Текст книги "За тридевять земель"

Глава 9
Ученик леса

Большая Поляна располагалась на окраине Йолка, между крайними высовитами и деревьями тайги. Покрытая плотным мхом, на котором кое-где лежал весенний снег, она была такой ровной, что казалась рукотворной. Поляну окружал редкий частокол, на столбах которого глухо постукивали музыки ветра.

Агнеша от волнения не спал всю ночь и пришёл на Поляну до зари. Князя Дрефа ещё не было, и юный йарь, кутаясь в зелёный плащ из мха-веретенника, медленно брёл по полю. Высокое небо светлело, медленно таяли звёзды, и луны, клонясь к закату, прятались за острыми вершинами деревьев. Дойдя до середины Поляны, юноша остановился и осмотрелся: надо мхом стелился туман; вдалеке, в Йолке, мерцали жёлто-зелёные огни. Агнешка невольно улыбнулся: если бы знал его отец Тихон, где сейчас его сын, никогда бы не поверил. Но улыбка спала с лица Агнеши: именно потому, что отец ему не верил, он и оказался здесь. Тихон хотел, чтобы его сын стал рыбаком, чтобы научился не только ловить рыбу, но и торговать. И Тихона очень печалило, что Агнешка совсем не интересовался рыбным промыслом. Настораживала рыбака и страсть сына к лесу, и его рассказы о встречах с берегинями и лешими, в которых Тихон упрямо не верил. Агнеша грустно покачал головой: он очень надеялся, что отец поймёт его, когда он вернётся…

Резкий порыв ветра глухо застучал деревянными бусами музык ветра, и юный сварогин невольно вздрогнул. Агнешка оглянулся: ветер летел вдоль частокола, задевая бубенцы и поднимая туман. Сварогин насторожился: в сизых сумерках ему почудилось, будто ветер плотный. Но юноша не чувствовал страха. Вдруг ветер встрепенулся, громко прозвенев музыкой ветра, и метнулся к опешившему человеку. Агнеша замер: ветер летел к нему, собирая со мха туман, будто одеяло. Ветер закружил вокруг Агнешки, и туман скрыл мир плотным маревом. Туман складывался в искусные узоры, сквозь которые слышалась шелестящая песнь ветра, но сварогин не мог разобрать слов. Внук Стрибога дул сильнее, летая вокруг человека, и юноша растерялся: он не знал, что делать – Агнешка прежде не учился ворожбе. В окружившей его серой мгле сын рыбака Тихона слышал перезвоны музык ветра, холодный шёпот Стрибога и шелест леса, и голоса эти сливались в одну песнь, песнь, которую пела вся природа. Агнеша закрыл глаза и прислушался. Музыка делалась громче: она наполнялась звонкими ручьями, птичьими трелями, шелестом листвы… Музыка завораживала, влекла в неведомые дали; летела среди лесов и полей, танцевала берегиней у озера и звенела хрустальной росой… Вдруг что-то несильно ударило по голове, и Агнешка от неожиданности вскрикнул. Сварогин открыл глаза: перед ним на мхе Поляны стоял Дреф, облачённый в зелёную рубаху; его седые волосы перехватывал плетёный обруч. Маленький князь держал наготове посох, который был выше Агнешки. Украшенное бубенцами навершие деревянного тояга находилось в опасной близости от Агнешкиного лба. Дреф строго смотрел на человека, и юноша потёр ушибленное место.

– Усыпили бы тебя русалки в два счёта! – вздохнул Дреф и убрал посох.

– Так это был русалочий морок? – тихо спросил Агнеша, и Дреф стукнул посохом его ещё раз.

– За что?! – воскликнул человек.

– За то, что не хочешь думать, – ответил Дреф и улыбнулся. Острые с кисточками уши полевика поднялись, жёлтые глаза смотрели пристально, но по-доброму. – Йолк окружает магия Слов леших, и без Лыя ты никогда бы не нашёл город. Мы с тобой договорились встретиться здесь на заре. И ты думаешь, что это был русалочий морок?

Агнеша нахмурился:

– Но вы сами про русалок сказали. – Дреф пригрозил человеку тоягом, и юноша отшатнулся. – Ох! – вдруг догадался Агнеша. – Так ветер, морок – ваша ворожба?

– Ну, хвала Индрику! – Дреф поставил свой посох на землю, и бубенцы мягко ударились о древко. Агнешка облегчённо вздохнул. – Никогда не закрывай глаза, особенно тогда, когда больше всего хочется. Мир нужно видеть, ветер – слышать, а запах – чувствовать. – Дреф взмахнул руками, и туман растаял. – Ну что, мой юный йарь, – улыбнулся леший, приглашая Агнешу следовать за собой к краю Поляны, – сегодня наш с тобою первый урок.

– А другие йари придут? – Агнеша пошёл за Дрефом. Музыка ветра на навершии тояга князя мягко постукивала при ходьбе. Седая шёрстка лешего легонько серебрилась.

– Пока нет, но позже – обязательно, – ответил князь. – Другие йари уже многое умеют, в отличие от тебя. И у них впереди много времени, которого у тебя нет.

– Да, люди мало живут, – печально вздохнул Агнеша, и Дреф обернулся на него.

– Каждый по-своему чувствует время, поэтому тысяча лет лешего не больше человеческого века, – мягко улыбнулся Дреф. – Я же тебе о другом времени толкую – о твоём личном. Тебе надо постичь слишком многое до того, как для всех нас наступит печальное время.

– Ваши слова меня пугают, – признался Агнешка. – Вы говорите о печальном времени, о том, чтобы я как-то помог Лесу. Но почему Индрик выбрал меня? Я же ничего не умею… Даже рыбу ловить не научился.

– Дело не в знаниях и даже не в силе духа, – заверил Агнешу Дреф и остановился.

– А в чём же?

– В умении внимать Песне и поступать в соответствии с Ней, – загадочно ответил Дреф, но, видя, что его ученик готов задать новый вопрос, предупреждающе поднял лапу и опустил уши. – Довольно пустых разговоров.

Небо посветлело, подёрнулось золотой дымкой, предвещающей скорый восход. Дреф указал посохом на массивный столб частокола, наверху которого тихонько постукивали закреплённые на кольце деревянные музыки ветра. Столб был высоким, даже выше елмагана.

– Ты должен снять с кольца бубенцы. Эти бубенцы будут голосом твоего тояга, древко для которого ты добудешь после того, как снимешь навершие.

Агнеша изумлённо посмотрел на столб и перевёл взгляд на лешего.

– Как же я сниму бубенцы?

Дреф тихо рассмеялся и пожал плечами.

– Откуда я знаю? – искренне признался князь и лукаво улыбнулся. – Когда снимешь, тогда я дам тебе второй урок. – Дреф положил на сердце руку, легонько поклонился своему ученику и исчез.

– Князь Дреф? – тихо прошептал Агнеша, не веря своим глазам: князь исчез, будто его и не было. Сварогин оглянулся, прошёл по поляне – князя не было нигде. Агнешка слышал были о чудесной ворожбе волхвов, знавал историю Десятины Полоза, знал о мороке Солнцеграда, но такую ворожбу, чтобы волхв исчезал, даже представить не мог. Растерянный юноша побродил по поляне и вернулся к тому столбу, на вершине которого висели бубенцы его будущего тояга. Какова же сила Слова князя Дрефа?

Небо уже посветлело, и туман почти растаял. Скоро должен пробудиться Хорс. Агнешке казалось, что он должен достать бубенцы непременно до восхода. Сварогин нахмурился, разбежался и попробовал залезть на столб, но не вышло: Агнешка сорвался и упал на покрытый инеем мох. Встал, попробовал ещё раз – попусту. Сколько бы Агнешка ни пытался достать бубенцы, у него не получалось. Расстроенный, сын рыбака Тихона решил вернуться в Йолк и сказать князю, что, видимо, народ Индрика в нём ошибся. Агнешка повернулся к Йолку и ахнул: города не было. Тёмный дремучий лес начинался сразу же за частоколом, окружавшим Большую Поляну. Поражённый юноша побежал в ту сторону, где, по его мнению, должен был находиться город леших, но неведомая сила не позволила ему выйти за ограду. Агнешка испугался и отступил к центру Поляны. Оглянулся: никого. Даже ветер замер, и солнце не спешило вставать: над резными вершинами леса замерла алая полоса восхода.

– Что же делать… – растерянно прошептал сварогин.

– Ты знаешь что, – едва слышимый шелест ответил человеку.

– Князь Дреф? – беспокойно спросил Агнеша. – Вы здесь?

Тишина. Агнешка вновь посмотрел на свой столб с бубенцами. На других столбах частокола музыки ветра робко нарушали тишину, но Дреф указал сварогину на этот, самый высокий столб.

– Ворожба князя не отпустит меня, пока не сниму бубенцы, – догадался сын рыбака Тихона и вновь подошёл к столбу. – Но как же снять их? Как понять, чего желает князь Дреф?

Агнешка несколько раз обошёл столб, надеясь найти хоть какую-то подсказку, но ничего не увидел. Солнце так и не встало, и юноша устало опустился на мягкий мох подле столба.

Ветра не было: тёмные ели высились за частоколом, словно стена. Небо застыло в бледно-розовом свете северного восхода, делаясь к вершине фиолетово-голубым. Небосвод украшали едва видимые серпы лун. Оставшиеся облачка сизого тумана замерли над поляной. Стояла звенящая тишина, от которой делалось жутко и хотелось спать. Веки стали тяжёлыми, голова – ватной, и Агнешка с трудом разобрал, как облачка тумана поплыли вновь. Но их движение не испугало сварогина: Агнешка видел, как туман подплыл к нему и медленно закружил вокруг. Белёсый, он искрился тусклым серебром, и во всполохах будто звучала музыка. Тихая, едва слышимая, но такая прекрасная, что щемила сердце и насылала странную тоску. Агнешке казалось, что если он прислушается, то сможет разобрать, о чём поёт ему лес. Увидеть высокие деревья и просторные поля, пробежать со звонким ручьём или полететь с птицами в небеса… Птицы… птицы летают высоко, они зарю встречают и приносят на крыльях весну из тёплых краёв. Птицы! Если позвать птиц, то можно достать бубенцы! От этой мысли Агнешка встрепенулся и открыл глаза: он полулежал, прислонившись спиной к столбу, а у его ног на мхе сидел чёрный Дрозд. Птица, наклонив голову набок, внимательно смотрела на человека. Агнеша, боясь пошевелиться, дабы не спугнуть возможного помощника, прошептал:

– Помоги мне достать бубенцы.

Птица наклонила голову на другой бок и продолжила смотреть на юного сварогина. Агнешка улыбнулся сам себе: конечно, птицы не разумеют человеческую речь. Но как же попросить Дрозда о помощи?

Лёгкий свежий ветерок пролетел над полем, и музыки ветра на вершинах столбов мягко заиграли. Агнеша оглянулся: кроме маленького чёрного Дрозда на Поляне никого не было. Ветер пролетел ещё раз, бубенцы прозвучали вновь, и зашумел лес. Мир просыпался, и в его пробуждении слышалась знакомая до щемящей боли Песнь. Песнь звучала без слов, но была ясна всему Свету: и солнцу, и небесам, и деревьям, и ручьям, и животным, и людям… Агнешка обернулся на ждавшего его Слова Дрозда, закрыл глаза и позволил Песни вырваться из груди. Вместе с шёпотом леса, вместе с ветром и солнцем просил он птицу о помощи. Агнешка не ведал наречия, на котором шептал, но Слова были понятны ему – будто бы он знал их всегда, те Слова, что по природе своей не были Словами. Внял Словам и Дрозд: птица вспорхнула и поднялась к вершине столба. Дрозд облетел столб по кругу, и крылья птицы замерцали серебром, озарив удивлённого Агнешку. Птица кружила вокруг столба, пока не засияла вся. Серебряный Дрозд пропел, снял бубенцы и, медленно опустившись вниз, положил их Агнеше в руку.

– Хвала Индрику! – раздался низкий и мягкий голос, Агнешка от неожиданности вздрогнул и открыл глаза: рядом с ним, сидящим подле столба, стоял Дреф. В лапе полевика красовался высокий тояг с бубенцами. Дневное солнце уже припекало. За спиной князя находились другие йари в зелёных одеждах из мха-веретенника и с тоягами в лапах. За учениками Дрефа высился Йолк. – Я уж думал, ты не вернёшься из Царствия Индрика. Ты три дня тут сидишь! – мягко улыбался князь.

– Сколько? – не поверил своим ушам сварогин.

– Три дня, – повторил князь и, указав посохом на ладонь юноши, в которой были бубенцы, улыбнулся: – Но это не так уж и долго. Вот Айул, – Дреф кивнул в сторону елмагана, стоявшего дальше всех, – седмицу слушал лес перед тем, как достал бубенцы. – Агнешка тоже посмотрел на Айула, который поморщился от слов Учителя. – Но ты услышал Песнь, – продолжал Дреф, обращаясь к Агнеше, – ты смог внять Лесу, ты смог с ним говорить. И твои Слова были услышаны. Ты завершил свой первый урок, ученик леса.

Агнеша сел удобнее и внимательно осмотрел деревянные бубенцы, которые принёс ему Дрозд. Нахмурился, поднялся на ноги и недоверчиво взглянул на столб, подле которого сидел: на вершине музыки ветра не было. Дреф и другие йари рассмеялись – смех леших походил на низкое глухое рычание.

– Вот ведь какая натура человеческая, – качал головой Дреф, – собственным глазам не верить!

Агнешка в замешательстве обернулся на Учителя.

– Выходит, я смог услышать Песнь? – робко поинтересовался сварогин.

– Не без моей помощи, – признался князь, лукаво прищурившись, – но смог. Мне пришлось самому отправить тебя в Царствие Индрика, дабы ты не сбежал с урока, – ответил леший на немой вопрос человека. Стоящие позади князя йари вновь засмеялись.

– Всё хорошо, – поддержала человека Иванка, видя, как нахмурился Агнеша. – Я два дня под столбом сидела, прежде чем мой Дух внял Лесу. Какая птица к тебе прилетела?

– Об этом можно говорить? – Агнешка вопросительно посмотрел на Дрефа.

– Со мной и с другими йарями, твоими братьями и сёстрами по учению, можно, – кивнул Дреф. – А вот с посторонними, даже с Лыем, – нельзя. Всё, что происходит на учениях, – дело только наше.

Агнешка согласно положил на сердце руку и, посмотрев на Иванку, ответил ей:

– Ко мне прилетал чёрный Дрозд. А к тебе?

– Мне принесла бубенцы Свиристель, – улыбнулась лешая. – Теперь ты сможешь всегда взывать к своей птице, и она всегда тебе поможет.

– Ученик Леса, – обратился Дреф к Агнешке, – я привёл йарей, дабы они познакомились с тобой на Поляне, как и подобает встречать нового ученика Леса после его первой Песни, – сказал князь Дреф, кивнув в сторону молодых леших, и музыка ветра на его тояге мягко качнулась.

– Но я с ними ещё вчера познакомился, – удивлённо ответил Агнешка. – Иванку первую встретил, затем, в тереме, познакомился с Айулом, а вечером – с Ватаном, – сварогин посмотрел на маленького светло-бурого полевика, – и с Явихом. – Агнешка перевёл взгляд на высокого гаркуна с красноватой шерстью и взъерошенными короткими волосами, из которых торчали кончики ушей.

– Нет-нет, – отрицательно покачал головой Дреф, – вчера они познакомились с человеком, сегодня им надо приветствовать ученика Леса. Когда ты добудешь древко для тояга и Лес наречёт тебя новым именем, они будут знакомиться с сыном Индрика.

– Как так-то? – удивился Агнешка. – Я же как был, так и остался!

– Никто не остаётся, как был. Каждого умерщвляет и воскрешает Песнь, только не все видят это. Нынче умер человек и родился ученик Леса, – строго ответил Дреф и, повернувшись к Иванке, представил её: – Старшая йарь князя Дрефа, которую Индрик нарёк Иванкой. – Лешая, положив на сердце лапу, поклонилась удивлённому Агнешке. Так же Дреф представил юноше остальных своих учеников. В конце речи Дреф встал рядом со сварогином и, указав на него лапой, проговорил: – Младший ученик князя Дрефа, который услышал Песнь Леса, но имени пока не получил.

Йари, положив на сердце руку, поклонились опешившему Агнеше (поклонился даже Айул). Агнеша поклонился в ответ.

– Теперь, – сказал Дреф, обратившись к Агнешке, – ты – ученик Леса. Приходи на Большую Поляну каждый день до рассвета, слушай Песнь и зови своего помощника, Дрозда. Учись общаться с ним. Когда ты будешь готов, я дам тебе второй урок, и ты добудешь древко для тояга. – Агнешка покорно кивнул, и Дреф, указав на бубенцы, которые сварогин держал в руке, промолвил: – Закрепи их пока на поясе. А вы, – Дреф обернулся на других йарей, – должны во всём помогать вашему новому брату, как и он будет во всём помогать вам. Отведите ученика Леса в общую трапезную. – От этих слов Агнеша почувствовал, насколько, оказывается, сильно проголодался. – И не позволяйте глупой гордости ослепить вас, – добавил князь, строго посмотрев на Айула, и, стукнув посохом оземь, исчез.

– Ох, опять! – от неожиданности воскликнул Агнешка. – Учитель опять исчез! – Йари басовито смеялись, глядя на юного сварогина. – Где князь Дреф?

– В княжеском тереме, – мягко ответила Иванка, поправив косу. – Слово Учителя имеет такую силу, что может переносить не только его Дух, но и тело. – Лешая сложила у груди руки.

– Из лесного народа только у князя Дрефа Дух настолько могуч, что его Слово имеет подобную силу, – высоким голосом уверенно ответил Ватан. Полевик подошёл к Агнешке и внимательно посмотрел на человека большими выразительными глазами. – Настоящий человек, да ещё йарь самого Дрефа! – поднял уши Ватан. – Со вчерашнего вечера диву Индрику даюсь!

– Диво не диво, – пробасил Айул, – но человек – не леший! Где это видано, чтобы сын Сварога учился мудрости леса? – Елмаган покачал могучей головой. – Мир сошёл с ума. – Айул хмуро посмотрел на Агнешку: – Человек – враг лесу, а не друг!

– Человек лесу не враг! – заступилась за сварогина Иванка. – Сам Дреф взял Агнешу в ученики! Ты должен уважать Учителя!

– Я всегда чтил Лес, – спокойно (что, правда, далось с трудом) ответил Агнеша. – Никогда не брал у Матери-Природы больше, чем необходимо.

– Ну да, болтай больше. Все вы так говорите, а потом леса палите да рубите, – поморщился Айул. – Князя Дрефа я почитаю, – рыкнул, – но вот его, – елмаган махнул лапой на человека, – никогда!

– Тогда ты сомневаешься в решении самого Дрефа! – ответил Явих. Он смотрел то на Агнешку, то на Айула и, почесав за ухом, спросил: – Разве Агнешка рубил лес?

– Никогда! – подтвердил сварогин.

– Да какая разница, рубил ли он, – не отступал Айул. – Он человек, и этого достаточно.

– Достаточно для чего? – спросил Ватан, наклонив голову набок.

– Для того чтобы его ноги не было в Йолке!!! – разозлился Айул. Елмаган зарычал, сжал кулаки и сдавленно процедил: – Что бы там ни говорил Учитель, он, – леший показал когтистым пальцем на расстроенного Агнешу, – мне не брат.

Айул резко развернулся и зашагал, гневно потрясая тоягом, в Йолк.

Ватан подошёл к Агнеше ещё ближе и потрепал его по колену.

– Ничего, ученик Леса, Айул никогда не отличался ни умом, ни характером, – проговорил полевик. – Для меня всегда было загадкой, что Учитель нашёл в нём.

– Спасибо, Ватан, – улыбнулся лешему человек, но на душе у Агнешки не стало легче. Юноша понимал, что, несмотря на то, что остальные йари его приняли, он никогда не станет «своим». Никогда.

– Думай, пожалуйста, тише. – Ватан пихнул Агнешу в колено. – Некрасивые у тебя мысли! И тоже, между прочим, глупые.

– А подслушивать некрасиво! – усмехнулся Агнеша.

– Подслушивать?! – развела руками Иванка. – Ты думаешь так громко, что это просто невозможно не услышать!

Йари засмеялись.

– Кажется, ты три дня не ел. – Явих нерешительно подошёл к Агнешке и, взъерошив волосы, проговорил: – Пойдём-ка в трапезную, ученик Леса. – Гаркун широко улыбнулся, обнажив белые клыки, и, положив на сердце лапу, с поклоном сказал: – Ты хороший сварогин, брат по науке.

– Брат, – согласно положила на сердце руку Иванка.

– Брат, – кивнул Ватан.

Агнешка тепло улыбнулся и, тоже положив руку на сердце, поклонился йарям:

– Братья и сестра, спасибо вам. Да ответит нам всем Лес.

– Обязательно ответит, – подмигнула Иванка. – Ну что, ученики Леса, – лешая обвела друзей взглядом, – идём в трапезную?

– Конечно, идём! – воодушевился Ватан. – Если бы я три дня не ел, я бы уже сидел за уставленным яствами столом!

– А сколько у тебя ушло времени на первый урок? – спросил Агнешка полевика, когда они пошли в Йолк.

– Около двух дней. Когда пришёл в себя на поляне, первое, о чём я спросил Учителя, была еда. И не надо на меня так смотреть! Хоть я и маленький, но аппетит у меня – о-го-го!

– Это точно! – рассмеялся Явих. – Даже я порой столько не съедаю!

Трапезная была общей для учеников Великого Ведая и йарей князя Дрефа. Она располагалась в третьем тереме двора – ученическом тереме, по соседству с Залом Йарей. Просторный зал со столами и скамьями, одна из стен которого примыкала к кухне – в той стене было вырублено окно, на подоконнике которого ждала юных леших в подносах еда. По обеим сторонам окна, ведущего в кухню, горели жёлто-зелёные факелы. На потолочных балках на цепях висели огненные лампы, а во внешней стене располагались высокие грубые окна с поросшими мхом подоконниками.

Когда Иванка, Явих, Ватан и Агнешка пришли в трапезную (йари оставили посохи у входа), Айул уже обедал. Елмаган даже не посмотрел на вошедших учеников князя, продолжая есть, нарочито отвернувшись.

– Айул, видимо, не в духе, – хохотнул Явих, почесав за ухом. – Хотя нашего брата кто-нибудь хоть раз видел в духе?

– Только рядом, – рассмеялся Ватан.

– Давайте тоже не будем обращать внимания на Айула, – предложила Иванка. – Что-то он слишком много о себе думает, раз так дерзко поступает. Сомневается в решении самого Дрефа!

– Интересно, у него хватит смелости сказать об этом князю? – спросил полевик, идя к кухонному окну. В окне стояли дымящаяся каша из берёзовых почек (как оказалось, излюбленная еда лесного народа) и берёзовый сок. Агнешка заметил, как Айул хмуро взглянул на Ватана и тут же вновь устремил взгляд в тарелку.

– Готова спорить на свой тояг, что смелости не хватит! – нарочито громко ответила Иванка, и Явих рассмеялся:

– Да он на общих уроках рот открыть боится, а ты говоришь, чтобы он Дрефу свои мысли дерзкие озвучил!

Айул сердито засопел, но со своего места так и не встал. Ватан проворно запрыгнул на окно, взял тарелку и, спустившись обратно на пол, оглядел свободный зал трапезной: большинство учеников уже отобедали и трудились над домашней работой в своих кельях и Общем Зале, что располагался напротив Зала Йарей, в который допускались только ученики Дрефа.

– Где расположимся? – спросил полевик.

– Не знаю, – пожал плечами Явих, беря тарелку. За гаркуном взяли еду и Иванка с Агнешкой. – Может, у окна?

– Почему бы и нет. – Иванка направилась к стоявшему подле окна столу.

Агнешке было неловко перед Айулом за поведение йарей, и он изо всех сил старался думать тише.

– Ученик Леса, не нужно жалеть Айула, – сказала ему Иванка, когда все йари сели за стол.

«Видимо, – думал сварогин, – чем тише я пытаюсь думать, тем громче оно получается».

– Думы закрывать очень сложно, особенно худые – они обычно самые громкие, – согласился Ватан, и Агнешка невольно вздрогнул. Он никак не мог привыкнуть к тому, что лешие умеют читать мысли. Ватан, сидевший на скамейке для полевиков, что устанавливалась поверх обычной, покачал головой. – Проще не думать. Вот тогда точно никто ничего не услышит!

– Да, я уже знаю, что для того, чтобы никто не услышал думы, нужно всего лишь перестать думать. – Агнешка положил кашу в рот. Человек, хоть и был не в восторге от горьковатой еды лесного народа, счёл, что есть её, за неимением лучшего, вполне можно. Особенно после трехдневной голодовки.

Ученики Дрефа согласно закивали.

«Интересно, с какой моей мыслью они согласились?» – подумал сварогин.

– Со всеми! – хохотнув, уверенно ответил Явих и почесал за ухом. – Раз ты знаешь, что надо просто перестать думать, то почему всё ещё думаешь? – искренне поинтересовался леший. Гаркун своими чёрными глазами внимательно смотрел на человека.

– Я не знаю как, – пожал плечами Агнеша. – Не знаю, как остановить всё то, что крутится в голове.

– Если бы у меня так оно «крутилось», я бы сошла с ума, – призналась Иванка. – Ты всё время думаешь об отце, от которого ушёл, о старшем брате Иване и матери, переживаешь из-за того, что мы не примем тебя, когда мы уже приняли тебя, постоянно думаешь о какой-то Василисе, которая, как ты мыслишь, разбила тебе сердце… – Агнешка выронил ложку, и Иванка испуганно прикрыла лапой рот. – Ой, прости, прости, – прошептала лешая.

– Ничего, – хмуро ответил сварогин, отвернувшись в окно. – Судя по всему, мои мысли здесь ни для кого не секрет.

За окном открывался красивый вид на Йолк. Яркое дневное солнце золотыми водопадами лилось сквозь хвою могучих деревьев, у стволов которых располагались терема, струилось сквозь паутину подвесных дорог и мостов, отражалось от окон и глянцевых бусин музык ветра, которые так любил лесной народ.

– Тогда учись молчать в своей голове, – строго сказал человеку Ватан. Агнешка обернулся на полевика: он напомнил ему Дрефа.

– Ты знаешь какое-нибудь упражнение для этого?

– Мы умеем не думать так же, как умеем не говорить, – ответил Ватан, жуя. – Я не представляю, как может быть иначе. Захотел – подумал, захотел – промолчал. Всё просто.

– У людей не так. – Агнешка со вздохом взял ложку и съел кашу. – Мы всегда думаем.

– Это тебе только кажется, что не так, – сказал Ватан. – Князь Дреф учит, что люди – более способные ворожеи, нежели лешие. Только вы от Матери-Природы отходите, потому глупеете немного. Когда будешь учиться слушать Песнь Леса и открывать Царствие Индрика, перед тем как Дреф отправит тебя добывать древко тояга, спроси у Леса, как научиться тишине.

– Хороший совет, – согласилась Иванка.

– У Леса можно спросить подобное? – удивился Агнешка.

– Конечно, – уверенно ответил Явих, жуя. – Лес всё знает. Он и молчать тебя научит, я уверен. – Явих невольно прыснул, но, заметив строгий взгляд своих друзей и расстроенный – сварогина, исправился: – Только ты, главное, слушай его Песнь и своё сердце, ученик Леса.

Агнешка стал жить в Йолке. Каждое утро до зари сварогин ходил на Большую Поляну, где учился слушать Лес. Поначалу у человека ничего не выходило: князь Дреф больше не отправлял его в Царство Индрика, а ворожить в Свету оказалось сложнее. Чёрный Дрозд не прилетал, и печальный сварогин покидал Поляну, когда солнце поднималось высоко. Юноша не хотел обращаться за помощью к Дрефу или другим йарям – он помнил, как Лый говорил ему о том, что лешие не учат так, как учат люди. Агнеша был уверен, что его мысли знают все, и если другие ученики и князь не предлагают помощи, значит, он должен научиться всему сам.

Дреф звал Агнешку и на общие уроки йарей, что проводились обычно вечером. На таких занятиях князь собирал своих учеников на Большой Поляне (если погода стояла плохая, то в Зале Учений Княжеского Терема) и рассказывал предания Леса – сказания о древних временах, о добрых берегинях и злых упырях. О русалочьих чащах и топях болотников.

Дреф приглашал Агнешу и на уроки воинского дела – уметь обращаться с копьём должен каждый йарь. Фехтование давалось сварогину куда проще, чем слушание Леса или магия Слова. Копья, с которыми обычно тренировались йари, или человеческие мечи, что иногда приносил на занятия Дреф, виделись сыну Тихона естественным продолжением его рук.

Иногда князь Дреф приходил к Агнеше на Большую Поляну днём после слушания Леса, о котором он ничего не спрашивал, и вёл человека в Лес. Леший не говорил с Агнешей о ворожбе – Дреф показывал Агнеше лесные тропы, учил молчанию и слушанию голоса Леса – птичьим трелям, хрусту веток и шёпоту ветра. «Чтобы ярче слышать Песнь Леса в шумном Йолке, – молвил Дреф, – мы используем музыку ветра – сам Лес говорит через неё».

Агнешка тепло подружился с йарями Дрефа и даже с несколькими учениками Великого Ведая Ахра – седого гаркуна с древесными глазами. Только Айул, несмотря на наказ Учителя и других йарей, не желал принимать человека. Елмаган только больше отдалялся от йарей, и Агнешка чувствовал себя виноватым в этом. Не помогали ни заверения Иванки о том, что Айул должен пройти этот урок, ни поддержка Ватана с Явихом, которые считали Айула глупым. Агнешка пытался подружиться с Айулом, но чем больше старался сварогин, тем сильнее злился на него леший.

– Да прекрати ты его, глупого, жалеть да учить, – сказал однажды Агнешке Лый, когда сварогина одолевали особо печальные мысли. – А то и сам, того глядишь, поглупеешь.

Лый часто приходил в гости к Агнешке справиться, как у него дела. Чтобы не сидеть в ученической келье, Лый вёл Агнешку гулять по Йолку.

Поначалу другие лешие показывали на Агнешу лапами и даже перешёптывались за спиной, а грозные елмаганы провожали человека рыком, но со временем Йолк привык к своему новому жителю, и на сварогина перестали обращать внимание. Агнеше нравилось гулять по подвесным мостам, и если бы не тоска по покинутому дому и печаль о Василисе (которую он старался скрыть даже от самого себя), сварогин, несмотря на то, что ворожба Леса пока не давалась ему, чувствовал бы себя счастливым человеком.

Лый знакомил Агнешу не только с городом, но и с другими лешими – семья у Лыя была большая: трое братьев и две сестры, гаркун являлся старшим. Год назад Лый завершил ученичество у Великого Ведая Ахра и теперь часто уходил в лес, дабы постигать ворожбу самостоятельно. Семья Лыя отнеслась к Агнешке радушно – сам Дреф отправил Лыя за человеком, и родители гаркуна крайне гордились тем, что их старший сын являлся Посыльным Индрика. Отец Лыя – могучий гаркун Аврох и мать Йкева даже пригласили сына рыбака Тихона на празднование Тёплого Леса – праздника, которым лешие чествовали установление тепла в конце дивена, и сварогин с радостью принял приглашение.

Праздник поразил Агнешку своим размахом: весь Йолк водил хороводы, пел и плясал. Город тонул в мареве костров и жёлто-зелёных огней. Музыка лилась рекой, как и берёзовый сок – лешие не признавали хмеля, зато от мёда, сушёных фруктов, грибов и орехов ломились накрытые прямо на улицах столы. Агнеша встретил на празднике йарей: будущие ведаи, даже Айул, танцевали с таким воодушевлением и искренней радостью, что юный сварогин почувствовал себя неловко. Грозные елмаганы-стражи Ырь и Енк прыгали чересчур бодро, и Агнешка невольно отошёл дальше. Но Лый, прочитав мысли друга, пожурил его: если радоваться, говорил гаркун, то радоваться по-настоящему, а не чинно водить хороводы.

– Неужели люди не устраивают праздники? – поинтересовался Лый, не переставая танцевать нечто невразумительное.

– Устраивают, – ответил сварогин сквозь смех: вид грузного отплясывающего лешего доводил до колик в животе, и Агнешка никак не мог присоединиться к всеобщему веселью.

– Тогда что же ты стоишь, будто столб частокола? – окликнул Агнешу Явих, и сварогин обернулся: Явих так лихо топал под сошедшую с ума волынку, что его красноватая шерсть будто больше покраснела.

– Боюсь, без хмеля я на подобное не способен, – искренне признался ученик Леса.

– Да ну? – услышал он звонкий голос Иванки – Лый, видимо, пригласил к своему столу всех йарей Дрефа. – Только слабому духу для веселья нужно зелье! – гордо провозгласила Иванка и, потянув опешившего сварогина за руку, повела его в танец, который заключался в топоте и невнятном перепрыгивании с ноги на ногу. – А у тебя, сын Леса, дух силён!!! Чем больше будет радости – тем больше тепла придёт в Свет! – хохотала Иванка, убыстряя танец, и Агнешка едва поспевал за своей спутницей, боясь того, что лешая отдавит ему ноги. Но пока отдавливал ноги лешим только Агнеша – сварогин заметил, что странноватый танец леших не лишён смысла и движения ног ритмичны.