Текст книги "Разрешение жить"

В одном из недавно возрождённых монастырей на севере России священник на Литургии отказался читать одну из поданных записок. А после службы он стал выяснять:

– Кто подал записку с неканоническими именами? Да тут язык сломать можно: Нестан, Цира, Амиран, Малхаз. Одна из сестёр, мать Ефросинья, слывущая молчуньей, показала священнику какой-то текст. В тексте значилось, что Грузинская Православная Церковь признаёт эти имена каноническими и празднует память этих святых. Вот об этих-то непривычных в России именах и пойдёт речь.

* * *

Цира, невысокая голубоглазая студентка тбилисского института иностранных языков, выглянула на улицу. День обещал быть жарким и, как обычно, трудным. На тахте (старинный ковер над ней украшала некогда коллекция кинжалов, но от греха подальше её продали при большевиках) стонал её восьмидесятилетний отец Габриэл. В манеже возился годовалый сын Циры Малхаз. Сколько дел, а помочь некому. Мать умерла год назад, а муж Амиран только ищет случая уйти из дома играть в карты или выпивать с друзьями. Он, видите ли, семью содержит, а попросишь помочь – раскричится: «Я мужчина!»

В дверь позвонили. «Что-то рано для мацонщицы», – подумала Цира и пошла открывать. На пороге стояла незнакомая русская женщина в какой-то нелепой чёрной одежде и в повязанном по самые брови чёрном платке.

– Это вы Цира Сидамонидзе? – спросила незваная гостья.

– Да, я, – насторожилась Цира. – Я твоя мать, – заплакала женщина и, опустившись на колени, стала торопливо рассказывать. – Двадцать один год назад я познакомилась с твоим отцом на море в Батуми. Он привёз меня в Тбилиси, обещал жениться, потом бросил с ребёнком. Жить было негде и не на что. От безвыходности я отдала тебя в бездетную семью и уехала в Россию. Прости меня, если можешь.

– Это ошибка, – пролепетала Цира. – Моя мать Нестан умерла год назад. Встаньте, пожалуйста! Вай, как неудобно! Что люди скажут?

– Нет, это правда, – женщина заплакала ещё сильнее. – Прости меня.

– Оставьте меня в покое! – крикнула Цира и захлопнула дверь.

Из комнаты донёсся стонущий голос отца:

– Кто там приходил?

– Да так, какая-то ненормальная, – на бегу отозвалась Цира, вытаскивая сына из манежа. – Говорит, что она моя мать.

Старик пожевал беззубым ртом и негромко сказал:

– Мне уже мало осталось. Я ждал её. Эта женщина сказала тебе правду.

* * *

После похорон отца в доме стало непривычно пусто. Никто не стонал, и не надо было бежать в аптеку. Зато теперь стали забегать подружки, стеснявшиеся прежде приходить в дом, где умирает человек.

Цира наконец-то расслабилась. Однажды они с соседкой пили кофе на кухне, шутили, смеялись. И вдруг услышали, как в коридоре что-то глухо упало. Цира бросилась туда – на полу лежал бездыханным её сын Малхаз. Первым вызвал «Скорую» местный вор рецидивист Тазо. А потом Цира слышала, как сквозь вату, разговоры врачей: «Клиническая смерть… пальцы сунул в розетку… кора головного мозга… не выживет».

Но Малхаз выжил и, заикаясь, рассказывал матери:

– Я видел дедушку Габриэла и бабушку Нестан. Они совсем молодые. Я пошёл за ними, но они стали прогонять меня от себя. А какая-то женщина в чёрной одежде взяла меня за руку и повела сюда, к тебе.

Цира в ужасе ахала:

– Вай ме, вай ме, что ты такое говоришь, Малхо?

– Это бред, но это пройдёт, – успокаивали Циру врачи.

И правда, это прошло со временем. Только нервный тик остался, и у Малхаза от любого волнения некрасиво кривился рот.

Вскоре после больницы Цира получила из Минска письмо: «Я, твоя мать, всю жизнь буду молиться за тебя и твоих детей и всей своей жизнью постараюсь искупить свой грех. Дома у меня нет. Я странствую по святым местам. Может, мы ещё и увидимся. Высылаю тебе молитвы – утренние и вечерние. Читай хоть иногда, и Господь тебя не оставит». Цира с досадой выбросила это письмо в мусорное ведро. Опять эта ненормальная! А вдруг снова приедет? Надо бы мужа предупредить.

Амиран, услышав новости о происхождении жены, разорался:

– Я так и чувствовал, что ты неизвестно какой породы! – и понёсся непечатный народный фольклор.

* * *

Шло время, но незваная гостья так больше и не появилась. А Цира, дожив до тридцати пяти лет, захотела родить второго ребёнка. В консультации врачи переполошились:

– Рожать нельзя. В моче ацетон! Возьмите направление на аборт.

Цира заплакала. Сколько раз избавлялась от ненужных беременностей, откладывая всё на потом. Жила и думала – всё ещё впереди. А впереди пустота, и не родится её маленький, уже любимый, ребёнок.

Только ночью она забылась беспокойным сном и увидела – стоит перед кроватью та ненормальная женщина в чёрной хламиде и успокаивает её, гладя исхудалой рукой по голове. А рука даже во сне тёплая, приятная.

Проснулась Цира с радостной решимостью: она родит, и всё будет хорошо.

Дочь она назвала Нестан – в честь её родной и единственной матери.

* * *

Однажды, заподозрив мужа в измене, Цира с горя пошла к гадалке. А ночью ей опять приснилась эта ненормальная в подряснике – обличала, плакала и уговаривала сходить в церковь. И чего, спрашивается, привязалась? А наутро соседка сказала: «Если ты переживаешь за мужа, лучше в церковь сходи и свечку поставь».

Цира колебалась, но дело решилось само собой. Забежала в гости однокурсница Дела, известная поразительной способностью влезать в разные денежные авантюры, и застрекотала, как швейная машинка:

– Как ты проводишь пост, моя радость? И кто у тебя мамао (духовный отец)? Как это – у тебя нет мамао? Ты ужасно отстала от жизни! Даже политики имеют своих мамао. Пол-Тбилиси сейчас постится, и я тебе статистику приведу. Во время Великого поста, – восторженно тараторила Дела, – в городе в два раза снижается выпечка хачапури и в три раза увеличивается потребление лобиани и пирожков с картошкой. Ладно, не горюй, я тебя воцерковлю. Завтра у нас в церкви будет соборование. Никак нельзя пропустить! При соборовании прощаются сразу все грехи. А это способствует восстановлению дыр в ауре и чистке кармы от последних трёх воплощений по мужской линии. Так мне один наш прихожанин-экстрасенс объяснял. Он к нам подзаряжаться ходит.

На соборовании Цире было не по себе: какая-то карма, аура, экстрасенсы с приветом. А тут ещё эти бабки с замечаниями:

– Неправильно крестишься. Дай покажу.

– Чего расселась? На Евангелии не сидят.

В соборе было душно, и после службы Цира радостно поспешила к выходу. Тут её атаковали напористые нищие, тянувшие прокуренными голосами:

– Подайте Христа ради!

Одна необъятно грудастая и пьяная молодая женщина даже не просила, а требовала, вцепившись Цире в рукав:

– Да на тебе пахать надо! – отпихнула её Цира.

Домой она вернулась с головной болью и твёрдо сказала самой себе:

– Ноги моей больше в церкви не будет!

Ночью, как по закону подлости, снова привиделась та ненормальная. Лицо было грустное и слова непонятные – про благодать, про Бога, про что-то ещё. А Цира даже во сне сопротивлялась ей:

– Не верю я в кармы и всякую мистику! Чего привязалась? Отстань от меня!

А голубоглазая женщина в чёрном снова являлась во сне к голубоглазой Цире. Однажды Цира подумала, что глаза у них почему-то одинаковые. И вдруг стало жалко, что она выбросила в мусорное ведро молитвы, написанные голубоглазой очень старательно – красивыми печатными буквами.

* * *

Шестидесятипятилетняя послушница Ефросинья жила в монастыре с самого начала его возрождения и несла бессменное послушание на скотном дворе. Давно уже мать игуменья говорила с ней о постриге, а Ефросинья, сокрушаясь, отвечала: «Не достойна я. Большой грех на мне».

Что за грех, сёстры не спрашивали, но приметили одну странность: на каждую Литургию старая послушница подавала записку с нерусскими именами. Впрочем, священник уже знал, что это имена грузинских святых, и на каждой проскомидии, вынимая частицу, молился о здравии Циры, Амирана, Нестан и Малхаза.

Старенькая послушница особенно переживала за Малхаза, сына Циры. Юноша уже, возраст взрывоопасный, и надо сугубо молиться о нём.

* * *

Малхаз вёл машину по горной дороге и пел песню. Как тут не петь? Солнце, поросшие лесом горы – праздник жизни, и всё радует глаз! Вдруг в горах начался обвал, и на дорогу с гулом обрушилась лавина камней. Куда-то свернуть уже было невозможно. А лавина с грохотом корёжила и плющила машину, погребая её под завалом. На сиденье рядом с Малхазом, пробив крышу салона, рухнул огромный валун. Так страшно Малхазу никогда ещё не было, и у него вырвалось: «Господи, помоги!»

На другой день соседи Циры охали и цокали языком, ощупывая пробоины на покорёженной машине Малхаза. Чудо спасения Малхаза комментировали по-разному:

– Под счастливой звездой родился парень!

– Ва-а, посмотри, как виски у него за один день поседели!

– Двое, Малхо! Барана надо святому Георгию резать, а лучше быка!

– Магарыч с тебя, Цира! Надо обмыть спасение сына!

Были и другие мнения. Тико, тощая продавщица из супермаркета, уверяла слушателей, что тут дело не так просто:

– Я сердцем чувствую – у сына Циры есть какой-то талисман. Вспомните, его ни током в детстве не убило, ни обвалом не завалило. Есть у них, поверьте, семейный талисман!

* * *

За две тысячи километров от Тбилиси в этот день старенькая послушница, она же «талисман», молилась, как всегда, о Цире и её детях. Молиться о них сегодня было легко, будто у Циры с детьми случилось что-то хорошее. И она закончила читать своё молитвенное правило с радостным чувством успокоения. Сегодня не зря прожит день.

Деревня Патара Дманиси настолько мала, что не на каждой карте ее найдешь. Всего 169 человек проживает, если верить «Википедии». Туристы обычно проезжают мимо, в Гегути[1]1
  Гегути – предположительно был возведен в XI или XII веках. Первые постройки датированы VIII–IX веками. При царице Тамаре дворец уже использовался. Когда первый муж царицы поднял мятеж в 1191 году, ему удалось захватить приличный кусок Имеретии и его сторонники короновали его, возможно, именно здесь. Возможно, Шота Руставели посещал это место – Примеч. Ред.


[Закрыть]. Там хоть развалины дворца сохранились аж XI века, и у экскурсоводов есть основание блеснуть эрудицией, обильно сдабривая свои рассказы датами и деяниями царей.

А в деревне что? Так, проза жизни. Куры, коровы, свиньи и огурцы с помидорами. Еще, говорят, чернозем в этом месте, и потому урожаи хорошие. И так из года в год – ничего интересного.

Но однажды эта пасторальная обыденность была нарушена обсуждаемой всеми новостью:

– Циала с Мито разводятся!

Супругов склоняли по падежам все, кому не лень:

– И было бы из-за чего?! Из за чужого ребенка! – Ее Мито еще золотой человек. Полжизни на нее, неблагодарную, угробил.

– Где это видано, плевать на родного мужа! – Бессовестная Циала!

Больше всех возмущались родственники:

– Наш Мито – прекрасный отец, и руки золотые, и пьет – знает меру. Что, спрашивается, этой негодяйке еще нужно?!

– Будь у меня такой муж, – кричала младшая золовка Магули, – я б в день три раза ему ноги мыла и воду бы пила!

Все в деревне знали, что пьяница Васо нередко бил ее, тем не менее разводиться Магули и не думала. Словом, подавляющее большинство жителей высказывалось за сохранение семьи. Особо наблюдательные не преминули обсудить и внешние данные виновницы переполоха:

– Ва, какие фокусы устраивает! И была бы красавица неземная, еще понятно, а так – смотреть не на что.

Циала, и правда, ничем не отличалась от других деревенских женщин. Неистребимый загар, разбитые работой руки, походка вразвалочку, фигура, прямо скажем, не топ-модель.

А началось дело так.

Циала поехала в Тбилиси на Дезертирский базар продавать свою сельхозпродукцию: картошку, лук, морковь и так, по мелочи, разное: сацибела[2]2
  Сацибела – острая приправа. – Груз.


[Закрыть] и несколько связок чири[3]3
  Чири – сухофрукты. – Груз.


[Закрыть]. Торговля шла ни шатко ни валко. Солнце уже склонялось к западу, и надо было сворачивать импровизированный прилавок из ящиков. Тут подошла к Циале молодая мама с грудничком и, пританцовывая с ноги на ногу, попросила:

– Подержите, пожалуйста, я на минутку в туалет сбегаю, – и кивнула на будку в десяти метрах от места описываемых событий. Кто б отказал в таком деле? Циала тут же приняла сверток и стала привычно укачивать младенца. Свои трое уже школьники, и руки истосковались по привычной тяжести, благоухающей молоком. Мамаша тут же юркнула в кабинку.

Народ тем временем туда-сюда снует:

– Картошка почем?

– Лар пиисият.

– Мелкая очень.

– Сацибела дай попробовать. Может, кислая.

Налила в протянутую ладонь.

– Не, жидковата.

Третья просит морковь взвесить, но обязательно на своих весах.

Циала ей свои показывает, электронные:

– У меня весы точнее твоих.

– Да кто вас не знает, аферистов. Вы и электронные подкрутите.

Кинула ей уже отобранную морковь и дальше пошла.

Смотрит Циала, нет и нет той девчонки. Соседки уже весь товар по мешкам расфасовали и на автобус дманисский пошли.

Стала по рядам ходить, спрашивать:

– Люди, никто не видел такую, в клетчатой юбке? Ее ребенок у меня.

Э, даже и не слышат. Все домой торопятся. Да и кто кого запомнит в базарной толчее?

Зашла Циала в ближайший магазин и оставила продавщице свой деревенский адрес и фамилию. Объяснила: если мать появится, то вот, мол, мои координаты. И поехала с ребенком к себе домой.

Мито удивился такому сюрпризу, посмеялся и пошел спать.

Через неделю Циала снова поехала с малышкой на базар искать мать. Да только всё напрасно.

Домой вернулась в растерянности. А тут, как назло, безымянная девочка простыла в дороге. Температура, сопли, рев… Пришлось к врачу в соседнюю деревню везти.

Тот осмотрел внимательно. Удивился, конечно, что документов нет, но назначение по-свойски дал. Потом добавил мудреное слово:

– Синдром у нее.

– Чего такое? – испугалась Циала.

– Генетическое заболевание, – пояснил врач. – Впрочем, тебе не надо голову засорять. Это проблема родителей.

Приехала Циала домой и по простоте душевной рассказала всё мужу. Мито – вот что значит мужской ум! – сразу переварил информацию и вывод сделал:

– Циала, зря ты в город мотаешься, ее мать ищешь. Подкинули тебе ребенка, чтоб от больной избавиться. У тебя ж на лбу написано: «Мозгов нет и не будет».

Циала охнула:

– И то, правда.

– Срочно ее надо в детдом сдать. Завтра же отвези ребенка в Тбилиси. Там пусть и лечат, – подытожил Мито.

Циала уставилась на него овечьими глазами:

– Как отдать? Зачем отдать? Какой еще детдом? А там что, лучше меня за ней посмотрят?

Мито разозлился:

– Делай, что тебе говорят, женщина! Для чего нам чужой ребенок, да еще и больной?! Не зли меня, пока не получила.

Циала, хотя в большинстве случаев и слушалась мужа, тут проявила редкое упрямство:

– Не отдам! Хоть напополам лопни!

Скандал вышел первостатейный. В итоге Мито нажал на самый главный рычаг:

– Учти, я с тобой разведусь! Убери ребенка куда хочешь из моего дома! У баб от рождения вместо мозгов солома.

– Разводись, а я ребенка не отдам!

После этого Мито взялся за первый попавшийся тяжелый предмет. Еле разняли супругов на улице. И так вся деревня узнала о случившемся. Циалу ругали все, кому не лень, пытаясь доказать, что Мито прав, но негодная жена стояла на своем как неприступная гора Шхара[4]4
  Гора Шхара – самая высокая горная вершина Грузии. – Примеч. Ред.


[Закрыть].

В итоге Мито прилюдно поклялся развестись с женой, которая его ни во что не ставит.

Циала только сказала:

– Если бросить чужого ребенка, то и от своих детей можно легко отказаться. Не отдам Мариам никому, какая бы она ни была…

* * *

История закончилась прозаично. Циала взяла всех четверых и вернулась к своим старикам. Мальчишки, как ни странно, поддержали мать.

Мито, спустя какое-то время, привел другую жену. В деревне он был на хорошем счету. А хорошие мужики, как известно, на улице не валяются.

Обсуждение обществом этой семейной драмы потихоньку сошло на нет. Отношения мужа и жены – штука тонкая, логарифмической линейкой не измеришь, кто прав, кто виноват.

Так и живет себе теперь на земле еще одна несвятая святая. Зато для трех мальчишек Циалы вся эта история – наглядный пример того, что своих не бросают ни при каких обстоятельствах.

Мирослав Бакулин

О том, какие у нас семьи, можно увидеть, если вы зайдете в любой детский сад. Вот мальчика привел восемнадцатилетний старший брат. Но не обманывайтесь: это не брат – это его папа, который сожительствует с его сорокалетней мамой. Вот мама, которая привела двух детей по разным группам и беременна третьим. Но папа не живет с ними – он живет с молодой девчонкой. Он только приходит их навестить. И, видимо, последние разы приходил на пару с аистом. Очень много одиноких мам, и появился новый класс – отцы-одиночки. Это потому, что на широком пути погибели, которым идут многие (Мф. 7, 13), есть такое беспочвенное понятие, как «пожить для себя». Словно бы человек может жить не для себя, словно бы не в нем самом заключалась жизнь, а в чем-то внешнем, постороннем.

Институт семьи гибнет, особенно на перевалах истории. А именно такой перевал кризиса человечности мы переживаем ныне. Нет, конечно, мы остаемся закоренелыми гомофобами. Но наша гетеросексуальность не имеет института долженствования, то есть верности. Это когда измена жене приравнивается к измене Родине. На каждые двадцать тысяч браков приходится девятнадцать тысяч разводов. То есть правильное семейное воспитание получает только одна двадцатая часть населения, сорок процентов детей в России воспитываются в неполной семье. Поэтому ходит грустная шутка: «Меня воспитала однополая пара – мама и бабушка».

Молодежь боится детей как огня. Словно бы дети покушаются на их свободу и счастье. Один знакомый студент сожительствует с девушкой. При этом он пользуется презервативами, а она пьет противозачаточные таблетки. Это чтобы наверняка. Чтобы, не приведи Господь, дети не просочились в их жизнь и все не испортили. При этом у них полное недоверие друг к другу. Любая ссора может закончиться расставанием, потому что их не связывают никакие обязательства. Они оба настороже: если он пошел в душ, она просматривает его телефон, и наоборот. Это недоверие от непонимания, что русское слово «счастье» происходит от слова «часть». Быть счастливым – это значит быть частью чего-то большего, чем ты сам, – семьи, рабочего коллектива, армейской части, Церкви…

Это не нам дают детей на воспитание, это Господь нас пристраивает поближе к теплу пылающего костра детства. Вот ребенок спит на руках, делает первые шаги, говорит первые слова. И мы, родители, – только свидетели, сорадующиеся этой детской радости. Господь ставит нас на Свое место, потому что Он наш Отец. И Он хочет, чтобы мы научились быть родителями, как и Он. Чтобы мы поняли, что значит быть отцом или матерью живого человека, что значит любить его безо всяких условий, понимать, что «любовь и только любовь» не означает бесконечного поглаживания по головке и умиления, что она предполагает и наказание, которое в русском языке происходит от слова «наказ», то есть вразумление словом. Как можно любить своего супруга и своих детей так, чтобы и жизнь, и воспитание было радостным, «одним голосом»? Только если вы станете со своим супругом одним голосом. Ведь мы, христиане, не просто единодушие – мы единомыслие исповедуем. Единомыслие – фантастическая вещь. Это когда супругам и обсуждать-то ничего не нужно (а какая бездна лежит между признаниями в любви в подъезде и ночным шепотом супругов о воспитании детей); это когда между ними пролегает светлое молчание, тишина, которая не отсутствие звуков, но их гармония…

Сейчас почти уничтожен институт стариков, их почти не увидишь на улице. Средняя продолжительность жизни мужчины в России около пятидесяти шести лет. Стрессы, водка и безбожие косят мужские ряды. А вот вспоминается недавнее время, когда старушки ходили под руку со своими старичками. Помню, идет такая пара под осенними яблонями в парке, и вот воробей с яблочком на веточке прыгает перед ними, взлететь не может и бросить жалко. Они посмотрели на него, переглянулись, и – о Боже! – между ними через старческий улыбающийся взгляд пробежали терабайты информации, которые и словами то выражать не нужно. Как эти дивные отношения далеко отстоят от юношеских влюбленностей и кипения кровей!

Настоящей любви не бывает до брака, она бывает только в супружестве и, как хорошее вино, с годами набирает вкус и силу. Достаточно только объяснить молодым, что супружество и создано для счастья, чтобы человек оставил отца своего и мать свою и прилепился к жене своей; и будут два одна плоть (Быт. 2, 24). То есть когда в семье не соединяются разные представления о мире, два способа жарить яичницу, варить суп и смотреть телевизор, но две вселенные становятся одной плотью, одним человеком перед Богом. Объяснить это сложно, но возможно. Объяснять это нужно хотя бы своим детям. Как-то мы шли с маленьким сыном, и он спросил про семью, какая она должна быть. Прямо перед нами на асфальте лежала отломанная ветка от яблони: «Смотри, вот толстая ветка – это бабушка с дедушкой, от нее отходят ветки малые – это я, мои сестры и братья; от них идут еще тоньше – это вы, наши детки. От одной большой ветки – целый мир с кучей внуков и правнуков. Со многими листьями и плодами. Вот так любовь двоих людей рождает на свет целое поколение». И все это – для радости и любви.