Текст книги "Второй том «Мертвых душ». Замыслы и домыслы"

Черновые тетради 2‐го тома «Мертвых Душ»: 1-я глава от 1‐й до 35‐й страницы, 2-я глава от 37‐й до 48‐й страницы, 3-я глава от 47‐й страницы по 75‐ю, 4-я глава от 77‐й по 99-ю. Еще глава, не обозначенная нумером275275
  Опубл.: [Линниченко И. А.] Новые материалы для библиографии Н. В. Гоголя // Русская мысль. 1896. Кн. 5. С. 180.


[Закрыть].

Реконструкция замысла

Несмотря на все вопросы и загадки, которые второй том «Мертвых душ» и по сей день ставит перед исследователями, имеющиеся в нашем распоряжении документы, воспоминания и мемуары современников позволяют все же до известной степени реконструировать развитие сюжета на разных этапах творческой истории.

Содержание сожженных глав поэмы, читанных в июле 1849 года в калужской гостиной А. О. Смирновой, достаточно подробно пересказал ее младший брат (по матери) Л. И. Арнольди в воспоминаниях, опубликованных под названием «Мое знакомство с Гоголем». Арнольди был в это время чиновником при калужском губернаторе Н. М. Смирнове и присутствовал на чтении двух глав, а также знал о содержании остальных со слов сестры. Сравнив главу I, вышедшую в свет после смерти Гоголя, с той, что он слышал в чтении Гоголя, Арнольди отметил, что слышанная им «начиналась иначе и вообще была лучше обработана»276276
  Арнольди Л. И. Мое знакомство с Гоголем // Гоголь в воспоминаниях современников. С. 483.


[Закрыть].

О том, что уничтоженная Гоголем в составе всей рукописи глава I, наиболее тщательно им отредактированная, имела другое начало, имелись и свидетельства самой А. О. Смирновой, пересказанные П. А. Кулишом, первым биографом Гоголя:

Читатель помнит торжественный тон окончания первого тома. В таком тоне начинался, по ее словам, и второй. Слушатель строк с первых (так! – Е. Д.) был поставлен в виду обширной картины, соответствовавшей словам: «Русь! куда несешься ты? дай ответ!» и проч.; потом эта картина суживалась, суживалась и наконец входила в рамки деревни Тентетникова277277
  [Кулиш П.] Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя, составленные из воспоминаний его друзей и знакомых и из его собственных писем: в 2 т. СПб., 1856. Т. 2. С. 226–227. О причине расхождения услышанного Арнольди и Смирновой начала главы I с напечатанным текстом см. c. 114 наст. изд.


[Закрыть].

Еще одно свидетельство о содержании главы I в том виде, в котором она читалась Гоголем, принадлежит Д. А. Оболенскому, выпускнику, как и И. С. Аксаков, Училища правоведения, служившему в 1849 году в ведомстве Министерства юстиции, но часто по домашним делам бывавшему в Калуге (его отец, А. П. Оболенский, был в 1825–1831 годах гражданским губернатором Калуги). Оболенский, которому впоследствии суждено будет сыграть значительную роль в издании второго тома (о чем речь пойдет далее), тоже упоминал о большем художественном совершенстве прочитанной Гоголем в 1849 году главы I по сравнению с дошедшей до нас редакцией:

Хотя в напечатанной первой главе все описательные места прелестны, но я склонен думать, что в окончательной редакции они были еще тщательнее отделаны278278
  Оболенский Д. А. О первом издании посмертных сочинений Гоголя… С. 548.


[Закрыть].

Д. А. Оболенский указал и на то, что причины выхода Тентетникова в отставку представлялись в калужской версии иными:

Рассказ о воспитании Тентетникова, сколько мне помнится, читан был Гоголем в том виде, как он напечатан в первом издании 1855 года. Причина же выхода в отставку Тентетникова была гораздо более развита, чем в тех вариантах, которые до нас дошли. Но ничего подобного на глупые анекдоты о директорской шинели и галошах и о Сидоре Андреевиче, вставленных в варианты, изданные в 1872 году, не было и быть не могло; ибо причина выхода в отставку Тентетникова имела весьма глубокое нравственное основание279279
  Там же. С. 549. В последних строках процитированного фрагмента Оболенский говорит о знаменитой мистификации 1872 года, будто бы обнаруженных главах второго тома, в которую тогда многие, в том числе и Оболенский, поверили, посчитав, что это и вправду было написано Гоголем. См. об этом в разделе «Мистификации и стилизации на тему „Мертвых душ“».


[Закрыть].

Вообще же все, кому довелось слышать чтение Гоголем первой главы в Калуге, единодушно вспоминали о мастерстве его декламации:

Помню, как он начал глухим и каким-то гробовым голосом: «Зачем же изображать бедность, да бедность, да несовершенство нашей жизни, выкапывая людей из глуши, из отдаленных закоулков государства? <…> И вот опять попали мы в глушь, опять наткнулись на закоулок». После этих слов внезапно Гоголь приподнял голову, встряхнул волосы и продолжал уже громким и торжественным голосом: «Зато какая глушь и какой закоулок!» За сим началось великолепное описание деревни Тентетникова, которое, в чтении Гоголя, выходило как будто писано в известном размере280280
  Оболенский Д. А. О первом издании посмертных сочинений Гоголя… С. 548.


[Закрыть].

По свидетельству А. М. Жемчужникова, переданному в записи П. А. Кулиша, в описании усадьбы Тентетникова была фраза, отсутствующая в дошедшей до нас редакции, которую Гоголь тоже читал очень выразительно: «И при виде такой природы еще сильнее думал о комфорте скотина Чичиков!»281281
  ОР РГБ. Ф. 74. Карт. 11. Ед. хр. 56. Л. 1; цит. по первой публ.: Виноградов И. А. Поэма «Мертвые души»: проблемы истолкования // Гоголевский вестник / под ред. В. А. Воропаева. Вып. 1. М., 2007. С. 140.


[Закрыть]

Изложение содержания второй главы, «в которой описан весь день в генеральском доме», мы также находим в воспоминаниях Л. И. Арнольди:

Чичиков остался обедать. К столу явились, кроме Уленьки, еще два лица: англичанка, исправлявшая при ней должность гувернантки, и какой-то испанец или португалец, проживавший у Бетрищева в деревне с незапамятных времен и неизвестно для какой надобности. Первая была девица средних лет, существо бесцветное, некрасивой наружности, с большим тонким носом и необыкновенно быстрыми глазами. Она держалась прямо, молчала по целым дням и только беспрерывно вертела глазами в разные стороны с глупо-вопросительным взглядом. Португалец, сколько я помню, назывался Экспантон, Хситендон или что-то в этом роде; но помню твердо, что вся дворня генерала называла его просто – Эскадрон. Он тоже постоянно молчал, но после обеда должен был играть с генералом в шахматы. За обедом не произошло ничего необыкновенного. Генерал был весел и шутил с Чичиковым, который ел с большим аппетитом; Уленька была задумчива, и лицо ее оживлялось только тогда, когда упоминали о Тентетникове. После обеда генерал сел играть с испанцем в шахматы и, подвигая шашки вперед, беспрерывно повторял: «Полюби нас беленькими…». «Черненькими, ваше превосходительство», – перебивал его Чичиков. «Да, повторял генерал, полюби нас черненькими, а беленькими нас сам Господь Бог полюбит». Через пять минут он опять ошибался и начинал опять: «Полюби нас беленькими», и опять Чичиков поправлял его, и опять генерал, смеясь, повторял: «Полюби нас черненькими, а беленькими нас сам Господь Бог полюбит». После нескольких партий с испанцем генерал предложил Чичикову сыграть одну или две партии, и тут Чичиков выказал необыкновенную ловкость. Он играл очень хорошо, затруднял генерала своими ходами и кончил тем, что проиграл; генерал был очень доволен тем, что победил такого сильного игрока и еще более полюбил за это Чичикова. Прощаясь с ним, он просил его возвратиться скорее и привезти с собою Тентетникова. Приехав к Тентетникову в деревню, Чичиков рассказывает ему, как грустна Уленька, как жалеет генерал, что его не видит, что генерал совершенно раскаивается и, чтобы кончить недоразумение, намерен сам первый к нему приехать с визитом и просить у него прощения. Все это Чичиков выдумал. Но Тентетников, влюбленный в Уленьку, разумеется, радуется предлогу и говорит, что если все это так, то он не допустит генерала до этого, а сам завтра же готов ехать, чтобы предупредить его визит. Чичиков это одобряет, и они условливаются ехать вместе на другой день к генералу Бетрищеву. Вечером того же дня Чичиков признается Тентетникову, что соврал, рассказав Бетрищеву, что будто бы Тентетников пишет историю о генералах. Тот не понимает, зачем это Чичиков выдумал, и не знает, что ему делать, если генерал заговорит с ним об этой истории. Чичиков объясняет, что и сам не знает, как это у него сорвалось с языка; но что дело уже сделано, а потому убедительно просит его, ежели он уже не намерен лгать, то чтобы ничего не говорил, а только бы не отказывался решительно от этой истории, чтоб его не скомпрометировать перед генералом. За этим следует поездка их в деревню генерала; встреча Тентетникова с Бетрищевым, с Уленькой и, наконец, обед282282
  Арнольди Л. И. Мое знакомство с Гоголем. С. 483–484.


[Закрыть].

Описание этого обеда, по мнению Арнольди, «было лучшее место второго тома»283283
  Арнольди Л. И. Мое знакомство с Гоголем. С. 484.


[Закрыть]:

Генерал сидел посредине, по правую его руку Тентетников, по левую Чичиков, подле Чичикова Уленька, подле Тентетникова испанец, а между испанцем и Уленькой англичанка; все казались довольны и веселы. Генерал был доволен, что помирился с Тентетниковым и что мог поболтать с человеком, который пишет историю отечественных генералов; Тентетников – тем, что почти против него сидела Уленька, с которою он по временам встречался взглядами; Уленька была счастлива тем, что тот, кого она любила, опять с ними и что отец опять с ним в хороших отношениях, и наконец Чичиков был доволен своим положением примирителя в этой знатной и богатой семье. <…> После второго блюда генерал заговорил с Тентетниковым о его сочинении и коснулся 12‐го года. Чичиков струхнул и со вниманием ждал ответа. Тентетников ловко вывернулся. Он отвечал, что не его дело писать историю кампании, отдельных сражений и отдельных личностей, игравших роль в этой войне, что не этими геройскими подвигами замечателен 12‐й год, что много было историков этого времени и без него; но что надобно взглянуть на эту эпоху с другой стороны: важно, по его мнению, то, что весь народ встал как один человек в защиту отечества; что все расчеты, интриги и страсти умолкли на это время; важно, как все сословия соединились в одном чувстве любви к отечеству, как каждый спешил отдать последнее свое достояние и жертвовал всем для спасения общего дела; вот что важно в этой войне и вот что желал он описать в одной яркой картине, со всеми подробностями этих невидимых подвигов и высоких, но тайных жертв! Тентетников говорил довольно долго и с увлечением, весь проникнулся в эту минуту чувством любви к России. Бетрищев слушал его с восторгом, и в первый раз такое живое, теплое слово коснулось его слуха. Слеза, как бриллиант чистейшей воды, повисла на седых усах. Генерал был прекрасен; а Уленька? Она вся впилась глазами в Тентетникова, она, казалось, ловила с жадностию каждое его слово, она, как музыкой, упивалась его речами, она любила его, она гордилась им! Испанец еще более потупился в тарелку, англичанка с глупым видом оглядывала всех, ничего не понимая. Когда Тентетников кончил, водворилась тишина, все были взволнованы… Чичиков, желая поместить и свое слово, первый прервал молчание. «Да, – сказал он, – страшные холода были в 12‐м году». – «Не о холодах тут речь», – заметил генерал, взглянув на него строго. Чичиков сконфузился. Генерал протянул руку Тентетникову и дружески благодарил его; но Тентетников был совершенно счастлив тем уже, что в глазах Уленьки прочел себе одобрение. История о генералах была забыта. День прошел тихо и приятно для всех284284
  Там же. С. 484–485.


[Закрыть].

В следующей, третьей по счету главе

…Уленька решилась говорить с отцом своим сериозно о Тентетникове. Перед этим решительным разговором, вечером, она ходила на могилу матери и в молитве искала подкрепления своей решимости. После молитвы вошла она к отцу в кабинет, стала перед ним на колени и просила его согласия и благословения на брак с Тентетниковым. Генерал долго колебался и наконец согласился. Был призван Тентетников, и ему объявили о согласии генерала. Это было через несколько дней после мировой. Получив согласие, Тентетников, вне себя от счастия, оставил на минуту Уленьку и выбежал в сад. Ему нужно было остаться одному, с самим собою: счастье его душило!.. Тут у Гоголя были две чудные лирические страницы. – В жаркий летний день, в самый полдень, Тентетников – в густом, тенистом саду, и кругом его мертвая, глубокая тишина. Мастерскою кистью описан был этот сад, каждая ветка на деревьях, палящий зной в воздухе, кузнечики в траве и все насекомые, и наконец все то, что чувствовал Тентетников, счастливый, любящий и взаимно любимый!285285
  Там же. С. 485–486.


[Закрыть]

Я живо помню, – продолжал Арнольди, – что это описание было так хорошо, в нем было столько силы, колорита, поэзии, что у меня захватывало дыхание. Гоголь читал превосходно! В избытке чувств, от полноты счастья, Тентетников плакал и тут же поклялся посвятить всю свою жизнь своей невесте. В эту минуту в конце аллеи показывается Чичиков. Тентетников бросается к нему на шею и благодарит его. «Вы мой благодетель, вам обязан я моим счастием; чем могу возблагодарить вас?.. всей моей жизни мало для этого…» У Чичикова в голове тотчас блеснула своя мысль. «Я ничего для вас не сделал; это случай, – отвечал он, – я очень счастлив, но вы легко можете отблагодарить меня!» – «Чем, чем? – повторил Тентетников. – Скажите скорее, и я все сделаю». Тут Чичиков рассказывает о своем мнимом дяде и о том, что ему необходимо хотя на бумаге иметь триста душ. «Да зачем же непременно мертвых?» – говорит Тентетников, не хорошо понявший, чего, собственно, добивается Чичиков. «Я вам на бумаге отдам все мои триста душ, и вы можете показать наше условие вашему дядюшке, а после, когда получите от него имение, мы уничтожим купчую». Чичиков остолбенел от удивления! «Как, вы не боитесь сделать это?.. вы не боитесь, что я могу вас обмануть… употребить во зло ваше доверие?» Но Тентетников не дал ему кончить. «Как? – воскликнул он, – сомневаться в вас, которому я обязан более чем жизнию!» Тут они обнялись, и дело было решено между ними. Чичиков заснул сладко в этот вечер. На другой день в генеральском доме было совещание, как объявить родным генерала о помолвке его дочери, письменно или чрез кого-нибудь, или самим ехать. Видно, что Бетрищев очень беспокоился о том, как примут княгиня Зюзюкина и другие знатные его родные эту новость. Чичиков и тут оказался очень полезен: он предложил объехать всех родных генерала и известить о помолвке Уленьки и Тентетникова. Разумеется, он имел в виду при этом все те же мертвые души286286
  Арнольди Л. И. Мое знакомство с Гоголем. С. 486–487.


[Закрыть].

Мемуарист продолжал:

Его (Чичикова. – Е. Д.) предложение принято с благодарностию. «Чего лучше?» – думал генерал, он человек умный, приличный; он сумеет объявить об этой свадьбе таким образом, что все будут довольны. Генерал для этой поездки предложил Чичикову дорожную двухместную коляску заграничной работы, а Тентетников четвертую лошадь. Чичиков должен был отправиться через несколько дней. С этой минуты на него все стали смотреть в доме генерала Бетрищева как на домашнего, как на друга дома. Вернувшись к Тентетникову, Чичиков тотчас же позвал к себе Селифана и Петрушку и объявил им, чтобы они готовились к отъезду. Селифан в деревне Тентетникова совсем изленился, спился и не походил вовсе на кучера, а лошади совсем оставались без присмотра. Петрушка же совершенно предался волокитству за крестьянскими девками. Когда же привезли от генерала легкую, почти новую коляску и Селифан увидел, что он будет сидеть на широких козлах и править четырьмя лошадьми в ряд, то все кучерские побуждения в нем проснулись и он стал с большим вниманием и с видом знатока осматривать экипаж и требовать от генеральских людей разных запасных винтов и таких ключей, каких даже никогда и не бывает. Чичиков тоже думал с удовольствием о своей поездке: как он разляжется на эластических с пружинами подушках, и как четверня в ряд понесет его легкую, как перышко, коляску287287
  Там же. С. 487.


[Закрыть].

Версия Л. И. Арнольди того, как выглядела вторая глава, подтверждается и воспоминаниями А. О. Смирновой в записи П. А. Кулиша, в которых также фигурируют «пленный французский капитан Эскадрон», «гувернантка-англичанка» – персонажи, в сохранившейся рукописи отсутствующие, и присутствует эпизод игры в шахматы:

В нем очень многого недостает даже в тех сценах, которые остались без перерывов. Так, например, анекдот о черненьких и беленьких рассказывается генералу во время шахматной игры, в которой Чичиков овладевает совершенно благосклонностью Бетрищева288288
  [Кулиш П.] Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя… Т. 2. С. 226.


[Закрыть].

Как писал впоследствии один из первых биографов Гоголя В. И. Шенрок,

…если бы нашлись страницы, заключавшие в себе, по свидетельству современников, превосходное описание сада Тентетникова, встречи Платонова с эмансипированной Чагриновой, португальца Экспантона, то это было бы великое приобретение, которое многое осветило бы в жизни и творчестве Гоголя за последние годы…289289
  Шенрок В. И. К истории текста «Мертвых душ»: отт. из журн. «Киевская старина». Киев, 1902. С. 16.


[Закрыть]

А. О. Смирнова, излагая П. А. Кулишу содержание читанных ей Гоголем глав второго тома «Мертвых душ», вспомнила еще и о других эпизодах, отсутствовавших в опубликованном в 1855 году тексте. К таким эпизодам относились:

– описание деревни Вороного-Дрянного (персонаж упоминается также в заключительной главе уцелевшей рукописи), «из которой Чичиков переезжает» к Костанжогло (Скудронжогло);

– описание имения Че(а)гранова, управляемого «молодым человеком, недавно выпущенным из университета»;

– вспыхивающая здесь любовь Платонова, «ко всему равнодушного» спутника Чичикова, который, однако, «заглядывается на портрет, а потом они встречают, у брата генерала Бетрищева, живой подлинник этого портрета, и начинается роман, из которого Чичиков, как и из всех других обстоятельств, каковы б они ни были, извлекает свои выгоды»290290
  [Кулиш П.] Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя… Т. 2. С. 226–227.


[Закрыть].

Арнольди со слов Смирновой сообщил и о других подробностях, относящихся к эпизоду у Чаграновых:

Она рассказывала мне после, что удивительно хорошо отделано было одно лицо в одной из глав; это лицо: эманципированная женщина-красавица, избалованная светом, кокетка, проведшая свою молодость в столице, при дворе и за границей. Судьба привела ее в провинцию; ей уже за тридцать пять лет, она начинает это чувствовать, ей скучно, жизнь ей в тягость. В это время она встречается с везде и всегда скучающим Платоновым, который также израсходовал всего себя, таскаясь по светским гостиным. Им обоим показалась их встреча в глуши, среди ничтожных людей, их окружающих, каким-то великим счастием; они начинают привязываться друг к другу, и это новое чувство, им незнакомое, оживляет их; они думают, что любят друг друга, и с восторгом предаются этому чувству. Но это оживление, это счастие было только на минуту, и чрез месяц после первого признания они замечают, что это была только вспышка, каприз, что истинной любви тут не было, что они и не способны к ней, и затем наступает с обеих сторон охлаждение и потом опять скука и скука, и они, разумеется, начинают скучать, в этот раз еще более, чем прежде. Сестра уверяла меня, а С. П. Шевырев подтвердил, что характер этой женщины и вообще вся ее связь с Платоновым изображены были у Гоголя с таким мастерством, что ежели это правда, то особенно жаль, что именно эта глава не дошла до нас, потому что мы все остаемся теперь в том убеждении, что Гоголь не умел изображать женские характеры; и действительно везде, где они являлись в его произведениях, они выходили слабы и бледны. Это было замечено даже всеми критиками291291
  Арнольди Л. И. Мое знакомство с Гоголем. С. 487–488.


[Закрыть].

В «Воспоминаниях о Н. В. Гоголе» Смирнова упоминает (в одном ряду с Тентетниковым, Костанжогло, Вороным-Дрянным, Петухом) еще и «какого-то помещика, у которого было все на министерскую ногу, в чем он убивал драгоценное время для посева, жнитвы и косьбы, и все писал об агрикультуре»292292
  Смирнова-Россет А. О. Дневник; Воспоминания / Изд. подгот. С. В. Житомирская. М., 1989. С. 66.


[Закрыть].

С бóльшими подробностями, чем в пересказе Кулишу, Смирнова описала и сцену в деревне Чаграновых, где «Платонов влюбился в портрет во весь рост» светской «петербургской львицы»293293
  О том, что эпизод об «эманципированной» красавице был связан с совместным путешествием Платонова и Чичикова, фабула которого намечена в напечатанных главах третьей и четвертой и должна была войти в одну из последующих глав, см.: ПСС‐1. Т. VII. С. 416.


[Закрыть] и был устроен обед с роскошной сервировкой:

Стол был покрыт: хрусталь, серебро, фарфор саксонский. Бедный студент запил и тут высказал то, что тайно подрывало его энергию и жизнь. Сцена так была трагически жива, что дух занимало294294
  Смирнова-Россет А. О. Дневник; Воспоминания. С. 66. Данный сюжет разрабатывался и в одном из сохранившихся набросков Гоголя, относившихся ко второму тому (см.: ПСС‐2. Т. 8. С. 282, 358, 392, 600).


[Закрыть].

Общее же впечатление от второго тома в «калужской редакции» (Арнольди утверждал, что всего Гоголем было прочитано тогда девять глав) сводилось к тому, что

все читанное <…> было несравненно выше, нежели в оставшемся брульоне. В нем очень много недостает даже в тех сценах, которые остались без перерывов. Когда слушательница спрашивала: «Неужели будут в поэме еще поразительнейшие явления?» – Гоголь отвечал: «Я очень рад, что это вам так нравится, но погодите, будут у меня еще лучшие вещи: будет у меня священник, будет откупщик, будет генерал-губернатор»295295
  [Кулиш П.] Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя… Т. 2. С. 226–227.


[Закрыть].

В сожженных главах второго тома получала развитие также и линия Тентетникова и Улиньки296296
  Сходным образом, хотя и в более общих чертах, описал портрет Улиньки в утраченных главах второго тома и Н. П. Трушковский (см.: Похождения Чичикова, или Мертвые души: поэма Н. Гоголя. Т. 2: (Пять глав). М., 1855. С. VIII–IX. (Обл.: Сочинения Николая Васильевича Гоголя, найденные после его смерти); см. также с. 201 наст. изд.).


[Закрыть]. Как рассказывал Д. А. Оболенский со слов С. П. Шевырева,

…в то время когда Тентетников, пробужденный от своей апатии влиянием Уленьки, блаженствует, будучи ее женихом, его арестовывают и отправляют в Сибирь; этот арест имеет связь с тем сочинением, которое он готовил о России, и с дружбой с недоучившимся студентом с вредным либеральным направлением. Оставляя деревню и прощаясь с крестьянами, Тентетников говорит им прощальное слово (которое, по словам Шевырева, было замечательное художественное произведение). Уленька следует за Тентетниковым в Сибирь, – там они венчаются и проч.297297
  Оболенский Д. А. О первом издании посмертных сочинений Гоголя… С. 555.


[Закрыть]

С «политическим» развитием сюжетной линии Тентетникова, арестованного и сосланного в Сибирь, соотносилось появление еще одного персонажа – штабс-капитана Ильина, которого упоминал и Шевырев под впечатлением от прочитанных Гоголем двух новых глав поэмы (V и VI)298298
  См.: Письма С. П. Шевырева к Н. В. Гоголю // // Отчет Императорской Публичной библиотеки за 1893 год: прил. СПб., 1896. С. 68.


[Закрыть].

В последних главах должен был фигурировать и священник – новое лицо, задуманное Гоголем, возможно, после его знакомства в 1846 году с М. А. Константиновским (о. Матфеем)299299
  В поисках живой души. С. 236.


[Закрыть], «не вполне православный священник», как его определил сам о. Матфей300300
  Образцов Ф., прот. О. Матфей Константиновский, протоиерей Ржевского собора († 14 апреля 1857 г.): по моим воспоминаниям // Гоголь в воспоминаниях, дневниках, переписке современников… Т. 3. С. 903.


[Закрыть].

Остается только пожалеть, что И. С. Аксаков, не присутствовавший на чтениях в семье Аксаковых (сам он в это время находился в Ярославле – см. с. 218 наст. изд.), отговорил своих родных пересказывать ему содержание прослушанного:

Анекдотический интерес для меня, как и для вас, в произведениях Гоголя не важен. Придется рассказывать или почти ничего, или слишком много, т<о> е<сть> его же речами, из которых мудрено выкинуть слово: так каждая нота состоит в соотношении с общим аккордом301301
  Аксаков И. С. Письма к родным, 1849–1856. С. 98.


[Закрыть].