Текст книги "Bella Венеция! Истории о жизни города на воде, людях, случаях, встречах и местных традициях"

Энрико прав: правители республики не только угрожали и вводили ограничения, но и щедро сыпали милостями и привилегиями. Например, с середины XV века стеклодувы имели своего представителя в Большом Совете Венеции, притом что Мурано числился отдельным островом. Рабочие получили права венецианских граждан, обрели собственный суд и администрацию, а также право чеканить монету – небывалая вольность! Венецианской полиции и шпионам запрещено было появляться в этих водах, а горожане получили разрешение носить при себе сразу два кинжала, что развязывало руки и превращало островитян в разбойников, не боявшихся ни суда, ни следствия. На это сетует Казанова, избегавший находиться на Мурано под покровом ночи.

Преимущества жителей перечисленными благами не ограничивались. Ремесленник, выдувающий стекло, мог породниться со знатным родом, женившись на богатой венецианке. Несмотря на отсутствие у мужчины титула, брак считался равным. Обеспеченность не вызывала вопросов, ведь изделия из стекла стоили целое состояние, ими с огромным успехом торговали в Европе, Азии и восточных землях.

Например, эффектные зеркала входили в приданое не только итальянок из зажиточных семей, но и богатых невест из других стран Старого Света. Зеркала становились прекрасным подарком на свадьбу в высших кругах общества, это стало широким и благородным жестом. Знали о стекле и в России уже в XVI веке, а позднее его наличие в усадебных домах означало верх достатка и шика. И вполне заслуженно, ведь зеркало большого размера прямиком из Венеции зачастую равнялось по стоимости целому дворянскому особняку.

Правители республики часто одаривали изделиями с Мурано венценосных гостей, желая произвести впечатление и продемонстрировать несметные богатства. Небольшие изделия в виде животных и кораблей охотно включали в свою коллекцию европейские аристократы и монархи. Само обладание предметом с хрустального острова уже считалось почетным, ведь муранские изделия оценивались дороже золотых и серебряных сосудов, осыпанных драгоценными камнями, пользовались колоссальным спросом и не имели себе равных.

В эпоху Возрождения стекло не расценивалось как ремесло, оно приобрело статус искусства, достойного роскошных дворов и личного участия правителей. Монархи и люди высокого полета один за другим приобретали новое увлечение – небольшие стекольные мастерские для собственного удовольствия. Они следовали моде тогдашнего времени и выдували вазы, бокалы, фигурки. Но посягать на более сложные вещи, такие как линзы, зеркала, бусины, оконное стекло, флаконы или приборы для дистилляции, не смели.

– Мастера Мурано умели делать и цветное, и прозрачное стекло. В разное время были свои предпочтения. Сама Венеция очень ценила так называемое кристалло – идеально чистое, похожее на горный хрусталь. Пробы по созданию чего-то подобного велись еще римлянами, – рассказывает Энрико. – Увлекались и стеклом, имитирующим полудрагоценные камни, – халцедоновым, опаловым или агатовым. Легко повторяли поверхность мрамора, фарфора и металла. Мастера могли создать имитацию чего угодно, им была под силу любая фактура.

Триумфальный взлет венецианской живописи на Олимп Возрождения и отчаянное стремление к глубине и сочности оттенков не могло остаться в стороне от Мурано. Вероятно, что и художники, в свою очередь, использовали стекло, смешивая его мелкие фрагменты с красками для создания яркости, насыщенности и эффекта мерцания. Стеклодувы не отставали и усложняли приемы, подарив своим изделиям столь желанный цвет – зеленый, голубой, красный, фиолетовый.

Этот факт связан с именем Анджело Баровьер – знаменитого мастера Мурано, упоминания о котором встречаются в архивах острова. Он перенял много секретов алхимиков и использовал их в своей деятельности, уже одно это окружало его имя ореолом тайны. На основе знаний стеклодув понял, какие ингредиенты следует добавить, чтобы получить определенный, нужный цвет и создать целую палитру. В результате Анджело сотворил специальный справочник со всеми описаниями процессов и точную рецептуру, но предназначался материал исключительно для личного пользования. За небольшой, но ценной книжечкой развернулась настоящая охота.

– Баровьера все ненавидели. Он богат, успешен, единственный владеет редкой техникой и не имеет конкурентов. Его сыновья тоже приобретают печи и работают по рецептам папы припеваючи. На него с придыханием смотрят власть имущие, а от заказов нет отбоя. Да тут даже святой обзавидуется, – вскидывает руки к небу Афро.

Однако у Анджело имелась еще дочь Мария – девушка не самой привлекательной наружности, но обладательница козыря под названием «Справочник Баровьера», подаренного отцом.

Соблазн заполучить редчайшую книгу рецептов, открывающую дверь в безбедное будущее, оказался слишком велик. Ситуацией не преминул воспользоваться молодой человек, некий Джованни, работавший у печей. Он стал ухаживать за Марией и демонстрировать восхищение ее женственностью и манерами, хотя хитреца манили исключительно секреты ее легендарного родителя. Он добился близких отношений с девушкой и узнал технику создания цветного стекла.

В тот же миг Мария осталась одна – обманутая и брошенная.

– Это первый случай индустриального шпионажа, – добавляет Энрико. – Хотя на семье Баровьер это особым образом не сказалось, у Анджело имелся высочайший авторитет и вес в обществе. Соломка была подстелена на все случаи жизни.

Он занимал ответственные официальные посты и был одним из немногих, кому Светлейшая позволяла покидать территорию острова. Баровьер посещал Миланское герцогство – прямого конкурента Венеции. Там он демонстрировал удивленному правителю бесподобное стекло кристалло – формирование этого типа вменялось в его личную заслугу. Во Флоренции о нем отзывались как о лучшем мастере всех времен, французский двор фактически боготворил, мечтая переманить, а король Неаполя выказывал уважение и восторг.

– Однако не стоит думать, что это незамысловатая работа, – уверяет Афро. – Стекло требует большой выносливости, терпения и физической силы, оно утомляет. Конечно, такая деятельность не математика или физика, это искусство, рождающееся само по себе от посыла конкретного человека. Только с годами ты обретаешь определенный уровень при одном условии – нужно искренне любить свою деятельность. Как любит мужчина женщину. Мне пятьдесят восемь лет, но я хочу продолжать расти в своем деле. Неизвестно, куда это выведет, но я буду идти по этой дороге с любовью к профессии.

После сказанных слов на глазах Афро проступают слезы. Брутальный, сильный шутник не спешит отворачиваться или смахивать их, извиняясь за минутную слабость.

– Я очень эмоциональный, – улыбаясь, признается он, растирая глаза крупными обветренными руками. – И иногда не могу равнодушно говорить о занятии моей жизни. А может, все дело в перепаде температур: после горящих печей прохладный воздух вне цеха вызывает слезоотделение.

Афро зрит в корень: работать у раскаленных очагов непросто. Пылающий жар обессиливает, а постоянное движение и нахождение у огня требует выносливости. Жаркий климат Италии придает дополнительные градусы, взамен даря изрядную усталость. Поэтому мастера активно работают утром, в ранние часы, когда солнце не раскалило и без того горящие печи стекольных мастерских, а серьезные работы предпочитают переносить на зимний сезон. Однако в сфере стекла есть проблемы посерьезнее.

– Сейчас все меньше людей хочет продолжать ремесло, – резюмирует с тоской Энрико. – Деятельность выматывающая, ответственная, нужно быстро соображать и так же быстро двигаться. Молодежь предпочитает другие профессии с удобными условиями. Конечно, приятнее сидеть в офисе с кондиционером, чем бегать туда-сюда в духоте у полыхающей печи с высокими температурами.

Несмотря на славу венецианского стекла и неутихающую популярность, желающих освоить мастерство все меньше, туристический бум и интерес путешественников не способствуют привлечению кадров. Молодые люди все реже приходят на работу в цех, а из новеньких задерживаются далеко не все.

– Поколения должны сменяться, дело обязано продолжаться, иначе рано или поздно все встанет на месте, забуксует, а потом умрет, – грозно констатирует Афро. – В том числе и поэтому я так ответственно подхожу к работе и следую творческому настроению. Художник, даже если создает нечто по чужому рисунку и шаблону, всегда что-то добавит от себя. Я поступаю именно так. Мастер не копиист или робот, а создатель, поэтому обязан привнести нечто ценное и личное в мир.

– А мне практически ничего не нравится из того, что я делаю, – сетует Энрико. – Да, я неплохой специалист, но мне постоянно хочется улучшить, довести до совершенства. И это возможно! Даже если ты делаешь одни и те же вещи день за днем, ты оцениваешь их по-разному, иначе смотришь на процесс, становишься гуру. А значит, даже в повседневности и рутине есть шанс поднять качество и однажды создать шедевр.

Из-за спин мужчин начинают слышаться голоса и шумы – это мастера в цехе. Без Афро и Энрико сложные и неординарные процессы не идут, к тому же в самом разгаре изготовление арт-объектов для одного дизайнера, а значит, каждая секунда на счету, пока материал горячий.

Мастерам с Мурано не впервой сотрудничать с признанными гениями художественного мира: в прошлом столетии Пегги Гуггенхайм – галерист, меценат, коллекционер и учредитель одноименной коллекции в Венеции – предложила известным творцам XX века создать авторские проекты, используя стекло. В их число попали Пикассо, Ле Корбюзье, Фонтана, Шагал, Карден и Дали.

К счастью, современное искусство не забывает о пластичности стекла, его ценности и красоте.

Голоса коллег становятся все громче и слышнее, мои собеседники спешат откланяться и вернуться к работе. Уверенной твердой поступью Афро направился к обдаваемой жаром печи, ухватился за инструменты и стал раздавать команды. Энрико занял свое место в отдалении от других и принялся украшать объемную вазу, тихо и деликатно направляя ассистентов.

Этим двум таким разным, но одинаково талантливым людям доверяют крупные и ответственные проекты. Они в состоянии собрать изделие габаритами более двух метров, соответствовать высоким стандартам брендов и известных творцов.

Они трудились для Йоко Оно и Хайнекен, но остались простыми работягами, что среди адской жары у старинных печей мечтают лишь о том, чтобы их дело не сгинуло в водах лагуны, а продолжило сиять и вызывать восхищение, как Афродита – совершенство, вышедшее на берег из пены морской.

5. Мистика и Альберто Тозо Фей

«Легенды представляют собой самую раннюю форму поэзии».

Питер Акройд

Мистическая дверь

Мистика – ее вторая кожа, легенды – альтернативная история, а тайнами пропитан весь воздух Серениссимы уже несколько веков подряд. Предания, поверья, сказки впечатаны в стены ее кирпичных узких переулков, эхом отскакивают в каменных дворах с колодцами, а пустые набережные, где гулко гуляет ветер, рисуются идеальными сценами для постановки народных поверий из далекого полумифического прошлого.

Мистика полноправно правит Венецией, внося долю чуда в каждый новый день, играя событиями, людскими судьбами и необузданными стихиями. Вода, тишина, история, рефлексы отражают предания о неупокоенных душах, призраках, про`клятых палаццо и всепоглощающей любви, оказавшейся сильнее фатума и смерти. Отрицать бессмысленно: в этих легендах и мистериях незримо прячется душа Венеции – самого загадочного города на планете.

И с кем же обсуждать тонкие материи, как не с любителем сказаний, известным в Италии и России писателем Альберто Тозо Феем, венецианцем по рождению, духу и призванию.

– Поговорим о тайнах? – улыбается мне Альберто – приветливый, открытый, воспитанный человек без пафоса и давления от заслуженного статуса популярного в мире писателя. Мы усаживаемся на диване в роскошном палаццо Ка Сагредо на Большом канале, где встретились в день презентации его нового проекта, традиционно посвященного Венеции. Альберто как истинный итальянец заказывает кофе и среди парчи, фресок и достопочтенной обстановки медленно, c интонацией начинает рассказывать: – У Серениссимы тысяча лиц. Одна ее часть солнечная, открытая, яркая и радостная. Имеется и другая: отстраненная, манящая, темная и меланхоличная, если хотите. В их единстве заключается очарование. Несмотря на то что я много пишу о мифах и легендах, тем не менее не даю им оценку и не ставлю целью объяснить природу этих явлений. Моя функция исключительно литературная – рассказать публике истории, донести информацию как писатель, а верить в них или нет – это решает уже тот, кто читает. Задача раскрыть город с мистической стороны и влюбить в Венецию, ведь она моя мать.

Альберто родился в квартале Каннареджо – это один из самых спокойных и тихих районов города. По иронии судьбы именно в нем он живет в настоящий момент. Привлекает автора безмятежность, задумчивость и обилие дворцов, площадей и мест, окутанных тайнами и загадками. Притом что появился на свет будущий писатель в Венеции, до тридцати четырех лет его жизнь была целиком и полностью связана с островом стеклодувов Мурано.

– Это может удивить, но я из потомственной семьи мастеров, производивших великолепное стекло – гордость и достояние республики, – добродушно рассказывает Альберто, потягивая эспрессо из небольшой чашки. – Первые зафиксированные упоминания о моих предках относятся к 1351 году, это спустя шестьдесят лет после грандиозного переезда индустрии из Венеции на Мурано. Все мужчины до меня шли в вековую профессию, особенно выделился дед – он работал в так называемой «Кузнице Ангелов» – проекте середины прошлого века, объединившем знаменитых художников Пабло Пикассо, Шагала, Ле Корбюзье для создания шедевров из стекла. Идея принадлежала Эджидио Костантини, а сама деятельность попала под крыло великой американской ценительницы искусства Пегги Гуггенхайм. Такие вещи, несомненно, накладывают отпечаток на формирование личности.

Конечно, расти в творческой атмосфере – волшебно. Жить среди огня и воды для юного и пытливого отпрыска – привилегия. Традиция, красота, стекло проникают, заполняют ДНК, становятся частью тебя не только физически или в виде материи вокруг, но и занимают ум и душу.

Несмотря на все это, жизненный путь Тозо Фея оказался другим. К счастью, давления от родственников не последовало, и ему не только предоставили свободу, но и поддержали решение идти в новом для семьи направлении. Однако стоит отдать должное Мурано – взросление на острове определило характер, темперамент, увлечения и помогло Альберто стать тем, кем он является сейчас.

Ведь помимо феерии огня, воды и всех видов искусства, островную жизнь дополняли истории, легенды, сказания, услышанные от бабушек, дедушек, дальних родственников, друзей, знакомых, пожилых людей с большим опытом за плечами. Они рассказывали детям, зачарованно слушавшим их с горящими глазами, о мифах из глубины веков, сплетающихся воедино с Серениссимой, лагуной, ее жизнью и дыханием.

Иногда предания виделись нереальными, иногда имели под собой подтвержденные исторические факты, но фольклор во всей своей яркости и великолепии отпечатался в сердце Альберто и остался с ним на долгие годы.

В университете, склоняясь над книгами о Венеции, будущий литератор осознал, что загадочные тайны из муранского детства, окутанные флером магии, практически не присутствуют в литературе, мало того – их больше никто не рассказывает. Даже друзья и сверстники в Венеции не имели понятия о легендах, связанных с их родным городом, а традиция слушать истории и передавать их из уст в уста исчезла.

– Когда я уяснил это, то решил собирать, записывать то, что помню, – признается Альберто. – Даже не для книги, а для того, чтобы просто сохранить услышанные рассказы. Ведь это часть живой памяти, дух самой Венеции. Помню, как сел за компьютер, открыл файл и начал писать. В тот момент мне двадцать три года, совсем юнец. Затем я интервьюировал венецианцев, островитян, людей, которые могли вспомнить что-то из культуры, бытовавшей в моем детстве. Конечно, последовала работа и с архивом, ведь иной раз рассказ связан с эпохальным фактом, его породившим. По сути, я занимался проверкой и реконструкцией. В результате 2000 год стал для меня знаменательным – вышла первая книга о Венеции и ее тайнах. Она переведена в том числе и на русский язык, до сих пор пользуется популярностью и переиздается. Меня, как автора, этот факт несказанно радует.

Та книга изобилует баснями о духах, таинственных фактах, мистических явлениях, фантастических историях. Все они о паранормальной реальности, иллюзорном мире, иных измерениях, которые невозможно пощупать и проверить на подлинность с помощью привычных доказательств. При этом венецианские небылицы из недр прошлого – часть культурного кода города, его идентичность и корни.

– Даже если я записываю рассказ о привидениях, то не ставлю задачи разобраться, правда ли это произошло. Как писатель я беру информацию и доношу ее, – поясняет Альберто. – А потом, если мы зададим банальный вопрос, что такое призрак, то поймем, что он не настолько прост и элементарен, как может показаться на первый взгляд.

Так что же это? Дух умершего? Может, мираж? Кажущаяся видимость, не существующая в действительности? Проекция ума? Или коллективная галлюцинация, если видят и слышат одновременно несколько людей? Возможно, это форма энергии, оставшаяся в мире после некоего трагического события на земле?

Ни одна из версий не исключает других. В каждом индивидуальном случае объяснение может оказаться своим. Лично меня волнует литературное и культурное влияние явления на жизнь и общество. Более того, не всегда подобные легенды – миф. Например, два десятка лет назад с моей знакомой произошла история, взволновавшая меня до глубины души. В тот момент я поверил, что Венеция – мистический город.

На Большой канал выходит своим фасадом палаццо Грасси, построенное в XVIII веке рядом с площадью Сан-Самуэле и улицей Малипьеро – местом, где появился на свет Джакомо Казанова – яркий, интеллектуальный, страстный венецианец, не нуждающийся в представлении.

Дворец принимал экспозиции, там и сейчас есть залы для выставок, книжный магазин, вся необходимая инфраструктура. В основном в палаццо работали девушки разного возраста, но у всех имелась одна загадочная общность: представительницы прекрасного пола слышали голос, зовущий их по имени, при этом никого из плоти и крови рядом не наблюдалось. Зов ощущался совсем близко, фактически около уха, а голос безошибочно знал имена тех, к кому обращался. Но как ни оглядывались испуганные работницы, как ни искали по залам, источник таинственного шепота обнаружить никогда не удавалось.

Моника – знакомая Альберто – тоже стала свидетельницей фантастического происшествия. Однажды женщина была в зале совершенно одна. «Моника!» – услышала она рядом с собой, словно кто-то приблизился к самому уху. Вокруг никого, зал пуст и безлюден – до открытия оставалось несколько минут. «Наверное, почудилось, – подумала она. – Надо будет выспаться и отдохнуть».

Через несколько дней история повторилась. На этот раз Моника с коллегой перед началом смены раскладывала издания в книжном отделе того же палаццо. Посетителей еще не было.

«Моника», – снова донеслось до девушки. Она оцепенела, застыла на месте и боялась даже пошевелиться. Коллега заметила смятение и поняла, в чем дело: «Тебя позвали по имени? Это случается со всеми женщинами, что работают здесь. Исключений нет».

Моника хоть и была до смерти напугана, но почувствовала облегчение – значит, с ней все в порядке, слуховые галлюцинации отсутствуют и она часть странного общества под эгидой призрака, запоминающего имена работниц и желающего с ними пообщаться.

Популярная в народе легенда гласит, что всех окликает дух девушки, умершей в палаццо Грасси при загадочных обстоятельствах. Неизвестно, что именно стало причиной ее кончины – суицид или несчастный случай, убийство или личная трагедия, но дама решила остаться в его стенах и звать по именам девушек, что окажутся по соседству с ней.

– Я был поражен повествованием Моники, – Альберто даже поменялся в лице, рассказывая о случившемся. – Конечно же, мне захотелось больше узнать об этом, обратиться к историческим подробностям и раскрыть секрет, что за таинственная незнакомка шокирует перепуганных особей женского пола на Большом канале. Я отправился в самую крупную библиотеку Венеции – Марчиана.

Ее фонд, собранный за века деятельности, огромен. Ищу информацию, выбираю книгу, заполняю требование и отдаю библиотекарю – стандартная процедура. Через несколько минут появляется человек и сообщает, что книгу выдать не получится, она утеряна. Видимо, кто-то перепутал и не положил ее на отведенное место, таким образом, обнаружить интересующий экземпляр получится только в результате следующей инвентаризации.

Я невероятно расстроился, ведь подобный случай произошел впервые за многие годы моей длительной практики. Решаю попытать счастья в другой известной библиотеке города – Кверини Стампалья. Между ними небольшое расстояние – всего десять минут пешком. К счастью, обнаруживаю в списках материалов ту же книгу, что хотел взять в Марчиана. «Удача определенно мне сопутствует», – думаю я. Снова заполняю требование и отдаю его в надежде уже через несколько минут заполучить нужную информацию в свои руки. Но через некоторое время передо мной появляется недоуменный библиотекарь с извинениями. Книга исчезла, на месте в секции ее нет. Работники надеются обнаружить ее во время следующей большой проверки.

Это явно знак, ниспосланный свыше. Пришло осознание, что призрак девушки не желает, чтобы я узнал ее имя, и всячески останавливает попытки разобраться. Тогда я пообещал, что расскажу об этом случае в своих материалах, но не буду вдаваться в подробности. И раз она не хочет, чтобы люди знали имя, то сохраню тайну из уважения к ней и ее воле.

Рассказ напечатали, он увидел свет, я сделал все как и обещал. А через некоторое время после этого в руки попала долгожданная книга, утерянная в обеих крупных библиотеках Венеции. Мистерия оказалась раскрыта, сейчас я знаю, кто эта женщина. Но я обещал молчать, поэтому ни при каких обстоятельствах не произнесу имя таинственной незнакомки. Слово джентльмена.

Альберто собирает такие истории и, как жемчужины, нанизывает на длинную нитку своих повествований, затем превращающихся в книги. Писательство – его страсть, получившая развитие в виде работы журналиста в старейшей и самой знаменитой газете Венеции Il Gazzettino, а затем и на телевидении. Сейчас Тозо Фей, помимо написания книг, читает лекции, проводит мероприятия. Ни одно крупное событие Венеции не обходится без его личного участия. Все потому, что он не хоронит Серениссиму и верит в ее будущее.

– Да, город переживает непростые времена, особенно в социальном плане, – признается с грустью Альберто. – Он очень отличается от того, что было даже тридцать или сорок лет назад. Явно требуются серьезные, ответственные решения. Венеция живет туризмом, но он истощает ее. Хорошо бы организовать все грамотно, чтобы в городе появилась и другая работа, а она смогла бы, в свою очередь, привлекать новых жителей. Ведь где есть возможность зарабатывать, туда и едут, те города растут и процветают. В любом случае даже сейчас я не могу назвать Светлейшую умирающей или исчезающей. В культурном смысле Царица Адриатики весьма активна: биеннале, кинофестиваль, много разных инициатив. Я это люблю и всячески поддерживаю.

Но иногда в поисках тишины и уединения устремляюсь в истинно мои венецианские места. Одно из них – площадь Санти-Джованни-э-Паоло. Там я пью кофе за столиком на улице, наблюдаю за жизнью, любуюсь красотой, слушаю звуки – как бегают и играют дети, спешат мимо прохожие, болтают старики. Тут стоит прекрасная готическая церковь Святых Иоанна и Павла, ее часто называют просто Сандзаниполо, венецианцы любят искажать названия. В соборе хранятся произведения искусства и похоронено несколько десятков дожей, поэтому значимость места для Венеции весьма высока.

На площади, помимо этого, заметен светлый резной фасад скуолы Гранде-ди-Сан-Марко – одной из самых крупных, влиятельных и богатых в республике. Наконец, ансамбль дополняет памятник мастера Андреа Верроккьо. Именно он стал учителем, которого превзошел ученик – гений Леонардо да Винчи. Изобразил знаменитый скульптор кондотьера Бартоломео Коллеони – сурового, одиозного и сказочно успешного военного мужа, состоявшего на службе у Венецианской республики и сделавшего головокружительную карьеру на зависть многим.

Надо сказать, что памятник здесь стоит не просто так: Венецию с уроженцем Бергамо связывал договор. Бартоломео оставил Серениссиме свое огромное состояние в обмен на обещание статуи в честь него перед Сан-Марко. Конечно, Коллеони имел в виду базилику святого покровителя города – Евангелиста Марка. Но венецианцы не планировали в столь торжественном месте воздвигать какие-либо монументы, тем более в честь военного, пусть даже богатого и именитого.

После кончины командующего соглашение надлежало привести в исполнение, и изворотливые горожане придумали хитрый ход. Памятник Бартоломео Коллеони поставили перед Сан-Марко, вот только не у главной базилики в центре города, а у фасада скуолы Гранде-ди-Сан-Марко на площади Санти-Джованни-и-Паоло в совершенно другой части Венеции – в квартале-сестьере Кастелло. Наверняка Бартоломео не пришел бы в восторг от подобного отношения, но обещание дипломатическим образом оказалось выполненным, а унаследованные от кондотьера средства благотворно сказались на бюджете республики. У памятника любят договариваться о встречах. Например, Джакомо Казанова назначал у постамента Коллеони свидания загадочной девушке с инициалами М. М. Она была одним из самых больших увлечений его жизни.

Где еще бываю? Не могу не упомянуть мой Каннареджо и вытянутую угловатую площадь Кампо-дей-Мори. С ней тоже связан ряд легенд, а в округе сосредоточены дворцы с загадочными историями и великолепные церкви. Тут есть дом Тинторетто с прилепленной к нему сбоку мастерской, где он создавал шедевры, поражавшие воображение современников, палаццо с верблюдом, таящее историю любви и мистического полтергейста, церковь Мадонна-дель-Орто, прихожанином которой являлся Тинторетто и где мастер нашел свое последнее пристанище. Я вспомню и секретную статую проклятого апостола на фасаде, и визит ведьмы в дом художника… Здесь каждый камень говорит с тобой, достаточно лишь обратиться в слух и следовать за повествованием.

Еще люблю теряться в отдаленном районе Кастелло, среди его улиц и каналов, гуляя рядом с величественным Арсеналом или эффектными церквями, некогда игравшими весомую роль в жизни республики. Каждый кусочек Венеции уникален и любим, но удивителен и мир лагуны – недооцененный, пустынный, тихий, переливающийся и не менее загадочный. Там свое царство и свои тайны.

Например, когда подъезжаешь на поезде, то взгляду открывается небольшой заброшенный лесистый остров слева – Сан-Секондо. Его первое название – Сант-Эразмо, а образ главного для церкви святого долгое время слыл почитаемым среди рыбаков и людей, связанных с морем. Современное название появилось в XIII веке тоже в честь святого – на этот раз Секондо. Некогда здесь красовались монастыри. Приезжали монахи из разных конфессий. Крошечный участок суши полнился легендами и оказался даже связан с военными событиями. Не зря рядом монумент с пушками, они тоже бросаются в глаза, когда едешь на поезде в Венецию.

Но лучше изучать острова на лодке. В такие моменты всегда случаются открытия. Новые истории, места, осознания, а иногда даже неожиданные находки. Например, раньше во время охоты с луком для удобства использовали не стрелы, а мячи. Их я периодически нахожу среди воды, тины и песка – так ведется увлекательный диалог с прошлым и памятью Венеции, так Светлейшая разговаривает со мной.

Но как бы хорошо я ни знал ее, всегда остается загадка.

Поймать, ухватить, подчинить Серениссиму невозможно. Стать обладателем своенравной Царицы не получится. Венеция, как истинная женщина, не будет твоей до конца. Что-то незримо постоянно будет ускользать из-под контроля, манить и прельщать. В этом не только очарование, но и сила, пьянящая привлекательность, которая заставляет людей рваться в ее объятия снова и снова. Не зря, по одной версии, в названии города заложены пророческие латинские слова, определяющие суть и магию места – Veni etiam, что переводится как «возвращайся еще».