Текст книги "Иди на мой голос"

– Австриец по происхождению, он еще делает пирожные, – припомнила я.

– Да. – Нельсон наконец посмотрел на меня. – Сейчас занимается одним государственным делом, требующим много времени. Узнав, что я ищу убийцу мисс Белл…

– Откуда? – мрачно спросила я. – Мы никому ничего не говорили.

– А вы можете поручиться, что все слуги в вашем доме держат язык за зубами? Информация уже в газетах. И лучше вам не читать, что пишут о вас.

– И не подумаю, – фыркнула я. – Хотя едва ли что-то меня удивит после старых сообщений о том, что я то ли проститутка, то ли переодетый содомит. Так причем тут Розенбергер?

– Он передал мне дело Лафера, обратившегося к нему за помощью. При первом разговоре Розенбергер подумал, что у художника что-то с головой, но все оказалось сложнее. Вот что Лафер рассказал…

– А это точно имеет отношение к… – начала я, но, глянув в окно, оборвала сама себя. Ехать предстояло еще долго. Лучше пусть Падальщик ворошит городские байки, чем опять сует нос в мою душу. – Впрочем, продолжайте.

– Он любил, – кивнул сыщик, – писать городские виды. У него их покупали, он не бедствовал. Работал на улице, даже зимой. В день, с которого начались его беды, он в парке рисовал очередной пейзаж – аллею с рябиновыми деревьями, на ней девочку в темно-красном пальто. Он рисовал долго и уже начинал замерзать, когда к нему подошел какой-то молодой мужчина. Наружность у него, по словам Лафера, была приятная. Высокий, белые волосы, обходительные манеры. Вроде бы прихрамывал. Они разговорились: мужчина сказал, что хочет отдать дочь в школу искусств, спрашивал, сложно ли научиться рисовать. Так они немного поговорили, потом незнакомец заторопился. Напоследок он угостил художника бренди из красивой серебряной фляги со сложной гравировкой-вензелем в обрамлении нот. Еще он заметил, что у Лафера кончается белая краска, и, к его удивлению, предложил такую же. Объяснил, что купил краски дочери и может отдать баночку: девочка мало использует белый, его еще достаточно в старом наборе. Лафер рисовал очень дорогими краскам – как и ваша сестра, венецианской гуашью. Той, которая особенно блестит из-за толченой муранской[16]16
  Муранское (венецианское) стекло – стекло, которым Венеция славилась с периода Средневековья, часто цветное и очень красивое. Основные мастерские традиционно располагаются на острове Мурано. Технология изготовления долгое время держалась в секрете.


[Закрыть] крошки. Поэтому он с благодарностью принял предложение, а вскоре после ухода незнакомца пошел домой. Он сразу поднялся к себе и продолжил рисовать, хотел закончить, чтобы быстрее продать работу. Он использовал краску незнакомца. Спустя час он ощутил дурноту, но списал на усталость. Вскоре она прошла, зато захотелось пить. Мистер Лафер уже заканчивал работу, когда заметил нечто странное. Описал он это так: пространство картины стало шире. В комнате похолодало, хотя он сильно топил, а тепло в доме держалось до вечера. Картина словно ожила: рябины заколыхались от ветра, девочка пошла художнику навстречу. И она шла, сколько бы он ни тер глаза. Шла, шла… Вскоре он уже мог различить ее лицо, хотя даже не прорисовал его. Происходящее напугало Лафера: он, конечно, решил, что сходит с ума. Что-то не давало ему отвести взгляд, пока девочка не подошла вплотную и не взялась за края холста, пальцы при этом выступили из картины. Тогда он бросился прочь, распахнул дверь, а она уже стояла там, в коридоре. Она схватила его за горло, приподняла…

– Секунду! – Я протестующе подняла ладонь. – Вы серьезно? Даже если допустить, что на него напала маленькая девочка, она не дотянулась бы до его шеи и тем более не смогла бы…

Лицо Нельсона оставалось непроницаемым.

– Пока я пересказываю то, что услышал. Позволите закончить? Спасибо. Так вот, она обладала силой взрослого мужчины. Но мистер Лафер, человек крупный и сильный, вырвался. Ударить, как он сказал, «чудовище», он не решился. Отступил, опрокинул мольберт и выпрыгнул в окно со второго этажа, чудом отделавшись синяками, сотрясением и переломом руки. Он сразу начал звать обходчика. Тот выслушал всю чушь, которую я вам только что изложил, и отреагировал примерно как вы. С одной разницей: еще уточнил, не прикладывается ли Лафер к бутылке. Вняв просьбам, констебль все же поднялся в комнату…

– И не нашел ничего подозрительного?

– Сделал вывод, что Лафер все же выпил. Правда, констебль опросил соседей… но ни девочку, ни кого-либо, кто мог вызывать подозрение, не видели ни в доме, ни в пределах двора. В итоге мистер Лафер обратился к Розенбергеру. Тот тоже осмотрел комнату. Новой баночки с венецианской гуашью он не нашел, равно как не увидел девочку на картине. Зато на полу под мольбертом обнаружил гроздь рябины, которую художник из парка не приносил. В итоге Розенбергер записал показания и приобщил к ним результаты проверки крови, на которую ему удалось загнать Лафера. Время было уже упущено, но токсикологу, к которому Розенбергер обратился, все же удалось обнаружить примесь какого-то растительного наркотика. Лафер ничего такого, по его словам, не принимал. Примерный состав вещества я везу, чтобы показать мистеру Сальваторе. Собственно, это все.

– Занятно получается, – протянула я. – После таких баек можно и начать верить в бумажного дьявола, или как его там. Злобные дети, неизвестные наркотики…

– Лично я верю лишь в изворотливость человеческого ума, мисс Белл. Хотя газеты уже начали писать, что по всему Лондону оживают картины, из которых, возможно, вылезает сам Джек-прыгун. Завтра не работает половина музеев, как мне известно.

Я усмехнулась, вспомнив, что подобные заметки попадались и мне, но я не обратила на них внимания – знала склонность лондонских газетчиков ради выручки приукрашать сплетни.

– А где сам Лафер?

– Наняв Розенбергера и сообщив все, что возможно, он сбежал в Италию – «лечить душу». Хотя я бы предположил, что прятаться от… – он рассмеялся, – дьявольской девочки.

– Вы думаете, это может быть связано с моей сестрой? – тихо спросила я, и он оборвал смех.

– Почти уверен. Но, может, мистер Сальваторе меня и переубедит. Кстати… как он относится к вашей дурной привычке?

– Которой из? – кисло полюбопытствовала я.

– Опиум.

– Никак.

– Правда? – Он с интересом глянул на меня. – По мне, так лучше бы вы кололись, как этот мистер Холмс. Кокаин хотя бы стимулирует работу мозга, а опий…

– Не вам меня учить.

Он, явно, оскорбленный в лучших чувствах, не ответил. Снова зажмурился и, видимо, погрузился в мысли о расследовании или о безбрежных глубинах моей глупости. Я взглянула его на бледный профиль – опущенные длинные ресницы, сжатые выразительные губы, запрокинутый подбородок. «Падальщик»… несмотря на прямой изящный нос, прозвище все-таки вязалось с гордым обликом сыщика. Так или иначе, птица, так или иначе, дикая. Я смотрела на него, наверное, с полминуты и неожиданно поймала себя на мысли, что почти не обращала внимания на цвет глаз своего нового знакомого. Какой он?

– Герберт.

– Да? – отозвался он.

– А все-таки у вас есть подружка? Или вы предпочитаете иметь друга?

Темнота, как сегодня напомнила беседа в «Белой лошади», располагает к откровенности. Даже незнакомцев. Но Нельсон молчал, его дыхание было тихим и ровным: ни учащенного сердцебиения, ни смущения. Я вспомнила, как по дороге в школу искусств взяла его за локоть, и повторила этот жест. С локтя рука плавно скользнула к тонкому запястью; пальцы Падальщика были длинные и жесткие, унизаны кольцами. Я приблизила свое лицо к его лицу и прошептала:

– Чем вы живете? Вы все время проводите в расследованиях?

Он медленно открыл глаза – ярко-синие и холодные – и взглянул на меня в упор, хмуро и отстраненно.

– Не совсем, мисс Белл. Некоторую часть я сплю. И, кстати… – Кэб остановился. – Мы приехали. Можете меня отпустить.

[Артур]

Лоррейн была явно чем-то недовольна, Нельсон – спокоен как всегда. Я не сомневался: в последние часы в голове его шла напряженная работа и, скорее всего, уже завершилась успехом. Соммерс кратко рассказал о своих находках и о деле Джонсона, я сообщил результаты экспертизы. Нельсон поделился странной историей художника Юджина Лафера и вместе с Лоррейн пересказал полицейскому беседу с учителем Хелены Белл.

Сыщик также вручил мне бланк с эмблемой Королевской Токсикологической Академии; я сразу узнал витиеватую подпись Андерса Ллойда, одного из моих хорошо известных коллег, работавших в Сити[17]17
  Сити – один из центральных исторических районов Лондона, с XIV века обладал относительной самостоятельностью управления, в том числе правом иметь собственную полицию и криминалистические службы.


[Закрыть]. Это была экспертиза крови Лафера, результаты которой Герберт попросил сравнить с моими. Когда я закончил, Нельсон удовлетворенно улыбнулся.

– Идентично. Мисс Белл и мистера Лафера отравили одним и тем же. Яд сложный, изготовлен опытным химиком. Твоего уровня, Артур.

– Мило, но у меня есть алиби на вечер убийства мисс Белл.

– Мистер Сальваторе, – явно опасаясь ссоры, Дин обратился ко мне. – Завтра я запрошу разрешение на эксгумацию тела Джонсона, и вам привезут образцы. Возможно, яд уже рассосался, но нужно будет повторить исследование. Ногти, волосы… может, что-то отложилось там?

– Никаких проблем, тем более, завтра придет мой помощник, – кивнул я.

Нельсон вынул из кармана три баночки с красками – синей, красной и белой – и протянул мне.

– Проведите, пожалуйста, завтра еще химический анализ. Не удивлюсь, если вы найдете яд здесь. Вот как она могла его вдохнуть.

– Вы взяли это в комнате моей сестры? – Лоррейн подошла к столу.

– Да, мисс Белл.

В ровном голосе зазвучало напряжение. Вероятно, за несколько часов между детективами произошло что-то неприятное. Я внимательнее всмотрелся в Лоррейн – лицо бледное, зрачки расширены. Подойдя ближе, я осторожно принюхался: от волос знакомо пахло. Кулаки невольно сжались, но я не успел ничего сказать. Она сама обратилась ко мне:

– Можете не тратить время, Артур. Это не краски Хелены.

– Она работала венецианской гуашью, – возразил сыщик. – И банки стояли на бортике ее мольберта. И…

– Моя сестра не рисовала красками из этих банок, они новые, – голос Лоррейн звучал твердо и уверенно. Она отвинтила крышки. – Хелена получила новую коробку венецианской гуаши на Рождество. Я могу точно сказать, что вот этими красками она не пользовалась.

– По каким признакам вы это узнали? – раздраженно спросил Нельсон.

Лоррейн прикрыла глаза и выдохнула. Вряд ли она подавляла злость, скорее отгоняла какие-то скорбные мысли.

– У моей сестры, – наконец медленно заговорила она, – было две привычки, которые у художников считаются дурными. Первая: она не пользовалась палитрой, а смешивала цвета в крышках банок. Вторая: она эти крышки путала. Надевала как попало. Смотрите. – Она разложила крышки на ладони и показала нам: – Чистые. Гуашь открыли в первый или второй раз. Если бы Хелена успела попользоваться ею, на бортиках и дне крышки остались бы следы. Их нет. Хотя моя сестра рисовала сирень, и ей как раз нужно было получить лиловый оттенок, смешав синий, белый и красный. Она этого не сделала. Почему?

– Может, краска кончилась? – предположил я. – И мисс Белл купила новые банки?

– Венецианская гуашь дорогая даже для нашего семейства. Продают ее коробками, приобрести отдельно цвет трудно. Новую коробку она не покупала, вчера я заглянула в ее ящики и убедилась в этом. Возможно, – она покосилась на Нельсона, – если бы вы не хватали с места преступления что попало, я заметила бы раньше. Краски подменили.

Я ожидал, что Герберт разозлится: его вспыльчивая самоуверенная натура была мне прекрасно известна. Но крыть ему было нечем, поэтому он просто сделал вид, что пропустил слова Лоррейн мимо ушей, и повернулся ко мне.

– И все же на всякий случай проверь краску.

– Перестаньте зацикливаться на ошибочных версиях, – снова повысила голос мисс Белл. – Краски, которые действительно были отравлены, забрали. Я даже догадываюсь, откуда убийца взял новые, – из лавки, которую ограбили в вечер убийства.

Нельсон нахмурил брови.

– Лавку?

– И взяли одну коробку красок, – вставил Дин. – Как раз венецианской…

– И сейчас, – перебила Лоррейн, – мы тратим время, а наш сумасшедший ненавистник художников, может, убивает кого-то еще!

– Сумасшедший ненавистник художников? – удивился я. – Вы считаете, все настолько серьезно?

– И в этом мисс Белл права. – Нельсону каким-то чудом удалось вернуть спокойствие, ни единой эмоции не отражалось на лице. – Две смерти и покушение на убийство. Не связанные между собой люди. Даже без третьей экспертизы могу предположить, что яд тот же. Минимум в двух случаях жертвы пили из фляжки высокого хорошо одетого господина, прежде чем на них нападал этот…

– Дьявол-Из-Холста, – пробормотал Дин. – Но Лафер сказал, что его пыталась задушить девочка. Даже если наш незнакомец с фляжкой маскировался перед нападением, стать низкорослым он бы не сумел.

– А он не становился. – Теперь я уверился в догадках и решил поделиться ими: – Многие составляющие нашего яда мне не знакомы, но я могу с уверенностью сказать: и мескалин[18]18
  Мескалин – растительный алкалоид, содержащийся в нескольких видах южноамериканских кактусов.


[Закрыть], и атропин, которые в него входят, вызывают сильные галлюцинации. Представьте себе, что человек принял смесь таких веществ… и начал рисовать. Это монотонный процесс, художник часами смотрит на то, что изображено на холсте. Постепенно яд начинает действовать, но, и это доказано, даже галлюцинации не берутся с небес. Разум создает их из подручного материала. В данном случае использует людей с картин, «оживляет» их. Художник пугается, и именно тогда… приходит убийца. Вы уже не узнаете, что видела перед смертью сестра мисс Белл и тот любитель трущоб, но что-то подсказывает мне, что они были напуганы до смерти.

– Это так сложно… – Лоррейн удивленно разглядывала состав на дне пробирки. – Подгадать время действия яда, быть уверенным, что жертва будет рисовать, застать ее без свидетелей…

– Поэтому стоит хорошо подумать, как справиться с убийцей. – Нельсон мрачно скрестил на груди руки. – Он не боялся, что яд не подействует, не боялся, что не справится. Он задерживался на месте преступления, чтобы закрасить изображения людей. И хотелось бы мне знать, где этот Дьявол-Из-Холста учился создавать яды. Если, конечно, он один.

– Судя по отсутствию мотива, – Лоррейн взглянула на часы, – я склоняюсь к этому. Помешанный. Возможно, неудавшийся художник. Или…

– Проверять алиби химиков города – просто тратить время, – вздохнул Дин. – Конечно, специалистов уровня мистера Сальваторе можно посчитать по пальцам, но все же. Добиться таких впечатляющих результатов без профессионального обучения…

– Вы не представляете, на что способен безумный жаждущий разум, констебль, – возразил Нельсон. – Так или иначе, нужно идти от убийства мисс Белл. В отличие от двух других жертв, она сама впустила преступника. Открыла ему путь через окно. И более того…

– Ждала его, – тихо сказала Лоррейн. – И… это важно… платье, в которое она переоделась, говорило о том, что ожидания были особенными. Она не побоялась запачкаться за работой! Я знаю Хелену. Дома она ходит в халате, который не жалко измазать. Ходила…

Голос Лори дрогнул. В который раз я подумал, что никто не разбирается в некоторых жизненных моментах тоньше, чем молодые женщины. Мисс Белл устало посмотрела на Соммерса.

– Уже поздно. Мы и так задержали Артура. Пора домой, завтра продолжим, может, свидетели по убийству Джонсона найдутся. И, кажется, пора тебе познакомиться с мистером Блэйком, а заодно с его учениками. Что-то подсказывает мне, что в рисовальном классе Хелены то еще змеиное гнездо. А что будете делать вы, мистер Нельсон?

– Для начала провожу вас домой, мисс Белл.

– Нет необходимости, – вмешался Соммерс. – Я доставлю Лори к матери, как и обычно.

В голосе полицейского я уловил вполне определенные нотки и с вялым интересом, – мне уже страшно хотелось домой, спать, – перевел взгляд на Нельсона. Тот, застегивая пальто и поднимая ворот, ответил:

– Судя по жалованию, которое вы получаете, вы живете где-нибудь в Паддингтоне[19]19
  Паддингтон – в XIX веке один из районов Лондона, исторически не слишком богатый и отличавшийся повышенным уровнем преступности.


[Закрыть] или другом столь же неприглядном месте. Вы мало спите из-за того, что тратите больше часа на то, чтобы добраться в Скотанд-Ярд, – и еще меньше из-за кругов, которые наматываете, сопровождая мисс Белл.

Лоррейн сердито взглянула на Нельсона. Тот сухо продолжил:

– Вести расследование лучше с ясной головой. Мне все равно нужно еще раз поговорить с леди Белл, я хотел бы лучше узнать круг друзей ее дочери. Думаю, вам нет необходимости тащиться сначала с нами до Кенсингтона, потом к себе. Дома вы, учитывая, что вам еще отчитываться перед мистером Гринделем, будете к полуночи, в пять уже встанете. Поэтому мой вам совет…

– Как ты решишь, Лори? – не дослушав и отвернувшись, спросил юноша.

Соммерс покраснел, и я невольно поразился его выдержке. Как Нельсон еще не нарвался на грубость, мне было непонятно. Прилюдный разбор каждого человека по косточкам, только чтобы потешить самолюбие, был одной из отвратительнейших привычек моего друга. В Легионе его ненавидела за это добрая половина других командиров.

– У тебя, – мисс Белл подошла к полицейскому и погладила его по щеке, – и правда круги под глазами, Дин. Мистер Нельсон меня, скорее всего, не съест. От женщин у него несварение.

Они рассмеялись, глядя друг другу в глаза. Потом Соммерс, несколько успокоенный, посмотрел на Нельсона.

– Буду признателен. – Он перевел взгляд на меня. – Мистер Сальваторе, если результат второй экспертизы будет тот, которого мы ждем, приобщите к отчету. Если нет, срочно сообщите через своего помощника. Лори, позвони в Скотланд-Ярд в районе двух. Спокойной всем ночи.

Он завернул в бумагу картины Хелены Белл и Невилла Джонсона и покинул лабораторию. Лоррейн уже тоже надевала пальто, и я воспользовался этим, чтобы поговорить. Взяв ее за плечи и отведя сторону, я спросил:

– Взялись за старое?

Мисс Белл поняла, о чем я. В глазах мелькнуло смятение, но она тут же поборола его, нахмурилась и огрызнулась:

– Что-то не устраивает, Артур? Как сегодня заметил мистер Нельсон, я могла бы начать колоться.

Я гневно глянул на Нельсона. Его дурные шутки… Сыщик недоуменно поднял бровь.

– Зачем вы подрываете свое здоровье? – снова напустился я на мисс Белл. – Детективу не принесет пользы затуманенная наркотиками голова, если мы говорим не о бульварных опусах Дойла!

– Моя голова, – она тоже покосилась на Нельсона, рассматривающего пробирку в держателе, – ясна как никогда. И она только что напомнила мне, что времена, когда я готова была следовать всякому вашему совету, канули в лету. Вы сами так захотели. Помните?

Я отвел глаза. Я помнил: липовый парк, праздные разговоры, а особенно почему-то – темное полосатое платье. Гуляя со мной, Лоррейн не надевала леджи. Кажется, я так и оставался единственным мужчиной, для которого она делала такое исключение.

Ей было восемнадцать, и, может, она действительно влюбилась. Но мне хочется верить, что Лори просто играла. К этому располагала и плачевная ситуация, в которой она оказалась, и мои постоянные визиты – по просьбе отца, когда-то тесно дружившего с отцом пяти сестер Белл. Я помогал Лоррейн вылечить ногу, и мне ее мать доверяла больше, чем всем практикующим врачам. Мисс Белл с благодарностью принимала помощь; она не была еще столь болезненно независима. Независимой она стала позже.

Полосатое платье. В прошлом

– Жарко, мистер Сальваторе. – Она встала под старым деревом. – Давайте передохнем.

Я послушно остановился и прислонился спиной к стволу. Она вдруг улыбнулась.

– Вы верите в любовь?

– Не знаю, – рассеянно ответил я. – Редко имел с ней дело.

– Моя подруга всегда говорила, что в любви не везет тем, кто слишком много ищет.

– Я не искал, мисс Белл. Настоящие чувства – всегда случайность. И не всегда счастье.

– Красиво…

Она поднялась на цыпочки, взялась за отвороты моей рубашки и быстро прижалась губами к губам; от неожиданности я даже не успел ее оттолкнуть. Она прикрыла глаза, потом, не получив ответа, отстранилась. Я вгляделся в ее бледное лицо.

– Сочту это следствием того, что утром вколол вам морфий.

– Да…

Лоррейн разжала пальцы и отступила, тяжело оперлась на трость и улыбнулась.

– Видимо, вы вкалываете его себе с большей регулярностью. Осторожнее, а то так и останетесь.

– Мисс Белл… – я приблизился. – Простите…

– Спасибо, мистер Сальваторе. Хочу домой. Проводите?

Я с трудом кивнул. Она опять взяла меня под руку.

– Не переживайте. Я не убегу и не запла́чу, мне просто захотелось кого-нибудь поцеловать. Идемте, нужно успеть к ленчу.

Больше она со мной никогда не гуляла и, кажется, выбросила то полосатое платье. По крайней мере… я его больше не видел.

* * *

Лоррейн потрепала меня по плечу и повторила давнюю фразу:

– Не переживайте. Я больше не буду. В ближайшую неделю. – Она повернулась к Нельсону. – Если удовлетворили обезьяньи инстинкты созерцания блестящих баночек, идемте. Спокойной ночи, Артур.

Она направилась к двери, Нельсон последовал за ней.

– До завтра, мой друг.

По его лицу я не смог понять, слышал ли он разговор, но что-то подсказывало: не только слышал, но и намеренно прислушивался. Однако это меня уж точно не волновало.

Выпроводив сыщиков, я отнес в соседнюю комнату клетку с уснувшими мышами и начал собираться домой. Кажется, у меня давно не было таких длинных дней.

[Лоррейн]

Мы ехали в направлении Кенсингтона. Я, все еще недовольная устроенной Артуром выволочкой, молчала; Нельсон, к счастью, тоже не спешил мести языком: наверняка так и не смирился с тем, что ошибся насчет красок, и придумывал ответный ход. А может, просто хотел спать, в чем я вполне его поддерживала. Через некоторое время я все же спросила:

– Кого подозреваете?

Он будто проснулся и повернулся ко мне.

– Хороший химик и профессиональный художник. Если не брать в расчет гипотезу о сообщнике, подобное мало кто может сочетать. У вашей сестры есть такие друзья?

– Мистер Нельсон. – Я вздохнула. – Мне казалось, вы уже должны понять: у моих сестер нет друзей. Товарки по учебе, светские знакомые… ничего больше. Нас воспитали в соответствующем духе: быть придирчивыми при выборе круга общения. У очаровашки Лидии полно приятелей, возящих ее на пикники, но даже она никого не подпускает ближе из страха перед матерью.

– А вы старшая сестра?

Несколько удивленная, я все же уточнила:

– Старшая – Джейн, наша адвокатесса. Ей двадцать шесть, и она все еще не замужем. Я моложе на год. Лидии и Софи по шестнадцать, Хелене через неделю должно было исполниться восемнадцать. Почему вы вдруг спросили?

– Не для дела, если честно. – Он помедлил. – Любопытство: нечасто встречаю действительно независимых. Не удивляюсь, что в вашей семье вы такая одна.

– Джейн из той же породы, – возразила я. – Хоть и надевает ледж лишь на слушания и в тюрьму. Разница меж нами в том, что она всегда умела… как бы сказать… приспосабливаться. Получила свободу, не враждуя с матерью. Я так не могу.

Мы снова помолчали, потом Нельсон вдруг нахмурился и перевел тему:

– В деле много настораживающих вещей. От него и вправду веет дьявольщиной. Убивать художников…

– Я готова допустить, – медленно начала я, – что на Джонсона был зуб у противников Неравнодушных Аристократов. Реформы, которые они лоббировали, для консерваторов – кость в горле. Но моя сестра и Лафер ни с кем не воевали. Мотив…

Нас тряхнуло; я стукнулась о плечо Нельсона и вцепилась в сиденье.

– Это еще что?

Кэб остановился. В тишине мы отчетливо услышали женский голос:

– Умоляю, отвезите меня к Синему Грифу!

– Какому грифу, мисс? – ответил возница. – Опасно гулять в такой час по улицам, идите домой или ловите другой экипаж. Ну?..

– Никого нет, я заплачу, пожалуйста, мне…

Голос задрожал и сорвался на всхлип. Нельсон, распахнув дверь, высунул голову.

– Нам по пути. Мы потеснимся. Леди наверняка замерзла, и ей действительно опасно бродить в столь позднее время. Позвольте ей сесть. Доплачу пять шиллингов за вынужденную остановку.

– Как скажете, сэр, – тут же покладисто пробасил возница. – Залезайте.

Нельсон выбрался на улицу, чтобы помочь маленькой девушке, кутающейся в белую шубку. Пассажирка была не старше шестнадцати; она дрожала и озиралась. Она потеряла или не надела шапку; снег на волосах уже таял, превращая ухоженные локоны в липнущие к лицу патлы. Подождав, пока девушка сядет, Нельсон сам залез в кэб и захлопнул дверцу. Оглядев незнакомку, он с учтивым поклоном сообщил:

– Синий Гриф, она же мисс Лоррейн Белл, – по левую руку от вас. Мое же имя Гюрбюар Нельсон, я детектив. Чем мы можем вам помочь?

Он замолчал, наслаждаясь произведенным эффектом: девушка широко распахнула серые глаза, даже перестала дрожать. Я не удержалась и подпортила момент:

– Герберт. Он Герберт, а еще Падальщик. Не ломайте язык.

Не знаю, поняла ли меня девушка. Она закрыла лицо руками и заплакала, пробормотав лишь:

– Вас послала мне судьба…

– Не драматизируйте, – пошутил сыщик. – Судьба посылает падальщиков: всяких стервятников, грифов – только на мертвечину. А вы…

– Нельсон! – Осуждающе глянув на него, я протянула девушке платок и, смягчив тон, спросила: – Как вас зовут? Вы искали меня по делу?

Незнакомка спешно начала вытирать слезы и вскоре почти взяла себя в руки. Подняв на меня глаза, она тихо ответила:

– Я прочла о вас во вчерашней газете. Ваше прозвище я слышала раньше, но не знала, что вы женщина, да еще богатая, да еще, – губы снова задрожали, – сестра бедной Хелены….

Настала моя очередь поднять брови.

– Милое дитя, откуда вы знаете мою сестру?

– Позвольте ответить за нее, – неожиданно вмешался Нельсон. – Перед нами мисс Луна Эрроу, дочь сэра Дамиана Эрроу, третьего помощника министра внутренних дел. Кажется, ее занятия в классе мистера Блэйка прошли не так успешно, как обычно, верно?

Пораженная девушка даже передумала снова плакать. Нельсон опередил вопрос.

– Ваш снимок с отцом я видел в статье двухнедельной давности. Про художественный класс мне сказал сам ваш учитель. Остальное, думаю, вы расскажете самостоятельно, подтвердив или опровергнув мои подозрения.

– Ваши… подозрения?! Мистер Блэйк говорил обо мне? – Девушка побелела еще больше, закашлялась, сжалась. – Я обречена. Точно обречена. Боже…

– Вы боитесь? Какая ерунда. – Я ободряюще улыбнулась. – И не принимайте близко к сердцу, Нельсон подозревает весь белый свет. Лучше объясните, что случилось. Чем вы так встревожены?

Едва ли я ее успокоила. Мисс Эрроу потупила взор, помолчала, собираясь с мыслями или набираясь мужества, затем выше подняла воротник и с усилием заговорила:

– Мистер Блэйк, если вы его расспрашивали о классе, наверняка сообщил вам, что я впервые не пришла на занятия.

– Да, – ответил Нельсон. – Сказал довольно громко, хоть мы стояли в коридоре.

Я не совсем разобралась, к чему было брошено это замечание. Но девушка поняла.

– Я не могла заставить себя, просто не могла. То, что я видела… – у нее затряслись руки, она сцепила их перед грудью. – Он наверняка видел, что я видела. И я… – тут она почти закричала на нас: – я ее не убивала! Слышите?

– Конечно, не убивали, – спешно подтвердила я. – Дальше.

– Они все… они теперь думают, что это я, раз мы соперничали! – прошептала девушка. – Я пришла на урок. А все смотрели так, будто… у меня в руках была банка с ядом, или Хеленина голова, или… а потом… он сказал, что он мне рад и что мне придется делать то, что должна была делать Хелена. Рисовать подарок для Ее Величества. И еще он пошутил… – Она почти проскулила: – Что в молодости убил бы за такую привилегию!

– Он – мистер Блэйк?

– Да…

Выдохнув это, мисс Эрроу без сил рухнула на меня; белокурая голова беззащитно склонилась к моему плечу. Хм… будь я юной леди, при наличии выбора предпочла бы упасть в обморок на мужчину. Придерживая бедную девушку, я вздохнула.

– Пара минут бессознательного состояния обеспечена. Что скажете?

Нельсон не отвечал. Взгляд не отрывался от ридикюля рядом с нашей художницей.

– Это слишком… – прошептал сыщик.

– О чем вы?

– Об этом. – Падальщик надел перчатки, быстро открыл ридикюль, порылся там и извлек тонкий шнурок со следами лиловой краски. – Как предсказуемо…

Я судорожно глотнула воздуха: мне хватило взгляда, чтобы понять. Моя сестра в последний миг хваталась за это, пальцы были в краске, и…

Девушка слабо застонала, открыла глаза, приподнялась. Она посмотрела на удавку в руках сыщика и прошептала:

– Вы нашли. Я… клянусь, я…

– Умеете лазать по канату, мисс Эрроу?

От неожиданного вопроса она нервно рассмеялась.

– Не пробовала, но, наверное, нет. У меня слабые руки. А почему…

– Когда вы обнаружили это? – Нельсон не стал вдаваться в подробности и осторожно начал упаковывать удавку в извлеченный из кармана пакет.

– После урока, сэр.

– Вы держите ридикюль рядом с мольбертом?

– Да.

– Кто-то проходил мимо вас?

– Многие ходили менять воду. Мистер Блэйк смотрел наши работы. Он всегда ходит по классу.

– Прекрасно. А теперь расскажите, что вчера произошло на занятиях между ним и Хеленой Белл.

Снова я удивленно посмотрела на сыщика. Тот не сводил прищуренных глаз с лица мисс Эрроу. Она завела за ухо светлую прядь и, виновато глянув на меня, заговорила:

– Может, это обернется против меня, но ваша сестра вправду не нравилась мне. Она была гордой, смотрела на всех как на бледные тени, вечно витала где-то. Я не понимала, почему именно она лучшая в классе. В ее картинах не было ничего особенного, чем они могли нравиться мистеру Блэйку?.. Я всегда пыталась ее обойти. Не получалось. Я была второй. Так… несправедливо…

Даже будучи подавленной и напуганной, девушка говорила горячо, убежденно, и не очень-то умный полицейский заподозрил бы ее за одни только слова. То, что я слышала, настораживало. Настораживало бы, если бы не рассказывалось так честно.

– Я понимала, что это пустяки, в жизни не так, как в классе. Но в какой-то момент я задумалась: может, стоит попытаться поучиться у Хелены? Мы не дружили. Я решила, что стану той, кого Хелена во мне видела, – тенью. На каждом занятии я садилась рядом, наблюдала. Запоминала все: как она рисует, как себя ведет, в каком тоне говорит. Даже какую конфету берет из коробок, которые приносит мистер Блэйк, – она всегда брала ту, что посередине. Наблюдения ничего мне не давали. Но совсем недавно… – она запнулась, – я начала замечать, что в отношениях мистера Блэйка и Хелены появилось… что-то.

– Что? – тихо спросила я.

Я все еще видела тонкое тело в белом платье – тело и испачканные краской руки. Разметавшиеся длинные, не заколотые волосы, крохотные жемчужинки сережек. Мисс Эрроу подтвердила мою неуверенную мысль:

– Она приходила раньше всех и задерживалась допоздна. Она чаще обращалась к нему, он чаще подходил. Знаете, мистер Блэйк как правило очень холоден. Но я видела, проходя мимо, он касался ее плеча, говорил что-то одобрительное. То есть, он часто хвалит или ругает, но делает это во всеуслышание. Шептал он только ей, а однажды взял ее руку с кистью и показал, как наложить тень на что-то. Так откровенно… я поняла, что Хелена влюбилась в него, и он в нее тоже влюблен.