Текст книги "История с продолжением"

– Брось, Леша!… Слушать тебя – тошно делается. Все, проехали.

* * *

До вечера он кое-как перекантовался. Немного удалось поспать днем, он прикорнул всего на пару часов, но этого было мало. Пятый пытался понять – что же с ним такое происходит? И не находил ответа. Несколько раз за день у него опять опускалось давление, почему-то стала гулять температура – она то поднималась почти до сорока, то падала до тридцати четырех, а то и еще ниже. После ночных происшествий врачи заходили в палату часто, их присутствие успокаивало Пятого, но ближе к вечеру он поймал себя на том, что боится наступления темноты. Словно с ней придет то, что происходило в ночь предыдущую. Впрочем, прошлая ночь виделась смутно – да, он мог вспомнить, что ему было холодно и очень больно, но вот когда он, к примеру, попытался подняться с кровати – забыл.

Под вечер ему сделали еще одну дозу обезболивающего, благодаря которой он смог, наконец, нормально поворачивать голову. Он впервые за это время попытался осмотреться и понять, где же он, в конце-то концов, находится?…

Палата была узкой, длинной, окно ее было забрано толстой железной решеткой, обильно покрашенной суриком; подле окна стояла белая обшарпанная тумбочка, на которой ничего не было. Неровные стены, выкрашенные бежевой масляной краской, местами облупились – краска лежала в несколько слоев, – и под ней проглядывал бетон. Под высоким потолком светился круглый казенный плафон, лампа была довольно мощной, поэтому свет в палате был безжалостным и резким, сумерки за окном отступали от него, они словно находились в каком-то другом измерении.

В семь вечера принесли ужин, но Пятый от еды отказался – во-первых, сильно болела шея, во-вторых, он с трудом мог глотать, в-третьих, на ужин полагалась рыбная котлета, которую Пятый не стал бы есть даже под страхом казни или похода в «девятую», и в-четвертых, он понял, что есть не хочет. Кое-как выпив полстакана чая, он попросил, если это, конечно, возможно, выключить в палате свет.

– Поспать решил? – санитар, исполнявший обязанности разносчика, плюхнулся на стул рядом с его койкой. – Это правильно. Я бы тоже поспал, да только нельзя на работе. Свет в девять выключат, так что потерпи.

– Почему… нельзя сейчас?… – спросил Пятый. Впрочем, он и сам догадывался – почему, но ему казалось, что тут они могут пойти на крошечную уступку.

– Порядок, не положено, – пожал плечами санитар. – Ты так поспи.

– Глаза болят, – признался Пятый.

– А ты их закрой, – посоветовал находчивый санитар. – И все дела.

– Ладно, – Пятый понял, что просить бесполезно. – Попробую.

В восемь заглянул Лукич. Он тоже уселся на стул рядом с койкой и с места в карьер начал:

– Сдохнуть решил, да?!

– Нет… – Пятый от такого напора даже немного растерялся. – Почему вы так подумали?

– Потому, что ужинать надо.

– Там была рыба… вы же знаете…

– Но хоть картошку можно было съесть?

– Глотать больно. И есть не хочется…

– Ладно, – сжалился Лукич. – Но утром надо поесть обязательно. Я попрошу, чтобы тебе притащили что-нибудь без мяса, и чтобы жевать было не нужно. Кашу какую-нибудь. Пойдет?

– Да, конечно. Спасибо большое… – про то, что говорить было еще больнее, чем глотать, Пятый промолчал, но Лукич, видимо, догадался об этом сам.

– Через час отбой, – Лукич встал, потянулся, зевнул. – Я домой этой ночью не поеду, посплю тут, но… Пятый, у меня есть к тебе большая просьба. Давай больше без фокусов, хорошо?

– О чем вы? – не понял Пятый.

– О тележках и иже с ними. Аккуратней надо быть. Мы же говорили с вами про это – и с тобой, и с рыжим. И как ты так сумел…

– Простите, больше я… неаккуратности… не допущу, – ответил Пятый. – Но не все… зависит от меня.

– Я не знаю, – Лукич вздохнул, покачал головой… – То есть знаю. Ты не прав. Все зависит только от тебя. Ты сейчас сказал глупость… или умность… но я не в праве давать тебе советы, Пятый. Решай сам.

– Я все давно решил… – Пятый чувствовал, что еще минута – и сознание запросто может отключиться. – Не надо… сейчас…

– Ну и хорошо, – успокаивающе сказал Лукич. – Все хорошо. Я просто подумал… если бы ты пошел с ним на контакт…

– Я знаю, – Пятый даже попытался кивнуть. – Только так делать нельзя, верно?… Это и есть – «зависит»? Я прав?… – его снова повело. – То есть…

– Все хорошо, – повторил Лукич. – Ты прав, и все хорошо. Лучше не бывает.

– Куда уж лучше… – Пятый закрыл глаза, секунду помолчал, собираясь с силами. – Скажите, а когда мне… можно будет вернуться?

– В «тим»? – удивленно спросил Лукич.

– Да. Долго мне еще тут?

– Не знаю, – Лукич задумался. – Месяц, полтора… а что?

– Я волнуюсь…

– Опять за старое? – нахмурился Лукич. – Как в прошлый раз, что ли?

Пятый промолчал. Лукич хлопнул себя ладонью по коленке, раздраженно засопел.

– Ты в уме? – с гневом в голосе проговорил врач. – Совсем спятил?

– Нет. Просто мне нравится, когда все более ли менее ясно…

– Тогда я тебе скажу, что до сих пор не ясно – помрешь ты или нет, – отрезал Лукич. – Доволен?

– Спасибо, – неожиданно у Пятого на душе стало легко-легко. – Это правда?

– Кривда! – Лукич встал, одернул халат. – Кому ты нужен, идиот, кроме рыжего… да еще меня, но только потому, что работа у меня такая собачья. В общем, не полощи мне мозги.

– Не буду, – пообещал Пятый. Сознание снова стало уплывать, он засыпал.

Лукич посмотрел на него, чуть склонив голову набок, затем сплюнул на пол и вышел. Через пару минут в палате погас свет.

* * *

Ночь оказалась бесконечной. Сначала Пятый действительно смог немного поспать, но потом вернулась боль, а вместе с нею – сознание. Впрочем, боль оказалась терпимой, совсем не такой сильной, как прошлой ночью, поэтому Пятый решил, что можно провести один эксперимент.

Секунду подумав, он кликнул детектор и дал приказ вывести внутренний терминал по состоянию. Темно-синие цифры на сером фоне большого удивления у него не вызвали – он примерно так все себе и представлял. Да, сломана ключица, четыре ребра, рука, да, все срастается несколько медленнее, чем должно, но срастается же, в конце концов. Удивление посетило его только тогда, когда он случайно вышел в главный раздел. В самом верху списка обнаружились какие-то новые строчки, причем находились они в тени. Над строчками висел стандартный индекс поздравления – точно такой же индекс Пятый получил, закончив в свое время очередной этап образования… но сейчас-то он ничему не учился! Он дал команду на расшифровку первой строки и обомлел. Такого просто не могло быть! Он задумался, вытащил на свет еще четыре строки. Подтверждение статуса, все точно. Но какое подтверждение…

Он открыл все строчки, внимательно просмотрел все до конца, заморозил картинку, потом стал отсматривать состояние детектора. Состояние было так себе. Из возможностей остался разве что внутренний терминал, связь по «немому» каналу, и возможности входа-выхода. Все. Совсем негусто. Причем связь, по его подсчетам, сжирала столько энергии, что… что хватит его сил часа на четыре «разговора», не больше. Это при хорошем раскладе. При плохом – на два. Впрочем, полученная информация настолько ошарашила Пятого, что он решил рискнуть.

Лин отозвался почти сразу.

«Почему не появился раньше?» – первым делом написал он.

«Сил нет, – признался Пятый. – У нас два часа».

«Что-то случилось?»

«Проверь опции своего детектора, срочно, – Пятый все еще не верил в то, что с ним произошло. – Похоже, что у меня происходит какой-то сбой».

«Твой тоже посмотреть?»

«Давай, если сможешь».

«Смогу. Все, молчим».

Дальше был небольшой провал во времени, что происходило – Пятый не запомнил. Сначала ему показалось, что кто-то сдавленно хихикнул у него над головой, потом что-то кольнуло его в руку – и он очнулся.

«Пятый, отвечай, отвечай…»

Все поле перед его глазами оказалось исписано этими словами.

«Лин, я здесь, – только тут до него дошло, что терминал не его. Охра и изумрудно-зеленые буквы. Рыжий перехватил связь, чтобы друг не уставал. – Зачем?»

«Ты молчал больше часа».

«Извини, наверно заснул. Ты проверил?»

«У меня то же самое. Ты понимаешь, что это значит?»

«Я понимаю, что мы получили то, о чем и мечтать не могли в тот момент, когда нам это «что-то» совсем ни к чему».

«Верная догадка. Впрочем, что-то в этом есть. Ты бы смог тормознуть тележку, к примеру…»

«И она отрезала бы мне голову. Лин, я даже не могу догадаться, зачем это тем, кто имеет на это право, и совсем не понимаю, зачем это нам».

«Подарочек».

«Точно. Рыжий, то, что мне так плохо… это зависит от…»

Провал. На этот раз он очнулся сам, за окном все еще было абсолютно темно, а в палате горел свет. Он лежал на боку, под больной рукой оказались три или четыре подушки, дышать было странно легко.

«Отвечай…»

«Я здесь. Продолжай, Лин».

«Да. Так вот. Если бы не «подарочек», ты уже смог бы вставать. Терпи пока, адаптация будет идти еще сутки. Представляю, каково тебе. Мне тоже плохо было, я сейчас в каптерке, в зал побоялись вести».

«Лин, сделай одолжение, посмотри сроки. Сколько мне еще болеть, – попросил Пятый. – Пока можно».

«Действительно «пока можно», – передразнил Лин. – Больше на связь не выходи, нас запросто могут на этом деле поймать. Сегодня поговорим напоследок, а потом блокируй канал, понял?»

«Извини, я не додумался».

«И что? Так, болеть тебе еще тридцать восемь суток чистого времени… это при том условии, что будет из чего восстанавливаться. Там кормят?»

«Да, все нормально… Лин, я тебя прошу – не надо экспериментов, хорошо?»

«Постараюсь. Но попробовать хочется. Интересно».

Провал. Теперь – серый рассвет за окном, тень от прутьев решетки на полу. Он закрыл глаза, с трудом вывел панель.

«Лин…»

«Ты спал. А попробовать я все же попробую, не волнуйся, я аккуратно. Слушай, а ведь это не возраст виноват! Как я сразу не догадался!… Ты старше на год, а включилась эта фигня у нас одновременно…»

«Я про это подумал, поэтому и попросил тебя проверить».

«Кто-то идет… Пятый, я отключаюсь, блокируй».

Провал.

* * *

Утром он все же вытащил панель еще раз. Так, понятно. За ночь сознание покидало его восемь раз, странно, что он запомнил лишь три. Хотя кое-какой прогресс был. Пятый подумал, что он, вероятно, в последний раз воспользовался детектором – уж больно много это требовало сил, и слишком мало было отдачи. Подумав, он блокировал все функции, кроме времени и перемещения. Время – на всякий случай, перемещение… тоже на всякий случай. Совсем на всякий. Когда уже дальше просто некуда.

До обхода он спал. Потом, когда принесли завтрак, он честно в течение получаса давился кашей, но хватило его всего на полтарелки. Потом явились двое санитаров в сопровождении Лукича, и Пятый понял, что так просто он не отделается – не взирая на его робкий протест, его кинули на каталку и потащили в процедурную на перевязку.

В общем, день прошел так себе, но Пятый понимал, что лучше так, чем никак. Для него такой день был более чем хорошим. Никто не лез с расспросами, никто не интересовался, что и как… Лукич к вечеру уехал и Пятый оказался предоставлен сам себе. В этот день ему стало гораздо лучше – адаптация фактически закончилась, организм «успокоился» после недавней встряски. Эксперименты Пятый все же решил отложить на вечер – не хотелось попасться кому-нибудь на глаза. «Сапожник без сапог, – упрекал он сам себя. – Лина просил не пробовать, а сам…»

Впрочем, он знал, что удержаться не сможет – слишком уж велик был искус. «Подарочек» таил в себе соблазн – пользоваться страшно, а не воспользоваться – невозможно.

* * *

Прошло две недели. Пятый поправлялся, по его мнению – очень медленно, по мнению же врачей – сказочно быстро. Переломы срослись, теперь он начал потихонечку разрабатывать мышцы, впрочем, не афишируя этого перед всеми. Он вставал, головокружения почти полностью прошли, хотя до сих пор временами накатывала слабость, впрочем эти приступы повторялись все реже и реже. К исходу второй недели Пятый, замирая от собственной дерзости, попросил у Егора Анатольевича разрешения выходить на улицу. Тот сначала отказал, что было вполне понятно – где это видано, чтобы заключенных на улицу выпускали погулять? но позже, побеседовав с Лукичем и сделав несколько звонков разным начальникам, разрешил. Теперь Пятому дозволялось с двенадцати до половины второго дня выходить в запущенный больничный парк. Конечно, Егор Анатольевич от этого восторга не испытывал, скорее наоборот, но Лукич сумел в их последнем разговоре настоять на своем.

– На самом деле, Егор, – говорил он, – ты сам посуди. Мало того, что покалечили, так ведь еще и туберкулез. И потом, даже заключенных на прогулки выводят, а этот годами дневного света не видит…

– Ну и пусть в окно смотрит, – вяло отбивался Егор Анатольевич. – И безопасно, и света предостаточно.

– Если выслужиться хочешь – стереги своих зеков! – взвился Лукич. – А этого ты не тронь. Кроме всего прочего, он свое слово держит, я в этом неоднократно убеждался. Если сказал, что не сбежит – значит, не сбежит. Уж поверь мне.

– Леш, под твою ответственность. Я не хочу из-за чьего-то желания подышать воздухом сесть на нары. Понятно? Мне своих проблем хватает.

– Не волнуйся, все будет нормально, – успокоил его Лукич. – А кроме всего прочего, ему и бежать-то некуда… Разве что обратно, а там похуже чем здесь будет.

* * *

Первый раз, выйдя из полутемного больничного вестибюля на улицу, Пятый растерялся. Несколько секунд его не покидало ощущение, что небо вот-вот рухнет ему на голову, показалось, что все предметы вокруг внезапно стали огромными, волной накатила паника. Он невольно сгорбился и отступил поближе к двери – на всякий случай. Постепенно боязнь открытого пространства стала проходить и он сделал несколько неуверенных шагов, словно пытаясь убедить себя в том, что это безопасно. Получилось. Он был настолько поглощен внутренней борьбой, что даже не заметил того, что за ним из окна в этот момент следят.

– Да, прав был Лукич, – пробормотал Егор Анатольевич, тяжело опираясь на подоконник и наблюдая, как Пятый неуверенно бредет по дорожке вглубь парка. – Не то что не сбежит, обратно бы дорогу нашел…

В тот день Пятый провел на улице половину отпущенного ему на прогулку времени. Оказалось, что он за время болезни все-таки довольно сильно ослабел. Конечно, если сидеть в палате, это труднее заметить, но вот если ходить… Обратно Пятый едва добрался и без сил свалился на койку. Голова кружилась, словно он выпил чего-то крепкого, позже он сообразил, что это было кислородное опьянение – передышал, отвык от воздуха. Ноги были совершенно ватными. Обед он проспал.

На другой день было получше. По крайней мере, он не испытывал и половины тех неприятных ощущений, что были в прошлый раз, да и голова кружилась меньше. Возможно, он просто стал экономнее расходовать силы.

Пятый пытался вспомнить, когда же они с Лином бежали в последний раз, и получилось, что почти семь месяцев назад. Да, срок немалый. Впрочем, тогда был какой-то странный побег, тоже с больницей, с врачами, с бесконечными уколами и нервотрепкой. Но такого состояния, как в этот раз, он тогда не испытывал. Бесспорно, тогда тоже было весьма и весьма неприятно, но не так, как сейчас. Пятый поймал себя на том, что он словно бы заново учится жить – все стало непривычным и странным, все вызывало если не недоумение, то хотя бы легкое удивление. Еда приобрела необычный вкус, небо – необычный цвет, почему-то обострились слух и зрение. Теперь, чтобы заснуть, приходилось по полчаса вертеться в кровати. Даже сон не шел.

– Это потому, что ты едва Богу душу не отдал, – объяснил Лукич в один из своих визитов. – После такого много интересного с людьми происходит.

– Что, например? – спросил Пятый.

– Некоторые даже голоса всякие начинают слышать, – неопределенно ответил Лукич. – Мерещится всякая дрянь… нет у тебя такого?

– Нет. Такого – нет. У меня ощущение, словно я… – Пятый задумался. – Словно что-то у меня внутри изменилось… не знаю, как сказать…

Этот разговор происходил в парке, куда Лукича направил охранник, объяснив, что «этот ваш опять где-то шляется». Лукич пошел в указанном направлении, поминутно оскальзываясь на подтаявшем весеннем снегу.

Парк был большой. Поплутав минут десять, Лукич, наконец, увидел под большим старым деревом Пятого. Тот стоял неподвижно, запрокинув голову, прикрыв глаза. Ветер трепал его волосы, шумели над головой обнаженные, потемневшие от воды ветки, низкое пасмурное небо в этот момент словно стало еще ближе к земле… Лукичу представилось, что небо опускается на землю, соединяется с ней, проникает в нее. Все вокруг было пронизано движением и недвижностью, статикой и динамикой… но Лукичу этот контраст вдруг показался правильным и закономерным.

Ветка у Пятого над головой шевельнулась, резко распрямилась, словно кто-то незримый держал ее и вдруг отпустил. Лукич от неожиданности оступился и едва не сел в снег.

Пятый, услышав движение, повернулся к нему – и все мгновенно стало на свои места. Ничего интересного. Самый что ни на есть обычный пациент заштатной больницы, выбравшийся погулять в парк. Видавшая вид куртка, больничные штаны, рука на перевязи (хоть кости и срослись, до сих пор болит и приходится подвязывать), бледный. О других больных отличается разве что худобой, да волосы длинные… хотя, взять тех же хиппи. Тоже с волосами, психи. Что мужики, что бабы.

– Иди сюда, – позвал Лукич. – Я к тебе не смогу, боюсь ноги промочить.

Пятый кивнул и, ступая легко и почти не слышно, подошел к нему.

– Простите, я вас не заметил, – виновато сказал он. – Задумался…

– О чем? – поинтересовался Лукич.

– Да так… – Пятый неопределенно дернул плечом. – Ерунда всякая. Как рыжий?

– В полном порядке. Скажи, как у тебя дела? Никто не расспрашивал, не лез?

– Все тихо, – успокоил Лукича Пятый. – По-моему, про меня временно забыли. Только не могу сказать, что меня это огорчает. Скорее, наоборот.

– И то правда, – усмехнулся Лукич. – Голова как?

– Нормально. Иногда побаливает, но в общем – лучше, спасибо.

– Это хорошо, что лучше. У тебя еще больше месяца в запасе до «тима».

– Я считал, что меньше. Что-то изменилось? – нахмурился Пятый.

– Нет, все по-прежнему. Ты скорее всего со счета сбился.

– Маловероятно, – Пятый потер переносицу. – Вы ничего не путаете?

– С чего бы… Слушай, тебе не скучно здесь? – Лукич замедлил шаг, остановился. – Может, тебе со мной поехать, на «первое»?

– Спасибо, но я лучше останусь тут, – покачал головой Пятый. – Я, конечно, понимаю, что вы хотите, чтобы я поскорее попал туда…

– Ты не понял! – Лукич раздраженно засопел. – Я вовсе не имел в виду…

– Да все я понимаю.

– Ничего ты не понимаешь! Мне совершенно не хочется, чтобы тебя кто-то контролировал, или что-то в этом роде…

– Именно в этом роде. Только хотите этого вовсе не вы, Алексей Лукич. На вас давят, вы волнуетесь, – Пятый сел на лавочку и с грустью посмотрел на Лукича. – Но я очень прошу вас пока оставить меня здесь, если вы не возражаете.

– Я не возражаю. По мне, хоть до второго пришествия тут сиди. Но ты прав, мне постоянно звонят, требуют вернуть тебя обратно, угрожают…

– Угрожают – чем? – напрягся Пятый.

– Не твоего ума дело, – огрызнулся Лукич. – Чем надо. Мне хватает.

– А все же?

– Я же сказал – не лезь не в свое дело! – рявкнул Лукич.

Пятый не ответил. Он отвернулся и стал смотреть куда-то в сторону, вглубь парка. Тишина встала между ними туманом, лишь где-то, далеко-далеко отсюда, слышался шум города – машины, голоса, звон далекого трамвая… А здесь, в парке, остался лишь шум ветра да еле слышный звук просыпающейся воды. Пятый опустил голову на руки и еле слышно сказал, ни к кому не обращаясь:

– Что же мне делать, а?…

– Решай сам, – так же тихо отозвался Лукич. – Ты же знаешь, от этих, – он неопределенно махнул рукой, – можно ждать любой гадости.

– Знаю, – эхом отозвался Пятый. – Какая глупость – прожить всю жизнь в роли жертвы… что там, что тут…

– «Там» – это откуда ты?

– Ну да, – кивнул Пятый. Тяжело вздохнул. – Там было то же самое – работы море, денег вечно не хватало, постоянно ждали, что кому-нибудь что-нибудь не понравится…

– А почему? – полюбопытствовал Лукич.

– Да потому, что если ты без роду и племени, то защитить тебя некому. А делать гадости я так и не научился, – признался Пятый. – Не получается, как это не смешно. Вот, к примеру, вы, – вдруг оживился он, – как вы оказались на этой работе, Алексей Лукич? Неужели не было никого, кто мог бы занять ваше место?

– Были, – неохотно признался Лукич. – Только сам понимаешь, принцип-то простой – или ты, или тебя. Вот я и… сумел.

– А я не сумел, – подвел итог Пятый. – Только почему-то меня это не расстраивает.

– У тебя семьи нет, отвечать тебе не за кого, – наставительно сказал Лукич. – Понимаешь? Когда человек один – ему проще.

– Ой ли? – прищурился Пятый. – Боюсь, что дело не в этом. Просто я никогда не стремился добиться чего-то этакого… чего, к примеру, добились вы. Как называется ваша должность?

– Моя-то? Сложно и скучно. Заведующий санитарно-эпидемиологическим отделом и главный эксперт службы утилизации органических отходов экспериментального проекта «Сизиф».

– В своем роде красиво, – одобрил Пятый. – И зарплата хорошая. Вот только одно маленькое обстоятельство. Сколько людей лишилось карьеры и работы до того момента, пока вы не заняли этот пост?

– Что ты понимаешь, мальчишка! – взвился Лукич. – Если ты считаешь меня карьеристом, способным пройтись по чужим костям ради достижения заветной цели, то ты крупно ошибаешься.

– Я не считаю вас карьеристом, – отрицательно покачал головой Пятый. – Просто вы… оказались более работоспособным, более подходящим, так?

– Нет, не так. И не лезь туда, куда тебе путь заказан. Ты ничего не знаешь.

– И не стремлюсь узнать, – Пятый дернул здоровым плечом. – Вы занимаете свое место по праву, так?

– Так, – согласился Лукич.

– Ну вот. А я никогда не занимал своего места, все время попадались чужие. И там, и здесь. И ото всюду меня гнали. Там – просто прочь, тут – на тот свет.

– Ты не прав.

– Прав. Тут не о чем спорить. И виноват я именно в том, что я прав. Смешно?

– Нет.

– Элементарный силлогизм, – Пятый кивнул, словно соглашаясь сам собой. – Только почему меня все это совершенно не трогает?…