Текст книги "Разбитое сердце королевы Марго"

Примеры решала.

Задачи.

Варвара слушала молча, кивала изредка и рисовала в тетради звездочки.

– Тебе что, – не выдержала Настасья, – совсем плевать?

– На математику? – уточнила Варвара. – На математику – совсем… но если не буду приходить, то папаша на говно изойдет.

Она вздохнула:

– Достал уже. Хочет, чтобы я в отличницы выбилась.

– А ты?

– А я не хочу. – Она упрямо поджала губы.

И это нежелание было Настасье совершенно не понятно. Ведь Варвару нельзя было назвать глупой, скорее напротив, она обладала острым умом, хорошей памятью, но упорно отказывалась делать хоть что-то.

– Ты не понимаешь. – После третьего посещения Варвара немного оттаяла. – Ну на кой мне эта математика?

– Чтобы поступить.

– Куда?

– А куда ты хочешь?

– Никуда не хочу. – Варвара забиралась на диван и спокойно подпиливала ногти. Она и Настасье маникюр сделала, сказав, что смотреть не может на эти запущенные руки. – Я замуж выйду.

– Выйдешь, конечно. А дальше-то что?

– Нет, Насть, ты не понимаешь, я выйду замуж и стану домохозяйкой. Буду сидеть дома… готовить там, уют создавать и все такое… я классно готовлю… и за собой следить буду, конечно. Если за собой не следить, то самый неприхотливый мужик налево бегать станет. Знаешь, какая сейчас конкуренция?

Как бы там ни было, но учиться Варвара стала лучше, и отец ее, вскоре забыв о том, что Настасью нанимал, теперь просто отпускал дочь в гости, полагая, будто соседка примером своим благотворно влияет на ветреную Варвару.

В действительности было наоборот.

Варвара приходила.

Забиралась на диванчик, который полагала своим, и заводила разговор… о чем?

О ногтях и волосах, нуждавшихся в уходе. Вот Настасья за своими не следит, потому и кончики у нее секутся, и сами волосы тусклые… маску сделать надо.

Кефирную.

Или дрожжевую… или еще какую-нибудь. И делали вдвоем, намазывали голову или лицо. Укутывали ноги восковыми носочками… вариантов было множество, главное, что Настасья от этих визитов начала получать преогромное удовольствие.

– Сама посуди… вот допустим, закончу я институт. И что дальше? Работать? А где? На приличное место меня не возьмут без протекции. – Варвара разминала малину, мешая ее с домашней сметаной. – Остается захудалый офис с такой же захудалой зарплатой. Мешок коллег в придачу. Вечная грызня. Вон, папаша мой начальником… говорит, к себе в контору возьмет, только мне от того не весело совсем. У него подчиненных – две старухи, и те меж собой ужиться не способны. А потом еще и я… он же меня и дома достает… нет, закончу школу, выйду замуж, и пусть себе думает что хочет.

Маски она накладывала сама, не доверяя это важное дело Настасье.

– Думаешь, с мужем будет проще, чем с отцом? – Лежать следовало молча, но у Настасьи никогда не получалось столько молчать. – Вот смотри, получится, что ты целиком от него зависеть будешь. Он зарабатывает деньги, а ты – иждивенка… и если вдруг захочет уйти…

– Не захочет, – уверенно ответила Варвара.

– Почему это?

Уходили и от красивых, знаменитых… а Варвара не знаменита. И красивой ее назвать сложно. Внешность она, конечно, яркую имеет, только этого для жизни недостаточно.

– Потому что… у меня штука одна имеется. Она любого приворожить может.

– Чушь.

– Не веришь? – Варвара села. – А вот и зря! У меня бабка ведьмой была! Дед на нее до последнего дня надышаться не мог… она мне и дала… сказала, что если найду свою судьбу, то она со мною и останется…

– Чушь это все! – фыркнула Настасья, которая совершенно в сверхъестественное не верила.

– Вот увидишь! – Варвара, кажется, обиделась.

И ушла раньше обычного.

Не появлялась она дня три, а после вернулась как ни в чем не бывало. Правда, больше тему замужества не поднимала. Болтали… а ни о чем болтали, отдыхая, Варвара – от родителей, Настасья – от учебы.

– Потом она ненадолго исчезла… точнее, теперь я понимаю, что исчезла не она, а я… увлеклась немного.

– Учебой?

Настасья рассмеялась.

– Андреем… хотя и учеба тоже… не буду врать, что сильно увлекла, но не в моем характере было упускать ее. Наверное, я уродилась такой… чересчур практичной, не способной с ходу в омут головой… Андрея я любила.

Лицо Настасьи побледнело, а под глазами проступили темные круги.

– Знаете, это была не та любовь, которая просто безумие… я вообще, как юрист, не слишком-то безумие одобряю… но я как-то сразу поняла, что именно с этим человеком я смогу жизнь прожить. Не до свадьбы, а по-настоящему, как говорят, что и в горе и в радости… вместе всегда. Я могла с ним разговаривать. Не только о любви, но вот… рассказывать обо всем. Не важно, о сплетнях университетских, о политике, о книгах, фильмах. Он слушал. И не только слушал. Вы не представляете себе, как сложно найти человека, который бы тебя понимал. С тобой говорил. И слушал. И… и я не сомневалась, что все у нас с Андреем сладится. Его мать тоже меня приняла.

Грустная улыбка.

И Шаман, оставив ворон в покое, спешит к хозяйке с утешением. Он скачет, норовя лизнуть в нос, и Настасья уворачивается.

Смеется.

– Уйди… хороший ты, хороший, только грязный очень! Иногда он совершенно невозможен, но зато с ним не затоскуешь.

Настасья вздохнула:

– Не люблю вспоминать… то время. Наверное, никто не любит вспоминать такое… разве что мазохисты, а я нормальная. – Она сунула руки под мышки. – Просто однажды вдруг все перевернулось. Я ведь даже не поверила поначалу… это как живешь, живешь, а потом просыпаешься и видишь, что вся та жизнь не была жизнью, что ты ее просто-напросто придумала. Мы ведь свадьбу готовили…

Настасья до полуночи засиделась над планами. Это только кажется, что свадьбу сделать легко, но на деле никакой легкости.

Список гостей с пометками… кого-то следует позвать обязательно, кого-то – если позволят финансы… кто-то может обидеться, кто-то наверняка не приедет, а кто-то приедет, даже если его не позвать.

Перечень ресторанов, более-менее приличных и недорогих.

Музыка.

Тамада… а еще платье, кольца и прочая мишура. Андрей смеется, называя Настасьин подход излишне серьезным, уверяет, что ему хватило бы и простой росписи. Настасье тоже, но ведь есть родственники, которые будут недовольны этаким поворотом, и друзья, и коллеги по работе… все эти люди ждут свадьбы.

Вот Настасья ее и готовит.

Она встала, потерла глаза – бессонница давала о себе знать, а еще следовало подготовиться к семинару, потому как любовь учебы не отменяла…

Андрей позвонил в десять.

Он всегда звонил, чтобы пожелать Настасье доброго утра, а она за чашкой кофе рассказывала ему последние новости.

– Привет. – Она улыбнулась, представив, как улыбается он, сонный и взъерошенный: по средам у Андрея не было уроков, потому он и позволял себе валяться в постели дольше обычного.

– Привет, – отозвался он странно напряженным голосом.

– Что-то случилось?

Настасье нравилось, что она вот так чувствует жениха, – это очень важно для совместной жизни. Настасья знает. Она читала.

– Случилось. Настя… прости меня, пожалуйста, но… свадьбы не будет.

– Почему? – Она отхлебнула кофе, позабыв, что он горячий, и обожгла язык. – Ты проиграл все деньги, на нее отложенные?

Шутка, конечно. Андрей не играл.

– Нет. Я… полюбил другую.

А это совсем уже не смешно.

Настасья даже на календарь посмотрела, чтобы убедиться, что сегодня – не первое апреля.

Сентябрь.

Начало.

– Андрей, ты… здоров?

– Нет. Не очень. Я… встретил другую девушку. Мне давно следовало тебе сказать…

– Когда?

Обожженный язык вдруг показался пустяковой неприятностью.

– Когда встретил? – повторила вопрос Настасья, чувствуя, как леденеет сердце.

– В мае…

– Сентябрь на улице…

– Знаю. Я… я же говорю, что должен был сказать, но… – Он начал злиться. Интересно, на кого? На себя, тянувшего с этим разговором, или на нее, Настасью, которая задает неудобные вопросы, вместо того чтобы просто взять и сказать: хорошо, дорогой, я все поняла. Останемся друзьями.

– Кто она?

– Какая разница?! Настя, ты пойми… ты хорошая женщина… ты обязательно будешь счастлива с кем-нибудь другим… но я… я не могу подвести Вареньку…

– Кто она?! – Почему-то в этот момент Настасье стало жизненно необходимо понять, кто же та, другая, и чем она, собственно говоря, лучше Настасьи.

Красивей?

Умней?

Или, может, состоятельней? Ведь должно же быть что-то такое, особенное, чего в Настасье нет.

– Ее зовут Варвара… она… она училась в моем классе.

Варвара – редкое имя.

– У нее рыжие волосы. – Настасья отставила кружку с недопитым кофе, который перестал быть нужен: она и без кофе проснулась. – Рыжие волосы и веснушки…

– Да, откуда ты знаешь?

– Она живет в моем доме…

– Д-да…

– Она еще ребенок!

– Ей недавно восемнадцать исполнилось. В августе.

Конечно.

Варвара говорила… и о многом другом говорила, в частности, о своем желании выйти замуж. И кажется, это желание исполнилось.

– Андрей. – Настасья заставила себя сделать глубокий вдох и уняла гнев, который требовал высказать неверному жениху все, что Настасья о нем думала. – Послушай… не торопись… я понимаю, что ты увлечен этой девочкой… что тебе кажется, будто вы… вы будете жить долго и счастливо. Но такая влюбленность быстро проходит…

Она говорила что-то о благоразумии, о необходимости сохранять трезвую голову… о том, что он и Варвара – совершенно разные люди, у которых нет общих интересов, а без этих самых интересов брак сохранить почти нереально.

Она говорила много и страстно, а в голове билась одна-единственная мысль: не отдаст.

Ни за что.

– Он, конечно, меня слушал… долго слушал… потом отвечать стал. Слово за слово, и мы поругались. – Настасья смотрела на Шамана, который носился по площадке, повизгивая от удовольствия. – Мы за два года ни разу… а тут… и так грязно… он наговорил мне гадостей, я ему…

– Что было дальше?

– Дальше… мне позвонила Надежда. Мы с ней неплохо ладили. Она была в ужасе, умоляла не горячиться, верила, что это увлечение пройдет, перегорит… и мне тоже хотелось верить. Я бы простила, но… все вдруг завертелось. Варенька не стала терять времени даром. Вдруг оказалось, что заявление они уже подали и что у нее свадьба готова, надо только заплатить… и Андрей, который все это считал пустой тратой денег, полетел в банк, за кредитом, потому что у его Вареньки должна была быть идеальная свадьба.

Грустная улыбка.

И растерянность. Она до сих пор не способна понять, как все так получилось.

Чем она хуже?

Наверное, ничем. Наверное, даже лучше, взрослей, умней, сдержанней. И хозяйка неплохая… наверное. Саломея не знала точно, но ей так казалось.

– Вы с Варварой встречались?

– Мы не могли не встречаться. – Настасья присела на лавочку, и Шаман подбежал, ткнулся носом в колени, убеждаясь, что с хозяйкой его все нормально. – Мы ведь в одном подъезде жили. Да, вероятно, можно было бы встречи избежать, но… мне сейчас стыдно, но тогда я пошла к Варвариным родителям. Я знала, что она боится отца, подумала, если тот пригрозит, образумит… нет, я не была так наивна, чтобы надеяться, что он прикажет бросить Андрея… если у них и вправду любовь, то приказ этот не помог бы…

– Но вы не верили, что у них любовь?

– Не верила. – Настасья почесала Шамана за ухом. – Я ведь прекрасно ее знала. Эта девочка любила исключительно себя. Она мечтала выйти замуж за богатого человека, осесть дома и не работать до конца жизни. И Андрей на свою беду показался ей достаточно состоятельным. Я знаю почему. Мать очень его любила. Единственный сын, опора и надежда… она ни в чем ему отказать не могла. Нет, не подумайте, что он этим пользовался. На самом деле ему было все равно, что носить. Это Надежда покупала вещи… итальянские ботинки, английский трикотаж, часы за безумные деньги… не подумайте плохо, она не брала взяток. Ей от родителей кое-что осталось. Отец был бизнесменом и удачным… и муж опять же… вот Варвара и решила, что денег у Андрея хватит на исполнение ее мечты. Только не учла, что одно дело сына содержать, и совсем другое – невестку. Надежда отказалась дать деньги на свадьбу. Вообще давать деньги. И условие поставила: если Андрею так нравится Варвара, то пусть женится, живет, содержит ее сам. Она полагала, что Варвара быстро поймет, что со школьного учителя много не возьмешь. Поймет и сбежит. Но Варвара оказалась упрямой. Не знаю, на что она рассчитывала… или и вправду полагала, что Надежда долго не протянет? Или что смирится… может, если бы ребенок родился, то ради внука Надежда приняла бы и Варьку, но…

– До ребенка Андрей не дожил.

– Именно.

– Так значит, вы отправились к отцу Варвары.

– Простите… там все так запутано, что я сбиваюсь. Да. Я до того встречалась с ним. Здоровалась. Не скажу, что он вызывал симпатию. Мрачный мужик, вечно какой-то… недовольный, что ли? Не знаю, но желания с ним пообщаться не возникало. А после того как Варвара обмолвилась, что он и за ремень хватается, то вовсе… и наверное, я и вправду слабо соображала, что делаю, если к нему пошла.

Сосед открыл сразу.

– Чего? – спросил он, хмурясь сильней обычного. – Варьки дома нет.

И сквозь зубы процедил:

– Ш-шалава…

Настасья знала, что Варвары нет дома. Она ночует в Андреевой квартире, в той самой, куда сама Настасья намеревалась переехать после свадьбы.

– Я к вам. – Она заставила себя посмотреть в блеклые глаза.

Отец Варвары ей категорически не нравился.

И стоило бы отступить, но…

– Проходи, – буркнул он и посторонился.

В этой квартире царила стерильная чистота. Пол сиял, как и полированные дверцы старой стенки… светлые обои, люстра, горевшая тускло, но и этого света хватило, чтобы увидеть: ни на матерчатом абажуре, ни на самой лампочке нет и пылинки.

– Варвара… – Настасья долго репетировала речь, писала на бумажке, приводила какие-то аргументы, которые казались невероятно вескими, но под мрачным взглядом Варвариного отца превратились в пустые слова. – Варвара отбила моего жениха.

Прозвучало жалобно.

– Она… я бы не стала мешать, если бы она и вправду любила его, но она не любит. Она рассказывала мне, что хочет выйти замуж и только… и думает, что Андрей богат, будет содержать ее после свадьбы. А у него самого денег немного. Он школьным учителем работает.

Настасья говорила, чувствуя, как краснеет.

– Мне не стоило сюда приходить. Вряд ли вы что-то сможете сделать… извините за беспокойство.

– Стой. – Он не позволил ей уйти, схватил за руку и пальцы его показались стальными. – Не спеши. Значит, говоришь, влюбился без памяти… знакомо. Не надо было ее к старухе отпускать… пойдем на кухню.

Кухонька была крохотной и уютной, с вязаными салфетками на столике у окна, с рядом желтых горшков на подоконнике.

– Присаживайся. Настя, верно?

Настасья кивнула и осторожно опустилась на табурет, прикрытый вязаной подушечкой.

– Это Аннушка… хорошая она женщина. Старается. Для меня, для Варьки… но Варька в мамашу пошла, ей на чужие старания плевать. А я… я хочу иначе, да вот не могу… проклятый я, хотя и повезло, что она раньше преставилась. Ты в Бога веришь? – Он спросил серьезно, и Настасья не смогла соврать:

– Нет.

Она сжалась, предчувствуя вспышку гнева, но мужчина лишь хмыкнул:

– Ничего. Придешь со временем. Я вот раньше тоже не особо думал, глупости все, а теперь только вера и осталась. Я тебе кое-что расскажу… уж не знаю, поможет или нет… вряд ли, конечно. Тут ничего не поможет.

Он вздохнул и потер щетинистую щеку.

– Ее бабка – ведьма, – произнес он доверительно. – И дед такой же, оттого и сынок сбежал, не смог жить с такой семейкой.

Настасье вдруг подумалось, что сидящий напротив ее человек – ненормален. Нормальные люди в ведьм не верят и в ведьмаков тоже. И как знать, не опасен ли сосед?

– Я-то сперва не верил. В такое поверить непросто… я Людочку встретил и влюбился. Людочка – это Варькина мамаша…

– А я думала…

– Анна – моя третья жена. Людочка умерла.

– Извините. Мне жаль.

– Я тогда едва с ума не сошел, и теперь тоска такая. – Он покачал тяжелой головой. – Хоть в петлю лезь. Иногда и тянет. Сидишь вот, думаешь, на кой ляд сдалась такая жизнь… и взять бы ножик да себе по горлу…

Он произнес это едва ли не мечтательно, и Настасья поспешно огляделась: ножей в обозримой близости не было.

– Ножи Анна под замком держит. Знает, что на меня может… вот. – Он вытянул руки, задрал рукав серой скучной рубашки, демонстрируя шрамы. – Это когда… случалось…

– Вам лечиться надо.

– Лечился уже. – Он только отмахнулся. – На таблетках сидел, в больничке лежал. Чего только не делал, не помогает. Не отпустит она меня… я был старше на двадцать лет. Семью имел. Крепкую. С женой мы дружили… любовь – это для детей, так мне казалось. А вот дружба и взаимопонимание, и многое иное… детишек вот не было… болела она, но я не думал о разводе. Да и на моей должности оно не принято… не одобряют. Только Людочку встретил и разом обо всем забыл… в химчистке… помню, тогда Галочка на конференцию укатила… она у меня из ученых…

Он до сих пор гордился этим и, наверное, жалел о разводе.

– Пальто из химчистки просила забрать. А Людочка за отцовским пришла… помню, огромное такое, едва ли не больше ее, и я предложил пакет донести. Она согласилась. Слово за слово… на следующий день встретились. Еще через день я понял, что жить без нее не смогу. Когда Галочка вернулась… это был нелегкий разговор. Она поняла, только… знаешь, она сказала, что я должен быть осторожен. Что такая любовь, которая больше на болезнь похожа, на пустом месте не возникает…

Он замолчал, сидел, глядел на руку, на белые нити шрамов.

– Она у меня историк… занималась Средними веками… ведьмы, инквизиция… странная тема, да?

– Да.

– Галочка полагала, что дыма без огня не бывает. Она читала документы… их ведь много сохранилось… процессы, показания свидетелей… клятвы и все такое… так вот, она говорила, что, конечно, в большинстве своем сжигали невиновных, тех, кто слишком много знает или просто выделяется, но иногда… иногда попадались натуральные ведьмы.

И это было сродни бреду, вот только Настасья слушала его жадно, потому что если Варвара ведьма, то Андрей не виноват.

Его околдовали.

Очаровали.

И он не ведает, что творит, разрывая отношения с Настасьей. Ей же надо не обиду лелеять, а найти способ спасти любимого. Как в сказке.

– Она порой рассказывала истории, я полагал их вымыслом, но на редкость правдоподобным вымыслом… так вот, Галина сказала, что моя любовь больше на одержимость походит. И предложила подождать. Нет, она не станет препятствовать, если я захочу развестись, но просто попробует кое-что…

– Что?

– Оберег… его ей один монах подарил… старый очень… и в нашем мире сохранились охотники за ведьмами, только их никто не воспринимает всерьез.

Это Настасья и сама понимала, потому как больно дико все звучало.

– Этому монашку было девяносто семь, когда Галина с ним встретилась. Оберег она держала в банковской ячейке, в сейфе, а как раз выходные, праздники майские, и банк не работал. Надо было ждать, пока праздники закончатся.

Его голос ощутимо дрогнул.

– Я пересказал все Людочке… дурак… но тогда мне казалось, что только так и можно. Доверять безоглядно, без условий и… и это же смешно, ведьм не существует. А Галина, если хочет, пусть даст свой оберег. Убедится, что он не работает… зато потом разведется без проблем. Разумная ведь женщина.

Он закрыл руками лицо.

– Ее убили. Я должен был проводить ее в банк, но… Людочка позвонила. Она с родителями поссорилась и… так плакала… я мигом полетел утешать, а Галина не остановила. Да и вряд ли она сумела бы остановить, я ведь никого не слышал… не хотел слышать. Сказали, что следили за ней… вели от банка, решили, наверное, что у нее драгоценности в сумочке… попытались отнять в переулке, а она не отдала… вот ножом и… отняли жизнь вместе с сумочкой. Я тогда поверил. А потом… потом понял, что это все – Людочкиных рук дело… испугалась она, что Галина сумеет меня освободить.

Настасья слушала, боясь пошевелиться.

– Уже потом… когда ее не стало, Людочки, а не Галины, я вещи ее перебирал, нашел колечко Галкино… простенькое… серебряное… я его ей подарил, когда замуж звал… почему не выбросила? Уверена была, что даже если найду случайно, то отговорится? Каждому ведь слову верил… Галочку похоронил… все как в тумане, помнится, не плакал даже… пятнадцать лет вместе, а ни слезинки не проронил… только вертелось в голове, что и разводиться нужды нет, удачно все сложилось.

Он вдруг ударил кулаком по столу и вскочил.

– Ведьма! Им нужно, чтобы душу вытащить… перевернуть, переврать… а я дурень… Варьку все спасти хотел… Людочка, может, и вправду меня любила, если на ребенка решилась. А может, ее Господь за Галочку наказал. Забеременела она сразу после свадьбы. Я летал как на крыльях, за счастьем ничего вокруг не видел. Рожала сама… и по первости все было нормально, а потом вдруг говорят, что умирает… и меня попрощаться пустили. А она плачет… как ребенок плачет… ведь ребенок и была, совсем молоденькая, только-только восемнадцать исполнилось.

Его лицо исказила гримаса, то ли горя, то ли ненависти.

– Она у меня прощения попросила, сказала, что любит, что… только из любви и решилась приворожить… что ее мать дала ей особую вещь, которая… которая ей помогла…

– В чем?

– Я ведь влюбился. Или нет… это не любовь, болезнь какая-то… Людочка просила прощения, все лепетала, что я должен о ребенке позаботиться… клятву взяла, что не брошу Варвару… я поклялся. Я тогда готов был поклясться в чем угодно, лишь бы она жила.

Он сжал кулаки, и Настасья съежилась, на долю мгновенья ей показалось, что ударят ее. За что? Ни за что, просто вымещая бессильную ярость.

– А она умерла и… и мне было так плохо… я первые месяцы после похорон не помню совершенно… говорят, пытался повеситься… и стрелялся… но видно, Бог берег дурака. Самоубийство – смертный грех, а я не ведал, что творил. Не ведал.

Он раскачивался, обняв себя, и Настасья испытала странную жалость к этому огромному, но в то же время такому слабому человеку…

– Людочкин отец меня спас. Не знаю, что он сделал, но боль ушла. Почти ушла. То, что осталось, можно было вынести. Он сказал, что Людочка меня приворожила. Я бы посмеялся, если бы не было так плохо… сказал, что семейная реликвия… от матери к дочери… и она пока к его жене вернулась… а потом когда Варвара подрастет, то ей отдаст.

Он отвернулся, и Настасья смотрела на бритый затылок.

– Паучихи… они все в роду паучихи… он знал правду. Поделился. Сказал, что сам… особый, а потому и не подействовал приворот… или подействовал, да не в полную силу… главное, он жену свою любит, но не безумной любовью, как вот я…

Настасья поднялась.

– Сиди, – бросили ей. – Дослушай… он ушел. А я встретил Анну. Или не встретил… он ее привел, чтобы было кому заботиться о Варваре. Я ведь один с младенцем не управился бы, я вообще о ней не помнил, а если вспоминал, то с ненавистью. Из-за нее погибла Людочка… что до Анны, то как-то вдруг я понял, что она живет здесь, а я не имею ничего против. Я ее не люблю. Она хорошая женщина. Терпеливая очень. И Варвару любит искренне… и меня, наверное, хотя я этого не заслуживаю. Мы поженились.

Шло время. Варвара подрастала. А я постепенно начинал понимать, что моя любовь к Людочке – не любовь… одержимость это. Обыкновенная одержимость.

– Разве одержимость может быть обыкновенной? – Настасья спросила, а затем прикусила язык, потому как вопрос показался на редкость неуместным.

– Не знаю. Наверное, не может… я долго не решался тронуть Людочкины вещи. Анна собрала их. Убрала, чтобы меня не тревожить… однажды все-таки забрался в ящики. Там много всяких мелочей… и то мое колечко, которое Галине дарил. И Людочкин дневник. Розовая тетрадочка, в которой… я многое узнал. Почему он не забрал этот дневник? Не знал о нем? Или рассчитывал, что я прочту и наконец пойму, что было не так… она подробно расписала о том, как встретила меня… отнюдь не в химчистке. Она следила за мной. Наблюдала. Решалась… выбирала. Ей нужен был муж, который сможет ее содержать. У меня были карьера, квартира, деньги… и она решила, что я ей подхожу. Она дала мне… я не знаю, что, Людочка даже в дневнике называла это «маминым подарком». И обрадовалась, когда он подействовал. Она была совершенно уверена, что я никуда не денусь. А потом появилась Галина. Людочку это обеспокоило. И она… она сделала так, что Галины не стало.

Теперь он говорил ровно, казалось, равнодушно.

И глядел мимо Настасьи.

– Последние записи… ей казалось, что у нас замечательная семья. И значит, предсказание не сбудется…

– Какое предсказание?

– Я спросил о нем у старика. Отправился к нему с дневником… с требованием все прояснить… и пригрозил, что уеду, увезу Варвару так, что они никогда больше ее не увидят. И он… нет, не испугался. Думаю, если бы я и вправду решился уехать, умер бы.

Он и вправду верил?

Верил, наверное, и боялся. Его страх Настасья ощущала остро, и сама начинала бояться, пусть бы и не было ни одной причины.

– Не скажу, что разговор получился простым, мне ответили на некоторые вопросы. Женщины их рода… ты же знаешь, иногда говорят про таких – роковые. Они способны получить любого мужчину, которого только захотят. Но беда в том, что если мужчина им надоест… наскучит… он умрет.

Вот так просто?

Настасья все равно в подобное не верит.

– Он сказал, что началось все с Маргариты Валуа… она была очень… странной женщиной, я читал о ней… потом читал… не в романе Дюма, тот был большим выдумщиком, писал истории, за которые хорошо платили. Настоящая Маргарита была иной… ты знаешь, что она носила с собой сердца поклонников? В прямом смысле. Ла Моль, де Бюсси… многие иные, кто погиб по ее вине. Она помнила о них… сердца вырезали, бальзамировали.

Тогда Настасью затошнило, не от безумной Маргариты Валуа, о которой она только и знала, что та была королевой, но от фанатичного блеска в глазах мужчины.

– Я многое читал… она всегда получала то, что хотела. Всегда! И Людочка была такой же… а потом она умерла… она не могла предположить, что умрет… но мне, наверное, повезло… да, я ведь жив?

– Извините, я…

– Уйдешь. И попытаешься спасти своего жениха. Только он уже не твой совсем. Варвара пошла в мать, я пытался ее образумить. Пытался избавить от проклятья, но она сама не желала избавляться! Она была непослушной девочкой… наверное, временами я был слишком строг… и да, я бил ее.

Он признался, не испытывая ни малейшего сожаления.

– Мало бил… смирение… ей никогда не хватало смирения… и плоть ее взывает к пороку… она молилась неискренне… я говорил, что Господь способен спасти, а она смеялась только… теперь вот совсем ушла… мне жаль твоего парня.

Он поднялся и тихо сказал:

– Его не спасти.

– Вы не поверили? – Саломея шла по дорожке, узенькой и грязной. А Настасья держалась рядом, она брела, глядя исключительно себе под ноги, и присмиревший Шаман, верно, почуявший настроение хозяйки, трусил, то и дело поглядывая на Саломею.

В синих собачьих глазах ей виделся упрек: пришла и расстроила.

– Не поверила. Тогда – не поверила. Знаете, все это… как в сказке почти, где колдунья очаровывает принца, и только поцелуй истинной любви может его спасти.

Она хмыкнула:

– Я поцеловала Андрея… нет, не подумайте, что действительно надеялась спасти Андрея таким вот способом… а может, и надеялась. Не знаю! Я тогда вообще, кажется, утратила способность мыслить здраво. Подкараулила, дождалась, когда он останется один… бросилась и… поцеловала.

Настасья густо покраснела.

– Сейчас мне стыдно, а тогда… он меня оттолкнул. С силой оттолкнул, и я упала в грязь. Помню, как раз дождь прошел, лужа… возле его подъезда всегда лужа собиралась, и я в нее полетела. В светлом плащике, в платьице легком… с прической, с макияжем… а он, вместо того чтобы руку подать, помочь, стоит и кричит… он мне тогда столько всего наговорил… хотелось бы верить, что сожалел, но сомневаюсь. А позже еще Варвара позвонила, просила успокоиться. Я ей и ответила… накипело на душе… сорвалась безобразно совершенно…

– И поэтому пытались кислотой облить?

– Что? – Настасья споткнулась на ровном месте. – Она вам такое сказала?!

– Да.

– Я ее кислотой… вы… вы же не верите в эту чушь?! Нет, я, конечно, любила Андрея, и мне было больно, обидно… неприятно, что он поступил со мной подобным образом… и на нее я злилась, тут и говорить нечего. Только одно дело – злиться, а другое… кислотой… я ведь не девочка из заводского района, которая привыкла все проблемы решать силой. И пусть меня тянуло расцарапать Варьке личико, но я умею сдерживаться…

Она прикусила губу.

– Краска… это была просто краска. Водная. Совершенно безопасная… я не угрожала… хотя… не знаю, что со мной тогда было. – Настасья поморщилась. – Вот ведь… и говорю, что не привыкла силой, а выглядит оно…

Шаман ткнулся хозяйке в колено лбом.

– Хороший мой… это после звонка ее началось…

– Что началось?

– Припадки ярости. Я не душевно больная. И в роду моем таких не было. Насколько мне известно, не было… а тут… я вдруг стала срываться на людях. Посторонних людях. Устроила безобразный скандал в маршрутке. На продавщицу накричала, на сокурсницу свою… те, кто меня знал и мои обстоятельства, жалели, конечно. Терпели. Успокоительное советовали… а у меня в голове одна мысль была – надо отомстить… и я ничего лучше не придумала. Бутылку с водой… акварельную краску размешала… красную, чтобы все видели, какая она. Мне почему-то казалось, что меня не осудят. Я же права. Варька у меня жениха увела, а значит – проститутка. И красная краска – как раз то, что нужно, чтобы всем это объяснить.

Она почесала Шамана за ухом.

– Я спряталась. Следила. Выследила ее у подъезда Андрея… и когда она вышла, то вылила краску на голову… она закричала, помню… и мне стало так хорошо, замечательно даже. Я в себя пришла уже в отделении. Вспомнила, что натворила и… и как будто отпустило все. Схлынуло. Я плакала, кажется… и кто-то отцу позвонил. Отец у меня в органах работал… городок маленький, знали друг друга… он приехал, хотя с мамой они давно уже… но это не важно, да?

– Да.

– Приехал и… и я ему рассказала все, про проклятье и про соседа, про Варьку. Я тогда ревела и успокоиться никак не могла, а он повторял, что я глупая, что таких женихов у меня будет дюжина, а то и две дюжины… почему дюжины? До сих пор не знаю. Он с Варькой все уладил. Предложил ей денег, чтобы заявление не писала. Две тысячи взяла. Потом еще сказала, что, мол, на свадьбу… получается, что я не только ей жениха отдала, но и свадьбу оплатила.

Этот вариант событий был весьма похож на правду.

Настасья не врала.

И стыдилась себя, той, прошлой, потерявшей разум от любви.

– Мне пришлось уехать. Отец попросил… да и я сама не хотела оставаться. Городок маленький… все всё обо всех знают… и чтобы за спиной шептались, жалели или осуждали… Нет уж.