Текст книги "Разбитое сердце королевы Марго"

Саломея кивнула.

Наверное, непросто.

И быть может, ей самой повезло в том, что нет нужды задумываться о вещах столь приземленных, как деньги. Есть то, что родители оставили, и то, что она сама зарабатывает.

Тратит немного.

– И он согласился, что отдых нужен. Поездку планировали вместе. Путевки купили. Билеты… чемоданы я собрала. А тут вдруг в последний момент Олег заявляет, что ехать никак не может. Он с кем-то там из администрации городской договорился о встрече и прилетит позже. Через два дня. Я пыталась скандалить… вот не хотелось его одного оставлять. Как предчувствие нехорошее! Ты веришь в предчувствия?

– Верю.

Саломея усмехнулась: эти предчувствия, промолчавшие при появлении Варвары, вдруг разом ожили. И теперь в один голос утверждали, что ждут Саломею немалые проблемы.

– Всякий раз, когда я уезжала, случалось несчастье. Олег не стал слушать. Мы впервые поругались. Он кричал, что ради меня всю свою жизнь сломал, а я не хочу понять, как ему важно восстановить Центр… и что этот человек заведует субсидиями… и если он согласится помочь, то все остальное – ерунда… и мне надо всего-то два дня провести одной. А я как ребенок со своими капризами. Тогда я заявила, что улетим вместе… в общем, ничего не получилось.

Варвара застыла.

Бледная. Настороженная, словно ожидающая, что вот сейчас Саломея выскажет ей то, что наверняка высказывали не единожды.

– Мне не следовало улетать. Но я вдруг подумала, что… он ведь не Андрей, и не Яков, и не собирается кончать жизнь самоубийством… и вообще, он ведь врач и все сам прекрасно понимает… я улетела. А потом мне позвонили… зачем он в эту гостиницу пошел? У нас ведь квартира была. Он же в гостиницу, как будто прятался… и затем приступ. Сердце слабое… но не настолько же слабое, чтобы умереть! Я читала, что при ударе не сразу умирают… что можно помочь… врачи, больница, реабилитация… он ведь должен был понять, что происходит! Почему не вызвал «Скорую»? Или хотя бы горничную не позвал… кого-нибудь… лежал там один.

Она тоненько всхлипнула, но почти сразу успокоилась.

– Извини. Он… он был очень хорошим человеком. А на похороны жена заявилась, кричала, что это я их всех… что я проклята… тогда я подумала, что и вправду, наверное, проклята… что один – это случайность, два – совпадение…

– Три – закономерность.

– Точно. Так ведь говорят. И я пошла к гадалке. У нас в городе есть одна бабка, которая ворожит. И она на меня карты раскладывала.

Варвара грустно улыбнулась.

– Меня и вправду прокляли. Наверное, Настька… Андрюшина невеста, больше ведь некому…

– Уверена?

Варвара пожала плечами:

– Она, когда мы в последний раз встречались, сказала, что если Андрей с ней не останется, то ни с кем не останется, и что я буду век одна… а у нее бабка – цыганка… нет, так-то я ни в какие проклятья не верю… взрослый ведь человек, разумный, а тут… не знаю.

Варвара замолчала.

Она сидела, рассеянно гладила диван, думала о чем-то своем, то ли о прошлом, то ли о будущем.

– Почему ты решила снова выйти замуж?

– Потому что денег почти не осталось. – Кривоватая усмешка, усталое лицо. И без того бледная кожа сейчас выглядит восковой, а круги под глазами сделались особенно заметны. – Я цинична, да?

– Возможно.

– Цинична. Мне бы и вправду в монастырь, грехи замаливать. Наверное, они есть, если меня так прокляли… но я жить хочу. Красиво жить… чтобы снова на Сейшелы… и шубка новая… сапожки, машина… чтобы финтес-клуб или просто прогулка по городу, когда знаешь, что можешь купить понравившуюся вещь… да и в остальном.

Она тряхнула головой.

– Не важно. Главное, что дома у меня ничего не вышло бы. Я ведь черная вдова. Кто рискнет связаться? А здесь вот… я не скрываю ничего, но… со мной захотели встретиться… ты же видела дела.

– Зачем ты выдумала про семью?

– Что именно?

– Варенье это… где взяла?

– Купила, – без тени раскаяния призналась Варвара. – Мне показалось, что так оно… как-то правильно, что ли. Я дура?

– Не больше, чем я.

Странно было чувствовать себя обманутой, и следовало бы оскорбиться, устроить скандал, а то и вовсе выставить девицу прочь, но Саломея не испытывала ни малейшего желания скандалить.

Да и Варвара…

Ей ли верить?

Далматову?

В любом случае разбираться с этим делом придется.

– Зачем ты вообще меня нашла?

Варвара пожала плечами:

– Просто… чужой город, незнакомый. Ни друзей, ни приятелей… у меня и дома их не осталось, честно говоря. Кому охота связываться с проклятой? Родители меня знать не хотят, а другой родни нет. И я подумала, что просто встретимся. Поговорим…

– Почему сразу все не рассказала?

Варвара рассмеялась:

– И как ты себе это представляешь? Здравствуй, я Варвара, твоя сестра двоюродная. Я хочу с тобой пообщаться, но тут такое дело… я, наверное, проклятая, потому как три моих мужа померли. Не самое лучшее начало знакомства, не находишь?

Саломея вынуждена была согласиться.

– Ладно… не бери в голову… завтра я съеду.

– Куда?

– Куда-нибудь. Благо комнаты сдают. И гостиницы еще не отменили. Деньги у меня кое-какие есть. Хватит.

– Сиди…

– Не прогонишь? – с сомнением поинтересовалась Варвара.

– Не прогоню.

– Спасибо.

– Да не за что. – Саломея встала. – Завтра мы встретимся с одним человеком. Надеюсь, вы поладите.

Впрочем, сама Саломея в это не слишком-то верила.

Далматов явился вовремя.

С тортом и цветами.

Багровые розы, почти черные, будто с опаленными лепестками. И фрезии, которые протянул Саломее.

– Держи.

– Без сюрприза?

Далматов лишь плечами пожал: мол, как знаешь. Цветы Саломея взяла, в конечном итоге ему она доверяла, а вот Варвара… Варвара зарделась, принимая розы.

– Это так… мило… а вы… я вас где-то видела…

Стрижка ему все равно не идет, пусть и нынешняя аккуратна, пожалуй, чересчур аккуратна.

– Видели. – Далматов поцеловал Варваре ручку, и захотелось вдруг его ударить.

Фрезиями.

По макушке.

– Вы мне свидание задолжали… если по правилам агентства. – Он говорил, не выпуская Варварину руку, глядя в глаза, и во взгляде этом Саломее виделось обещание. – Пригласили, а сами не пришли… это было очень огорчительно…

– Я… я раскаиваюсь. – В голосе Варвары прорезалась бархатная хрипотца.

Вот же…

Еще немного, и Саломея окончательно решит, что она лишняя на этом празднике жизни.

– Я… решила, что…

– Не стоит тратить драгоценное время на заведомо никчемного претендента, – широко улыбнулся Далматов и руку отпустил.

А щеки Варвары полыхнули румянцем.

– Вы… неверно поняли.

– Верно, более чем верно. Я вообще на редкость понятливым уродился. Рыжая, может, в дом пригласишь? Или и дальше будем на пороге беседовать?

– А тебя приглашать надо? Обычно ты и так чувствуешь себя, как дома…

– Вы… знакомы? – Варвара прижимала к груди букет из роз.

– Знакомы, – подтвердил Далматов и ботинки стянул. – Некоторым образом. Я вообще-то ее жених…

– Вспомнил…

– Никогда не забывал, если ты об этом. – Ботинки он отправил в шкаф, провел рукой по волосам и поморщился: – Так что, чаю хоть нальешь?

– Проходи…

Он и прошел.

А Варвара осталась, разглядывая розы.

– Ты не говорила, – наконец шепотом произнесла она. – Не говорила, что знаешь его.

Саломея пожала плечами:

– Мы немного… поссорились. Разошлись… а потом вот встретились.

– И помирились. Он не бедный…

– Неправильная постановка вопроса, – донесся из комнаты голос Далматова. – Я не небедный. Я очень даже состоятельный… кстати, чай в кружках заваривать, это немного… я поколдую.

– Идем, – вздохнула Саломея. – Имеется разговор. Расскажешь ему о… своих приключениях.

– Зачем?

– Затем, что Далматов занимается делами… подобного рода.

Про то, что в данный момент он занимается именно Варварой, Саломея умолчала.

Дальше сидели на кухне, пили заваренный Далматовым чай – Саломея старалась не думать о том, что именно в нем намешано, благо чай был вкусным, с терпким травяным ароматом. Варвара говорила. На сей раз спокойно, отстраненно даже, будто рассказывала не о себе.

– Значит, ты сама жертва. – Далматов разглядывал Варвару поверх чашки.

– Да.

– И тебя прокляла эта… как ее…

– Настя, – со вздохом произнесла Варвара. – Она ко мне пришла после Яшкиных похорон. Вся такая… деловая… сказала, что я не буду счастлива… что такие, как я, не имеют право на счастье…

– Вот значит как… а фамилию этой Анастасии знаешь?

– Повиликина.

– После того разговора вы встречались?

– Да.

Она старалась не смотреть на Саломею, тогда как с Далматова не спускала глаз, и взгляд ее совершенно Саломее не понравился. Оценивающий.

Задумчивый.

– Мы случайно столкнулись в салоне. – Она и говорит иначе, тем же мягко-бархатистым голоском, и щурится, и розовеет, и становится похожа на прелестную фарфоровую куколку, только платьица с оборочками и не хватает для полноты образа. – Она, оказывается, здесь живет… замуж выходит скоро…

Варвара коснулась мизинцем ресниц, словно снимая невидимую слезинку.

– Она… замуж… а я вот…

– Трижды побывала, – спокойно ответил Далматов. – Прекрати. На меня это не действует.

И кузина, чтоб ее, ничуть не смутилась, плечиком только дернула:

– Настя очень неплохо устроилась, сама сказала, что в ее жизни все к лучшему, но меня она по-прежнему ненавидит. Она рассказывала, как… как хвасталась, да… а потом добавила, что она свою судьбу устроила, а мне вот суждено до конца дней одной быть…

Снова вздох.

Рука, прижатая к груди. И грудь вздымается волнительно. И Саломее хочется ударить уже не Далматова за его фокусы, но дражайшую кузину, которая, тут и гадать нечего, задумала в очередной раз личную жизнь устроить.

Невиновная она?

Проклятая?

Если и так, то, верно, было за что проклинать.

– Варечка… ты не против, что я так? – Далматов чуть наклонился. И Варвара кивнула: не против… совершенно не против, и не будет против, что бы он ни придумал. И если сейчас Далматов предложит поехать к нему, она согласится, а потом будет просить прощения.

Петь о внезапной любви.

И вроде бы нет до этого Саломее никакого дела, а все одно неприятно до скрежета зубовного.

Но спрашивается, с чего бы?

– Варечка… солнышко мое отравленное, скажи, а не получала ли ты от деда подарков… скажем, черного паучка…

– Я боюсь пауков…

– Ну что ты, – он накрыл Варварину руку своей ладонью, – не стоит. Пауки, по сравнению с людьми, существа в высшей степени безобидные, а этот и вовсе неживой. Брелок, но вероятно, в свое время был подвеской… или чем-то вроде. Инкрустация черными камнями. Глаза желтые.

– Надо же, как хорошо вы осведомлены…

Упоминание о пауке Варваре не понравилось. И про мурлыканье свое забыла, и руку убрала под стол. Выпрямилась, как ученица-отличница.

– Как уж есть.

– Не продам.

– Ну что ты, Варенька, я не прошу продавать. Мне взглянуть только. Из чистого любопытства…

Она фыркнула, кажется, не поверив. Но поднялась. Вышла.

– Что ты творишь? – зашипела Саломея и от избытка чувств пнула Далматова. Правда, пинаться в мягких тапочках было неразумно.

– Аккуратней, дорогая, не ушибись…

– Смешно?

– Ничуть.

– Ты…

– Я пытаюсь разобраться во всем этом бедламе. И мне, конечно, донельзя приятно, что ты меня ревнуешь…

– Я не ревную!

– Ревнуешь… рыжая, хоть себе-то не лги.

Саломея засопела от обиды и еще потому, что он снова был прав. Она ревновала.

И еще боялась.

– Руками хоть не трогай…

– Не буду, – пообещал Далматов и в подтверждение серьезности своих намерений вытащил из кармана хирургические перчатки. – Не волнуйся, тебе от меня так легко не отделаться…

– А с чего ты взял, что я отделаться хочу?

– Вы так мило выглядите, – ехидно заметила Варвара, – извините, что прерываю, но вот… про этого паука ты спрашивал?

Ключи.

С полдюжины ключей на потемневшем кольце. И ключи разные, есть вовсе крохотный, годный разве что для того, чтобы шкатулку запереть, а есть огромный, с длинной потертой цевкой. И паучок теряется меж них.

– Позволите? – Далматов перехватил связку за кольцо.

Перчатки надеть успел, но все одно было неспокойно. И то, как жадно Варвара наблюдала за каждым его движением, спокойствия Саломее не добавляло.

А паук крупный.

Черное округлое тельце сантиметров семь в диаметре, бляшка-голова с желтыми глазами.

– Не новодел. – Далматов прикасался к пауку осторожно, зубочисткой, что весьма веселило Варвару.

– Он не живой… к тому же ты сам сказал, что люди опасней пауков.

– Вот именно.

Далматов перевернул подвеску, а это была именно подвеска, которую использовали в качестве брелока.

– Серебро, полагаю… эмаль. Агат… вдовье украшение. Одну минуту. – Он отложил зубочистку и взял-таки паука, перехватил за округлое тельце, что-то сдвинул или нажал, и тельце это вдруг раскололось пополам.

– Ой! Ты его… он его сломал!

– Не сломал, – покачал головой Далматов. – Открыл. Это медальон…

– Покажи!

Она сгребла и ключи, и паука, которого теперь осматривала едва ли не более внимательно, чем сам Далматов, потом с раздражением бросила на стол.

– Но здесь ничего нет!

– А что должно быть? – Далматов мизинцем подвинул связку к себе.

– Портрет!

– Чей?

– Откуда мне знать? – Варвара, кажется, злилась, и причина этой злости была совершенно непонятна Саломее. – Женщины. Или мужчины… того, кому он принадлежал раньше…

– А вот это – интересный вопрос… кому он принадлежал раньше? – Далматов посмотрел на Варвару, которая прямой взгляд выдержала, только фыркнула: мол, понятия она не имеет и знать не желает. Ей и без этого знания живется неплохо. – Но в медальонах не обязательно портреты хранили. Да, очень часто писались именно миниатюры, мужа или детей, жены, родителей… хоть любимой кошки. Чуть позже – вставляли фотографии… но миниатюра и фотография – удовольствие довольно дорогое.

Далматов склонился над столом.

– И многие обходились куда более простыми вещами. Скажем, локон. Мило и романтично… еще порой – кусок платка или чулка… капля крови, конечно, не сама по себе, но на полотне, на том же носовом платке.

– Мерзость какая! – Варвару передернуло.

– Еще раньше хранили блох…

– Прекрати! Я к нему прикоснуться не смогу…

– Успокойся, блох в нем точно не хранили.

– Откуда ты…

– Век девятнадцатый. – Далматов медальон закрыл. – А в это время блохи утратили свой романтический флер. Так что, скорее всего, здесь хранили что-то более прозаическое. Скажем, прядь волос. Или дозу кокаина.

– Что?!

– Удобная форма, чтобы спрятать порошок… нет, можно представить, что здесь был яд, какой-нибудь редкий, скажем, кураре, которым пользовалась коварная обольстительница, чтобы извести своих мужей. Или не своих. Или не мужей, а жен… в общем, сама себе историю сочинишь. Как он к тебе попал?

Далматов подвинул связку к Варваре, но, к огромному облегчению Саломеи, перчаток снимать не стал.

– Бабушка подарила.

– Вот так просто взяла и подарила?

Варвара ключи брать не спешила, но смерив Далматова насмешливым взглядом, ответила:

– Вот так просто. Взяла и подарила… или как-то иначе должно быть?

– Ты скажи.

Варвара молча сгребла ключи и вышла, почему-то у Саломеи сложилось впечатление, что кузина с трудом сдерживается, чтобы не хлопнуть дверью.

– Рыжая… – Далматов потер переносицу и скривился: – Не нравится мне все это… может, ко мне переедешь?

– Думаешь, спасет?

Он только вздохнул.

– В конце концов, она и вправду может быть невиновна…

– Сама-то в это веришь?

Саломея не знала. Ей очень хотелось верить, хотя бы потому, что Варвара – единственная родственница, которая осталась. А мама говорила, что кровь – не вода, и если так, то Саломея несет за кузину ответственность.

– Надо найти эту Настю…

– Найду, – пообещал Далматов. – И ты не будешь возражать, если я стану в гости заглядывать?

– А с каких пор тебе мое согласие нужно?

– Ну… может, я некоторые жизненные принципы пересмотрел и все такое. Исправлюсь, стану нормальным…

Она рассмеялась первой: как-то вот не верилось, что Далматов способен стать нормальным. К счастью.

Ночью снились пауки.

Пауков Далматов не боялся, люди и вправду много опасней, но сон был на редкость муторным. Пауки копошились, переплетались лапами, складывали мозаику чужого лица, рассмотреть которое Далматов пытался, но не мог.

Варвара?

Саломея, так некстати объявившаяся, хотя, честно говоря, это было в радость. Только после сна радость была какой-то неправильной. Он очнулся с головной болью, с тошнотой, которая накатывала волнами, и очередная согнала с кровати. Далматов успел добежать до унитаза. Рвало долго, выворачивая едва ли не наизнанку.

– Вот, значит, как. – Далматов вытер влажный рот влажной же ладонью. – Все-таки играем…

Собственный голос звучал глухо.

Ничего.

Вырвало – это еще не страшно… а игра – интересно.

Он забрался под душ и долго стоял под холодной водой, пока вовсе не перестал ощущать холод. И выбравшись, заварил себе трав.

Ромашка.

Шалфей. И толика чабреца. Пара капель желудочного сбора…

Телефон под рукой. А в кармане – клочок бумаги с наспех нацарапанным номером, который Далматов не спешил набрать. Он чай допил. И кофе. И успел пробить Повиликину Настасью…

– Варечка? – Далматов позвонил, когда часы пробили полдень.

– Я. – Девочка ответила сразу.

Ждала? Ждала и верила, что он позвонит, и потому нервничала, не зная, отчего Далматов медлит.

– Как вы себя чувствуете?

– Спасибо, неплохо, а что?

– Я Саломее дозвониться не могу, – Далматов откинулся в кресле, – беспокоюсь.

– А она ушла…

Далматов представил, как Варенька хмурится, гадая, что есть эта фраза – предлог или нечто большее.

– И телефон забыла. – В голосе проскользнули раздраженные ноты. – Она его иногда забывает.

– А куда ушла?

– Понятия не имею. Она передо мной не отчитывается.

И снова раздражение, куда более явное.

– А она себя нормально чувствует? Видите ли, Варенька. – Далматов говорил медленно и карандаш в руках вертел, сосредотачиваясь именно на нем, потому как Варварин голос вызывал очередной приступ дурноты. – Я тут, кажется, отравился… возможно, торт был несвежим… вот и волнуюсь.

– Нормально, – буркнула Варвара. – А вам… плохо?

– Очень, – вполне искренне ответил Далматов.

– Ужас какой!

Он сглотнул вязкую слюну: все-таки у защиты, которую обещал отцовский перстень, несколько странные проявления. С другой стороны, бросаться к Варенькиным стройным ножкам не тянуло, как признаваться ей в любви или совершать иные глупости.

А что мутило… так ничего страшного, перетерпится.

– Может… мне приехать?

– Зачем?

– Помочь…

Тянуло поинтересоваться, в чем же будет заключаться эта забота, но Далматов сдержался. Он замолчал, и это молчание, пожалуй, весьма нервировало Варвару. Он слышал ее участившееся дыхание и нервное постукивание. Кажется, не только у Далматова имелась привычка вертеть в руках карандаши, ручки или все, что под руку попадется.

– Варечка, мне, право слово, неловко вас затруднять…

Рыжая посмеялась бы.

Неловко…

Затруднять… Далматов сам губу прикусил, чтобы не расхохотаться.

– Что вы… я же понимаю, когда человеку плохо… я лекарства привезу… есть очень хороший порошок, который при отравлениях помогает. Мама всегда им пользуется…

– Что ж… если так…

– Я не стану докучать.

Это вряд ли.

Девице нужно разведать обстановку. И хорошо, что в доме он все-таки дошел до ремонта, пусть и косметического, но Варваре понравится.

– Такси возьмите. – Далматов продиктовал адрес, прикинув, что полчаса у него в запасе есть…

…Варвара явилась с кучей пакетов и пакетиков.

– Я подумала, что вам ничего есть нельзя будет… разве что бульон и сухарики… ой, это ваш дом? Весь-весь? А зачем вы притворялись, будто…

Изумление, пожалуй, искреннее. И восторг.

– Это просто… у меня просто слов нет! Совсем. – Варвара всплеснула руками. – Я поняла! Ты притворялся, потому что не хотел, чтобы с тобой встречались из-за денег…

Далматов плечами пожал: эта версия ничем не хуже любой другой.

– Ты ведь богат.

– Не жалуюсь.

Она кивнула и закусила губу, что-то напряженно обдумывая.

– И ты Саломею не любишь. Она тебя тоже.

– С чего ты решила?

Замечание, как ни странно, задело. Он не любит? Да он вообще на любовь не способен, как и на иные нормальные человеческие чувства, но не этой паучихе его упрекать.

– Вы не похожи на влюбленных. Извини, конечно, это совсем не мое дело… на кухню не проводишь? Тебе бульон сварить надо… я курицу купила… ты не представляешь, до чего сложно найти нормальную суповую курицу. Из бройлера бульон не получится… так вот, я влюбленных видела, они смотрят друг на друга…

– И вздыхают.

– Что? – Варвара нахмурилась.

– Смотрят, говорю, и вздыхают. Томно. Еще за ручки держатся. И целуются в засос при каждом удобном поводе. Или без повода. Так.

– Ты смеешься?

Она остановилась и смерила внимательным взглядом, под которым Далматову стало несколько неуютно. Все-таки в амплуа дичи он чувствовал себя неуверенно.

– Варечка, котик мой рыжий, я пытаюсь донести до тебя мысль, что мне не шестнадцать лет, и даже не восемнадцать. Я вполне способен обойтись без этой ерунды.

– Все равно ты ее не любишь!

Она повторила это с такой убежденностью, что Далматов решил не возражать.

– Допустим. – Он открыл дверь, пропуская Варвару на кухню. Признаться, до кухни ремонт не добрался, и была она, как в прежние времена, огромна и пуста.

Печь. И пара древних плит. Духовые шкафы… посуда на полках. Медь утратила свое сияние, пылью заволокло и полки, и кастрюли, только чайник стоит, огромный, яркий.

Варвара, замерев на пороге, оглядывалась.

– Когда-то наши родители договорились о свадьбе. – Далматов устроился в древнем кресле, которое стояло у печи, наверное, с незапамятных времен.

– И теперь настаивают?

Опомнилась Варвара быстро. И водрузив пакеты на стол, принялась выкладывать содержимое.

– Да нет. Мои родители мертвы. Как и ее.

– Тогда что вам мешает… ну…

– Ничего не мешает.

– Но вы все равно… – Она нахмурилась, сосредоточенно просчитывая собственные шансы.

– Почему нет? Саломея мне подходит.

– Чем?

И хмурится еще сильней.

– Всем. – Далматов откинулся, пытаясь справиться с очередным приступом дурноты. – Возрастом. Внешностью. Характером. Она очень терпеливое существо. Кроме того, нас многое связывает в прошлом. Она в курсе специфики моей работы… я знаю, чем занимается она…

– Экстрасенс, – фыркнула Варвара. – Я суп куриный сварю, с домашней лапшой.

Далматов кивнул: с лапшой так с лапшой… главное, чтобы эта лапша на его ушах не повисла.

– Ты против экстрасенсов?

– Я не верю во все это. – Она махнула рукой. – Ну в это… призраки… привидения…

– Проклятия.

– И в проклятия тоже. – Варвара повернулась спиной. Курицу она разделывала почти профессионально. – То есть… не знаю… я умом понимаю, что проклясть кого-то – это такая чушь… а с другой стороны… они ведь умерли. А с третьей… у Андрея дед самоубийством жизнь покончил… это я уже потом узнала. Шизофрения. Она же передается по наследству. А Яшка пил, не просыхая почти. Вот и допился до белой горячки. У Олега сердце слабое было… все объяснимо, все логично.

– И то, что все трое были твоими мужьями, тебя не смущает?

Варвара пожала плечами и спросила:

– А тебя?

– А должно?

Не ответила, замолчала, целиком сосредоточившись на готовке, Далматов же наблюдал.

Женщина. Обыкновенная, притворяющаяся заботливой. Дай только шанс, и окружит этой удушающей заботой, которая очень скоро переродится в нечто иное.

…ты где?

…когда вернешься? Куда пойдешь, чем занимаешься… и почему не делаешь то, что сказала я… я ведь лучше знаю, что тебе нужно.

Далматов поморщился, он почти слышал раздраженный Варварин голосок, который мягко, но настойчиво вытягивает из него подробности жизни.

– Расскажи о своем деде, – попросил он.

– Что именно?

– Все.

– Да рассказывать особо нечего. Он был нелюдимым. Неразговорчивым… и вообще, я обрадовалась, когда он умер. Квартиру вот завещал… то есть первой умерла бабка, мне пришлось похороны устраивать, а потом уже и деду. Где-то месяц прошел, может, чуть больше. Соседи говорили, что любил ее очень… может, и любил. Не знаю.

– В любовь ты тоже не веришь, – констатировал Далматов.

– В такую – нет. – Она споро резала овощи, довольно ловко орудуя огромным ножом.

– В такую – это какую?

– Ну… в такую, которая вот… вот понимаешь, он на моей памяти ни одного доброго слова ей не сказал. Не поцеловал…

– За ручку не подержал.

– Да что ты к этим ручкам прицепился! – Варвара разозлилась и, не иначе как от злости, ножом по пальцу резанула. – Ой…

– Полотенце возьми, чистое. – Далматов указал на ящик, в котором хранились полотенца.

– Не поможешь? – Она придерживала левую руку правой, и кровь падала крупными рубиновыми каплями на стол.

– Нет.

– Ты…

– Циничная и равнодушная к чужим горестям сволочь, – сказал Далматов, закрывая глаза. – Варенька, солнышко, видишь ли, я в отличие от тебя верю в сверхъестественное, поэтому контакта с чужой кровью стараюсь избегать. И не надо морщиться, я тебя не приглашал.

Обиделась.

И губы поджала, но полотенце взяла сама, кое-как обернула руку. И готовку не бросила. Старалась… а ведь неплохая девочка в целом-то… миленькая, простенькая… без претензий, пусть и кажется ей обратное. Далматов отогнал непрошеную мысль о том, что если жениться на ней, то… то ничего хорошего не выйдет.

Ночь прошла беспокойно.

Снилось… всякое снилось, но что именно, Саломея не смогла вспомнить, однако, проснувшись утром, она ощутила себя напрочь разбитой, больной.

– Тебе плохо? – А вот Варвара была до отвращения бодра. – Кофе сделать?

– Сделай.

Черный кофе и темный шоколад, что еще способно вернуть утраченное чувство душевного равновесия.

– Скажи… – Варвара устроилась с чашкой напротив, выглядела она задумчивой. – Ты же его не любишь…

– Далматова?

Она кивнула.

– Не знаю, – честно ответила Саломея. – Он сволочь порядочная. Эгоистичная. Умная…

…притягательная. И без него было тоскливо, работа и та не спасала.

– Понимаешь… в нем есть что-то такое…

– Варя, брось.

– Почему?

– Потому что…

Варвара ждала продолжения. А Саломея не знала, как ей объяснить.

– Я не хочу, чтобы он вдруг взял и умер…

– То есть ты тоже считаешь, что я проклята?

– Тоже? – Саломея усмехнулась. – Ты ведь сама об этом говорила…

– Ну… – Варвара закинула ногу на ногу. – Говорила… только вот… не знаю, вроде бы оно как-то так и выходит, что проклятье есть… а если подумать, то и нет… у него деньги есть?

– У Далматова? Есть.

– Много?

– Прилично. Значит, есть «что-то такое»?

Варвара рассмеялась.

– Да, я корыстная, и уже на старичка нацелилась, но если можно совместить приятное с полезным, то почему нет? Но если ты против…

Против.

Вот только Саломея предположила, что кузину это не остановит, и спрашивала она исключительно из вежливости. Что дальше сочинит? Неземную любовь, становиться на пути которой чревато? Или не любовь, а голый расчет… еще что-нибудь?

Не важно. Далматов не маленький, небось сам о себе позаботиться сумеет.

– Я поговорю с твоей Настей. – Саломея тоже не спрашивала.

– Зачем?

– Затем, что если она проклинала, то следует узнать подробности…

Варвара скривилась, кажется, эта тема была ей неприятна. А быть может, она уже и сожалела, что вообще рассказала о давней сопернице, о встрече с ней.

Чтобы грамотно врать, нужна не только хорошая память, но и воображение развитое.

– Думаешь, признается? – Варварин ноготок стучал по кружке, и звук этот вызывал глухое безотчетное раздражение. – Да она тебе такого наговорит…

– Ничего, – отрезала Саломея, поднимаясь. – Послушаю.

Анастасия Повиликина нашлась быстро и на встречу согласилась сразу.

– Только я с собакой буду… вы собак не боитесь?

– Нет.

– Тогда на площадке… я объясню, где это… – Голос у нее был низким, хрипловатым, но в целом приятным.

Да и сама она…

Невысокая блондинка в оранжевом пуховике.

Шел снег, густой и плотный, крупные хлопья сыпались с неба, оседая на мокрых тополях, на крышах низеньких домов, что виднелись за краем поля, на пожухлой траве и тропинках.

Серый с белым пес носился по полю, то припадая к земле, то подпрыгивая, пытаясь поймать очередную, чрезмерно крупную снежную бабочку. И когда получалось, заходился громким лаем.

– Шаман, – сказала Настасья, поправляя шапку, которая была ей велика и норовила съехать набок. – Молодой еще, непоседливый… хотя и порода сама по себе такая… нужно выход энергии давать.

Пес обнаружил черную проплешину высыхающей лужи и с огромным наслаждением плюхнулся в нее, покатился, смешно дрыгая лапами.

– Ну вот опять. – Настасья вздохнула: – Хаски, а ведет себя как свин… Шаман, ко мне!

Пес подскочил и со всех ног бросился к хозяйке…

– Вот же… – Настасья успела увернуться от слюнявого поцелуя, но не от брызг грязи. – Извините… наверное, это была не самая лучшая идея, но домой пригласить не могу. У меня Эльза ощенилась, ей покой нужен… а на работе не поговоришь толком… и вот…

– Ничего.

У Шамана были невероятные голубые глаза. И он улыбался, совершенно не раскаиваясь в содеянном, вообще выглядел на редкость счастливым.

– Бестолочь, – ласково произнесла хозяйка. – А Эльза – чихуа-хуа. Они дружат. Она к Шаману греться приходит, забирается сверху или между лап зарывается в шерсть… но вы не о них. Я о них долго могу… вам про Варвару… вы похожи.

– Сестра моя. Двоюродная. Как выяснилось.

– Сестра… – Настасья перехватила поводок. – Вы похожи, но вы другая… она нехороший человек… не знаю, как объяснить… наверное, если сначала, то… мы с ней дружили. То есть не совсем, чтобы дружили… приятельствовали. Соседи по дому. Она не говорила?

– Нет.

– Ясно. А раньше частенько ко мне забегала. Разница не такая и большая, три года всего, но она в школу пошла в семь лет… я в шесть… и вот получилось, что вроде по календарю и три года, а она еще в одиннадцатом классе, я же почти универ закончила.

Шаман, плюхнувшись на пузо, пополз по грязи, норовя подобраться к стайке толстых ворон.

– Я ее жалела. У нее родители были такими, ну знаете, такими… строгими очень. Из дому лишний раз не выпускали, а если выпускали, то требовали отчитаться, где она и что с ней. Отец и за ремень брался время от времени. Нет, сначала она ничего такого не рассказывала. Вообще была молчаливой, не здоровалась ни с кем. Старуху Зинку это очень злило, но она на всех злилась, без разбору.

Вороны, прервав свой важный разговор, следили за псом.

– Мне, честно говоря, было не до какой-то там Варьки, я как раз на первый курс поступила… учиться надо… у меня синдром отличницы, так говорят. То есть нужно, чтобы все было на «отлично», а это времени занимает немало. А тут вдруг сосед пришел. Попросил, чтобы я с его дочерью математикой позанималась. Вроде как репетитор. Только если настоящего репетитора нанимать, то дорого выйдет. Со мной проще, я ведь студентка… согласилась. Рада была подработке.

Ученица оказалась недовольна.

Настасья отчасти ее понимала, ей самой идея не слишком-то нравилась, не чувствовала она в себе педагогического таланта, но с другой стороны, деньги обещали пусть и небольшие, но всяко не лишние для студентки. Вот она и старалась. Объясняла тему.