Текст книги "Королева Виктория"

Глава 13. Альберт наводит порядок

С уходом Мельбурна и Лецен принц Альберт стал для Виктории центром вселенной. «Они стали одним лицом, – писал Гревилл в 1846 году, – а поскольку он любит дела, а она – нет, вполне очевидно, что обязанности монарха выполняет именно он, хотя она сохраняет за собой титул. Он король во всех отношениях»[100]100
  Ibid. P. 174.


[Закрыть].

Политическое положение принца изменилось. После женитьбы он ратовал за нейтралитет монарха по отношению к обеим политическим партиям. Но, как выяснилось довольно скоро, на суждения Альберта наложила печать ревность к Мельбурну. Тори для него стали тем же, чем виги были для Виктории, – соратниками и лучшими друзьями.

В первую очередь принц наладил отношения с самым влиятельным тори – «железным герцогом» Веллингтоном. Во всей Англии не нашлось бы более неподходящего союзника для принца. Амурные похождения полководца были притчей во языцех, тем более что его любовницы отличались склонностью к эпатажу. Одна из них, куртизанка Харриет Уилсон, опубликовала скандальные мемуары о герцоге, а другая, полупомешанная леди Джорджиана Фейн, собиралась судить его за нарушение брачного обещания.

Но герою Ватерлоо прощалось многое, и даже моралист Альберт готов был дать ему карт-бланш. Дружба с Веллингтоном помогла ему снискать уважение в партии тори. В знак особого расположения Альберт назвал своего третьего сына Артуром в честь Веллингтона.

Еще удачнее складывались отношения Альберта с Робертом Пилем. В отличие от Виктории Альберт не придавал значения его застольным манерам. Зато он рад был побеседовать с сэром Робертом о сельском хозяйстве, античной литературе и политике, да вдобавок по-немецки – Пиль бегло изъяснялся на его родном языке. Альберт преподнес премьер-министру экземпляр «Песни о Нибелунгах» с дарственной надписью и приглашал его на охоту в Виндзор. Именно о таком отце – трудолюбивом, добродетельном пуританине – всегда мечтал Альберт. Гуляка Эрнст Кобургский ему в подметки не годился.

Роберт Пиль взялся за реформы, благо ему помогала феноменальная работоспособность. Он реформировал Банк Англии, улучшил условия работы на фабриках и в шахтах. Много споров в обществе вызвало введение трехпроцентного налога на все доходы свыше 150 фунтов в год. От подоходного налога не освобождался никто, включая королевскую семью. Виктории жаль было расставаться с деньгами, но она поддержала лучшего друга Альберта, и закон был принят большинством голосов.

Чтобы хоть как-то занять принца, премьер назначил его главой комитета по декорации интерьеров Вестминстерского дворца. Отстроенный по проекту Чарльза Бэрри и Огастеса Пьюджина после пожара 1834 года, дворец мог похвастаться богатой внешней отделкой, но внутри выглядел довольно аскетично. Комитету предстояло выбрать сюжеты для полотен и фресок, дабы отобразить историю Британии во всем ее величии. Назначение немца в качестве эксперта по английской истории поначалу казалось неуместным. Однако Альберт приятно удивил коллег наличием хорошего вкуса и, что самое главное, желанием приносить пользу.

Как организатору принцу не было цены. За одним назначением следовало другое, и вскоре комиссии, которые он возглавлял, исчислялись десятками. Альберт старался не пропускать ни одного заседания. Ирландский поэт Томас Мур был поражен, увидев принца-консорта в «Таверне франкмасонов», где проходил ежегодный обед Литературного фонда. Рядом с подгулявшими поэтами Альберт, серьезный как на похоронах, смотрелся весьма комично. А когда принц возглавил фонд по приобретению домика Шекспира и вложил в это предприятие 250 фунтов, журналисты «Панча» выразили надежду, что «купив дом Шекспира, он наконец купит какое-нибудь из его сочинений». Это был поклеп – Альберт читал Шекспира, хотя они с супругой недолюбливали классика за грубость.

Примкнув к филантропу лорду Шафтсбери, Альберт патронировал школы для лондонских оборвышей и бригады чистильщиков обуви, где дети могли совмещать учебу с работой. Он не был социалистом, но, как умеренный консерватор, считал, что беднякам следует оказывать помощь.

По заказу Альберта архитектор Гери Робертс построил несколько двухэтажных домиков в неоклассическом стиле, с двумя квартирами на каждом этаже. Ничего лишнего, очень практично и очень по-немецки. Вдохновленный примером принца, американец Джордж Пибоди, воротивший миллионами на Лондонской бирже, выстроил несколько кварталов с недорогими квартирными домами. Растроганная Виктория предложила филантропу рыцарство, но Пибоди отказался – иначе ему пришлось бы отречься от американского гражданства.

Но благотворительность лишь припудривала язвы общества. Чтобы их устранить, требовались крупномасштабные реформы.

Над Великобританией довлели «Хлебные законы», запрещавшие ввоз дешевого зерна из-за границы. Высокие цены на хлеб были на руку богатым землевладельцам, составлявшим ядро партии тори. Среди бедноты постоянно вспыхивали беспорядки, и казалось, что социальный взрыв уже не за горами. Ситуация ухудшилась летом 1845 года, когда из-за неурожая резко взлетели цены на хлеб. Год спустя к этой напасти добавилась болезнь картофеля в Ирландии, сгубившая почти весь урожай. Картофель был основным продуктом ирландских крестьян, и без него их ждал лютый голод.

Тори цеплялись за «Хлебные законы», как за священную реликвию, но в 1846 году их ряды содрогнулись – в лагерь противников протекционизма переметнулся Пиль. В своей речи 22 января он заявил, что приостановить действие «Хлебных законов» будет недостаточно: «Здравый смысл диктует нам отменить их сразу и навсегда».

Отмена «Хлебных законов» стала бы для Пиля политическим суицидом. Консерваторы из числа знати и молодые тори, ведомые одиозным Дизраэли, готовились к атаке, но королевская чета встала на сторону премьера. Во время дебатов в палате общин принц Альберт зачастил на галерку для публики, пока не понял, что его поддержка может выйти Пилю боком – тори и виги считали, что принц лезет не в свое дело.

Законопроект по отмене «Хлебных законов» прошел при поддержке вигов и радикалов, но стоил Пилю премьерского места. В пику перебежчику тори поддержали слабое правительство вигов под началом лорда Расселла.

Королева сожалела об уходе Пиля, с которым уже успела подружиться. Она писала ему о «глубочайшей тревоге, возникающей при мысли о том, что придется обойтись без его услуг, которых будет так не хватать государству, ей самой, а также принцу». Альберт продолжил переписку с сэром Робертом, хотя ранее критиковал жену за корреспонденцию с Мельбурном.

Их общение не затянулось: в 1850 году, катаясь верхом по Конститьюшн-Хилл, сэр Роберт упал с коня и скончался через несколько дней. Королева оплакивала бывшего премьера – как и у Мельбурна, его смерть была мучительна, – но и еще больше горевал Альберт. Такого единомышленника, как сэр Роберт, он не найдет уже никогда.

* * *

Альберт дотошно изучил устройство Виндзора и Букингемского дворца, на каждом шагу встречая безалаберность или того хуже – неуважение к гигиене. Выгребные ямы в Виндзоре, числом 53, были переполнены, и летом в королевских покоях тянуло зловонием. Ситуация в Букингемском дворце обстояла немногим лучше: даже когда в комнате над королевской спальней установили новомодный ватерклозет, его содержимое протекало на уступ под окном королевы, так что будил Викторию отнюдь не запах роз.

В те годы миазмы – то есть дурные запахи – считались разносчиками болезней, так что поводов для беспокойства у принца было немало. Опасения по поводу миазмов были отголосками реальной проблемы: нечистоты из выгребных ям попадали в резервуары, загрязняя питьевую воду и вызывая вспышки холеры и брюшного тифа.

Безопасность в обоих резиденциях тоже оставляла желать лучшего. Еще в конце 1837 года в Букингемский дворец начал захаживать беспризорный мальчишка. Днем мальчуган прятался в каминных трубах, а ночью хозяйничал в комнатах. «Мальчишка Джонс» был схвачен только в декабре 1840 года, когда слуги вытащили его из-под дивана в королевском будуаре. Почувствовав себя героем дня, он рассказывал, «как сидел на троне, подслушивал за королевой и слышал, как вопит принцесса».

В 1842 году похожий случай произошел в Виндзорском замке. Вслед за одним из слуг в замок пробрался некий Томас Квестед, якобы вытребовать у королевы пенсию. «Дом англичанина – его замок, однако же королевский замок вовсе не так неприступен, как дом англичанина», – зубоскалил по этому поводу «Панч».

Безумец вблизи королевских покоев – это, по меркам Альберта, было чересчур. На дверях детской установили замки, но путаница в обширном и плохо охраняемом замке продолжалась. Один из гостей так долго бродил по коридорам в поисках своей спальни, что оставил это бесцельное занятие и вздремнул на диване в гостиной. Иностранный дипломат открыл дверь наобум и увидел, как расчесывают волосы облаченной в пеньюар королеве. Неразбериха царила не только в жилых помещениях, но также в парадных залах и библиотеке. Из буфетов вываливались рисунки Леонардо и корреспонденция покойных королей. Шкафы ломились от редких книг, но за столько веков никто не удосужился составить их опись.

Истоки всех бед лежали в устаревшей системе управления. Триумвират лорда-камергера, лорда-гофмейстера и главного шталмейстера справлялся со своими обязанностями рук вон плохо, однако не в полномочиях королевы было уволить бесталанных администраторов – они подчинялись правительству, хотя получали жалованье из ее цивильного листа.

Еще больше вреда причинял Департамент лесов, ответственный за ремонт королевских резиденций. Для того чтобы вставить выбитое окно или заказать тумбочку в комнату фрейлины, требовалось несколько подписей и недели мучительного ожидания. И боже упаси, если кто-то отваживался самолично что-то исправить! Такую дерзость Департамент лесов не оставлял безнаказанной.

Виктории, выросшей среди запустения Кенсингтонского дворца, проще было закрыть глаза на разруху, чем вступать в битву с бюрократической машиной. Зато для Альберта бумажная волокита была родной средой. По части проверки счетов и написания меморандумов он мог заткнуть за пояс любого бюрократа.

«Куда уходит так много свечей?» – вопрошал принц-консорт. Слуги не должны растаскивать монаршее добро. И зачем дворцовой горничной 45 фунтов в год? Хватит и 35. Почему льется рекой вино из дворцовых погребов? Пусть берут пример с принца и пьют воду или пиво – экономия налицо. Почему прачки берут за свои услуги втридорога, да еще и крадут белье? Центральная прачечная во дворце Кью, куда будет поступать все королевское белье, решит эту проблему. И с какой стати 35 шиллингов в неделю тратится на каких-то мифических виндзорских гвардейцев, которые вообще не служат в замке со времен Георга III? Вычеркнуть.

Избавляясь от ненужных расходов, он привел в порядок расхлябанные финансы короны. На содержание королевского двора тратились непомерные суммы: из ежегодного дохода королевы 131 250 фунтов уходило на жалованье придворных и королевских слуг, 172 500 на содержание резиденций, 13 200 на пенсии и благотворительные пожертвования. Вклад Альберта в семейный бюджет был весомым: ему удалось сэкономить почти 30 тысяч фунтов.

К принцу благоволило казначейство, ему охотнее выделяли дополнительные суммы, зная, что он не просадит деньги за карточным столом, но потратит на растущую семью. В 1845 году он уговорил парламент вложиться в ремонт Букингемского дворца, который не вмещал в себя гостей и был слишком неуютным для маленьких принцев. Личная казна королевы осталась нетронутой. Когда потребовалось заменить королевскую яхту пароходом, принц живописал, как королева страдает от качки – парламент раскошелился и на этот раз. Престарелый «Король Георг» ушел на пенсию, уступив место «Трезубцу» с гребным колесом.

Альберту удалось внести изменения даже в такую насквозь замшелую сферу, как придворная иерархия. В каждой резиденции был назначен придворный эконом, который координировал работу слуг и следил за чистотой и порядком. Под его руководством слуги могли в кратчайший срок подготовить дворец к приезду королевы или приему иностранных гостей. Пьянство, мелкое воровство, любовные интрижки – подобным вольностям стало не место при дворе. Наступала новая эпоха, и «Альберт Благой» был ее святым покровителем.

Когда-то короля Георга III называли «Фермером Джорджем» за его увлечение сельским хозяйством. Принц Альберт пошел по его стопам. В Виндзорском парке было построено несколько ферм, где под бдительным оком консорта разводили свиней и коров. Победы на сельскохозяйственных выставках были усладой для принца. Английские судьи не делали скидки на титулы: в 1844 году свинья, любовно взращенная принцем, взяла лишь второй приз на лондонской выставке, а комолый бычок обошелся похвалой. К бычку уже приценивался мясник, но Виктория, сжалившись, выкупила животное и вернула в Виндзор. «Наша любезная королева, вероятно, впитала немецкую сентиментальность от двух своих родственников, раз уж сохранила жизнь быку, лизнувшему руку принца Альберта на выставке скота»[101]101
  Weintraub S. Uncrowned King: The Life of Prince Albert. New York: Free Press, 1997. P. 157.


[Закрыть], – веселилась леди Холланд.

* * *

Принц-консорт всерьез интересовался прикладным науками, в особенности математикой, физикой и геологией, посещал заседания Британского общества по развитию науки. В октябре 1844 года он познакомился с извечным соперником Оксфорда – Кембриджем. В Тринити-колледже королевскую чету встречали приветственными возгласами, а студенты бросали на землю тоги, «чтобы, подобно сэру Уолтеру Рейли, вымостить для нас дорогу». Тогда же Альберт был удостоен звания доктора гражданского права – почетной, но ни к чему не обязывающей степени.

В те дни Оксфорд и Кембридж готовили преимущественно политиков и священников, а не ученых. Консервативные главы колледжей считали, что в споре теологии и точных наук на уступки должны пойти науки. К любому новаторству относились с подозрением, словно бы оно подрывало основы веры как таковой.

Интересы различных фракций схлестнулись в 1847 году, когда скончался канцлер Кембриджского университета герцог Нортумберлендский. На его пост была выдвинута кандидатура Эдварда Герберта, графа Поуиса, но ретроград-тори устраивал далеко не всех. Глава Тринити-колледжа Уильям Уэвелл предложил Альберту поучаствовать в выборах. Тот согласился без колебаний. Разве кто-то посмеет тягаться на выборах с ним, мужем королевы?

Немецкий гонор в который раз подвел Альберта. Граф Поуис и не думал идти на попятную. Какой резон профессорам голосовать за немца, который ни дня не проучился в Кембридже и не сможет представлять университет в парламенте? Предвыборная гонка обещала быть азартной. «Голосуйте за Альберта, мужчину женатого, с детьми!» – ехидно призывал избирателей «Панч».

От размаха кампании Альберту стало не по себе. Уж лучше сразу сойти с дистанции, чем в последний момент проиграть какому-то тори. Но Пиль отсоветовал принцу проявлять малодушие. Голосовали за нового канцлера не только профессора, но и выпускники Кембриджа, а многие из них ценили практичность Альберта. Как канцлер он вызволил бы университет из тенет теологии, переориентировав его на точные науки.

Пиль оказался прав: при подсчете голосов в феврале 1848 года выяснилось, что победил все же Альберт. То была скромная победа: 953 голоса против 837, но королева не сомневалась, что «все умнейшие люди были на стороне моего возлюбленного Альберта». А «Панч» поздравил принца с новым головным убором – шапка канцлера, конечно, не чета короне, но тоже сгодится.

В лице Альберта Кембридж обрел весьма деятельного канцлера. Принц был намерен дотянуть английское высшее образование до немецких стандартов. Курсы по теологии и античной литературе придется дополнить более практичными дисциплинами – астрономией, химией, экономикой, геологией, современными – а не только древними! – языками. Разрабатывая рекомендации, Альберт консультировался с Чарльзом Лайеллом, основоположником современной геологии. По приглашению принца Лайелл прибыл в шотландскую резиденцию Балморал, где вместе с Альбертом бродил по горам и собирал местные образцы минералов. Прямо там, в Балморале, Виктория произвела геолога в рыцари – редкая почесть для ученого. Правда, она так и не осмелилась даровать рыцарство другому натуралисту – Чарльзу Дарвину, за которого ходатайствовал Альберт на пару с лордом Палмерстоном. Епископы и так ополчились на принца за то, что он оказывал покровительство наукам, и королева не хотела дразнить гусей.

Более приемлемым было общение принца с физиком Майклом Фарадеем. Несмотря на открытия в области электромагнетизма, Фарадей оставался набожным христианином и считал Вселенную творением Божьим. В феврале 1849 года принц присутствовал на лекции Фарадея об электромагнетизме. После того как Фарадей продемонстрировал влияние электромагнитных волн на металлы и газы, Альберт подошел к столу и под руководством лектора провел несколько экспериментов. Зрители вежливо похлопали, но лишь укрепились во мнении, что муж королевы – в каждой бочке затычка.

Глава 14. В гостях и дома

Английские монархи по большей части были домоседами. Присутствие главы государства постоянно требовалось в Лондоне, поэтому монархи были привязаны к Букингемскому дворцу невидимым поводком. Тряска в карете, необходимость постоянно останавливаться, чтобы сменить лошадей, непогода – все это превращало путешествие в мучение, растянутое на несколько дней. Но именно Виктории посчастливилось жить в эпоху, когда Англия уже была исчерчена железными дорогами и с каждым годом на карте появлялись все новые полосы.

Наконец-то появилось такое понятие, как семейные каникулы. Билеты на поезд, если не в первый класс, то во второй или третий, были достаточно дешевы, чтобы отправиться на отдых всей семьей. Королева быстро «распробовала» новый транспорт и те месяцы, когда парламент был распущен на каникулы, свободно путешествовала по стране. И если прежде жители крохотных городков видели профиль монарха только на монетах, у них появилась возможность увидеть королеву лицом к лицу и составить о ней свое мнение.

Принц Альберт убедил парламент порадовать Викторию подарком – приобрести для нее личный поезд. Первый заезд состоялся 13 июня 1842 года со станции Слоу близ Виндзора. Паровоз «Флегетон» тянул за собой роскошный королевский вагон и еще шесть вагонов попроще, все выкрашенные темно-бордовой краской. Крышу королевского вагона венчала небольшая корона, а внутри он напоминал хорошо обставленную гостиную.

Путешествие до вокзала Паддингтон в Лондоне заняло 25 минут. Поезд мчался с головокружительной скоростью – целых 50 миль в час! Согласно анекдоту, сходя на перрон, Виктория попросила машиниста: «В следующий раз чуть медленнее, пожалуйста». С тех пор скорость королевского поезда не превышала 40 миль в час днем и 25 – ночью. Королева не могла есть на ходу и всегда дожидалась остановки, прежде чем приступить к трапезе. В остальном же новое транспортное средство ее полностью устраивало.

Навещать имения знати стало гораздо проще. Теперь королева могла нагрянуть когда угодно, и подготовить усадьбу к ее приезду требовалось в кратчайшие сроки. Приезжала королева не налегке, а с огромной свитой, в которую неизменно входили няньки с кормилицами – не оставлять же детей дома! Герцог Веллингтон жаловался, что во время визита Виктории в замке Уалмер было не развернуться из-за сундуков и чемоданов и повсюду суетились горничные. Чтобы разместить королевский двор, владельцам небольших усадеб приходилось порою сносить стены, тем самым расширяя комнаты.

В 1843 году Виктория и Альберт навестили сэра Роберта Пиля в его стаффордширской усадьбе Дрейтон-Мэнор, а уже оттуда отправились в Чатсуорт, вотчину герцога Девонширского.

У герцога Девонширского было как желание, так и средства, чтобы принимать королевскую семью. Помимо королевской свиты, на торжественный прием были приглашены еще 140 человек, в их числе лорд Мельбурн, герцог Веллингтон и чета Палмерстон. Для гостей и слуг было закуплено 700 литров эля и еще полторы тысячи литров вина, бренди и других спиртных напитков, а чтобы насытить эту толпу, забили 6 быков и 20 овец. Столовое серебро не соответствовало случаю – из сейфов достали золотые приборы, которые герцог в свое время приобрел в России. Специально для бала личный музыкант герцога сочинил танцевальную музыку.

Усадьба Чатсуорт занимала особое место в сердце Виктории. Здесь она останавливалась еще девочкой, когда путешествовала с матерью по стране. В западной части парка Виктория посадила дуб, и ей не терпелось проверить свой саженец – как он там, не засох ли? Но тогдашний прием не шел ни в какое сравнение с представлением, которое герцог устроил на этот раз. Каскад был подсвечен бенгальскими огнями, которые вспыхивали то синим, то красным, на ветвях деревьев мигали лампы, а в 10 часов вечера прогремела канонада, и гости зажмурились, ослепленные праздничным фейерверком. Когда королева отправилась на покой, в парк ринулась целая армия вооруженных граблями садовников, которые за ночь привели все лужайки в идеальный порядок.

Герцог представил королевской чете своего старшего садовника Джозефа Пакстона, который превратил Чатсуорт в шедевр ландшафтно-паркового искусства. Лучше всего Пакстону удавались сложные конструкции из стекла и металла. Королева была поражена усадебной оранжереей, «самым грандиозным сооружением, какое только можно вообразить»: в высоту 18 м, в длину – более 90, с огромными стеклянными панелями, под которыми росли экзотические цветы и фрукты. Впоследствии именно садовнику из Чатсуорта будет предложено разработать проект Хрустального дворца – главного символа Викторианской эпохи.

С оранжереей в Чатусорте связана еще одна история, которая имеет непосредственное отношение к королеве. В 1830-х в Южной Америке была обнаружена самая крупная в мире кувшинка, с диаметром листа больше 2 м и благоуханными белыми цветами. В 1837 году английский ботаник Линли нарек растение именем новой королевы – Victoria regia. Как выяснилось вскоре, этот вид кувшинок уже получил название amazonica в честь реки Амазонки, поэтому правильнее было бы назвать экзотическое диво Victoria amazonica. Это название закрепилось за кувшинкой в XX веке, но современники Виктории не посмели связать ее имя с воинственными амазонками. Для того чтобы выращивать капризную кувшинку, требовался особый микроклимат. Сразу несколько знатных садоводов соревновались в том, кто же первый обзаведется экзотичным растением, но именно Джозеф Пакстон выстроил парник, в котором Victoria amazonica чувствовала себя как дома. А герцогу Девонширскому выпала честь преподнести королеве цветок ее тезки.

* * *

Первый совместный отпуск за рубежом Виктория и Альберт устроили летом 1843 года, когда были приглашены во Францию королем Луи-Филиппом. Событие само по себе было примечательным, ведь монархи двух стран встречались на французской земле впервые с 1520 года, когда Франциск I принимал Генриха VIII на «Поле золотой парчи».

На яхте «Виктория и Альберт», которой управлял королевский бастард Адольфус Фитцкларенс, супруги отчалили из Плимута в Ле-Трепор, городок в устье реки Сены. У берега их ожидала королевская ладья, устланная алыми шелками и украшенная английским и французскими флагами. Собравшаяся на берегу толпа так громко скандировала «Да здравствует королева Англии!», что заглушала звуки оркестра, исполнявшего английский гимн.

Встречать гостей приехал король со всем семейством, включая внуков – их отец, наследник престола, годом ранее погиб во время крушения кареты. От траурных настроений не осталось и следа. Пока Альберт приходил в себя после морской качки, Виктория любезничала с королем, который сразу же обнял ее и расцеловал в обе щеки. Виктория не привыкла к столь бурным проявлениям чувств, но король ей понравился. Она любила галантных мужчин не первой молодости.

Если Виктория хотела провести каникулы «по-домашнему», в непринужденной атмосфере и без помпы, она попала по адресу. С королевским домом Франции ее связывали родственные отношения: дочь Луи-Филиппа Луиза была женой Леопольда Бельгийского и любимой тетушкой Виктории, а другая французская принцесса Мария Клементина готовилась к помолвке с кузеном Альберта.

Короля Луи-Филиппа недаром называли «королем-лавочником»: во всех его резиденциях царила буржуазная семейственность. Сын герцога Луи-Филиппа-Жозефа Орлеанского, известного под именем Филипп Эгалите, он с молодости тяготел к ценностям среднего класса. Вслед за отцом он принял Великую французскую революцию и отказался от титулов, отважно сражался на стороне якобинцев.

Новый режим его не пощадил. После антиправительственного заговора, в котором принял участие его начальник генерал Дюмурье, Луи-Филиппу пришлось бежать из Франции. Некоторое время он прожил в Швейцарии, преподавая в школе для мальчиков. Но после того как от любвеобильного француза забеременела школьная повариха, доверять ему детские души стало опасно.

Луи-Филипп объездил всю Европу, где только до него не могли дотянуться якобинцы, пересек Атлантику и продолжил знакомство с Новым Светом. Конец 1799 года он встречал в Канаде. В то же самое время там служил герцог Кентский, будущий отец Виктории. Видя, что француз нищенствует, принц расщедрился и дал ему взаймы 200 фунтов. Денег хватило, чтобы покинуть Новую Скотию и добраться до Англии, где Луи-Филиппу предстояло провести последующие 15 лет.

Королева Виктория, по крупицам собиравшая сведения об отце, была рада встретить его должника, который так тепло отзывался о щедротах. Мало кто мог искренне помянуть герцога Кентского добрым словом.

После Реставрации французской монархии Людовик XVIII восстановил военное звание Луи-Филиппа и вернул ему конфискованные земли, вследствие чего герцог быстро разбогател. Отличный дипломат, он нашел общий язык с буржуазией, ставшей его опорой во время революции 1830 года, вознесшей его на престол.

Девизом нового царствования стали слова Enrichissez-vous – «Обогащайтесь!». В отличие от своих предшественников, король вел себя, как заправский буржуа. Тучный господин с головой до смешного напоминавшей грушу, он любил в одиночку прогуливаться по улицам, неся под мышкой зонтик. Пышные церемонии при дворе устраивались только на Новый год, в остальное же время знать предпочитала держаться подальше от «короля-лавочника».

Ко времени визита английской королевы Луи-Филипп утратил былую популярность даже среди буржуазии. Неприязнь народа к своему правителю уже не ограничивалась демонстративным поеданием груш. С 1830 года на Луи-Филиппа было совершено 5 покушений. Один из заговорщиков, корсиканец Фиески, соорудил «адскую машину», примитивный пулемет из 24 стволов, из которого расстрелял королевскую свиту, но не задел самого монарха.

Травля коллеги вызывала сочувствие у королевы Виктории. Она и сама становилась мишенью для сумасшедших и наглых юнцов, но эти случаи были единичными, тогда как за Луи-Филиппом шла систематическая охота.

Бунтари проявили великодушие и не стали донимать английскую гостью. Ее визит во Францию обошелся без эксцессов. Пять дней Виктория и Альберт провели в нормандском дворце Э, строительство которого было начато в конце XVI века герцогом Генрихом Гизом, а завершено век спустя мадам де Монпансье.

В летней резиденции французских королей Викторию окружал домашний уют. Погода тоже не подкачала: гостям накрывали на стол в саду, а потчевали их выписанным из Англии сыром и пивом, чтобы они не заскучали по привычной еде. Заботу, проявлявшуюся даже в мелочах, невозможно было не оценить. Пока интроверт Альберт плескался в море, Виктория прогуливалась по парку с королевой Марией-Амалией, которая держалась с ней ласково и просто, как с родной дочерью.

Вместе с королевской четой во Францию отбыл министр иностранных дел лорд Абердин, назначивший встречу своему французскому коллеге Франсуа Гизо. Разговор им предстоял не из веселых. Очевидно было, что «король-гражданин» едва удерживает бразды правления трясущихся от возраста руках и потребуется всего лишь один тычок, чтобы свалить его с трона. Положение ухудшилось с гибелью наследного принца, который, как заметил Александр Дюма, был единственной преградой между монархией и республикой. Абердину нужно было тщательно продумать, как выстраивать дипломатические отношения с Францией. Он готовился к худшему исходу – еще одной революции.

В это же самое время принц Альберт прощупывал почву в шато д'Э. Принц тоже воспользовался случаем заняться политикой, пусть и на любительском уровне. В Испании подрастала юная королева Изабелла, у которой имелась сестра-инфанта, и обеих девочек Луи-Филипп давно уже присмотрел для своих сыновей. Через этот брак Франция утвердила бы власть над политически слабой Испанией, что было невыгодно для Англии как таковой и для Альберта в частности. Он давно присмотрел инфанте другого жениха, одного из своих кузенов. Под давлением Альберта Луи-Филипп дал обещание не сватать инфанту за сына, но клятва выветрилась у него из памяти, стоило только гостям покинуть Францию.

По мнению королевы, поездка удалась, но ее спутница леди Каннинг отличалась большей разборчивостью. Придворная дама придирчиво смотрела по сторонам, находя то там, то тут признаки дурного вкуса. Карета, на которой Викторию везли в Э, показалась ей «помесью шарабана времен Людовика XIV и рыночной телегой из Хэмптон-Корта». Дорога во дворец состояла из рытвин и колдобин – не то что в Англии. За ужином она поморщилась, заметив на скатерти хлебные крошки: неужели нельзя было перестелить? А вечером страдала от пронзительных звуков французского рожка, которые при всем желании трудно было счесть мелодичными. Истинная дочь Альбиона, леди Каннинг не сомневалась, что дикари начинаются за Ла-Маншем, и поездка лишь подтвердила ее мнение.

От критиканки-фрейлины доставалось и самой королеве. Разве можно ехать во Францию, законодательницу мод, и при этом одеваться так затрапезно? Той же осенью Виктория посетила Брюссель, где в пансионе мсье Эже учила французский Шарлотта Бронте. Будущей писательнице она показалась «невысокой, крепенькой, оживленной, очень скромно одетой и державшейся без особых претензий». В Бельгии королева провела шесть дней и успела посетить Брюгге, Гент, Брюссель и Антверпен, путешествуя в коляске вместе с дядей Леопольдом.

Следущий визит за границу пришлось ждать целый год, поскольку в 1844 году королева приходила в себя после родов и долго сражалась с послеродовой депрессией. В том же году скончался отец Альберта, герцог Эрнст Саксен-Кобургский. В последние годы жизни он мало общался с сыном. Отец рассчитывал, что Альберт, осев на доходном месте, поделится деньгами с родней, но принц отказался слать деньги за границу, ведь англичане такое расточительство ему бы не простили. Несмотря на размолвку с отцом, Альберт горько оплакивал его смерть. Впервые за четыре года он отпросился домой – и в одиночку, без жены. Настал черед Виктории лить слезы. «Я никогда не расставалась с ним даже на одну ночь, и мысль о расставании страшит меня», – признавалась Виктория дяде Леопольду.