Книга: Жили-были, ели-пили. Семейные истории - Екатерина Рождественская

Про автора я услышала, еще когда прослушивала книжных блогеров. Что она "пишет правду-матку", как оно было на самом деле, упоминает самые топовые имена - Рождественский, как поэт-песенник практически государственного уровня, в основном дружил и общался с такими же персонами - Кобзон, Магомаев. Ну и вообще окружение соответствующее. Что у нее уже вышло сколько-то книг. Что каждый, кто интересуется "советским периодом", должен почитать, чтобы знать. И т.д.

Ну, мне интересоваться особо нечего - я и так прекрасно помню... Хотя, конечно, к элитной тусовке отношения не имею. )) C этой точки зрения, может, и интересно... хотя как-то возникает гаденькое ощущение, что этот интерес из того же разряда, что побуждает людей читать желтую прессу, смотреть всякие соответствующие ток-шоу по телевизору... Сплетни, в общем, про звезд разузнать. Ну, то есть я не то что помчалась искать книжки автора - но тут случайно заметила одну в нашей библиотеке и поддалась волне. ))

Сразу оказалось, что это все совершенно не мое. Хотя я и так подозревала. )) Вот сижу, пытаюсь настроиться на объективность... не получается... )) Хотя, в принципе, автор легко пишет - небольшие главки, бодрый такой слог. Но книжка оказалась, так сказать, тематической - автор здесь сосредоточилась на еде. Рассказывает во всех подробностях, что и как они ели и все такое. Вроде как у них в еврейской семье все женщины невероятные поварихи, все прекрасно готовили и этим славились. Приводит и рецепты. Рецепты мне без надобности - я все равно это все готовить не собираюсь... и не могу оценить их полезность, с точки зрения домашнего хозяйства. Хотя охотно верю, что так оно и есть.

Просто вот я сижу и уговариваю, что это такая тематика у книжки... но меня от чтения все больше преследовало ощущение, что автор как-то что ли зациклена на еде. И с этого фокуса и рассматривает всю советскую жизнь. От этого как-то прямо подташнивает. Какой-то насильный перевод всей жизни исключительно на низовой уровень... (( В общем, автор как-то не вызвала среди меня добрых чувств... Как ни странно, на самом поэте Рождественском это не отразилось. Равно как и на Кобзоне с Магомаевым. Ну, были они в топовой элите и были. По заслугам. ))

«…Готовишь часами, и все ради этого – рраз и съел! Какое-то непонятное поварское удовольствие». *** «Еще нашей визитной карточкой были пирожки с мясом. Жутко неполезные, потому что жаренные в масле, но жутко вкусные – потому что жаренные в масле. Баба Поля делала их в большом количестве, жаря в чугунной синей гусятнице с высокими краями, чтобы не брызгалось масло. Заканчивались они очень быстро еще и потому, что многие гости, проглотив порядочную порцию за столом, просили еще с собой на дом по 8-10 штук. Я понимала, что надо быть доброй и гостеприимной, но этих взятых с собой и украдкой съеденных вдали от всех пирожков мне было почему-то ужасно жалко». *** «Лидка рассказывала мне, что пару раз, когда не было капусты, оборачивала фарш в лопух, который в избытке рос у забора на даче, и голубцы получались очень бархатными и необычными». *** «Бульон из курицы бабушка называла «еврейский пенициллин» и очень ценила за лечебные качества». *** «Основным кухонным секретом было то, что она всюду добавляла какое-то особое сочетание соли и сахара – в салаты, в супы, везде. Один раз в недоделанный борщ вывалила полбанки клубничного варенья – этот борщ мог бы спокойно получить Нобелевскую премию! Или хотя бы «Оскар». При правильных пропорциях соли и сахара любое блюдо становится правильным и вкусным». *** «Папа привез из Америки огромную банку какао, на которой был нарисован какой-то мультяшка. Я растянула эту банку, наверное, на все школьные годы. Или бабушка умудрялась тайком капиталистическое какао разбавлять нашим «Золотым ярлыком». *** «Очень часто Лидка готовила яичный ликер. Его не пили, а ели маленькой ложечкой – настолько он был густой». *** «…И жарит до корочки. И переворачивает почему-то руками, не используя ни вилки, ни лопатки. Меня это всегда пугало и восхищало, такие отношения с огнем, раскаленными сковородами и шкворчащим маслом! Ну не помню я, чтоб бабушка как-то сильно обжигалась. Наверное, какая-то магия!» *** «Какое же это было счастье – жить напротив Дома игрушек! На крыше огромными разноцветными буквами специально для меня так и было написано: ДОМ ИГРУШЕК! Ночью они светились, лезли в окно – а я смотрела на них, засыпала и чувствовала себя самой счастливой!» *** «Тарковский, когда его спрашивали, как дела, всегда отвечал одно и то же: «Трамваи еще ходят!» *** «Мама рассказывала, что во время войны она ела просто жареные дрожжи. Не было ни муки, ни яиц, были только дрожжи. Вкус их помнит всю жизнь. Очень необычно, говорит. А еще соседи оставляли ей картофельные очистки, она эту шелуху хорошенько мыла, мелко-мелко резала, так как натирать было уже невозможно, и делала якобы драники. И еще жарила картошку на воде. Получалась, наверное, не очень жареная, но ведь на сковородке же и нарезана, как для жарки. А что масла нет, так ничего страшного. И писала письма Лидке: «Дорогая мамочка! Научилась жарить картошку на воде. Получается съедобно, даже вкусно. Так что ты не волнуйся, я все время что-нибудь придумываю. Проживем». *** «Раньше, на Комсомольском проспекте был магазин «Дары природы» и наряду с медом, брусникой, сушеными грибами можно было встретить и мясо медведя, которое мы один раз купили ради эксперимента. Напоминало немного свинину, но темное и с привкусом кедровых орешков». *** «К отцовскому дню рождения вдоль дорожки, ведущей к дому, расцветали пионы. Я ставила большой букет в комнату, чтобы пахло июнем». *** «Оглядев стол, где уже ничего нельзя было поставить, Лидка обычно говорила: «А вдруг не наедятся? Пойду-ка я сварю картошечки!» И ее тоже съедали». *** «Отец всегда удивлялся, что раки всем мясным, рыбным и куриным приманкам предпочитают укропчик и черный хлеб с начесноченной горбушкой, практически то, в чем их потом варят – укроп и зубчик чеснока. «Привыкают к мысли, видимо». *** «Мы стали разбирать газеты и журналы, которые почтальон в течение двух месяцев ежедневно закидывал в узкую прорезь на нашей двери. И письма. Письма разбросаны среди газет, писем много, с марками и штемпелями. Одно отдельно, необычное, в маленьком коричневом конверте, без адреса. Просто запечатано и все. Вскрыли. «Уважаемый Роберт Иванович» Когда вы прочтете это письмо, знайте, что ваше здоровье и здоровье ваших близких уже под угрозой. Пока вы отсутствовали, я через щель распылял в вашей квартире радиоактивное вещество, которое уже создало определенный злокачественный фон. Я вам неоднократно присылал письма с просьбами не ставить вашу подпись под моими стихами. Предлагал вам публиковаться вдвоем под псевдонимом Минин и Пожарский, на выбор. Все было продумано, уже и памятник на Красной площади стоит. Ответа не получил. Пришлось действовать, не обессудьте. Противоядие есть только у меня. И если вы еще раз попробуете украсть ночью стихи из моей головы, знайте, я ни перед чем не остановлюсь!» *** «Директор ресторана ЦДЛ – как тот Магомет, к которому на поклон идут все горы, - был самый, пожалуй, влиятельный человек во всей писательской организации, да и по связям высоко котировался в Москве. Люди, распределяющие еду и заведующие сервелатами и сардельками, балыком и икрой, вырезками и корейкой, заграничными коньяками и американскими «Мальборо», имели удивительную власть и над людьми. Нрава был спокойного и мирного, хотя власть над людьми сделала свое дело – он всех немножко презирал. Слегка. Чуть давая это понять». *** «В не самые сытые 80-90-е многие гости что-то приносили с собой из еды, какую-нибудь консервину, бутылку или фрукты, а многие уносили от нас «что-нибудь вкусненькое» на завтра. Приходилось готовить не по рецептам, а по ситуации». *** «С Кобзоном блат везде был обеспечен. Иосифа Давыдовича знали и уважали все, поэтому в любой проблематичной ситуации, когда помощь действительно была необходима, обращались к нему». *** «А к 4 часам утра выступал балет Фридрихштадтпаласа, которого Лидка всегда ждала с большим воодушевлением – молодость вспоминала. Раскусила их секрет: пятьдесят девушек на сцене в ряд, а все одного роста. Такого не может быть, удивлялась она, и все к ним присматривалась. А потом разглядела, что девочки на каблуках разной высоты!»

Я не разочарована. Вот это то, что называется - русская интеллигентная семья. Не надо придираться к не совсем русской прабабушке, с удовольствием готовящей «гефилте фиш», тут главное – именно интеллигентность. Четыре поколения в одно квартире, от прабабушки Поли до Екатерины. Дружелюбие, терпимость, отсутствие снобизма, радушие, готовность принять в своем кругу друзей и родных, не чинясь званиями, и в то же время умение многое делать своими руками. Атмосфера шестидесятых – детство автора – передана вполне убедительно. Да, семья не самая простая и родители привозили из-за рубежа невиданные в те годы личи и авокадо, но сколько тех поездок? А так как все стояли в очередях, затаривались случайно попавшим в продажу дефицитом, в общем жили как большинство. Во всяком случае в тексте нигде не проскальзывает ни малейшей тени избранности и причастности

Ну и рецепты. Домашние, испытанные, свои. Профессиональные повара могут скривиться – пусть. А я читала и представляла – пирожное «Картошка», баклажанная икра, которую в семье называли «губернаторской», малосольные огурцы или молочная лапша, пельмени и морковное варенье… Описано просто и как-то по-домашнему. И главное – масштабы. Это готовилось на большую семью, на большой круг гостей, очень хлебосольно и радушно. Да и в конце концов, эта книга не столько про рецепты, сколько про семью, про семейный уклад, про теплый круг общения. Ну да, именитые гости. Но вот я вспоминаю свою семью и друзей родителей. Нет знаменитых, на 90 % ИТР. Что с того, что среди друзей родителей не было Оси Кобзона или Стасика Красаускаса, мне друзья родителей ближе и милее. А вот атмосфера очень похожая.

Удовольствие получила колоссальное.

Дочь талантливейшего поэта – шестидесятника приоткрыла завесу жизни известной семьи. Бабушки-прабабушки, работа и быт, друзья и родственники, путешествия и прогулки, дети и внуки. Вся жизнь клана Рождественских как на ладони. Его называли «главным романтиком эпохи». Роберт Рождественский. Если выстроить стихи и поэмы Рождественского в хронологическом порядке, то можно увидеть зарифмованную советскую эпоху. Эпоху огромной страны. Жизнь целого поколения с переживаниями и радостями, обретениями и потерями. Он умел говорить о великом просто. О любви, о стране, о человеке. Объездил весь мир. Трижды был в жюри Канского кинофестиваля. Обладал потрясающим чувством юмора, имел огромную популярность: книги расхватывались, творческие вечера проходили при полных залах, государственные премии следовали одна за другой. И при этом Рождественский читал любому, кто умел и хотел слушать! Помимо стихов и поэм Рождественского есть еще и песни на его стихи - а их более шестисот! — которые были и остаются популярными и сегодня. Можно вспомнить хотя бы «Мгновения» из «Семнадцати мгновений весны» и «Погоню» из «Неуловимых мстителей».

Пусть голова моя седа, Зимы мне нечего пугаться, Не только грусть мои года, Мои года моё богатство.

И это тоже Роберт Рождественский…