Текст книги "Охота на Тени"

Екатерина Урузбиева
Охота на тени

Глава 1

Невыносимая жара стояла уже вторую неделю. Солнце, казалось, твердо решило спалить весь урожай в этом году. Даже ночи не приносили облегчения. За день земля успевала так прогреться, что и при холодном свете звезд отдавала тепло, словно печка.

За всю свою жизнь послушник Бран не помнил такого лета. Впрочем, что Бран? Ему было только двенадцать. Но даже его духовный отец пресвитер Никониил, который уже давно миновал семидесятилетний рубеж, отмечал необычность погоды. Деревенские старожилы вовсю судачили о скором конце света и пришествии Нечистого. Они так и говорили: «Это Нечистый рвется в наш мир из своего заточения». Пресвитер Никониил не соглашался с ними, но и не опровергал. Со свойственным ему смирением, он лишь говорил, что на все воля Отца Небесного.

Бран переносил жару особенно тяжело. Его черные одежды, казалось, специально были созданы, чтобы как магнитом притягивать солнечные лучи. И даже расстегнуть хотя бы одну пуговичку воротника было строжайше запрещено. А каково было бы сейчас окунуться в речку? Вода наверняка тоже прогрелась за эти дни. Вон как плещутся в ней деревенские мальчишки!

Припав к щели в высоком заборе храмового прихода, стоя на старом шатком деревянном ящике, Бран жадно смотрел вниз на реку. Искря на солнце, она бежала у подножия холма, на котором стоял маленький приход. Судя по веселым крикам, деревенским в воде было совсем не до жары. Будут плескаться и нырять до самого обеда. Каково это, интересно?

Бран поднялся на цыпочки, чтобы лучше видеть. Никогда он не узнает, как это – целый день купаться в речке, бегать по полю, играть с другими мальчишками в салочки или прятки. Потом приходить домой, где мама уже испекла свежий хлеб. Она даст хрустящую корочку со стаканом молока и погладит по растрепанным волосам.

Вместо этого Брану нужно еще прорыхлить все грядки с картофелем и помидорами. Руки и так уже гудели от того, что пришлось таскать несчетное количество ведер воды для полива. Но ничего не поделаешь. Иначе – всему урожаю на таком солнцепеке быстро придет конец. И что они тогда будут есть зимой?

Работу нужно закончить к обеду. Потом час отдыха, снова работа и молитвы. И так до самого вечера. Нет, Бран не жаловался. Приход был его домом, а пресвитер Никониил даже больше, чем духовным отцом. Родители Брана погибли при пожаре, когда ему не было и года. Каким-то чудом он выжил. Других родственников у него не было, и малютку взял к себе пресвитер Никониил их деревенского прихода. С тех пор мальчик жил при храме. Когда немного подрос, сделался послушником. Сейчас Брану было уже двенадцать, и он давно трудился наравне со взрослыми. И все-таки, каково это – быть обычным беззаботным деревенским мальчишкой? Каково это – каждый день видеть родителей, маму и папу? Знать, что они любят тебя больше всего на свете?

Бран поспешно одернул себя. Послушнику не полагалось так думать. Пресвитер Никониил учил, что все тяготы и невзгоды нужно принимать со смирением и не роптать.

Святой человек был пресвитер Никониил. Бран вообще не помнил, чтобы он когда-нибудь отдыхал. Если он не принимал прихожан и не вел приходской журнал регистрации смертей, рождения и союзов, то работал в огороде. Если не работал в огороде, то чинил что-нибудь в храме или в подсобных помещениях. Он был и каменщиком, и плотником, и столяром. Если пресвитер Никониил не был занят ремонтом, то помогал на кухне. Или занимался росписью внутренних стен храма. И все у него получалось. Он никогда не боялся ни тяжелой, ни грязной работы. Всегда говорил, что любой труд – во славу Отца Небесного. И никакой труд для человека не может быть постыдным или низким.

Пресвитеру Никониилу было за семьдесят, и внешне он не производил впечатления физически сильного и выносливого человека. Напротив, он был таким, каким и должен был быть человек его возраста. Старый, согбенный годами, худой и высушенный от постоянного труда и забот. Его лицо, всегда загорелое и выдубленное от солнца, было испещрено глубокими морщинами. Но это были хорошие морщины. Добрые.

Он никогда не заставлял Брана что-то делать, работать или молиться. Но, наблюдая, как работает и молится сам пресвитер Никониил, невозможно было не заразиться его энергией. И тогда любая работа казалась в радость. Если мальчик ошибался в чем-либо, наставник никогда не ругал его и не назначал наказаний. Он только смиренно опускал голову. В такие моменты, если постараться, можно было расслышать, как пресвитер Никониил тихо читал молитву, прося Отца Небесного наставить послушника на путь истинный. И тогда Бран был готов провалиться сквозь землю от стыда, сделать что угодно, работать без устали, лишь бы получить одобрение своего духовного наставника.

Каждое утро после молитвы пресвитер Никониил спрашивал у Брана, чем тот собирался заняться в течение дня. Получив ответ, наставник по своему обыкновению одобрительно кивал и говорил, что из перечисленного нужно сделать в первую очередь, а что может подождать. Он никогда не давал прямых послушаний, только когда мальчик был совсем несмышленышем. Пресвитер Никониил всегда хотел, чтобы Бран сам научился понимать, что в данный момент необходимо приходу.

Мальчишки купались в реке и не думали вылезать из воды, а Брану уже пора было возвращаться к своим грядкам. Летом работы всегда больше. Огород, заготовка продуктов и дров. Зимой в приход отовсюду стекались беспризорники и бездомные. Ради теплого крова и горячей похлебки они готовы были мириться с порядками обители, помогать с работой. Что-то чинить, чистить снег, трудиться на кухне. В особенно лютые морозы в маленький приход набивалось народу как сельдей в бочке. Кроватей, конечно, не хватало, как и келий. Спать приходилось прямо на полу, вповалку, по десять человек в комнате. Но все лучше, чем оказаться на улице в метель. Храм принимал всех.

С приходом теплых дней паломники разбегались кто куда. А Брану вновь приходилось заниматься огородом, чтобы запастись продуктами к очередной зиме.

Тяжело вздохнув, мальчик уже собирался покинуть наблюдательный пост у забора, как вдруг деревянный ящик выбило у него из-под ног. Бран взмахнул руками в отчаянной попытке поймать воздух и со всего размаху плюхнулся на твердую утоптанную землю. Острая боль тут же охватила ушибленный во время падения локоть. Мальчик неуклюже тяжело сел на земле. Болел не только локоть. Кажется, по всему телу останется несколько синяков.

Чья-то тень упала на Брана. Он сощурился, глядя против солнца, пытаясь рассмотреть нависшего над ним человека. Впрочем, и так было ясно, что это был дьякон Швабриил. Третий и последний постоянный обитатель их прихода.

Дьякона Швабриила прислали сюда год назад в помощь пресвитеру Никониилу. Хотя помощи от него оказалось с одно зерно в пудовом мешке. Дьякон Швабриил Брану сразу очень не понравился. Хотя послушнику и не полагалось так думать, тем более о монахе. Но дьякон имел скверный характер и отталкивающую внешность. Ему было около тридцати пяти, худой и сутулый, весь какой-то скрюченный. На макушке у него росла плешь, которую уже не удавалось скрывать. Вместо окладистой бороды дьякон Швабриил обладал несколькими длинными, неровными волосинами на подбородке и огромной бородавкой на выдающемся кривом носу. Облик довершался маленькими, постоянно бегающими черными глазками. Как Бран ни старался, но увидеть в новоприбывшем ту святость, которую видел в пресвитере Никонииле, никак не мог.

Впрочем, дьякон тоже не выказывал бурной радости от пребывания в крохотном деревенском приходе. Его амбиции были такими же безграничными, как и его лень. Дьякон Швабриил тешился мыслью, что оказался здесь ненадолго и скоро получит значительное повышение. А потому и трудиться на благо прихода не имел никакого желания. В основном он шатался по монастырю, изображая бурную деятельность. Перед пресвитером Никониилом тем не менее старательно гнул спину и лебезил, как только мог, пуская в ход даже самую неприкрытую лесть и бесстыдную ложь.

Бывало, конечно, что пресвитер заставал дьякона, отлынивающим от работы. Тогда Швабриил падал на колени и начинал неистово молиться, изображая внезапно нахлынувшую на него благодать. Пресвитер, конечно, все понимал, но лишь смиренно отводил взгляд.

И конечно, одним из любимых занятий дьякона Швабриила было придираться к Брану и с важным видом давать ему наставления.

– Расслабляешься, послушник? – весело спросил дьякон, сверху вниз глядя на сидящего на земле мальчика. Швабриил, видимо, был чрезвычайно доволен тем, как выбил ящик у него из-под ног. Он всегда называл Брана именно «послушник», и никогда не обращался по имени. – Грядки сами себя не прорыхлят.

– Простите, дьякон Швабриил. – Из-за боли голос Брана прозвучал вымученно, за что тут же ухватился монах.

– В тебе недостаточно смирения, послушник, – важно провозгласил он. – Смирение обретают послушанием. Как закончишь с грядками, иди на кухню и займись обедом. И поторопись. Обед должен быть готов к сроку, послушник.

Бран проскрежетал зубами. Сегодня ведь дьякон Швабриил должен был заниматься кухней! Опять монах перекладывал свои обязанности на него. Но вслух Бран, конечно же, сказал другое.

– Да, дьякон Швабриил.

– Что-то в твоем голосе маловато почтения к старшим, послушник, – довольный придиркой, продолжал дьякон Швабриил: – Разве так благодарят за дарованную возможность потрудиться во славу Отца Небесного?

Бран подумал, что пресвитер Никониил уж точно бы не роптал в такой ситуации, а работу принял бы с радостью.

– Благословите на труд, дьякон Швабриил. – Бран низко склонил голову.

В благословлении этого монаха мальчик не нуждался. Но проявление покорности – единственное, что могло хоть ненадолго заставить дьякона погрузиться в мысли о собственном величии и благости. В эти моменты его можно было не опасаться.

– Благословляю тебя, послушник, – с важностью произнес дьякон Швабриил, задрав нос, и, чрезвычайно довольный собой, удалился.

Глава 2

Шел ужин. Пресвитер Никониил и дьякон Швабриил молча трапезничали. Бран стоял за кафедрой у окна и читал вслух житие. Когда все закончат принимать пищу и уйдут, он сможет поесть сам и убрать со стола. Сегодня была его очередь читать. Они с дьяконом Швабриилом менялись каждый день. Пресвитер Никониил выполнял эту обязанность по воскресеньям.

Конечно, дьякон Швабриил сегодня будет ковыряться в тарелке целый час, чтобы Брану пришлось дольше стоять и читать, а значит, и позже приступить к ужину. Так что вся еда должна была остыть. Но сегодня мальчик не обращал на это никакого внимания. Во-первых, в такую жару ничего горячего и не хотелось. А во-вторых, сегодня Бран читал свое любимое житие человека, который теперь являлся Первосвященником всего монашества на Санпаттерийском материке, а фактически и главой надо всеми мирскими правителями. В книге описывалось, какие невероятные чудеса смирения, милосердия и усердия в работе являл будущий Первосвященник, еще когда был послушником и едва стал монахом. Как силой своей молитвы он изгонял темных тварей. Как проявлял невероятную стойкость и отрешенность в борьбе с Нечистым. Бран мог бы и целый день читать это житие. Он мечтал однажды хоть одним глазком, хоть издали увидеть Первосвященника, ощутить свет его благости. Поэтому выходки дьякона за ужином совсем его не трогали.

Трапеза подходила к концу, когда в дверь вдруг настойчиво постучали. Это было удивительно. Прихожане обычно не являлись в это время и никогда не ломились в трапезную. Это могли быть бездомные-паломники, но они всегда приходили в монастырь ближе к зиме, спасаться от холодов, а сейчас на улице стояло жаркое лето.

Решив, что причина должна быть серьезной, пресвитер Никониил сам поднялся из-за стола и пошел к двери. Дьякону Швабриилу тоже пришлось привстать согласно этикету, чем он был очень недоволен. Бран прекратил чтение.

На пороге стоял высокий человек, весь закутанный в черное. Это не были традиционные монашеские одежды, и тем не менее сразу стало ясно, что он не мирянин. Лица гостя почти не было видно из-за глубоко надвинутого капюшона, кроме тяжелого подбородка и суровой линии плотно сомкнутых губ.

– Спасайся, брат, – сказал человек в черном привычную фразу приветствия. Голос у него был грубый и низкий. Если бы эти слова были произнесены не в монастырском приходе, а на большой дороге или в лесу, Бран уже со всех ног несся бы прочь от этого человека.

– Спаси, Отец Небесный, – смиренно ответил пресвитер Никониил с поклоном.

Бран заметил, что гость, вопреки обычаю, не поклонился. Вместо этого он демонстративно скрестил руки на груди, давая всем разглядеть надетый прямо поверх черной перчатки большой золотой перстень на указательном пальце его правой руки. Бран едва не выронил книгу из рук. На белом камне перстня был выгравирован золотом купол с крестом. Знак отличия, который носили черные монахи-странники. Они являлись особо приближенными к Первосвященнику и разносили по земле его волю.

Нечего и говорить, что странники никогда не заглядывали в крохотный приход в маленькой деревне. Большой тракт проходил слишком далеко, а по местным, заросшим травой лесным дорогам не ездил никто, кроме обитателей окрестных деревень, очень редких в этих краях торговцев да блуждающих паломников. А тут сам черный монах-странник! Неужто сбился с пути? Бран почувствовал, как у него начинает кружиться голова и ноги становятся ватными. Черный монах, который виделся и говорил с самим Первосвященником!

Со стороны стола раздался грохот. Дьякон Швабриил опрокинул лавку. Он, похоже, был поражен не меньше послушника. Его лицо вытянулось и пошло пятнами, бородавка на носу непроизвольно задергалась. Он открывал и закрывал рот, не издавая при этом ни звука, отчего живо напоминал выброшенную на берег рыбу. Видимо, Швабриил уже решил, что черный монах-странник явился в такое захолустье не иначе как объявить ему о новом назначении. В мыслях дьякон уже представлял себя главой какого-нибудь значительного прихода, никак не меньше. Наконец он выдавил из себя какие-то нечленораздельные звуки, но черный монах даже не взглянул на него.

И только пресвитер Никониил, казалось, никак не отреагировал на статус гостя. Он оставался спокойным и смиренным, как и всегда.

– Здесь рады всякому, кто ищет кров. Я пресвитер Никониил, настоятель этого прихода. Разделите с нами нашу скромную трапезу. – Он радушно пригласил человека в черном к столу.

Ничуть не менее и ничуть не более радушно, чем пригласил бы любого мирянина, удивленно заметил Бран. Мальчик недоуменно смотрел на духовного наставника. Неужели пресвитер не понимает, кто оказался перед ним? Да нет, исключено!

– Благодарствую, но я держу голодный пост, – сухо ответил черный монах. – Накормите лучше моего коня. И еще мне нужна келья. Я останусь у вас до рассвета, а затем продолжу свой путь.

Весь оставшийся день Бран места себе не находил. Он сбивался с молитв, работа сыпалась у него из рук. Единственное дело, которое послушник сумел довести до конца – это покормить и почистить коня монаха-странника.

Что это был за конь! Чудо, а не конь! Не то что деревенские худые кобылки. Огромный, рослый, сильный, черный, как ночь. Все время, пока Бран чистил его, конь недовольно фыркал и бил хвостом. А иногда даже принимался стучать копытом, и тогда у мальчика просто захватывало дух. Да, только на таком коне и мог ездить монах-странник, первый в священном воинстве, доверенное лицо самого Первосвященника.

Сам же гость никакого интереса к местным обитателям не испытывал. Сразу после своего приезда он ушел в храм и пробыл там до самой ночи. Бран несколько раз пытался вызваться пойти мести пол в храме, чтобы получше рассмотреть черного монаха-странника, но пресвитер Никониил все время отговаривал его, разумно полагая, что гость ищет уединения.

Только когда пришло время читать вечерние молитвы, Бран оказался в храме. Однако ничего нового увидеть не удалось. Монах-странник замер перед Образом и простоял так все время. Даже капюшон не сдвинул.

Ночью в своей келье Бран никак не мог уснуть. Загадочный монах отдыхал за стеной. Завтра на рассвете он уедет, и, возможно, послушнику никогда больше не представится возможность увидеть кого-то из странников. Поговорить бы с ним. Спросить бы о том, как они живут, чем он сейчас занят. Какое поручение Первосвященника выполняет? Каков сам Первосвященник? Каков мир за пределами этой деревни?

Но Бран прекрасно понимал, что нельзя приставать к серьезному человеку с такими глупыми вопросами. Он наверняка ужасно занят. И все же Бран решил, что обязательно встанет завтра до рассвета, чтобы проводить монаха-странника. По крайней мере, он может вывести коня и попросить благословения.

Это решение казалось самым разумным и верным, но Бран все равно никак не мог заснуть. Как же теперь дождаться завтрашнего утра? Мальчик всегда вставал в одно и то же время. До рассвета. Эта привычка уже была выработана годами. Но именно сейчас он боялся проспать. Вдруг именно в этот раз, впервые в своей жизни, он проспит!

За этими мучениями время перевалило за полночь. Из-за жары окно в келье Брана было открыто, и комнату наполняли звуки летней ночи. Трещали сверчки, кто-то копошился в траве. Наверное, мыши. Вдруг мальчик отчетливо различил тихий стук. Он явно не мог принадлежать насекомым и мелким полевым зверькам. Как будто кто-то постучал костяшками пальцев в дверь. Тук-тук-тук. Только очень тихо.

Бран бесшумно поднялся с кровати и на цыпочках подкрался к двери. Глупость, конечно, – все давно спят. И вдруг опять тихо-тихо: тук-тук-тук. Бран припал ухом к двери. Сердце его отчего-то колотилось как бешеное. Звук точно шел из коридора.

Несколько секунд длилась томительная тишина. А потом вдруг Бран различил, как тихонько скрипнула дверь. Петли были не смазаны только в одной келье из всех – у дьякона Швабриила. Мальчик знал это, потому что сам не смазал их как следует на этой двери в отместку за то, что дьякон послал его выполнять работу, которую должен был сделать сам. Такой поступок, конечно, был недостойным и низким для послушника, но Бран мгновенно забыл об этом, когда сообразил, что это значит.

В приходе находилось всего четыре человека. Сам Бран, пресвитер Никониил, дьякон Швабриил и загадочный монах-странник. Сам дьякон в свою собственную дверь стучаться бы не стал. Настоятель и вовсе не имел привычки выходить из кельи по ночам. Кроме того, если бы это был он, то Бран бы услышал традиционную форму приветствия. Без нее войти в чужую келью было нельзя, уж кто-кто, а пресвитер Никониил соблюдал все обычаи неукоснительно. Оставался один-единственный вариант. Но что потребовалось монаху-страннику от дьякона Швабриила, да еще ночью?

Прежде чем Бран успел принять какое-то осознанное решение, он уже по пояс высовывался из своего окна. Окно дьякона Швабриила находилось метрах в четырех и тоже было распахнуто настежь. Однако здесь гвалт от сверчков стоял такой, что расслышать что-либо другое не было никакой возможности.

Недолго думая, Бран перепрыгнул через подоконник и мягко приземлился на траву. Что-то в глубине души подсказывало, что то, что он затевает, дурно. Другая часть его тряслась от страха. Но жгучее любопытство гнало вперед.

Он прокрался вдоль стены и через несколько мгновений уже был у окна дьякона. Свет в келье не горел, однако был слышен приглушенный низкий голос монаха-странника. Слов было не разобрать. Эх, подобраться бы поближе!

Если стать под самым окном и заглянуть одним глазом внутрь, Бран должен расслышать все. Но вдруг голос стих, словно оборвался. Повинуясь внезапному чутью, мальчик замер на месте, прильнув к стене.

В следующее мгновение из окна высунулся черный капюшон монаха-странника. Бран забыл, как дышать. Сердце, кажется, тоже перестало биться. Он вжался в стену, словно пытался слиться с ней.

Монах-странник повел головой из стороны в сторону, словно хищно принюхиваясь. Он был всего в метре от мальчика. Сказать, что ничего страшнее Бран до этого момента не видел, – значило не сказать ничего. Больше ему не хотелось просить у черного монаха благословения.

Капюшон скрылся в окне так же внезапно, как и появился. В этот же момент тучка, заслонявшая полную луну, ушла, вновь открывая ночное светило. Если бы не эта туча, монах-странник точно бы заметил Брана.

Из окна опять донесся голос, теперь еще более тихий и грубый. Непонятно, какими силами превозмогая желание броситься прочь, Бран придвинулся к окну. Черный монах стоял спиной. Напротив него сидел на стуле дьякон Швабриил. На него было страшно смотреть. Сгорбившийся еще больше обыкновенного, он словно хотел исчезнуть под взглядом монаха-странника. Лицо дьякона было невероятно бледным и блестело от пота в лунном свете. Почему-то Бран сразу понял, что это не из-за жары. Глаза дьякона Швабриила были расширены от ужаса.

– Так вы все поняли, дьякон? – с нажимом спросил монах-странник.

– Да. – Голос Швабриила сорвался до сипа.

– Вы готовы исполнить свой долг перед монашеством и Первосвященником?

– Да, – прошептал дьякон, трясясь всем телом.

– Очень хорошо, – зловеще заключил страшный гость. – Надеюсь, вы не подведете.