Текст книги "Роковое пророчество Распутина"

Но продолжу об интересующем меня субъекте. Григории Распутине… Я не хотела больше к нему приходить, но не утерпела, разжег он мое любопытство…

Пришла и стала все внимательно осматривать кругом. Наблюдать за его окружением. Память у меня, Ватрушечка, хорошая, и поэтому я все внимательно изучила. И докладываю тебе, дорогая, с пристрастностью. Женщин вокруг него вьется много. И все имеют свой интерес. И интерес этот, Ватрушечка, разный. Иногда физиологический, иногда меркантильный, иногда – да-да, не смейся – духовный. И каждый видит в Распутине то, что хочет. Многолик наш старец, ох многолик. Но женщины, похоже, не являются его слабостью. Хотя он и утверждает обратное. Мне даже кажется, дорогая, что в глубине души он женщин презирает и мечтает о чистой душе Христовой. Деве непознанной. Ищет ее и не находит, и злится на себя и на весь белый свет.

А дамы, надо сказать, пошли сейчас просто жуткие. Развратницы еще те! Наша старая тетя Глаша только крестится, когда узнает еще об одном распаде семьи, связи на стороне, свободных нравах. И все это произошло как будто бы сразу и мгновенно. Словно близится конец света, и все хотят успеть пожить и получить свою порцию удовольствий. Если подумать, то раньше дамы были всем удовлетворены: и семьей, и мужем. Чинно-благородно воспитывали детей и ни о чем постороннем не думали. Не лезла им в голову никакая блажь. А сейчас со всех сторон слышится только одно: «Поддайся страсти! Живем один раз, нужно испить до конца чашу наслаждения». И ведь правда попадаются на это женщины. Живет себе какая-нибудь Марья Тимофеевна в провинции, тихо и спокойно, и вдруг, прочитав журнал или книгу, или послушав какую-нибудь заезжую курсистку, начинает думать, что жизнь ее протекает скучно и однобоко рядом с постылым мужем: никаких тебе страстей и развлечений. И так яд незаметно и заползает в людей. Не успеешь оглянуться, как уже опутан этим змием.

Грустно, Ватрушечка. Очень грустно. Хотя я и сама поддалась этому, но думается, что и это все – суета сует и томление духа, как говорил премудрый Соломон. Ищем мы все непонятно что. Не находим и снова ищем… И я не права, надо бы остановиться и зажить упорядоченной жизнью. Так нет, все словно сошли с ума. Хочешь не хочешь, а поддаешься всеобщей истерии.

От литературы нашей голова кругом идет. Тут тебе и «Башня» Вячеслава Иванова, где происходят оргии, и «Бродячая собака»…

И от всего веет каким-то холодком. Не кончится добром все это, ох не кончится! И мне бы надо остановиться… Но змей любопытства сильнее. Вот и потянуло меня на «Башню». Что там такое происходит? Чем там люди занимаются?

Надо сказать, Ватрушечка, могу я похвастаться: опубликовала я все-таки одну маленькую повествушку. Даже не повествушку, а рассказик. Под названием «Роковая страсть и синематограф». И возомнила себя писательницей. Так, легкое головокружение случилось, когда свой рассказик увидела в журнале иллюстрированном. А там мэтры публикуются. Ахматова, Брюсов, Бальмонт, Кузьмин, Гумилев.

Теперь я могу на разных собраниях писательницей представляться. И решила попасть в «Башню» – тем более говорили про собрания там – разное. Шепоток шел – сладкий, запретный. Ну, я и пошла…

Люди там экзальтированные, странные. С непривычки у меня даже голова разболелась. Вячеслав Иванов – худенький, с бородкой – как профессор выглядит. А вот жена его – дама авантажная – видная, рослая. Одевается ярко, броско, когда говорит – жестикулирует. Чисто богиня греческая. Веста или Гея…

Запомнилась еще дама с необычной внешностью, глаза у нее словно прозрачные… Позже узнала, что это Маргарита Сабашникова – художница. Она жена известного поэта Максимилиана Волошина – кудлатого такого, похожего на льва.

Все, что случилось дальше, – я помню смутно. Я попала в какую-то комнату, отделанную в ярком восточном стиле. Ковры, подушки, пестрые ткани – все сливалось в одну ленту, на какой-то момент у меня сильно закружилась голова, и я схватила за руку мужчину, стоявшего рядом со мной. У него было бледное лицо, горящие глаза и ярко-красные губы. Посмотрев на меня, он захохотал – громко-громко… Это был Михаил Кузьмин. Только от этого смеха я словно очнулась. И убежала оттуда. Да ну их!

Ватрушечка! Продолжаю писать. Я теперь сняла квартиру и живу отдельно. Ты спросишь меня: откуда деньги? Даже и не спрашивай, этого я тебе сказать не могу. Пока. Может быть, как-нибудь после. Я теперь вхожу в круг «распутинок», первое время стыдилась, а теперь даже горжусь этим, да. Ты скажешь, как низко Лиза пала! Но не укоряй меня, Ватрушечка! Если бы ты знала: сколько знатных дам вьются вокруг Григория, как они счастливы, если им удается приблизиться к нему, а уж если он облобызал даму – то все, она уже его душой и телом…

И все эти дамы – чистые, высокородные – так и вьются вокруг него. А он, мне кажется, просто ухмыляется и наслаждается всей этой вакханалией вокруг. Я решила описать тебе его дам.

Это занятно. Вдруг я все-таки стану писательницей? Тогда мои письма будут нарасхват… Но что-то я размечталась. Помню, как маменька все укоряла меня, что я слишком задумчива. Бывает, уставлюсь в окно и смотрю: а там ворона ходит или голуби летают, или дворник двор метет, или просто дерево качает ветками – то ли приветствует меня, то ли машет на прощание… А маман называла меня «не от мира сего». Может быть, и правда познание – тяжкий грех, и кто преступил черту любопытства – уже не вернется назад?

Не знаю ничего, Ватрушечка, только тянет плакать все время. Вроде бы в жизни есть почти все, а все равно – тошно и грустно…

В детстве я любила сказку про Красную Шапочку – там еще иллюстрация была: маленькая девочка заблудилась в дремучем-дремучем лесу, деревья старые, шишковатые, корявые, стоят частоколом, а между ними девочка – испуганна, но изо всех сил хорохорится, старается вида не подать, как ей страшно. Так и я сейчас…

Но вернемся к женщинам Распутина. Первой я бы назвала Анечку Танееву-Вырубову. Хотя она никакая не «распутинка». А самостоятельная личность. К ней относятся по-разному – кто-то считает ее интриганкой, кто-то святой простушкой, а кто-то себе на уме…

Аня – многолика. Но одно несомненно – императору и императрице она предана. И ради них готова на все. Мир, спокойствие и процветание царской семьи – для нее превыше всего. Аня способна растворяться в других – за это, наверное, ее и полюбили в императорских чертогах. Аня – никакая и может принять любую форму, она способна подлаживаться под обстановку, быть воздухом, тенью, отзвуком…

Я с Аней близко незнакома и – честно – побаиваюсь ее. Взгляд Ани – смотрит как будто бы сквозь тебя – отрешенный и вдумчивый одновременно. Вроде бы она здесь и в то же время – далеко… Распутин к Ане относится хорошо. Но она с ним не спит, хотя слухи вокруг нее так и вьются.

Но хуже всего, что дела царской семьи открыто обсуждают везде. И я, бывает, краснею, когда слышу что-то неподобающее. После катастрофы – ты, конечно, помнишь о том ужасном случае на железной дороге – Аня ходит на костылях. В ней есть что-то жалкое и величественное одновременно. Она не даст себя пожалеть, наверное, она и сама себя не жалеет. И странно видеть в этой женщине, такой простодушной на вид, несгибаемую волю. Аня не мягкотела, Аня – стоик…

Но я слишком увлеклась ею.

Есть еще полоумная генеральша Лохтина. Ей, наверное, в жизни не хватило перчинки, и она тихо, но неотвратимо сошла с ума на почве Распутина. Таскается всюду за ним, одета в какие-то длинные балахоны…

Есть еще Муся Головина, Юлия Ден.

О Мусе стоит сказать особо. Тонкая, печальная Муся когда-то была помолвлена со старшим братом Феликса Юсупова – Николаем, погибшим на дуэли. В глазах у нее – всегда печаль. Она считает себя духовной дочерью Распутина и смотрит на него с благоговением.

А Юля Ден – фрейлина императрицы. Четкая, подтянутая…

Самая хитрая – Акилина Лаптинская. Она спит с Распутиным и вошла к нему в доверие, но вместе с тем себе на уме, и я часто ловлю на себе ее умный проницательный взгляд. Казалось, Акилина решает в уме какую-то сложную задачу…»

На этом письмо оборвалось. А вскоре пришел Вася.

– Привет! Как ты? Все работаешь?

– Без остановок!

– Так и надо!

– Тяжело, документы уже изрядно попортились, некоторых листов не хватает. Много перепутано с какими-то хозяйственными материалами из других источников.

– Легко не бывает нигде, – назидательно сказал шеф.

Вася снял куртку, сел к столу и сразу включился в «процесс», как он иногда называл их работу. Сделал несколько звонков, с кем-то успел поругаться насчет выхода статьи и редактуры, потом засел за свой компьютер в углу и оттуда вскоре раздались разнообразные звуки. Работать тихо Вася не умел. Свое одобрение он высказывал энергичными краткими возгласами, типа: «Ух!», «Так и надо!» «Конгруэнтно!», неодобрение – «Хм», «В топку!», «Оборзели, чисто оборзели!». Сомнение транслировались через: «Хм…», «Ну-ну», «Мое мнение рьяно противоположно»… При этом Вася иногда еще подпрыгивал на стуле, запускал руку в волосы или стучал ладонью по столу. Словом, скучно не было.

«Если бы снять кино со стороны, получилось бы весьма забавно», – часто думала Анна…

– Конгруэнтно! – вскоре слышала она. – Наши коллеги, они же враги задушевные, выпустили сборник: «Россия на перепутье: Первая мировая война как отправная точка развития России в ХХ веке». Мое мнение рьяно противоположно, но все равно поздравляю…

– Я рада! – подала голос Анна, но ее не услышали.

Через пару минут раздалось энергичное постукиванье ладонью по столу.

– Оборзели, чисто оборзели! И куда только главред смотрит?! Статью мне зарывают своей редактурой. Сидят там, ученыши, ни фига не понимают ни в чем!

Здесь Анна благоразумно промолчала, чтобы не попасть под горячую руку.

Потом Вася устроил перерыв, достав из сумки батон белого хлеба и копченую колбасу. Нарезав бутерброды и вскипятив чайник, позвал Анну:

– Иди, коллега, подкрепись… Вопросы есть? Дай-ка мне посмотреть твой материал.

Вася пробежал глазами отобранные Анной письма Лизы К. и, повертев головой, вытянул губы трубочкой, что означало мыслительный процесс. После недолгого молчания он изрек:

– Нужно сказать, что она права и дает точную характеристику «женщинам Распутина». Каждая из них имела свой интерес. Он был как индикатор, с помощью которого можно было судить о состоянии общества того времени. Точнее, об его безнадежной болезни.

Анна села к столу и, заварив чай, взялась за бутерброд с колбасой.

– Женщины стали истеричками, об этой болезни писал наш выдающийся ученый Бехтерев, – продолжал Василий. – В начале века набирал популярность Фрейд со своим учением, провозгласившим, что все комплексы и неврозы возникают от сексуальных расстройств. В психиатрии возникло модное направление – фрейдизм. Под знаком которого прошел без преувеличения весь двадцатый век. Секс стал во главе всего. Люди просто подсели на эту удочку. Если раньше эти вопросы не обсуждались прилюдно, а только в узком кругу, то нарушение общественного табу просто сорвало у людей крышу. Половой вопрос становится во главу угла. И кстати, заметь, – сказал Вася, размешивая в своей огромной кружке столовой ложкой сахар. – Любимый многими Серебряный век был просто-таки апологетом разврата. Ах, Ахматова, ах, Цветаева, ах, Гумилев… А у них был не просто разврат, а все его формы и виды… И Ахматова святошей не была ни разу, ходили слухи, что она не брезговала и лесбийской любовью, слишком неоднозначны ее отношения с актрисой Ольгой Судейкиной. И Цветаева шокировала тогдашнее отнюдь не пуританское общество, спутавшись с другой поэтессой Софьей Парнок: муж на фронте, а она предается однополым утехам. А Гумилев вступал в двойственные, тройственные союзы… О его любовных связях легенды ходили! Профессорская дочка Лариса Рейснер, будущая валькирия революции, отдалась ему в гостинице, которую он снял на один час… И это еще я скачу по верхам! Общество гнило изнутри, а наши деятели искусств в этом помогали…

– Вась, – робко сказала Анна. – Но богема же всегда славилась свободою нравов.

Вася яростно сверкнул на нее глазами.

– Я говорю с тобой как ученый, а не как моралист. А логика исторического развития была такова, что эта распущенность, так называемый э-ро-тизм, – по слогам произнес Вася, – сыграл свою роль в разложении империи и привел ее к краху. Барышни одновременно заигрывали и с революцией, и с эросом. Одно подготовило другое. Обрати внимание – внешнее равно внутреннему. Раскованность внутренняя, сексуальная свобода, обернулась разнузданностью внешней – заигрыванием с революционной стихией. Чем все кончилось – общеизвестно. Все эти барышни, летевшие в революцию, как бабочки на огонь, потом были либо изнасилованы в грубой форме солдатней и матросней, либо просто вымерли с голоду, либо бежали в эмиграцию и там влачили жалкое существование. Какой-то процент перешел на службу к новой власти. А все начиналось там – в кругах творческой богемы, которая стала провозглашать сексуальную свободу и проповедовать эротизм. Вообще, учитывая нравы, царившие в обществе, Распутин попал на подготовленную почву. Секс с грубым мужиком только подогревал любопытство и похоть великосветских дам. Им хотелось пасть еще ниже, чтобы упиться грехом. И Распутин потакал им в этом… Они ели из его рук, были счастливы прикоснуться к нему…

Васин монолог прервал телефонный звонок. Вася снял трубку и вновь начал с кем-то ругаться по поводу корректуры статьи, которая, по мнению автора, исказила смысл.

Затем Вася позвонил сам. Трубку не брали. Он повернулся к Анне с нахмуренным видом.

– Непонятно что! Тот священник, отец Николай, который день не отвечает. Нужно забрать оставшиеся материалы, а он молчит. Во время последнего нашего разговора по телефону он не сказал, когда мне нужно приехать. И это меня настораживает. – Вася запустил руку в волосы и почесал затылок.

– И какие твои выводы?

– Черт-те что! – громко сказал Вася. – Никаких выводов! Может быть, он сам решил заняться исследованием? Но сказал бы тогда об этом. Или…

– А нам что делать?

– Ждать! – сердито буркнул Вася. – Больше ничего и не остается. А сейчас нужно обработать прочитанный материал, внести его в компьютер и сделать сноски, хотя бы предварительные. Добро? Вот и займись этим!

Остаток дня Анна сосредоточенно вносила текст в компьютер, стараясь не сделать ошибок и ляпов. Но она уже знала – что ей нужно сделать… Вася часто пенял ей на отсутствие инициативности. Вот она и собиралась эту самую «инициативность» проявить.

* * *

– Мне предстоит командировка, – сказала за ужином Елена.

– Далеко?

– В Лондон.

– Ух ты! Здорово!

– Ну да! – снисходительно улыбнулась сестра, потягивая через трубочку сок. – Конечно.

– Надолго?

По лицу Елены пробежала тень.

– Пока не знаю. Нужно сделать один материал. Как сделаю – вернусь.

– Значит, командировка, как говорили раньше, бессрочная?

– Ну что ты! – рассмеялась Елена. – Не думаю, что она будет особо длительной, просто реальные сроки подгадать трудно…

– А что ты конкретно должна будешь делать?

– Конкретно? – Елена замолчала. – Нужно будет взять серию интервью у одного нашего олигарха. Крупного человека. Потом посмотреть и подумать – куда это можно дать. А может быть, получится развернутый документальный фильм. Будем смотреть и планировать совместно с дирекцией канала.

– А что за олигарх? Секрет?

– Пока секрет. Не хочется обнародовать работу раньше времени.

– Ты думаешь – я кому-то скажу?

– Конечно, нет! Тебе я доверяю. Просто, когда я подписывала предварительный контракт, там обговаривался этот пункт: неразглашение условий и характера работы. Так что нарушить его я не могу. Извини, Анечка, но..

– Ладно. Я все понимаю, – но, кажется, голос Анны прозвучал обиженно. Потому что Елена встала, подошла к ней, нагнулась и звонко поцеловала в макушку.

– Цыпленочек, не дуйся! Я к тебе очень хорошо отношусь.

Анна перехватила ее руку.

– Мир! Не буду дуться! Я правда все понимаю…

Елена, пожалуй, даже жалела, что ничего не может рассказать сестре. Ей хотелось с кем-нибудь поделиться. Недавно ей позвонили и назвали имя одного из крупнейших бизнесменов, который в последнее время как бы ушел в тень.

Еще недавно он гремел, его имя мелькало в прессе, на приемах в Кремле, деловых форумах. И вдруг тишина. Ходили разные слухи: что он купил один из лучших баскетбольных клубов США, удалился на покой и, переведя капиталы в Америку, наслаждается жизнью. Другие отвергали покупку баскетбольного клуба и утверждали, что экс-олигарх купил остров и уехал туда с третьей женой. При этом жену тоже никто не знал и в глаза не видел. А кто-то говорил, что он разорился и теперь непонятно где доживает свой век. Иногда проскальзывали намеки, что олигарх изменил внешность и скрывается одновременно от ФБР и ФСБ.

И вот Елене предложили поработать с ним – взять интервью, возможно, сделать фильм. Сумму гонорара назвали фантастическую. Многие бы на ее месте не раздумывали. Но Елена попросила дать время на размышления, что-то остановило ее сразу сказать «Да!». Она привыкла доверять своей интуиции, и вот эта самая интуиция не позволила ей мгновенно согласиться.

Права она или нет – выяснится потом. А сейчас она взяла тайм-аут. Вечером все выглядит иначе, чем днем. Елена подумала, что ей не мешало бы встряхнуться и сменить обстановку. Уехать подальше от Александровского, который окончательно охладел к ней. При одном вспоминании о Мише Елена машинально задержала вдох. Думать о нем было невыносимо больно. И требовалось что-то срочно сделать, чтобы выкинуть все воспоминания из головы.

Она сидела в спальне за трюмо и всматривалась в зеркало. Несмотря на регулярный поход к косметологу, вокруг глаз все равно образовывались морщинки. И седые волоски стали появляться, приходилось чаще посещать парикмахерскую.

Молодость уходит, жизнь уходит… А она словно сидит на берегу и ждет непонятно чего. Александровский никогда на ней не женится, никогда не оставит семью. Ей с самого начала не надо было витать в облаках.

Недавно проходя мимо курилки, Елена слышала, как он говорил помощнику главного:

– А мой Ванюшка уже пытается читать книжку. Мы с женой даем ему раскраски, а он хочет читать. Такой смешной…

И вот это Ванюшка, сказанное с такой любовью и придыханием, резануло ее больше всего. Она всхлипнула и ринулась к себе в гримерную. И сидела там, изо всех сил стараясь не расплакаться накануне эфира. Этого делать было нельзя. Она так и сидела, как восковая кукла, онемев и считая про себя: «Один, два, три». Просто чтобы занять мозг и ни о чем не думать…

Елена загнала этот случай в подсознание. А сейчас он выплыл наружу. И это Ваню-ю-юшка, и жалость к себе, и воспоминание о том, как после ласк и заверений в любви Александровский торопливо одевался и уходил, несмотря на все попытки Елены задержать его, потому что мысленно был уже не с ней, а в семье.

И Елена оставалась одна, злясь на него и на себя, и вообще на всех, она понимала, что по большому счету не права, но не желала признаться в этом никому и прежде всего – себе. Иначе следовал убийственный вывод, что живет она неправильно, как-то не так, и нужно все срочно менять в своей жизни.

И вот сейчас как раз представился такой случай. У нее выпадает реальный шанс – сделать поворот и наполнить жизнь новым содержанием. Она уедет и не будет каждый день сталкиваться с Александровским, они перестанут видеться. Из глаз долой, из сердца вон – эта пословица еще никогда никого не подводила. Да и гонорар более чем приличный… Нет. Надо соглашаться.

И Елена легла спать с твердым намерением завтра позвонить и дать согласие на эту работу.

Глава 5
Ночь сюрпризов и последующий день

Не ищи приключения, но и не убегай от него.

Арабское изречение

«Отдыхай, отдыхай!» – звенело в голове, когда Варвара с наслаждением, да что там скрывать, с блаженством погружалась в теплую воду ванны.

Отдых не входил в число ее приоритетов. К сожалению, есть люди, которые рождаются с какими-то явными изъянами. Так вот и она, Варвара, родилась с неспособностью отдыхать и радоваться свободным от работы минутам. Напротив, она явно сожалела, что ей выпало безделье, а не напряженная работа в поте и в мыле.

– Ей-богу, ты, Варвара, ненормальная, – всегда пожимала плечами ее мать. – Разве можно так работать? Отдохни, прогуляйся куда-нибудь, сходи в кино, наконец, на выставку, заведи роман…

В ответ Варвара только фыркала:

– Роман! Зачем он мне? Одни страдания только, морковь-любовь, и вся эта глупость несусветная…

– Чистый синий чулок, – вздыхала мать, моложавая женщина, чей возраст умело скрашивался макияжем, подтяжками и походами в фитнес-клуб.

– И что? Кому я мешаю? Живу тихо-скромно, вреда от меня никакого. А мои личные взгляды и образ жизни, извините, мое личное дело, – с неким театральным надрывом говорила Варвара, преследуя одну-единственную цель – чтобы ее оставили в покое.

Вспомнив этот разговор, Варвара улыбнулась. Бедная маман, как звала она ее про себя на французский манер, как же она переживает по поводу неустроенности дочери! Но если бы она только знала, какая у Варвары интересная работа! С такой и личная жизнь никакая не нужна.

Варвара поднялась из воды и, закутавшись в махровую простыню, вышла из ванной.

На кухне Варвара включила электрический чайник и, открыв шкафчик, достала большую банку с элитным сортом чая.

Зазвонил телефон. Этот момент впоследствии Варвара вспоминала как исторический. Вопреки общему мнению, что глас Судьбы нужно слышать мгновенно, бежать на свидание с ней и вообще всячески откликаться на подсказки, Варвара – медлила… Дело в том, что по домашнему телефону ей звонили крайне редко. Более того, эти звонки каким-то образом пугали ее – как привет из несуществующего прошлого. В век, когда в ходу мобильные телефоны, раскатистые трели домашнего стационара были явным анахронизмом. Это могла быть назойливая реклама очередного чуда стоматологии или открывшегося салона красоты. Или что-то еще.

Телефон звонил и звонил не умолкая, словно хотел прорваться через все расстояния, препоны, условности. Варвара стояла и как зачарованная слушала этот раскатистый звук в пустой квартире. Наконец она тряхнула головой и сняла трубку.

На том конце молчали.

Она уже думала положить трубку обратно, решив, что это очередные телефонные хулиганы, как услышала робкое:

– Варя?

– Варя, – ответила она эхом, мучительно думая, кому может принадлежать этот голос, явно знакомый, но вместе с тем не узнаваемый сразу, с лету.

Вновь молчание, Варя почувствовала желание сбросить звонок, не вникая в тонкости незнакомых голосов, но тишина в трубке неожиданно взорвалась, зарокотала и изверглась потоками слов и восклицаний:

– Ну конечно, Варя! Варвара Алексеевна, как же я сразу не узнал! Да и ты тоже меня, чай, не признала?

– Простите, – прервала Варя заклокотавший вулкан. – Вы, собственно говоря, кто?

Легкий смешок, а затем тяжкий вздох. Этот вздох явно был упреком ей, легкомысленной Варваре, которая обладает короткой памятью и, видимо, забыла обо всем на свете, в том числе и о близких друзьях. А обладатель голоса в телефоне, несомненно, претендовал на этот статус.

Варвара почувствовала вину и рассердилась уже вторично, ее рука готова была положить трубку на рычаг, как вулкан мгновенно превратился в игривый костер:

– Варечка! Ну, Варюнчик! Это же я, твой верный и любимый Гоша, неужели не узнала? Гоша Кунцевич, твой старинный воздыхатель… Ай-ай-яй. Варвара Епифанова! Как мы изменились!

Пауза означала прощупывание ее теперешнего семейно-брачного положения. Не сменила ли она фамилию, не вышла ли замуж… Трюк был очевидный, из разряда дешевых. И Варвара только усмехнулась про себя.

– Да, Георгий, это я. Каюсь, не признала сразу. Но за давностью лет простительно… Сколько лет, сколько зим! Чего можно еще ожидать от жителей мегаполиса?

– Мегаполиса? – В трубке раздался смешок. – Мы теперь с тобой, Варвара, в разных мегаполисах обитаем.

– Да ну? И где же мы находимся? Лондон? Париж? Манхэттен? – бросила Варвара с насмешкой наугад.

– Последнее – верно. Манхэттен.

– Занесло в командировку?

– Бери выше. Я работаю и живу в Америке.

– Поздравляю, хотя поздравлять не с чем. Покидают родину одни дегенераты, – мрачно произнесла Варвара. – Едут за длинным долларом и колбасой.

– Те времена давно прошли, Варечка, – услышала она насмешливый ответ. – Ты явно отстала от жизни. Колбасная эра уже осталась в прошлом. Как и другие мотивы эмиграции. Сейчас едут за другим.

– И за чем же? Мир повидать? Бери путевку и дуй в любую страну, а заработать можно везде.

– Вряд ли я смогу тебе что-то объяснить. Тем более по телефону.

– Понятно, понятно. Пресловутые либеральные свободы и однополые браки. Кто же мешает тебе сочетаться браком с симпатичным Майклом или Джоном? В России это пока не поощряется. Что есть, то есть…

– Варюнчик, я очень хочу тебя увидеть. Я в Москве ненадолго.

Варвара хотела уже сказать: «нет» и что она занята, но, услышав следующее, насторожилась.

– Я при деньгах и могу сводить тебя в самый лучший ресторан Москвы. Работа программиста позволяет.

– Так ты компьютерщик? – спросила Варвара, не веря своим ушам.

– Смею похвастаться, что первоклассный.

– Здорово, – изобразила восторг Варвара. И протянула томным голосом: – Вообще-то ты прав, Гоша, нужно встретиться…

– Где? Когда? Какие приметы?

– Таганка, кольцевая. Сразу на выходе из метро. Надеюсь, Георгий, – с некоторой иронией в голосе протянула Варвара, – ты меня узнаешь…

– Даже не сомневайся, – услышала она в ответ.

Уже положив трубку, Варвара вспомнила свой поход на встречу одноклассников и старого математика Григория Ефимовича, который попросил у нее телефон для своего любимчика Гоши Кунцевича.

Жизнь, конечно, делает кульбиты еще те! Вместо трогательного худенького мальчика, который помогал ей таскать тяжелый ранец, дарил цветы по поводу и без повода, звонил по телефону, дышал в трубку и со рвением пытался помогать в уроках, перед Варварой стоял высокий, худощавый мужчина с язвительной улыбкой и в дорогих очках. И только блеск в глазах напоминал прежнего Гошу.

– Ну что, леди! – пытался строить из себя крутого мачо Гоша. – Зайдем в ресторан какой-нибудь? Посидим? Подушевничаем! Знаешь, в Америке не хватает вот этой душевной культуры, разговоров про жизнь, где тебя все учат как жить! Такой вот каламбур!

Он шутливо обнимал Варю за плечи и почему-то кричал, как будто бы пытался достучаться до нее, словно она была окружена плотным защитным коконом и не могла услышать его слов. Пожилая женщина, идущая впереди них, обернулась и покачала головой. Наверное, она подумала, что Гоша пьян.

– Не кричи, я тебя прекрасно слышу! Давай зайдем в какое-нибудь кафе и выпьем по чашке кофе.

– Какое кофе! Я тебя веду в самый лучший ресторан Москвы, я что – не имею права повести куда хочу свою девушку. Вернее, разве я не могу? Ты что, Варюшка! Обижаешь!

– Гош, не строй из себя миллионера с понтами. Тебе это не идет. Меня вполне устроит обычное кафе, а не пафосный ресторан. И твоей девушкой я никогда не была. Ты что, забыл?

При этих словах Гоша поскользнулся, нелепо взмахнул руками и едва не упал, но Варвара вовремя поддержала его за локоть.

– Гош! Аккуратней, здесь все-таки скользко.

– Варя, – Гоша стоял, обхватив ее обеими руками. – Да, ты никогда не была моей, но…

Тут Варвара поняла опасность момента, она не хотела, чтобы Гоша начал душещипательные объяснения или ударился в воспоминания прямо посередине улицы, и поэтому постаралась превратить все в шутку.

– Гош! Дела давно минувших дней…

– Знаю, знаю. «Преданья старины глубокой». Но разве мы – старики? Разве у нас не может быть все еще впереди?

Это было намного опасней, и Варвара воскликнула преувеличенно громко:

– Смотри, какое перед нами интересное кафе? Давай зайдем туда.

– Это твой отвлекающий маневр, – мрачно сказал Гоша. – Такой психологический приемчик, чтобы не отвечать на поставленные вопросы.

– Да ну тебя! – рассердилась Варвара.

– Ладно. Не буду, – поднял он руки в знак примирения. – И где здесь твое замечательное кафе? В упор не вижу.

Кафе было самым обычным. Варвара с Гошей нашли столик у окна и сели. Снег мягкими хлопьями падал на землю, люди спешили по своим делам, уткнувшись носами в шарфы и воротники.

– Московская зима, – изрек Гоша.

– Отвык?

Он пожал плечами:

– Ассимиляция для меня прошла довольно безболезненно, особой ностальгией не мучился, только иногда по людям скучал, особенно по…

– И где тут официант?! – с отчаянием воскликнула Варвара. Ну и дела, встретиться с бывшим одноклассником, чтобы ловить его мрачные взгляды и наблюдать за попытками свернуть на стезю далекого прошлого.

– Ладно, будем пить, есть и общаться в светском тоне. Тебя это устраивает?

– Вполне!

Варвара уткнулась в меню.

– Заказывай, плачу я. Все, что душе угодно.

– У меня душа скромная, и я хочу кофе латте и морковный торт.

– Так мало? Чем же ты питаешься? Как у тебя с зарплатой? Как я понимаю – ты не замужем?

– Отсутствие кольца на пальце еще не означает отсутствие брака или серьезных отношений.

– Факт принимается.

Выросший около них официант с бейджем «Рустам» принял заказ и ушел. Гоша выбрал бутылку рома и бараньи крылышки.

– Я не пью, – предупредила Варвара.

– Тогда буду пить в одиночестве.

– Как твои дела, Гоша? Где работаешь, как живешь?

– У меня все отлично. Работаю в компьютерной фирме, специализируемся на разных заказах. Заработок не просто приличный, а очень приличный. Так что насчет миллионера ты напрасно иронизируешь. Близок, очень близок к этому состоянию…

Вновь появился официант, принес заказ.

– Варь, это несерьезно. Какой такой тортик, кофеек – еда для задохликов. Давай оторвемся от души.

– Гош! Я не гурман. Ты ешь, питайся.

Георгий выглядел огорченным.

– Как хочешь. Кстати, ты толком еще не рассказала о себе.

Варя замялась. Она поддела вилкой кусочек торта и отправила в рот.

– Работаю в одной конторе, которая занимается аналитикой и мониторингом экономики.

– Ого! Это что, государственная тайна? ФСБ?

– Нет. Самая обычная рядовая бюрократическая контора.

– Не заливай, Варвара, тебе не идет! Никогда не поверю, что ты работаешь на скучной бумажной работе. Так что за контора?

– Моя контора близка к государственным структурам, но это не одно и то же.

– Как же, как же, – присвистнул Гоша. Теперь он смотрел на Варвару с каким-то веселым любопытством. – Предположим, я поверил… И что ты хочешь от меня?

– Георгий! – чуть ли не вскричала Варвара. – С чего ты решил, что мне от тебя что-то нужно?

– Голый расчет математических мозгов. Не более того, мы, компьютерные гении, способны выдавать и не такое. Вряд ли ты согласилась со мной встретиться, потому что соскучилась.