Текст книги "Bella Венеция! Истории о жизни города на воде, людях, случаях, встречах и местных традициях"

3. Аристократический брак и секреты семейного счастья

«Выбери свой геральдический клич, звучащий родовой герб. Венеция – город тотемов».

Тициано Скарпа

Дворик дома Гольдони

Оставив в стороне площадь Сан-Марко, уже знакомый мост Каноника и пробежав мимо золотой витрины Dogale Jewellery, вы увидите непропорциональную площадь со светлым колодцем в центре, куда выходят двери магазинов и столики ресторанов. Если возьмете от нее левее, то вас затянут венецианские фактурные переулки, причудливо петляющие, уводящие прочь от шума и улиц с гудящими пестрыми толпами разноголосых прохожих.

Я несколько минут ищу нужный адрес и упираюсь в здание на тесной улице. Вот и звонок с заветной фамилией. С громким щелчком открывается старинный замок, а далее темные коридоры, узкие лестницы, небольшой спрятанный зеленый оазис, как это принято в Венеции. Улыбчивая эффектная женщина слегка за семьдесят, на каблуках, в модном платье выше колен и с пышной прической, открывает увесистую дверь. Это Патриция.

– Ты знаешь, что находишься сейчас в бывшем женском монастыре? – гордым, чуть низким и ироничным тоном шокирует она с порога. – Это здание XIII века, в нем жили монахини. Улица, где входная дверь, раньше представляла собой канал, а женщины приплывали на лодке и оставляли ее в садике. Ты его видела, когда зашла в палаццо.

Но ничто не вечно: когда Наполеон распустил монастыри, дворец стал частным. Конечно, менялись владельцы, были и магазины внизу на первом этаже – их держали кузнецы, сапожники, ремесленники. Даже уголь продавали, в свое время он был главным источником отопления. Мы в палаццо с 1985 года, всем довольны и никуда не собираемся. Так что спасибо Наполеону за возможность жить здесь! Если бы не он, то до сих пор бы тут молитвы звучали да свечи горели.

Патриция провожает меня в просторную гостиную, представляет своего супруга Адриано и жестом приглашает сесть за прозрачный стеклянный стол. Но сначала демонстрирует исторический герб ее рода де Колле, что красуется в доме.

– История семьи идет с Первого крестового похода, – расплывается в улыбке дворянка. – Мой предок, с которого мы ведем отсчет, занимал пост военного. Не простого солдата, а кого-то из командующих. Он присутствовал при падении стен Иерусалима и одним из первых зашел в город, ведя за собой войско. Он стал победителем, триумфатором. За такие заслуги моего родственника прямо на месте произвели в рыцари – с красивым ритуалом, когда мужчина преклоняет колено и его осеняют мечом, давая новый титул и статус. Вдобавок де Колле получил еще и земли во Фриули, недалеко от Удине. Там появился семейный замок.

При этом я венецианка лишь наполовину: отец из Флоренции, а мама из Серениссимы. Они были великолепной парой с отменным чувством юмора. Очень любили друг друга. Папа собирался идти на фронт, но хотел сражаться не холостым, а семейным человеком. Поэтому до войны поставил обязательное условие – они должны пожениться. «Что бы ни случилось, я вернусь в Венецию и приду к тебе», – обещал он моей матери. Красиво, правда? А история, как они нашли дом для совместной жизни, заслуживает отдельного рассказа.

Родители договорились о встрече. Мама шла мимо одного палаццо, которое понравилось ей с первого взгляда. К счастью, оно сдавалось – на дверях висела информирующая табличка. Мама поняла, что шанс упускать нельзя. Она в огромной роскошной шляпе развернулась спиной к двери, приняла театральную позу и закрыла собой объявление, чтобы больше никто не знал, что дворец можно снять. В таком положении она простояла до прихода папы. Он оценил смекалку любимой, снял табличку и пошел договариваться с владельцами. Это был дворец Градениго – знатной венецианской семьи. В нем родилась я. Под древними сводами прошло детство. До сих пор невозможно что-либо изменить в его планировке, даже добавить лифт. Это здание слишком важно для истории и имеет особое значение для города и мировой архитектуры.

Помимо грандиозности самих владельцев, в роду которых имелись дожи, дипломаты, патриархи и епископы, во дворце успели побывать знаменитости. Например, в одном из залов Габриэле д’Аннунцио – писатель, поэт, политический деятель – писал свой знаменитый роман «Пламя». Творческая личность гостила у аристократов, параллельно следуя вдохновению и создавая произведение, которое в дальнейшем заняло не последнее место в итальянской литературе.

Вторым известным посетителем палаццо Градениго стал сам император Франции – Наполеон Бонапарт. По легенде, амбициозный правитель именно здесь в компании министров подписал исторический, но печальный для Венеции документ – о передаче бывшей независимой и своенравной Республики Святого Марка под власть Австрии.

– В таком историческом окружении я росла, – продолжает Патриция. – Особенно запомнился коридор длиной 14 метров, где отец тренировал мою осанку. Упражнения начались в семилетнем возрасте. Папа клал мне на голову толстую энциклопедию. Придерживать ее руками не разрешал. Я должна была ходить по ненавистному многометровому коридору с ровной спиной и книгой на голове, поддерживая равновесие. Упасть том не мог. Экзекуция длилась минимум полчаса, за это время удавалось много раз пройти взад и вперед. Вместе с опытом появились успехи и никаких трудностей при передвижении с книгой на голове не возникало.

Патриция не лукавит: тренировки сказались на ее фигуре. Ей больше семидесяти лет, но походка не выдает возраста. Она легкая, женственная, неспешная. Спина вытянутая, ровная, как у молодой девушки, никакой старушечьей сутулости и искривлений, только благородная стать аристократки.

– Книги я терпеть не могла, – продолжает она. – Потому что я не только дефилировала с ними по коридору, но и держала на голове, когда училась принимать пищу ровно и красиво за столом. Само собой разумеется, что и в этом случае упасть тома не должны были. За обедом это могло принести проблемы: разбить сервиз, опрокинуть блюдо, задеть тех, кто сидел рядом.

Еще одно правило: когда пьешь из чашки, стоит оттопыривать мизинец. Палец должен быть ровный, чуть согнутый. Полагаю, чтобы кольцо с гербом, которое традиционно носят именно на нем, хорошо блестело и окружающие могли рассмотреть украшение, понять, кто ты. У меня, например, таких колец несколько.

Далее, когда ешь, следует оставить на тарелке хоть немного. Доедать все до конца не принято. Так даешь понять, что все прошло хорошо, но, возможно, количество еды оказалось избыточным. Обязательно хозяева или прислуга по этикету должны спросить, хочешь ли ты еще. На первый раз стоит отказаться, на второй тоже и лишь на третий запрос ответить «Да», если имеется соответствующее желание. Впрочем, случаются и исключения.

Однажды мы с родителями были на ужине. Я, шестилетняя девочка, твердо усвоила правила, положенные за трапезой, и считала количество вопросов, потому что хотела заказать добавку. Дважды дала отказ под одобрительный взгляд мамы, а третий раз никто не спросил. Удивлению не было предела! «А как же уточнение, хочу ли я в третий раз?» – вырвалось у меня. Официант мигом принес поднос, а взрослые улыбались и умилялись смелости малышки.

Если честно, все эти премудрости за столом в обычной жизни мы не используем, в лучшем случае в ресторане и в гостях у друзей-аристократов. Кому сейчас это нужно?

Но юных дворян с рождения ожидали не только строгие правила, этикет и принятый свод основ поведения. У них, как и у всех детей, были простые и незатейливые радости.

– У меня под окнами красовалась церковь Сан-Симеоне-Гранде. Все похороны, свадьбы, крестины, службы, любые мероприятия и собрания я наблюдала из комнаты. Тогда в этом заключался мой мир, фактически я смотрела личный телевизор. Невероятно интересно было все, что происходило вокруг! Кто прошел, кто что сказал или сделал, – мечтательно лепечет Патриция. – Глазела на приплывающие лодки с углем и с удивлением обнаруживала, что они приподнимались над водой, освобождаясь от груза. Тогда уголь использовали для отопления дворцов и общественных зданий.

Конечно, не обходилось и без курьезных случаев и бытовых неурядиц, коим я была свидетельницей: однажды девочка поскользнулась на зеленых водорослях и угодила в канал. Ее спас молодой человек, ловко вытянув за хвост. Я искренне переживала и, стоя за занавесками, ожидала благополучного разрешения небольшой венецианской драмы. Все эти сценки из жизни казались лучше любого сериала!

– Мое же детство и окружающий мир воспринимались совсем по-другому, – включается в разговор супруг Патриции Адриано. – Я из района Дорсодуро, родился в доме бабушки. Никаких этикетов и правил мне не навязывали. Тот квартал очень любят творческие люди, богема, кругом много галерей и мест, связанных с искусством. Из окон нашего палаццо открывался вид на сад госпожи Гуггенхайм, и я с любопытством смотрел за собаками, которых она так любила.

А еще рядом протекал канал, поэтому отец решил научить меня плавать. Способ он выбрал брутальный и очень мужской. Родитель повязывал веревку мне на пояс, другой конец держал в руках, а затем сталкивал в воду. Подразумевалось, что, барахтаясь, я и выплыву, и научусь держаться. Если что-то пойдет не так, можно вытащить утопающего за веревку. Да, способ стрессовый и в какой-то мере жестокий, но эффект получился быстрый: плавать я научился всего за несколько сеансов.

А вообще, детство в Венеции – это незабываемо! Тогда не было телефонов и компьютеров, ребятня играла во дворах, бегала, гоняла мяч, придумывала что-то, действовала сообща. Мои родители оба из этого города, их жизнь оказалась связана с антиквариатом, торговлей, бизнесом. Мы простого происхождения, скорее буржуазия. Но я Патриции сразу сказал, что пусть она не переживает за свои дворянские корни. Тем более не стесняется. Я ее люблю и принимаю в любом случае! Неравный брак – это не наша история.

Несмотря на то что Венеция – небольшой город, познакомились Адриано и Патриция не в детстве, а в юности. Ей было восемнадцать, ему – двадцать пять лет. Жизнь свела пару случайно через компанию друзей. Судьбоносная встреча, как истинное волшебство, случилась под Новый год.

– Мы не могли знать друг друга, мы же жили в разных районах! – эмоционально подчеркивает сей факт Патриция, размахивая руками. – Жизнь четко концентрировалась в определенных зонах и не выходила за их рубежи. Идти в другие было нельзя, там тебя никто не ждал. Я и Адриано могли пересечься, только если бы дружили наши семьи или их связывало что-то общее. Но так как мы из разных слоев населения, то и достойного повода не существовало.

– Про отчужденность разных частей Венеции – это не преувеличение. Более того, ребята собирались в банды, чтобы защищать и контролировать свои территории. Иногда устраивали разборки и драки, шли «стенка на стенку», – поддакивает Адриано.

– Например, если ты жил в Сан-Марко, то пойти в Каннареджо у станции мог исключительно по делу, – продолжает удивлять воспоминаниями Патриция. —

Ты, даже находясь в своем собственном городе, в «чужих» районах считался иностранцем. Тебя не особенно ждали и не сильно хотели видеть.

Для того чтобы отправиться в другой квартал, требовалось обоснование, разрешение, рекомендация. Если имелся друг из того сестьере, то он мог тебя провести и представить. А если идти в одиночку, то это вопрос удачи – была вероятность, что развернут и отправят восвояси.

Но даже в пределах одного квартала существовали разделения. Например, гетто. Там у определенной подворотни денно и нощно стояло двое ребят, следящих за пересечением «границы». Даже полиция не смела пройти мимо них, соответствующего авторитета у стражей порядка не имелось.

Конечно, я тоже не могла попасть туда, хотя и жила рядом. Для молодых людей, отслеживающих всех входящих, ваша покорная слуга фигурировала как чужая. Но однажды в горах на отдыхе я познакомилась с боссом оттуда. Он триумфально провел меня, представил всем, кому нужно, и в любое время у меня теперь имелся мотив посещать гетто. Никаких препятствий! Год, два все шло хорошо. Но стоило нам расстаться, как и доступ перекрылся. Как только я перестала находиться в статусе его девушки, ребята на пропускной прекратили считать своей. Я снова превратилась в чужестранку, лишнюю в жизни этого района.

Несмотря на то что мы жили недалеко от станции, моя семья связана и с мостом Риальто. Во-первых, там располагался магазин женской одежды и аксессуаров, где работали и моя мама, и я. К огромному сожалению, аристократам пришлось приобщиться к трудовой деятельности несколько веков назад. До этого ни один дворянин не утруждал себя какой-либо активностью, это просто не требовалось.

Люди благородного происхождения зависели от сельского хозяйства и своих загородных имений, там обязательно строились дворцы и возделывались земли. На лодках несколько раз в год к дверям палаццо на Большом канале поступало все необходимое, настоящий продуктовый запас на месяцы: овощи, мясо, птица, вино, бобовые. Аристократы никогда не ходили на рынок. Это удел среднего класса и ниже.

Кстати, рынок располагался как раз у моста Риальто. Он считался главнейшим с незапамятных времен. Это основной экономический центр города, торговое сердце Венеции, мощные токи которого долетают до самых отдаленных, мирно спящих окраин. Коммерция – душа Серениссимы – расцвела именно на берегах Рива Альто – по легенде, сюда пришли переселенцы с угасающих островов лагуны, чтобы создать то, что со временем превратилось в мощную и гордую Республику Святого Евангелиста Марка.

По документам XI века Риальто фигурирует как общественное место торговли. Через столетие частные дома поблизости стали складами и магазинами, превратив район в необъятный базар с россыпью товаров. Росли улицы, увеличивалось количество лавочек, расширялся ассортимент. Чем дороже изделие, тем ближе к Риальто оно продавалось, чем престижнее марка, тем более удачное положение занимал магазин в пульсирующем районе больших денег и капиталов.

В дополнение к бизнесу имелись дворцы и иноземные посольства, церковь и мессы, бордели и услуги жриц любви, попрошайки и гости из других стран, места, где можно подкрепиться и отдохнуть. И конечно, одноименный мост Риальто – широкий, каменный, арочный, эффектный, вызывающий при одном лишь взгляде приступ эстетического удовольствия.

По счету он далеко не первый. Все предшественники верно служили городу, но рано или поздно под влиянием разных обстоятельств разрушались, ветшали и приходили в ненадлежащий вид. Нынешняя версия – результат творческого конкурса XVI века, привлекшего величайших зодчих и гениев эпохи Ренессанса.

Самые достойные мечтали создать свой проект легендарного моста через Большой канал. Андреа Палладио, Якопо Сансовино, Винченцо Скамоцци и сам божественный Микеланджело Буонарроти. Но великие имена вопреки ожиданиям не добавили веса и не склонили чашу весов в пользу титанов мирового искусства.

Работу доверили Антонио да Понте (по иронии судьбы его фамилия переводится как «мост» с итальянского), предложившему проект большой конструкции с одной аркой – смелый шаг для того времени с точки зрения эстетики и инженерии. Детище синьора Понте потом в течение долгого времени являлось не только красотой и гордостью, но и единственной переправой через широкий и полноводный Большой канал.

– Тянуло к мосту не только женщин моего рода, но и мужчин, – элегантно усевшись на стуле с бокалом просекко, продолжает Патриция. – Дядя однажды с него спрыгнул. Уж очень ему хотелось. В те времена не было такого движения, транспорта тоже плавало на порядок меньше, чем сейчас. Проследить, чтобы в поле зрения не оказались лодки и ничто не покалечило мужчину, входило в обязанности моего отца. Он бегал по мосту, смотрел по сторонам и только когда убедился, что вокруг все свободно, дал знак своему брату, и тот спрыгнул в воды главной городской артерии Венеции. Такие вот мужские венецианские забавы.

К слову, отец для меня – фигура легендарная. Он следил за нами, пока мы встречались с Адриано, бдел мою честь. На наших свиданиях часто кто-то обязательно присутствовал, за исключением совместных выходов с друзьями, там это считалось лишним. Домой я обязана была возвращаться в восемь вечера. Ни минутой позже! Конечно, ни о каких романтических выходных вдвоем в отеле и помыслить было нельзя.

При этом ограничений относительно одежды и косметики не существовало. Я могла краситься, носить любые цвета и выбирать длину. Мини до сих пор – мой фаворит.

Забавный случай произошел, когда в квартиру перед свадьбой привезли круглую кровать, на которой мы спим до сих пор. Отец уселся на нее, чтобы мы, не дай бог, не захотели опробовать ложе раньше времени, и продолжал сидеть, пристально смотря на Адриано, пока тот смущенно не откланялся.

При этом многие интимные подробности взрослой жизни я знала от отца уже в три года: как появляются дети, какие бывают поцелуи. А попробовать покурить он дал, когда мне исполнилось девять.

Для чего подобное поведение? Чтобы не возникало запретных тем. Не манило то, что нельзя. Ведь если ребенок или подросток понимает, что его ограничивают, возникнет сильное желание, и из чувства протеста он будет стремиться делать то, что под запретом, назло обществу и родителям. Я бы точно вела себя именно так! Папа знал мой характер и поступал соответствующим образом.

Если я приносила домой книгу с определенными картинками или текстами для взрослых, интересовался, о чем она. Потом спрашивал, прочла ли я ее. И если я бросала на середине, настаивал, чтобы осилила до конца. Это невероятно мудро! Ведь если бы он в приказном тоне сказал убрать чтиво подальше, выбросить или унести, откуда я его взяла, то оторвать от чтения было бы невозможно. Но я понимала, что ничем не ограничена, и интерес улетучивался сам по себе.

Делать дела после обеда тоже приучил папа. Вначале это коснулось бракосочетания, мы решили обвенчаться через три года после знакомства. «Аристократы никогда не женятся утром, – повторял он. – Как можно ни свет ни заря уже быть готовыми? Невесте стоит выспаться, чтобы потом спокойно и с удовольствием позавтракать, сделать прическу, без суеты надеть платье, привести себя в такой вид, чтобы удивить всех гостей. Это же один из самых важных дней жизни, к чему торопиться?»

Вот мы и не торопились. Церемония прошла в 16 часов на острове Сан-Джорджо-Маджоре. Выбрали церковь Святого Георгия для венчания, а после того, как стали мужем и женой, отправились в отель «Даниэли» на праздничный ужин. К сожалению, среди напитков не было коктейля «Патриция», что придумал в мою честь Адриано, когда работал барменом сначала в историческом кафе «Квадри», а затем в казино. Он быстро стал крупье, затем кассиром и говорит, что рецепт забыл. А может, просто вредничает и поступает так назло.

Не знаю, как мы умудряемся жить вместе уже столько времени. В 2021 году исполнилось пятьдесят лет нашей совместной жизни. Как он меня выносит? Как его выношу я? Понятия не имею.

Патриция, конечно, лукавит. Оба пожилых венецианца не чают души друг в друге. Они шутят, относятся с юмором к разным жизненным ситуациям, но при этом смотрят на вторую половинку с восхищением и нескрываемой любовью. И на вопрос о секрете совместной жизни выдают свои многолетние наработки:

– Главное – быть собой в любой ситуации. Быть честным с партнером. Понимать, что ничто не вечно. Уважать себя, уважать другого. Давать свободу, – поучает Адриано. – Сильно не отсвечивать. На карантине, например, я не мог понять, почему Патриция все время дома. Я отправлял ее на работу, а она в ответ: «Нельзя работать!» Я ее к парикмахеру, она мне: «Закрыты парикмахерские». Даже просто прогуляться предлагал, слышу: «Нельзя выходить, мы в красной зоне!» Вот это все очень опасно для семейной жизни, – смеясь, заканчивает монолог Адриано, искрящимися глазами посматривая на жену.

Патриция в это время улыбается, хохочет, громко вторя Адриано и цитируя собственные слова про запреты.

– Чувство юмора и мое безграничное терпение – главный секрет нашей совместной жизни, – дополняет она. Затем делает паузу и, наклоняясь ко мне, шепотом проговаривает: – Ну и круглая кровать, милая.

4. Мурано, время и стекло

«Так же, как человек не может ничего схватить в зеркале, но только погружается в тайну его неуловимости, здесь тебя целый день наполняют образы, но ты не можешь воплотить ни один из них. Венеция – это вопрос веры».

Питер Акройд

Фонарь с розовыми стеклами

Соленые брызги разлетаются во все стороны и блестят под лучами полуденного солнца. Катер водного такси уверенно разрезает гладь лагуны и мягко подскакивает на встречных волнах. От протяженной набережной Рива-дельи-Скьявони всего за несколько минут оказываюсь перед большим урбанистическим зданием красного цвета со светлыми, заметными издали буквами – Vivarini. Я в гостях на известном стекольном производстве на острове Мурано, подарившем Венеции монополию, престиж и финансовое процветание на многие века.

Он как две капли воды похож на старшую сестру: стройные палаццо, острые готические арки, просторные церкви, полные шедевров великих живописцев, львы на колоннах, византийские мозаики, перекинутые мосты с перилами, резные мраморные порталы и цветные лодки. Его центр оплетает широкий полноводный канал, заставляющий дворцы, сжавшиеся вдоль него, держать парадный вид, повторяя стать собратьев на главной артерии Венеции – Большом канале. Повсюду из витрин сопровождает блеск и перелив зеркал, бокалов, люстр, ваз, украшений и посуды. Мы в царстве стекла – хрупком, но великом, в месте, где немыслимыми усилиями простое ремесло превратилось в искусство, достойное королей.

История стекла неотделима от летописи республики. Мастерство местных стеклодувов восхищало могущественных людей планеты, а изделия, выходившие из их рук, становились утонченными шедеврами при дворах правителей и в коллекциях знати. Наряду с живописью, скульптурой и архитектурой стекло дополнило список всего прекрасного, что породила блистательная Венеция за свою историю. Город стал чудом света, манящим и желанным, очаровывающим красотой и абсолютным совершенством в любой детали.

По свидетельству современников, в XV–XVI веках Венеция имела статус самого великолепного города Европы, а в последующих XVII и XVIII столетиях ни один родовитый путешественник или королевская особа не упускали возможности посетить Мурано, чтобы своими глазами увидеть любимейшее развлечение – рождение нового предмета из искрящего материала, прозрачного и изменяемого, как воды лагуны.

Появление стекла уходит корнями в древность. Мы найдем его в античности – в имперском Риме и нарядной Византии, на несравненном Востоке и даже в загадочном Египте и Малой Азии, где почтеннейшим изделиям перевалило за пять тысячелетий. Когда-то стекло было раскрашенным и пастообразным, без привычной нам прозрачности. В процессе изготовления для создания формы массу накручивали на плотную основу или прибегали к методу литья. Важнейший шаг в развитии произошел в I веке до н. э., когда в египетской Александрии додумались выдувать сосуды, используя характерную вытянутую трубку. Новшество тот же час достигло могущественного города эпохи – Рима. В свою очередь, он внес лепту в производство, усовершенствовал технологии и установил высокую планку, однако все достижения цивилизации оказались бесславно погребены под пеплом темного Средневековья.

Возрождать многовековую историю стекла выпало на долю Венеции, используя древние знания, чудом сохранившиеся под сводами обителей в монастырских записях. После скандального, кровавого и смертельного для Византии Четвертого крестового похода в Серениссиму стеклись талантливые и невероятно востребованные византийские ремесленники: производители мозаики, художники, ткачи, кружевницы, скульпторы и стеклодувы. Последние уже в 1224 году сформировали гильдию, изначально объединявшую изготовителей мозаики и стекла вместе. И те и другие трудились для украшения главного сокровища венецианцев – собора в честь святого Евангелиста Марка.

– На самом деле первый документ, где фигурирует стекло в лагуне, относится к 982 году, – уверяет меня Афро Челотто – один из лучших мастеров на фабрике, занимающийся стеклом уже сорок четыре года. Он невысокий, коренастый, харизматичный, любящий быть в центре внимания, похожий одновременно на пирата и Эрнеста Хемингуэя. – Так вот, там упоминался некий ремесленник, создававший бутылки с узким горлышком. Это говорит о том, что стекло в X веке на нашей земле не просто существовало, а активно развивалось. К слову, на острове Торчелло археологи нашли старинные печи, работавшие и того раньше – в VII–VIII веках, а некоторые находки относятся к IV веку. Значит, стекло в лагуне делали еще со времен Римской империи.

Необычным именем стеклодув обязан матери-гречанке Леонильде, живущей сейчас с отцом Афро в колоритном царстве рыбаков: Бурано. Рядом с ее родиной располагается место, связанное с легендарной богиней любви, женственности и красоты – Афродитой. На древнегреческом Апрос – морская пена, из которой появилось на свет совершенство в женском обличье. Имя Афро объясняет тягу его обладателя к прекрасному и к созданию произведений искусства своими руками.

– Я наполовину грек, наполовину итальянец, – представляется он. – Родился в роддоме Венеции, а в детстве жил на Бурано. Это очень простое место, основное население там – нехитрые рыбаки, довольствующиеся малым, да кружевницы, часто они их жены и вяжут кружева как раз, пока ждут супругов из моря. Мой отец – коренной житель острова. Семья была небогатой, я не помню игрушек, их просто не было в то время. Палки да деревья – вот детские развлечения, доступные молодому поколению 1960-х годов.

Со временем Афро переехал в Венецию, чья красота манила с неведомой силой. Учеба, спортивная активность, друзья – все это казалось ближе, живее и ярче, чем на архаичном Бурано на краю лагуны. К тому же Афро влюбился в город и до сих пор очаровывается картинной площадью Сан-Марко, рядом с которой живет. Теплые чувства он испытывает и к профессии, доставшейся от деда:

– Я заметил, что у меня получается делать стекло, в четырнадцать лет. В семье работали с ним, это генетическая предрасположенность. Особенно отличился дядя, он считался большим мастером, так что учеба оказалась связана с лучшими из лучших. Это придавало уверенности. Работа шла, и я предположил, что это и есть мой путь. Однако поначалу все делал без страсти, она пришла позднее. Но сейчас совершенно точно могу сказать – это работа сердцем, не только руками. Голова тоже нужна, но все идет изнутри. Без любви ничего путного не сделаешь.

Каждый день Афро, одержимый тягой к профессии, плывет на Мурано создавать хрустальные шедевры в его цехах. Хотя некогда мастерские стеклодувов располагались в Венеции, а со временем сместились в лагуну: грандиозный переезд целой отрасли произошел в XIII веке.

Идея сделать острова центром производства и освободить от складов Венецию пришлась по нраву властителям города. Огонь, использовавшийся стекольщиками, представлял опасность и регулярно становился причиной пожаров и разрушений. Ситуация требовала вмешательства и соответствующего решения.

– В 1291 году появился указ, предписывающий перенос мастерских на острова. Конкретных названий и рекомендаций, куда именно, не было, – говорит мой второй собеседник – Энрико, коллега Афро и Мастер с большой буквы. Энрико Камоццо – потомственный стеклодув, он родился и живет на Мурано, поэтому знает местность как свои пять пальцев. – Но видишь ли, именно Мурано превратился в новую столицу стекла. Почему? На то несколько причин. Первая и главная: тут уже существовали рабочие печи. Вторая: максимальное сходство с Венецией, тут даже есть канал, повторяющий знаковый Большой канал, он идеально подходил для доставки грузов и товаров. И наконец, третье – ветер. Он дует от Мурано в сторону лагуны, а значит, что даже в случае большого пожара огонь никаким образом не сможет добраться до Венеции, ведь ветер имеет противоположное направление. Столице Адриатики ничего не угрожало.

Однако вольно или невольно передислокация преследовала особую цель – контроль, изоляцию и охрану технологии изготовления стекла, ставшей заметной привилегией и одной из причин авторитета Венеции на мировой арене. Этот секрет считался государственной тайной, а соответствующая политика не заставила себя долго ждать.

В конце XIII века появились указы, запрещающие вывозить из города материалы для изготовления стекла, открывать производства за пределами республики, брать мастеров-иностранцев. Еще под запретом оказалось само покидание острова стеклодувами, только с особого разрешения Совета Десяти. По закону 1454 года если некий мастер вывозил свое искусство «в ущерб Венеции», ему направляли приказ вернуться. В случае неповиновения его близких сажали в тюрьму. Если он возвращался с повинной после такого требования, то ждало помилование и готовая мастерская от властей. Если же заключение членов семьи не приносило эффекта, за беглецом отправлялся агент с приказом убить ослушавшегося.

Это считалось государственной изменой. После осуществления приговора родственники уже бывшего стекольщика покидали тюрьму и могли продолжить свободную жизнь. Закон соблюдался не один век, но случаи удачного оставления Мурано и создание бизнеса в городах Италии и Европы тем не менее известны.

– Когда-то с передвижениями дело обстояло очень строго, – подтверждает Афро, качая головой. – Но сейчас это только история, оставшаяся в книгах и архивах. Другие нынче времена! Более того, нам нравится выезжать по работе и смотреть мир. Это удивительный опыт. Например, я десять лет прожил в Америке и обучал своему мастерству в разных штатах. Удалось даже поработать с музеем Нью-Йорка! А отец Энрико пять лет обитал в Персии, где родилась его дочь, сестра Энрико. Он много путешествовал по Востоку, а в Ираке сложилась интересная коллаборация с одним местным художником. Да, друг?

Энрико – полная противоположность Афро. Если один – душа компании, заводила и балагур, то второй – скромный, закрытый, немногословный. При этом слава его как мастера велика в профессиональных кругах, а имя окружено почетом и благоговением. Во многом талантом он обязан генам и роду.

– Я приходил в мастерскую с самого раннего детства вместе с отцом. Даже в субботу и воскресенье, – делится Энрико. – Папа занимался демонстрацией и созданием объектов для зрителей, я же в то время играл с песком, его затем использовали для создания стекла. Помимо отца, в той же сфере трудятся дяди и много кузенов. Мы целая семейная династия. Отец пришел в профессию в юности, а после Персии открыл цех на Мурано. Это престижно – иметь свое дело, но в то же время весьма ответственно. Жаль только, что сейчас бизнес не поддерживается городом так, как раньше.