Текст книги "Гвардия тревоги"

Глава 8
ЭМИЛЬ

– Ну как, вышло что-нибудь? – тетя Зина в махровом халате сидела на диване. Мокрые волосы стояли торчком и делали ее похожей на ежика.

Тая молча кусала и облизывала губы и делала это в точности, как ее мама. Тетя Зина вздохнула.

– Ничего не удалось?

– Ну почему же! – Тая пожала плечами. – Наоборот, все получилось. Вот – анкета, условия. Международный конкурс для юных математиков. Я теперь буду участвовать, хотя ничего в этих задачах и не понимаю.

– Алло, мы ищем таланты, – сказала тетя Зина. – Это понятно. Дерзай, твори, выдумывай, пробуй. Но – кроме этого?

– Им всем было так неловко… – припомнила Тая. В голосе ее звенели недалекие слезы.

– Кому – всем? – удивилась тетя Зина. – Их что, было несколько?

– Он сначала, конечно, очень удивился: куда, мол, тебе? Но вслух ничего не сказал, потому что воспитанный. А потом почти сразу позвонил нашему классному руководителю, Николаю Павловичу. И, наверное, от собственного смущения, фактически на него наехал: как это, мол, Таисия желает участвовать и проявить свои потрясающие способности, а ей до сих пор не предложили!

– А что же учитель? – улыбнулась тетя Зина.

– Учителю тоже сразу стало неловко, потому что он, конечно, не меньше воспитанный. И он позвал меня к себе домой немедленно, чтобы тут же мне эту анкету распечатать и выдать. И еще проконсультировать по ходу дела.

– Ты пошла?

– А что мне оставалось! Сказать: спасибо, не надо, я передумала?

– «Предмет» тебя сопроводил?

– Проводил до парадной классного, а потом попрощался, повернулся и драпанул домой что было силы.

– А дальше?

– Дальше было неловко уже мне, – неохотно призналась Тая.

– Почему же?

– У Николая Павловича дочь больная.

– Твой приход за анкетой потревожил больного человека? Каким образом? Вы же не в догонялки там играли…

– Вы не поняли, тетя Зина. Она насовсем больна. У нее с мозгами что-то.

На лице тети Зины отразилось сочувствие:

– Это большое несчастье для любой семьи. Кто там еще есть, кроме дочери и отца?

– Никого, в том-то и дело. Я сегодня в классе спросила у Вики Стоговой. Они восемь лет назад все попали в аварию. На машине. Какой-то пьяный джип вылетел на встречную полосу. Жена сразу умерла, Николай Павлович остался хромым, а дочка вылетела на дорогу, ударилась головой и… вот такой стала. Она раньше нормальная была, ей тогда десять лет было…

– Ужасно, действительно ужасно! Ты, я так понимаю, ее видела. И что, ее состояние… очень заметно?

– Конечно, заметно. Она уже совсем взрослая с виду, а ведет себя, как маленький ребенок. Смеется, ногами болтает, пристает к отцу, рисует детские картинки. Она и мне их тоже показывала. Я… я похвалила… а она… она обрадовалась очень… Сказала: видишь, папа, как я хорошо рисую, Тае нравится…

Тая закрыла лицо руками.

– Н-нда, – словно сама себе сказала тетя Зина. – Слушай, а вот касательно твоего «предмета». Ты подробно рассказывала про бабушку. Упоминала про отца. А что же мать? Где она?

Тая перестала вздрагивать толстыми плечами, задумалась.

– Не знаю, – наконец сказала она. – Никаких следов его мамы в квартире нет. Может быть, она умерла? Но тогда по их обычаям должен бы быть портрет. Или куда-нибудь уехала?

– Н-нда, – повторила тетя Зина. – Очень похоже, что влипла ты, племянница, по самое не могу. Хорошо воспитанные люди, которым все неловко и которые стойко и благородно переносят свои несчастья… Господи упаси! А попроще-то там никого не было?

Тая обиженно выпятила губу. «Не хочу попроще!» – говорил весь ее вид. Тетя Зина тяжело вздохнула.

– И что же ты теперь со всем этим будешь делать? – спросила она.

– Участвовать в математическом конкурсе, – решительно ответила Тая. – Что ж еще. Назвался груздем – лезь в кузов. Правда, он сказал, что я похожа на волнушку. Но это, кажется, почти одно и то же. И то, и другое солят. На зиму, про запас.

– Борька – слабак и торчок! – убедительно, как ему казалось, сказал Тимка. – Я его хоть и младше, но круче в пять раз. Проверите в деле – сами узнаете.

Тимка выбросил докуренную папиросу, сплюнул и раздавил хабарик носком разбитой кроссовки. Руки в карманы, взгляд на карниз, по которому то в одну, то в другую сторону ходят сизые толстые голуби.

– Ты как нас нашел? Борька навел? – спросил тот, голова которого еще раньше, по прежней встрече, показалась Тимке похожей на не слишком свежее крутое яйцо.

– Ха! Делов-то! Я у Борьки и не спрашивал.

– Зачем искал-то?

– Ха! – повторил Тимка. – А догадаться? Зачем вы сами-то? Бабло нужно – как всем!

– Ты что, пацан, опять нарываешься, что ли? – неуверенно спросил Квадрат, сжимая кубики-кулаки. – Так я тебе сейчас…

– Да он же Сатирик! Ты чего, забыл, что ли? – примирительно сказал Яйцеголовый. – Каждый свои понты гонит, это мы понять можем. Скажи лучше, Сатирик, что это за кенты в прошлый раз за тебя разбор держали?

– Вы чего, их не знаете, что ли? – скрывая замешательство, вопросом на вопрос ответил Тимка. Потом нашелся. – А я думал, крутые все меж собой знакомы.

– Ну… гм-м… это само собой… – Яйцеголовый удивительно легко попался в расставленную Тимкой ловушку. – Я так спросил, в смысле, чего у тебя с ними-то?

– Они, вы же понимаете, – серьезные люди, – Тимка ощутил в себе «завиральный» подъем. – Я для них теперь слишком мелкий. Им дети ни к чему, не того уровня дела делают. Вот подрасту, тогда… Обидеть меня по-настоящему они никому не дадут, а так, не в детском садике – крутись как знаешь, набирай опыт, сноровку, покажи, что сумеешь. К таким людям просто так не придешь, сначала доказать надо…

– А ты-то у них, что же… С какого бока… – Квадрат изумленно отвалил челюсть соответствующей формы, похожую на ковш небольшого экскаватора.

Тимка увидел, что собеседники поверили каждому его слову, и вмиг загордился собой.

– Мне, можно сказать, повезло, – честно глядя в маленькие изумленные квадратики – глазки Квадрата, сказал он. – Подвернулся в нужное время в нужном месте и оказал серьезному человеку услугу. Почти случайно это вышло, но они-то услуг не забывают… Но вообще-то я и так парень ловкий и фартовый…

– Да это уж мы поняли, – кивнул Яйцеголовый, явно размышляя о том, как можно с выгодой для себя использовать загадочные знакомства мальчишки. – Чего ж ты, Сатирик, хочешь-то? Вместо Борьки работать? А с долгом его как же? Да и для наших дел пацан ты, хоть и ушлый по всему…

– Ну, это уж вам решать, – твердо сказал Тимка. – Я в ногах валяться не стану. И милостыни на паперти не прошу. Дайте дело, тогда увидите, пацан или не пацан… Не сумею, так мой и ответ…

– Ага! – усмехнулся Квадрат. – Тебя заметут, а нам потом поставщику бабло гнать? Да еще и штраф…

– Решай теперь, – Тимка обращался к Яйцеголовому, понимая, что в этой парочке он – лидер. – Нет – так и забыли. Болтать, сам понимаешь, не стану. Или здесь не ты решаешь?

Тимка снова отвернулся, заботливо, глядя в витрину, поправил шарф и едва ли не принялся насвистывать. Яйцеголовый снова заглотнул наживку.

– Почему не я? Я решаю!

– Так и реши ж, – безразлично откликнулся Тимка, переступая ногами и показывая, что ему, занятому человеку, уже надоело тратить время зря.

– Заметано, Сатирик, – сказал Яйцеголовый. – Только гляди уж…

Тимка молча ухмыльнулся. Он выиграл, потому что видел и знал Борьку и учел все его ошибки. Особенного торжества Тимка не испытывал, так как понимал, что Квадрат и Яйцеголовый – всего лишь чуть-чуть умнее и удачливее Борьки. Где-то, не слишком далеко, есть и другие, обвести которых вокруг пальца гораздо труднее. Но он отчего-то не сомневался в том, что в конце концов у него все получится.

В городке, где Тая жила раньше, был Дворец культуры – красное обшарпанное здание с серыми растрескавшимися колоннами. В последние годы в нем помещались ресторан, кино, нотариус и три малопонятных «офиса» – один китайский и два «лиц кавказской национальности». В небольшой комнате в торце седенькая веселая старушка – Валерия Никитична – уже сорок лет вела детский драмкружок. Кавказцы старушку не замечали и не обижали, а китайцы широко улыбались и вежливо кланялись. Тая ходила в драмкружок во втором-третьем классе и играла поросят и Карлсона.

В центре этого города на улицах стояли сплошь Дворцы. Это казалось Тае странным. Она останавливалась и смотрела, задрав голову. Потом двигалась дальше. Сбоку открылась широкая черная река. Тая пошла туда. За мостом было пусто и мрачно. Хотелось думать торжественно.

Перила на набережной были мокрые и холодные. Тая дотронулась до них пальцем и отдернула руку. Внизу, спустившись по ступеням к самой воде, стояла девушка в длинном светлом плаще и смотрела на темную беспокойную воду.

«А вот сейчас утопится от несчастной любви! – со сладким ужасом подумала Тая, тут же испугалась за незнакомую девушку и стала осторожно спускаться по ступеням. – Небось, при мне не станет топиться!»

Не то услышав, не то почувствовав Таино присутствие, девушка обернулась. Окинула девочку взглядом и улыбнулась. Тая хорошо знала эту улыбку и научилась на нее не обижаться. Улыбаться в ответ не стала, смотрела серьезно – жалко было сладкой торжественности момента.

– Нева высоко стоит, и на Фонтанке кольца закрыло, – непонятно сказала девушка.

Тая изобразила лицом вопрос, и девушка пояснила:

– Как бы наводнения не было… – и, помолчав, спросила: – А ты что тут одна?

– Я – Таисия, гуляю вот… просто так, – сказала Тая, а потом почему-то решила быть откровенной, хотя вообще-то незнакомая девушка была слишком красива, чтобы вызывать доверие. – Я недавно сюда приехала. С мамой. И мне один мальчик, который тоже приехал, сказал, что нам надо попробовать постичь этот город. Ну вот я и…

С лица девушки как будто бы окончательно сняли маску. От этого красота ее не только никуда не делась, но словно ожила.

– А что же, – с интересом и сочувствием спросила она. – Что же он-то, этот мальчик, не пошел постигать Город с тобой вместе?

Тая отчетливо услышала заглавную букву в слове «Город», и это ей что-то неотчетливо напомнило. Да и лицо девушки тоже как будто бы кого-то напоминало… Но кого? Обложку глянцевого журнала в киоске? А что, если она – модель? Вполне может быть…

– Наверное, не захотел, – Тая пожала плечами.

– А может быть, тебе самой следовало проявить инициативу? – предположила девушка. – Мальчики в вашем возрасте по сути очень стеснительные, – пояснила она свою мысль.

– Правда?! – поразмыслив несколько секунд, Тая была глубоко поражена рассуждением девушки. Как же ей это самой не пришло в голову?!

– Вполне может быть, – кивнула красавица в плаще. – Но надо знать обстоятельства…

– Мы вместе шли домой к нашему учителю, – тут же принялась деловито излагать Тая. – По поводу математического конкурса… Он к математике очень талантливый! А я – так себе, – вставила она.

– Не надо себя принижать, Таисия! – тут же прервала ее девушка. – Все время помни, что ты – совершенно уникальная. Других таких нет и никогда не было.

«Ага, легко помнить, когда сама такая красавица!» – подумала Тая, но на всякий случай запомнила, ведь девушка говорила совершенно искренне.

– Имя у тебя удивительно красивое. Таисия! Таис… Ты читала книгу про Таис Афинскую? – Тая отрицательно помотала головой. – Писатель Ефремов. Прочти обязательно и постарайся стать чуть-чуть на нее похожей. Ведь в имени есть магия, все народы это знали. Ты знаешь? Давай еще пройдемся вместе, хорошо?

Тая кивнула и зажмурилась от удовольствия. Город, грозящее наводнение, магия имени… Настоящая взрослая красавица, которая беседует с ней как с равной и считает ее уникальной… В одном из дворцов таинственно светились окна. Огни крепости пунктиром отражались в реке. На страшной высоте, неизмеримо далеко над луной дрожала одинокая звезда. Подсвеченные Городом облака ползли по небу, шевеля щупальцами.

– Все это как будто в театре, правда? – тихо сказала девушка в плаще. – Занавес уже подняли, но действие еще не началось.

– Ага, – сказала Тая, не сумев подобрать других слов, правильных и значительных.

– Так вы шли к учителю, и что же? – напомнила девушка.

– Сначала мы молчали, потом говорили про уроки, а потом он сказал про город, – последовательно вспоминала Тая. – Да, еще все прохожие смотрели на венок и улыбались.

– Какой венок?

– Я сплела венок из кленовых листьев и дала ему.

– Он надел его и согласился идти в нем по улице? – спросила девушка, дождалась кивка и деловито заявила. – Это серьезный аргумент в твою пользу. Надо пытаться.

– Но он вообще очень вежливый, – попыталась объяснить Тая.

– Неважно…

– А как же то, что я толстая? – решительно спросила девочка, сделав упрямое лицо.

– Ну так и что же с того, что толстая? – пожала плечами девушка. – Я же говорю: надо пытаться. Всегда и у всех есть то, что мешает.

– И у вас? – удивилась Тая.

– Конечно. То самое, что сразу видно. Ты про себя думаешь: толстая. А про меня?

– Красивая, – сразу сказала Тая.

– Вот. Вот это и мешает, – красавица досадливо мотнула головой. – Да еще как.

Каким-то образом Тая чувствовала, что девушка совершенно не притворяется, и поражалась тому. Как красота может мешать?!

Тая оглянулась кругом, поежилась и подняла воротник куртки. Большое тяжелое здание как будто бы надвигалось из темноты. Сырой холодный ветер трепал на длинной мачте флаг России.

– А чего этот за нами идет? – быстро спросила она и поближе придвинулась к девушке. – С самой реки. Или мне кажется?

– Не кажется, – спокойно откликнулась девушка. – Но ты не волнуйся. Это он за мной ходит. Думает, что охраняет.

– Так вы его знаете, что ли? – не поняла Тая.

– Знаю, конечно.

– А отчего же тогда сюда не позовете? Неловко…

– Вадим, подойди сюда, – немедленно откликнулась красавица. – Моя новая подружка Таис опасается твоих шпионских штучек. Кроме того, ей кажется неловким, что ты идешь позади и не принимаешь участия в беседе…

Вадим подошел из темноты и молча остановился рядом. Он был чуть ниже девушки ростом, но одновременно Таю поразила ширина его плеч.

– Ты видел, где я была? Ждал у клуба? Тебе еще не надоело? – с видимым безразличием спросила девушка, и Тая сразу заметила фальшь в ее голосе и вновь надетую маску на лице.

– Нет, – непонятно на какой из вопросов ответил Вадим и ничего не добавил.

«Действие в театре началось?» – подумала Тая и сказала вслух, осознанно подражая Диме Дмитриевскому: – Я вас оставлю?

Тая с внимательным интересом разглядывала неудачливого поклонника (она не сомневалась в этом) загадочной красавицы. Потом вдруг вскрикнула от неожиданности и побежала прочь.

– Таис, что случилось? Не уходи! – встревожено крикнула девушка ей вслед. – Давай мы тебя до метро проводим!

Тая бежала, не глядя под ноги и не разбирая дороги. Перед ее глазами, как на картинке, стояло вполне обыкновенное лицо Вадима с маленьким шрамиком над правой бровью, дурацкая вязаная шапочка, кожаная куртка, обтягивающая широкие плечи, и знакомый черно-красный ромбик на лацкане…

Три пожилые, похожие между собой дамы за столиком регистрации отмечали фамилии и выдавали всем участникам пластиковые пакеты с программой, круглым значком с эмблемой педагогической конференции и фирменной ручкой. Вячеслав Борисович смотрел на дам сверху вниз, и их прически напоминали ему городские булки времен его детства.

Доклады были похожи на товарные составы разной длины, с лязгом и грохотом проносящиеся мимо разъезда по железной дороге. Вячеслав Борисович, чтобы не заснуть, воображал себя смотрителем разъезда, который привычно приветствует каждый новый поезд взмахом красного флажка и тут же забывает о нем.

В перерывах педагоги пили плохой кофе из белых ребристых стаканчиков. Было много знакомых, директоров из других школ, районных методистов. Можно было говорить, почти не думая. Слушать, впрочем, тоже приятно, потому что речь у всех правильная, хорошо артикулированная, учительская, кастовая: «…Последние педагогические новации… Индивидуальный подход, учитывающий особенности личности ребенка…» Волга впадает в Каспийское море. Лошади кушают овес и сено. Свой круг…

– Но, может быть, это какая-нибудь секта? Все время ведь появляются новые, и первых сторонников вербуют как раз среди подростков. Они более внушаемые…

– Не похоже совершенно. Секта подразумевает некий обязательный набор: хоть какие-нибудь верования, учение, собрания, моления, радения… И обязательно какой-нибудь Учитель, Просветленный или на худой конец гуру – творец учения, создатель секты. Ничего из перечисленного в данном случае не наблюдается.

– А что же наблюдается-то, я так и не понял?

Вячеслав Борисович отхлебнул остывший кофе из стаканчика, подошел поближе и остановился возле беседующих. Знакомый методист из Василеостровского района и высокая немолодая женщина с мелированными под седину волосами. Между собой, кажется, тоже не особенно близко знакомы.

– В том-то и дело, что всё – как будто на грани, ухваченное мимоходом, боковым зрением. А взглянешь в упор – словно ничего и не было…

– Коллега, – методист взглянул на женщину испытующе. – Сколько у вас лет педагогического стажа?

– Двадцать семь полных, – четко, не колеблясь ни мгновения, отрапортовала она.

– Вот видите! – мужчина понимающе вздохнул и мягко прикоснулся ухоженными пальцами к рукаву делового костюма собеседницы. – Я сам, когда после четверти века работы в школе уходил на административную работу… Мне, знаете ли, еще и не такое мерещилось… Потом все прошло… Не печальтесь. И у вас все наладится…

Женщина возмущенно вздернула острый подбородок:

– Вы хотите сказать?..

Но методист уже отошел к другой группе, которая с жаром обсуждала недавнюю статью в «Учительской газете».

Вячеслав Борисович сделал еще шаг вперед и представился.

– …Я тут случайно услышал ваш разговор… Меня, признаться, зацепило…

– Очень приятно. Ирина Давыдовна, завуч 377-й школы, – представилась в ответ женщина и деловито спросила: – А что, в вашей школе тоже – превращаются?

– Превращаются?! – Вячеслав Борисович с трудом сглотнул внезапно загустевшую слюну. Ирина Давыдовна внимательно наблюдала за ним. Потом удовлетворенно кивнула головой:

– Знаете – вижу. Вы – четвертый, из тех, с кем я лично знакома. Еще коллега из Новосибирска, учитель литературы. Ее я нашла в Интернете. Судя по всему, там – то же самое. Существенно жаль, что мне недоступен англоязычный Интернет. Может быть – там? Я – физик, не удосужилась в свое время как следует выучить язык… Ваша гипотеза? Я, понимаете, уже исчерпалась. Поверите ли: одно время серьезно размышляла над нашествием инопланетян. Представляете? Инопланетяне – в моей собственной школе! Потом поняла, что на этом этапе уже, конечно, надо лечиться…

Вячеслав Борисович, не отвечая, потер ладонями лицо, потом достал из кармана платок и вытер отдельно лоб. Ирина Давыдовна смотрела строго.

– Значки носят? – спросил он наконец.

– А как же без этого! – улыбнулась завуч. – Сколько у вас… их классов?

– Два… кажется, третий на подходе…

– Удивительно! У меня – то же самое. И у всех остальных, кого я знаю. Не больше. Видимо, они соблюдают какие-то пропорции.

– Но… может быть, все-таки… Религия? Хранители какой-нибудь тайны? Орден? Тайное революционное общество?

– Тоже не знаете, – с сожалением вздохнула Ирина Давыдовна. – Вам страшно?

Вячеслав Борисович прислушался к себе.

– Пожалуй, нет. Они не кажутся особенно опасными. Но хотелось бы, на всякий случай, знать механизм… превращения. И конечно, его цель.

– Вячеслав Борисович, что вас смущает в них в первую очередь? – четким, учительским голосом спросила Ирина Давыдовна, и директор на мгновение ощутил себя на ее уроке: «Иванов, сформулируй нам первое правило термодинамики!»

– Скорее всего, их одинаковость, – подумав, ответил он. – Какая-то неясно чувствующаяся коллективная активность и коллективная ответственность за что-то мне неизвестное. Нечто такое, противонаправленное вектору времени.

– Так ли уж противонаправленное? – остро взглянула Ирина Давыдовна. – Одинаковость других подростков – в широких штанах, с наушниками в височных долях мозга и банками пива в руках – вас почему-то не смущает?

– Может быть, это потому, что они уже навязчиво примелькались. Телевизор, компьютер, улицы, двор и коридоры собственной школы – привык. А вот эти, играющие в шпионов…

– Так вы думаете, что это все-таки может быть игра?

– Не знаю… Если честно, то не слишком похоже. А вот вас что смущает? – Вячеслав Борисович решил перейти из обороны в нападение.

– Я тоже не верю в то, что это – игра… Или, впрочем, назвать можно как угодно. Ведь и декабристы, и народовольцы, и фашисты, и прочие революционеры тоже сначала как будто бы играли, и никто не принимал их всерьез, – спокойно сказала Ирина Давыдовна. – В конце концов, детство, взросление без коллективной, разделенной с друзьями тайны – в чем-то неполноценно. Я долго думала и поняла, что, в сущности, меня в этой истории интересует только одно. Когда они вырастают – куда деваются и кем становятся? Переболевают своей непонятной особостью или остаются в строю? И во втором случае – чего нам всем от них ждать?

Странный желтый свет с неба заливал гостиную. Листья Вольфганга казались почти черными.

– Смотри, бабушка, какой ужасный рассвет, – негромко сказал Дима.

– Да, – откликнулась сидящая в кресле Александра Сергеевна, отложила книгу и сняла очки. – Тревожный и отвратительный. Как цветы у Маргариты… Ты читал Булгакова?

– Я смотрел фильм. «Собачье сердце» понравилось мне больше.

– Булгакова нужно не смотреть, а читать. Ты бы знал…

– Я знаю. Во время первой встречи с Мастером у Маргариты в руках были желтые цветы.

– Вот именно. Точно такой же рассвет был в то июльское утро 1941 года, когда мой отец, а твой прадедушка уезжал на фронт…

– Бабушка, я тебя умоляю!.. Мне в школу пора…

Дима был не рад, что заговорил. Многочисленные истории из жизни семьи Дмитриевских рассказывались Александрой Сергеевной по любому поводу и даже без оного. Обоснование тому звучало красиво: «Каждый человек должен быть укоренен в истории своего рода и своего народа». Но несмотря на то, что Александра Сергеевна была неплохой рассказчицей, Дима, обычно покорно ее слушающий, отчего-то не чувствовал себя укорененным. Наоборот, иногда во время рассказа бабушки или чаще после его окончания окружающее мальчика время и пространство как-то расплывались, и он фактически терял себя. Порою ему казалось странное: это он сам отправлялся на фронт в 1941 вместо прадедушки, выходил на Сенатскую площадь вместо легкомысленного повесы-декабриста и даже служил в 15 веке князю Василию Темному вместо какого-то уж совсем легендарного предка. Ощущение было не сказать чтобы из приятных.

– Иваны, не помнящие родства… – чеканно начала Александра Сергеевна, но Дима уже успел ускользнуть. Фаина зевнула и выказала полную готовность дослушать до конца. Вольфганг, по всей видимости, мыслил аналогично.

Родители 8 «А» класса сидели за партами с выражением крайнего отчуждения на лицах. Несмотря на общее выражение, лица были разными – это Лидия Федоровна отметила особо. Перед некоторыми из родителей лежали ручки и открытые блокноты или тетради. Никто не записал ни одного слова, только сидящий на первой парте отец Вики Стоговой прилежно покрывал листок весьма реалистичными изображениями летающих зубастых тварей. «Кажется, они называются птеродактилями», – совершенно некстати вспомнила Лидия Федоровна.

Классный руководитель 8 «А», Николай Павлович, сидел за своим столом и проверял контрольные работы. Вопреки школьной традиции, Николай Павлович проверял тетради с помощью карандаша и никогда не пользовался красным цветом. «Красный – это цвет тревоги, – объяснял он коллегам, хотя с ним никто и не спорил – с подобным уровнем оригинальности в школе легко мирились. – Но ведь ребята учатся, для них совершенно естественно делать ошибки. Работы без ошибок, вот именно их впору помечать красным цветом. Причем этот сигнал – для педагога, о том, что данный ребенок недогружен, что он может больше и надо что-то менять в подходе к нему. А зеленый – цвет роста, цвет надежды. К тому же карандаш – это не окончательно, это можно стереть, ведь я, учитель, тоже могу ошибаться…»

Зеленый карандаш так и летал над страницами.

«Как всегда, отстранился!» – Лидия Федоровна почувствовала раздражение и тут же привычно одернула себя. Разумеется, она, как и все остальные учителя школы, искренне сочувствовала Николаю Павловичу. Трагически потерял жену, сам остался калекой, вынужден был прервать научную карьеру и оставить любимую работу. Пошел работать в ближайшую школу, чтобы присматривать и ухаживать за психически больной дочерью… Как ни странно, оказался очень неплохим и эффективным учителем математики, создал какую-то свою систему преподавания геометрии, вот только никак не соберется оформить ее в виде методички…