Текст книги "Гвардия тревоги"
Автор книги: Екатерина Мурашова
Жанр: Детская проза, Детские книги
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– О, это по-своему замечательное произведение, – почти кокетливо хихикнула невидимая Диме Александра Сергеевна.
Скрипнув зубами, Дима поднялся, нащупал в кармане мобильный телефон и проскользнул в кладовку. Там, не включая свет, набрал номер отца. Он знал, что, работая в читальном зале, отец всегда отключает сигнал, а иногда – и телефон целиком, чтобы случайный звонок не помешал занимающимся рядом коллегам. Но может быть, он оставил включенным виброрежим?
– Жди! – коротко сказал в трубку отец. Дима облегченно вздохнул. Повезло!
Михаил Дмитриевич водил его в Библиотеку Академии наук на экскурсию, и потому Дима легко представил себе, как отец, держа в руке мобильный телефон, выключает лампу, встает, отодвигает тяжелый стул с высокой спинкой и мимо огромных книжных шкафов выходит из полутемного читального зала в коридор, к памятнику академику Карлу Бэру и каталогу с рефератами диссертаций. Там, у окна, есть низенький столик с двумя креслами…
– Я слушаю тебя…
– Папа, приходи, пожалуйста, сейчас домой, – сказал Дима, стараясь, чтобы в голосе не звучали жалобные нотки.
– Уже иду, – немедленно откликнулся Михаил Дмитриевич. – А что случилось? Что-то с бабушкой? Твои одноклассники не явились?
– С бабушкой все в порядке, – поспешил успокоить отца Дима. – Одноклассники пришли. Понимаешь, они привели с собой учителя математики… Ты бы мог, наверное, с ним поговорить…
– Х-мм… А что, бабушка не в состоянии занять учителя математики?
– Она его уже занимает, – с отчаянием в голосе ответил Дима и прислушался. – Они играют собачий вальс. В четыре руки.
Михаил Дмитриевич расхохотался.
– Ну что ж, – отсмеявшись, сказал он. – Пожалуй, я досмотрю реферативные журналы в другой раз…
Когда Михаил Дмитриевич приехал из БАНа, гости уже играли в фанты и в шарады. Александра Сергеевна царила. Маша Новицкая представляла, как будто фикус Вольфганг – это дядюшка «честных правил» из поэмы «Евгений Онегин», Кирилл Савенко декламировал свое любимое стихотворение (оказалось что-то из Киплинга), а Николаю Павловичу выпало проползти на четвереньках под роялем.
– Бабушка, ну это же совершенно невозможно, в конце концов! – яростно прошипел бледный как полотно Дима. – У него же нога не сгибается!
Александра Сергеевна взглянула на него так, как, согласно Диминым представлениям, солдат смотрел на вошь.
– Николай Павлович, давайте я за вас проползу! – решительно, на правах хозяина, предложил он. – А вы потом за меня сделаете!
– Спасибо тебе, Дмитриевский, но я уж сам как-нибудь. Прятаться за чужие спины не привык, – сказал Николай Павлович и пополз.
На выходе из-под рояля классного руководителя с некоторым удивлением встретил Михаил Дмитриевич.
Диме к этому времени мучительно хотелось что-нибудь разбить. Большое, тяжелое и обязательно дорогое.
– Добрый вечер, папа, – сказал он. – Позволь представить тебе нашего классного руководителя…
– Дима, – вывернулась откуда-то Тая, предваряемая цветочно-косметическим запахом. – Прости, пожалуйста, я забыла, как твою бабушку зовут?
– Как Пушкина, – ответил Дима.
Михаил Дмитриевич сходу и по-честному начал выполнять свои обязанности – занимать взрослого гостя. Через пять минут они уже обсуждали теорему Ферма, которую недавно наконец-то доказал какой-то сумасшедший российский математик.
– Папа, ты, может быть, голоден, – светским тоном заметил Дима. – Рекомендую форшмак…
– Ваш сын, безусловно, прав, – спохватился Николай Павлович. – Вы же, как я понимаю, с работы. А там столько еды, что можно накормить взвод солдат первого года службы…
Бабушка между тем беседовала с Таей Коровиной.
– Я тоже и в школе, и в консерватории училась почти исключительно на «отлично», – говорила она. – Потому, Таечка, с детства уважаю прилежание и ежедневный труд и решительно не понимаю тех, кто над этим иронизирует. Сколько же времени берет в сегодняшней школе приготовление всех уроков? Должно быть, немало?
Дима вышел в коридор.
Возле вешалки Кирилл Савенко разговаривал по телефону. Тут же переминался с ноги на ногу Тимка Игнатьев, уже без куртки, но в неизменном шарфе.
– Я его впустил, – тихо сказал Кирилл, на мгновение прикрыв ладонью динамик. – Там звонка не слышно.
– Хорошо, что ты пришел. Проходи скорее в залу! – с искренней радостью сказал Дима Тимофею. – Сейчас в шарады поиграешь. Только обязательно поешь сначала, – заботливо добавил он. – Рекомендую фрикасе и салат «мимоза» Аниного и Викиного приготовления.
Тимка шарахнулся в сторону и попытался спрятаться между вешалкой и Кириллом.
Дима действительно был рад Тимке, но решительно не нравился сам себе. «А! Все равно! – он мысленно махнул рукой. – Пусть хоть кому-то будет еще более неловко, чем мне!»
Кирилл повесил трубку телефона и вместе с Тимкой вернулся в гостиную. Дима зачем-то продолжал следить за ним взглядом. Кирилл не столько пошел, сколько заструился среди гостей, задерживаясь на мгновение то возле одного, то возле другого и говоря каждому максимум по одной-две фразы. Дима в который раз поразился тому, как точно и быстро он двигается, вспомнил, как Кирилл шел по краешку крыши. «Надо напомнить ему про голубей…»
Спустя некоторое время в прихожую вышли Витя, Антон, Маша и Аня.
–…лучше, Берт не стал бы зря… – долетел до Димы обрывок фразы.
Ребята быстро достали свои куртки и куртки девочек.
– Вы куда? – удивился Дима. – Уже уходите?
– Извини, пожалуйста, но нам действительно надо. Все было здорово! – с улыбкой сказал Антон. Улыбка была как будто приклеенная скотчем за уголки.
– Твоя бабушка просто классная! – Машина улыбка смотрелась гораздо лучше. – Повезло тебе. Я таких вообще никогда не видала. Иди, она как раз тебя зовет.
– Спасибо! До свидания! – хором сказали Витя и Аня.
В зале Тая Коровина уговорила Александру Сергеевну сесть за рояль. Пожилая дама поломалась ровно столько, сколько нужно для приличия, и теперь с воодушевлением играла что-то из своего любимого Шостаковича. Публика из 8 «А» слушала, как в концерте, – вдумчиво и серьезно, с выражением на лицах.
Дима попытался снова скрыться в коридоре, но не успел: бабушка заметила его и сделала знак – стой на месте. Дима остался между мирами, как в фантастической книжке. На пороге отцова кабинета тихо говорили Тая Коровина и Тимофей Игнатьев. Тая горячилась, что-то доказывая, и один раз даже дернула Тимку за конец шарфа.
– Ты штукатурку со второй щеки тоже сотри, – усмехаясь, посоветовал в ответ Тимка. – Или уж обе напудри.
Тая мгновенно полыхнула костром и закрыла лицо ладонями.
– Ладно, будет тебе, попробую я, – непонятно сказал Тимка и пошел к вешалке.
Дима поймал его взгляд и вопросительно поднял брови. Тимка изобразил мимикой подвижной, обезьяньей физиономии довольно длинную фразу:
– Все нормально, Дима. Ты извини, но надо, понимаешь, позарез. Так вышло.
Дима в ответ молча пожал плечами.
Александра Сергеевна закончила играть и взяла в руку неизвестно когда и кем принесенную из кабинета блок-флейту.
– А сейчас мы с моим дорогим внуком сыграем вам прелестную сонатину Грига для флейты и фортепиано, – торжественно возвестила она.
– Просим, просим, – радостно подхватил Николай Павлович и несколько раз хлопнул в ладоши. Восьмой «А» глядел с вежливым ожиданием.
На глазах у Димы выступили слезы.
Тимка пробирался вдоль улицы, чувствуя себя бродячим псом, идущим по следу волчьей стаи. Лицо и руки были мокрыми от тумана, который никуда в темноте не делся. Фонари светили в вышине, как лица одноглазых призраков-великанов. Прохожие выныривали бесшумно и пропадали, похожие на обитателей подводного мира.
В одной из проходных парадных все четверо бесследно исчезли. «Должно быть, зашли в квартиру, – подумал Тимка. – Странно, что не было слышно стука двери, приветствия, голосов. Ведь дверь должны были открыть и закрыть. Допустим, открыли заранее и при встрече ничего не говорили. Но ведь затворить-то все равно надо, защелкнуть замок… Парадная гулкая, как все в этих краях. Слух у меня как у собаки. Почему же я ничего не слышал?»
Тимка поднялся наверх, до чердачной двери. Она была заперта. Спустился к подвалу. Подергал еще две маленькие дверцы в полуподвале, ведущие неизвестно куда. Тоже заперты, хотя из-под одной как будто пробивается лучик света.
Внезапно кто-то сзади закрыл ему глаза ладонями, как делают детишки в детском саду и прочие малыши: угадай, мол!
Тимка хотел было ударить локтем назад, но что-то удержало в последний миг. Вывернулся из кольца рук, обернулся, уже все зная, храня на лбу тепло узкой ладони…
Маша. Вот черт! Черт! Черт!
– Ты хороший следопыт, Тимка, – сказала Маша. – Ловко нас выследил.
– А то. Фирма веников не вяжет.
– Но – зачем?
Закладывать толстую Таю Тимка не собирался. Говорить правду о себе – тем более.
– Ты мне фант проиграла, там, у Дмитриевского. И сбежала, – сказал он.
Маша засмеялась.
– Что ж, ты прав, – весело сказала она. – Нехорошо получилось. Загадывай тогда желание. Только… – Маша на мгновение снова стала серьезной. – Не спрашивай, куда и зачем мы ушли. Это не мой секрет – я не могу сказать… Загадывай другое.
«Ты была там тогда? Тогда, у водосточной трубы? Ты спасала меня или просто привиделась мне сквозь кровавую пелену?» – Тимка знал, что никогда не спросит. Как бы ему ни хотелось…
– Закрой еще раз глаза ладонями. Как вначале. Я угадаю, – дрожащим и хриплым голосом сказал он.
Маша кивнула и зашла сзади.
Тимка на мгновение прижал ее ладони своими – сухими и горячими. Шумно втянул воздух ноздрями, запоминая.
– Маша, – сказал он.
– Угадал, – хихикнула она.
Юная волчица согласилась поиграть с псом-бродягой.
Ладони пахли грубой ржавчиной и одновременно чем-то неуловимо тонким, праздничным.
– Это я сначала бутерброды с рыбой делала, а потом мандарин чистила, – Маша опять угадала его мысли.
Обернулась ловко, перехватила Тимкины руки, провела подушечкой большого пальца вдоль ногтей. Тимка сразу застеснялся – ногти были не слишком чистые.
– Сколько у тебя заусенцев, – сказала Маша. – Больно, наверное. У меня когда один появится – и то жутко мешает и за все цепляется. Надо их специальными ножничками обстригать. Хочешь, сделаю? Я умею, меня Ася, сестра моя, научила.
Тимка представил, как Маша обстригает ему заусенцы, и зажмурился изо всей силы.
– Теперь ты иди, – сказала Маша. – А я останусь. Мне надо.
Тимка кивнул. Он все понял, но ни о чем не жалел.
Волки сбили пса со следа, заиграли, а потом прогнали вон. Пусть скажет спасибо, что не сожрали.
Пускай так. Маша. Маша. Маша.
– Это международный конкурс, поэтому все сопроводительные документы, естественно, на английском. Устраивают его в своих, конечно, интересах несколько самых крупных транснациональных корпораций. Денег не жалеют: ищут мозги, их тоже можно понять. Соединенные Штаты, бесспорно, сверхдержава, но никого, кроме врачей, адвокатов и политиков, уже давно не производит. Все остальное – импортное, привозное. Если могут купить и обеспечить достойный уровень жизни какому-нибудь одаренному колумбийцу, калмыку или русскому – почему нет? Математическая же одаренность, вы знаете не хуже меня, проявляется весьма рано. Главное, правильно сформулировать задачи…
Михаил Дмитриевич разложил на обширном письменном столе с десяток глянцевых листков и, рассказывая, обращал внимание Николая Павловича то на один, то на другой из них. Ему все больше казалось, что Николай Павлович по-английски не читает, но спросить было неловко.
– Я имею в виду, что если у вас есть или были в недавнем прошлом (конкурс по возрастным группам – от 12 до 20 лет) одаренные ученики, то вот – милости просим к участию. Анкеты условиями разрешено ксерокопировать. Я уже почти все, в том числе и предварительные задачи, перевел на русский…
При этих словах Николай Павлович явно оживился, и хозяин дома понял, что его догадка была верна.
– Есть, есть пара парнишек, – сказал учитель. – Если позволите ознакомиться, я бы им настойчиво рекомендовал…
– Ну разумеется! – воскликнул Михаил Дмитриевич. – Я же к тому и говорю. Все к вашим услугам. После письменного тура следует нечто в Москве, потом – вроде бы в Интернете онлайн (открытое информационное общество!), а потом – сияющие, захватывающие перспективы…
– Благодарю вас, Михаил Дмитриевич. Я непременно… А что же – ваш Дима будет участвовать? Он ведь, кажется, весьма одаренный математически мальчик…
– Конечно, именно для него я все это и привез. Пусть попробует свои силы, сравнит с другими. В конце концов, это просто интересно для мальчишки. Я сам, с вашего позволения, все-таки больше преподаватель, неплохой, смею заметить, но полет мысли у меня весьма ограничен по высоте. А Дима, мне кажется, мыслит значительно оригинальнее. Хотя, быть может, я и хочу ошибаться, ведь это все-таки мой сын…
В ответ Николай Павлович сделал то, чего от него и ожидал хозяин, то есть с энтузиазмом похвалил Димины математические способности. Михаил Дмитриевич щурился с притворной скромностью. В целом математики были весьма довольны друг другом и рады знакомству.
– Откуда ты их взял? Из школьного драмкружка? Кто они вообще такие?! – спрашивала Александра Сергеевна, энергично вытирая полотенцем хрустальные бокалы.
Дима у стола вытирал тарелки и убирал их в буфет. Перед уходом специально выделенная бригада из 8 «А», несмотря на протесты хозяев, вымыла всю посуду. Дима с трудом остановил Кирилла Савенко, который уже понес было на помойку мусорное ведро.
– Бабушка, я не понимаю, о чем ты говоришь. Какой драмкружок? – устало откликнулся Дима. – Кажется, из них одна Света Громова действительно посещает театральную студию. А Лина Колногуз занимается вокалом, поет, ну, это же ты сама слышала…
– Да! – кивнула Александра Сергеевна. – Да! Мы с ней спели три романса. Очень одаренная девочка, может петь по нотам. Хотя голосок и не очень сильный, но изумительно верный…
– Бабушка, по сравнению с тобой действительно сильным голосом обладает только иерихонская труба, – огрызнулся комплиментом Дима. Ему все еще хотелось хамить.
Александра Сергеевна была взволнованна, хотела говорить и на сомнительный комплимент внука решила не обращать внимания.
– Я говорю о том, что все твои одноклассники, за редким исключением, производят какое-то насквозь театральное впечатление. Больше всего они похожи на тимуровскую команду из предвоенных лет. В них коллективное преобладает над индивидуальным. Теперь такой молодежи просто уже нет и быть не может… Ты читал Гайдара? – подозрительно спросила у внука Александра Сергеевна.
– Да, бабушка, – кивнул Дима. – Из трилогии про Тимура мне больше всего понравилась третья часть – «Комендант снежной крепости».
– А это… те мальчики и девочки, которые ушли в середине вечеринки… Ты думаешь, я не заметила? Они собрались, словно по тревоге, и ушли все вместе с серьезными лицами, как будто где-то что-то от них зависит.
– Но может быть, так и есть? – спросил Дима и впервые за весь вечер посмотрел бабушке прямо в глаза. – Или ты не можешь допустить…
– Ты все же что-то такое о них знаешь? – подозрительно спросила Александра Сергеевна.
– Ничего. Клянусь, ничего, – ответил Дима и аккуратно, с улыбкой облегчения уронил на пол тарелку.
– Тетя Зина, вы были правы, – повинилась Тая вечером, когда тетка устроилась перед телевизором смотреть новости.
– Да, конечно, – невозмутимо кивнула тетя Зина. – А насчет чего я права в этот раз?
– Насчет косметики. Не надо мне. Они все были ненакрашенные, я одна как попугай какаду. Да еще у меня с одной щеки пудра стерлась, а я и не заметила, пока один мальчик не сказал.
– Прямо так и сказал? – слегка улыбнулась тетя Зина. – У вас, мол, милочка, пудра обсыпалась?
– Да, приблизительно так и сказал.
– Гм-м… Осмелюсь предположить, что он к тебе неравнодушен.
– Игнатьев? Ко мне?! – изумилась Тая. – Нет, это вряд ли.
– Ну, а твой предмет? – спросила тетя Зина все с той же легкой полуулыбкой. – Должен же был быть на этой вечеринке предмет, ради которого ты чистила перышки и пудрила нос? Оправдались ли надежды?
– У них там рояль в полкомнаты, бабушка из 19 века или из Большого театра и фикус немецкого происхождения, – непонятно сказала Тая. – И вообще им до меня никакого дела нет.
– Кому нет? – переспросила тетя Зина. – Бабушке? Или фикусу?
Тая удрученно молчала, и глаза ее подозрительно блестели в мерцающем свете телевизора.
– Ну на кого он хоть похож-то? – спросила тетя Зина минуту спустя. – Чтоб я могла себе представить…
– На Фанфан-Тюльпана из старого фильма, – слегка в нос откликнулась Тая.
– То есть на актера Жерара Филиппа? – тетя Зина удивленно подняла брови. – Но он же был француз, красавец, умница, само очарование! Ничего себе, племянница…
Тая вскочила с дивана и выбежала из комнаты.
– Таиска! Погоди! Куда ты убегаешь? – крикнула ей вслед тетя Зина. – Надо же выработать план!
Глава 7
ПОПУГАЙ С ПИРАТСКОГО БРИГА
Дима поднимался по узкой скрипучей лестничке, хватаясь руками за все, что попадалось, и глядя прямо перед собой. Романтическое хождение по крыше а-ля «Малыш и Карлсон» не принесло ему ничего, кроме неприятного ощущения в желудке. Смотреть из окна было гораздо лучше и, главное, безопаснее. «Снаружи я вроде бы Малыш, а в душе – фрекен Бок!» – иронически подумал Дима. Впереди были сумерки, прорезанные наискось узким лучом света, незнакомый запах и странный клокочущий звук, почему-то напоминающий о море. Кирилл Савенко соскочил с лесенки на какой-то карниз, опоясывающий сколоченную из чего ни попадя будку, и побежал по нему кругом, не глядя под ноги, легко взмахивая руками и обращаясь к Диме с какими-то сведениями экскурсионного характера. В глазах Кирилла отражалось небо. Дима стиснул зубы, преодолел последние ступеньки и нырнул в темноту.
Голуби жили в двух больших и еще нескольких маленьких клетках, обтянутых сеткой. Их было не слишком много, всего около двух десятков, но Дима понял это далеко не сразу. Сначала ему показалось, что голубей – сотни. Шум, который они издавали, почему-то даже вблизи казался грозным. К запаху он быстро привык. Голуби были разных пород, об этом Дима догадался почти сразу. Некоторые были красивы, некоторые, со странно завернутой назад головой и раздутым зобом, – почти уродливы.
– У бабушки раньше попугай был, – сказал Дима. – Я к ней приезжал и помню. Ты не поверишь, но он умел говорить и когда злился, кричал: «Каррамба! Пушки на пр-равый бор-рт!»
Кирилл улыбнулся.
– Другому не поверил бы. Но тебе, как побывавший у тебя в гостях, верю. А где теперь этот пиратский попугай?
– Помер от старости. Клетка от него осталась. В кладовке стоит.
Потом Кирилл что-то делал, подливал воду, чистил клетки, показывал и рассказывал. Голуби садились ему на плечи, на руки, на голову. Кирилл ворковал с ними, усмехался славной полуулыбкой. Дима смотрел, слушал и думал: другой мир. Совсем другой, со своим населением, своими правилами, удачами и неудачами. Мир на крыше. Мир голубей. И Кирилл Савенко. Все другое. Как внутри математической задачи. Задачу можно решить. Но – надо ли?
Потом вздрогнул, услышав созвучие в словах Кирилла:
– Дима, ты ведь раньше учился в математической школе, так?
– Да. Раньше.
– Это и на уроках заметно. Так ты здорово в математике сечешь?
– Для нашего возраста неплохо. А что?
– А в компьютерах? – не отвечая, продолжал расспрашивать Кирилл. – В программировании и прочем?
– Хуже, – честно ответил Дима. – Я – решатель задач, это мне интересно. Пользователь я, может, и ничего себе, но не больше.
– Решатель задач… – задумчиво повторил Кирилл. У Димы возникло неприятное ощущение. Он решил его от Кирилла не скрывать.
– Ты как будто бы ищешь место в мозаике, куда я подойду и куда меня можно вставить.
– Если и так? – Кирилл взглянул исподлобья. Голуби на его плечах взмахнули крыльями. Теплый воздух опахнул Димино лицо.
«Ангелочек нашелся!» – подумал Дима и сказал вслух:
– Не старайся. Не выйдет. Я сам по себе.
– Конечно, – тут же согласился Кирилл. – А я – что? Ты сам по себе – и все тут.
Дима хотел было обидеться (на что?!), но в этот момент небольшой голубь, почему-то сидящий в отдельной клетке, глянул ему в лицо почти человеческими глазами. Переступил на малиновых лапках, наклонил головку сначала в одну, потом в другую сторону…
– Почему вот он отдельно сидит? – указал Дима.
– У него крыло повреждено, летать не может. Сидит на больничном.
– Он поправится? Сможет летать? – с непонятным ему самому волнением спросил Дима.
– Трудно сказать. Может, и сможет, а может, и нет. Летать – штука тонкая, не по земле ходить. Что он тебе?
– Он мне понравился почему-то, – признался Дима. – Они все, – он обвел рукой внутренность голубятни, – чужие, а у него лицо человеческое.
– Это потому, что они все только в небе и живут. А здесь так… на постое, – объяснил Кирилл. – Это же почтари, у них в генах полет, небесная дорога. А этот крыльев и неба лишен, страдает, оттого ты его и видеть можешь… Ты извини, что я тебе не показываю, как они летают: мне Федя без себя их гонять не разрешает… На, возьми!
Кирилл открыл клетку, уверенно взял голубя с жердочки в ладонь и протянул Диме, как протягивают горбушку хлеба.
– Ты что?! – отшатнулся Дима. – Зачем?
– Ты – гость, – невозмутимо сказал Кирилл. – Он тебе понравился.
– Но как это?!
– Обыкновенно. Ты же сам сказал, что клетка от попугая осталась. Небось, не меньше этой…
– Больше, – прошептал Дима, постепенно привыкая к невозможной мысли.
– Ну вот, и ему спокойнее: не глядеть каждый день, как другие в небо уходят. А если и он снова летать сможет, так вернешь его к своим… Я тебе сейчас объясню, как его кормить-поить надо, ничего сложного…
– Ты говоришь, он болен? – спросила Александра Сергеевна, когда голубь уже был водворен в вымытую клетку, обеспечен свежей водой и зерном (на первый случай Кирилл снабдил Диму небольшим количеством корма). – Это не орнитоз? Я уж не говорю про птичий грипп!
– Нет, бабушка, у него просто повреждено крыло. А так он совершенно здоров.
– Дай бог! Но все-таки это как-то странно… Надеюсь, ты не будешь выпускать его из клетки? Я волнуюсь за Вольфганга…
– Голуби не едят фикусы.
– Но он же будет на него садиться, гадить. У Вольфганга может начаться депрессия…
Дима только вздохнул. Он мог бы попытаться объяснить бабушке, что птицы, садящиеся на деревья, – это естественно, и Вольфганг с появлением в квартире голубя откроет новую страницу своей биографии… Но почему-то делать всего этого не хотелось. Дима чувствовал себя усталым и, кажется, впадал в депрессию вместо фикуса. «А я что? Ты сам по себе – и все тут!» – вспомнились слова Кирилла. А потом Кирилл подарил ему голубя. «Зачем же я – сам по себе? – спросил себя Дима и сам же ответил: – Потому что так нужно. Так правильно. Человек – прежде всего индивидуальность. Бабушка – сама по себе. Папа – сам по себе. Но кому это нужно, кто это решил, чтобы все были – сами по себе?»
– А как ты его назовешь? – все еще подозрительно спросила Александра Сергеевна.
– Мне все равно. Он – голубь, что же еще?
– Голубь так голубь… Но, как хочешь, Дима, а только странно все это… – сказала Александра Сергеевна. И Дима не мог с ней не согласиться.
Клен внизу, во дворе-колодце, ронял опаленные осенним костром листья. Мокрый пряный запах поднимался вверх и заполнял квартиру.
– Я от него изнемогаю, – говорила Александра Сергеевна. – Бессонница и головная боль.
Дима, как нормальный восьмиклассник, не мог сказать «изнемогаю», но чувствовал то же самое. Ночью он босиком вставал с кровати, подходил к окну, открывал фрамугу и шепотом разговаривал с кленом, похожим на тлеющие внизу угли. Клен, как и фикус Вольфганг, был надменен и немногословен. Дима даже подумывал о том, как бы познакомить их между собой. Клену во дворе, должно быть, было так же одиноко, как и Вольфгангу. Впрочем, перетащить огромную кадку фикуса на подоконник Дима в одиночку не мог. Папа же, скорее всего, просто не понял бы его порыва.
– Дима, тебе телефонируют! – позвала из своей комнаты Александра Сергеевна.
Дима взял черную матовую трубку радиотелефона и вышел в коридор. В Петербурге ему звонили редко – почти никогда. С двумя друзьями из Москвы, бывшими одноклассниками по математический гимназии, он переписывался по электронной почте – так выходило дешевле. Брат звонил по субботам, всегда в одно и то же время. Оба мальчика не знали, о чем говорить, мялись, несли какую-то чушь и с облегчением вешали трубку. Зато едва ли не каждый день брат присылал на Димин адрес свои рисунки. Некоторые из них Диме очень нравились, он распечатывал их на принтере и вешал на какое-то время над своим столом. Сам Дима рисовать не умел совсем – ни на компьютере, ни просто так. Он пытался показывать и хвалить рисунки брата отцу, но Михаил Дмитриевич только молчал и хмурился: на его адрес младший сын ни разу не прислал ни одного рисунка. Теперь у Димы над столом висел нарисованный братом Голубь, исполненный почему-то в сине-зеленых тонах. Из новых, петербургских знакомых изредка звонил Антон Каратаев, спрашивал, как решить задачу по алгебре или геометрии. Поразительно, но на следующий день Димино решение оказывалось не только в тетрадке Антона, но и во всех абсолютно тетрадках 8 «А». Исключая Таю Коровину и Тимку Игнатьева. Тая решала все задачи сама. А у Игнатьева – была ли вообще тетрадка?
Звонила как раз Тая.
– Здравствуй, Дима, я хочу у тебя попросить одну вещь. Тебя это не очень затруднит, а для меня важно. Мы могли бы встретиться?
– Конечно, – удивился Дима. – Но ты не можешь ли попросить эту вещь прямо сейчас, по телефону? А завтра мы с тобой встретимся в школе, и я бы тебе эту штуку сразу и отдал.
Дима решительно не мог сообразить, что у него может быть такое, срочно понадобившееся Тае Коровиной, но заранее готов был это отдать – он никогда не был жадным, и все игрушки, которые лично ему дарили в детстве на праздники, брат выпрашивал для себя уже к вечеру.
– Нет, не могу, – после некоторой паузы сказала Тая. – Я хочу тебе объяснить. И не хочу в школе.
– Хорошо, – все более изумляясь, согласился Дима. – Но как же… Может быть, ты зайдешь ко мне? – спохватился он, наскоро вспоминая соответствующие случаю правила, которым его учили в семье.
Кроме него самого, дома бабушка, Фаина, Вольфганг и Голубь, стало быть, все нормально и чести девочки не будет нанесено урона. Если Тая придет прямо сейчас, надо будет поставить чайник, а к чаю есть половинка кекса и, кажется, еще шоколадное печенье в пачке, которое надо будет выложить в вазочку, и… да, еще не забыть синие с золотом чашки с блюдцами, потому что бабушка говорила, что гостей нельзя поить из разрозненных больших чашек-бокалов, которые папа привозит из-за границы на память, хотя они и удобны… Еще нельзя принимать гостей, кроме самых близких к дому, на кухне… Где же ему принимать Таю? У себя в комнате? Достаточно ли там прибрано? Или можно в зале? Бабушка это, несомненно, одобрит, но и сама тогда не удержится и присоединится. Тая ей понравилась еще во время вечеринки… Но сможет ли Тая говорить о своем деле при бабушке, если она не хочет в школе…
– Нет, Дима, спасибо… Мы можем встретиться где-нибудь… Ну, чтобы тебе далеко не ходить… Ты можешь минут на десять спуститься к себе во двор?
– Могу, – Дима решил больше не проявлять никакой инициативы. – Когда?
– С-с… сорок минут! Через сорок минут ты можешь? Я как раз успею подойти.
– Хорошо, Тая. Во дворе, у клена, через сорок минут, – четко сказал Дима. – Я буду.
– Да. Спасибо, – Тая громко с облегчением вздохнула в телефон и отключилась.
Дима положил трубку на базу и постановил не задумываться понапрасну. Повинуясь какому-то неясному чутью, подошел к окну и, неотчетливо прячась за шторой, взглянул вниз. Серый квадрат двора с вписанным в него багряным кружком клена показался Диме геометрической задачей. Внутри задачи маленьким кружочком ходила Тая Коровина в желтом берете и собирала в букет опавшие листья. Дима посмотрел на часы. Несмотря на явную математическую одаренность, решение этой задачи было ему неизвестно.
– Куда это ты собираешься? – спросила Александра Сергеевна полчаса спустя.
– У меня встреча.
– Свидание? – лукаво осведомилась Александра Сергеевна.
– Да. Я назначил свидание одной девочке из класса, – твердо сказал Дима. – У нашего клена.
Он знал: его ложь носила охранительный характер. Он не хотел говорить, что свидание назначил не он, а ему, потому что защищал Таю. От чего или от кого, он и сам не мог бы сказать.
– Замечательно, – сказала Александра Сергеевна. – Я так рада, что даже, умеряя свое любопытство, не спрашиваю, с кем свидание. У меня были опасения, что ты – второе издание Михаила. Ему, помнится, девочки назначали свидания сами (Дима едва заметно вздрогнул). Кстати, ты знаешь, что мужчина должен приходить на свидание чуть раньше назначенного срока?
– Да, бабушка, – сказал он. – Я и иду раньше. А свидание у меня с Таей Коровиной, ты ее знаешь. (Дима прекрасно понимал, что бабушка все равно будет смотреть в окно, и хотел по возможности доставить ей удовольствие своей откровенностью.)
– С Таисией?! – переспросила Александра Сергеевна. – Удивил! Подлинно удивил, Дима! Это же надо было увидеть… Неужели у тебя есть не только зрение ума и прочих органов, но и зрение сердца?
«Не задумываться понапрасну! – повторил себе Дима, надевая кроссовки в прихожей. – «Каждому свое» – откуда это? Я решатель задач. Математических».
Тая смотрела из-под желтого берета, как розовая волнушка из-под листка. Пальцы ее ловко плели из кленовых листьев какую-то гирлянду.
– Ты говорил с Николаем Павловичем про какой-то конкурс. Математический. Я видела: он потом давал бумаги мальчикам из 9 «Б» и еще из 11 класса.
– Да, это международный конкурс. Мой отец узнал о нем от коллег, предложил мне участвовать…
– Я тоже хочу участвовать, – быстро сказала Тая. – Николай Павлович не предложил мне. Он думает, я зубрилка, у меня нет способностей.
Дима отрицательно помотал головой.
– Да ничего он такого не думает!
Слово «он» подчеркнулось само собой. Дима видел, как Тая выполняет задания по алгебре и несколько раз обсуждал с ней решения задач и примеров. Он учился в специализированной московской гимназии и знал, как выглядит и как проявляет себя математическая одаренность. Тая достаточно легко справлялась с программой восьмого класса. Но никаких особых способностей к математике у нее не было. «Не мое дело! – быстро сказал сам себе Дима. – Если она хочет, пускай!» Возникшее чувство неловкости было ему хорошо знакомо. Он привык стесняться всего того, что было у него и не было у других. В этот список входили и огромная четырехкомнатная квартира на троих, и блок-флейта, и бутерброд с икрой на завтрак (врачи с детства ставили Диме анемию), и даже способности к математике. Его так воспитали. Судя по всему, так же воспитывали его отца, бабушку и, кажется, еще более дальних предков. Возможно, все это пошло от легендарного декабриста, который тоже числился в их родне. Со времен декабристов мир вокруг несколько раз существенно изменился, но правил семьи Дмитриевских это фактически не затронуло.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
