Текст книги "Метафорические карты. Руководство для психолога"

Родители девочки Рони обратились с просьбой помочь им организовать семейную жизнь без конфликтов, ссор и драк между детьми. Всего детей было шестеро, Рони – младшая из них, девочка с задержкой развития и гиперактивностью. Она училась в специальном классе для девочек со сложностями в учебе, но и там страдала от девчачьих бойкотов, интриг и недоброжелательности. Познакомившись на первой встрече с родителями и выслушав их, я поняла, что одной консультацией тут не обойтись, что вся семья должна будет походить на встречи. Необходимо познакомиться со всей семьей, понять роли, обязанности и права каждого из ее членов, личные и общесемейные потребности, цели, привычные схемы поведения и реагирования, семейные «сценарии» и «мифы». Хорошо бы увидеть границы между родительской и детской подсистемами. Подобного рода «присматривание» занимает несколько встреч, после чего можно решить, как и с кем работать. Я объяснила родителям, почему они должны привести на следующую встречу максимально возможное количество детей (двое старших служили в армии и дома бывали далеко не каждый день). На следующей встрече мне посчастливилось познакомиться с тремя младшими детьми, постоянно живущими дома, взрослой дочерью, живущей отдельно, и ее мужем. После обычных для знакомства процедур я предложила каждому выбрать по две карточки, отражающих проблему в семье – одну карточку с картинкой, другую – со словом. Было очень важно сформулировать задание так, чтобы проблеме не было дано имя «Рони». «Что мешает мирной семейной жизни? Что бы вы хотели изменить? Мы выслушаем каждого, а потом вы придете к общему мнению». Хочу пояснить ход своих мыслей, объясняющий, почему я решила задействовать вербальные карточки в самом начале работы. Дело в том, что мое первичное видение этой семьи было несколько ошибочным, можно сказать, что я «встретила их по одежке». На первую встречу родители Рони явились неряшливо (чтобы не сказать «грязно») одетыми, отец был не брит. Оба выглядели хмурыми, недоброжелательными, смотрели исподлобья. Представились безработными. Из всего этого я вынесла мнение, что имею дело с людьми неискушенными, даже недалекими, способными обидеться на предложение «поиграть в картинки». Я использовала карточки со словами с единственной целью – сделать первые задания более «академичными», внушающими, как мне казалось, почет и уважение к процессу. Сразу скажу, что с рефлексией («Что они подумают», «Что я о них подумала…») я перестаралась, в чем убедилась достаточно скоро. Выяснилось, что и с их психологической неискушенностью ошиблась. За год до встречи со мной родители Рони участвовали в психологических групповых занятиях – в тренинге детско-родительских отношений. Они работали с психологами и по поводу своих индивидуальных проблем: мать семейства страдала депрессией, у одного из старших сыновей – тяжелые нарушения поведения. Тем не менее необычная для меня стратегия – подключение словесных карточек прямо на первом занятии – дала мне много важной информации о семье, о взаимодействии внутри нее, о межиндивидуальных различиях. Для пациентов же моих было неожиданностью оказаться перед фактом глубокой разрозненности вроде бы очень теплой семьи с традициями субботних совместных обедов, с ответственностью матери за утренний подъем детей (в возрасте от 9 до 30 лет!).

Какие же карточки помогли нам «поставить диагноз»? В задании участвовали карточки из набора «Сага» и «О».

Мать выбрала карточку с изображением паука (Приложение 1, рис. 1.1) и добавила к ней слово «Раб». Она объяснила, что семья для нее – тяжелый труд, что дети ей мало помогают, оттого она постоянно бывает раздражена, сердится на Рони, кричит, подавая всем плохой пример, хотя прекрасно понимает, что на Рони кричать нельзя (и потому, что крик не изменит ее природы, и потому, что в ответ на крик она начинает «беситься»).

Отец Рони выбрал картинку с изображением учителя в классе (Приложение 1, рис. 1.2) и слово «Сопротивляться». По мнению отца, если бы Рони не сопротивлялась его попыткам делать с ней домашние задания, она бы училась лучше. На мой вопрос, как это связано с мирной обстановкой в доме, он ответил, что Рони дома не делает уроков, а вся семья пытается ее заставить, что только добавляет ссор и конфликтов.

Самый близкий по возрасту к Рони брат Матан неожиданно для всех, считавших, что ему Рони мешает больше всего, выбрал картинку с клоуном (Приложение 1, рис. 1.3) и слово «Смех». «Рони всех веселит. Она умеет дурачиться, и мы все смеемся. Она – наш домашний клоун. Я не хочу, чтобы она менялась». «А чтобы дома что-то поменялось, ты хочешь? Тебе комфортно дома?» Матан отвечает: «Конечно, хотелось бы, чтобы меня не заставляли с ней гулять. Я ведь мальчик, я убегаю с другими мальчиками или играю с ними в футбол. А Рони сердится и дерется. Мальчишки иногда смеются надо мной».

Старшая сестра – замужняя беременная женщина, живущая отдельно (однако несколько раз в неделю приходящая домой, чтобы мама покормила ее и ее мужа), выбрала картинку с парящей высоко в небе птицей (Приложение 1, рис. 1.4) и слово «Согласие». Она объяснила свой выбор так: «Я уже не принадлежу этой семье. У меня своя семья. Скоро у нас будет ребенок. Ну… я, конечно, надеюсь, что мама будет мне помогать с ребенком. Я – как эта птица, смотрю на семью моих родителей свысока, и мне есть что сказать им. В семье нет согласия, нет мудрости. Поэтому я выбрала это слово. Между родителями нет согласия относительно воспитания детей. Один наказывает, другой отменяет наказание. Так не было, когда мы, первая тройка, были маленькими. Поэтому мы выросли успешными, а у этих одни проблемы. На вопрос, что изменить, я говорю – нужно согласие между родителями».

Муж замужней дочери (я его не приглашала, он сам пришел) без лишних стеснений претендует на роль моего помощника. Я понимаю, что он пришел по приглашению родителей, поскольку им было важно продемонстрировать мне «образованного зятя», к тому же с русскими корнями. Он выбирает картинку с изображением календаря и часов (Приложение 1, рис. 1.5) и слово «Запутанность». Его аргументация и позиция близки к восприятию его жены (и на том спасибо).

Последний участник, явившийся на встречу, четвертая из детей семьи – Примадонна. Я не ошиблась. Именно так называют девочку в семье, не используя ее имя совсем. Мать представляет мне ее с гордостью, выплескивающейся через край. Собственно, она гордится всеми своими детьми и зятем (причем зятем – особенно!). Всеми, кроме Рони.

Примадонна настолько нарциссична и эгоцентрична, что не слышит (или не хочет слышать) задание вообще. Она пришла показать себя и поговорить только о себе. Она выбирает две карточки с изображениями комнат: спальни и гостиной с ковриком и камином (Приложение 1, рис. 1.6) и две карточки со словами: «Жертва» и «Обязан». Примадонна говорит: «У меня нет телевизора. Мне нужен телевизор. Это – все изменения, которые мне нужны. Родители обязаны покупать детям то, что им нужно. Это просто смешно, что у меня нет телевизора». Я: «А почему ты выбрала второе слово – жертва?» Примадонна: «Ах, вы не знаете? Вам не рассказали, что Матан поступил в ешиву (религиозное училище), и по их законам у нас в доме не должно быть телевизора? Жертва – это я. Почему все должны страдать из-за его дурацкой ешивы? Почему Я должна страдать?»

Закончу на этом, поскольку у меня не было намерения рассказывать обо всем процессе работы с семьей. Я хотела лишь показать (надеюсь, мне это удалось), как много вам как психологу, знакомящемуся с семьей, может дать процедура соотнесения картинки и слова.

Слова также дают возможность выражать отношение к проблеме интонацией. Человек выбирает связанное с «изобразительной» карточкой слово и произносит его с разной интонацией – вопросительной, восклицательной, утверждающей, неопределенной. Важно при этом проследить за своей внутренней реакцией на это. Подобные процедуры особенно полезны, когда человек «тонет» в своих чувствах.

Итак, мы поговорили про открытые и закрытые карточки, карточки со словами и без слов. Какие еще разновидности работы с карточками существуют? Давайте рассмотрим возможные конкретные техники.

Техники работы

Те же принципы, которые применяются при работе с метафорами в разных видах терапии, применимы и в работе с карточками как метафорами визуальными. Метафора позволяет приблизиться к внутреннему миру, ощутить проблему как отдельно существующую, увидеть перспективу преодоления как путь со своими преградами, ощутить ресурсы. В этом ее сила. Нам очень близка идеология нарративной терапии, провозглашающей, что проблему можно и нужно отделять от человека, рассматривать саму по себе. Этот взгляд позволяет снижать чувство вины, тем самым ослабляя эмоциональное напряжение, высвобождая силы на решение. Посмотреть на проблему со стороны помогают, в частности, карточки. Например, человек жалуется вам на свою нерешительность: «У меня много планов, много идей, но жизнь проходит, а я так ничего и не делаю. Откладываю на потом, но “потом” не наступает никогда. Я в отчаянии…» Попросите его выбрать карточку, представляющую эту его проблему. Он выбирает картинку и называет ее «Нерешительность». Попросите его поговорить со своей проблемой, расспросить, каким образом ей удается контролировать ситуацию, с помощью чего? Когда она чувствует себя сильнее, когда слабее? Что ее ослабляет? Чего она боится? Пусть ваш пациент исследует проблему, поговорит с ней, пусть она сама ему расскажет про себя. Назовем эту технику «Очеловечивание», «Одушевление». Можно ведь не только проблему «оживить», можно и рисунок на карточке рассмотреть как мудрого советчика и послушать, что он скажет. Например, на карточке нарисована птица (кошка, собака, какой-то человек, окно, дверь, дорога…). Можно спросить клиента: «А что говорит тебе эта птица? Что она сейчас хочет сделать? А что можешь и хочешь сейчас сделать ты?» Таким образом человек обращается к спрятанным в нем самом ресурсам.

Раз уж мы оживили картинки и заставили их заговорить, давайте пойдем дальше и наполним их музыкой. Предположим, вы работаете над темой «жизненный путь» с помощью «дорожных» карточек, пациент рассказывает вам о своем детстве, о родительском доме, об уходе из дома. Спросите его, какая музыка звучит во время каждого из этапов его жизни? Кто эту музыку «заказывает»? Кто выбирает исполнителя, кто дирижирует? Она тихая? Громкая? Приятная? Навязчивая? Можно спросить: «Какую мелодию вы хотели бы сейчас услышать (марш, вальс, джаз, рок и пр.)? Каковы голоса персонажей – кого они напоминают? Какая мелодия звучит внутри тебя?» Назовем эту технику «Озвучивание».

Таким образом, у нас тут целая студия мультипликации: оживили, озвучили… Теперь нам необходим режиссер. Именно так назовем следующую технику работы – «Режиссура». Можно попросить клиента организовать представление, в котором примут участие присутствующие на карточке персонажи. Потом можно как угодно менять это представление (убирать персонажи, добавлять их и т. п.). Пациент сам выбрал карточку, это его театр, его метафорическое пространство, его мир. Он здесь главреж, генерал и король. Позволим ему поиграть с героями картинки.

Карточка – это метафорическое пространство, на него человек проецирует себя, свою ситуацию. Инструкция «Что бы ты сюда добавил?» позволяет изменить взгляд на ситуацию внутри себя. После всех произведенных им изменений хорошо бы спросить: «Как эти метафорические изменения выглядели бы в реальности?» Например, при разговоре про достижение цели человек выбирает карточку, на которой изображен дом с крепко захлопнутой дверью на замке. Можно предположить, что он недоволен своими жизненными успехами, считает себя неудачником. Попросите его срежиссировать ситуацию на карточке, развить её так, как ему хочется. Предположим, он нашел ключ, открыл замок и распахнул дверь. Спросите его: «Что вы можете сделать, чтобы это произошло в вашей жизни?» Разговор об этом может стать очень продуктивным, ведь его манипуляции с карточкой фактически отражают изменения, которые он хотел бы привнести в картину своей жизни.

А вот еще один «киношный» прием – «Зум» (Zoom). Подобно объективу фотоаппарата, мы можем приближать и удалять изображение на карточке. После того как человек выбрал карточку, надо попросить его выбрать другие (со словами или картинками) и расположить их вокруг основной на том расстоянии, которое отражает близость их к центральной картинке. Таким образом становится видна вся картина в целом. И наоборот, можно выбрать карточку и после этого как бы разделить ее на более мелкие части – выбрать другие картинки, отражающие ее составные части, уровни развития, фон и фигуру… Можно проранжировать эти части по важности. Но главное – обсудить после этого, какой смысл скрывается за всем этим? Какие чувства? Что болезненно? Что, напротив, вызывает радость и удовольствие?

Над чем бы вы ни работали, всегда полезно взглянуть на проблему с разных сторон, сквозь разные объективы, разные призмы. Назовем эту технику «Очки». После того как человек выбирает карточку, которая для него символизирует какую-то проблему, надо посмотреть на неё с помощью разных очков: «А что бы по этому поводу сказал ваш папа (если бы он увидел эту картинку)? Мама? Муж, жена, дети, начальник на работе? Эта карточка задела бы их? Произвела бы впечатление? Чье мнение вы бы хотели узнать?»

Итак, работая с карточками, мы с вами выступали в роли режиссеров, музыкантов, фотографов. Теперь давайте побудем художниками. Еще одна техника – «Раскрашивание».

После того как человек выбирает карточку, которая для него представляет какую-то проблему, скажите ему: «Представьте, что эта карточка нарисована простым карандашом, и мысленно раскрасьте ее так, как вам хочется». Человек может использовать любые цвета – те, которые на самом деле представлены на карточке, и совершенно другие, которых там нет и в помине. Пусть вам кажется, что новая раскраска изменила самую суть картинки, не одергивайте его. Пусть он делает это, как хочет, ведь этот процесс отражает его внутреннее состояние. И можно поговорить об этом. А можно и не говорить, иногда достаточно просто «увидеть» ситуацию по-новому.

И в развитие этой техники – «Расширение рисунка», продолжение его на чистом листе бумаги. Делается это примерно таким образом: карточка кладется на середину листа, и вы просите клиента продолжить рисунок, причем таким образом, чтобы был заполнен весь лист. Если это сюжетный рисунок, можно продолжить развитие сюжета, если это сложные пятна и узоры, как в наборе «Экко», то – продолжить узор. Эта техника позволяет сделать выбор карточки еще более личным, углубить взгляд, погрузить пациента в метафору. При этом, поскольку он сам рисует продолжение, его тревоги и защиты ослабляются, а чувство контроля над ситуацией, наоборот, растет. Также, поскольку сама техника расширения рисунка напоминает технику «Сквигель», придуманную английским психологом Д. Винникоттом, процедуру по расширению рисунка можно проводить точно по такой же схеме. Винникотт использовал эту технику в работе с детьми, отказывающимися сотрудничать, настаивающими на том, что они не умеют и не хотят рисовать, не откликающимися на просьбы что-нибудь сделать самим. В таких случаях психолог может сам начать рисование. Изобразив что-нибудь простое (линию, геометрическую фигуру), он просит ребенка продолжить рисунок, нарисовав что-нибудь аналогичное. Следующим ходом рисунок продолжает психолог, затем снова ребенок и т. п.

Галя: Модифицировав эту методику, я предлагаю ребенку соревнование. Нарисовав какую-нибудь линию, я прошу ребенка угадать, что я хотела изобразить, и закончить мой рисунок. Потом мы меняемся ролями – ребенок рисует линию (обычно она бывает гораздо более запутанная и сложная, чем моя), а я отгадываю его замысел и дорисовываю. То же самое можно делать и с карточками: положив карту на чистый лист, начать «развивать» рисунок. Дорисовав совсем чуть-чуть, предложить ребенку продолжить и т. д.

Вот пример использования техники «Расширение рисунка» в работе с детьми.

[6]6
  Балаган – нечто грубое, шутовское, пошло-несерьезное (разг.) (см. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка). Перекочевав из русского языка в иврит, это слово скорее стало означать «беспорядок», «хаос». Здесь оно используется именно в этом смысле.


[Закрыть]

Было это много лет тому назад. Неся профессиональный груз школьного психолога в школах и детских садах, я не раз удивлялась лояльному отношению израильских педагогов к проблемам поведения детей в школе. Но и восточному терпению израильских демократов от педагогики иногда приходит конец. Так, в одной из школ, бывшей оазисом культуры (заметьте, я не поставила кавычек, так как применила слово «оазис» отнюдь не цинично) в «трудном» микрорайоне, стремительно покидаемом трудящимся народом и концентрирующем в себе всякого рода паразитирующую на теле общества публику, образовался у нас целый «неуправляемый» класс. Классный руководитель худо-бедно справлялась с девятилетней озорной малышней, а вот «предметники» просто отказывались входить к ним, жаловались, что мальчишки бегают по классу, кричат, дерутся; девчонки болтают, кидаются записочками, шушукаются и в конечном итоге, задираемые мальчишками, присоединяются к ним и носятся вместе в лучшем случае между столами, а в худшем – по ним. При этом учителя-предметники определенным образом «сотрудничают» с проблемой: разрешают «выйти в туалет» или «попить» тем ребятам, от которых заведомо ожидается плохое поведение, а те, понимая нежелательность нахождения их в классе, больше не возвращаются, а так и остаются «тусоваться» в школьных коридорах.

После безуспешных попыток школы работать с родителями, провалов индивидуальных программ коррекции поведения и многочисленных педсоветов, надоедливо пережевывающих известные всей школе имена «этих, из четвертого класса», директор, завуч и учителя приблизились к точке кипения и отчаяния. Директор школы, маленькая отважная женщина, перегнувшись через свой непропорционально большой директорский стол и решительно вперив в меня взгляд, твердо заявила: «Ты понимаешь, что нужно сделать что-то другое! Совсем другое! Учителя чувствуют, что, направляя их работать в этот класс, я посылаю их на очевидный неуспех. Им уже все надоело. Можешь ты придумать что-нибудь абсолютно новое? Учителей надо встряхнуть, надо дать им в руки какой-то неожиданный инструмент. А детей следует чем-то ошарашить, как-то замотивировать – совершенно по-другому…»

Надо сказать, что в то время я закончила курс обучения нарративной терапии, и, будучи по молодости лет склонной к увлечению познанием и желанию моментально попробовать все, что выучила, все свои терапевические вмешательства в тот период я строила по нарративной схеме. Но это были вмешательства на индивидуальном уровне! Как использовать позитивные гуманистические идеи Майкла Уайта в работе с целым классом и учительским коллективом? Я изобретала, видимо, уже давно кем-то изобретенное колесо, крутя так и сяк в голове идеи нарративной терапии. И программа действий, которая в конечном итоге привела к успеху (как читатель, думаю, уже догадался), зрела в моем мозгу, кристаллизовалась в конкретный план, подходящий, как я тогда думала, данной школе и классу, но впоследствии, доложенная мной на еженедельных общегородских психологических посиделках, распространилась и на другие классы в городе.

«Читатель ждет уж рифмы “роза”»… Когда же будет про карточки? – спросите вы и будете правы. Мы говорили о том, что не существует «психологии терапевтических карточек» на том уровне, как существует психоанализ или когнитивно-бихевиоральная терапия. Карточки – это всего лишь подручный инструмент в руках психолога. Давайте в сушь последнего предложения внесем немного поэзии. Скажем так: в этом моем опыте чувствуется вдохновение влажного австралийского ветра идей нарративной психологии. А кроме этого – некоторый наработанный мной до того «карточный» опыт.

Получив «добро» от директора на то, чтобы отводить один час в неделю на психологическую работу в четвертом классе и еще час – на «разбор полетов» с работающими в этом классе учителями, я пошла к детям. Со многими из них я была знакома лично по предыдущим наблюдениям, встречам с родителями и проведенной психодиагностике. Встретили меня заинтересованно. Однако на долгое внимание я не рассчитывала, поэтому сразу же взяла быка за рога. Обратилась к детям (учительница тем временем раздала каждому по листочку): «Давайте-ка напишем письма в ваше будущее. Скажем, лет эдак через двадцать, идет? Что с каждым из вас будет? Попробуйте обратиться к своему будущему. Начните письмо так: “Здравствуй, будущее! Я представляю тебя…” Дальше каждый продолжит по своему разумению». Минут через 5–10 мы начали слушать детей. Большинство написало о своем будущем замечательном благосостоянии. Фантазия не пошла дальше виллы с бассейном и гаража с «Вольво». Это и понятно, напомню, что дети из неблагополучного района. Некоторые унеслись в мечту о какой-то профессии. Например, одна девочка написала, что очень любит собак, но мама не разрешает ей заводить собаку. Так вот через двадцать лет она видит себя ветеринаром в клинике для животных. Самые чувствительные видели себя создавшими полную семью с детьми и радовались совместному счастливому времяпровождению в ней.

«Замечательно. Прекрасное будущее. А вы заметили, что оно уже немножко приблизилось? Пока вы думали, писали и читали, будущее стало на несколько минут ближе. Думаю, то, что вы сумели сформулировать, куда вы хотите прийти и чего хотите от будущего, поможет осуществиться вашим желаниям. А что еще поможет? Вот многие написали, что видят себя обеспеченными людьми, хотят зарабатывать много денег. Как это возможно? Как это приблизить?» Дети начали перечислять «доходные профессии». Все это происходило давно, тогда многие хотели стать «компьютерщиками», но говорили и про летчиков, и про работу в сфере торговли. Сошлись на том, что надо будет, наверное, учиться дальше в колледже или даже в университете. Мы спускались по лесенке времени, приблизившись к настоящему сначала лет на десять («Для колледжа надо экзамены хорошо сдать, баллы набрать», «Я в армии буду служить. Там тоже можно хорошую профессию приобрести, на летчика в армии учат, только в летчики непросто попасть»), а потом и на пять. Дети оказались довольно «продвинутыми», когда с ними заговорили серьезно.

И к чему привела нас дискуссия про будущее? Конечно, к тому, что дети творят его уже сейчас. И что помогут его осуществить знания и хорошие оценки. «А что мешает? Как вы это видите? Вы все хотите получать знания, учиться, хотите, чтобы учителя и родители хвалили вас, но что-то мешает вам, правильно?»

Напомню, что первые этапы нарративной терапии предполагают отделение проблемы от человека (экстериоризация её). Блестящая идея, позволяющая, к примеру, не бороться с импульсивным ребенком, а вместе с ним, в партнерстве с ним бороться с импульсивностью. Во время обсуждения проблем имеет смысл прислушиваться к словечкам, которые использует клиент для описания своего состояния, чтобы для окончательного отделения проблемы от человека дать ей свое собственное имя.

В случае моего четвертого класса дети говорили обо всем, а я направляла их на разговор не о них самих, не о конкретных плохих девочках и мальчиках, а о чем-то, что мешает им всем. Не кто-то, а что-то! Для такой процедуры отделения трудностей от конкретных детей карточки подходят как нельзя лучше. Известно, что дети любят рисовать, они привыкли к тому, что в школе им частенько дают задания, связанные с рисунком. Однако нарисовать «проблему» представляется довольно непростым заданием для девятилеток. Вместе с тем создание визуального образа проблемы значительно облегчает процесс ее экстериоризации. И тут мне пришли на помощь терапевтические карточки. В данном случае я использовала любимые мной наборы «Хабитат» и «Экко». Предложила каждому выбрать карточку, напоминающую о трудностях в классе, затем расположить ее на середине листа белой бумаги и продолжить рисунок, так чтобы он еще в большей степени представлял ситуацию в классе.

Дети блестяще справились с задачей. Примеры рисунков можно посмотреть в Приложении 2 (рис. 2.1–2.3). Все они носят «взрывоопасный» характер, дети выбрали карточки с изображениями пожара, войны, грозы и т. п. Досталось и учителям: дети воспринимали их как часть того, что им мешает (!), на их рисунках учителя выкрикивают: «Прекратить! Тишина!» Посмотрев на рисунки, сразу понимаешь, что детям в классе неуютно, тревожно, атмосфера там совсем не располагает к учению.

В процессе всего этого обсуждения, выбора карточек, рассматривания рисунков дети потихоньку начали давать имя тому, что не дает им учиться и чувствовать себя в классе комфортно. Эти слова я выделяла из общей речи и записывала на доске. Выкристаллизовалось слово «балаган». На иврите и по-русски это слово означает примерно одно и то же, только в ивритской простонародной речи оно используется чаще. Мы стали говорить, что четвертый класс борется с балаганом. (Впоследствии та же схема работы была использована другим психологом в школе религиозных девочек, которые перессорились до такой степени, что атмосфера в классе стала невыносимой. Девочки назвали свою программу элегантно – «Воюем с войной».)

Итак, дети уже не называли имен мешающих им учиться ребят, они говорили о разных проявлениях «балагана» и «балаганизма», я ввела в их речь выражения типа «помогать Балагану входить в класс», «не давать Балагану входить в класс», «выгонять Балаган», «побеждать Балаган» и т. п.

Дети написали Балагану грозное письмо, они запугивали его, объяснялись в нелюбви к нему и признавались в желании расстаться с ним навсегда. Один из грозных плакатов повесили в классе.

Для того чтобы потренироваться распознавать моменты, когда Балаган входит в класс, я сняла на видео один из уроков. Его проводила классный руководитель (лицо для учеников авторитетное), поэтому мы все не очень удивились, что съемка прошла в атмосфере вполне рабочей. После этого мы осмелели и решили записать на видео один из уроков музыки (музыку дети не очень-то уважают…), ожидая получить там много материала для изучения свойств Балагана, его способов проникновения в класс и коварной природы. Каким же было сюрпризом для всех, включая самих детей, когда урок прошел спокойно как никогда!

По теории на следующем этапе терапии мы должны были бы искать исключения из правил, понять, когда Балаган НЕ приходит. Оказалось, что класс перешел с этапа «отделения от проблемы» на этап «исключений из правил» самостоятельно и самым естественным образом. Не все уроки проходили гладко. Пока еще было очень много «балаганизмов», но уже все знали, что «дети могут, если захотят». На один из уроков пригласили директора школы, чтобы вместе посмотреть фильм, где четвероклассники сидели на своих местах, внимали учителю, писали в тетрадях, словом, делали все, что и должны делать нормальные школьники. К слову, привлечение свидетелей успеха – это тоже часть нарративной терапевтической программы.

На этом этапе я посчитала необходимым встретиться со всеми учителями четвертого класса, чтобы, во-первых, донести до них суть нарративной теории, а во-вторых, мобилизовать их на священную борьбу с Балаганом, оснастить словарным запасом, ввести в курс дела. Для этой встречи я также приготовила набор карточек «Сага» и попросила выбрать карточку, которая символизирует для педагогов проблемную точку в работе именно с этим классом. Вторым заданием было выбрать из набора карточек ту, в которой они видят возможный поворотный пункт, еще неиспользованный потенциал. Ответы и реакции были самые неожиданные и очень интересные. Во всяком случае, это было то другое, о чем просила директор школы. Для меня была неожиданной реакция одного молодого и очень ценимого мной учителя, причем довольно успешного. Он резко возражал против идеи отделения проблемы от ребенка и от учителя, поскольку, по его мнению, это снимает с них ответственность за ошибки. Дискуссия была очень плодотворной. Это не были те скучные педсоветы, когда учителя только перечисляли все проступки четвероклассников, создавая образ неуправляемых дьяволят. В работе с карточками каждый нашел потенциал изменения стиля работы с классом или по крайней мере взглянул на него по-другому.

Для примера приведу ответы молодой учительницы рисования. Ей управлять классом было труднее всех. Характеризуя проблему, выражая свое отношение к ней, она выбрала из набора «Сага» образ розы, пояснив, что любит детей, что дети, по ее представлению, прекрасны, но она попросту боится до них дотронуться, боится «уколоться». Не знает, как к ним подступиться, осторожничает, опасаясь их непредсказуемой реакции. По ее словам, мой рассказ о том, как развивались события в четвертом классе, снизил уровень ее страха. Она попросила встретиться со мной отдельно, чтобы обсудить этот вопрос более детально. Когда же она выбирала карточку, выражающую возможный ресурс в работе с четвертым классом, она предъявила нам картинку с изображением кубка. Учительница сказала: «Мне бы хотелось быть здесь. Быть победителем. Я знаю, что недостаточно авторитарна и должна развивать в себе умение быть тверже, ассертивнее. Мне бы хотелось привести этих детей к победе. Я буду помогать им в их борьбе с Балаганом».

Я не описываю подробно все имевшие место встречи как с классом, так и с педагогами, чтобы поскорее подойти к описанию еще одного варианта использования карточек в психологической работе. Мы подходили к окончанию нашей совместной «борьбы с Балаганом», и я должна была «выпустить» моих четвероклашек в свободное плавание. Мне хотелось дать им с собой в дорогу нечто вещественное для напоминания им об их намерениях, успехах, для их усиления. На предпоследнее занятие я принесла только карточки «Экко». Я очень люблю этот набор и часто использую его в работе со взрослыми. Кто не представляет себе этих карточек, поясню, что на них изображены неструктурированные пятна, линии и полоски разного цвета. Мне было интересно, как мои маленькие борцы с энтропией справятся с этими довольно-таки неорганизованными образами. Справились великолепно!

В прошлый раз они рисовали Балаган, а сейчас я попросила их выбрать карточку, противоположную Балагану, карточку, которая отражает те изменения, которые произошли в классе после того, как дети стали учиться не пускать туда Балаган. После чего следовало положить выбранную карточку на середину листа и продолжить рисунок.

Все дети выбрали яркие, красивые карточки, более или менее структурированные, и распространили рисунок на весь лист. Некоторые попытались превратить «балаганистую» карточку «Экко» в какой-либо конкретный образ, например, в дерево или реку. Другие продолжили фантазировать и соорудили на листах узоры невиданной красоты (примеры можно посмотреть в Приложении 2 – рис. 2.4 – 2.6).