Текст книги "Туманы и чудовища"

Джарх продолжал говорить что-то об отопительных нитях и нескольких заготовленных им светильниках, о плите, о платьях, которые оказались впору штормовым девчонкам, но Леда не особо прислушивалась.

Она не собиралась возвращаться в дом семьи Астарада. Не собиралась ведь?

– Дом Штормов в курсе, что под их крышей живет мальчишка, который выслеживает в тумане чудовище? – переменила тему Леда.

– О! – Джарх замер на полуслове, развернулся, и его меховая накидка оставила за собой след из пыли. – Так ты уже слышала. У мальчика богатое воображение. Пару лет назад он переполошил всех нас рассказом о том, что на пляж выбросило морского змея. Жадары похватали вилы и эти свои трезубчики, а нашли только большой сгусток водорослей. Дай-ка подумать… – Джарх потер подбородок. – Года три назад… да, точно, тогда еще осень была исключительно бурой… Тиль нашел тайную гробницу Короля-Который-Должен-Проснуться и целую неделю убеждал всех, кто хотел его слушать, что вход туда закрылся, а ржавый кусок клинка он сам вытащил из камня. Еще была дверка под горой. И тайный проход в равнинном храме – после этого настоятели запретили Тилю там появляться. И как можно забыть про жемчужину Урашимы, которая раскололась, а Тиль чуть не доплыл на ней до подводного дворца? А в прошлом году он увидел «Кракена».

Леда открыла рот. Признаваться, что она видела чудовище – по крайней мере, его тень, уже дважды, – было, кажется, необязательно. На мундире Леды красовались следы когтей. Но вокруг него вилась нить судьбы Беневолента. Вдруг… вдруг это все-таки Леда виновата во всем? Вдруг она извернула нить судьбы своего друга таким образом, что изменила его до неузнаваемости? Вдруг она попыталась коснуться смерти? А любой мастер обязан распутать то, что запутал.

– Но что, если в этот раз… – Леда опустила взгляд, – Тиль сказал правду?

Джарх вперился в нее взглядом – таким проницательным, что, казалось, он видел ее насквозь. Видел все, что она натворила, все, что пыталась исправить. И заметил, что мундир сидит на ней не так, как нужно.

– И ты собираешься на него охотиться?

Леда приподняла плечи – по привычке, потому что именно этот голос предостерегал ее когда-то от опрометчивых поступков и ловил на горячем. Сейчас она не делала ничего предосудительного – и была слишком взрослой, чтобы слушать старшего Шторма. И все же…

Джарх оперся на скрытую в тенях палку, и это так поразило Леду, что она приподняла брови и скрестила на груди руки. Хотя скрывать-то ей было нечего, но Джарх выглядел так, словно собрался прочесть ей лекцию.

– Когтю следует выполнять свою работу, – как можно увереннее произнесла Леда.

Джарх покачал головой и усмехнулся.

– У тебя и прежде получалось врать, только если ты выгораживала остальных. Сейчас – совсем не такой случай. Цех никогда не скрывал, откуда берутся чудовища. К тому же я видел твои руки. Думаешь, это ты накликала на нас беду?

Леда вздрогнула. Произнесенное кем-то другим, это стало… еще реальнее.

– Я не знаю. Я только… я слышала песню. – Леда сдвинула брови.

Джарх вскинул свои.

– Песню?

– В первый раз я ее не запомнила, но во второй она… – Леда попыталась вызвать в себе чувство, которое накрыло ее на пляже, прежде чем Тиль впился ей в руку. – Она была всем. И я хотела только идти вперед. Идти на ее зов.

Джарх нахмурился.

– Сирена? Ходят такие слухи, но с чего бы сирене охотиться на людей?

Леда округлила глаза и выдавила:

– Я думала, сирен не существует…

– Сказала девчонка, способная ткать настоящую магию практически из воздуха!

– Но это ведь не одно и то же, – возразила Леда. – Пусть раньше они и были – до магических дворов, до того, как всё вокруг упорядочили, – и я слышала, что в лесах за Правой Лапой живут птицы с человеческими лицами… Но это ведь тоже удобная детская страшилка. Не ходите, дети, в лес. Не заплывайте далеко. Не разговаривайте с незнакомцами.

Джарх присел на краешек стула, и Леда снова заметила, как тяжело ему стало держаться. Если бы она осталась, то помогла бы с домом. Со Штормами. Была бы более полезной и не сотворила бы чудовище, решившее накрыть ее город голодным туманом. В голове тут же раздался голос Лисы: «Ты никогда не узнаешь, как сложится твоя судьба, даже увидев все ее повороты». Леда могла бы остаться в Инезаводи и пропасть одной из первых. В песнях чудовищ.

– Сирены не очень общительны, – начал Джарх. – Бывали и в лучшие времена. А когда здесь развернулось большое строительство, вся их стая – Ачат-зар, те, кто преследует зарю, – отправилась на дальние острова. И никто их здесь больше не видел. Некоторые, конечно, клянутся, что слышали чудесное пение, но чаще всего оказывается, что это Эвелин встала пораньше, чтобы пройтись по берегу, и ей стало скучно в тишине. О длинных хвостах и крыльях тоже говорят, но это как великаны в тумане, всего лишь…

– Хвостах и крыльях? – выпалила Леда, вспомнив чудовищные раскрытые паруса. – И чешуе? И красных глазах?

Джарх нахмурился и переставил палку чуть поудобнее.

– Думаешь, когда в твои руки впились чужие струны, а ты дернула и выпустила там, где выпускать не стоило, и коснулась того, чего касаться могут только Ткачи, ты сотворила вышедшую на охоту сирену, Астарада?

Джарх не называл ее Астарадой с тех пор, как она впервые оказалась под крышей этого дома с резными ставнями, каменными грубыми стенами и крышей, которая менялась так часто, что уже было не понять, из чего она сделана.

– Тиль говорит, чудовище не умеет петь, – пробормотала Леда так, словно это могло хоть что-то оправдать.

Джарх посмотрел на нее, приподнял брови, а потом покачал головой.

– Что бы это ни было, Леде Шторм не стоит лезть в это одной. Позови на подмогу своих Когтей. Хотя, думается мне, Дэси и Ваари давно счастливо живут где-нибудь далеко отсюда… Может быть, даже вместе. Аташи выиграл приглашение на соревнования или решил, что в Инезаводи ему больше нечего ловить, а Кракер понял, что никто не продаст ему здешнюю землю.

Леда замерла. Позвать на помощь Когтей она по очевидным причинам не могла. А что могла? Объявить комендантский час? Дружинники с проеденными ветром и водой якорьками и так патрулировали улицы. Люди и так сторонились тумана – в меру сил, потому что заставить рыбаков не выходить в море было сложнее, чем удержать в руках ножницы.

Джарх пожал плечами и продолжил:

– Мы вообще не ждали ответа, когда писали в столицу, но вот, ты здесь.

Но Леда не была обещанным Когтем. Она была чьей-то маскарадной шуткой. Уж не тех ли мундиров, которые ошивались в Цехе, пока она приходила в себя?

– Леде Шторм, может, и не стоит ходить в туман. Но у Ледаритри нет другого выхода. Тот, кто запутал нити, должен их и распутать.

Джарх вздохнул.

– Как твой друг я обязан отговорить тебя. Может, это вовсе не твой беспорядок и ты не обязана исправлять чужие ошибки. Но как глава дома я должен помнить, что Шторма не так просто остановить. Не бегай хотя бы за Тилем. Если ты в самом деле видела сирену… я поговорю с людьми. Постараюсь поговорить с людьми. А ты…

– Дай девчонке отдохнуть, стрекотун, – в дверях появилась Лиса с компрессом в руках, и Леда вдруг с новой силой почувствовала навалившуюся на нее усталость.

Старатель кивнул и направился к выходу из комнаты, задержавшись на пороге и покачав головой.

– Это море, ясно ж дело, – проговорил с набитым ртом худющий как жердь подросток, тряхнув копной коричневых кудряшек.

У него получилось что-то вроде «фо мофе, яфн ж фдо». Он сделал могучий глоток и продолжил:

– Собирает дань, которую задолжали.

– Сирены вернулись. Я слышала, как они поют по ночам.

– Это чайки глотки рвут, Лили, хватит заливать.

– Ты хватит заливать! Никакое это не чудовище!

– Штиль и говорит, что это чудовище не чудовище отнюдь!

– Штиль много чего заливает, тоже мне, Шторм…

– Сирены тоже чудовища! По-своему…

– Ага. Только несуществующие!

– А люди – нет?..

Леда и не думала, что больше всего «рабочих версий» получит от шумных детей и подростков, дерущихся за место и еду на кухне дома Штормов. Она забыла, в какой хаос превращается здесь каждый прием пищи. И насколько ей не хватало этого хаоса.

Бабушка Лиса и Старатель Джарх даже не пытались их успокоить. Они знали, как лучше всего обходиться со Штормом – дать ему пройти. И твердо стоять на ногах. Однажды он успокоится.

Леда ела молча, изредка отвечая на вопросы – даже на вопросы о шрамах, которые она так и не спрятала. А дети старательно делали вид, что не замечают, как странно она держит ложку. Почему-то здесь, среди Штормов, она вдруг оказалась в штиле. Жизнь ее больше не походила на кораблекрушение, хотя лавку под ней трясло, стол шатало, а мундир, похоже, предстояло отстирывать от рыбной похлебки.

Тиль вызвался ее проводить – теперь у него тоже было немало вопросов, которые он старательно сдерживал весь ужин, – но Лиса уговорила Леду остаться. Вскоре та провалилась в сон, зажатая между неровными матрасами, пыльными циновками и двумя девочками постарше, одна из которых не переставала спрашивать о столице, а вторая – о ее юбке с карманами.

Леда не удивилась, когда ее сон снова залило соленой водой, засыпало песком и озарило рыжим закатом. Она опустила взгляд и обнаружила, что на ней надето не ужасное белое платье, доживавшее свой век в шкафу особняка, а один из Цеховых костюмов, которые она сшила сама, – из выцветшей фиолетовой ткани, купленной у агорского торговца.

Солнце все еще висело над горизонтом – в вечном падении. Песок был мягким и рассыпчатым, воздух пах солью и обещаниями. Никакого тумана. Никаких песен.

– Откуда они?.. – пробормотала Леда на языке, слова которого давно не исторгались из ее горла, и посмотрела на свои руки, расцвеченные белизной шрамов. Ее собственные молнии, и никак иначе. – Неважно. Важно то, о чем они напоминают.

Леда сжала кулаки и сделала глубокий вдох. А потом заметила свет маяка. Впервые на своей памяти. Был ли в ее сне вообще маяк? Это сияние казалось каким-то чересчур знакомым. Словно…

Словно на вершине маяка свернулась вокруг зеркал та самая нить судьбы, что она не смогла удержать.

Глава седьмая, в которой Леда падает в бездну

Леда выскользнула из дома Штормов так рано, что фиолетовую бездну неба только начали заливать розовые предрассветные краски. Если приглядеться, на темном краю еще можно было поймать угасающие узоры звезд.

Ей хотелось подумать. Нужно было вернуться в «Край света», расспросить больше людей, добраться до дома Ваари… попытаться вспомнить о Беневоленте хоть что-то полезное. Что-то кроме неудачной шутки и улыбки. Она даже голос его толком вспомнить не могла!

Магия завораживала, но она же и пугала. О сломанных судьбах ходило множество историй, призванных по большей части предостеречь тех, кто считал себя неприкосновенным и самым умным. Какой посчитала себя Леда, когда решила взять ножницы, аккуратно надрезать воздух над позвоночником Беневолента и вытянуть его сияющую нить на всеобщее обозрение? По крайней мере, она представляла это так, хотя и не знала, что произошло в действительности.

Романтики стали бы искать нить судьбы рядом с сердцем. Хорошо, что Леда никогда особо не интересовалась романтикой. Чаще всего она влюблялась в идеи, теории и механизмы; когда же дело касалось человеческих привязанностей… Леда не понимала, почему в пятнадцать мир вокруг словно бы взорвался. Даже Сольварай перестала гоняться за мальчишками, размахивая импровизированным цепом. Теперь она преследовала их незаметно и бросала в них не камни, а смущенные взгляды. Последнее можно было объяснить и тем, что Соль решила пожалеть свои волосы, но даже Ваари начали обсуждать погодок так, как никогда не обсуждали прежде, и Леда… Леда была рада, что в конце концов переехала.

Ткачи, она многое бы отдала за ножницы. За возможность отыскать неровные края магического полотна, за нежное камертонное «дзынь» лезвий, сообщавших об остатках магии. С ножницами она могла проследить за… ну, не любой нитью, хотя мастер порой говорил, что Леда способна и не на такое. Она искала почти интуитивно, замечала малейшие неисправности, даже когда у мастеров замыливались глаза. Подарок Жоррара годился только…

Подарок Жоррара!

Леда подпрыгнула и принялась шарить по карманам, запустила руки в спутавшиеся после сна кудри. Куда, куда пропал ее единственный способ идти по следу? Что?.. А потом она вспомнила, как боролась с песней, и с волнами, и с чудовищем. Ее крошечные ножнички наверняка утащил с собой первый же прибой. Проклятье! Как теперь найти Алетею?

Ее механог был важен. Леда не знала, чем именно, но если Беневолент оказался здесь, то он мог сделать это с ее помощью. Может, они планировали что-то. Может, Леда рассказала ему об Инезаводи и о том, где останавливаются корабли и как лучше попасть на один из них, или…

– Уже уходишь?

Леда умудрилась не заметить рыжую шевелюру Тильвануса Шторма в розоватых отблесках зари. В Когти ее бы точно не взяли. Чья, чья же это была светлая идея – отправить ей бордовый мундир? Ключ, открывающий все двери. Что она должна была найти?

– Ого, когда это ты успела?

Тиль подошел ближе и провел пальцами, усыпанными редкими веснушками, по швам на изодранном мундире. Леда проснулась рано – то ли от духоты, то ли из-за странного сна, отыскала швейные принадлежности – они лежали на обычном месте – и заштопала следы когтей. Это ее успокаивало. В какой-то степени. Да, она больше не могла резать нити-струны и закручивать узелки магии, но могла починить что-то простое. Что-то ближе к телу. Держать иглу оказалось непривычно – в столице все они были серебряными или золотыми, может, чтобы еще больше отличаться от небесного железа, из которого ковали Цеховые ножницы. Иглы в доме Штормов были железными, и Леда постоянно ждала: вдруг та, что она сжимает в пальцах, ужалит ее? Оставит след – если не белый, то алый и уродливый, рваный и ужасный. Но иголка лишь тянула за собой нить – самую обычную, грубую, синюю, как морские глубины. И с каждым стежком дыхание Леды становилось ровнее.

– Пока ты бездельничал, конечно. – Леда приподняла бровь и покружилась, показывая все линии стежков. Как ни старалась, ровными их сделать не удалось. На полпути она сдалась и попыталась повторить подвиг «Кракена», который вгрызся в берега Инезаводи, не заботясь об аккуратности.

– Я не бездельничал, – заворчал Тиль. – Я набирался сил для…

Он прикусил язык и испуганно поднял на Леду взгляд.

– Все еще не уверен, что ведьме можно верить?

– Ты – Шторм. Конечно, я могу тебе верить. Но… пообещай, что никому об этом не расскажешь.

Леда скрестила руки на груди.

– Ты ведь понимаешь, что, как представитель власти, я не имею права такого обещать.

– Тогда пообещай, как Шторм. Поклянись своими молниями.

Тиль кивнул на ее перчатки, и Леда сглотнула. Приспустила их так, чтобы стали видны запястья.

– Клянусь своими молниями.

Тиль сверкнул зубами и унесся в сторону покосившейся завалинки, нашарил там что-то и гордо преподнес Леде.

– Не знаю, что это, но, думаю, Буяну понравится куда больше ракушек, и тогда он перестанет напускать поющий туман, и…

Леда присела на корточки и приоткрыла рот. В маленьких бледных ладонях Тиля была зажата часть хвоста Алетеи.

Леда видела скорпионов только в музеях, и то кусками. Фарлодские торговцы говорили, что в барханах на востоке встречаются такие, на которых можно вскочить, и юнцы соревнуются, кто дольше продержится на панцирной, разогретой солнцем спине, не получив меж лопаток или по ягодицам укол жала. Охотиться на идиотов у скорпионов желания нет, и они уползают, оставляя полупарализованных фарлодцев ковылять до ближайшей тени. Мира клялась, что до ее отъезда из страны действующим чемпионом была одна из танцовщиц Театра масок – каравана, развлекающего людей ловкими, смелыми фокусами. Леда не знала, как зовут эту танцовщицу, но про себя называла Алетеей и представляла, как она сгибает колени и двигает бронзово-медными плечами, стараясь удержаться на металлической конструкции. В Фарлоде вместо Цеха была Маревая Ложа, и ножницы их были куда более фигурными и эфемерными. Леда никогда не видела их мастеров за работой.

Алетея стала чем-то вроде воспоминания о стране, в которой Леда никогда не бывала. Сквозь узоры в металлических сочленениях можно было увидеть нити, заставлявшие ее двигаться. Жало в руках Тиля было, конечно, абсолютно мертвым, даже каким-то потускневшим. И Леда не могла проверить, остались ли под его каркасом узелки… но она могла кое-что получше.

– Где ты это нашел?

Тиль снова прищурился – одним глазом, и второй, широко распахнутый, вдруг показался ей почти золотым. Скоро должно было взойти солнце.

– Ты знаешь, что это, – это не было вопросом.

– И если расскажешь, где ты это нашел, это очень поможет Буяну.

Тиль фыркнул и недоверчиво посмотрел на находку.

– Мне снова приходится верить ведьме, – пробормотал он еле слышно. – Но героям приходится делать и не такое…

Леда аккуратно протянула руки к жалу, но Тиль замотал головой.

– Оставлю в качестве залога.

– И подождешь, прежде чем относить это Буяну.

Тиль скорчил рожу, а потом протянул Леде левую руку.

– Договорились. Только обещай рассказать, что это такое.

– Поймешь сам, когда увидишь остальное.

– Остальное? – Тиль прищурился, а потом аккуратно пожал ее руку. Запомнил, что она морщилась на пляже? И что была левшой – тоже? Помедлив, он добавил: – Эту штуку я нашел на свалке Ваари.

Солнце не успело толком взойти над далекими храмовыми холмами, а туман уже колыхался под ногами и набирал силу. Леда отошла от дома Штормов всего на пару шагов… а подняв взгляд, поняла, что ее окружает только серое, стелющееся по земле море.

Сапоги оставляли за собой белесые вихри, словно Леда шла по щиколотку в воде: дорога от дома Штормов вела дальше от моря и выходила на плато маяка, туда, где еще дальше, в стороне от города, поселился младший Ваари.

Братьев и прежде называли по фамилии: к какому из них обращались, часто было понятно по контексту. У старшего это было «ВААРИ, “КРАКЕН” ТЕБЯ РАЗДРОБИ!» и «ВААРИ, А НУ СТОЙ!». Младший отзывался на каждое «Ваари, не подскажешь, где носит твоего братца?» и «А, Ваари, я тебя и не заметил». Неудивительно, что Леда узнала их настоящие имена далеко не сразу: она была новенькой в их ватаге, носившейся по Инезаводи со скоростью, которой позавидовали бы и некоторые известные ей сейчас механоги. Она еще даже не стала тогда Штормом, но и Астарадой толком не была. Ее родители носили свою фамилию во внутреннем кармане и ценили другие связи. Леда запомнила их далекими и недостижимыми, почти как созвездия, – но не потому, что они ей пренебрегали, вовсе нет. Они всегда возвращались, когда оставляли дочь на попечение многочисленных друзей. Возвращались с улыбками, новыми шрамами и подарками. Отец научил ее кроить. Мать – замечать то, что на первый взгляд не стоило внимания. И оба дали ей понять, насколько важно бывает слушать.

Как и во всех подобных историях, однажды они не вернулись. Почти девять лет Леда прожила на корабле, и море было ее землей. Она ходила по дорогам Инезаводи, раскачиваясь и падая. Это приводило в восторг некоторых детей, да и парочку взрослых тоже.

Старший Ваари и Сольварай Жадар прилипли к ней, как улитки ко дну корабля. Из них сыпались вопросы о других странах, о приливах и крае света, о том, каково это вообще – быть дочерью бездноплавателей, путешественников по Пустынному морю, которое не поддавалось ни одной карте. Туман Инезаводи постепенно стирал изумрудный блеск волн и улыбки родителей, и однажды Леда проснулась в ужасе, потому что не смогла вспомнить, какого цвета были глаза ее матери. Носил ли отец саблю? Кинжал? Компас?

Она помнила только горизонты чужих стран, на землю которых никогда не сходила. «Для этого была причина», – говорила мать. «Для всего на свете есть причина», – говорил отец. «Слушайся родителей», – говорили многочисленные нянюшки и дядюшки. И Леда слушалась.

Ветер, подобно чужой ласковой руке, вплелся в ее волосы, – весна в этих краях не всегда была резкой и мокрой. Леда на мгновение зажмурилась и вспомнила тепло деревянных корабельных досок под своими крошечными босыми ногами. Она улыбнулась, и улыбка не сходила с ее лица до самого дома Ваари, который, как и обещал Тиль, пропустить было невозможно.

Он примостился у одного из заливов, почти на краю: будь скалы пониже, волны бились бы о заднее крыльцо. Деревянный дом в Инезаводи, надо же! Значит, Ваари не планировал жить здесь долго. Значит, он хотел уехать. Вряд ли в его планы входило таинственное исчезновение.

«Свалкой» Тиль назвал небольшой и довольно аккуратный навес, под которым скопилась тысяча бесполезных на вид мелочей. Пружины, шестеренки, гладкие деревянные брусья, какие-то стеклянные граненые кости – часть из них разбилась.

Туман продолжал наступать.

Леда вытянула руку – пока еще видно. Обернулась туда, где, по ее расчетам, должен был стоять город. Казалось, громада недостроенного моста все еще поднимается над белесыми волнами, но вскоре и она утонула в тумане. Поежившись, Леда склонилась над кучей. Сдвинула в сторону несколько подозрительных мешков, в которые не стала заглядывать, и побитого дождем деревянного коня…

Алетея смотрела на нее своими выточенными в металле глазами и тянулась навстречу одной клешней. Леда рассмеялась и провела по металлу перчаткой.

– Как ты здесь оказалась? – Леда подалась вперед, надеясь достать из-под завалов всего механога, но голова и клешня были единственным, что осталось.

Леда вынула из паза один глаз – легко, словно никакие нити его не держали, – прижала его к груди и вздохнула. Ей нужны были ножницы. Или мастер, который не стал бы задавать вопросов. Но в Цехе таких попросту не было.

Первая капля дождя пробежала по ее вьющимся волосам и забралась за воротник. Леда ойкнула и обернулась. Туман постепенно рассеивался, сменяясь несмелым дождем. Повисшие над маяком тучи, черные, как душа Жоррара (по его, конечно, словам), обещали грозу. Леда глянула на домик Ваари, покрепче прижала к себе глаз Алетеи и направилась к двери. Коготь все равно должен был продолжить расследование – хотя что она могла найти, если до нее здесь побывали мундиры, которые шились по размеру и раздавались не просто так?

Жухлая трава под ногами сменилась песком, и Леда заскользила по нему, сжав зубы, а затем врезалась в перекладину крыльца. Что-то опасливо заскрипело, и Леда отпрянула. В то же мгновение небо разорвалось дождем. Леда пискнула и почти влетела в дом – вода окатила ее с ног до головы. Нетронутыми остались только останки Алетеи, перчатки, нижний костюм и сапоги.

В темном доме Ваари пахло запустением и солью. Прямоугольник света из распахнутой двери быстро превратился в непроглядную серость, и Леда пожалела, что не взяла с собой светильник. Пусть даже обычный, а не один из нитевых, которые здесь имели привычку постоянно ломаться. Впрочем…

Леда сделала шаг в сторону и уперлась рукой в стол. Пошарила по нему и с тихим «плюх!» уронила что-то на пол. Сверкнула молния. Леда углядела силуэт нитевой лампы. То, что надо! Она аккуратно сгрузила глаз Алетеи на стол, взяла удивительно легкую лампу в правую руку и повернула ключ.

Струна зазвенела, нить встала на место, и помещение озарил лиловый свет. Леда вернулась к двери и закрыла ее – ветер набирал силу. Она подняла бумаги – отсыревшие, грозящие расползтись прямо в руках – и нахмурилась. Почерк Ваари, если это был именно его почерк, выглядел ужасно: слишком резкий и острый. Конечно, не ужаснее почерка самой Леды, учебные записи которой были бесполезны для Цеховых подмастерьев, а заметки – для мастеров. Но все же казалось, Ваари торопился или боялся: может, что закончатся чернила, а может, что ускользнет мысль.

«…история знает несколько успешных примеров – ходят слухи, что нынешний Агорский царь был некогда нищим. Он заключил сделку с одним из Маревых, за преступления запертым собственной Ложей в сосуде, который…»

Леда оперлась руками на стол.

Похоже, Ваари изучал нити. Младший Ваари, тихий и незаметный, так и не уехавший подальше от моря, которое забрало его брата, изучал нити.

Леда подняла лампу повыше и обернулась.

Пол и стены хижины были усыпаны картами и пестрели сотнями оберегов – деревянных, костяных, металлических, известных и неизвестных. Прямо напротив двери висела карта инезаводских шахт – Леда знала эти изгибы, потому что была Штормом. Старатель не раз водил по этим переходам темным пальцем и рассказывал о том, каким был город прежде.

На карте Ваари место, где когда-то пролегал Порез, было обведено несколько раз. Некоторые тоннели были перечеркнуты, другие – свободны. Леда подошла поближе: рядом с Порезом вились еле читаемые буквы, словно Ваари повесил карту слишком высоко и ему пришлось тянуться. Почему бы не написать пониже? Не подставить стул, в конце концов? Леда фыркнула и прищурилась.

«Наблюдай за туманом». «Ночь, равная дню». «Голод». Далее нечто неразборчивое, как ни старайся… И наконец: «Надрез».

Ваари хотел снова раскрыть затянувшийся источник магии? Зачем? Чтобы вглядеться в пустоту за ним?

Никто точно не знал сути магии. То есть, конечно, Цеховые ученые знали, что нити есть и здесь, но бесполезные и бледные, тонкое отражение тех, что льются в мир из Порезов и Надрезов. Последние, в отличие от первых, – не природные источники магического полотна, а результат тщательных расчетов и сложных предприятий, их создание требует скоординированной работы десятков мастеров и немалой удачи. Леда знала, что под Городом-Гроздью тоже был Порез, хотя ходили и слухи, что это не так. Еще Леда знала, что в Нежеворе-на-Озере пытались надрезать пространство под водой, но все закончилось катастрофой и затопленным магическим двором. Его называли Затонувшими Залами.

Большинство ученых считало, что магия, лившаяся из Порезов, – шлейф соседнего мира, погибшего, но все еще полного Вселенской материи. Ее давления и не выдерживала ткань мира людей: она рвалась и принимала чужую магию, пока та не иссякала. Были и другие, убежденные, что магия эта местная и прорывается из-под временных слоев прежних эпох – Богатых, Великих и, конечно, Рухнувших под собственной тяжестью. Ткачи плели мир слоями, говорили они. Это логично, потому что это делало его крепче. И когда-нибудь магия дворов прорвется в неизвестное будущее, и так будет продолжаться до тех пор, пока Ткачам не наскучит ткать.

Леда не знала, во что верить. Она никогда не видела ни Порезов, ни Надрезов – только струны, только нити, только подчиненное и скрепленное, готовое к творению. Если правы те, кто считает Порезы проходами в другой мир, то Ваари хотел туда попасть? И может, в самом деле попал?

Не этого она ожидала от своего расследования. Она вообще не ожидала расследования. И неужели ей придется лезть в шахту, чтобы проверять свою догадку? Зачем тогда Ваари нужны были все эти сказки о нитях? Что он…

Леда повернулась и чуть не выронила лампу. Справа от карты висели ножницы.

Десятки. Кажется, даже сотни. Самых разных размеров и форм, самого разного цвета и искусности. В фиолетовом свете лампы они казались призраками. Леда стащила с левой руки перчатку, потянулась к тем, чьи лезвия напоминали стрекозиные крылья… и остановилась. Нахмурилась. Окинула ножницы более пристальным взглядом и поводила лампой.

Все они были обычными. С их помощью можно было раскроить платье и разрезать нитку после того, как пришил оторванную пуговицу. Но затянуть узел магической нити или направить звенящую вселенскую струну – нет. Пальцы Леды не ломило сильнее от их близости. Ей не хотелось скрипнуть зубами, отдернуть руку и заплакать от бессилия.

Взгляд бежал по металлическим изгибам, тоска накрывала волнами, кожу опалял фантомный жар Цеха. Леда сжала кулак. В этот миг казалось, что, если бы среди ножниц были те самые, она вытерпела бы любую боль. Вернулась бы в столицу. Отправилась бы под нижние ветви Домдрева, в тамошние мастерские, забыла бы о своих ошибках и была бы счастлива… была бы?

Леда повернулась к карте и провела пальцами по чернильным змейкам пещер, а потом заметила зияющую в планах Ваари дыру. Буквальную.

Не церемонясь, Леда смяла часть карты, отодвинула в сторону, словно шторку, и ее взору открылась стенная ниша. Она закинула карты на левое плечо и пошарила рукой в темноте. Ничего. Забрали Когти? Или кто-то другой?

Итак, Ваари хотел надрезать источник магии, но не мог этого сделать. Ваари искал истории. Ваари…

Пальцы Леды задели что-то, и оно свалилось вниз, тихонько звякнув об остатки пола.

Леда наклонилась – помятая карта вернулась на место. На ней прибавилось дыр, но никому уже не будет до этого дела. Не будет ведь? В лиловом свете блеснуло что-то крохотное. Леда опустилась на корточки и подняла с мокрых половиц пуговицу. Обычную пуговицу с облетевшей позолотой, каких на улицах Города-Грозди она видела сотни. Ничем не примечательную, но все же…

Даже в шуме дождя, который изливался на землю потоками – словно небо опаздывало, словно землю хотели поскорее утопить, – Леда услышала шорох в углу комнаты. Металлический, почти звенящий. Знакомый. Она убрала пуговицу в карман. Судя по бумагам на полу, Когти побывали здесь, но отчего-то не тронули ножниц. Из суеверия? Из страха? Что они подумали, глядя на карты? Почему оставили горы исписанных бумаг гнить? Или часть они все-таки забрали? А может, решили, что эксцентричный отшельник был сумасшедшим и уехал, чтобы затеряться где-то в изгибах Хвоста? Не особенно старались, и у этого была причина? Может, очень звонкая, потому что Порезы всегда были связаны с…

Шорох повторился, и Леда опустила взгляд.

Деревянный пол проели голодающее время и не менее голодающая сырость. К лету от бумаг осталась бы только каша. Живи сама Леда в таком доме, она бы уносила по-настоящему важные вещи в другое место. Или…

Живя в прибрежном городке, ты знаешь, что море не только дарит, но и забирает. Не только хранит, но и поглощает. Здешние пещеры затапливало приливом. Дожди и туман въедались в дерево. В детстве Леда и остальные прятали милые сердцу мелочи в металлические коробки, а те – подальше от любопытных глаз.

Когти не трогали пол. Может, когда они приходили сюда, тот был еще цел – ни зазора, ни трещинки… ни знакомого шороха от открывающегося нитевого замка.

Если бы Леда не наклонилась, она не заметила бы сиреневых разводов от лампы на чем-то, утонувшем в полу. Спрятанном от любопытных глаз, но больше всего – от стихий. То, что Ваари не мог забрать отсюда, не желал показывать людям вместе со своими исследованиями, со своим безумием, выплеснувшимся на деревянные стены.

Спрятанная под полом шкатулка была тяжелой. Леда зашипела, дотронувшись до замка, нити которого расползлись от времени. Их затянули неумело. Не теми ножницами. Не теми руками. Человек, который очень хотел что-то спрятать, но все же сделал это впопыхах, как делал всё, – в том числе писал.