Текст книги "Гвардия тревоги"
Автор книги: Екатерина Мурашова
Жанр: Детская проза, Детские книги
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
«Но, черт побери все на свете, что он, кроме своих задач, ничего не замечает, что ли?! Все-таки это его класс! Мог бы хотя бы как-нибудь поддержать…»
– Простите, мы, может быть, все-таки не совсем вас поняли, – вежливо-твердый голос со второй парты у окна. Стандартно ухоженная дама средних лет, скорее всего, бухгалтер или менеджер среднего звена. – Вы в чем-то недовольны нашим классом? Но чем именно?
– Вы – завуч. К вам поступила жалоба от кого-то из учителей?
– Нет, – Лидия Федоровна длинно вздохнула. – Никто на ваш класс не жалуется. Наоборот, в классе все успевают…
– У Тимофея Игнатьева в первой четверти намечаются три двойки, – Николай Павлович поднял голову от тетрадей.
– Здесь есть родители Тимофея? Нет?.. Игнатьев пришел в класс только в этом году. Все остальные учатся приблизительно одинаково – нет ни отличников, ни отстающих. Вас это не удивляет?
– А что, мы должны удивляться? – с вызовом спросил отец Вики Стоговой. – Дети учатся в обычной муниципальной школе, не получают двоек, не гоняются за сплошными пятерками. Это как-то выходит за рамки? Следует обязательно воспитать в своем коллективе бабу-ягу? Но вот пришел же этот Игнатьев… Что-то опять не так?
– Знаете ли вы, чем занимаются ваши дети в свободное от учебы время?
Родители разом зашевелились, закивали головами: «Да! Конечно! Ну разумеется! А в чем дело?»
На двух-трех лицах задумчивость, вопрос. Самые внимательные? Потом хор распался на отдельные реплики.
– Моя девочка уже пять лет ходит в кружок мягкой игрушки.
– Антон еще с начальной школы посещает клуб технического творчества.
– Света занимается в театральной студии.
– …с детства без ума от конного спорта…
– …серьезно занимается вокалом…
– …декоративно-прикладная мастерская народных искусств…
– …играет на баяне…
– …кружок акробатики…
– …секция гандбола…
– …второй взрослый разряд по шахматам…
И снова реплика ухоженного бухгалтера:
– Простите, вы что, наших детей в чем-то подозреваете? Так скажите же, наконец, в чем именно?
– Я сама хочу с вашей помощью понять, разобраться…
– Да в чем разбираться-то?! – в голосе уже откровенное раздражение.
– Напридумывают сами себе невесть что – а мы, между прочим, после работы сюда пришли. Давайте уже деньги собирать и расходиться.
– Действительно, нас дома готовка, стирка, дети ждут, а мы тут невесть чего уже битый час из пустого в порожнее переливаем. Света, вы в родительском комитете остаетесь? Скажите, по сколько на классные нужды сдавать, – и ладно. Николай Павлович…
Классный руководитель отложил карандаш и очередную проверенную работу, тяжело поднялся, опершись двумя руками о стол. Заглянул в бумажку.
– До нового года планируется три экскурсии, – глухо сказал он. – Первая – автобусная, в Пушкинские горы, с учительницей литературы едут желающие из восьмых классов. Приблизительная стоимость экскурсии…
Родители взяли ручки. Отец Вики Стоговой перелистнул страницу с птеродактилями.
«А и ну вас всех на фиг! – по-детски обидевшись, подумала завуч по работе со старшими классами Лидия Федоровна. – Не хотите – не надо! Вспомните еще…»
– В Димином классе было очень странное собрание, – сказал Михаил Дмитриевич за ужином. На ужин были сырники со сметаной.
– Может быть, ты просто не привык? – спросила Александра Сергеевна.
– Я действительно до этого никогда не бывал на собраниях в школе, – признал Михаил Дмитриевич. – Но… у любого действия должен быть какой-то алгоритм, умопостигаемый для его обязательных участников, в данном случае родителей. А тут выступала завуч, и… я так и не понял, что она сказала. Согласись, мама, что это странно.
– Согласна, – кивнула Александра Сергеевна. – Но ведь и ребятишки странные. Наверное, завуч именно по этому поводу…
– Да нет в них ничего странного! Я же их сам видел! Нормальные, вежливые, спокойные ребята. Судя по словам родителей, с самыми разнообразными интересами. Дима, скажи, что ты молчишь! Ты же с ними учишься, общаешься каждый день.
Дима, не отвечая, вытянул руку в сторону. Голубь поспешно спланировал с верха этажерки и зацепился коготками за рукав джемпера. Мальчик скормил ему кусочек сырника. Александра Сергеевна поморщилась:
– Что за демонстрации, Дима? Я, кажется, просила тебя не кормить птицу за столом.
Михаил Дмитриевич удивленно поднял брови.
– Я про них не знаю, – сказал Дима. – Я сам по себе, и все тут.
Тимка сидел в кухне на корточках и разливал уже разведенную «минералку» в пластиковые бутылочки из-под перекиси водорода – на вечер. Пытался мысленно подсчитывать будущую прибыль, но все время сбивался. Картонные футляры и пузырьки из-под бутирата натрия Тимка завернул в непрозрачный пакет и выбросил в ведро. Он – не Борька, он – умный. Папашино и бабки с дедом пьянство сделало его уродом, но не затронуло мозги… Ну, почти не затронуло, во всяком случае, в той части, которая не касается до школьной учебы. Он – не Борька. Умные – не сыплются. Все будет в шоколаде…
Мать, по всей видимости, уже уложила пьяного отца спать и явилась в кухню, где делать ей было решительно нечего.
– Тимочка… – как всегда плачущим голосом начала она. – Тимочка, почему же ты мне не сказал, что у вас в школе собрание-то будет? Я бы сходила…
– Какого фига ты там не видала? – грубо спросил Тимка. Он очень надеялся, что мать обидится на грубость и уйдет.
– Ну, вообще… положено же… А так учителю пришлось домой к нам звонить, время тратить…
– Классный, что ли, звонил? – Тимка поднял голову. – Что наболтал?
– Почему же «наболтал», Тимочка! – с упреком воскликнула мать. – Как же про учителя! Ты же сам говорил, пожилой уже человек, солидный, беспокоится о тебе…
– Никто обо мне не беспокоится, не разевай варежку! – огрызнулся Тимка. – Положено ему родителям звонить жаловаться, вот он и звонит…
– А двойки-то как же, Тимочка? – помолчав, опять спросила мать. Ее тихое упорство было сформировано двумя десятилетиями практики семейной жизни. – Исправить ведь надо…
– Исправлю, – буркнул Тимка. Главное для него сейчас, чтобы мать – отстала. Тут не до ее нравоучений. А двойки… что ж, как-нибудь решится…
– А что это ты делаешь-то, Тимочка?
– Все, мать, все! – Тимка вскочил на ноги. Узкие глазки блеснули, как камешки в дешевых колечках. – Уходи отсюда, пока не поругались, а! Мало тебе папаши? Неужто обязательно надо еще и со мной…
– Беда ведь это, Тимочка, – тихо сказала мать. – Как мне не печалиться. Я ж думала: хоть ты школу закончишь, специальность получишь человеческую…
– И дальше, дальше-то что?!! – как всегда не выдержав, завелся с пол-оборота, завизжал Тимка. – Тысячу раз слышал, а дальше?! Вот так, как вы с папашей, с вашими человеческими специальностями, да?! Изо дня в день, из года в год? Да чем так жить, я лучше сейчас же на первом дереве и повешусь!
Мать, как ни странно, не испугалась, не сжалась в комок, как обычно делала во время скандалов с отцом. Наоборот, вроде бы даже выпрямилась, и Тимка вдруг увидел, что она – все еще выше его ростом.
– Там тоже не жизнь, Тимочка, – твердо сказала мать, указав рукой на уже готовые пузырьки с «минералкой». – Не по-божески это. Морок один… И…Прости уж, что не смогли мы с отцом вам дороги указать…
– Ладно, ладно, ладно… – забормотал Тимка, чувствуя изнеможение. В этой своей ипостаси – смирение и тихая уверенность в своей правоте – мать казалась ему особенно трудно выносимой. – Ты сейчас иди, иди, иди…
На большой перемене после второго урока Дима поднялся на четвертый этаж, туда, где размещалась начальная школа. Учительница первого «В» класса знала его в лицо и по имени. Первоклашки клубились вокруг нее, как прибой вокруг утеса.
– Дима! – воскликнула она поверх голов воспитанников. – Хорошо, что ты заглянул. Ты ведь Эмиля ищешь? А он заболел. Пока здесь был, все тебя вспоминал, хвастался перед другими, и мама его, Фатима, тоже меня на собрании спрашивала. Он дома про тебя говорит «мой русский друг»…
Разноцветные первоклашки любопытно галдели и смотрели сразу всеми глазами, как волнистые попугайчики в клетке в зоомагазине.
Мальчик Эмиль с темными, похожими на черносливины глазами был тем самым малышом, который ободрял Диму в его самый первый школьный день. Дима легко запомнил его и, встречая в раздевалке, на лестнице или в столовой, всегда вежливо и приветливо здоровался. Эмилю это откровенно льстило, он кидался к нему с радостным воплем и обнимал с самой обаятельной из своих улыбок. Кроме того, малыш беззастенчиво пользовался знакомством с «большим» в целях поднятия своего авторитета среди одноклассников. Диме было не жалко. По просьбе своего маленького приятеля он приблизительно раз в неделю поднимался наверх и на глазах у всех проводил с Эмилем большую перемену, угощал его жвачкой и конфетами, дарил еще какие-то мелочи и показывал забавные логические задачи для малышей, которые ему самому преподавали в первых классах математической гимназии. Прочие первоклашки собирались вокруг, чтобы получить свою долю сластей и задачек, а Эмиль, хотя требовательно дергал за руку и говорил: «Мой Дима!» – все же милостиво позволял им, поскольку по природе был общительным и доброжелательным.
Дима же старался свое поведение не анализировать и говорил себе, что ему просто нравится маленький Эмилька. Потому что он – прикольный! А на младшего брата Димы он вообще не похож, так как брат – светловолосый, плотный и голубоглазый, а Эмиль – худенький и чернявый. Совершенно не похож – и все тут!
– А что с ним случилось? – спросил Дима.
– Да вроде бы что-то серьезное, – учительница поджала губы и покачала головой. – Я сама толком еще не знаю. Звонил отец, а он по-русски не очень хорошо говорит. Надо мне им позвонить, поговорить с Фатимой, у нее язык намного лучше. А хочешь – я тебе дам адрес, где они живут? Навестишь его, он наверняка будет очень рад, глядишь, быстрее поправится… Пойдем в класс, у меня в журнале записано… Дети, дайте мне пройти… Дима навестит Эмиля и потом нам расскажет…
Дима хотел решительно отказаться. Мысль о том, что он, незваный, пойдет в чужой дом, к незнакомым людям, казалась ему совершенно дикой. Но отказаться почему-то не получилось, не нашлось правильных слов. Прозвенел звонок на урок, малыши с визгом побежали к своим классам, а он остался стоять в пустеющем коридоре с половинкой тетрадного листка в руке. На листке четким, красивым почерком учительницы начальной школы были написаны адрес и имя: «Гасымов Эмиль».
В парадной пахло крысами. Эмиль жил на первом этаже. Дима долго стоял возле облупившейся двери и смотрел на разводы треснувшей и облупившейся краски. Рядом с дверью на стене виднелась полузакрашенная надпись из баллончика: «Россия для русских!» Дима прочел надпись раз десять, потом еще раз сверился с бумажкой, поднял руку и позвонил в звонок. Долго ждал, потом увидел оборванные и обожженные зажигалкой провода – звонок не работал. Дима сжал губы и постучал сначала деликатно, а потом – что было сил.
Дверь открыла девушка лет семнадцати с такими огромными черными глазами, что Дима сначала испугался, а потом вспомнил Демона из Третьяковской галереи. Девушка между тем отступила в коридор и молча махнула рукой: проходи, мол.
– Здравствуйте. Гасымовы тут живут? – спросил Дима. – Я из школы, пришел Эмиля навестить.
Девушка повторила свой жест.
«Может, она глухонемая?» – подумал Дима и пошел вслед за девушкой.
Вдоль коридора свешивалось с веревок белье и разноцветная одежда. На маленькой кухне стояла на плите и исходила запахом специй какая-то огромная вещь, которую даже неприлично было назвать кастрюлей. «Может быть, она называется казан?» – загадал Дима, смутно припоминая экспозицию этнографического музея. В комнате и кухне, на Димин взгляд, находилось не меньше десяти-двенадцати человек, по большей части детей и женщин. Все они были заняты какими-то своими делами, и все дружелюбно обращались к Диме с какими-то приветствиями на ломаном русском языке. Никто ничего не спрашивал.
В крошечной комнатке около кухни почти не было света, потому что окно выходило прямо в противоположную стену. Эмиль лежал на старинной железной кровати, которая, по-видимому, досталась нынешним обитателям квартиры вместе с самой квартирой, и казался еще меньше, чем обычно. Глаза у него сделались почти такие же огромные, как у его родственницы.
Увидев Диму, малыш радостно подскочил, завопил, но тут же упал обратно на подушку и закашлялся.
– Лежи, лежи! – испугался Дима.
– Да, да! – закивал Эмиль, стараясь быть или хотя бы казаться послушным. – Будем задачки делать?
– Будем, конечно, – Дима достал из кармана блокнот, снял куртку и положил ее на спинку кровати.
– Смотри, кто у меня есть! – сказал Эмиль, подтаскивая к себе по кровати большую мягкую игрушку – не то медведя, не то собаку. Игрушка была какого-то немагазинного вида – из серого драпа, с широкой удивленной мордой. Ручки Эмиля, тянущиеся из рукавов пижамы к медведесобаке, такие тоненькие, что в Диминых ушах отчетливо прозвучал голос Александры Сергеевны: «Дима, ты Короленко «Дети подземелья» читал?»
– Слушай, как он умеет! – с гордостью заявил малыш и как будто бы почесал игрушку за ушами.
У Диминому удивлению, игрушка заговорила:
– Было когда-то двадцать пять оловянных солдатиков, родных братьев по матери – старой оловянной ложке; ружье на плече, голова прямо, красный с синим мундир – ну, прелесть что за солдаты! Первые слова, которые они услышали, когда открыли их домик-коробку, были: «Ах, оловянные солдатики!» Это закричал, хлопая в ладоши, маленький мальчик, которому подарили оловянных солдатиков в день его рождения. И он сейчас же принялся расставлять их на столе. Все солдатики были совершенно одинаковы, кроме одного, который был с одной ногой. Его отливали последним, и олова немножко не хватило, но он стоял на своей одной ноге так же твердо, как другие на двух; и он-то как раз и оказался самым замечательным из всех…
Странно, но голос, которым игрушка рассказывала сказку Андерсена, показался Диме знакомым.
– Здорово, правда? – спросил Эмиль и снова что-то проделал.
– До свидания, Эмиль, – сказала медведесобака по-прежнему знакомым голосом. – До новой встречи, – и замолчала.
– Отличная игрушка, – искренне сказал Дима. – Я никогда таких не видел. А как его зовут?
– Аларм, – ответил Эмиль.
– Аларм? – изумился Дима. – Но ведь это по-английски значит «тревога»…
– Ничего не знаю, – затряс головой малыш. – Аларм – мне нравится!.. Ты кушать хочешь? – вдруг спохватился он. – Прости меня, Дима, гость в доме, а я… Я скажу – Мариам подаст…
– Успокойся, я совершенно не хочу есть, – решительно сказал Дима. – Пусть Мариам занимается своими делами…
– Ладно, тогда давай задачки…
– Ну конечно, – облегченно вздохнул Дима и не удержался. – Задачки, это я понимаю…
Эмиль взглянул удивленно. В комнату вошла полная женщина, в которой Дима узнал мать Эмиля.
– Здравствуй, русский друг, – сказала она.
Дима поздоровался. Женщина улыбнулась ему, а потом сыну, но в глазах ее были печаль и тревога.
Вечером Дима зашел в кабинет к отцу. Михаил Дмитриевич читал журнал, страницы которого покрывали формулы.
– Папа, – спросил Дима. – А что, если у людей нет прописки, это очень плохо?
Михаил Дмитриевич оторвал взгляд от журнала и некоторое время, как микроскоп, настраивался на восприятие собственного сына.
– Да, – наконец сказал он. – В нашей стране это создает определенные трудности социального функционирования. Образование, здравоохранение, трудоустройство… Но у нас с тобой с пропиской все в порядке.
– Я не про нас…
– А про кого? Ты видел какую-то передачу по телевизору? Читал газету?
– Если нет прописки, а ребенок заболел, и нужно сначала сложное обследование, потом лечение, может быть, операция…
– Боюсь, что в этом случае все возможно только за деньги. Даже пребывание в больнице. А что, дело касается какого-то конкретного ребенка?
– Да, папа, – сказал Дима. – Это мой знакомый ребенок. У него есть пятеро братьев и сестер и еще говорящий медведь по имени Аларм.
– И что, он болен и кто-то собирает деньги на его лечение?
– Да, папа, – повторил Дима и, подумав, добавил: – Возможно, этот «кто-то» – я.
Александра Сергеевна тяжело спускалась с высокого крыльца, опираясь на большой зонт с инкрустированной перламутром ручкой. Зонт был похож на перевернутую носом к земле ракету. Дима нес на руках Фаину. Бабушка настояла на том, чтобы взять ее с собой – пожилой собаке необходимы впечатления, чтобы поддерживать в ней интерес к жизни. Дима хотел было предложить взять с собой еще Голубя и Вольфганга в сумке на колесах, но не решился. В конце концов, это ему нужно, а не бабушке. Болонка жмурилась и улыбалась у него на руках – впечатления ей понравились: когда Дима отвлекся, она даже немного полаяла на разжиревшую офисную кошку. Спустить собаку на землю Александра Сергеевна не разрешала – слишком грязно, в присутственных местах слишком много микробов и плохое биополе. Спускаясь с крыльца вслед за бабушкой, Дима еще раз оглянулся на вывеску: «Редакция газеты “Наш город”».
– Бюрократия во все времена была бичом Российской империи, – сказала Александра Сергеевна. – Но, во всяком случае, они не отказали и опубликуют наше объявление. Как ты полагаешь, родители больного ребенка смогут оперативно предоставить нужные справки и заключение врачей?
– Я не знаю, – честно ответил Дима. – Но думаю, что они постараются.
Света Громова появилась посреди тротуара неизвестно откуда и тут же передвинулась прямо к ним. Она была без шапки. Белые волосы до плеч свисали отдельными прядями, как макароны.
– Здравствуйте, Александра Сергеевна!
– Здравствуй… Светочка?
– Да, да. Можно мне Диму… буквально на одну минутку?
– Дима, я иду домой. А тебя девушка приглашает для приватной беседы, – сказала внуку Александра Сергеевна. – Фаину на обратном пути выпусти на газоне во дворе, чтобы она имела возможность сделать все свои дела.
– Всего вам доброго, Александра Сергеевна, – вежливо сказала Света Громова.
– И тебе, деточка, того же, – приветливо откликнулась пожилая дама.
Дима молчал. Да его никто ни о чем и не спрашивал.
– Дима, – сказала Света Громова. – Ты это все здорово придумал. Я имею в виду, с Эмилем. Спасибо тебе. Но это не надо уже. Есть другой путь, какой-то там фонд, или программа, или еще что-то такое. В общем, все получилось. Эмилька со вчера уже в больнице, его к операции готовят. Если хочешь, потом можешь его навестить, когда из реанимации в обычную палату переведут. Я тебе скажу… Ага?
– Ага, – сказал Дима и до хруста сжал зубы.
Света внимательно взглянула на него из зарослей макарон.
– Ты хочешь что-то спросить?
– Да нет, конечно, – Дима пожал плечами. – Чего тут спрашивать! – и все же спросил: – Игрушка его, не то медведь, не то собака…
– Аларм? – улыбнулась Света. – Он с ним, конечно. Сидит на кровати и новые сказки рассказывает. Ага?
– Ага…
Света двумя пальцами погладила Фаину между ушами и исчезла так же внезапно, как и появилась.
Болонка потрясла головой и чихнула. Дима тоже потряс головой. Теперь он вспомнил: голос, которым рассказывал сказки псевдомедведь Аларм, был голосом Светы Громовой. Недаром она занимается в театральной студии…
Глава 9
БЕРТ
Встретить Кирилла Савенко одного, без Антона и прочих, оказалось достаточно трудно. Дима думал даже о том, чтобы подстеречь его на пути к голубятне, но попросту испугался оказаться одному на крыше. Следить и звать из окна – как-то уж совсем по-дурацки. На обдумывание и подгонку ситуации ушло два дня. Дальше тянуть было нельзя: скоро начинались каникулы.
Кирилл стоял у большого окна в рекреации и говорил по мобильному телефону. Уроки уже закончились. Антона и остальных не видно. Дима подошел поближе и помахал рукой, привлекая внимание Кирилла. Потом остановился поодаль, прислонившись к простенку между окнами. Кирилл быстро свернул разговор и сам подошел к Диме. Глянул вопросительно.
– Хорошо, допустим, я все понял, – сказал Дима. – Вы – команда. А кто Тимур? Ты?
– Нет, конечно! – засмеялся Кирилл. – Куда мне!
– А кто?
– Вообще-то можно сказать, что Тимура нету совсем. Новые технологии, – Кирилл продолжал улыбаться. – Но зачем тебе? Ты же – сам по себе.
– А если нет? – спросил Дима.
– Тогда – надо думать, – помедлив, ответил Кирилл.
Смысл этого ответа был Диме хорошо известен. Отец, Михаил Дмитриевич, никогда не говорил сыну «нет». Либо сразу соглашался, и тогда на него вполне можно было рассчитывать, либо говорил «надо подумать». В этом случае возвращаться к разговору было бессмысленно. Ничего, кроме «я еще думаю», услышать нельзя. Так что слова Кирилла Дима воспринял как вежливый отказ. «Проигрывать тоже надо уметь» – одна из семейных заповедей Дмитриевских. «Спасибо, что уделил время», – Дима спокойно кивнул и пошел по коридору.
– Эй, Дима! – окликнул Кирилл, но Дима даже не обернулся. Что, собственно, Кирилл может сказать ему еще? И зачем множить неловкости?
Яйцеголовый сидел за вторым автоматом справа от входа. Тимка заметил его сразу, как вошел, но сделал вид, что не обратил внимания. Поискал взглядом Квадрата – нигде нет. Удивился. Что-то случилось? Тогда Яйцеголовый нашел бы возможность предупредить, в конце концов, подождал бы на улице или в соседнем кафе у окна. Что же тогда? Ни в какие совпадения Тимка не верил, но тут не шашки – пусть первый ход делают другие. Он заплатил за вход смотрящему и работал как обычно. В этом зале завсегдатаи его уже знали, и за полчаса он сбыл три дозы «скорости» и два пузырька с «минералкой». Наконец Яйцеголовому надоело изображать азарт, он слез с высокого табурета и подошел к Тимке.
– Привет, Сатирик. Как делишки?
– И тебе здравствуй, – осклабился Тимка. – Делишки идут. Пока жаловаться не на что.
– Да уж вижу – ловкий ты пацан, не зря, видать, хвалился… Далеко пойдешь.
Тимка усмехнулся. На лесть попадаются все – и дураки, и умные. Тимка не попадется. Борька-дебил вот на том и погорел, хвастался все младшему: «Меня там все уважают! Со мной считаются! Я – крутой!» – и что? Коли голова на плечах, разбирать надо – кто льстит и зачем.
– Разговор есть.
– О чем это? – притворно удивился Тимка. – У меня пока вроде всего в достатке. Через недельку вот расторгуюсь, тогда и…
– Не об том, – досадливо прервал его Яйцеголовый. – Серьезные люди потолковать с тобой хотят.
– Серьезные люди?! С сосунком вроде меня?! – ахнул Тимка. – Чего бы это, скажи, а? – мальчик снизу вверх заглянул Яйцеголовому в лицо. Тот отвел глаза, но Тимка успел понять: не знает.
– Там узнаешь. Пошли, – буркнул Яйцеголовый.
«Серьезные люди» расположились не слишком далеко от зала с игровыми автоматами – в кафе «Бриз». Всего их было трое, но двое (вполне приличного вида, только глаза мертвые) все время молчали, и разговаривал с Тимкой один – долговязый, извилистый, с кожей бледно-зеленого цвета, как у недозрелого лимона. Тимка сразу признал в нем потребителя «снега» и насторожился еще больше. Яйцеголовый сразу ушел.
Переговоры получились не сказать чтобы длинные и напоминали раздачу приказов.
Один из приличных заговорил в самом конце, да и то обращаясь не к Тимке – к напарнику:
– Черт знает, почему здесь вокруг и кругом одни дети. Может быть, потому, что они еще ничего не знают и ничего не боятся? И для них смерть, как и жизнь, – всего лишь приключение?
– Тима, но ты же понимаешь, – тут же вкрадчиво подхватил мысль босса Извилистый. – Есть же еще твои родители, брат, собачка, в конце концов. Ты же не хочешь, конечно, чтобы с ними что-то случилось… нехорошее…
Тимка молчал. Взгляд его медленно скользил по фигуре Извилистого, выписывая замысловатые узоры. Когда-то давно, в первом или втором классе, отец подарил ему прибор для выжигания. Тимка тогда целый месяц собирал на помойке фанерки, переводил на них рисунки с открыток и выжигал грибочки, цветочки, котят и прочую дребедень. Потом Борька взял прибор для каких-то своих целей и сломал его. Тимка и сейчас помнил раскаленную докрасна иголочку прибора и едкий запах горелой фанеры. Он знал: если что-то хорошо представить себе…
– Пацан, ты что… Чего ты?! Да я это так сказал, ну всем же все понятно…
Бесцветная улыбка повисла на Тимкином лице, как белье на веревке.
– Что ж, до свидания – всей честной компании, – Тимка шутовски раскланялся.
– Что делать, придется для начала сыграть по их правилам… – вздохнул ему вслед один из приличных. – Хотя мальчишка, тут ты прав, Константин, – жутко противный. И явный дегенерат к тому же…
Завернув в подворотню, Тимка вынул из кармана новенький мобильный телефон, с удовольствием еще раз рассмотрел его, поиграл мелодиями звонка. Потом вздохнул, потыкал пальцами в кнопки, поднес к уху.
– Таю пзовить, пжалста, – глотая звуки, попросил он.
Когда на том конце ответили, Тимка оглянулся по сторонам и негромко сказал:
– Коровина, это Игнатьев. Есть тема… Не, к тебе не пойду. Ты сейчас можешь? Тогда выходи к Овсянниковскому саду. Знаешь? Иди по главной дорожке. Я к тебе подойду. Все, пока.
– Ты куда? – спросила тетя Зина, которая несла из кладовки гладильную доску и наткнулась на одевающуюся в коридоре Таю.
– Меня Игнатьев на свидание пригласил, – честно, с большой долей недоумения ответила Тая. – Прямо сейчас, в Овсянниковском саду.
– Игнатьев? Это тот, который с шарфом и про пудру сказал? – припомнила тетя Зина. – Вот видишь, я опять права – он и вправду к тебе неровно дышит.
Тая довольно улыбнулась (слова тетки были ей приятны), но отрицательно помотала головой:
– Нет, теть Зин, тут все же что-то другое, наверное…
– Поживем – увидим, – пожала плечами тетя Зина.
Несколько старых, этажей в пять, тополей росли вдоль тихой улицы. Как будто в ущелье. Верхние, уже голые ветки тополей были так высоко, что Дима сам ничего и не увидел бы. Как и у большинства людей, не было у него такой привычки – ходить, подняв глаза к небу. Он вообще после дополнительных занятий по английскому в аптеку на Херсонской шел – покупать Александре Сергеевне валокордин. И не заметил бы ничего, если бы внизу, задрав головы, не стояли его одноклассники из 8 «А». Вместе с ними стояли две мамы с колясками, старушка с клюкой и еще несколько остановившихся по случаю прохожих.
А по ветвям старого тополя, уже приближаясь к вершине, ловко взбирался Кирилл Савенко. Больше Дима сначала ничего не увидел.
– Что это? – спросил он у Антона Каратаева. – Зачем это он туда полез?
– Кто-то из окна нитки или ленту от старого магнитофона бросил, – объяснил Антон. – Или ветром принесло. Они за ветки зацепились, а теперь в них ворона лапами запуталась – вон она там, вниз головой висит.
Дима пригляделся и в уже сгущающихся сумерках заметил на самой вершине дерева лохматый черный комок. Комок то замирал, повисая, то вдруг снова начинал отчаянно биться. Дима почему-то подумал о сердце и его сокращениях. Вспомнил любимый сериал бабушки «Скорая помощь». Поежился.
– Там же совсем тонкие ветки, – сказал он. – Он не сможет туда.
– Я сам вижу, – ответил Антон.
– Эй, парень, ты слезай оттуда! – тревожно закричал подошедший мужик, только что, как и Дима, сориентировавшийся в ситуации. – Мало тебе в Питере ворон, что ли! Да она уже все равно не жилец! Слезай!
Кирилл никак не отреагировал, продолжая взбираться все выше.
Мужик, не успокаиваясь, обратился к 8 «А»:
– Ребята, это ваш ловкач? Вы хоть ему крикните! Это же вам не дуб! У тополей сучья хрупкие! Наверх к птице ему все равно не долезть, а сорвется…
Как будто бы сглазил. Раздался едва слышный треск, ветка обломилась, тонкая фигурка согнулась в поясе под прямым углом и начала падать. Какая-то из молодых мам завизжала и тут же закрыла себе рот рукой. Заплакал малыш, которого держала за руку не то няня, не то молодая бабушка. Мужик заметался внизу, отчаянно матерясь. 8 «А», как водится, мгновенно построился. Дима малодушно закрыл глаза.
Ловкость Кирилла недооценили все присутствующие. Цепляясь за все проносящиеся мимо ветки и тем тормозя свое падение, он даже не упал, а почти спрыгнул на землю. Витя Петров и Антон Каратаев помогли ему подняться. Литературно образованный Дима вспомнил гимнаста Тибула из сказки про Трех Толстяков. Мужик, не в силах остановиться, продолжал материться, но теперь – с облегчением и почти восхищенно.
– Вплотную не подобраться, – сказал Кирилл. Он дышал редко и глубоко, поэтому слова получались как будто отрезанными друг от друга. – Как и говорили, надо что-то на палке. Нашли?
Откуда-то появились Маша Новицкая и Сережа Окунев. В руках у них было что-то вроде самодельного секатора на ручке от швабры. Кирилл с сомнением взглянул на длину ручки. Потом наверх. Ворона больше не билась, только иногда вздрагивала. Из длинной царапины на щеке Кирилла пунктирными каплями выступила кровь.
Дима открыл глаза и смотрел на все, как спектакль на сцене.
– Парень, ты чего, совсем с ума сошел?! Ты что, опять туда лезть собираешься?! – закричал мужик и встряхнул Кирилла за плечи. – Благодари бога, что теперь жив остался! Да этих ворон каждый год чертова прорва гибнет! А ты?! Не убьешься, так покалечишься! О родителях своих подумай, балбес! Да вы все ему скажите, что ли!
– Деточка, и вправду: не нужно тебе… – робко сказала старушка с клюкой.
– Мальчик, это действительно опасно! – одна из мам с коляской.
– Может быть, службу спасения вызвать? – другая мама.
– С ума посходили! Только им и дела…
– Да не пускать его, и все! – не то няня, не то молодая бабушка. – Правильно мужчина говорит: своей головы нету, а родители потом страдай!
– А птичка насовсем умерла? – малыш лет пяти в красной курточке. – Или она после оживет? Как в компьютере?
Тая Коровина и Тимка Игнатьев хором (они-то откуда тут взялись, прежде их вроде бы не было?):
– Кирилл, не надо…
Дима заметил, что на протяжении всего действия одноклассники то куда-то исчезают, то снова появляются и о чем-то переговариваются между собой.
Из нескольких окон по обе стороны улицы, как из театральной декорации, выглядывают люди и что-то спрашивают или комментируют.
Кирилл придвинулся вплотную к стволу и картинно взял палку в зубы. Диме впервые в жизни захотелось выругаться так, как только что ругался мужик-прохожий.
Мужик между тем подошел к Кириллу и положил тяжелую ладонь ему на плечо.
– Слушай, парень, я тебя, вас всех понимаю. Я сам охотник и сто раз… Ты теперь не можешь так оставить, чтоб она висела и мучилась. Но и тебе гробиться не след. Чего ради, подумай. Я знаю, чего делать. Погоди сейчас лезть. Я схожу домой, это вот на 4-й Советской, следующая улица, пять минут. Принесу свое ружье и ворону эту прикончу. Хоть и темнеет уже, но я, парень, не буду хвастаться – стреляю хорошо. И пусть меня потом менты, если найдут, за стрельбу в городе с дерьмом смешают, но так все разрешится. Слово верное. Погоди, парень…
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
