Текст книги "Bella Венеция! Истории о жизни города на воде, людях, случаях, встречах и местных традициях"

6. Скуолы и Тинторетто

«Человек, который читал, грезил, который знает историю того города, куда он приехал, человек, пропитанный мнениями всех тех, кто посетил этот город раньше него, – этот человек приезжает с почти готовым впечатлением: он знает, что ему надо любить, что презирать, чем восхищаться».

Тициано Скарпа

Венецианские окна

Скуолы – настоящие венецианские сундуки с сокровищами. Переполненные богатствами, заполненные шедеврами, поражающие роскошью отделки даже искушенного посетителя. Помещения с масштабными фресками, позолоченной резьбой, темным деревом, эффектными деталями, широкими лестницами, собранием драгоценных реликвий, просторными залами, великими именами в истории и загадочной тишиной.

С их стен смотрят святые в массивных рамах, покрытых сусальным золотом, потолки изобилуют медальонами, а полы удивляют мраморными, многоцветными, причудливо выложенными орнаментами.

Когда-то скрытые жемчужины предполагались для услады глаз определенного ограниченного круга людей, но сейчас редкие шаги доносятся из пустых комнат с экспонатами, вызывающими у музеев жгучее желание обладания и зависти. Так кто заправлял здесь?

Когда-то они пользовались влиянием и уважением, а на значимые городские праздники гордо выпускали своих участников в специальных отличительных костюмах с личной символикой для украшения шествия на площади Сан-Марко. Это давало определенный почет и статус.

Место объединения и общения, фактически музеи, для которых творили великие живописцы Светлейшей, и они же наиболее неизвестные для современных путешественников достопримечательности Венеции, название которым скуолы.

– С моей точки зрения, феномен идет еще со времен далекой Византийской империи. Возможно, есть греческие и латинские корни, – объясняет мой собеседник – Никола Бергамо – историк, преподаватель, специалист по Византии и участник одной из самых крупных нынешних скуол – Сан-Рокко. – На итальянском это звучит как «школа», но по факту не имеет ничего общего с привычными нам образовательными структурами для детей и молодежи. Скорее, объединение братьев, чем-то похожее на гильдию, в сердце которой главное место занимает религия. Это не столько союзы или ассоциации, сколько именно братства. Я особенно подчеркиваю данный термин.

На зыбких почвах Венеции скуолы обосновались во времена Средневековья и постепенно превратились в настоящие форты собранности, коллективности, искусства. Независимые от государства, но ревностно привязанные к церкви. Каждая выбирала себе святого и, помимо основного помещения для собраний, располагала храмом для литургических торжеств и месс.

Имелась и специализация. Скуолы могли быть привязаны к районам или профессиям и принимать в свои ряды представителей определенной деятельности. Существовали скуолы парфюмеров, сапожников, резчиков, парикмахеров, медиков и прочие.

Национальный признак также наличествовал. В Венеции до сих пор сохранилась скуола для жителей Далмации, созданная в честь святого Георгия, хранящая живопись легендарного художника Витторе Карпаччо, любовно и детально донесшего сквозь века историческую Венецию, ее мосты, архитектуру, костюмы, праздники и события.

Украшение данных объединений – особый предмет для гордости. Скуолы соревновались между собой и привлекали, сообразно имеющимся ресурсам, наилучших творцов своего времени. Создать заметное произведение искусства во имя своего святого и для родной ассоциации – заветная мечта большинства.

Фортуна же благоволила самым крупным и состоятельным – Сан-Марко, Мизерикордия, Сан-Джованни-Эванджелиста, Карита, Сан-Теодоро, Кармини, Сан-Рокко. Для них творили небожители художественного Олимпа республики – Тинторетто, Тициан, Тьеполо, Виварини, Сансовино, Ломбардо, Беллини – живописцы и архитекторы, без которых немыслимо даже на миг представить себе искусство Италии.

Помимо этого, авторитет скуол в обществе оставался достаточно высоким и значимым. У них имелись свои политические взгляды и интересы, влияние на горожан. Это центры культуры, религии и общественной жизни, опирающиеся на крепкую веру, но не подвластные напрямую официальным властям.

Несмотря на прекращение деятельности большинства объединений во времена Наполеона, великолепные здания и их шедевры в городе сохранились. Однако среди нескольких сотен скуол, функционировавших некогда в Венеции, сейчас доступны в качестве музеев менее десятка.

К счастью, зачастую музейная деятельность – не единственный способ выживания в современном мире. Ряд скуол умудрился сохранить свою изначальную суть – быть братством, местом встречи людей со схожими взглядами и интересами.

– Я с удивлением обнаружил факт существования скуол в наше время, – продолжает Никола. – Это произошло в 2009-м, когда я переехал в Венецию с ее островной части – Местре. В тот год я женился. Особый интерес представляла для меня скуола Сан-Рокко – крупнейшая во времена республики и наиболее красивая благодаря самому большому в мире собранию картин эмоционального Тинторетто. Все его работы остались, их не вывезли в другие страны и музеи. Причина в том, что господин художник создал произведения огромного масштаба и транспортировать их казалось весьма неудобным.

Как бы то ни было, я подал заявку на вступление и с тех пор уже более десяти лет состою в братстве Святого Роха – влиятельной скуоле, олицетворявшей собой Венецию.

Она появилась в XV веке, а через столетие удостоилась статуса Большой – Гранде, то есть наиболее престижной. Большие отличались влиянием, богатством, размерами, статусом участников. Малые считались скромнее по всем параметрам.

На момент признания в Сан-Рокко насчитывалось несколько сотен братьев, а один из них прославил ее своим именем и шедеврами – это Тинторетто, яркий живописец с непростым характером, но неподражаемым талантом.

Его настоящее имя Якопо Робусти. Первенец в семье, где затем появилось еще двадцать братьев и сестер. По этой причине детство неординарного художника не назовешь беззаботным. Прозвище Тинторетто, закрепленное в веках, означает «маленький красильщик» и происходит от деятельности многодетного отца. Тот именовался tintore и занимался окрашиванием тканей.

Особый стиль в творчестве будущего гения сформировался благодаря двум величайшим деятелям Возрождения, вызывавшим восхищение и трепет. От каждого он позаимствовал лучшее. «Рисунок – как у Микеланджело, колорит – как у Тициана», – гласила надпись, якобы находившаяся в его мастерской.

Любопытно, что одного из кумиров он не только застал в живых, но и удостоился чести быть его учеником. К сожалению, всего на десять дней. Почивающий на лаврах Тициан, принявший юное дарование, увидел колоссальный творческий потенциал Якопо. Это могло спровоцировать ревность. Возможной виной расставания двух светочей искусства стала разница в стилях или конфликт характеров: нрав Тинторетто считался притчей во языцех.

Тем не менее техника Якопо достигла невероятных высот. Таких, что сам великий Тициан видел в нем серьезного конкурента и неповторимого живописца, которого исследователи в дальнейшем признали последним из выдающихся художников Возрождения. По сути, страстный, блистательный всплеск светотени, драматичной динамики и закрученных эффектных композиций «Маленького красильщика» ознаменовал собой одновременно пик и красивое окончание бесподобной эпохи торжества живописи в Венеции.

«Подлинный преемник искусства Микеланджело», по словам австрийского историка Макса Дворжака, достиг своего апофеоза в Сан-Рокко. Взаимодействие же с этим объединением началось весьма оригинальным образом. Как раз в духе Тинторетто.

В 1564 году правление братства объявило конкурс на украшение здания. Желающими оказались многие видные мастера, в том числе Паоло Веронезе – еще один признанный титан венецианской школы живописи. Однако всех участников обошел Якопо, прибегнув к хитрой уловке.

Пока конкурсанты выполняли эскизы, затребованные комиссией, Тинторетто произвел замеры потолка, где должна была располагаться будущая картина, и принялся творить. В отличие от остальных он не стал уделять внимание небольшим подготовительным наброскам, а сразу принялся писать полотно «Святой Рох во славе» в сложном ракурсе по требуемым размерам панели. Готовая работа оказалась тайно размещена художником на потолке, что стало сюрпризом в дальнейшем.

Когда заказчики собрались в этом зале и спросили, что Тинторетто представит на их суд, он просто указал пальцем наверх, устремив глаза заседающих на предварительно закрепленную картину. В ответ естественным образом вырвалось удивление и некое возмущение: готовый образ никто не требовал, согласно конкурсу, от участников ожидали только эскизы. На это маэстро ответил, что методы его работы таковы, иначе он не умеет.

Если участники братства не смогут оплатить его труды, то Якопо великодушно подарит свое полотно, чтобы разрешить возникшую деликатную ситуацию.

Финальный аккорд истории прозвучал в пользу живописца. Скуола Гранде-ди-Сан-Рокко не только приняла образ своего покровителя, но и завершила объявленный конкурс, заключив с Тинторетто договор на дальнейшее создание полотен.

Союз мастера с организацией давал ему стабильную, хоть и не особенно высокую ежегодную выплату. Но зато гарантировал отсутствие конкуренции и возможность сполна реализовать дерзкие творческие замыслы. Их свидетелем станет каждый, кто перешагнет порог скуолы и своими глазами увидит невероятно смелые и острые композиции, рассказывающие историю Ветхого и Нового Завета.

В итоге большая часть жизни находчивого творца оказалась связана с залами могущественного объединения во имя святого Роха – и как участника братства, и как художника, занимавшегося внутренним убранством.

– Интересно, что раньше в скуоле могли состоять только мужчины, – указывает Никола. – Но со временем этот пункт в своде правил упразднили. Так что дамы при желании могут пополнить наши ряды. Правда, для этого требуются некоторые обязательные условия.

Потенциального участника должны представить два человека, уже состоящие в объединении. После этого его имя вносится в список ожидания. Далее идет процедура утверждения.

Желающему стать частью Сан-Рокко обязательно обладать рядом характеристик. Для начала родиться в Венеции.

Либо проживать в городе, даже если он появился на свет в другом месте. И наконец, работа и деятельность должна быть связана с Венецией. Такая географическая привязка не случайна – скуола тесно связана с городом, того же она требует и от своих членов.

Еще важный момент – быть христианином и предоставить католический сертификат, полученный от священника в своей церкви, ведь Сан-Рокко – религиозное общество. Весьма значим моральный аспект и репутация кандидата: состоять в ассоциации невероятно почетно и ответственно.

При этом люди из общины живут обычной мирской жизнью, имеют семьи и никаким дополнительным религиозным ограничениям не подвергаются. Единственный лимит – возраст. В скуолу не могут попасть те, кому еще не исполнилось восемнадцать лет.

Конечно, в Сан-Рокко очень рады молодежи, но большая часть участников – люди за шестьдесят пять. Это связано с тем, что в Венеции преимущественно пожилое население. Однако деятельность скуолы, несмотря ни на что, идет вперед.

Ее функционирование связано с мессами в собственном храме, собраниями в исторических залах со старинной отделкой, культурной деятельностью, выставками и конференциями. Отсюда идет еще одно пожелание к участникам – понимание искусства. Это помогает разбираться в реализуемых проектах и богатейшем художественном наследии скуолы, доставшемся от предыдущих поколений. Каждый вкладывается в общее дело по силам.

– В тяжелые времена пандемии я выступал волонтером в нашем храме, – вспоминает Никола. – Одновременно был и гидом, рассказывающим посетителям об интересных объектах, например, картинах Тинторетто, посвященных истории святого Роха, и смотрителем, отвечающим за их сохранность. Это делалось, чтобы скуола оставалась открытой, ведь она живет благодаря входной плате за визит. Правда, то не единственный источник дохода.

Когда-то в собственности имелась недвижимость, отмеченная на фасадах символикой с буквами SR (San Rocco), там располагались классы. Их ремонт и содержание требовали средств, в связи с чем братство поэтапно распродавало здания и в результате оставило себе небольшую часть от изначального количества. Их сдают в аренду на льготных условиях определенным нуждающимся группам.

Есть, конечно, обязательные годовые взносы от участников, у них до сих пор старинные названия – луминарии, что означает «светила», «иллюминации». И первый взнос от новых членов, успешно вошедших в конгрегацию. Именно это исторически держало Сан-Рокко на плаву с момента основания в эпоху Возрождения.

– Помогали и пожертвования от аристократов, состоящих в братстве, – продолжает Никола. – Венеция и Европа, страдавшая от суровых волн уносящей жизни чумы, видели в Рохе своего небесного заступника и помощника, а потому благодарность ему считалась вполне уместной. При жизни этот человек исцелил много больных. Молитвы ему регулярно возносили в храмах и простолюдины, и аристократы. Среди нас – а в сообществе сейчас более ста человек – патриции тоже есть. Но их намного меньше, чем раньше.

Впрочем, искры радости пробиваются даже в тяжелые моменты для человечества. 16 августа ежегодно проводится праздник, посвященный Роху. Это главное мероприятие для скуолы, прославляющей одного из самых почитаемых святых латинян. В Венеции собирается большое количество гостей, а Сан-Рокко навещают патриарх и мэр города. Помимо службы и радушных празднований, день завершается большим концертом для ценителей прекрасного. Так что даже в самые непростые времена есть место маленьким чудесам.

– Недавно в моей жизни как раз произошло одно из них. Удивительное и неожиданное открытие, – улыбаясь, делится Никола. – По иронии судьбы оно тоже связано со святым Рохом.

На семейной вилле случайно нашли полотно, принадлежавшее моему далекому предку в XVI веке. Как раз на тот момент приходилось наиболее яркое развитие скуолы Гранде-ди-Сан-Рокко в Венеции. Мой родственник заказал его художнику – Франческо Пагани. Его имя на слуху – в некоторых городах он расписывал домские соборы, создавал алтарные образы, что говорит о мастерстве и славе.

Заказать картину в то время значило основательно вложиться. Создание произведений имело высокую стоимость. Это определенный вклад в культуру, показатель веры.

Интересно, что мой прапрадед Андреа Бергамо пять столетий назад попросил изобразить на полотне не кого-нибудь, а святого Роха!

Это значит, что семья связана с ним уже долгое время, а я, интуитивно вступая в братство, об этом даже не догадывался!

Обрадованный этим фактом, планирую представить картину в скуоле и вместе с искусствоведами разобрать ее на публике. Наверное, в этот момент мой предок будет очень счастлив. И тем, что произведение обретет спустя годы забвения своих зрителей, и тем, что взаимодействие нашего рода со святым Рохом чудесным и необъяснимым образом продолжается, несмотря ни на что.

7. Венецианские маски, любовь и «Жизнь других»

«Сентиментальность, враг истинного чувства, прекрасно подходит городу, предпочитающему носить маски».

Питер Акройд

Венецианские маски

Чтобы продолжить дальнейший путь, придется переместиться в мрачные венецианские тюрьмы. Те самые, при Дворце дожей, что соседствуют с резным белокаменным мостом Вздохов, вызывающим придыхание у путешественников сейчас и ужас у жителей республики в прошлом.

Мест для заключения несколько. Часть располагается через канал от главной резиденции правителя и выходит воротами на набережную Рива-дельи-Скьявони. Это так называемый Тюремный дворец – эффектное двухэтажное здание с портиками и колоннами, об исправительной функции которого с первого взгляда догадаться непросто.

Держать преступников в нескольких метрах от Дворца дожей Светлейшая Республика Святого Марка считала верным, надежным и обоснованным ходом. Дескать, пусть лучше будут под боком, на глазах да под строгим присмотром в самом защищенном месте столицы. И дело не в том, что в застенках томились отъявленные злодеи, убийцы и маньяки. Страшнее были другие обитатели тюрем – интеллигенция, нашедшая смелость иметь отличное от правителей Венеции мнение или создать своим поведением общественный резонанс.

Помимо Тюремного дворца в запасе у Серениссимы имелись бесчеловечные «свинцы» и «колодцы» с невыносимыми условиями содержания. При этом находились казематы в самом Дворце дожей – месте, ставшем квинтэссенцией государственности, искусства, роскоши, изобилия и триумфа, с шедеврами Тинторетто и Веронезе, почетными делегациями со всего мира и высокопоставленными чиновниками. В тесном соседстве с золотом, помпезностью и великолепием наверху под крышей и внизу в подвалах республика создала филиалы ада на земле, где безысходность, боль и тоска заставляли терять рассудок от подступающего ужаса и неизбежности собственного конца.

«Свинцы» получили название по свинцовым листам, которыми покрыта кровля палаццо Дукале. Сюда направляли тех провинившихся преступников, чьи дела не стоило предавать широкой огласке. Самым знаменитым гостем застенков под крышей стал Джакомо Казанова – единственный человек за всю историю Венеции, сумевший безнаказанно покинуть место заточения и разболтать об этом всему миру. Но до скандального побега соблазнитель успел сполна хлебнуть всех тягот тюремной жизни.

Мучения в «свинцах» начинались с приходом жаркого сезона, когда покрытие нагревалось, превращая камеру в расплавленную высокой температурой комнату пыток. К этому добавлялись укусы комаров, зловонные запахи, крысы и зуд по всему телу. Но даже в таких условиях жители «свинцов» считали себя баловнями судьбы по сравнению с несчастными, кому республика уготовила «колодцы».

Это вытянутые подземные камеры, тесные, темные и низкие. Давящий полукруглый свод не давал там возможности вытянуться во весь рост. Название закрепилось из-за влажности, приходящей через отверстия воды в результате наводнения, и формы, напоминающей могилу. Отсутствие окон и света лишало контакта с внешним миром. Преступник будто погружался в небытие, не знал о времени суток, погоде, происходящих событиях. В такой потерянности заключалась часть мучений, ведь в «колодцы» направляли приговоренных к смерти преступников, осужденных среди тьмы и сырости прозябать до конца дней, сражаясь за скудную трапезу с откормленными тюремными крысами.

Однако наше повествование связано с менее драматичным местом – тем самым Тюремным дворцом.

В одной из камер на стене выцарапано имя – Авогадро Галассо – и дата – 1565 год. Ее и сейчас можно разглядеть, если отправиться на экскурсию по палаццо и местам лишения свободы в нем.

– Я покрылся мурашками, когда увидел это, – рассказывает Джорджо Галассо – венецианец, мастер по изготовлению масок, чья знаменитая мастерская располагается в нескольких шагах от площади Сан-Марко.

Я посещал тюрьмы и остался под большим впечатлением от данного автографа. Не потому, что это однофамилец, тоже Галассо. Тогда стало очевидно, что передо мной послание от предка. Почему? Почерк на стене абсолютно идентичен моему – те же буквы, наклон! Как если бы я сам написал все это в камере! Конечно, я поспешил поделиться своим открытием с супругой. Первой ее реакцией стало: «Вот меня угораздило породниться с семьей уголовника!»

Однако то был не просто преступник.

В этих тюрьмах томились особые пленники – политзаключенные, люди по определенным причинам неугодные республике. Царица Адриатики в мгновение ока превращалась в суровую и безжалостную фурию, если находились те, кто шел против ее порядков и привычных вековых укладов. За это отвечал особый орган – Совет Десяти, надзиравший за заговорщиками, держащий под контролем тюрьмы, допросы и шпионажи, а также принимавший анонимные доносы от осведомителей.

Увидев автограф в тюрьме, Джорджо загорелся идеей воссоздать семейное древо и продолжил поиски. Интересную деталь он обнаружил благодаря знаменитому художнику Тинторетто: у живописца в записях фигурирует некий Микеле Галассо и 1580 год. То есть Авогадро и Микеле – современники. Но если первый смиренно царапал собственное имя в заточении на стене темницы, то второй блистательно поднимался по карьерной лестнице и состоял консулом в Совете Десяти – том самом, что ведал судьбами заключенных. Есть ли родственные связи между двумя господами, неизвестно. Тайна происхождения семьи Галассо тоже покрыта мраком. Однако факт, что род уже пять столетий связан с Венецией, не вызывает ни малейших сомнений.

Джорджо – тоже венецианец. Он разговорчивый, мудрый, с прищуром и оценивающим взглядом. В его глазах нет надменности или чувства превосходства. Скорее интерес, уважение и привычка анализировать: за годы деятельности перед Галассо прошли тысячи людей. А еще, затеяв с ним разговор, понимаешь, как повезло с собеседником, поражаешься глубине его знаний по истории республики, открытости миру и подкупающей эрудиции.

Будущий мастер родился на острове Джудекка. Произошло это дома при помощи повитухи. В 1957 году, когда Джорджо только начал свою жизнь, большинство родителей не спешили на роды в больницы и прибегали к услугам одной и той же акушерки. И эта сплоченность – одна из характеристик его молодости.

– Несмотря на то что в моем детстве Джудекка считалась не самым удачным местом из-за порта, остров представлял собой отдельный мир. Мы помогали друг другу, постоянно ходили в гости, все двери были открыты. Сейчас Джудекка преобразилась: много красивых палаццо, восхитительные виды, больше покоя. В то же время есть интерес у туристов. Мне приятно наблюдать такие трансформации, она значительно похорошела с 1960–1970-х годов, – подмечает Джорджо.

В то время развлечений у детворы было немного: игра в мяч на пустынных площадях, дворовые забавы, рыбалка да запретное купание в каналах. Иногда случались курьезные случаи, яркой вспышкой вносившие разнообразие в размеренную жизнь венецианцев. О подобных происшествиях еще долго потом судачили старожилы.

Например, однажды одноклассник Джорджо с острова Бурано принес в школу настоящий череп. Для мальчишек это стало главной новостью, оттеснившей на задний план все предыдущие интересы и разговоры. Как оказалось, виновник шумихи знал о существовании острова, где сохранилось старинное кладбище бедняков, скончавшихся от чумы. Бедолаг даже толком не хоронили: просто присыпали тела землей сверху, надеясь скрыть братскую могилу. Однако со временем и при участии воды природа обнажила ужасающую картину облезших скелетов и костей, а любопытные местные жители стали использовать черепа в качестве мяча для игры у дома.

Удивительно, что данный участок суши, затерянный среди островков, относящихся к Мадзорбо, даже сейчас ровно в таком же состоянии – придать земле должным образом останки несчастных больных не смогли даже спустя столетия после их трагической кончины.

Когда Джорджо стал взрослее, открылся дивный, мечтательный, серебристо-серый мир венецианской лагуны, куда он с друзьями отправлялся на лодке исследовать отмели, проливы, участки суши и каналы, известные своими мистическими легендами.

– Нас манили приключения и адреналин. Я даже ночевал на проклятой Повелье, связанной с карантином, больницей и домом престарелых. Говорят, там много привидений, да и история острова устрашающая. Бытует мнение, будто венецианцы ни под каким предлогом не отвезут туда. Я много раз посещал Повелью. Ничего необычного не заметил, ну разве что крыс, – делится со мной Джорджо.

Зато куда больше ему по сердцу юг лагуны в сторону Кьоджи. Движения в этих водах меньше, спокойствия больше, а водные трамвайчики вапоретто ходят по проторенным маршрутам, оставляя в стороне многие заливы и островки. Вода и небо практически сливаются на горизонте, выплывают один за другим клочки суши с разрушенными фортами и заброшенными покосившимися колокольнями, чайки парят над ровной гладью, разнообразя звенящую тишину и благородное безмолвие своими криками. В дымке вздымаются обветшалые венецианские дворцы со стрельчатыми арками у кромки воды, любующиеся собственным отражением.

В эти глухие места можно попасть только на лодке. Надо быть внимательным, следить за течением, а в случае чего надеяться только на себя, ведь зачастую вокруг никого. Среди серебристо-жемчужной неги лагуны встречаются дома для охоты и полуразрушенные хижины. В тех краях есть одно таинственное место, хорошо известное венецианцам, – дом семи мертвецов. От одного названия кровь стынет в жилах, однако стоит рассказать эту старинную страшилку, ставшую частью венецианских вод. Подобные постройки под названием «казон» использовали рыбаки, выбираясь в лагуну на промысел. Требовалось место, где есть возможность чинить сети и лодки, есть, спать, переводить дух после ловли. Однажды в такой дом заехали шесть мужчин и один мальчик. Взрослые уходили за рыбой, а подросток занимался хозяйством. В одно утро рыбаки обнаружили в воде утопленника, выловили его тело и погрузили на лодку, чтобы после трапезы отвезти труп в Венецию к Соломенному мосту, где по традиции оставляли мертвецов для опознания.

Вернувшись после улова, они не сообщили мальчику о находке, но он тем не менее заметил нового пассажира и поинтересовался, по какой причине гостя не приглашают к столу вместе со всеми. Тут рыбаки решили пошутить и предложили ребенку самому позвать его: «Это ленивый и глухой человек, – на ходу придумали объяснение они. – Дерни его как следует, чтобы разбудить. Мы не собираемся вшестером ждать этого господина до второго пришествия».

Мальчик отправился к лодке. Попыток разбудить загадочного гостя было предпринято несколько. После очередной он вприпрыжку вернулся и с довольным лицом начал накладывать еду в тарелку. «Гость проснулся и уже идет», – сказал он мужчинам. Озадаченные рыбаки испуганно переглянулись и застыли от ужаса. Мертвец вошел через дверь и занял место рядом с ними. В ту же секунду всех шестерых от страха хватил удар, а души улетели на небеса. Так за столом в домике на краю лагуны осталось семь мертвецов: один утопленник, больше не сделавший ни единого движения, и шесть рыбаков, решивших неудачно пошутить с самой смертью.

После этого место стало называться домом семи мертвецов. В честь той же семерки назван и одноименный залив. От дома осталась лишь груда камней, но память продолжает кружить над сверкающими водами лагуны, ни подтверждая, ни опровергая устрашающую мистическую легенду.

Однако самая большая страсть Джорджо Галассо не вдохновляющие исследования таинственных островов и загадочных каналов, а его деятельность – создание венецианских масок. Эту любовь он унаследовал от отца – капитана дальнего плавания, объехавшего за четыре десятилетия весь земной шар.

– Папа очень неравнодушен к маскам, он сам умеет их делать, это хобби. Более того, из своих путешествий он привозил диковинные экземпляры из разных стран. У нас дома настоящий музей масок со всего мира! Ему сейчас девяносто пять, он бы с удовольствием продолжал создавать их, но тридцать лет назад начались проблемы со зрением, что делает невозможным какую-либо работу.

Джорджо перенял мастерство от родителя и уже в двадцать один год почувствовал полную готовность работать самостоятельно. Через четыре года Галассо принял решение открыть собственную мастерскую. Он с упоением следовал зову сердца и получал удовольствие от работы. «Это она меня выбрала», – признается он.

Первая мастерская появилась на острове Лидо, куда Джорджо перебрался после женитьбы на местной девушке Даниэле. Ее, как и общих сыновей, Николо и Риккардо, он тоже обучил основам мастерства по изготовлению масок, передав страсть и любовь к творческому процессу.

Через какое-то время бизнесмен перенес магазин в Венецию, а с 2010 года занял престижную локацию на маленькой площади Сан-Дзулиан в нескольких минутах ходьбы от Сан-Марко. Чтобы дойти до царства масок, следует нырнуть на старинную торговую улицу Мерчерия, обычно многолюдную и суетную, через Часовую башню, а затем взять правее, чтобы упереться в светлый фасад церкви Сан-Дзулиан. Но я советую выбрать менее туристический путь. На площади Сан-Марко найти узкий переулок Сан-Бассо у площадки со львами слева от собора и идти все время прямо. Этот переулок незаметно перейдет в другой – с названием Спадариа, а тот, в свою очередь, приведет прямо к дверям мастерской.

Над входом темные деревянные балки – в этом здании с 1600 года располагались склады. Рядом типичный для площадей и дворов каменный резной колодец на возвышении, а еще ресторан, где частенько сидит сам Джорджо с сигаретой, посматривает на прохожих и окликает знакомых на венецианском диалекте – официальном языке Светлейшей. Компанию ему практически всегда составляет его старший сын Николо – рослый брюнет с отменным чувством юмора, ставший правой рукой маэстро в семейном деле. Свою первую маску наследник сделал в детском возрасте, она до сих пор, как дорогое воспоминание, висит в гостиной и является предметом гордости.

Николо легко застать за процессом декорирования и росписи, наблюдая через большое окно-витрину, украшенное масками разных типов, форм и размеров. Они пестрят яркими красками, пейзажами города, львами и типичными венецианскими элементами, украшены узорами, благородными трещинками-кракелюрами и горящим на солнце сусальным золотом.

Маски для Венеции – страсть. Самовыражение, свобода, собственный язык, понятный без слов. Их носили практически постоянно: в дни безудержного карнавала и после, когда веселье покидало городские закоулки и набережные. Впрочем, один из самых продолжительных карнавалов в истории длился почти год – ровно одиннадцать месяцев. Праздник стал обыденностью, привычкой, образом жизни – таинственным, искрящимся, порочным. Отказаться от пьянящей неузнаваемости, стирающей все социальные грани… Нет, такое испытание сладострастным горожанам оказалось не под силу.

Под маской положение в обществе, чины и должности исчезали. Испарялась сама личность и все привязанные к ней условности и обязательства. Аристократ и простолюдин, холостой и женатый, монах и развратник, бедный и богатый – их больше не существовало. Оковы ограничений спадали, а связи и поцелуи, невозможные до этого, с вулканической страстью накрывали город. Маска, всплывающие из глубины пороки и жажда развлечений – вот основная религия XVII и XVIII веков.

В дни карнавала она в сочетании с костюмом открывала двери на балы и званые приемы, доступ к высшему свету и сливкам общества. Маски красовались на лицах посетителей простых таверн и модных кафе, на врачах в больницах и продавцах за прилавками. В ней приходили на заседания суда, собрания и рынки. Есть данные, что некоторые маски делались из кожи, даря эффект обладания вторым лицом. Такой аксессуар не становился помехой для ласк, прикосновений и даже поцелуев. Конечно, ханжам в Республике Святого Марка в такие разгульные дни делать было нечего.