Текст книги "Лувр"

Лувр и миньоны

Никогда никого не удивляло, что у королей были фавориты. Всегда монархи выделяли наиболее верных им людей, дарили титулы и давали деньги. Фаворитам оставалось лишь верно служить, поскольку сами по себе, без поддержки короля, они ровным счетом ничего не представляли. И все же во французской истории Генрих III большинству запомнился благодаря своим фаворитам. Это самые знаменитые фавориты.

Слово «миньон» появилось приблизительно в середине XV столетия. Некоторые связывают его с французским словом «мине» – «кошечка», поскольку это животное ласковое, нежное и грациозное. Затем уже появились слова типа «ласкать», «нежить» – «миньоте», «аминьоте».

Значит, «миньон» – это фаворит, компаньон, верный спутник. Однако существовало еще одно значение этого слова – «любимец в постели», «любовник». Однако разве можно применить слово «миньон» в его последнем значении?

Брантом, военный человек, написал «Беседы о полковниках пехоты», где решительно высказался против тех, кто пытается бесчестить молодых дворян, которые откровенно любят Лувр и предаются общим развлечениям двора, однако в случае войны способны в полной мере проявить свое мужество. Например, о графе де Рандане злословили, будто он не способен вести тяжелую жизнь военного, а Брантом говорил: «Я хочу знать, что мешает военному человеку любить Лувр, любить изысканность, любить дам и все другие прекрасные удовольствия». Брантом вспоминает «об удивительных боях и дуэлях при дворе, в которых участвовали Бюсси, Келюсы, Можироны, Ривероли, Менелье, Антраге, Грийоны, Шанваллоны и бесконечное число других честных и мужественных молодых людей… Зачем они это делали, если не из любви к дамам?» Между прочим, в списке Брантома можно заметить двух фаворитов Генриха III – Келюса и Можирона.

Общество считает, по мнению Брантома, что «оставшиеся при луврском дворе являются лишь миньонами, изнеженными и женоподобными, не умеющими обращаться со шпагой». Брантом – объективный человек. В 1540 году, во время написания своих мемуаров, он был уже старым солдатом, он видел, насколько сильно отличались военные его поколения и молодые люди, жившие в Лувре в конце царствования Карла IX – начале правления Генриха III. Поколение Брантома решительно осуждало миньонов, говоря, что это «лишь любимчики, любовники, надушенные, завитые, с красивыми лицами. Что они могут? Война – не их занятие, они слишком изысканны, они слишком боятся ударов». Но Брантом обладает иными сведениями: «…они делали совсем иное. Именно они храбро сражались в кровавых сражениях и с такой честью ввели их в обиход. На войне именно они первыми шли на штурм, в битву или разведку. И если надо было отразить два нападения или два раза ударить, один раз они брали на себя и разбивали так много болтающих старых капитанов. Так сегодня смелые и отважные люди Лувра заставляют заметить себя и делают это лучше, чем раньше, я в этом убежден».

И этих молодых людей, настолько отважно сражавшихся во времена Третьей религиозной войны, с 1576 года повсеместно начали называть не иначе как «миньоны». В этом году Л’Эстуаль опубликовал в Журнале злобный пасквиль под названием «Достоинства и состояние миньонов», где содержались обвинения в оскорблении нравственности, в вину королю ставилась чрезмерная щедрость к своим любимцам, а щедрость эту возможно было проявить исключительно за счет духовенства, знатных людей и третьего сословия, тогда как убеленные сединами и покрытые ранами воины лишены и почета, и денег, которые им по праву причитаются.

Таким образом, перед скандально известными дуэлями 1578 года развернулась настоящая клеветническая кампания против королевских фаворитов, а значит, и самого короля. Фаворитов Генриха III называли «напомаженными», «ганимедами», «женоподобными», «завитыми». Конечно, громче всех звучали голоса гугенотов и герцога Гиза. Их целью было всеми средствами ослабить авторитет короля, нападая на его друзей; нужно было использовать любые виды оружия, даже самые неблаговидные. А затем дело было только за дальнейшей пропагандой. Главное – представить короля как узурпатора и так расчистить себе путь в Лувр, путь к трону.

Как относился Генрих III к своим друзьям, лучше всего демонстрируют его письма из Лувра к миньонам, которые в 1575 году находились в лагере герцога де Гиза. Король упрекает в забывчивости Генриха де Сен-Сюльписа, Франсуа д’О, Жака де Келюса и Франсуа д’Эспине. Его Величество написал уже два письма, но получил только по одному от каждого: «Я знаю, что вы заняты или забывчивы. Вы исправите это тем, что будете часто писать мне, и тем доставите мне удовольствие. Любите хозяина, потому что он сам очень любит вас. Я хочу уверить вас четверых, что у вас никогда не будет преданнее друга, чем я».

До настоящего времени дошло пять писем Генриха III к Сен-Сюльпису, поскольку этой семье удалось сохранить прекрасный архив. В последнем письме король пишет: «У вас будет этот знак дружбы для начала, но поверьте, моя дружба к вам не изменится, так как это не в моих привычках. Любите меня, и я прошу вас писать мне чаще, как вы мне обещали. Если гугеноты перехватят это письмо, я посылаю их ко всем чертям. Вспоминайте о своем хозяине, Генрих. Ведь меня тоже зовут Генрих. Молю Господа сохранить вас…»

Чувствуется, что король захвачен чрезвычайно сильной привязанностью. Однако его дружба весьма требовательна: Сен-Сюльписа он называл Колетт и требовал писать ему как можно чаще. Генрих де Сен-Сюльпис стал капитаном рейтаров королевской гвардии в 1576 году и в этом же году договорился о бракосочетании с Екатериной де Кармен де Негрепеллис. Однако он недолго был счастлив. Вскоре Сен-Сюльпис поссорился с виконтом де Боном. Внешне они помирились, однако очень скоро люди де Бона убили королевского фаворита. Генрих III очень переживал смерть своего тезки. Он написал вдове, желая ее немного успокоить: «Вы жена того, кого я так любил, и того человека, который так хорошо служил короне».

За год до этого события был убит еще один из фаворитов – Дю Гаст, а через два года погиб Жак де Келюс. Жак де Келюс отличался необычайной красотой, а его идеальный почерк выдавал прирожденного эстета. Сохранились три записки, которые сейчас находятся в каталоге дома Шаравэ. Благодаря им можно понять, насколько близки были все четверо друзей.

Однако ясно, что Генрих III ожидал от миньонов полного и безоговорочного подчинения. Естественно, что они зависели от него материально. Но все же главную роль здесь играли не деньги. «Маленький Жаке, – пишет король Келюсу в записке, свидетельствующей об извечном желании монарха установить мир при дворе, – Луа придет навестить тебя днем. Я не собираюсь заниматься разбирательством этой злой шутки и показал лживость и неосторожность ее авторов. Он очень зол, что поверил всему. И надо его ублажать. Я хочу быть уверенным, что подобных мыслей больше не будет. Расскажи мне, как все пройдет, и я верну тебе твое хорошее расположение в двойном размере. Малыш, я целую тебе руки и обнимаю».

Из записки становится понятной сила чувств короля к миньону. Особенно ясно станет, насколько сильно король переживал после трагической смерти Келюса, которая последовала в результате апрельской дуэли 1578 года. Келюс получил 19 ударов шпагой и умер через тридцать три дня отчаянной борьбы за свою жизнь. Тогда король настолько потерял голову от горя, что заставлял вспоминать преувеличенно-театральный траур восточных народов и пафос обездоленных людей, живших во времена античности.

Король отдал приказ похоронить тело своего друга вместе с остальными жертвами дуэли в церкви Сен-Поль и, кроме того, возвести монументальные надгробия. Протестанты язвительно шутили над этим сооружением, называя его «сераль любимчиков». Впоследствии горожане разрушили эти мавзолеи королевских фаворитов.

Еще один миньон, Франсуа д’Эспине, или господин де Сен-Люк, появился в королевском окружении в феврале 1575 года. Его смертельно ненавидели протестанты и сторонники Лиги. Однако этот человек известен как храбрый солдат, отличившийся при штурме Амьена в сентябре 1579 года. Брантом пишет, что это был «очень храбрый, мужественный и хороший капитан». Когда он поселился в Лувре, то немедленно стал предметом всеобщих нападок, поскольку его очень часто видели с Келюсом и с Бюсси д’Амбуазом.

Зимой 1578 года Сен-Люк женился на Жанне де Коссе-Бриссак. Л’Эстуаль не преминул заметить, что супруга Сен-Люка «некрасива, горбата и уродлива, по слухам двора». Эта родственница маршала де Коссе действительно не блистала красотой, однако обладала острым и проницательным умом; ее ненавидели и сторонники Лиги, и протестанты, поскольку, казалось, перед Сен-Люком впереди блестящая карьера. По всей видимости, Генрих III пообещал Сен-Люку огромное состояние и титул герцога, однако с выполнением обещаний не торопился. Сен-Люк, глубоко обиженный, покинул Лувр зимой 1580 года.

А. ле Муатюрье. Надгробие Филиппа По

Это обстоятельство послужило началом опалы. Сен-Люк вновь объявился в Лувре только с приходом к власти Генриха IV и снова был в фаворе.

Что же касается Генриха III, то он легко мог сменить пылкую дружбу на столь же сильную враждебность. Он отобрал все имущество бывшего фаворита, а Сен-Люк попросту сбежал от королевского гнева. Почему внезапно возникла такая суровая немилость со стороны короля? Л’Эстуаль со свойственной ему злобностью объясняет это соперничеством между Сен-Люком и Франсуа д’О, а заодно тайной связью первого с Монсеньором, которая сделалась явной для всех обитателей Лувра. Однако существуют и иные свидетельства: Сен-Люк «передал своей жене некоторые секреты королевского кабинета».

Чуть позже появился еще один из любимчиков – Жан-Луи Ногаре де Ля Валетт. В Лувр он попал в начале 1578 года и немедленно задался целью потеснить королевский кружок, а именно: д’О, Можирона, Ливаро и Шомберга, а также Молеона, Сен-Мегрена и, в особенности, Келюса, который находился на самой вершине славы. Ля Валетт прекрасно чувствовал себя в дворцовой атмосфере заговоров и интриг. Очень скоро Келюс обратил на него внимание, а Лувр в это время более всего занимали ссоры между королем и Монсеньором. Бюсси д’Амбуаз постоянно искал стычек с королевскими фаворитами, подстрекая их и дразня «любимчиками в постели». Не выдержав, миньоны напали на Бюсси в феврале 1578 года у ворот Сент-Оноре. Правда, никто при этом не пострадал. И все же атмосфера Лувра сделалась для герцога Анжуйского невыносимой, а потому герцог вскоре после этого случая сбежал.

А Ля Валетт получил свой шанс в апреле, когда произошла знаменитая дуэль фаворитов. Тогда Келюс был смертельно ранен, Шомберг и Можирон погибли на месте, Ливаро получил тяжелое ранение в голову и шесть недель находился между жизнью и смертью. Только Антраге вышел из этой битвы без единой царапины.

Несмотря на обидное прозвище Бюсси «любимчики в постели», на самом деле столкновение произошло из-за женщин. После агонии, длившейся 33 дня, Келюс рекомендовал королю вместо себя Ля Валетта.

Однако Лувру пришлось ожидать еще несколько месяцев, не зная, кто же займет место погибших миньонов. Сомнения рассеялись 1 января 1579 года: Генрих III учредил орден Святого Духа. О такой великолепной форме награждения мечтала вся придворная знать. На первое награждение собрался весь двор. Это был истинный восторг – двадцать шесть цепочек с серебряным голубем и столько же черных велюровых плащей с отделкой в виде золотого пламени.

Когда король появился перед придворными, ближе всего к нему держались четверо: Франсуа д’О, барон д’Арк, Франсуа де Сен-Люк и Жан-Луи де Ля Валетт. Среди двора произошло смутное движение; сделалось ясным, кто теперь станет королевским фаворитом, и звезда Ля Валетта стремительно пошла по восходящей линии.

Об Анне де Жуаезе вспоминает небезызвестный Л’Эстуаль. Он говорит, что Жуаез являлся одним из участников нападения миньонов на Бюсси д’Амбуаза, причиной которого была месть за поруганную честь: ведь Бюсси постоянно называл их «любимчиками в постели», да и вообще не желал с ними считаться.

Таким образом, Эпернон и Жуаез стали наследниками первой группы фаворитов. Присутствие около короля такого большого количества молодых и отчаянно смелых людей, некоторые из них к тому же отличались удивительной красотой, например Келюс и Жуаез, принимавшие участие во всех экстравагантных празднествах в Лувре, а также в развлечениях своего господина, – все это было предметом зависти и злословия. Господин Люссенж не преминул в своем «Зеркале принцев» объявить Генриха III сторонником греческой любви, правда, не приводя сколько-нибудь существенных доказательств: «Я сказал бы, что кабинет короля в Лувре является настоящим сералем, школой содома, где заканчиваются грязные шалости, о которых все могут узнать. Тем не менее король испытывает жестокие угрызения совести, так что часто сожалеет о такой неправедной жизни и однажды пожаловался кому-то из приближенных, отметив Пасху: «Всю свою жизнь я опасался, придя к короне, иметь какой-нибудь порок, который сделает меня отвратительным для моего народа. Господь пожелал покарать меня тем, чего я больше всего опасался. Но самое большое несчастье принесло мне занятие Виллекье, о котором с Божьей помощью я ничего не знал. Кажется, эти постыдные игры моей юности превращаются в привычку, но с благословенья Господа я сделаю все возможное, чтобы избавиться от нее и оставить эту ужасную жизнь». Люссенж намеренно не называет имени своего информатора: «Я слышал это от человека, который присутствовал при этом, а потом был отвергнут, потому что, видя короля в таком хорошем расположении, слишком сильно осудил за такие презренные дела. Теперь я хочу замолчать и больше не говорить об этом».

Однако Люссенж, сторонник Лиги, не может заслуживать доверия; пишет он бездоказательно и расплывчато, например по поводу молодого дворянина де Терма, двоюродного брата д’Эпернона, к которому одно время король проявлял большой интерес: «Меня заверили, что они вновь взялись за свои сальные шалости и что молодого де Терма поместили в Лувре».

Люссенж – единственный, кто открыто решается обвинить короля в извращенности нравов. В то же время секретарь Генриха III, Жюль Гассо, решительно отверг все подобные постыдные заявления. Клод Антон так писал в ответ на обвинения короля в гомосексуализме и тирании: «Я искренне верю, что он не виновен ни в том, ни в другом, но является хорошим католиком и христианином». А Брантом, прекрасно знавший нравы, царившие в Лувре, напрочь отказался верить памфлету против герцога д’Эпернона, говоря: «Авторы слишком увлекаются страстью обвинения, но не всегда надо верить тому, что говорится и пишется из злословия». Сохранилась довольно обширная переписка короля с его миньонами; опубликованы глубоко личные послания д’О, Сен-Люка и Сен-Сюльписа. Там нет ни слова, содержащего даже намек на двусмысленность, или чего-либо, что служило бы поводом для подозрения.

Но Генрих сам давал своим врагам оружие, которое затем было направлено против него. Он был до крайности расточителен и тем более не жалел средств, когда речь шла о его друзьях. Король знал за собой такой недостаток и писал Виллеруа в записке, датированной 1579 годом: «Мы хорошо знаем себя. То, что я люблю, я превращаю в крайность». Король любил повторять: «Принц – скряга, если у него карманы не будут постоянно пусты».

Однажды Бенуаз, который никогда не был королевским фаворитом, секретарь, забыл свою папку на столе кабинета короля в Лувре. Король открыл ее и обнаружил бумагу, на которой рукой Бенуаза было написано: «Казначей моих сбережений». Генрих III, не долго думая, подписал ниже: «Вы выплатите господину Бенуазу сумму в 1000 экю». Бенуаз, вспомнив о своих бумагах, вернулся и начал горячо благодарить Его Величество, после чего король увеличил сумму до десяти тысяч экю.

Что же касается миньонов, то Этьен Паскье писал в 1589 году: «Он чрезмерно любил своих фаворитов, сам не зная за что».

Возможно, подобная черта досталась королю в наследство от отца. Генрих II настолько любил своего коннетабля Монморанси, что повелел, чтобы после кончины их сердца положили в одном памятнике, созданном Жерменом Пилоном, где эта урна с двумя сердцами поддерживалась тремя грациями. Никому и в голову не пришло упрекнуть Генриха II в такой крепкой мужской дружбе. Надо сказать, что шедевр Лувра «Три грации» является ранней работой Пилона. Три добродетели возвышаются на пьедестале треугольной формы, поддерживая золоченую урну. Фигуры граций исполнены изысканности, а их немного удлиненные пропорции соответствуют школе Рафаэля и искусству Фонтенбло; в духе школы Фонтенбло переработаны и римские драпировки. Фигуры – воплощение гармонии; их отличает свободная грация движений и особая тонкость исполнения.

Ж. Пилон. Три грации

Хотя Генрих III и вошел в историю как король миньонов, в его жизни очень большое место занимали женщины. С юности герцог Анжуйский имел склонность к любовным похождениям. Один из итальянских гостей замечал: «Этот принц развлекается охотой в Лувре. Он смело ухаживает за женщинами и, добившись их однажды, скоро не отпускает». Отношения с женщинами по продолжительности были различными, но ни одну нельзя было назвать официальной любовницей.

Свою жену, Луизу Лотарингскую, Генрих искренне любил и не желал унижать супругу тайными удовольствиями. Да и Екатерина Медичи не потерпела, если бы ее сын обзавелся официальной любовницей. И все же король был настоящим мужчиной, и, несмотря на атмосферу высокой нравственности, которую королевская чета желала насадить в Лувре, очень трудно было устоять перед таким обилием изысканных красавиц. Король порой не мог удержаться и бросал свой платок той или иной даме. Иногда Генрих III посылал дворянина из свиты договориться о свидании с понравившейся прелестницей. Одна дама в таком случае ответила посланнику: «Что ответить? Что-нибудь другое, чем то, что я прекрасно знаю, поскольку отказ не послужит на пользу тому или той, кто дал его королю».

Первой в сады Венеры провела принца придворная дама – «прекрасная Руэ», однако правила она недолго, вскоре забеременела, и ее сменила мадам д’Эстре.

Деспорт посвятил этому эпизоду целую элегию:

 
«Так герцоги и принцы будут участвовать в охоте
И не откажутся ни от чего, лишь только б получить ваше расположенье.
Тут вздохи, слезы, клятвы, но, как только они добьются вас,
Немедленно к другой красотке они протянут свои сети».
 

Вот настолько жесток был королевский двор в Лувре к отвергнутым красавицам. Между прочим, и суровый воин Брантом не удержался от эпиграммы и желания посмеяться над дамой, от которой отвернулось счастье:

 
«Как видим, Руэ теряет румянец,
Карьеру, скрываясь,
В то время как солнечный лик свой
Являет ему Шатонеф».
 

С госпожой Шатонеф принцу Анжуйскому пришлось нелегко. Он вел осаду этой неприступной «крепости» по всем правилам. Женщина действительно была очень красива, а величественная осанка делала ее похожей на богиню. Она обладала нежнейшей кожей и длинными золотыми косами. Все придворные поэты боролись за право воспеть ее – Баиф, Ронсар, Депорт и даже безнадежно влюбленный в красавицу Брантом.

Госпожа Шатонеф сначала оказала сопротивление, боясь быть брошенной, подобно своей предшественнице, однако тут адвокатом короля выступил Деспорт:

 
«Когда вы не полюбите меня,
Лишив чудесного благоволенья,
Величье без любви презренной вещью станет».
 

Как ни горда была Шатонеф, но все же и она подобрала платок, брошенный ей Генрихом III. После этого она была постоянной спутницей герцога Анжуйского на протяжении трех лет.

Следующей любовью Генриха III стала Мария Клевская, и страсть к ней была мистической, платонической и совершенно безнадежной. Когда Мария в 1574 году умерла, Генрих предавался безудержному горю.

После этого король женился на Луизе Лотарингской, и его любовные похождения приобрели эпизодический характер. К тому же Луиза была хороша собой, о чем ярко свидетельствуют ее портреты, изображающие высокую красавицу с белокурыми волосами. Один из венецианцев писал о ней: «Она все время смотрит на него (короля) влюбленными глазами». В одном из своих писем Луиза называла себя счастливейшей женщиной в мире. «Генрих так добр ко мне, что я молю Бога сохранить его, и хочу жить только ради него одного…»

Конечно, супружеская жизнь не всегда была безоблачной, но никто не может отрицать того, что супругов объединяли самые высокие чувства. Например, когда в Лувре проходило празднование свадьбы Жуаеза, королева-мать вошла без предупреждения в королевский кабинет и увидела, как король расположился на низком сиденье с королевой на руках. Екатерина весьма пожалела в тот момент, что комната не заперта.

Единственное, что печалило Луизу, – это отсутствие детей. От подобных мыслей она дурнела и становилась мрачной. Даже узнав о какой-нибудь очередной мимолетной неверности супруга, королева никогда не решила бы отомстить подобным образом. Напротив, когда Генриха III убили, Луиза не переставала кричать о своем горе. Она просила Рим воздать должное памяти Генриха, требовала снять с него обвинение в убийстве кардинала де Гиза. В истории было немного королев, которые с подобным постоянством предавались горю и печали.

Таким образом, несмотря на мелкие недоразумения, которые случаются в каждой семье, король мог твердо рассчитывать на свою жену, на ее истинную любовь, гораздо более сильную, нежели лживая любовь по крови; о ней Генрих имел представление и на примере собственной матери, и на примере сестры Маргариты и брата Франсуа. Отношения с двумя последними у Генриха очень скоро переродились в ненависть.

Маргарита и Франсуа составляли против Генриха некий постоянный союз. Маргариту нельзя было назвать красавицей в полном смысле этого слова, однако она отличалась элегантностью и нравилась мужчинам, но Франсуа являлся настоящим уродом – маленького роста, с лицом, изуродованным оспой, с носом, похожим на громадный прыщ. В интеллектуальном отношении Франсуа также не блистал, в отличие от Генриха и Маргариты, которая никогда за словом в карман не лезла.

Генрих III особенно опасался умной Маргариты. Кроме того, помимо интриг родственников, всякий раз королю приходилось испытывать, мягко говоря, неудовольствие из-за вольных моральных норм. Что касается Франсуа, то Венера жестоко отомстила ему за чрезмерную любовь к наслаждениям, но Маргарита утоляла свою страсть, нисколько не думая о репутации. Ее брак с Генрихом Наваррским стал насмешкой, и Маргарита не стала слишком долго ждать, чтобы пуститься во все тяжкие. Как только ее супруг сбежал из Лувра, она совершенно перестала сдерживать себя. Впрочем, Генрих Наваррский никогда и не смотрел на нее как на жену и был откровенно равнодушен, а потому и Маргарита вела себя так, будто и вовсе не замужем. Она так распутничала, что вынуждала Генриха III принимать срочные меры. Генрих Наваррский прекрасно знал о безобразиях, которые творятся в Лувре, и в одном из писем Генриху III говорил, что ему известно, какой бордель устроила его супруга с «молодым Шанваллоном». Генрих III не раз пытался помирить супругов, но безрезультатно. Однажды король даже прибегнул к силе и арестовал всех придворных дам своей сестры, но она устроила публичный скандал.

Говоря о личной жизни Генриха III, поневоле вспоминаешь слова Таванна, который говорил: «Король хотел бы избавиться от короны и жить простым буржуа с 50 тысячами ливров ренты». Нечто подобное произносил у Шекспира Генрих VI Английский: «Никогда ни один подданный так не мечтал быть королем, как я мечтаю быть подданным». И все же Генрих III до самого своего трагического конца оставался королем в полном смысле этого слова.