной части.

Но можно было сыграть роль успешной бизнесвумен и тем самым придавить злые языки в зародыше.

Варвара пришла, когда все одноклассники были уже в сборе. Они сидели за импровизированным столом – сдвинутыми партами и бойко щебетали между собой. Варвара подошла к столу и обвела всех взглядом. Она знала, что сейчас выглядит особо выигрышно. Черный стильный полушубок с рукавами три четверти. Черные колготки с коротким черным вязаным платьем. Волосы собраны в замысловатую прическу а-ля антик (полтора часа сидения в элитной парикмахерской). Стоят ли одноклассники такой жертвы? Такой вопрос риторически вставал перед Варварой, когда парикмахерша колдовала над ее прической.

Умелый тонкий макияж и тонкие дорогущие духи. Брендовая обувь, стильная, недоступная многим, сумка, тоже известного бренда…

Одноклассники дружно вскинули на нее глаза и замерли.

Прошелестели восхищенные возгласы.

– Варя! – услышала она. К ней направлялась безразмерная туша.

«Морошкина?» – промелькнуло в Вариной голове.

– Епифанова? – осторожно уточнила туша.

– Епифанова! – отрапортовала Варвара. – Прошу любить и жаловать.

– Ну ты, Епифанова, красотка! – Это ляпнул худощавый тип в очках с толстыми стеклами. – Кто бы мог подумать!

– Тот, кто умеет думать!

Раздались смешки…

– Садись, садись, – засуетилась туша в бесформенном платье в горошек. – Вот твое место.

Варино место оказалось между дамой с тонкими губами и типом в очках, назвавшим ее красоткой.

– А где Григорий Семенович?

– Сейчас он придет, – сказала Морошкина, ныне Кругликова. – Через десять минут.

Григорий Семенович действительно появился через десять минут. Он сильно сдал и постарел. Ноги передвигались с трудом, под глазами залегла сетка морщин.

Он сел ближе к Варе и какое-то время просто смотрел на нее.

– Не узнали, Григорий Семенович? – попробовала пошутить Варя. – Это я, Варвара Епифанова.

– Узнал, – грустно ответил математик. – Конечно, узнал. Память у меня хорошая, несмотря ни на что. Вот жену недавно схоронил… Ты сильно изменилась. Довольна жизнью? Работа у тебя интересная.

– Откуда вы знаете? – вскинулась Варвара.

– Каждый математик немного детективщик, – улыбнулся Григорий Семенович. – Если у женщины нет обручального кольца на пальце и если она не склонна к легким романам, значит, ее держит работа. Это элементарное логическое умозаключение, Варя! – с ноткой укоризны сказал Григорий Семенович.

– Вы хотели меня видеть…

– Да. Мне прислал письмо Гоша Кунцевич. Помнишь его?

– Помню.

– Это уже хорошо.

– Мы с ним все время состояли в переписке. Хороший мальчик. Он помогал мне. Все время присылал деньги, когда моя жена нуждалась в них для лечения.

Варе стало стыдно. В горле встал комок.

– Григорий Семенович, если бы я знала…

– Что ты, Варенька! Я говорю без всякого умысла или намека. Просто хочу сказать, что Гоша – золотой мальчик и у него очень доброе отзывчивое сердце. Он иногда спрашивал о тебе, а я отвечал, что никаких сведений о тебе нет. В последнем письме он просил найти тебя и взять телефон. Я обратился к Зинаиде. Очень расторопная и толковая молодая женщина. И она помогла мне: попросила тебя прийти сюда на встречу одноклассников. И вот я выполняю просьбу Гоши. Он хотел бы взять твой телефон.

– Зачем? – вырвалось у Варвары.

– Этого я уже сказать не могу.

– Хорошо.

Варвара раскрыла сумку, достала записную книжку, вырвала оттуда листок и размашистым почерком записала номера телефонов: домашнего и сотового.

– Спасибо, Варенька, спасибо, деточка. Было очень приятно тебя увидеть.

Варя сглотнула. Сто лет ее уже никто не называл «деточкой».

Она посидела еще немного, а потом ушла в странных растрепанных чувствах. Было ощущение, что она в чем-то обманулась. Вот только в чем, объяснить даже себе самой не могла. На день рождения к своим дальним родственникам из клана Курочкиных она решила уже не идти. Не было никакого настроения, да и надобности – тоже.

Когда Варвара пришла домой, ей позвонил начальник и сказал, что с завтрашнего дня одно из направлений их работы – работа по связям опального олигарха Дмитрия Берковича. По слухам, он собирается вернуться в политику и уже предпринимает для этого определенные ходы. Им нужно тщательно прорабатывать его связи и контакты.

– Поняла, – ответила Варвара, – новое задание. Буду выполнять.

Глава 4
Сад ядовитых бабочек

Кто двигается вперед в знании, но отстает в нравственности, тот более идет назад, чем вперед.

Аристотель

На другой день Анна пришла на работу после двенадцати.

Распорядок дня Елены был четко расписан. Утром подъем – музыка, звуки душа, собачьих лап по полу…

Утренняя прогулка с Дэном теперь ложилась на Анну. Ей можно было проснуться через полтора часа после ухода Елены и вывести на улицу пса, который, перед тем как она откроет дверь, весело машет хвостом, нетерпеливо ожидая свежий воздух и общение с другими собаками…

Завтрак Елены означает жужжание кофемашины, хлопанье дверью холодильника и звук включенного телевизора. Елена любит смотреть программы коллег. Потом звуки стихают, и через пятнадцать-двадцать минут ее сестра выходит из дома. Легкое щелканье замка, и Анна остается одна.

Ей всегда хочется провалиться в сон и поспать еще, но это не удается. Она просыпается вместе с Еленой, словно настроена на ее волну, а потом – только дремлет, слыша, как топают собачьи лапы по полу – назойливо и требовательно.

После ухода сестры Анна вскакивает, откидывая толстое пуховое одеяло, и одевается на прогулку.

Вернувшись, моет лапы собаке и садится завтракать. Это целое священнодействие. Открыть холодильник и рассматривать яркие этикетки. Выбирать йогурт, сыр, молоко или сливки.

Обыденная жизнь Елены более-менее понятна и на виду, но есть и другая жизнь – не такая явная. Личная. Анна не смеет расспрашивать, потому что Елена не любит говорить об этом. Но постепенно она сама раскрывается. Предмет ее обожания – зам генерального директора канала. Миша Александровский. Шатен с волевым подбородком и холодными глазами. Анне он категорически не нравится, но она молчит, понимая, что ее мнение не очень-то интересует влюбленную женщину. По словам Елены, это была любовь с первого взгляда. Познакомились они на каком-то вернисаже, где заспорили о картине художника. Творческий вечер плавно перетек в гостиничный номер.

Александровский сразу переманил ее на свой канал и дал вести программу. Он был женат, но заводил обычную для женатого мужчины песенку о том, то они с женой – разные люди и их связывают только дети, из-за которых он не может развестись и тем самым нанести им психологическую травму.

Рассказывая об этом, Елена хмурилась и понижала голос:

– Я все-таки думаю… – и она умолкала.

Любовники встречались либо в гостинице, либо у Елены. Когда Александровский звонил, лицо Елены вспыхивало румянцем, и она хватала трубку, делая резкий выдох, перед тем как пропеть:

– Алло!

Портрет Александровского стоял на тумбочке в ее спальне. Вторая фотография запечатлела их вместе на фоне пальм и бассейна.

– Это была деловая командировка, – объяснила Елена. – В пятизвездочном отеле на Кипре. До сих пор все помню. Золотые были денечки…

Александровский морочил Елене голову вот уже два года.

Анне ужасно хотелось сказать, чтобы сестра плюнула на него и попыталась найти себе достойного мужчину, но Елена вряд ли стала бы ее слушать. А ссориться с ней не хотелось. Неизвестно еще, как она отреагирует на Аннины советы, может, вообще выставит из дома…

А покидать Еленину квартиру Анне не хотелось. Она уже привыкла к ней, обжилась, считала родной…

Анна тряхнула головой, стараясь сосредоточиться на предстоящей работе. Она полила цветы на подоконнике и принялась за чтение дневника и писем Елизаветы К.

Из дневника Елизаветы К.

«Моя дорогая, любимая Ватрушечка! Я решила все письма писать дважды. Сначала в дневнике, а потом переписывать и отправлять тебе. Я хочу сохранить все, что пишу и для себя. На долгую память… Мне так и хочется поцеловать тебя в ушко и заглянуть в твои глаза – синие, смеющиеся. А я здесь совершенно одна и никакого просвета. Целыми днями слоняюсь по комнатам и реву. Даже не знаю – что я расквасилась? Глаза все время на мокром месте, как слабонервная какая-то.

Меня сослали сюда в этот прелестный маленький город к родственникам. Какая-то наша дальняя родня, я ее почти и не помню. Так уж получилось, что мама со своей родней не зналась, а сейчас они вдруг объявились – горластые, шумные, но очень дружные. Меня они встретили как родную, сразу напоили чаем с дороги, выделили мне неплохую комнату, пытались немедленно расспросить о Москве, но я хотела только одного: спать, спать, спать…

Проснулась я уже поздним утром – в одиннадцать часов. Вышла к завтраку. На меня смотрели с веселым любопытством – тетушка Агафья, моя двоюродная сестра Нина, брат Аркадий, старая тетушка Липа и дядя Федор. Вот и вся родня. Это не считая троюродных, которые набежали к вечеру… Но я опережаю события.

Если на все смотреть как на веселое приключение, то жизнь представляется не такой уже плохой. Только не брать ничего в голову… Такой наш девиз сегодня! И это же проповедовал мой кузен Жорж. Ах, боже мой! Как я страдала по нему, даже смешно себе вообразить! Сколько пролила слез в подушку! Красивый, веселый кузен Жорж, который заразил венерической болезнью дочь нашей кухарки. Но я хочу все это выкинуть из головы и зажить новой жизнью. И я знаю, что смогу это сделать… Если бы ты видела, как здесь все по-другому, не так, как в нашей шумной Москве. Сонное царство, ей-богу.

После обеда закончился дождь, я вышла на улицу. И увидела петуха, стоявшего около огромной лужи и смотревшего на меня. На мгновение я даже испугалась. А потом стало смешно. Ну чего я забоялась? Петух был такой важный, степенный и так красиво светились его изумрудно-зеленые перья в прозрачном после дождя воздухе, что я невольно рассмеялась.

Город был тихим, спокойным, на холме стояла церквушка, выкрашенная в нежный розовый цвет. И такое вдруг умиление коснулось моей души, такая благодать, что подступили слезы. Мне захотелось убежать от всех, а больше всего от самой себя…

Немного успокоившись, я прошлась по городской улочке. Деревянные дома, красивые каменные усадьбы, окошки с геранью, кошки, большие лужи, народ смотрит на тебя внимательно, изучающе… Но я шла, гордо подняв голову. Мне все было нипочем!

Потом я села на обрыв и смотрела какое-то время в воду. Темная река текла неспешно. Неспешно – вот главное слово: в этих местах никто никуда не торопился!

От травы пахло сыростью, прохладой, свежими яблоками. Не знаю: сколько я так сидела на траве. Темная вода меня притягивала и пугала. И здесь я вспомнила: от чего я бежала и к чему хотела прийти… Я никому не рассказывала еще об этом, но тебе, моя милая Ватрушечка, расскажу…

Даже себе я боюсь признаваться в этом… Слишком здесь все темно, таинственно, страшно. Именно тайна и темнота притягивают и одновременно отталкивают меня больше всего. А уж если все перемешано – тогда все как на погибель! Как это и получилось у меня!

Я, кажется, тебе раньше рассказывала, Ватрушечка, что в последний год я увлекалась спиритизмом и всем таинственным. Голова шла кругом от этих собраний, лекций, кружков. Идеи на них провозглашались одна хлеще другой. То полностью отменить брак, то погрузиться без оглядки в пучину страсти. Любовь, страсть – превыше всего! То какие-то социалисты-революционеры проповедовали отменить частную собственность, выдвигали лозунг: «Долой капитализм!» В какой-то момент я поняла, что не выдерживаю всего этого. Но еще страшней было отстать от новых веяний – мгновенно прослывешь ретроградкой или кем-то еще похуже. Не отстать от времени – стало для всех нас главным.

А время было стремительным – все менялось на глазах, старое рушилось, а новое зарождалось.

Но вернусь к тому, о чем так хотелось рассказать… Как ты знаешь, сейчас у всех на слуху имя Григория Распутина. Говорят о нем везде: в салонах, в домашнем кругу, на кухне, в парадных…

Обсуждают, шепчут… И слух ползет длинный-длинный, как змея – изворотливый, скользкий. Само имя даже какое-то неприличное. Бр-р-р-р… Но с некоторых пор мне стало казаться… Ты, пожалуйста, только не смейся, Ватрушечка… Мне стало казаться, что это – моя судьба! Горькая и непонятная.

Ты, конечно, скажешь, что я сошла с ума. А как не сойти: когда столько событий вокруг, столько соблазнов – тонких, искусительных! Началось с того, что я решила узнать о Распутине все! Скупила газеты, брошюрки разные и принялась изучать сей «предмет» основательно, ну как будто бы экзамен собралась сдавать в университет.

И столько на меня обрушилось разных сведений! И хлыст он, и сатана, и с императрицей нашей спит. А император у него во власти полной; и всем он крутит-вертит, министров утверждает, других в отставку отправляет. И не один вопрос без него не решается. А еще он обладает гипнотической властью над женщинами: те попадают к нему в плен, и он становится полноправным господином их души и тела…

Любопытство мое раззадорилось еще больше! Да что же это за тип такой! Вспомнился мой профессор по психологии – стало еще интересней: как разобраться со всем этим? А если решиться на «эксперимент» – мелькнуло в голове. Только в чем он будет состоять твой эксперимент, словно кто-то шепнул внутри меня. А вот увидишь! – возразил кто-то другой…

Попасть к Распутину оказалось не так сложно, как я думала.

Через одну знакомую я достала номер его телефона. Телефоны только недавно появились и имелись лишь в домах очень немногих людей. Конечно, у Распутина он был. Но и матушка всегда следовала моде. Мы установили аппарат одними из первых.

Если честно, мне эти сведения стоили денег, которые я с трудом скопила на шитье пальто. Но «эксперимент» есть «эксперимент», и мелочиться здесь, как и раздумывать, не пристало. Раз решилась, то должна пойти до конца, доказать, что я чего-то стою…

Вот бы удивились мои знакомые, если бы узнали: на что я способна. Возможно, и узнают, когда все останется позади. А пока… Достав номер телефона, я шла домой с бумажкой, зажатой в кулаке, и вдруг поднялся ветер. Не знаю, откуда появился этот ветер, срывавший осенние листья и чуть не сдувший шляпку с моей головы. Я придержала ее рукой, и бумажка из моей ладони выпорхнула и отлетела в сторону. Я растерялась – с таким трудом достала. Конечно, я бросилась за ней. Нагнулась, а она дальше ветром отнеслась, словно дразнила меня – как живая, – в руки не давалась… И вдруг я так испугалась ее потерять, словно вся жизнь моя в этой бумаге и телефоне сосредоточилась.

Я поймала лист и зажала его в руке – крепко-крепко. А уж дома разревелась – вот куда моя самостоятельность заводит. Хочется доказать всем и вся, что я не просто женщина для дома и семьи, а самостоятельная единица, эмансипе, с которой надо всем считаться… Но дело сделано – раз решилась, то решилась, и назад пути нет.

К телефону подошла женщина. Сначала я решила, что телефонистка соединила меня не с тем номером. Но женщина потребовала представиться. Я растерялась, не зная, что ответить. Наконец протянула капризным манерным тоном:

– Елизавета… – и кашлянула в сторону. Даже в горле запершило.

На том конце наступило молчание, и я замерла.

Потом в трубке раздался мужской голос:

– Лиз! А Лиз! Скажи, ты молодая али как?

Голос пропал, я уже хотела положить трубку, но неожиданно для себя ответила:

– Молодая.

– Сколько годков?

– Двадцать…

– Молоденькая… Ну приходи, милая, завтра, к пяти часикам. Ждем.

После разговора я долго не могла прийти в себя. Этот странный тягучий голос как будто бы обволакивал клейкой массой… А я трепетала в ней, как легкомысленная муха.

Впрочем, я ею и была…»

Зазвонил мобильный. Это был Вася.

– Привет! Ты уже на работе?

– Да.

– Чем занимаешься?

– Разбираю материалы нашей курсистки.

– Правильно делаешь.

– Ты сегодня приедешь?

– Да. Но чуть позже. Все-таки вчера днюха у племяша была.

– Ладно, жду.

– Чмоки.

Анна поставила чайник. Когда вода вскипела, бросила в чашку две ложки кофе и налила туда кипятку.

Потом продолжила чтение.

«Я тщательно выбирала наряд для первого свиданья. Мне почему-то казалось, что подойдут черные кружева и длинная тонкая юбка. Потом я взбила волосы и накрасила губы помадой. Вроде готова… И последний взгляд на образок…

И стихи, заученные давно когда-то: «А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой…»

Вот и я такая. Покоя мне явно не хватает…

Дорога до дома Распутина была длинной – ноги не шли. Я часто останавливалась и смотрела на землю, как будто бы ожидала некого знака, сигнала – идти мне дальше или остановиться. Но никаких знаков не было… И я шла вперед.

Вестибюль мне показался просто огромным. Чучела лесных зверей, странная метафора человеческой жизни – где все хищники. Мне стало очень жутко, как было однажды, когда я заплутала в лесу: и ветки деревьев казались мне человеческими руками, а мох – волосами тех, кто ушел под землю.

Я плохо помню, как меня пригласили пройти в комнату, где уже сидели посетители. Все было как в тумане…

Но туман рассеялся, когда я увидела Его. Эти глаза, которые пронзали насквозь… Я не помню, во что он был одет, – только лицо… Светлые глаза, из которых лился свет, этот свет обволакивал, манил, притягивал… Моя воля слабела, ноги и руки стали как ватные, и я не знала, что с собой делать. «Беги, беги!» – кричал кто-то внутри меня, но было бесполезно слушать этот внутренний голос. Я была уже в Его власти. В эту минуту он мог делать со мной что хотел…

Он задавал какие-то вопросы, я отвечала, при этом он держал меня за руку, и словно горячий огонь вливался в тело сквозь ладонь. Потом Распутин провел меня в комнату – длинную, узкую, как пенал. Около двери стояла кровать с подушками, рядом умывальник, письменный стол с чернильницей и разными записками.

В комнате было два кресла, мы сели друг напротив друга так, что мои ноги оказались меж его коленей. Я смутилась и хотела отодвинуться, но мои ноги были сжаты как в тисках, и опять в голове и во всем теле – слабость и туман…

– Говори, что узнать хотела? – наклонился он ко мне. И меня обдало жаром.

– Я про жизнь хотела узнать…

– Про жизнь, говоришь? – И Распутин усмехнулся. – Тогда я тебе скажу, а ты слушай! Внимательно слушай, душка! Жизнь – штука такая, что грех и Бог всегда рядом. Сначала грешить надо, а затем к Богу повернуться, молитвы читать и очищаться. Но грешить непременно, иначе покаяния не будет. Поняла, душка? Ты люби меня, любить непременно надо, без любви никуда не деться.

Он поцеловал меня в губы, и я словно очнулась.

– Все поняла? – И провел рукой по моему лицу. Как припечатал. – А теперь иди, но приходи скоро. Не тяни, душка.

Я ощущала сладкую истому во всем теле и твердо знала, что буду приходить еще и еще…»

Анна оторвалась от чтения и подумала, как все странно! Жила-была когда-то Елизавета К. Мечтала, хотела вырваться из однообразной жизни, встретить свою любовь, но вместо этого все пошло вкривь и вкось… Ее потянуло к Распутину, потянуло на грех…

«Все мы бражники здесь, все блудницы…» – вспомнились Анне строчки из стихотворения Ахматовой.

Была эпоха, впитавшая эротику, балансирующую на грани вседозволенности…

Она вернулась к дневнику.

* * *

«Ватрушечка! Я довольно долго не писала тебе, и сама не знаю – почему. Теперь у меня постоянно глаза на мокром месте – реву ни с того ни с cего. Маман на меня подозрительно косится, а мне все равно. Даже не ожидала, что я стану ко многому такой безразличной, как будто бы внутри меня умирает прежняя Лиза, а рождается новая, неизвестная, и это пугает.

Ватрушечка! Жить не то чтобы страшно, а просто скучно и противно. Ведь если вдуматься, то все живут как кроты, слепые, думая, что эта жизнь единственно правильная. Но ведь это не так, Ватрушечка! Совсем не так. Я поэтому и мечусь и пытаюсь найти себя… И хожу к этому ужасному Распутину. Как я ни хорохорилась, а все-таки между первым и вторым визитами прошла почти целая вечность! Ну не смогла я сразу прийти к нему, мне нужно было время, чтобы обо всем подумать, как следует осмыслить…

Милая Ватрушечка, если сказать правду – от меня прежней мало что осталось. Я чувствую, что меня куда-то тянет и словно темное облако накрывает с головой. Мне хочется глотнуть свежего воздуха, очиститься от всего, что налипло ко мне за последнее время. Получится ли? Или уж поздно? Эти вопросы я задаю сама себе постоянно. И ответа у меня на них нет.

Ты знаешь, за последнее время появилось много интересных стихов один за другим. Мне нравится их читать и перечитывать, иногда я воображаю себя героиней поэтического цикла, Прекрасной Дамой, к ногам которой бросаются все сокровища мира. Но потом происходит отрезвление, и я понимаю, что я никакая не Прекрасная Дама, а всего лишь жалкое существо, возомнившее себя непонятно кем. В такие минуты мне хочется плакать и кататься по полу, забыв обо всем на свете.