Текст книги "Земля королевы Мод"

Понимая, что теперь можно никому ни о чем не рассказывать, я испытывала сильное облегчение. Будем надеяться, что Машка получила достаточный урок.

* * *

Уже совсем ночью по жестяному подоконнику что-то забарабанило. Я решила, что это зимний петербургский дождь, обрадовалась, встала, подошла к окну. Оказалось, два жирных голубя просто решили переночевать у меня на подоконнике, и теперь переминаются с ноги на ногу, устраиваясь поудобнее.

Я подошла к своему книжному шкафу, вытащила тесненный золотом том, и начала листать, неудержимо застревая то на одной, то на другой строчке. «Боже мой! Боже мой! – думала я, начисто позабыв о своем атеизме. – Это же было полтысячи лет назад! И как это вообще можно ТАК писать?!»

Тишину разорвал звонок телефона.

– Капулетти. Это были Капулетти, – хрипло сказал в трубке нетрезвый Светкин голос.

– Сама знаю, – огрызнулась я. – И у меня, между прочим, коммунальная квартира. Соображай, когда звонишь.

– Извини, подруга, – сказала Светка и отключилась.

Глава 7. «Она была в Париже»

В кухне у Дашкиного стола сидели Дашка с Любочкой и пили чай. У окна Наталья развешивала на веревках постельное белье, складывая каждую вещь в четыре раза, чтобы не очень мешало передвигаться. Кирилл ждал, пока разогреется картошка на сковородке, и с помощью той же вилки, которой мешал картошку, пытался загнать в огонь бегающего по облупившейся плите таракана. Увидев меня, Любочка мило улыбнулась и поздоровалась. Пиджак у нее был длиннее, чем платье, а длинные ногти покрыты зеленым перламутровым лаком. В нашей кухне она смотрелась как яркая конфетная обертка, выброшенная в помойку. Разговор шел о Турции, в которой Любочка не то только что отдыхала, не то еще собиралась отдохнуть. В ход обильно шла восточная экзотика. Дашка шумно вздыхала, по кусочку откусывая «Баунти», а потом вдруг сказала:

– А Анджа у нас в Париже была!

– Правда? – вежливо-равнодушно осведомилась Любочка, и я сразу поняла, что в Париже ей бывать не доводилось. – И как вам Париж, Анжелика Андреевна?

Менее всего мне хотелось рассказывать Любочке о Париже. Но Дашка смотрела умоляющими телушечьими глазами, и я сказала:

– Нормально. Везде стоят Жанны Д,Арк, в доспехах, похожи на изящные кастрюльки. А клошар, нищий, сидящий на углу улицы, на которой стоял наш отель, носил длинный шарф и был отчего-то жутко похож на постаревшего Остапа Бендера из старого, еще до Миронова фильма про двенадцать стульев. Я как-то сразу себе представила, что он не погиб тогда в Советском Союзе, но и до Рио де Жанейро добраться не сумел. Осел в Париже, устраивал всякие аферы, был то богатым, то нищим, а потом понял, что все суета сует… Я не знаю никаких языков, и поэтому каждый день, отправляясь в город и проходя мимо, говорила ему по-русски: «Доброе утро, Остап» – и бросала в коробку монетку.

Когда наступил последний день, я вышла из отеля с сумкой, кинула монетку и сказала: «До свидания. Мы больше не увидимся. Сегодня я уезжаю домой, в Россию»

Он приподнял свой головной убор (я затруднилась бы причислить его к какому-нибудь классу. Во всяком случае, это нельзя было назвать ни шляпой, ни кепкой. Может быть, картуз?), улыбнулся и ответил по-французски, но я отчего-то поняла все, до последнего слова.

– Счастливого вам пути, русская мадам. Ваш Остап прощается с вами…

«Мой круг», несомненно, оценил бы такое видение Парижа. Присутствовавшие в кухне просто вылупили глаза. У Кирилла пригорала картошка. Я чувствовала себя дурой и злилась. Лучше бы уж рассказала про зеркальный зал в Версале (я там не была, но видела на картинках).

– Надо же, – сказала Любочка. – А я за границей на нищих никогда внимания не обращаю. Они такие наглые и приставучие… В Париже я бы в Версаль пошла, – подумав, добавила она.

– У каждого – свой Париж, – холодно произнесла я.

Наталья пробормотала себе под нос какое-то не матерное, но весьма сочное ругательство.

Я вспомнила, как Светка накануне обвинила меня в том, что я не умею разговаривать с народом. Разумеется, она была права.

* * *

– Анджа, отчего вы иногда такая недобрая? – спросила Дашка, проводив Любочку. – Любочка… она…

– Мне не нравится видеть, как она пошло самоутверждается за ваш счет, – отчеканила я. – А вы чуть ли не благодарите ее за это. Да, я недобрая и не особенно это скрываю. Но вы-то как раз – добрая, порядочная и трудолюбивая девушка…

Я как будто цитировала что-то из классики 19 века. Дашке, которая под моим чутким руководством прочитала не только «Унесенные ветром», но и «Джейн Эйр», и «Гранатовый браслет», и «Грозовой перевал», – тоже, наверное, так показалось. Глаза у нее стали, как у мороженного карпа.

Так сложилось, что до меня Дашку никто никогда не воспитывал. Бабушка, которая ее растила, была слишком старенькая и торговала сигаретами вразнос на Московском вокзале, чтобы прокормить и одеть себя и внучку в нелегкие перестроечные годы. Поздно вечером она приходила домой, выпивала рюмочку, чтобы согреться, и ложилась спать. Дашка укрывала ее старым одеялом с цветными заплатками и готовила ужин и завтрашний обед из принесенных бабушкой продуктов. В школе Дашка была мало смышленой, но старательной. Поэтому учителя ее не хвалили и не ругали. Попросту не обращали внимания. Иногда годами не могли запомнить, как ее зовут (это мне сама Дашка рассказывала). То, что Дашка действительно получилась доброй и порядочной – целиком ее собственная заслуга. Она сделала сама себя – как герои «американской мечты». Теперь я занималась ерундой. А Дашка, как могла, защищалась.

Если бы я действительно была потомственной колдуньей в семнадцатом поколении, я, наверное, вполне могла бы наслать на Любочку порчь. Ну, например, чтобы она начисто забыла наш адрес. Или разбила себе лоб об шест для стриптиза…

– Любочка немного поживет у меня, – сказала между тем Дашка. – Ей надо, она с мужем поссорилась.

Не могу сказать, чтобы это известие меня обрадовало.

– Одна поживет? – спросила я, думая о любочкином сыне.

– Одна, – кивнула Дашка и внезапно помрачнела. Видимо, тоже задумалась о ребенке, которого Любочка оставила неизвестно где. Хорошо, если отцу.

А я уже думала о том, как же Дашка будет теперь встречаться с Виктором Николаевичем. Но, может быть, Любочка по средам допоздна работает в клубе?

* * *

Когда я вышла из дома, стояло уже позднее утро. Сизоликие бомжи выползали на свой ежеутренний честный промысел, имеющий промежуточную цель у вагончика по приему вторсырья, и окончательно заканчивающийся поздним вечером у ларька с поддельной водкой. Зажав в руках утренние жестянки с пивом, куда-то деловито следовали молодые люди с дебильными лицами и неугасшим сосательным рефлексом. В магазине, куда я зашла купить себе кефир и кекс на обед, на кафельном полу под ногами покупателей валялись одинаковые, затоптанные в грязь газеты. Люди ходили по портретам мудро улыбающегося Явлинского. Под портретом можно было прочесть крупную надпись: «Яблоко приведет вас к свободе!»

«Интересно, как это может быть?» – лениво удивилась я, и отметила про себя, что приближаются очередные выборы.

Снег падал, как замерзшее молоко, – голубоватый и жидкий.

Все люди, мужчины, женщины, дети, старики – выглядели слегка больными. Я давно знала эту болезнь и про себя называла ее авитаминозом недолюбленности.

– Анжелика Андреевна! Простите…

Я оглянулась в поисках знакомого мерседеса и наткнулась взглядом на маленькую аккуратную машинку, марка которой была мне неизвестна. Переднее стекло опущено.

– Да, разумеется, – сказала я. – Только должна сразу и честно предупредить: у меня всего двадцать минут и препоганое настроение.

– Конечно, – тут же деловито согласилась Алина. – Тогда может быть, вы, пожалуйста, сядете в машину?

– В этом случае идеально подошел бы слегка устаревший, но вполне приемлемый оборот – «не будете ли вы так любезны», – заметила я.

– Точно! А я и не догадалась, – обрадовалась Алина, подумав несколько секунд, в течении которых я успела весьма удобно устроиться на переднем сидении. Парадоксальным образом внутри машинка казалась просторнее, чем снаружи. Я вспомнила о нехорошей квартире мессира Воланда, и подумала о том, что на подсознательном уровне современный многоцветный вещный мир кажется мне, заядлому совку, слегка колдовским. И это закономерно. Наверняка та же Алина особенностям собственной машинки ничуть не удивляется.

Во время нижеследующего разговора мы обе глядели прямо перед собой и едва разжимали губы, как будто были разведчиками из глупых черно-белых фильмов. Я не хотела еще раз испугать Алину, а она, по-видимому, хотела сосредоточиться.

– Анжелика Андреевна, я вообще-то замужем, чтоб вы знали. Я потому говорю, что это важно для того, что дальше будет. Мой муж намного старше меня. Он занимается бизнесом. Я его бизнес не очень хорошо знаю, но не потому, что не интересуюсь, поверьте. Он меня туда просто не подпускает, потому что думает, что я – кромешная провинциальная дура.

– А это – не так? – безжалостно уточнила я. Алина позволяла себе быть навязчивой, следовательно, я тоже кое-что могла себе позволить. Иначе она не поняла бы ситуации и, пожалуй, опять насторожилась. К тому же, сегодня я предусмотрительно выдала себе некий карт-бланш в виде плохого настроения (что, надо сказать, полностью соответствовало действительности).

– Теперь – не так, – исчерпывающе ответила девушка. – Мне – двадцать пять лет.

– Угу, – кивнула я, отметив, что сегодня Алина выглядит, пожалуй, моложе своего возраста. – Александр Македонский в вашем возрасте армией командовал и полмира прошел.

– Да, я знаю про Александра. («Неужели примеривалась?!» – внутренне ахнула я и немедленно зауважала свою визави.) Вообще-то у мужа что-то вроде конторы по подготовке охранников. Он их потом продает в разные фирмы, на предприятия и вообще – кому надо. Но мне кажется, он и еще что-то делает, потому что, я это почти сразу заметила, – у него больше денег, чем от такой конторы получить можно.

– Вы считали или вам кажется?

– Сначала казалось, потом я посчитала.

Я мысленно посочувствовала мужу Алины. Он сам, наверное, жук еще тот, но все же – старой формации. Новое американизировано-компьютеризированное поколение мелких хищников для него… Сюрприз! Сюрприз!

– Где вы познакомились?

– Естественно, на конкурсе красоты! – фыркнула Алина. – Где еще папики себе девочек присматривают? Он там был каким-то спонсором, потом пригласил в ресторан, потом… Я не буду рассказывать, чтобы ваше время не тратить, ладно?

– Ладно, – согласилась я. – Только скажите, у него до вас семья была?

– Да, но к тому времени он уже давно был в разводе. Сын взрослый, старше меня, кажется. Я его не видала, а вот старую жену – несколько раз. Он ей вроде бы деньги давал, на лечение. Она… она чем-то на вас похожа, только еще старше и выглядит куда хуже.

– Спасибо, – слегка поклонилась я.

Картина представлялась вполне выпуклой, знакомой и понятной. Жили были в СССР два инженера-ровесника. Полюбили друг друга еще студентами, поженились. Потом жили дальше, умеренно, как все, тужили и радовались, растили сына. Потом грянула перестройка. Разбогатев на охранном (или еще каком-то? Может быть, оружием приторговывает?) бизнесе, стареющий дядечка бросил верную, но основательно поблекшую, больную и старую жену и прикупил себе на конкурсе красоты новую – молодую, свежую и красивую. Однако, и старой в трудную минуту готов помочь – значит, сволочь не окончательная.

– Вы не думайте, что там чего-то обманом было или еще как-то не так, – честно предупредила Алина. – Я сама к нему бегом побежала. Мне к тому времени эти конкурсы красоты уже вот где сидели, – она осторожно провела длинным накладным ногтем под подбородком. – Я вам опять же рассказывать не буду, потому что все, что про них в желтых газетах пишут – все так и есть.

– Я не читаю желтые газеты, – предупредила я. – Так что, если что-то оттуда тянется, придется рассказать.

– Ничего! – решительно открестилась Алина. – Ушла и забыла. Первый год я, если честно, просто отсыпалась. Потом уже как-то оглядываться начала.

– И что? – мне, если честно, уже давно стало как-то скучно. Страдания молодой бездельничающей жены пожилого охранного нувориша – ну совсем не моя тема! То есть, я знаю, конечно, что страдают они по-настоящему. Тяжелее безделья вообще ничего на свете нет. Но слушать и рассуждать об этом… Многие мои знакомые психологи, кстати, на этом сознательно подвизаются и неплохие деньги зарабатывают. Дам-ка я, пожалуй, сейчас этой Алине телефончик…

– Мы с Сережей думаем, что вашего Федора убил мой муж. И я не знаю, что мне теперь делать! – выпалила Алина. – Я не могу жить с убийцей!

– Так! – я щелкнула челюстью и минуты полторы молчала, приводя мысли в порядок. Алина в это время изображала тихий плач. Не плакала, а именно изображала, что плачет. Получалось у нее не очень хорошо, но мне она не мешала – и на том спасибо.

– И за что же он его, по-вашему, убил? – спросила я наконец. – Что может быть общего между слесарем-алкашом и владельцем охранного бизнеса?

– Не знаю, – всхлипнула Алина. – Может быть, тот про мужа, про его бизнес чего-нибудь узнал… такое…?

– Каким, интересно, образом… – начала я и тут же оборвала сама себя. – Чепуха! Так мы ни до чего не договоримся. И времени у меня больше нет. Сейчас я скажу вам, Алина, адрес медико-психологической консультации, где я работаю. Подъезжайте туда к шести. К этому времени подготовьте в голове все факты и все взаимосвязи, которые у вас есть. Можете их даже на бумажке записать. Потом мы ее, естественно, уничтожим («Что ты несешь?! – ханжески воскликнул внутренний голос. – Ты кем себя вообразила?!»). Для милиции, насколько я понимаю, факты слабоваты?

– Не зна-аю, – плачущим голосом произнесла Алина, напрашиваясь на психологическую поддержку.

– Слушайте адрес, – сказала я. Поддержки я ей не обещала. Но что-то другое, кажется, – уже. На черта мне все это надо?!

* * *

Утро началось с убийства.

С апреля по ноябрь по утрам в моей комнате появляется муха. Откуда она берется, я отчаялась понять. Дверь в коридор у меня закрыта всю ночь. Форточка по большей части – тоже. Чтобы не слышать грохотания транспорта на проспекте. Да и какие мухи на улице в апреле или ноябре!

Муха небольшая, но очень навязчивая. И одна. Каждое утро – одна. Как символ чего-то низменно-непостижимого. У нас в квартире потолки четыре метра, и общая площадь комнаты – двадцать восемь. Могла бы, кажется, разместиться, вовсе меня не беспокоя. Однако, утренняя муха жужжит именно вокруг моей кровати и противно садится на мое лицо и руки. Я вскакиваю и начинаю в голом безобразии за ней гоняться, размахивая припасенной с вечера газетой. В конце концов я ее убиваю и выбрасываю в форточку. В этом ежеутреннем убийстве есть что-то ритуальное. Привет от всех эпосов мира вместе взятых. Просыпаясь от омерзительных прикосновений мушиных лапок и хоботка, я думаю об этом, чтобы не стервенеть. Когда я выбрасываю в форточку изувеченный трупик, я чувствую себя победительницей. Секунд пять. Потом мне становится стыдно. Обычно именно в этот момент я впервые за день замечаю в зеркале свою опухшую со сна физиономию.

На следующее утро муха появляется снова. Наверное, они разводятся в клетке у морских свинок, несмотря на то, что я регулярно ее чищу.

Когда в ноябре муха перестает быть, несколько дней по утрам мне как будто бы чего-то не хватает. Потом ощущение проходит.

Звонок в прихожей застал меня бессильно сидящей в кресле и рефлектирующей по поводу совершенного убийства. Кто-то, должно быть Дашка или Семен, открыл входную дверь.

– Заходи, Ленка! – сказала я в ответ на стук.

– Ленке отгул не дали, она прислала меня, – объяснила Светка, проходя в комнату, затворяя за собой дверь и присаживаясь в кресло напротив. – Сказала, что я все равно тунеядка, и потому могу снять с тебя тяжелую ношу раздобытой информации. Сама она позвонит или заглянет после работы. У Ирки тоже есть какая-то информация, но у нее балансовый отчет, и освободится она только после восьми…

– А по телефону? – спросила я.

– Она говорит: нельзя! Вдруг телефон прослушивается врагами?… И не корчи, пожалуйста, такую рожу – мы сами во всем виноваты, нечего было Ирку заставлять в детектива играть! Как будто заранее непонятно было…

– Чей телефон прослушивается врагами? – на всякий случай уточнила я. – У Ирки в бухгалтерии или у меня в комнате?

– Наверное, прямо на линии, – подумав, предположила Светка. – Кто-нибудь сидит в люке и слушает через телефонный кабель.

– Ну ладно, пускай пока посидит, – вздохнула я. – Чайник поставить? У меня печенье есть и колбаса…

– Не надо. Я, когда нервничаю, ем раз в пять больше обычного. А сейчас мне любопытно – так я у тебя зараз все съем и сразу растолстею. Потом придется в зале лишнее железо тягать. Лень. Рассказывай.

– … Когда молоденькой Алине надоел ее старый муж, она решила заняться самообразованием. И пошла для этого не куда-нибудь, а в Публичную библиотеку…

– Бред! За лоха тебя держит!

– За что купила – за то продаю. Слушай дальше. Как уж она там, в библиотеке, самообразовывалась – об этом история умалчивает. Но только именно там она и познакомилась с Сережей – студентом исторического факультета Большого Университета.

– И они, конечно, полюбили друг друга! – с насквозь фальшивым пафосом воскликнула Светка, скорчив при этом препоганейшую гримасу.

– Ты правильно догадалась, – мирно согласилась я. – Именно полюбили и именно друг друга. Родство душ, родство тел и все такое. Алина настаивает на том, что это ее первая и единственная настоящая любовь. К мужу она даже в самые лучшие дни не испытывала ничего, кроме благодарности за предоставленные возможности. После взаимных признаний и объяснений ребята, конечно же, стали мечтать о совместном будущем. Но на пути их счастья стояло несколько препятствий. Одно из них – деньги. Как ты знаешь, рай в шалаше сейчас среди молодежи не моден. А Сережа – студент, человек совсем небогатый. Его родители – отец-инженер и мать-контролер ОТК. Денег он от них не берет, живет на стипендию плюс то, что зарабатывает небольшими спекуляциями на Сенном рынке…

– На Сенном рынке?! – встрепенулась Светка.

– Именно! Ты знаешь, на Сенном еще с прошлых времен продают все на свете, а то, что он историк, позволило ему там какую-то свою нишу занять… И вот однажды прикупил этот Сережа у захожего алкаша не совсем обычную вещь…

– Алкаш – это Федор, что ли?

– Можно из дальнейшего предположить. Скажу сразу: откуда у Федора эта вещь взялась – Алина и Сережа не знают, и вот тут она, кажется, не врет совершенно. Сережа показал странную штуку своей возлюбленной, и объяснил, что прежде, чем ее перепродавать, неплохо было получше понять, что она такое. Чтобы с ценой определиться и вообще – интересно, дескать. А для этого нужна вот такая специальная книга, и надо бы ее в библиотеках-каталогах поискать… А тут Алина и вспомнила, что именно такая книга стоит на полке в кабинете ее мужа. Дальше и рассказывать нечего…

– Она взяла у студента его покупку, забралась в кабинет, достала книгу, раскрыла ее на нужной странице, а тут как раз входит муж и…

– Совершенно верно! – обрадовалась я. – Слишком по-книжному получается, чтобы быть правдой, не так ли? Что-то такое из английских романов? Мне тоже показалось… Но тем не менее, тем или иным способом – в игру вступает муж. Застигнутая врасплох Алина, естественно, ничего толком не может ему объяснить – ни происхождение вещи, ни свой интерес к ней, ни наводку на нужную книгу. Поэтому врет грубо и прямо: проходила мимо, увидела, заинтересовалась, купила, сходила на факультет, проконсультировалась, вспомнила, что видела название на полке… Муж, помня потуги молодой жены к самообразованию, сразу поверил.

– Дурак, что ли?

– Этого мы пока не знаем, но из вводных получается, что вроде бы нет – не дурак. Однако таинственным предметом он тоже заинтересовался нешуточно, у молодой жены его немедленно отнял, а ей взамен подарил заколку с изумрудом. Она, само собой, в этой ситуации не могла и пикнуть. Немедленно побежала к Сереже, во всем призналась, поплакалась в жилетку. Он, конечно, расстроился, но в целом тогда, по словам Алины, отнесся к происшествию философски. И возлюбленную легко простил: кто его знает, удалось бы ту вещь продать или нет, а заморочки с ней, судя по всему, ожидались. Так и не к лучшему ли, что с глаз пропала? Упорная Алина подобной философичностью характера не обладала и успокоиться никак не могла. Какой-то темный след за всем этим ей с самого начала мерещился, по ночам спать перестала, к утру сердце колотилось – в общем, следует весьма грамотное клиническое описание начинающегося невроза. Здесь опять верю: на чем только не зацикливаются скучающие дамочки! Подробно расспросив Сережу, Алина попыталась сама отыскать Федора, но, естественно, потерпела неудачу. Спустя приблизительно дней десять осторожно осведомилась у мужа: что, мол, про штуку-то ту выяснил чего-нибудь? На ответ она, в общем-то, и не рассчитывала, но тот вдруг ответил: «странная история. И адрес лиговский странный, я о нем еще прежде слыхал, тогда же и книгу эту по случаю приобрел. Настоящая „нехорошая квартира“, даже целый дом, если разобраться… Но других хвостов, как и раньше, нигде не торчит, так что… дразнилка и есть дразнилка… мало ли таких в истории…» В ответ на эту малопонятную тираду Алина покивала головой, а потом равнодушно, между делом, задала еще пару вопросов касательно расположения «нехорошей квартиры». Узнала приблизительно дом и, уже не в силах остановиться, отправилась на разведку. Во время третьего визита услышала об убийстве человека, приметы которого во всем совпадали с теми, что сообщил ей Сережа. Потом встретилась с Коляном, который узнал мерседес и еще раз рассказал ей всю историю. Естественно, девушка испытала сильнейший шок. С тех пор не может отделаться от мысли, что ее муж – убийца. Совсем перестала спать, боится находиться с ним в одной комнате, иногда, при определенном освещении кажется, что у него западают и светятся глаза и вырастают клыки. Любимый кот мужа странно на нее смотрит. Уже ходила в церковь и к психоаналитику – не помогает…

– Опять английский роман? – Светка вопросительно подняла бровь.

– Не знаю. Девушка кажется вполне психически уравновешенной, но… Если она действительно уверена, что живет вдвоем с убийцей… Все может быть…

* * *

Ирка притащилась прямо с работы к половине десятого, едва передвигая ноги. К этому времени все уже было съедено, и я буквально локтем отпихивала нервничающую Светку от последнего куска принесенного Ленкой торта, сберегая его для Ирки. Увидев запавшие и светящиеся (как у загадочного алининого мужа-вампира) голодные иркины глаза, Любаша молча поднялась со стула и пошла в кухню жарить дополнительную порцию картошки (благо, чистить ее было не надо – я покупала мороженую, в пакетах).

– Ну, тетки, вы меня и втравили! – выдохнула Ирка, вытянув вперед опухшие ступни и медленно шевеля пальцами.

– Рассказывай подробно, – велела Ленка. – И не перескакивай с одного на другое.

По дороге на Сенную Ирка очень нервничала, заводила себя и все время повторяла в уме текст «конспиративного задания», опасаясь по бестолковости что-нибудь перепутать. Поэтому, когда дошло до дела, подлинность ее волнения и расстройства ни у кого сомнения не вызвала. Даже играть ничего особенно не пришлось. С всклокоченной химией на голове, в стоптанных на одну сторону сапожках (на одном из них все время расходилась молния) Ирка металась по площади, кидалась наугад к разным людям и разыскивала мифические сережки, сообщая всем подлинные приметы погибшего Федора. Только один раз за все время она сбилась, когда сообщила продающей варежки сердобольной старушке, что непутевого мужа зовут Володя. Уже в процессе обсуждения животрепещущего вопроса о том, к какой из петербургских икон и в каком храме лучше всего ставить свечи об избавлении от пьянства (у старушки тяжело пили сразу оба сына) Ирка неожиданно вспомнила о своей «легенде», охнула и убежала, тяжело хлопая голенищем снова разошедшегося сапога. «Эх, бесы-то как крутят! – тяжело вздохнула старушка ей вслед. – Ну да может, ничего. Молодая ишшо, сердечная…»

В общем и целом спекулянты Сенной площади Ирке, как и ожидалось, сочувствовали. Посылали от одного к другому, даже пару раз звонили с вопросами отсутствующим напарникам по мобильным телефонам. Но помочь не могли. Никто из присутствующих не помнил ни прабабушкиных сережек (еще бы!), ни торгующего Федора. Ирка, отчаявшись, уже хотела уходить, но тут невзрачный и нетрезвый мужичок, торгующий «командирскими» часами с какой-то неясной гравировкой, потянул ее за рукав.

– Давай, тетка, отойдем!

– Чего тебе? – брезгливо дернулась Ирка, но тут же спохватилась и переиграла. – Неужто знаешь чего про сережки?! Расскажи, соколик, не обижу…

– Как бы тебя, дура-тетка, не обидели! – решительно сказал мужичок, затаскивая Ирку в какой-то сомнительный парадняк и пугливо оглядываясь, как будто ожидал погони. – Что ты там про сережки говоришь, я не знаю, и куда они делись – понятия не имею. Может, твой мужик их где в другом месте загнал. А здесь, на Сенной, он совсем другую вещь торговал.

– Какую ж? – ахнула Ирка.

– Вот такую плоскую штуку, – мужичок развернул грязную ладонь и пригнул большой палец, демонстрируя размер товара. – Как бы не из золота и значки на ней.

– Чего ж это такое-то?! – оторопела Ирка.

– Не знаю. У мужика своего и спроси…

– Убили его! – от неожиданности выпалила Ирка и вполне настоящие слезы брызнули у нее из глаз. – Убили Федора! Не спросишь теперь!

– Ах ты, …. ! – мужичок отшатнулся и грязно выругался.

Ирка продолжала реветь. Мужичок между тем пришел в себя, пожевал губами и на что-то решился.

– Кончай воду лить, тетка, и слушай сюда! – зашептал он, снова схватив Ирку за рукав. – Дети-то у тебя есть?

– Есть, двое, – кивнула Ирка. – Мальчик и девочка.

– Так вот, лучше бы вам с детьми затихориться пока где-нибудь и не показываться. В деревню уехать или еще куда-нибудь, к родственникам.

– Это зачем же?! – от изумления слезы у Ирки мигом высохли.

– А затем! – мужичок наставительно поднял кривой палец и поводил им перед рассопливившимся от слез Иркиным носом. – Муж твой, даром, что алканавт беспамятный, а в какую-то порядочную дрянь ввязался. Через то и погиб. Купил евонную штуку Студент – старожил здешний. Я появился, он уж здесь, совсем мальчонкой, промышлял. Купил, так все, помню, плечами пожимал, говорил: уточнить надо. Как ты думаешь? С того раза Студента никто и не видал. Рассуди: живой ли он теперь, если у него сама эта штука на руках была, а твоего мужа за так, как муху, прихлопнули…

– Так, может, этот Студент и навел? – деловито предположила Ирка. К этому времени она уже немного опомнилась от неожиданности и включила мозги.

– Как бы не так! – усмехнулся мужичок. – Недели не прошло, как появились на рынке оч-чень серьезные люди, не чета нашей шантрапе. И всех, кто в деле, расспрашивали: и о муже твоем, Федоре, и о Студенте, и о штуке той… Ты сегодня-то голову всем ентими сережками заморочила, никто и не связал… А я сразу распознал! И вот что тебе скажу, тетка: лучше бы тебе пока сгинуть куда-нибудь. Никто ведь доподлинно не знает: в курсе ты мужниных дел, не в курсе…

– Да он мне никогда не говорил ничего! – вскрикнула Ирка.

– Да чего ты меня-то убеждаешь? – пожал плечами мужичок. – Я тебе, тетка, верю. Да только там другие люди. У них, как у зверя в лесу, никому веры нет. И как бы тебе здесь не сережек, жизни не лишиться. И детки у тебя… В общем, думай сама, тетка, а я теперь пошел… И уж будь добра, как бы ни решила, никому про то, что я тебе сейчас сказал, не рассказывай. Про ментовку я уж не говорю. Да и я, если что, отопрусь. Жаль мне тебя, но своя-то душа, сама знаешь, всегда ближе к телу…

– Вот такие дела получаются, девочки! – темпераментно закончила Ирка и набросилась на тарелку с дымящейся картошкой и двумя солеными огурцами ее же собственной засолки (подаренная летом, уже открытая банка стояла у меня в холодильнике. Предусмотрительная Любаша достала ее и подала на стол). – Ужасные дела! – добавила она уже с набитым ртом. – Водки бы сейчас выпить!

– Точно! – подхватила Светка. – С устатку да с расстройства!

– Может, мне сейчас в ларек сбегать? – спросила я. – Принесу пузырь, разопьем его, сразу горизонты станут яснее…

– Не заводись, – попросила Ленка. – Итак. Что мы имеем с гуся?

– Да все же ясно! – воскликнула Любаша. – Непонятно только одно – откуда Федор достал этот странный предмет. Ну, да это сейчас дело второстепенное. Предмет, назовем его золотой пластинкой, явно имеет какую-то серьезную ценность, о которой Федор, конечно же, ничего не знал. Может быть, как произведение искусства, может быть, как научное достояние. Студент (по всем признакам это алинин любовник Сережа), напротив, сразу о чем-то догадался. Но использовать пластинку самостоятельно у любовников не получилось. Ее каким-то образом перехватил муж Алины, который, по словам жены, так или иначе связан с криминалом. Оценив пластинку, он устроил собственное расследование на рынке, а потом отыскал и убил Федора. Теперь уж надо точно идти в милицию, потому что…

– Зачем? – спросила я, оборвав Любашины рассуждения, и по учительской привычке постучала по столу перевернутым карандашом. – Зачем он искал и убил Федора, если пластинка была уже у него в руках?

– Скорее всего, хотел через него выйти на еще какие-нибудь, столь же ценные вещи, – логично объяснила Любаша. – Убедился, что Федор ничего не знает и… это… убрал его…

– И он недр-рогнувшей р-рукой убрал свидетеля со словами: ты слишком много знаешь, Гар-ри! – продекламировала циничная Светка.

– Но откуда у Федора… – начала Ленка.

– Этого мы не знаем, и даже гипотезы строить бесполезно, – заметила я. – Нет информации. Зато в других областях дела ее даже слишком много. На что стоит обратить внимание? Любые несостыковки в Любашиной рабочей гипотезе и вообще…

– Алина, как уже было отмечено, врет по схеме хороших английских романов, – сказала Светка. – А вроде бы по статусу должна была руководствоваться теми, которые у тебя, Анджа, в коридоре. Стало быть – либо говорит чистую правду, либо она не совсем то, за что себя выдает.

– Ну ты, подруга, загнула, – с уважением заметила Ленка. – Мы – попроще будем. Заметьте: муж Алины ведет себя слишком спокойно для убийцы. Открыто встречается с Федором, открыто, хотя и туманно, рассуждает о лиговском адресе в присутствии жены. Что это значит?

– Возможны два варианта, – ответила я. – Либо он тут совершенно не при чем, либо настолько уверен в себе, что просто ничего не боится.