Текст книги "Туманы и чудовища"

Леда мотнула головой. Для начала стоило поесть. И выпить чего-нибудь горячего: клочья утреннего тумана успели забраться ей под кожу по пути в город.

Бабушка Лиса оставила ей несколько перламутровых раковин, которые Леда после некоторых раздумий стащила с комода и положила в карман юбки. Лиса ничего не делала просто так, хоть и сама не всегда знала, что и почему делает. Такова судьба мелких оракулов: ведать, но при этом не знать. Не то чтобы Леда сильно верила в предсказания: у нитей, конечно, были и начало, и конец, но казалось, отыскать и то и другое практически нереально. Разве что создать.

Леда хлопнула по карману, в глубине души надеясь почувствовать сквозь ткань привычную форму ножниц. Ее ждало разочарование.

Она задержалась у зеркала, висящего справа от двери: мутное, щербатое, покрытое черными мошками, оно все же прекрасно отражало ее состояние. Темные круги под покрасневшими глазами, взъерошенные от влажности волосы, болезненная ореховая кожа, которая казалась в здешнем свете зеленоватой, и ранка на нижней губе. Совсем не представительно. Но Леда ведь не собиралась возвращаться в дом на скале. Ей не перед кем было держаться, кроме самой себя.

Леда открыла дверь и скользнула в коридор.

Бордовый мундир бросил на нее последний укоряющий взгляд.

Леда знала, что вслушиваться в чужие разговоры невежливо, но ничего не могла поделать: лучше уж сосредоточиться на голосах, чем на том, как ноют ее вцепившиеся в ложку пальцы. Да и акустика в таверне была на удивление хорошей. Когда-то под этой крышей закатывали вечеринки и выступали с концертами, а теперь по утрам здесь, очевидно, засиживались местные пьяницы. Не исключено, что они задержались еще с вечера.

– Говорю вам, своими глазами видел! В тумане, такое огромное…

– Да в прошлом году ты уверял, что видел в заливе Кракена, – прошипели ему в ответ и рассмеялись.

Мужчина произнес «Кракен» по-особенному, так, что Леда поняла: он имел в виду один из зубастых кораблей Ткачей, на которых те пустились когда-то в долгий путь по звездным толщам, чтобы однажды причалить сюда.

– Ткачи, мож, мне и привиделись. Но это… крылатое. Тихое. Говорю вам, оно и крадет…

Говорившего одернули. Уголком глаза Леда заметила, как мужчины переглядываются, а потом спиной почувствовала пламя чужих взглядов. Она почти обернулась. Почти переспросила, потому что вчера, кажется, тоже видела в тумане что-то огромное. Что-то нечеловеческое. Что-то крылатое. И…

– Ледаритри!

Голос разнесся по таверне и исчез в одном из углов под самым потолком. Он спугнул залетевшую внутрь чайку, которая тут же отыскала окно и обиженно умахнула обратно в небо. Леда обернулась.

Она специально осталась есть у стойки: это уменьшало риск, что к ней кто-нибудь подсядет. И так больше влезало, как говаривала бабушка Лиса. Лиса была права, конечно, а вот Леда ошиблась: некоторых людей не мог остановить факт, что она демонстративно стояла спиной к дверям, с краю, и тихо уплетала сытную пряную похлебку из моллюсков. Хотя, конечно, причислять Колючку Соль к «некоторым людям» было ошибкой.

Было, еще когда маленькая Леда бегала с ней наперегонки вверх-вниз по дороге на верхний ярус. Было и сейчас, когда Соль приближалась к стойке – неотвратимо, подобно урагану, к которому невозможно приготовиться.

Самым заметным в Соль были волосы: она не стригла их с детства, и они пышными белыми водопадами окутывали ее фигуру. Прежде она частенько плела из них косу и играла с ней, как с цепом: эти крепкие волосы служили верой и правдой в перепалках с местными мальчишками. Стоило привязать к косе что потяжелее, и они рассыпались по ближайшим теням, а Соль с топотом и улюлюканьем проносилась по улицам, собирая все лужи. Она всегда была громкой – чересчур громкой для Инезаводи. И никакой туман не мог ее заглушить.

Леда с удивлением обнаружила, что Соль прибавила в росте. В последний раз они виделись лет в пятнадцать – Соль неуверенно помахала ей, а Леда приложила палец к губам и юркнула в повозку, только что пришедшую из Двужилья. Леда сбегала не столько из дома, сколько из собственной жизни. Она действовала тихо – может, боялась, что сам город найдет способ ее остановить.

Когда-то Соль едва доставала Леде до груди, а теперь могла бы посмотреть ей в глаза на равных, если бы слегка подпрыгнула. Волосы ее стали еще длиннее и, кажется, бледнее: Соль родилась с такими, заранее выцветшими; говорили, что Ткачи просто не придумали ей судьбы. Соль это дико не нравилось: может, потому она и оставляла волосы распущенными, напоминая Мирозданию о том, что оно может записать на ее белом полотне все что угодно. Когда они еще общались, Соль верила. Верила в карты, которые раскладывала бабушка Лиса, верила в песни, которые пели в равнинном храме, и верила в то, что однажды нить ее судьбы заискрит красками. Леда больше не могла проверить, так ли это.

Похоже, вера Соль не пошатнулась и теперь.

– Какими ткацкими тропами ты здесь оказалась?

Соль все еще была громкой. Она казалась сияющим пятном в полутемном, чуть оранжевом от огня помещении. Платье на ней тоже было светлым – из грубой ткани, на вид не особо теплой и легкой. Зато оно шло к ее бронзовой коже и обнимало ее пышные формы как влитое: шили на заказ и наверняка с любовью. Соль, судя по заношенности наряда, относилась к нему так же.

Леда сама не заметила, когда губы ее расползлись в улыбке. Колючка Соль совсем не оправдывала свое прозвище: его дали мальчишки, за которыми она гонялась, размахивая волосами. Но прозвище ей понравилось, стало ее частью, и теперь Леда не могла отделить ее настоящее имя от этого – приросшего намертво, как гриб, от которого вовремя не избавились.

– Сольварай, – сорвалось с губ Леды, и улыбка ее стала еще шире. – Я надеялась, что ты давно отсюда уехала.

Соль приподняла кустистые, тоже светлые, брови и рассмеялась – громко и открыто, как делала и все остальное.

– Ты ведь меня знаешь! – Она запрыгнула на стул рядом и кивнула бармену, но заказывать ничего не стала, а снова обратилась к Леде: – Нет места лучше дома.

Если кто и мог выбраться из Инезаводи раньше Леды, так это только Сольварай Жадар. Ее семья владела фермой у подножия скал, подальше от берега, но Соль была растением без корней, перекати-полем. Ничто во всем свете не могло ее остановить, если Соль на что-то нацеливалась.

Леда всегда представляла ее капитаном воздушного корабля. Или странствующим торговцем. Она не думала, что встретит ее здесь, в Инезаводи, куда вернулась потому, что больше возвращаться было некуда.

Леда поспорила бы, что Инезаводь давно перестала быть домом, но проиграла бы: все вокруг вросло в нее так же крепко, как собственная нить судьбы. Город-Гроздь за все проведенные в нем годы так и не стал для Леды тем же. Она не была перекати-полем, ее корни остались здесь. Запертыми на ключ.

– И зачем ты так? – Соль притворно надула губы. – Только мама называет меня полным именем. И только когда я делаю что-то не так.

Леда прищурилась:

– Глаз за глаз.

Соль снова рассмеялась.

– Только не говори, что ты больше не Ледаритри! Что, столица теперь крадет не только друзей, но и их имена?

Странно, но теперь, когда Лиса уже назвала Леду так, над ее именем будто сломалась печать. Леда оставила Ритри здесь. Она вернулась. Ей следовало этого ожидать.

– Теперь меня зовут просто Ледой. – Она задержала дыхание.

– Тебя зовут, уже хорошо! – просияла Соль и хитро усмехнулась. – Травишься местной похлебкой?

Из-за деревянной двери за стойкой, куда, похоже, совсем недавно исчез бармен, раздалось сопение.

– Ну, Дерек, я не со зла! – Соль повысила голос, хотя это было бессмысленно, ее и так все прекрасно слышали. – Для моллюсков не сезон, остатки же.

Леда опустила взгляд в тарелку – и не заметила, когда та успела опустеть.

– Спасибо, Дерек! – крикнула Леда в сторону кухни, оттолкнулась от стойки и направилась к двери.

Соль, конечно, зашагала следом.

– Воу! – выдохнула она себе под нос и качнула волосами. – Ты еще, что ли, выросла?

– Не теряла времени даром, – пробормотала Леда и по привычке поправила перчатки. После выкрутасов с ложкой пальцы ныли – пришлось схватить ее не так, как учили когда-то на уроках этикета, а как нож, которым готовишься ударить противника.

Взгляд Соль скользнул вниз, и Леда приготовилась к расспросам – в конце концов, прежде она не носила перчаток. Даже когда руки ее мерзли после дня, проведенного на скалах, и…

– Тебя правда прислал Корпус?

Соль задала этот вопрос на едином выдохе, чуть склонившись в сторону Леды, – так, что ее волосы закрыли собой темно-синий рукав. Что-то брякнуло, и Леда разглядела вплетенные в светлые пряди ракушки. Соль не так часто становилась серьезной, но сейчас ее лицо приобрело непривычное выражение – любопытное и в то же время обеспокоенное. Словно она и хотела, и боялась узнать ответ.

Леда вспомнила оставленный на кровати мундир и спрятанные под половицей сбережения: эти прямоугольные пластины, тонкие и легкие, были в ходу в Городе-Грозди, а здесь их встретили с легким недоумением.

Леда не видела Соль несколько лет, не станет ведь она идти на поводу у слухов?..

– Если так, то я… – Соль закусила губу, придержала для Леды дверь и выдохнула уже на улице. – Я всегда готова помочь. Спрашивай, о чем хочешь.

Соль чуть расправила плечи, и Леда не сразу поняла, что должна заметить. А потом увидела крошечный деревянный якорь у ее ключиц.

– Ты – глава дружины?

Соль пожала плечами.

– Кто-то должен был. После того, как папа ушел на покой и решил вплотную заняться фермой… Пецер, конечно, поругался с ним, но мужская сила понужнее, ты ведь знаешь, какие тут вырастают карпы, а работа дружинника ведь довольно безопасная. – Соль нервно рассмеялась. – Была.

В Инезаводи разматывало свои бледные кольца позднее утро: выкатившееся на серый небосклон солнце рассеяло туман, но не изгнало его окончательно. Легкая дымка стелилась над заливом, разрубающим город пополам. «Край света» когда-то назывался «На острие клинка» и был местом встречи для множества старателей, мастеров и механиков, что приезжали сюда из-за Хребта и из-за Хвоста, а порой даже приплывали с островов Сломанного рога. Теперь таверна стала обветшалой тенью величия, слишком большой для такого захолустного городка. Может, поэтому и название сменили. Леда оценила иронию.

Когда они с бабушкой Лисой вошли в город, мысли ее метались, как саблезубы в клетке, и она не заметила ни позеленевших стен, ни пробивающейся сквозь камни на площади травы, ни того, что у безликой статуи в центре не хватает теперь еще и кистей. Никто не знал, кого именно изображал этот монумент: он лишился лица слишком давно. В некоторых книгах сохранились записи о Первом Ткаче; другие утверждали, что это Эдалья-бездноплавательница, та самая, что впервые пересекла Пустынное море. На месте последней Леда никогда бы не остановилась здесь. Впрочем… может, давным-давно это место было куда менее серым.

Город проснулся: по другой стороне улицы спешил куда-то сгорбленный темнокожий мужчина в фартуке. Но как ни странно, больше никого поблизости не было. Город казался вымершим. Выгоревшим на солнце, потемневшим от волн и бледным, словно призрак.

– Когда Ваари пропал… – продолжила Соль, заведя за голову сложенные руки, – мы ведь правда подумали, что он просто уехал. То есть я знала, что он никогда не уедет, потому что… Ну. Ты знаешь. Старшего так и не нашли. И я знала, что Ваари не уедет, но надеялась, что он это сделал. Как ты.

Леда сглотнула.

– Но потом Дэси. И Аташи. И… – Соль вздохнула и посмотрела Леде прямо в глаза – у нее самой они были удивительно голубыми. – Можешь на меня рассчитывать, Ледаритри. Леда.

Может, всему виной было то, что Соль исправилась. Или морской ветер, который наполнил легкие Леды чем-то кроме сожалений об упущенном будущем. Или воспоминание о золотой нити в тумане и кольнувшая в пальцах боль…

Но после, когда Соль рассказала все, что знала, – а знала она не так уж и много, – Леда вернулась в снятую комнату, заколола волосы с помощью подарка Жоррара и подошла к кровати, на которой ее ждал чужой мундир.

Глава пятая, в которой Леда переодевается

Пропавшие люди на первый взгляд казались непримечательными и никак между собой не связанными. Соль рассказала, что у Дэси были разногласия с отцом, что Аташи готовился к ежегодному конкурсу по рыбной ловле и что мистер Кракер был единственным приезжим пропавшим.

– Он интересовался землей, – фыркнула Соль. – Как будто в Незаводь приезжают по своей воле.

Леда не стала подмечать, что именно это она и сделала. В случае с мистером Кракером несколько людей видели, как он исчезает в тумане, – к тому же он оставил все свои вещи.

– Невелик скарб. Кожаная сумка, панталоны и галстуки, пара склянок, увеличительное стекло и множество старых облигационных бумаг. Все забрали мундиры из Двужилья, но осталось точное описание. В моей голове.

– А пятый? Мне говорили, что пропавших было пятеро.

Сольварай поправила волосы и тряхнула ракушками.

– Тиль. Из Штормов. Должен был быть умнее, но…

– Тот самый Тиль, которого я привела утром с маяка? Вместе с Лисой?

Колючка Соль захлопнула рот.

– Ладно, Тиль – потенциально пятый. Он так часто пропадает в этом проклятом тумане, что неудивительно, если… – Соль выдохнула. – Нет, я вовсе не хочу, чтобы с ним что-то случилось. Негодяй подавил у нас несколько радужных скатов, но дело не в этом. Тиль верит, что в тумане живет чудовище. И пытается с ним подружиться.

– Чудовище, – проговорила Леда.

– Самое легкое объяснение. После несчастных случаев, конечно. И жениха.

– Жениха?

– Ну, – фыркнула Соль. – Это объяснило бы только Агату. И Ваари, если бы она вдруг крутила с ним шашни, но это вряд ли… Ваари такой нелюдимый стал, ему не до девушек. В общем, у Дэси есть жених. Отец не одобрил, конечно. Может, и не зря.

– И что, Когти его не допрашивали?

– Он смог доказать, что не был в Инезаводи в день исчезновения. Но кто знает, как оно все… Мне он не нравится. Агате вроде нравился, но это ведь не показатель. Любовь слепа. Но это куда правдоподобнее чудовища в тумане.

– С которым Тиль пытается… подружиться.

– Потому что тогда оно вернет всех, кого похитило, конечно, а Тиль станет героем. Типичный Шторм.

Леда знала о чудовищах – о тех, что не имели человеческого облика, – не так много. Ревнивый жених был ей куда понятнее.

Конечно, глубоко в Цеховых нишах, дальше даже, чем Гобелен Тысячи Причин, таились истории об ошибках. У каждого магического двора бывали ошибки. У каждого города. У каждого человека. Но все это, как говорили мастера, лишь легенды, устрашение для будущих поколений. Сказки для тех, кто и так верит в Ткачей.

Якобы первое чудовище появилось на свете, потому что кто-то пытался изменить судьбу целого мира. Имена их затерялись во времени, но кости того создания остались и разделили весь континент. Леда не верила в Каменного дракона, хотя, если приглядеться, на карте можно различить и свернутый вокруг бесконечного северного леса хвост, и остатки лап в болотах, и – отчетливее всего – рогатый череп на южной россыпи островов. Но люди издревле занимались подобными упражнениями. Звезды превращались в созвездия, реки обретали зловещие имена, а кошмары – формы.

Леда же называла горы привычными именами, потому что так их называли повсюду, от севера до юга, от болотистых местностей за Хвостом до пепельных полей Фарлода. Большинство считало это доказательством правдивости легенд; Леда – скорее плодом чужого влияния. В Каменного дракона начинали верить там, куда добирались плетеные храмы Ткачей. Мира со Всесветного рынка рассказывала, что в Фарлоде прежде не придавали такого значения горам и что они носили имена простые – вроде Бесконечной Гряды, которая потом, конечно, тоже превратилась в Хребет. На родине Жоррара верили, что Ткачи пришли из-под земли, пересекли огненный океан и принесли с собой звезды. На Самоцветном побережье их путь видели иначе. Но Ткачи были везде… потому что везде были нити. И как еще называть богов, если магия выглядит вот так?

Настоящие же чудовища – те, что не скрывались за топонимами, – были чьими-то ошибками. Древними, если верить книгам. Их давно уже никто не встречал.

Чудовище, которое заманивало людей в туман, могло быть ее ошибкой.

Леда не знала, как спросить у Соль про туман. Вернее, про то, что в нем можно увидеть, кроме великанских теней Ткачей, которые считались благим знамением.

«Не замечали вы чего-нибудь подозрительного? Вроде, ну, не знаю… сияющей нити судьбы? Огромной крылатой тени? Не знаю, что это, не особо вчитывалась в бестиарии, но явно что-то… с другой стороны».

К счастью, Леде не пришлось задавать этот вопрос: Соль откинулась назад, прижалась спиной и затылком к стене таверны, прямо под вывеской – волосы ее снова брякнули ракушками – и вздохнула.

– Люди говорят… – начала она, покачала головой и скрестила руки на груди. – Впрочем, ты ведь знаешь, что любят говорить люди. О призраках. Проклятиях. Чудовищах. – Неверяще хмыкнув, она устремила взгляд вперед, куда-то за статую.

Леда вспомнила протянутые бабушкой Лисой ракушки, юркнула пальцами в карман юбки и сжала их.

– Чудовища… – протянула Соль и снова посерьезнела. – Иногда так легко обвинить в чем-то не соседа, которого знал тысячу лет. Чтобы не говорить потом: «Он всегда казался славным малым».

Леда выпустила ракушки. Будет еще время отдать.

– И что, провели уже храмовники парочку ритуалов изгнания?

Колючка Соль верила, но даже у веры есть пределы. Она снова фыркнула:

– Ты все же не забыла, как в Незаводи делаются дела. Даже Рыбные из Двужилья приезжали. Благословили здесь каждый камень… Промолчали все гимны.

Она пожала плечами. Договаривать не было смысла.

– Ваари… – отрывисто выдохнула Соль.

Ее молчание было наполнено тем, о чем Леда не хотела спрашивать. Но должна была. Должна была хотя бы потому, что уехала.

– Если бы я не натыкалась на него в лавках, я бы подумала, что он давно свалил. Лиса говорит, что он частенько ошивался у маяка. А еще… – Соль понизила голос. – Он искал остатки Пореза.

Она тут же отпрянула от Леды, будто и не произносила этих слов. Словно выдала что-то запретное, хотя что запретного в иссякшем месторождении магии, которое обрекло город на упадок?

– Зачем? – сорвалось с губ Леды, хотя она знала. Знала, зачем старатели возвращаются в пересохшие, изрытые до основания реки в надежде отыскать кем-то просмотренное сокровище.

– Он не говорил с нами. – Соль снова прислонилась к стене. – По крайней мере, об этом. Но он уезжал иногда в Двужилье и возвращался встревоженным. И…

Колючка Соль замялась.

– И?.. – Леда невольно сцепила в замок свои искалеченные пальцы.

– И однажды вернулся с улыбкой. Я думала, что мне показалось, но так оно и было.

Из всех пропавших только у Дэси осталась здесь семья. И это было… это как минимум стоило запомнить. На будущее. На то головокружительное будущее, в котором Леда притворяется Когтем на службе Благого Корпуса и ищет пропавших людей.

Она не задумывалась толком о другом будущем – о том, что украла у самой себя. Леда вернулась в Инезаводь не только потому, что не придумала ничего лучше, ведь так? Не только потому, что ее тянуло сюда что-то куда большее, чем ностальгия. Не только потому, что снившееся ей море уже грозилось выйти из берегов.

Может, ей следовало остаться в Двужилье. Или перемахнуть через Хребет – она давно хотела побывать в торговых городах К’Ланса, стоящих на перепутье тысячи дорог, и на Лисборнских пустошах, и в руинах Сараджа, которые славились тем, что в давние времена там не случилась свадьба, и на Пепельном побережье. И еще в тысяче мест, которые она променяла на Город-Грозди и башни Цеха, на согнутую над механизмами спину, на нити, от которых слезились глаза, и на ножницы, которые наделяли ее ощущением всемогущества. Но искалеченные, бесполезные руки привели ее домой – туда, где сияла в тумане обжегшая их нить. Неспроста. Что-то здесь было не так.

Соль сказала: точно неизвестно, когда пропал Ваари, но именно после первых исчезновений туман начал наглеть, а солнце больше не могло бороться с ним по-настоящему. Леда задумалась. Она смутно помнила день, когда оплавила свои ножницы, но готова была поспорить, что Ваари пропал именно тогда.

Леда могла сколько угодно не верить в Ткачей, но таких совпадений в делах мастеров не случалось. В магических полотнах все было сложено так, как надо, все было почему-то и зачем-то, каждая нить – на своем месте. И если люди в Инезаводи начали пропадать, когда Леда попыталась изменить чью-то судьбу… могла ли она совершить настолько ужасную глупость и потянуться к давно погасшей – мертвой – нити?

Если вмешательство в узор ткани осуждалось негласно (да и провал был почти гарантирован), то это было запрещено и каралось не просто изгнанием. За такое преступление мастера могли наказывать изобретательно и без границ. По башням ходили слухи, что на самом деле Гобелен Тысячи Причин – тюрьма, и соткан он из таких провинившихся судеб. Иные подмастерья клялись, что видели в гобелене еще не угасшие, страдающие нити узников. Леда слухам не верила – не только потому, что это казалось ей слишком жестоким, но и потому, что она надеялась однажды разгадать тайну Гобелена. Мечте ее было не суждено сбыться.

Могла ли Леда попытаться удержать угасающую, умирающую судьбу? Могла ли отыскать давно погасшую? И если да, то почему согласилась?

Леда качнула головой и подняла взгляд. Она ведь не была настолько глупой, так?

Безликая статуя то ли Ткача, то ли бездноплавательницы не ответила ей. Леда глянула на ее отсутствующие кисти и сжала кулаки. Разжала. Стянула перчатку.

Если ты запутал нити, тебе придется их распутать. Тогда и времени на раздумья не останется.

Леда потянулась к подаренным Жорраром ножницам – и волосы темными волнами упали на плечи. Руки все еще немного ныли – то ли от промозглости, то ли от утреннего приключения, – и металл снова обжег их. Но Леда сжала зубы и…

Вот она. Тонкая ниточка, оставленная ее механогом. Вьется вверх, туда, где…

Леда запрокинула голову: с площади неплохо просматривались дома верхнего яруса. В одном из них Леда провела немалую часть жизни, в другом какое-то время жили родственники Агаты Дэси – пока Инезаводь и безнадега не выгнали их подальше от побережья Пустынного моря. Всех, кроме ее отца.

Леда надела перчатку, небрежно заколола волосы и поправила края мундира. Он был ей великоват. А вот в плечах сидел как влитой, но этого стоило ожидать: у Леды были широкие плечи.

Она зашагала по витиеватой улице, пробегающей под мостом и ведущей к равнинам, а затем на скалы. Клочья тумана уже выглядывали из-за каменных крылечек и арок, словно заблудившиеся животные. Инезаводь всегда была краем туманов, но прежде они не задерживались здесь надолго. Теперь в тумане исчезали люди. И Леда… Леда, пожалуй, не хотела, чтобы исчез кто-то еще.

Под мостом было темно и сыро; стены покрывали ракушки, и на долю секунды Леда представила, как море добирается до берега и поднимается все выше, оставляя над водой только верхушку храма и прогулочную часть моста. Но нет, такого, конечно, не случалось даже в самые лютые бури. Люди позаботились о защите магического месторождения и сделали этот город… ну, городом. Готовым ко всему, но навсегда в этой готовности оставленным.

На Леду то и дело поглядывали из окон, но она старалась не обращать на это внимания. К вечеру вся Инезаводь узнает, что вернулась ее блудная дочь. Вернулась побежденной: в здешних местах мундиры могли разве что открыть чуть побольше дверей, но не сердец. Стоило оставить его в таверне, но на верхних ярусах к ней вряд ли отнеслись бы с пониманием, если бы она пришла без приглашения и без предлога. Верхушка Инезаводи запомнила ее как ту еще возмутительницу спокойствия. Бордовый мундир, в тусклом свете солнца поблескивающий застежками, был ее ключом.

Дорога наверх после бесконечных подъемов и спусков Города-Грозди показалась Леде легкой разминкой. Она не так часто покидала башни, но порой любопытство выталкивало ее в Цеховое депо механогов – там были не только пауки, но и длинные сколопендры, чудо техники с сотней скрепляющих их узелков. Бывала Леда и на Всесветном рынке, который раскидывал свои палатки под одним из Южных корней. Не там ли, под сенью Домдрева, познакомилась она с тем, из-за кого лишилась будущего?

Леда шла вверх, и туман поднимался вместе с ней. Цеплялся за сапоги и подол юбки, зарывался в волосы. Если бы Леда была поэтом, она непременно писала бы о нем, как о чем-то живом. Как о последнем дыхании каменного исполина, чей Хребет разделял континент. Но Леда не была поэтом и думала только о том, как неумолимо приближается громада дядиного дома. Дома, что должен был достаться кому-то другому, а не девочке, которая в нем совсем не нуждалась.

Отсюда домишки нижнего яруса, мост и площадь казались конструктором, в котором разочаровались на полпути и бросили несколько блоков в сторонке. Залив в самом деле походил на широкий меч. Или на сложенные лезвия Цеховых ножниц. Рука Леды снова потянулась к карману и сомкнулась на синей ткани юбки. Она скучала по тяжести ножниц. По тонкому, едва уловимому звуку, с которым рвалась магическая нить-струна. По тому, как аккуратно наворачивала нити на приоткрытые лезвия, стараясь их не разрезать: мастера скидывали на подмастерьев большую часть рутинной работы, но Леда не жаловалась. Ей нравилось чувствовать под пальцами звон обещаний. Нравилось даже легкое покалывание, пронзающее кожу, стоит дотронуться до магического полотна Вселенной. Нити для механизмов, обработанные и выдержанные, требовали аккуратности, но были не настолько опасными. Порезы от них не оставались с тобой на всю жизнь.

Сквозь прошлогодний пласт сухой травы уже пробивалась молодая, зеленая. Да, Инезаводь была серой, но не лишенной цвета. Ветер принес с собой тот неопределенный запах весны, который нельзя назвать никак, кроме «свежести». Леда зажмурилась и сделала глубокий вдох.

Дом семьи Астарада – ее дом, ее фамилия, которую она заперла здесь вместе с леди Ритри, вместе со сковывающими платьями, жесткими воротниками и сборниками гимнов, – встретил ее на повороте дороги, почти выпрыгнул из-за склона, который у самого подъема переставал быть пологим. Леда остановилась.

Дом был двухэтажным, как и почти все дома в Инезаводи, но, в отличие от остальных, растянутым вдоль дороги. Широким. И выглядел давным-давно заброшенным. Ряды окон походили на потускневшие глаза, и в стелющихся по земле вихрях дымки дом казался вынырнувшим из морских глубин чудовищем, которое отчаянно нуждалось в глотке воздуха.

Он был меньше, чем Леда помнила, и не только потому, что она успела вырасти, а дом – чуть осесть. Просто тогда, давным-давно, он был для Ледаритри Астарады тюрьмой, а теперь… теперь – всего лишь домом. Не стоило бояться его. И даже если Леда отыщет и нужную комнату, и ключ от нее, леди Ритри не вернется. Ведь она всегда оставалась рядом.

Леда прикрыла глаза, и перед ней заметались тени прошлого: нанятые дядей мастера из далекой столицы. Они рылись в световых коробочках, за отопительными плитами – подтягивали скрытые там нити. Их Леда не видела, как ни щурилась и как ни запрокидывала голову, но движения ножниц ее завораживали: лезвия распахивались и смыкались, когда мастера обрезали износившиеся нити, выписывали в воздухе узоры, завязывая узелок.

Странно было сознавать, что сбежала Леда тоже из-за мастера, которого дядя однажды пригласил в дом. Тот был высоким и каким-то выцветшим: его бледные глаза пронзали Леду, словно иглы. Он обещал сделать ее «идеальной наследницей». А она уже тогда знала, в чем суть этих слов. С нитями судьбами не связывались, но иногда деньги перевешивали. Когда до Леды доходили слухи о подпольных мастерах, она представляла тот бледный, колкий взгляд. Она не стала дожидаться, смогут ли из нее сделать марионетку. И отправилась туда, где сама могла решать свою судьбу.

Каждый следующий шаг давался легче и легче: Леда смотрела на дом своей юности, непривычно печальный, и совсем не жалела, что оставила его.

Вот только она не ожидала увидеть его пустым. Дядя завещал особняк ей – он бы скорее удавился, чем отдал свою собственность городу. Будь в этом смысл, он продал бы дом соседям, но куда бы он дел деньги? Закопал со злости на заднем дворе?

Леда не приезжала в Инезаводь, когда получила письмо о его кончине. Просто не могла. Оно жгло ее карман, а потом – дно тумбочки, но она не бросилась заказывать экипаж до серого городка на побережье.

Ей помог Жоррар. У старого механика имелись удобные связи – паутиной раскинулись по всему городу, сродни тем громадам, что плели пауки на его островной родине. Он свел ее когда-то с проверенными банкирами, и он же помог передать права на особняк тем, кто нуждался в нем куда больше сбежавшей от прошлого девчонки.

Лиса не заговорила о нем сама, и Леде неловко было начинать разговор первой. Но теперь… теперь она обязана была узнать, почему семья Шторм осталась на нижнем ярусе города.

Дом Дэси возвышался над остальными почти у самого края – насколько позволял здравый смысл, конечно. Ветра на скалах были безжалостны, и без магического отопления здесь пришлось бы туго. На верхнем ярусе оно все еще работало, но проблемы начались еще до того, как Леда сошла с корабля в заливе Клинка и впервые увидела своего дядю.

Камни на дороге становились все мельче. У ограды они превратились в дробленую гальку, которая приятно шуршала под ногами. Дверь в особняк Дэси была когда-то ярко-алой, но под напором стихий растеряла свой цвет. С металлического молотка смотрела чудовищная рогатая голова. Леда вздрогнула и прищурилась: кольцо замыкалось коваными крыльями, и она вспомнила утреннюю встречу. Которая ей, похоже, привиделась. Нужно бы разыскать Тиля, но сначала она разберется с Агатой Дэси, у двери которой исчезала тонкая ниточка ее самодельного механога.

Леда оправила мундир и сглотнула. Раньше она смогла бы поддеть мизинцем край оборванной магической нити под молотком и все починить: в таком большом доме стук должен был оповещать хозяина о гостях, в каком бы уголке тот ни находился, а для этого без магии не обойтись. Сейчас Леда могла только снова пожалеть о том, что решилась сюда подняться. Может, разумнее было еще раз поговорить с Лисой: Леда наверняка пропустила какие-то важные детали. Но не успела она развернуться, как дверь приоткрылась и из темного проема вывалился человек.

Леда не была готова к такому повороту событий, но все же смогла удержаться, сделав шаг назад. Неизвестного она поймала, приподняв руки, и он повис на ней, словно марионетка, которой обрубили нити. Из легких Леды выбило весь воздух, и она смогла только чуть опустить взгляд. Темная шевелюра. Синий камзол. Светлые туфли, совсем не подходящие для здешних дорог.