Текст книги "История с продолжением"

– Спасибо.

Лукич брёл по тропинке, протоптанной в снегу, то и дело спотыкался, чуть не падал – тропинка была узкой. “Где носит этого дурака? – с раздражением думал Лукич. – Он же ничего не взял – ни куртки, ни другой одежды. А вышел часа три назад”.

Лукич остановился и прислушался. Где-то за зданием котельной он различил посторонний звук. Сначала не понял, а потом сообразил. И бегом бросился к источнику этого звука.

Пятый сидел прямо на снегу и размеренно бил кулаком в кирпичную стену. Кулак был уже в крови. Пятый беззвучно плакал, лицо его было мокрым от слёз, он иногда останавливался и пытался вытереть слёзы разбитой рукой.

– Это что такое?! – возмутился Лукич. – А ну, иди сюда!

Он силой оттащил Пятого от стены и заставил встать на ноги.

– Рассказывай давай, что случилось, – потребовал он.

– Он… бригаду… он отказал… – у Пятого заплетался язык, его трясло от холода. – Сказал, что только если я… информацию… то он… врачей… а я… я не смог… Лин теперь умрёт из-за меня…

– Во-первых, приехала бригада, – жестко сказал Лукич. – Во-вторых, немедленно пошли в тепло, пока ты не схватил какую-нибудь мерзость. В-третьих, я считаю, что ты должен быть от Лина неподалёку, потому что он плохой и на самом деле может умереть в любую минуту. И никакая вторая бригада его не спасёт. Но сдаваться и устраивать истерики ты морального права не имеешь, понял? От тебя наполовину зависит, выживет он или нет. Знаешь, почему я тебя пошёл искать? Он о тебе спросил.

– Он очнулся? – на лице Пятого появилась безумная надежда.

– Да, очнулся… не совсем ещё, правда, но иногда в себя приходит. Пошли, психопат. На вон куртку мою накинь…

* * *

– Горячего чая, смазать руку йодом – и в комнату, – распорядился Лукич. – Как согреешься – сразу туда.

– Я уже…

– Сиди! И принесите ему переодеться, он промок насквозь.

…Пятый уже несколько часов сидел рядом с Лином. Врачи заглядывали каждые полчаса, пытались как-то поддержать его, что-то кололи, что-то говорили… Пятый видел – всё хуже и хуже. Лин постоянно просил пить – кровопотеря, лекарства, наркоз – всё это вызвало страшную жажду. Стали поить – началась рвота. От малейшего глотка воды Лина выворачивало наизнанку, он стонал от боли в свежих швах, плакал… ненадолго отпускало – и по новой. Опять просил пить. Снова…

Где-то ближе к утру Пятый заметил, что Лин дышит всё тяжелее и тяжелее. Лин не спал всю ночь, Пятый, естественно, тоже, поэтому и обратил на это изменение внимание Пятый не сразу.

– Рыжий, – позвал он тихонько. – Лин, что такое?

– Мне… плохо… не могу… воздуха мало… – Лин говорил бессвязно, речь его путалась, в глазах плескалось непонимание и страх. Он смотрел на Пятого, как ребёнок на взрослого – вот придёт дядя и всё исправит. – Открой окно…

– Лин, там холодно, – ответил Пятый. – Нельзя открывать. Ты простудишься.

– Ладно… – Лин облизнул пересохшие губы. – Дай… попить…

– Не надо, опять вырвет. Ты поспи немножко, хорошо? – попросил Пятый. – Отдохнёшь – а потом дам водички. Ладно?

Лин кивнул. Полчаса пошли в тишине, Лин лежал, прикрыв глаза, тяжело с хрипом дыша, и, казалось, спал. Пятый сидел неподвижно, силясь понять – что происходит? Но то, что происходило, стало вдруг происходить гораздо быстрее, чем он мог себе представить. Лин вдруг приоткрыл мутные глаза и прошептал:

– Пятый… я, кажется… умираю…

Пятый вскочил, как подброшенный, и кинулся в коридор.

– Алексей Лукич! – закричал он. – Скорее! Ему плохо!

– Что такое? – Лукич, видимо, спал, но проснулся по давней военной привычке, на удивление быстро.

– Он задыхается!

– Буди остальных, живо! В комнату не входить, понял!

…Пятый сидел в коридоре, прислонившись спиной к стене и, помимо своей воли, слышал почти всё, что делалось в медпункте. Его трясло всё сильнее и сильнее. “Только бы мне не слышать, только бы не слышать… О, Господи!… Не хочу это всё слышать”, – думал он. А обрывки голосов всё звучали и звучали…

– …кровотечение из шва… стол готов?… да, поскорее…

– …а я и говорил, что будет… надо было сразу начинать…

– …цианоз, отёк лёгких… Нет, товарищи, после такого…

– …да срежь ты эти нитки!… на кой они теперь… чёрт, его опять рвёт!… давай наркоз вводи, пока я держу…

– Куда?!

– В катетер… давай… эй, он ещё дышит? А, это нормально… кладите…

– …это из внутреннего. Ничего, зашьём… только неизвестно, проснётся ли он после этого всего…

– Жди, проснётся!… фиксируй, Володь, время… чёрт, да что же это такое, а?… ну сколько можно?… вы зашли в полость?

– …давным-давно. Всё, там нормально… ну, насколько это может быть нормально… всего лишь один сосуд, а вы орёте, как оглашенные… Эй, почему он дёргается?! Кто наркоз давал, придурки?!

– Я не успел…

– Лукич, я этого оглоеда к свиньям собачьим урою!…

– …тише, тише… что случилось?… наркоз? Не надо наркоз, всё правильно, не надо давать, он и так еле дышит… Надежда, шей, ты это лучше всех умеешь… всё, уже всё… это похоже не на отёк, а на плеврит…

– Лукич… да что же это такое?! Стеноз…

– Дыши сам, урод!… Чтоб тебя, прямо не знаю…

Несколько минут в медпункте было подозрительно тихо, потом в дверь высунулся Лукич.

– Пятый, – позвал он. – Руки у тебя мытые?

– Да, – ответил Пятый. – Что делать?

– Принеси три чистые пелёнки, простыню и пару полотенец, в темпе, – попросил Лукич. – Занесёшь, положишь – и иди.

– Что такое? Зачем?

– Иди… Зачем, зачем… не твоё дело!

– Лукич, – позвали из-за двери, – пойди сюда! Он опять не дышит…

– Сейчас. Ты реанимируй, пытайся, надо же поддерживать…

– Спазм, горло дыхательное перекрыто, – посетовали из медпункта. – Лукич, он синеет уже… Иди, сам делай трахеотомию.

Лукич скрылся за дверью. Пятый отыскал сумку с чистым бельём, отобрал нужное и бегом рванул в комнату.

– Вот так-то лучше, – удовлетворённо заметил кто-то. – Вроде дышит пока…

– Вот именно – пока. Пятый, принёс?

Пятый протянул медсестре то, что она просила, а сам подошёл к койке.

– Что такое? – еле шевеля губами спросил он.

– Отёк лёгких, плеврит, – ответил за всех Лукич. – Начались судороги, разошёлся шов. Зашили. Стало останавливаться сердце. Вкололи адреналин. Перестал дышать. Сделали трахеотомию. Сейчас поменяем бельё, перевяжем по новой, посадим, как положено – и пойдём молиться Богу. Пятый, пойми – это конец. Мы больше ничего сделать не сможем. Эй, только в обморок не падай мне тут, пожалуйста! Выведите его на волю, пусть там посидит. А мне работать надо. Я тебе полный отчёт дал?

Пятый кивнул. Он и вправду еле стоял на ногах.

– Всё, свободен.

– А всё это… зачем? – Пятый указал трясущейся рукой на простыню.

– А затем, что когда дыхание останавливается, всегда происходит… всё, вали отсюда! Иди искать подушки, их нужно ещё как минимум штуки три. Понял? Иди. Хоть до Москвы дойди, но вернись с тремя подушками.

Пятый нашёл подушки быстро – просто прошёлся по каптёркам и выпросил всё, что надо, у надсмотрщиков. Отдали. Не пожалели. Потом Пятый отнёс подушки в медпункт, а сам пошёл и позвонил Эдуарду Гершелевичу. Просто спросить совета.

– Я, правда, не практикую, – ответил тот, когда Пятый выложил ему всё, что знал. – Но… позови Лукича. Может, стоит попробовать сделать пункцию плевральной полости… Чем чёрт не шутит!… Зови.

Старики говорили недолго. Лукич, задумчиво почесал в затылке, крякнул, сказал “Была – не была!” и снова исчез на дверью. Через пятнадцать минут он позвал Пятого.

– Так, дружок. Сейчас ты при нём посидишь немножко, мы пойдём, обсудим технику, и приступим. Если что – позовёшь. Мы скоро. Не переживай.

Лин был не просто бледен, он был какого-то зеленоватого оттенка. Его высоко посадили, чтобы хоть как-то немного уменьшить отёк. Трубка, вставленная в дыхательное горло, требовала, чтобы голова была откинута назад, поэтому Лину зафиксировали подбородок, протянули широкий кусок бинта под ним и подвязали к спинке кровати. Лин дышал еле-еле, руки его были холодны, лоб тоже, губы посерели, лицо стало восковым. Пятый уже не мог что-то говорить или думать, он просто просидел те пятнадцать минут, которые отсутствовали врачи, держа Лина за холодную мёртвую руку. Он молчал. Даже молиться он не мог.

– Пятый, поди в коридор, – Лукич ласково взял Пятого за плечи и развернул к себе лицом. – Нам надо поставить дренаж. Это может помочь. Так что пойди, милый, хорошо?

Пятый кивнул и вышел за дверь. Несколько минут в медпункте была тишина, а затем кто-то произнёс:

– Ух ты! Литр, не меньше!…

– Ну, не литр… пол литра точно. Смотри, а он дышит получше. Прямо сразу задышал…

– Не говори под руку, Володя! И дайте пластырь, нужно зафиксировать трубку. Кстати, позовите психа из коридора, пусть успокоится…

Пятый вошёл сам, не дожидаясь приглашения.

– На, смотри, – позвал Лукич. – Видишь, сколько экссудата? Он сдавливал всё, что можно. Сейчас экссудат через шунт будет выходить и ему станет полегче дышать. Всё теперь зависит от того, заработают ли почки. Если да – тогда может выжить. Если нет… о плохом не будем. Всё, сиди, следи, наблюдай. Тут Надежда остаётся, так что вы на пару и присмотрите. А я его уже видеть не могу! Дайте мне сегодня хоть кофе попить спокойно.

– Обойдётся, – успокаивающе сказал кто-то. – Я такие вещи чую.

– А сколько времени? – спросил врач из второй бригады.

– Шесть утра. С добрым утром вас, дорогие товарищи! Радостно и бодро начните новый трудовой день с производственной гимнастики!

– Тьфу на тебя, усохни! Семён, ну перестань, – попросил Владимир. – Хоть перед этим не выступай…

– В качестве разминки мы предлагаем вам поставить дренаж и потренироваться в искусственном дыхании, – продолжал веселиться Семён. – А потом…

Семёна вытолкали из медпункта просто взашей – шутки, конечно, ничего плохого в себе не содержали, но спокойно глядеть, как Пятый стоит посреди разорённого медпункта и неподвижно смотрит на веселящегося врача, Лукич не смог. Конечно, тут всё понятно – что для одного – горе, для другого – просто работа, но… Всё имеет свои пределы.

– Ты бы пока посидел, – попросила медсестра. Она была пожилая и полная. И очень спокойная, в чём позже Пятый убедился на практике. – Чего торчишь на дороге?

– Что? – не понял Пятый.

– Сядь и успокойся малёк. Хочешь, чайку попьём? – она вытащила из какого-то тайничка заварку и литровую баночку. – Заварить тебе? Ты, поди, всю ночь не спал. Угадала?

– Да, не спал… Только не надо чай, я не хочу.

– А ты через “не хочу”, – посоветовала сестра. – Мы ему сейчас тоже водички кипячёной приготовим, лимончика добавим. Он скоро проснуться должен, вот и попьёт.

– Вы думаете, что он сможет? – Пятый опустил голову. – Они говорили, что он не проснётся…

– А ты в голову не бери, что они говорили, – посоветовала сестра, размешивая заварку в банке маленькой ложечкой. – Они врачи, только болячки и видят. Мало ли кто что говорит!… Так и с ума сойти недолго. Вот увидишь сам – очнётся.

– Он выживет? – Пятый тяжело сел на стул около с кровати.

– Не знаю, – подумав ответила Надежда. – Я же не Бог. Но если ты будешь так нервничать, ты ему не только не поможешь, а даже наоборот. Понял?

– Какое у вас имя… – вслух подумал Пятый. – Надежда… а как отчество?

– Михайловна, – подсказала она. – Ты меня из виду не теряй. Надежда, говорят, последней умирает. Так что если хуже станет – про меня вспомни. Что тётя Надя говорила… Может, и выживет. Давай поправим подушки, а то низковато ему. Ты трубку придержи… вот так… всё, отпускай.

– Вы капельницу ему не поставите? – спросил Пятый.

– Пока не поставлю, только когда они скажут.

– Почему?

– Так пусть отдохнёт он, поспит, отлежится. Торопиться не надо, потихонечку, полегонечку. Не знаешь, стаканы тут есть?

– Посмотрите в шкафу, – Пятый сел рядом с Лином и взял его за руку. – Мне пока не надо чая, я потом…

– Потом остынет. Ты где себе так руку раскровенил? Болит небось.

– На улице. Случайно. Я и забыл уже, – Пятый пересел на стул, пододвинул к себе стакан с чаем. – Что мне делать? Я же ничем ему помочь не могу…

– Он твой друг? – участливо спросила Надежда Михайловна.

– Да… даже не просто друг, а ещё ближе…

– Брат?

– Не совсем… да, пожалуй, брат… о, Господи… – Пятый судорожно вздохнул, зажмурился, потряс головой. – За что это всё?! Он не выдержит, я чувствую, он совсем… он…

– Ты так сильно тут не нервничай, – посоветовала сестра. – Если хочешь повыть и порыдать – иди в коридор или на улицу. Ты думаешь, он тебя не слышит? Всё он слышит. И твоё состояние ему передаётся, он тоже нервничать начинает. А ему отдыхать надо, сил нормально набираться. Понимаешь?

– Хорошо. Я постараюсь держать себя в руках, – ответил Пятый. – Я не хотел…

– Вот и ладно. Пей чай, пока горячий. Поесть не хочешь?

– Нет. Только не это! От одного вида мутит.

– Это нервное. Попозже поешь.

* * *

Лин очнулся только ближе к вечеру. Сестра к тому времени уехала домой, но клятвенно пообещала вернуться утром, и Пятый остался сидеть с Лином один. На предприятии из всех врачей был только Лукич, у которого семьи не было и который ночевать на своём “первом” оставался систематически.

– А какая разница, где спать? – философски заметил Лукич, укладываясь на раскладушке в каптёрке охраны. – Что тут, что дома… всё едино. Да и много ли старику нужно?… Пятый, если что – разбудишь. Всё. Спокойной ночи.

…Свет в комнате на ночь не погасили. Лин приоткрыл воспалённые слезящиеся глаза и попытался поглубже вздохнуть – хотя стало немного полегче, ему всё ещё казалось, что слишком душно. И больно. Почему-то болела шея… и левый бок тоже болел, словно… словно в нём что-то было. И страшно хотелось пить. И было холодно.

– Лин, – Пятый сидел рядом, осунувшийся, измождённый, глаза запали… – Лин, это я… ты меня узнал?…

Узнал?! Господи, о чём он?… Лин попытался сказать, что – да, узнал, но говорить он не мог – боль в горле не позволила. Лин едва заметно кивнул.

– Лин, молчи, хорошо? – попросил Пятый. – У тебя трубка в горле, и я не знаю, можно ли говорить. Ты что-то хочешь? Лучше кивни, когда я спрошу…

– Пить… – кое-как прохрипел Лин. Господи, как плохо-то! Внутри всё разрывалось от нестерпимой боли. Глаза закрывались, свет был слишком ярким и режущим, голова кружилась. Он почти терял сознание от слабости.

– Я сейчас, – сказал Пятый. – Я мигом.

Разбудить Лукича оказало более чем легко – как только скрипнула дверь, тот сел и приказал:

– Рассказывай.

– Он очнулся, пить просит. Вы не подойдёте посмотреть?

– Иду. Вы там воду приготовили для него?

– Надежда Михайловна оставила кипячёную с лимоном, – ответил Пятый, пока они бежали к медпункту.

– Это она молодец… Так, рыжий, как наши дела? – спросил Лукич Лина, присаживаясь на край кровати.

– Плохо… – прохрипел Лин. – Больно очень…

– А что ты хочешь?! – удивился Лукич. – Так, что тут у нас? ага, выходит экссудат, выходит… поменьше, но есть…

– Ему говорить можно? – спросил Пятый.

– Шепотом, – ответил Лукич. – Давай-ка попробуем дать попить. Ложку дай, Пятый. Нет, не маленькую, десертную. Вот ту… ага, спасибо. Лин, глотай очень осторожно, постарайся не поперхнуться. Молодец, выпил.

– А ещё?… – Лин проводил руку Лукича таким преданным взглядом, что тот усмехнулся, но, покачав головой, ответил:

– Больше нельзя. Ты помнишь, хоть как-то, что с тобой было? Нет? Я тебя просвещу. У тебя был разбит кишечник, начался воспалительный процесс, пошла интоксикация. Было очень сильно упущено время. Мы тебя оперировали, во время операции ты у нас помирал целых три раза. Про это ты, конечно, помнить не можешь. Понимаешь, пораженная ткань очень плохо срастается, одно кровотечение у тебя уже было, ты едва не преставился, потом… словом, если ты выпьешь больше, чем сейчас, может начаться рвота и могут разойтись швы. Тогда мне придётся давать тебе наркоз ещё раз, а я, как врач, могу тебе гарантировать, что из этого наркоза ты уже не выйдешь. Всё понял?

Лин кивнул.

– Вот и молодец. Поспи часок, а потом ещё попьёшь. Всё, я пошёл.

Лин заснул ещё до того, как Лукич подошёл к двери. У выхода он остановился и сказал Пятому:

– Проснётся – опять дай воды. Если, конечно, рвоты не будет. Пить давай по одной ложке, понял? Иначе угробишь его к чертям. И проверяй хоть изредка дренаж, мало ли что…

– Хорошо… Алексей Лукич, почему он такой бледный? – жалобно спросил Пятый. – Ему хуже?

– Как ты мне надоел! – Лукич шибанул дверью и раздраженно удалился.

Пятый снова подсел к Лину. Примерно через два часа тот снова проснулся. Пятый первым делом спросил:

– Не тошнит?

– Нет… я пить хочу…

– Сейчас. Помнишь, как Лукич говорил? Пей потихоньку.

– Дай ещё…

– Нельзя. Очень больно?

Лин не ответил – он уже уснул. За ночь он просыпался ещё раз шесть, не меньше, и выпил почти треть банки воды. Под утро Пятый было немного прикорнул на стуле, но тут Лин проснулся снова. И первым делом захотел, ни много, ни мало, встать. Из этого, естественно, ничего не вышло.

– Пятый… – прошептал он. Пятый встрепенулся и наклонился к Лину, чтобы лучше слышать. – Я пойду…

– Куда?!

– В туалет… помоги подняться…

– И не думай даже! Я позову Лукича, я сейчас!…

Пятый высунулся в коридор и крикнул:

– Алексей Лукич, идите сюда!

Лукич пришёл через минуту, сонный и злой, как чёрт.

– Чего такое? – спросил он раздраженно.

– Он собрался идти в туалет, – сообщил Пятый. – Вот я и…

– Ты сам катетер поставить не можешь? Или не знаешь, как судно выглядит?… Шкаф открой и найди лоток.

– Я не знаю… А если?…

– Он не сможет, там всё разрезано к чёрту. Пойди, погуляй, я сам управлюсь. Минут через десять возвращайся.

Пятый ушёл. Он немного постоял у окна, посмотрел на занимающийся рассвет, на неподвижный и сонный двор, на низкое небо. Оттепель… Ветер, наверное, влажный и тёплый. Он прислонился лбом к стеклу и с минуту стоял неподвижно, отдыхая. Потом вернулся в медпункт.

– Так, дружок, – Лукич мыл руки над раковиной и что-то мурлыкал себе под нос. – Тебе даю сейчас полтора часа на отдых. Пойди покури, умойся, поспи часок – и назад. Ему получше. Почки, похоже, заработали. И хорошо. Так что иди, отдыхай, пока можно. Я посижу, покараулю.

– А сигарету дадите?

– У охраны попросишь. Постарайся уснуть, на тебе лица нет. Ты ел вчера?

– Нет… не смог. Ладно, я пойду. Он спит?

– Спит. Как сурок. Всё! Пошёл вон, изверг!…

* * *

– Так… что прежде всего? Чистота – залог здоровья. А уж при интоксикации – сам Бог велел…

Лукич снял с Лина одеяло, быстро обтёр ему руки и ноги влажным полотенцем, потом снял повязку, обработал длинный (от солнечного сплетения до низа живота) шов йодоформом, наложил новую повязку, протёр спиртом кожу около дренажа, катетера, поменял влажную салфетку на канюле. Затем снова укрыл Лина и принялся обыскивать шкаф на предмет грелок. Нашёл три штуки, наполнил горячей водой, сунул одну Лину в ноги, другие пристроил по бокам. Притащил второе одеяло, укутал его, а затем открыл окно.

– Вот так-то, – наставительно сказал Лукич в пространство. – Теперь посмотрим, кто тут заказывает музыку.

Через полчаса приехала смена. И, естественно, почти в полном составе завалила в комнату.

– Ну, чего, не помер ночью? – с порога спросил Семён. – А чего это тут такая холодина?

– Я проветриваю, – невозмутимо ответил Лукич.

– А… понятно. Володь, ты погляди, а он ожил немножко. Даже губы порозовели… Как дышит?

– Да ничего, старается, как может. Вы кислород привезли?

– Да, подушку.

– А почему не баллон?

– А была бы охота возиться! Лукич, ну ты расскажи, что ли… чего таишься? Плохо, что ли?

– Да нет. Почки работают, всю ночь пить просил, а под утро пробрало так, что о-го-го… Сам идти хотел. Так что лучше. Говорить начал связно. Полегчало. А вы там этого идиота не видали?

– Пятого, что ли? Спит на полу перед дверью.

– Тащите сюда, – распорядился Лукич. – Постелите ему на кушетке, поставьте чаю…

– Эй, Лукич! – позвал из коридора Володя. – Он сказал, что даст мне по роже, если я не оставлю его в покое!

– Тогда пусть валяется, – пожал плечами Лукич. – Устал я, дорогие мои. Пойду, подремлю немножко. Последите за ним, пока я…

– Алексей Лукич… – Лин приоткрыл глаза, он говорил еле слышно. – Холодно…

– Сейчас, закрою, – сказал Лукич. – Вы всё поняли? – обратился он к удивлённой второй бригаде. – Лин, постарайся поспать, а то вы тут всю ночь колобродили с Пятым, даже его я спать отправил. Понял?

Лин кивнул и снова закрыл глаза.

– У кошки девять жизней, – сказал кто-то.

– Ага, как же, – грустно усмехнулся Лукич. – Вы тут поосторожней, ладно? А то он вполне может попробовать куда-нибудь прогуляться, он уже хотел это сегодня сделать.

– Лукич, трубку пока оставить?

– Оставь, а то мне боязно снимать, – ответил Алексей Лукич. – Он пока что слабый, да ещё и глупый он у нас по жизни. Прошу запомнить. Кто останется?

– Я обещала, я и посижу, – ответила Надежда Михайловна. – Идите вы пока что все отсюда, я как-нибудь сама разберусь.

– Пошли. Сейчас назначения сделаю – и спать.

* * *

…Пятый пришёл в комнату ровно через час, как и обещал. Надежда Михайловна поглядела на него укоризненно и сказала недовольно:

– Ну чего ты ходишь? Спал бы, коли можно. Тебя же отпустили.

– Я не хочу, – ответил Пятый. – Я там полежал немножко, отдохнул. Всё в порядке. Как тут?

– Да никак. Спит он. Ночью намаялся, небось?

– Честно говоря, да. Пить просил, спал плохо, жаловался…

– Да я не про него, я про тебя.

– А… я не заметил, – Пятый подошёл к окну и задёрнул хиленькую занавеску. – Светло слишком, вам не кажется?

– Нет, не кажется, – ответила Надежда Михайловна. – Отодвинь обратно, а то мало ли что.

– Как скажете, – Пятый отошёл от окна. – Я вас, наверное, довёл совсем. Простите, если что не так…

– Да всё так было, – ответила она. – Вот когда ты вошёл… у тебя такое лицо было… хорошее, что ли. Словно светилось изнутри.

– Сон приснился… словно мы снова молодые, Лин и я… смешно так было… и хорошо, вы правильно сказали. Словно в тёплом море искупаться – такое вспомнить…

– Арги?… – послышался шепот с кровати. Пятый и Надежда Михайловна подошли к Лину. Тот посмотрел на Пятого прояснившимися глазами и попытался улыбнуться. – Тебе тоже?…

– Ты бы помолчал, – посоветовала медсестра. – Вредно с канюлей много говорить. Хуже может стать.

– Да, рыжий, – ответил Пятый. Он говорил тоже очень тихо, почти что шепотом. – Мне тоже приснилась охота на аргов… наша с тобой первая и последняя охота… весело было, правда?

– Правда, – прошептал Лин в ответ и снова улыбнулся. Еле-еле, он уже устал, был слишком слабым. – Это… это греет… изнутри…

– Попей водички – и спи, – распорядилась Надежда Михайловна. – Ты поди отсюда, Пятый, не стой над душой, посиди в уголочке. Потом наговоритесь, а ему пока что спать нужно, а не болтать.

– Пятый… погоди… – попросил Лин. Пятый снова наклонился к нему, чтобы лучше слышать. – Ты… был… один?…

– Нет, с вами, – ответил Пятый. – С тобой. И с Айкис. Только в стороне от вас. Вспомнил?

– Да… Дзеди…

– Что?

– Я… хотел…

– Я всё знаю. Спи, рыжий, тебе нельзя сейчас говорить, – Пятый посмотрел на медсестру, словно спрашивая совета – что же делать? Как остановить этого дурака, чтобы он не навредил сам себе?

– Вот я сейчас пойду к врачам, – с угрозой в голосе сказала Надежда Михайловна, – и попрошу, чтобы тебе капельницу поставили. И будешь мучаться лежать, как вчера – ни пошевелиться, ни подвинуться. Понял?

Лин, не смотря на то, что был сам не прочь пошутить, всегда был очень доверчивым. А теперь, когда он находился в столь плачевном состоянии, он верил вообще всем подряд. Всерьёз опасаясь, что медсестра выполнит свою угрозу, он закрыл глаза и мгновенно уснул – и от страха перед капельницей, и из-за того, что глаза слипались а голова кружилась.

– Выберется он, как мне кажется, – сказала медсестра.

– Почему вы так уверены? – спросил Пятый.

– Глаза у него хорошие стали. Ясные, осмысленные. А были плохие совсем. Там уже муть стояла, я много раз такое видела. Редко кто с ясными глазами умирает, уж поверь мне…

– Но умирает всё-таки?

– Я же сказала тебе – редко. Ой, доведёшь ты меня, чует моё сердце, – вздохнула медсестра. – Выживете он, сколько повторять можно одно и тоже?

– Всё, молчу, – примирительно ответил Пятый. – Поставить вам чаю?

– Поставь, – согласилась она. – Сам-то будешь?…

* * *

– Надя, а куда этот пошёл? – Лукич стоял на пороге.

– Курить я его отпустила. Всё бегает, курит. Каждые полчаса, а то и чаще…

– Не спал?

– И не думал даже.

– А этот? – Лукич кивнул на Лина.

– Спит и пьёт. Вроде пока ничего, держится. Экссудат выходит, дренаж я бы пока не снимала…

– Смеёшься – “не снимала”?! Да его недели через три, не раньше, можно снять будет. Да и то, если… сама понимаешь. Почки как?

– Боится теперь. Больно очень. И стесняется меня, дурак. Катетером только и справляемся…

– Но моча есть?

– Есть.

– Надо пробовать кормить. Был бы он не такой слабый, я бы ещё сутки его голодом поморил. Но тут, сама понимаешь…

– А чего понимать? Дай Бог, если двадцать пять кило всего весит. Кости и кожа. На капельницах мы его не вытянем, надо пробовать давать есть. По нулевой, послеоперационной. Авось получится, – Надежда Михайловна подсела к Лину и тихонько потрепала его по волосам. – Эй, сынок!… Просыпайся давай… Сейчас мы его спросим, Алексей Лукич, – сказала она. – Эй, милый… да я это, я… Тётя Надя… ты кушать хочешь?

Лин её не понял. Он ещё до конца не проснулся, и всё никак не мог сообразить – кто его разбудил, и что от него хотят.

– Надь, ты погоди, дай ему маленько очухаться. Он ещё дурной со сна. Сейчас отойдёт – и спросим. А пока попить ему принеси. Сколько за раз даёте?

– Три ложки. Он ещё просит, но нельзя, ты же сам дозу назначал… Смотри, вроде проснулся.

– Лин, ты есть хочешь? – Лукич присел на краешек кровати. Лин на секунду прислушался к своим ощущениям а затем с сомнением поглядел на врача. – Скорее всего не хочешь, – ответил за него Лукич, – но начинать надо. А то помрёшь. Про то, что ты худой, знаешь?

Лин кивнул.

– Жить хочешь?

Лин опять кивнул.

– Говорить больно?

– Да… сухо во рту… Алексей Лукич…

– Что, милый?

– Пятый не спит… совсем… Алексей Лукич…

– Молчать! Всё, не продолжай, я понял. Вот пока ты есть не начнёшь, он спать не ляжет, – Лукич вовсю делал за спиной знаки Надежде Михайловне, мол иди, перехватывай того остолопа, который курит. Та поняла и потихонечку вышла в коридор.

– Лин, ты сейчас попьёшь, потом отдохнёшь ещё капельку, а потом попробуешь поесть. Совсем немножко, ладно? Чайную ложку сможешь осилить – и то хорошо будет.

– А вы… меня… больше резать… не будете?…

– Ну что ты несёшь, право слово!… Ну кому надо тебя резать, глупый?… Совсем больной, да ещё и на голову тоже, по-моему, долбанутый… Всё, закрыта тема. Лучше скажи – болит сильно? Обезболить? Или потерпишь?

– Больно… но если надо… то потерплю…

– Кому это надо? Тебе, мне, Пятому? Опять несуразицу несёшь. Сейчас, погоди… Я чего-то не помню, ты анальгин переносишь? Не отвечай, ради Бога, сам вспомню. Или лучше чего посильнее?

– Сильнее ему не надо, – сказал вошедший Пятый. “Слава Богу, предупредила, – понял Алексей Лукич. – Успела. Теперь твоя очередь, дружок”,

– А почему?

– Он будет спать долго, а ему, сами понимаете, надо есть. А если он есть не начнёт, я спать не буду. Усёк? Рыжий, я не шучу.

– Хорошо, уговорили… я постараюсь. Согласен, на всё… Хорошо…

– Ты бы не трепался понапрасну. Ладно, хорошие мои. Надюша, ты пока приготовь что-нибудь, а мы тут повозимся малость…

Пятый молча помогал Лукичу – подавал то, что тот просил, делал что-то. Но – на автомате. Он думал о чём-то совершенно другом, мысли разбегались и путались. Лину поменяли повязки, сделали какие-то уколы, поудобнее устроили. Потом Лукич и Надежда Михайловна ушли по своим делам, а Пятый снова остался с Лином.

– Ну что? – спросил он, подождав, пока шаги в коридоре затихнут. – Как ты?

– Пятый, у меня… рука болит… левая… – Лин жалобно посмотрел на Пятого. – Очень…

– Прости, я как-то забыл. Сейчас, я помогу.

Из-за дренажа, стоявшего с левой стороны, Лину зафиксировали руку, чтобы невзначай не сбил трубку. Это, конечно, было правильно, но рука, хоть и находилась в мягкой марлевой петле, затекла от долгой неподвижности и, естественно, разболелась. Пятый освободил руку, положил её к себе на колени и стал потихонечку массировать, чтобы возобновить кровообращение. Лин благодарно улыбнулся и прикрыл глаза.

– Так лучше? – спросил Пятый.

– Да… что бы я… без тебя… делал… – Лин говорил шепотом, Пятый с трудом различал слова. – Пятый… я хотел спросить…

– Что?

– Долго мне… ещё… осталось так?…

– И даже не думай! Сказал тоже – “долго”! Пока не поправишься, – строго ответил Пятый, хотя внутри у него всё сжалось от боли в тугой ноющий узел. От боли и от страха. – Сказали же, что ты…

– А если… болеть?… Долго?…

– Я не знаю, – честно ответил Пятый. – Правда, не знаю. Мне никто ничего не говорит. Но, честно признаться, предполагаю, что ещё порядочно. А что?

– Я устал… не хочу… мучаться…

– Ты эти разговоры прекрати! Устал!… Помучаешься, не развалишься, – Пятый старался не подать виду, не показать, как его пугают такие слова, и это ему удалось. – Рука прошла?

– Да, нормально… ты посидишь?…

– Да куда ж я денусь. Спи, горе моё!

– Я не привык… сидя спать…

“Может, она права? – подумал Пятый. – Если бы рыжему было совсем плохо, он бы не говорил ни про руку, ин про то, что сидеть ему надоело… Словом, не капризничал бы. То есть мне так кажется. А на самом деле… Я же ничего толком про это всё не знаю, а сам – чертовски плохой пример того, как себя ведут больные. Может, им так положено? Ладно, спрошу, когда они придут”.

Пятый просидел с Лином три часа – и всё это время держал его руку у себя на коленях, чтобы снова не затекла. Так его и застал вернувшийся Лукич.

– Что это ты делаешь? – спросил он, прикрывая дверь в коридор.

– Он жаловался, что рука болит, вот я и… – начал было Пятый.

– Молодец, правильно сообразил. Но с чего ей затекать было, не пойму. Фиксаж совсем свободный.

– Капризничает он, – признался Пятый. – Всё ему не так.

– Это хорошо, что капризничает. Когда всё равно – плохо. А придирается – значит, немножко ожил.

– Ему можно будет полежать? – спросил Пятый.

– Нет, отёк усилится. Ты пока пойди покури, а мы его покормим и понаблюдаем, – Лукич снова закрепи Лину руку фиксажем. – Хочешь – полежи немножко.

– Не хочу, – Пятый поднялся со стула. – Когда мне возвращаться?

– Через часок-полтора. Сменишь нас.

* * *

Пятый вернулся в медпункт раньше, чем через час – волновался. Надежда Михайловна встретила его на пороге.

– Зачем пришёл так рано? – спросила она сварливо.

– Как он?

– Он совершенно нормально поел и спит. И не мешай ему, ради Бога, отдыхать! Что тебе неймётся?…

– Он один?

– Лукич с ним сидит, караулит.

– Рвоты не было? – с тревогой спросил Пятый.

– Говорят тебе – не было. На всякий случай царукал ему вкололи. Иди, отдыхай.