Текст книги "Бабочка, выкованная из стали"

Глава пятая

А ведь как хорошо начинался день!

Раннее июльское утро осторожно раздвинуло занавески, проскользнуло в комнату, пробежало по столу, опрокинув вазу с букетом.

– Ветер, – прошептала Лена, – сейчас туч нагонит.

Вылезать из постели не хотелось, Гончаров обнял девушку.

– Постараюсь сегодня пораньше вернуться: ты дождись меня обязательно.

– Не получится, – ответила она так, словно знала это заранее.

И почти сразу после ее слов солнце спряталось, и по крышам застучали первые капли.

Лена перегнулась через него, забирая со стула его рубашку, накинула ее на себя, встала с постели. Она подняла лежащую на столе вазу, подошла к окну, закрывая его.

– Оставайся у меня! – попросил Игорь. – Не надо никуда уходить.

Она покачала головой.

– Прости, я вчера так стремительно, – начал извиняться он.

Девушка улыбнулась:

– Все было хорошо, просто замечательно. Ты не переживай.

– С утра, как в управление приду, сразу займусь делом твоего отчима, – пообещал Гончаров. – Скорого успеха не обещаю, но я попытаюсь побыстрее. Вот только у меня вообще нет данных. Возможно, если бы мы подольше поговорили…

– Да, – согласилась Лена, опускаясь в кресло, – но мы вчера как-то очень быстро сменили тему.

– Если бы Дроздова задержали полицейские, то я бы знал: в сводках это было бы. И если бы Следственный комитет послал своих, я бы знал. Но, может, его задерживали оперативники ФСБ. Возможно, что это как-то связано с государственными секретами: ведь он наверняка работал и по закрытым темам.

– Он много чем занимался: печными технологиями, композитными материалами, разрабатывал новые марки стали, я всего не знаю, потому что он никогда ничего не рассказывал. Если ты считаешь, что он мог контактировать с западными разведслужбами, то глубоко ошибаешься: это невозможно, потому что Владимир Петрович – очень простой человек, патриот, бессребреник и очень добрый. Когда моя мама умерла, к нам стала приходить его аспирантка, которая готовила нам еду. Дроздов ел, о чем-то думал. Потом благодарил и говорил, что все было очень вкусно. Но, мне кажется, даже сама аспирантка понимала, что готовит она отвратительно… Лично у меня приготовленная ею еда стояла поперек горла. Но это недолго длилось: меня забрал отец, а та аспирантка, как мне кажется, и вовсе поселилась у Дроздова. Потому что каждый раз, как я туда ни приду, – она там постоянно. Но это давно было.

– А где теперь та девушка?

– Теперь она проректор Промтеха по научной работе. Доктор наук, профессор и так далее. Она по своим каналам тоже пыталась помочь вытащить Владимира Петровича, но ей сказали, чтобы она не рыпалась, потому что там все очень серьезно. Я летала в Омск, пыталась добиться свидания, но ничего не вышло. Потом слетала уже вместе с адвокатом. Обратилась к адвокату специально для этого, выбрала самую известную контору. Сумма, которую они запросили, весьма и весьма значительная для обычных людей, но я заплатила аванс. Мы полетели в Омск вместе. У нашего адвоката и там оказались хорошие связи: он договорился, и ему разрешили встретиться и даже присутствовать на очной ставке. Сообщница должна была опознать Дроздова, сказать, что это именно Владимир Петрович – организатор преступления – заставил ее под угрозой увольнения нарушить закон и ей пришлось снимать со счета филиала денежные средства по фиктивным договорам и отдавать ему все до копеечки. Но очная ставка сорвалась… А потом… Не знаю даже почему, адвокат не стал ничего мне объяснять, но он вернул мне не только полученный аванс, но даже деньги, которые я истратила на его билеты до Омска и обратно. Адвокат улетел, а я осталась там, еще на что-то надеясь. Неделю я пробыла в Омске, носила передачи, принимали все, кроме лекарств, говорили, что у них там свои врачи имеются. Потом мне передали записку от него. Всего две строчки: «Лети домой, я сам со всем этим разберусь».

Гончаров поднялся, завернулся в простыню, подошел и поцеловал ее. Потом понесся в душ. Брился, услышал, как она подошла и остановилась возле двери ванной. Игорь выглянул в коридор.

– Что-то срочное? – спросил он.

– Просто стою рядом, и мне приятно, что ты есть на свете. А еще я хотела узнать, почему ты, такой начитанный, образованный, пошел вдруг в полицию.

– Тогда еще в милицию, – уточнил он. – Как я говорил тебе раньше, меня списали на берег вместе с приятелем, он и предложил мне податься в менты. Пошли устраиваться: меня взяли, его – нет из-за медосмотра.

– Хилый был?

– Здоровенный, как штангист. Очень похож на актера Джейсона Стэйтема. Просто на медосмотре врач увидел у него на боку два шрама. Спрашивает: «Ножевые ранения?» Приятель объясняет, что двое грабителей напали в темном переулке с ножами, еле от них отбился. Врач спрашивает дальше: «Тех двоих нашли?» А Петренко простодушно так: «Не думаю: я их глубоко закопал». Врач, конечно, сообщил начальству. И ему отказали. А Петренко просто пошутил. Он вообще был очень остроумным. Потом, правда, срок получил. На него действительно напали двое, когда он, оказавшись без работы, бомбил на своей «девятке». Никого не убивал и не закапывал: просто у одного из этих парней родной дядя в городской прокуратуре оказался. Приятель мой пострадал ни за что. Не понимаю, почему он со мной не связался: я бы помог, несмотря на дядю прокурора. Взял бы тех ребят на чем-то другом…

Зазвонил мобильный. Номер вызывающего был незнаком Гончарову. Но он все же решил ответить.

– Игорь Алексеевич, – прозвучал незнакомый голос, – я от Артема Валерьевича, подвез вам кое-что. Не могли бы вы спуститься, я возле вашего подъезда в черном «Гелендвагене».

– А почему в такую рань? – возмутился подполковник. – Полвосьмого утра.

– Таков приказ: я, вообще-то, уже почти час вас дожидаюсь. А Артем Валерьевич сказал, тому, кто раньше встает, бог подает.

Гончаров накинул куртку, сунул в карман мобильный, вышел из квартиры, спустился на лифте и вышел на крыльцо. Дождь продолжал моросить. Дверь стоящего у крыльца черного «Гелендвагена» отворилась, из салона вышел крупный молодой мужчина с портфелем-дипломатом в руке. Перешагнул сразу несколько ступеней и, приблизившись, протянул Игорю портфель. Тот был из крокодиловой кожи.

– Артем Валерьевич просил передать.

– Откройте!

Щелкнули замки. Внутри портфеля лежали пачки фиолетовых банкнот.

– Здесь ровно миллион евро, – произнес мужчина.

– Многовато будет. Хватит и половины.

Мужчина достал мобильный, нажал кнопку. После чего протянул трубку Игорю:

– Скажите моему боссу это сами.

В трубке было молчание, но то, что зять покойного строительного магната[8]8
  Екатерина Островская. «Все, что вы хотели знать о смерти».


[Закрыть] слушал, сомнений не вызывало.

– Артем, – произнес подполковник, – мне хватит и половины.

– Окей, – ответил Артем Валерьевич, – возьмите, сколько считаете нужным, хотя я был готов добавить за Мухортова[9]9
  Екатерина Островская. «Все, что вы хотели знать о смерти».


[Закрыть]. Точнее, за то, как вы решили вопрос и с ним…

Игорь вернул мобильный мощному человеку. Тот подошел к своему автомобилю, открыл заднюю дверь, выбросил на сиденье несколько упаковок с деньгами, снова зашел на крыльцо.

– Теперь здесь ровно пятьсот тысяч, – сказал он, протягивая портфель. – Будете пересчитывать?

Гончаров покачал головой. Подождал, когда отъедет «Гелендваген», и вернулся в подъезд. Из лифта вышел сосед с пятого этажа.

– А ведь говорили, что дождя не будет, – возмущенно произнес сосед. – В Англии до сих пор не отменили закон, согласно которому за колдовство и предсказание погоды полагается смертная казнь.

– У меня один знакомый в Англию собирался.

– Уехал? – заинтересованно поинтересовался сосед.

– Не успел: посадили его – пожизненное светит.

– Но хоть помечтал немного.

В кабинет заглянула секретарша Вера:

– Игорь Алексеевич, к вам адвокат.

– Какой еще адвокат? – не понял Гончаров.

И тут же за спиной секретарши возник высокий человек в белой шляпе.

– Адвокат Беседин, – представился мужчина.

– Заходите, – махнул рукой Игорь и вздохнул, потому что менее всего сейчас ему были нужны пустые разговоры.

Адвокат подошел к столу.

– Разрешите?

И, не дожидаясь ответа, выдвинул стул и опустился на него.

– Хороший у вас кабинет. Я был здесь прежде у Колотовкина. А вообще… Мы с вами тоже встречались лет двенадцать назад, – напомнил он. – Дело банкира Казбегова помните?

– Не банкира, а начальника службы безопасности банка, который убил независимого аудитора. Вы во время судебного заседания пытались доказать, что, как вы выразились, банкир не имел цели убивать аудитора Сойкина, избивая его в подвале собственного дома. А тот вдруг возьми да помре.

– Работа у нас такая, – согласился адвокат. – Иногда приходится защищать всякую сволочь. У нас ведь право на защиту в суде закреплено Конституцией – часть первая статья сорок шестая. Но сейчас я пришел по другому делу. Вчера была задержана совсем юная девушка, которая стала…

– Не по адресу пришли, – перебил его подполковник, – я не следователь и не опер: со мной чего договариваться. Мне в суде не выступать.

– Упаси боже, – замахал руками Беседин, – договариваться с полицейскими – это не мой метод. Я просто пришел поговорить о девушке, ставшей жертвой жестоких обстоятельств. Судья, скорее всего, назначит ей домашний арест – так что у нее и так все неплохо.

– Вы о Сапожниковой говорите? – удивился Гончаров. – Какой же домашний арест? Там умышленное убийство, задуманное группой лиц… Судья, конечно, может принять любое решение.

– Меня это сейчас менее всего волнует, – продолжил Беседин, – защитой будет представлена справка о беременности этой девушки или что-то иное… Я о другом. Вчера у девушки отобрали мобильный телефон. Она просит, чтобы вы вернули его мне. Дело в том, что там все ее контакты. Там номера телефонов уважаемых людей, которые могут дать ей характеристики, и там же контакты людей, могущих засвидетельствовать ее невиновность и полную непричастность к этому делу. В смысле если обвинение будет выдвинуто по сто второй.

– Я не могу выдать вам ее телефон, – покачал головой Гончаров.

– Тогда я обращусь к руководству ГУВД с жалобой, потому что вы имеете законное право не выдавать мне лишь вещественные доказательства или орудие убийства. А мобильный телефон – это только личная вещь, хотя может стать орудием защиты, средством установления истины и торжества справедливости. А ни одно следствие не может прятать от защиты предмет, который…

– Простите, Ларион… Э-э, не помню вашего отчества. Все время слышу «Ларик» да «Ларик».

Адвокат напрягся, но все равно улыбнулся приветливо:

– Вообще-то, так зовут меня только самые близкие. Я для всех остальных – Ларион Семенович.

– Так вот, Ларион Семенович, напишите заявление на имя начальника РУВД с просьбой выдать вам под расписку то-то и то-то. Полковник Жаворонков рассмотрит и примет решение. Я почему-то не сомневаюсь, что решение будет положительным. Алексей Иванович – человек добрый и отзывчивый. Хотя, скажу как на духу, вчерашняя задержанная не в его вкусе. Короче, к концу рабочего дня подъезжайте.

– Как? – удивился адвокат. – Почему столько времени ждать надо?

– А быстро у нас только преступников задерживают, а все остальное долго длится. Следствие порой тянется и тянется – иногда даже бесконечно. А кто затягивает?

– Адвокаты, конечно, – усмехнулся Беседин, поднимаясь со стула. – Хорошо, я пришлю кого-нибудь с доверенностью от задержанной на получение ее мобильного аппарата. Доверенность будет в простой письменной форме. Заверять у вас ее не придется?

– Нет.

Адвокат направился к двери, но остановился, вернулся, открыл свой портфельчик и достал из него бутылку виски, поставил на стол. А рядом с бутылкой положил свою визитку.

– Примите в знак моего уважения. Я знаю, что это вы раскрыли убийство Николая Петровича Звягинцева, с которым я был немного знаком.

– Я не пью, – соврал Гончаров, – а виски тем более.

– Так я же вас не заставляю пить. Поставьте куда-нибудь эту бутылочку и смотрите на нее – любуйтесь. Такой виски у нас днем с огнем не отыщешь. Это Michter’s – десятилетний кентуккийский неразбавленный бурбон. Кинозвезда Элизабет Тейлор признавала только этот сорт. Мне об этом поведал человек, который пару раз с ней выпивал после съемок.

Беседин протянул руку для прощания:

– Заранее благодарю за помощь.

Адвокат удалился с достоинством, не спеша и держа спину прямой. Игорь спрятал бутылку в ящик стола – туда, где притаились разорванная пополам фотография Колотовкиной и нагрудный знак «Отличник милиции МВД СССР».

То, что к нему завалился адвокат, не удивило, но то, что это один из самых дорогих адвокатов города, если не самый дорогой, – просто не укладывалось в голове. Обычная эскортница, с не бог весть какими доходами, вызывает Беседина, и тут же Ларион Семенович прилетает лично. Хотя, может, это и не Вика его вызвала, а безутешная вдова.

Игорь взял свой мобильный, посмотрел на адвокатскую визитку и набрал номер.

– Ларион Семенович, вы так быстро ушли, что мы даже не успели поговорить толком.

– Разве? – удивился адвокат. – Так я могу вернуться. Я сейчас у задержанной: она выписывает доверенность.

– Тогда ладно, в другой раз. Только скажите мне: вы давно знакомы с Анатолием Михайловичем Делюгиным?

В трубке застыла тишина, но потом прозвучал приглушенный голос адвоката:

– Вы интересуетесь моим знакомством с убитым?

– Если вам известен другой Анатолий Михайлович Делюгин, то…

– Нет, других не знаю, то есть не знал. А этого я защищал четверть века назад, когда он находился под следствием по поводу продажи земельных участков в разных районах города. Этим делом заправлял некий чиновник, а его доверенным лицом был Толя Делюгин. Мне удалось посодействовать, и его из разряда подозреваемых перевели в свидетели.

– А чиновник?

– Чиновник получил условный срок, естественно, никакой конфискации. Правда, судом был назначен какой-то мизерный штраф. Сейчас он в Дубае живет. А может, и не в Дубае. Еще вопросы есть?

– Нет. Спасибо, вы очень помогли следствию.

– Я? – испуганно прошептал в трубку адвокат.

– И про справку о беременности забудьте, – продолжил Игорь. – Я слышал как-то про одну девушку, которая представила студенту морской академии справку о беременности, а тот и вовсе не мог вспомнить, случился ли вообще у них секс, помнил только, что пьяным был. Потом девушка призналась, что врачи ошиблись. Вот так и получается: кто-то ошибается, а вот осадочек все равно остается.

Адвокат молчал в трубочку, а потом сказал своим обычным, очень деловым голосом:

– Я вас понял, обязательно приму к сведению.

Разговор закончился, и говорить больше не хотелось ни о чем. Даже думать не хотелось ни о чем, кроме Лены и произошедшем между ними ночью. Конечно, все случилось внезапно, но если бы не это, то Игорь упустил бы главное, что появилось у него в последнее время и о чем он боялся даже подумать: он упустил бы любовь. Теперь Гончаров уже не сомневался, что любит эту девушку, и, вероятно, уже давно – с того момента, как увидел ее впервые. Но почему-то он старался исключить такую возможность, как будто намеренно уверяя себя в том, что в сорок два года никакой мужчина уже не может любить пылко и страстно, тем более если он подполковник полиции. Но теперь он вспоминал ее образ, ее фигуру и походку, ее лицо и улыбку и то, как пахнет ее тело. И не хотелось думать ни о чем другом… Только о ней – о своей любви.

Включился старенький селектор, и голос секретарши произнес:

– Товарищ подполковник, тут снова адвокат Беседин. Он принес доверенность от задержанной…

– Пусть заходит.

Игорь взял лист бумаги, пробежал глазами короткий текст и написал в левом верхнем углу: Не возражаю. Выдать телефонный аппарат адвокату Беседину Л. С. с соблюдением всех формальностей, – и поставил свою подпись.

Адвокат протянул руку, чтобы забрать доверенность, но Гончаров отодвинул лист на противоположный угол стола.

Ларион Семенович поднял на него удивленные глаза, не понимая, что происходит. А Гончаров спросил:

– Случайно, это не от вашей конторы летал в Омск адвокат, чтобы встретиться в СИЗО с бывшим ректором Университета промышленных технологий?

Беседин напрягся и ответил не сразу:

– Это вы о чем?

– О том, что сейчас этой историей заинтересовались на самом высоком уровне.

Теперь Гончаров уже не сомневался, что Лена, когда обратилась в одну из самых известных адвокатских контор, пришла именно к Беседину.

Адвокат обернулся на дверь, почесал кончик носа, нагнулся над столом, чтобы быть поближе к Гончарову, и произнес тихо:

– Там с самого начала на самом высоком уровне. Вы что же думаете, что опера из Омска приехали сюда и задержали в аэропорту уважаемого человека просто так, без приказа очень высокого начальства? Я понял это сразу, отказаться хотел, но Людмила Федосеевна так просила, так просила, что…

– Какая Людмила Федосеевна? – не понял подполковник.

– Полозова – проректор Промтеха по учебной работе.

– Но летали вы не с ней?

– Летал я с Леночкой Смирновой. Очень хорошая девушка, скажу я вам. И красавица к тому же. Она очень переживает за Владимира Петровича. Но сделать, к сожалению, ничего нельзя… По крайней мере, не в моих это силах. Вы сами подумайте, постарайтесь представить ситуацию, когда на процедуру очной ставки должны привести Дроздова, чтобы подследственная, давшая на него показания, опознала в нем идейного руководителя и организатора преступления. Омский следственный комитет подогнал в комнату четверых мужчин, чтобы представить их женщине вместе с семидесятипятилетним Владимиром Петровичем. Каждому из подставных едва ли больше сорока. На одном так вообще форменные милицейские брюки… В смысле полицейские брюки с узким лампасом. На другом куртка ремонтника с надписью на спине «Омскэнерго». Я выразил свой протест и пообещал, что отражу эти вопиющие факты в протоколе. Заменили. С одного сняли куртку, с другого брюки снимать не стали, а заменили его на двух действительно пожилых: один с сильным запахом перегара, а у второго из-под воротника рубашки торчала застиранная тельняшка. Привели Владимира Петровича, гладко выбритого и причесанного. На нем был кожаный пиджак и вельветовые брюки, сшитые в Европе… Поверьте мне, я в этом немножечко понимаю. Так вот эта дамочка тщательно рассматривала каждого, остановилась перед Дроздовым, долго вглядывалась, а потом указала на застиранного матроса. «Этот! – уверенно произнесла она и добавила: – Кажется». Потом она уже стала объяснять, что когда встречалась с бывшим ректором и передавала ему деньги, то находилась в угнетенном психоэмоциональном состоянии, а потому внешность Дроздова помнит плохо. Ей попытались подсказать, что надо говорить, но я снимал весь процесс на камеру мобильного. Дамочка расписалась в протоколе, а на меня тут же начался наезд… Я не стал спорить, просто ушел. Ровно через три с половиной часа позвонил мой приятель, который возглавляет нашу местную городскую коллегию адвокатов, и сказал, что меня заказали.

– В каком смысле? – не понял Гончаров. – Кто-то захотел вас убить?

– Нет, от моего друга потребовали найти возможность лишить меня лицензии, а еще лучше подставить под статью: мол, я вымогаю деньги у своих клиентов якобы на взятку судьям. Я поинтересовался, кто ему звонил. И друг ответил, что мне лучше не знать. Вот я и подумал, что, предположим, с провокацией против меня у них не пройдет, но ведь можно на чем-то другом подставить: у меня дочка в юридической службе мэрии. Внук через год школу заканчивает, собирается поступать в Академию госслужбы. Я не то что испугался, хотя и не без этого. И просто подумал… то есть очень удивился. Кому мешает бывший ректор?.. Старый, заслуженный человек… И кто эта дамочка, которая его обвинила? Она молодая, симпатичная даже, но круглая дура: она говорить-то правильно не умеет; у нее «волнительный» вместо «волнующий», «сегодняшний день», вместо просто «сегодня», и все время «окей» или «вау». А с бывшим ректором Промтеха она, как оказалось, встречалась несколько раз, по ее словам, «в городе Москва». Тупая, как сибирский валенок, не в обиду омичам сказано. Но что есть, то есть – глупая и необразованная. Но ведь кто-то ее поставил на это место! Владимир Петрович тогда уже не был ректором Промтеха и к кадровой политике и финансовой деятельности вуза не имел никакого отношения. И ведь дело не в том даже, что эту тупую куклу сделали директором филиала, а в том, что таких, как она, по моим наблюдениям, очень много. И в политике, и на госслужбе, и в образовании, разумеется. Чего ж тогда удивляться, что выпускники школ не имеют никаких знаний. Не знают ни историю, ни литературу. Про биологию или астрономию – вообще молчу. Таблицу умножения им вовсе запоминать не надо, потому что телефончик с калькулятором всегда в руке. И ведь идут эти неучи в вузы, где их тоже ничему не учат. Человек самостоятельно, если есть у него стремление чего-то достичь, грызет гранит науки, занимается денно и нощно… Простите, меня понесло, кажется.

– Не помните имя той омской дамочки?

– Разумеется, помню. Иветта Викторовна Ковтун – вот такая аллитерация получается. Конечно, дурочкой можно прикинуться, чтобы поменьше вопросов задавали, но у меня создалось впечатление, что она и в самом деле не владеет информацией. Просто воровала деньги, а когда поймали за руку, придумала отговорку, будто ее Дроздов воровать заставил.

– Вы считаете, что Ковтун не назвала фамилию нового ректора, чтобы не было никакого дела, мол, старый уже ни за что не отвечает, а значит, и с нее взятки гладки и дела не возбудят?

– Возможно, так, хотя я не задумывался над этим, если честно. А вы сейчас это сказали, и все стало на свои места. Вполне возможно, что никто Дроздова не заказывал, а просто решили сделать крайним. Ведь деньги директор филиала действительно снимала со счетов, оформляя договоры с какими-то левыми конторками и частными предпринимателями…

Беседин замолчал, увидев, как подполковник набирает номер на своем мобильном.

– Петя, принеси телефон вчерашней задержанной, – произнес в трубку Гончаров.

– Сапожниковой? – почему-то очень радостно отозвался практикант. – Так я уже хотел с утра к вам… Все сделал, как вы просили…

Игорь сбросил вызов, взял лист с доверенностью и убрал его в ящик рабочего стола, посмотрел на Беседина:

– А с Людмилой Федосеевной говорили о Дроздове?

– Разумеется: она сказала, что это достойный во всех отношениях человек. Да и потом для него сумма в два миллиона – вовсе копеечная. Он далеко не бедный человек: он мог прекрасно жить на доходы с патентов на изобретения, потом у него были акции некоторых металлургических предприятий. Зачем ему заставлять кого-то воровать для него не такие уж огромные финансовые средства.

– Может, у него были долги? – предположил подполковник.

– Не знаю. Но он, мне кажется, тратил все свои деньги на лицей. Так мне сказала Леночка. Государство тоже что-то на лицей давало, но не так много, потому что это не государственное учебное заведение. А талантливые дети, считал Владимир Петрович, должны получать самое высокое образование. То есть там должны быть лучшие преподаватели, получающие зарплату, достойную их уровня компетенций. Оборудование учебных классов и общежития тоже должно быть самое современное. Но чтобы учащиеся не возомнили о себе: мол, они избранные – было расписание дежурств по уборке помещений и мытью полов, по дежурствам на кухне. Кстати, ребят учили даже кулинарии. И питались они тем, что готовили сами под руководством опытных поваров, разумеется.

– Это вам Людмила Федосеевна рассказала?

– Это мне рассказала Леночка: она весьма увлеченный своим делом человек. Очень умная и красивая девушка. Если бы вы видели ее…

– Вы уже говорили это, – произнес Гончаров как можно равнодушнее и добавил: – Я, кстати, видел ее: обычная девушка.

Стало неловко от этой лжи самому себе, и он обернулся к двери. В этот самый момент в кабинет вошел практикант. Он положил на стол мобильный телефон. Адвокат взял его и начал рассматривать, как будто ему подсунули другой аппарат.

– А кто его отключил?

Практикант пожал плечами.

– Разрядился, вероятно. Он почти сутки в ячейке для вещдоков пролежал.

Беседин спрятал аппарат в карман своего пиджака, протянул руку подполковнику и пошагал к двери мимо практиканта, который едва успел отшатнуться.

– Все успел? – спросил Гончаров, когда они остались одни.

Петя кивнул и радостно начал докладывать:

– Проверил я всю ее галерею. Там весьма и весьма интересные фото и видеоматериалы. А на домашнем компьютере так вообще!

– А как ты в ее компьютер забрался? Такое разве возможно?

– Возможно все. Правда, там и пароль-то детский, хотя это не совсем законно. Вы ведь наверняка слышали про хакеров. А ведь я не в банковский компьютер залез, не в базу Министерства обороны. А так, из любопытства заглянул в девичий альбомчик, да и то для пользы дела.

– Для пользы, – согласился Гончаров. – Давай рассказывай, что там интересного?

– Эта девушка, очевидно, собирала компромат на всех своих знакомых… То есть на своих клиентов. Там, кстати, много узнаваемых лиц.

– Сколько конкретно лиц? Ты, Петя, будущий опер и не должен оперировать понятиями «много», «мало». Поточнее: имена, фамилии, адреса.

– Десятка два-три – я забыл посчитать. Но там и депутаты, и государственные служащие. Не всех узнал, но лица очень и очень знакомые. Кстати, там и адвокат вчерашней задержанной есть, тот, что у вас был сейчас. Лежат они вдвоем на стриженой травке совсем без одежды. Снимок сделан в Дубае, подписан: «Я и Ларик в Дубае. 2020». И, судя по всему, это не селфи, их снимал кто-то третий. Только как они в Дубае нашли место, где можно снять не только брюки, но и все остальное?

Петя засмеялся, а Гончаров вдруг понял, что этот смех ему неприятен, а скорее всего, не вызывает никаких эмоций, не волнует, как и все окружающее его сейчас – ни то, что ему говорит практикант, ни оперативные сводки за сутки, с которых у него обычно начинался рабочий день, и сама работа не интересовала его. Мысли возвращались к Лене, к тому, что произошло ночью… Он смотрел на парня, следил за мимикой его лица с таким равнодушием, как будто за всем происходящим наблюдал другой человек, а не он. Но это не удивляло, словно так и должно быть…

– …там теперь взрывотехники работают.

– Где? – не понял Гончаров.

– На месте покушения, – ответил Петр. – Поскольку покушение осуществлялось общественно опасным способом, с использованием взрывчатых средств, то этим занимается ФСБ.

– Так на кого покушались? – удивился своей рассеянности Игорь.

– На ректора Промтеха. Участковый Шишкин, который к нам собирается переходить, сказал, что вы как раз Промтехом интересовались. И вот такое совпадение.

– Ректор жив?

– Жив и здоров, но пострадала проректор. Он дал ей свою машину, чтобы она поехала в Тихвинский филиал. Только к машине подошла, и тут сразу взрыв. С ней ничего – легкая контузия. А вот водителю досталось больше. Его госпитализировали…

– И что говорят?

– Ничего. Вся информация закрыта. Это же ФСБ. Но в Сети уже появились фотки. Студенты постарались. Снимали из окон, потом все вывалились к главному входу, охрана организовала оцепление… Я видео посмотрел. Толпа беснуется, все хотят прорваться, чтобы нащелкать фоток побольше, толкаются, радуются чему-то. Но взорванную машину я все-таки увидел. Не так чтобы очень пострадала, но ремонтировать ее вряд ли будут, как мне кажется. А еще мне думается, что там было установлено безоболочковое устройство с взрывчатым веществом, граммов двести или триста тротила.

– Ты в этом хорошо разбираешься?

– Нет, но…

– Не надо ничего предполагать: в гранате «РГД-1» взрывчатого вещества сто десять граммов. Разлет осколков до тридцати метров. Так что этой проректорше еще повезло… Как ее фамилия?

Практикант пожал плечами, а Гончаров понял, что мог бы не спрашивать: ясно и так, кто этот проректор. А если это Полозова, то, возможно, это каким-то образом связано с делом бывшего ректора.

– Ипатьев со съемочной группой на место приезжал, – продолжал докладывать практикант, – так что вечером в своей программе что-нибудь обязательно покажет. Ему снимать разрешили почему-то. Хотя, с другой стороны, там студенты столько наснимали, что телевидению уже делать нечего…

Игорь достал телефон, опять собираясь позвонить Лене, но снова вспомнил, что номера ее мобильного у него нет. Он ушел сегодня на работу, оставил ее в своей квартире, не сомневаясь, что она дождется его. Даже на свой городской номер звонил сегодня, но она не подошла к телефону. Почему он так решил, ведь она ничего не обещала? Они не договаривались встретиться сегодня вечером – само собой, встретились бы и без договоренностей, а как же иначе? Не запирать же любимую девушку, хотя замок в двери его квартиры такой ненадежный…

– У нас как дела? – поинтересовался Гончаров. – То есть как дела в отделе?

– Все по-прежнему: ребята на выезде, а я на подхвате, если что, вызовут. Сегодня же пятница – подведение итогов, посидим вечерком и обсудим.

Это тоже не понравилось подполковнику: еще бы, какой-то практикант, пусть даже и сын погибшего друга, напоминает ему о традициях убойного отдела и называет опытных оперов запросто и по-свойски – «ребята».