Текст книги "ne_bud_duroi.ru"

– Автостопом?! И что, никто не понял, что ты не наш?

– Ты тоже не поняла. Так и водители. Считай, главный экзамен я сдал.

– Я думала, японцы разумнее. Угрохали бы тебя по ходу твоего постижения, было бы тебе изучение страны… Или выкуп бы потребовали у японской матери.

– Так никто же не знает, что я японец, думают, так, студент. Зимой в общежитии в Академгородке ночевал один парень, Игорь, который шел из кругосветки – автостопом вокруг света прошел. Магеллану не снилось. Вышел из Москвы в сторону Европы, а возвращался из Азии.

– Ага, а по океанам вплавь, – съязвила я.

– Нет, через Атлантический пришлось перелететь, он в Португалии на стройке денег заработал. Долетел до Бразилии, потом пешком и на попутках через две Америки. На Чукотку с Аляски хотел на лодке переплыть, так его поймали и решили, что сумасшедший – все из России в Америку нелегально плывут, а он из Америки в Россию… Так что и я по его методу дошел.

– И как тебе Русь-матушка?

– Говорю же, главный вывод, который я сделал, – русские мазохисты. Испытываете довольно неприятные чувства, но не стараетесь избавиться от способа жизни, который не становится лучше. Но если каждый человек составляет общество, то основой улучшения общества будет оптимизм и старания каждого, не так ли?

– Да-а. Теперь видно, что ты и вправду японец. Только японца могут волновать такие мысли посреди нашей действительности.

– А вас?

– Нас?.. Нам бы ноги унести подобру-поздорову, и то дело.

Арата морщил лоб, силясь разгадать смысл моих слов.

– За последние полтора дня у меня взорвали машину, перерыли всю квартиру, убили парня, который был одет в куртку моего сына, а тридцать восемь минут назад чудом не отправили на тот свет меня, пытаясь выдать все происходящее за автокатастрофу. При этом я понятия не имею, в чем провинилась. И узнать не у кого. Хотела было спросить у «Гелентвагена», который старательно выталкивал меня в кювет, да, боюсь, тот не расслышал бы.

Арата молчал, пытаясь понять, как отнестись к моим словам – как к неуместной шутке?

– Это я к тому, что если в твою идею погружения в язык не входит погружение в ситуацию выживания в экстремальных условиях, которые у нас сплошь и рядом, то лучше тебе идти автостопом дальше. В Европу. Живее будешь.

– Сплож и радом, – старательно одними губами повторил непонятные слова Арата. И продолжил, адресуясь ко мне: – Я понимаю, смех у вас как наркотик. Он помогает вам убежать от жизни, но не может помочь ее исправить.

Арата серьезно посмотрел в мою сторону и дальше выдал то, что мог выдать только японец:

– Я беспокоюсь, не испортил ли тебе настроение? Мне оставалось только хмыкнуть.

– Я абсолютно не хочу оскорбить тебя и твою страну. Наоборот, говорю это потому, что надеюсь, что ситуация в России улучшится. Ведь вы имеете все права и возможности изменить свою страну.

– И как это тебя дальнобойщики не раскусили? Если ты с ними такие же беседы вел, то тебя сдали бы в психушку на первой же стоянке.

– Пси-хуш-ку, – снова прошелестел одними губами Арата.

– Нет, ты не подумай, что я смеюсь. Мне твои размышления как раз весьма близки. В другой ситуации сама охотно поразмышляла бы о соотношениях японского и российского мировосприятия. Но… Недосуг пока, извини.

Мы уже подруливали к МКАД.

– Тезка! – голос дяди Жени в моем мобильнике звучал зловеще. – Что ж не едешь?

Э-э-э, да у меня тут с машиной проблемы…

– А, это барахло еще двигается? – Я почувствовала, как на другом конце провода беззвучно смеется мой собеседник. Зловещая тишина на месте неслышимого смеха. Откуда он узнал номер моего мобильника? Я не называла…

– Где ты находишься? Говори координаты, подошлю ребят.

Да уж… Этот подошлет.

– Спасибо. Мне уже помогают. Скоро буду.

– Где ты?

Я стала беспорядочно нажимать на кнопочки, чтобы создать ощущение помех в эфире, и нарочито громко кричать «Алле!» – детский приемчик.

– Дядь Жень! Вы куда-то пропадаете. Алле. Алле! Не слышно. Пропадаете куда-то! Алле!

И, дав отбой, нажала на выключение. Пусть думает, что я вне зоны досягаемости.

– Проблемы? – спросил Арата, заметивший мои уловки с якобы плохо работающим телефоном.

– Сказать, что это проблемы, – ничего не сказать. Куда тебя подбросить?

– Под-бро-сить, – снова прошептал Арата. – А я и сам не знаю, куда меня подбросить.

– Живешь же ты где-то.

– Я только позавчера приехал. Хотел к Игорю, но его дома не оказалось. Закрыта квартира, опять, наверное, ушел куда-то. Ночевал у дальнобойщика Сережи, потом на концерте познакомился с какими-то ребятами, они позвали меня в клуб, в клубе еще с кем-то тусьовались, потом на этой даче оказались. Куда дальше, не знаю…

– Можно поехать ко мне. Только не надо смотреть на меня как на старую эротоманку.

– Эрото… что? – снова зашептал Арата, постепенно переходя от повторения к вопросу.

– Эрото – ничего. Не в постель то есть зову. Усек? У меня сын, как ты.

– Что значит – как я? – не понял мой попутчик.

– То и значит. Ты в каком году родился, солнце ты мое японское?

– «Сольнсе японское»… – В отличие от его земляков, нередко встречавшихся мне по ходу моей фотографической деятельности, не поддающийся японскому произношению звук «л» Арата произносил легко, так что даже в слове «солнце» его подчеркивал. – А, родился… В одна тысяча девятьсот семьдесят девятом.

– А мой Димка в восемьдесят втором. Три года туда, три обратно… Хотя тебя мне пришлось бы рожать, еще не достигнув совершеннолетия…

Арата рассмеялся.

– Ты придумываешь, придумывае-те. Тебе… вам не может быть столько лет, чтобы сыну было двадцать.

– Может. И твою японскую учтивость можно временно спрятать в карман. В общем, остановиться можешь у нас. Но есть два минуса. После того как нас вчера немножко грабили и в квартире все вверх ногами, выделить не заваленное барахлом койкоместо проблематично. И потом, та чертовщина, которая вторые сутки творится вокруг нас с Димкой, небезопасна.

– Койкомьесто. Чьертовщина… – старательно повторял Арата.

– Подожди ты со своей филологией. Ты понимаешь, что я тебе толкую? Я с радостью приглашаю тебя пожить у нас, сколько твоей душеньке угодно, но предупреждаю – это может оказаться опасно.

– Если существует опасность, ее нельзя избегать, нужно стремиться к ее центру, так говорил мой дедушка, – сказал Арата.

– То есть – ты не боишься?

– Нет, Жеже-сан. Я очень благодарен за приглашение остановиться у вас на несколько дней. Я вас не обременю, – церемонно добавил такой неяпонский японец.

– Тогда поехали. Будешь еще одной рабочей силой – завалы разгребать. И давай, снова переходи на «ты», церемониться будем когда-нибудь после.

Но до завалов надо было еще добраться.

В подъезде на мою еще не зажившую голову что-то едва не свалилось. Но это что-то чудом пронеслось в миллиметрах от меня. Обернувшись на свист воздуха, я увидела, как входящий следом Арата, в духе лучших боевиков про якудза, несколькими движениями рук и ног уложил на пол двоих бойцов с бычьими мордами, явно в очередной раз присланных по мою душу. Не запеленговавший ли меня дядя Женя послал их ждать в подъезде?

– Пусть полежат, – спокойно сказал Арата и, затолкав меня в чудом работающий лифт, вежливо спросил, какой этаж. Так сдержанно, будто только что не спас меня и себя от этих головорезов. Куда более сильное впечатление произвела на него привычная для моего натренированного обоняния вонь в лифте.

– Я же говорила, что здесь опасно.

– А я говорил, что опасности нельзя бояться. Нужно стремиться в ее центр.

– Но ты не думал, что в этом центре так пахнет…

– Женя-сан! Объясни, почему в Москве цены сопоставимы с токийскими, а в подъездах все равно… – Арата поморщился, подбирая слова, – ис-лра-жня… Справляются с нуждой.

– Ссут они в подъездах! – грубо подсказала я. Сил на филологические экзерсисы не было. Арата снова зашевелил губами, повторяя незнакомое слово. —Думаешь, здесь грубые пролетарии роятся? Как бы не так! Новые русские со старым прошлым. Будут тысячи платить за суши в баре на Лубянке и вылезать из «Мерсов», чтобы отлить в подворотнях и в лифтах.

На площадке снова маячила соседка. Бандитам на мою лестничную клетку хода нет, Лидия Ивановна на посту.

– Женечка, у вас опять не протекало?

– Кажется, не протекало, Лидия Ивановна, хотя я уже ни в чем не уверена.

– Что же мне так не везет… – посетовала старушка и скрылась за своей дверью.

– Мать, а мать! Ты варвар! – ничего не знающий об очередных дорожных и лестничных приключениях Димка встретил меня со старой деревянной коробкой в руках. В коробке этой еще со времен прошлых хозяев валялись пуговицы, катушки и прочая дребедень. То, что мать где-то на дороге подобрала японца, никакого впечатления на мое чадо не произвело. Новое поколение окончательно выбрало космополитизм. Едва пожав руку Арате, сын продолжил: – Без малого десять лет ты думала, что прежний хозяин на старости лет докатился до скаредности Плюшкина, раз не выбрасывал такие разваливающиеся ящики.

– Я ж его тоже не выбросила. Значит, и у меня уже старость лет наступила.

– Слава Богу, что наступила. То есть что не выбросила. История бы тебе этого не простила. Смотри, что я нашел. Джой тыкал пальцем в какую-то ветхую бумаженцию.

– Что это?

– Не вижу блеска в глазах! Арата, погляди, как в этой варварской стране историческими реликвиями разбрасываются! Твоя дряхлая деревяшка не что иное, как коробка манильских сигар, произведенных в 1854 году. На минуточку – полтора века назад!

Арата после этого сообщения стал похож на окаменелость того же периода. Переспросил только, при чем здесь «минуточка», если с тех пор почти сто пятьдесят лет прошло.

На меня сногсшибательное известие впечатления не произвело. Не «Гелентваген» на дороге. Коробка как коробка, они сигары складывали, у нас нитки в ней валяются. Нормально.

– И как сей реликт у нас очутился?

– Из письма, обнаруженного на дне этого сокровища, следует, что раритет был подарен некоему господину Сергею Львовичу Левицкому неким Иваном Гончаровым «в благодарность за фотографические портреты, сделанные 15 февраля сего, 1856 года, и в память о нашем разговоре».

– 1856 год. Это тот Иван Гончаров, который написал «Обломова»? – спросил наш японский гость. И мы, двое русских, выразительно посмотрели друг на друга.

– Мало того что мы варвары, мы еще и профаны. Надо пригласить в разграбленный дом японца, чтобы узнать историю собственных вещей.

– Я просто писал студенческую научную работу про Гончарова. По его письмам к Толстой.

– К кому? – не понял Джой.

– К Елизавете Васильевне Толстой – единственной женщине, которую он любил. А она за другого вышла.

– Вы с Аратой дальше в здешних завалах поройтесь, может, он еще чего нам про нашу жизнь и про наши корни растолкует, – сказала я и села прямо посреди так и не убранной с пола кучи всевозможного барахла – подумать.

Мальчишки копались, периодически вытаскивая на свет и показывая мне то ложки, то плошки. Одна из комнат – Димкина – даже начала приобретать относительно жилой вид. А я в такт с расчисткой квартиры пыталась расчищать собственные мозги.

Наш юный японский мудрец говорит, что если есть опасность и избежать ее невозможно, то нужно стремиться в ее центр. Значит, мне нужно спешить в логово зверя. А кто у нас зверь на данный момент времени? Дядя Женя. Значит, придется идти прямо в лапы к дяде Жене, чтобы выяснить, что ему от меня нужно.

Я тихо выскользнула за дверь. Вырубленные Аратой «шестерки» все еще валялись на первом этаже, но уже сменили цвет лица с могильно-серого на просто серый и начали постанывать. Так им! Пусть еще покорячатся.

Перешагнула через два здоровых тела и тремя минутами позже уже шла по бесконечным коридорам дяди Жениного ведомства – благо размещалось оно рядом, в одном из переулков на задах Старой площади. Пропуск мне был заказан, и с каждым шагом я приближалась к развязке. Что, как ни странно, меня совсем не пугало. Напротив, появлялось чувство облегчения. Интересно, ведомые на казнь тоже испытывают облегчение, сбросив с себя груз напрасных надежд? И потом, не убьет же он меня в собственном кабинете. Труп неудобно прятать. А даже самая неприятная определенность в моем случае все лучше, чем игры вслепую.

В прихожей сидели посетители, по смиренному виду которых было понятно, что ждут они не первый час. Подождут еще.

Не говоря ни слова, я дернула на себя тяжелую дубовую дверь.

– Вы куда?! – взвизгнула секретарша. Помощник кинулся наперехват, но я с невесть откуда взявшейся сноровкой – травмы головы порой обостряют маневренность, – уже справилась со второй дверью и оказалась на огромном ковре кабинета. За столом переговоров сидели дядя Женя с проворовавшимся экс-губернатором, сосланным со своего Востока в столицу (как, однако, поменялись времена – раньше ссылали в обратном направлении) и брошенным на рыбоводство. Топ-менеджер отечественной экономики явно принес на дегустацию продукцию своего нового ведомства. Стойкий запах отечественного балыка победил в битве с ненашенским кондиционером, уныло силящимся этот запах выветрить. Пустая поллитровая бутылка от виски уже стояла на полу, в бутылке-близнеце осталось меньше половины.

– Евгений Владимирович… – в ужасе лепетали бежавшие за мной секретарша и помощник. – Она сама порвалась!

– Женечка! – дядя Женя повернул раскрасневшееся лицо в мою сторону. Сфотографируй я его сейчас, лаборанты в агентстве забраковали бы кадр – за искажение цветопередачи. – Вот умничка, что пришла!

Он еще не закончил жест рукой, а волна чинопочитания уже смыла клерков за дверь.

– Выпей со стариками!

– Это кто здесь старик! – главный рыбовод встал из-за стола и стал молодцевато подтягивать штаны от Эрменеджильдо Зенья (сама такие на презентации новой коллекции снимала, костюмчик тянет штуки на три-четыре «зеленых», почитай, годовой оклад министра). Но, присмотревшись ко мне получше, решил, что тратить на меня свой гусарский пыл не имеет смысла.

– Дядь Женя, лучше скажите сами, что вам от меня надо?

– Женюрка, что с тобой? – могущественный тезка от удивления даже опустил невыпитую стопку. – Ты никак на старого друга грешить стала?! Решила, что это я убийства и взрывы подстраиваю.

– Не надо врать! – голос мой, как в детстве, срывался на писк, но решимости еще пока хватало. – Я видела в Астахове фургон брачного агентства «Синяя Борода».

Мой козырь впечатления не произвел.

– И что? – не понял дядя Женя.

– А то, что все мои беды вчера начались с того, что какой-то тип, выскочив из дверей офиса этой самой «Бороды», упал прямо под днище моей машины, после чего она взорвалась! После моего выезда из вашего дачного поселка меня чуть не вогнал в гроб «Гелентваген», старательно имитировавший обычную аварию, а после того, как вы вычислили мой мобильный, в подъезде меня поджидали два мордоворота, которые не убили только по чистой случайности… Не многовато ли совпадений?!

– Совпадений и вправду многовато, – дядя Женя стал бледнеть столь стремительно, что теперь цветная пленка смогла бы его отобразить. Я даже испугалась – его и удар может хватить, а я так ничего не узнаю…

– Но почему ты решила, что всем разруливаю я?

– В Астахово охранник рассказал, что владеет агентством ваш сын.

– Владел. Вовка на пару с соседом, министром хреновым, вляпался в эту дурацкую аферу с этой «Синей Бородой» и экспортом наших невест, которых там, случалось, в бордели продавали. Но в прошлом году в казино проигрался. За ночь триста двенадцать тысяч спустил, гаденыш. Я тогда сказал, что ни копейки не дам…

– Ни цента, – стремительно пьянеющим голоском поправил главный рыболов.

– Что?! —~ взревел дядя Женя, чей голос, напротив, столь же стремительно трезвел.

– Правильнее говорить не «ни копейки», а «ни цента». Не на рубли же он играл!

– Цыц! – взревел дядя Женя, и главный рыболов, поперхнувшись собственной продукцией, смолк. – Я сказал, что не дам ни копейки, – упрямо повторил дядя Женя, – и Вовка продал свой пакет хренову министру. То есть не напрямую, конечно, там все в ажуре, а какому-то его подставному родственнику. Но нормальным и, в натуре, единственным владельцем «Синей Бороды» остался сосед. А своего остолопа я убрал с глаз подальше – второй год нашу госсобственность за рубежом инспектирует!

Став совсем белым – снова были бы проблемы с цветопередачей, – дядя Женя поднес ко рту стопку, которую он не успел опустошить, когда я ворвалась в кабинет, знакомым жестом резко опрокинул ее в рот и звучно выдохнул, закончив столь же традиционной присказкой: «Эх, не так выпить, как крякнуть!»

– А машина… Могла и около моего участка быть. Моя мадам совсем на японском саде помешалась. Камни тащит отовсюду, сакуры там всякие. Но сакуры, они еще ничего, маленькие, а камни – по полтонны. Я зарекся ей ведомственные «Газели» посылать, так она, видно, соседа нагнула…

Сложившаяся было в моих потревоженных мозгах теория таяла на глазах. Тем более что она и прежде плохо вязалась с главным вопросом – зачем дяде Жене все это надо? Но если не он, то кто?

– Ты, Вить, иди! – сказал мой тезка уже расплывшемуся рыбоводу, нажав на кнопку вызова помощника. – Проводите! – И, когда дверь за уволакиваемым министром закрылась, плеснул мне в стопку: – Давай, выпей!

– У меня и без того в голове все плывет! – попыталась отказаться я.

– Вот и уравновесится! Значит, говоришь, кто-то пытался подстроить аварию и избить тебя в подъезде. А как же ты выкрутилась?

– Чудом! – ответила я, проглатывая виски. – Фу, гадость какая! И как вы это всю жизнь пьете!

– Так всю жизнь и мучаемся. Что-то больно много чудес, тебе не кажется?

– Мне-то кажется, а что делать?

– Думать будем. Подключать свои источники. Есть у меня одна мыслишка, надо ее проверить. А тебе пока исчезнуть бы, спрятаться. И сына бы спрятать…

– Арата, ты у нас самый трезвомыслящий, – от выпитой стопки в голове все плыло. Иной раз, как и обещал дядя Женя, уравновешивая то, что плыло еще от вчерашнего удара, но иногда совпадая и устраивая такое классическое явление резонанса, что я едва стояла на ногах. Вот и сейчас я не стояла, а снова сидела верхом на большой куче тряпья, которое мальчишки приготовили на выброс. Из кучи выглядывал чуть припахивающий старостью каркас кринолина – складывающиеся соединенные лентами обручи, один меньше другого, в разобранном состоянии превращающиеся в перевернутый колокольчик, придающий форму дамскому платью. Какого же он года выпуска, если кринолины лет сто пятьдесят не носят? – Если надо спрятать человека так, чтобы его некоторое время никто не нашел, а найти могут везде, то как спрятать? – несмотря на весь резонанс в голове, я все-таки героически доформулировала вопрос.

– Прятать нужно на виду. Чем виднее, тем лучше. Ищут в тайниках, на виду не замечают, – спокойно ответил Арата. Мне уже казалось, что я знаю этого мальчика всю жизнь и что он мне почти такой же родной, как мой собственный.

На виду…

Что-то щелкнуло. На виду. Конечно же, на виду. Видит око, да зуб неймет. Спрятать Димку так, чтобы все видели. Выставить на всеобщее обозрение. На виду у всех не заберут, не угробят. Слабо им в прямом эфире убивать или калечить.

Отрыв в этих кучах телефон и в спешке, как в страшном сне, путаясь в цифрах, стала звонить своей однокурснице Ирке, которая работала редактором на телевидении. Только бы они в свой реал-лайф-проект героев не набрали!

– Нет, еще не всех набрали. Вечером отборочное шоу.

– Ирка, ни о чем не спрашивай, слушай внимательно. Ты должна взять Димку!

– Мать, ты с какого бодуна? У тебя с мозгами все в порядке? Я ж говорю, отборочное шоу уже вечером.

– Так ведь только вечером. Что я, ваше ТВ не знаю! Вы ж все в последний момент на соплях лепите. Не верю, чтобы ты не могла воткнуть любого участника, даже за пять минут до эфира. Ведь можешь же?

Ирка польщенно хмыкнула. Ей нравилось чувствовать, как все ниточки интриги стянуты к ее рукам.

– Там нагрузочки будут – будь здоров, мало не покажется… – уже не так категорично возражала Ирка. – У него от армии липа есть?

– Что? – не поняла я.

– Липовая справка от армии?

– Ну, есть что-то. Участковая с детства все вписывала побольше диагнозов, говорила, к армии пригодится.

– Во-от. А у нас полная предполетная подготовка – «Теперь ты в космосе». Центрифуги-хренюги… Соображаешь? Если он после нашего космоса живой останется, ты же потом военкомату не объяснишь, что это все шоу, на телевидении смонтировали.

– Плевать на «потом»! Ты мне его сейчас изолируй и на всеобщее обозрение выстави! Иначе он живым и без твоих тренажеров не останется. Честно.

Школа экстремального вождения

На другом конце провода было глухое молчание. Голос у меня дрогнул.

– Ирка, я серьезно. Я ж тебя никогда не просила, но сейчас…

Я бегло перечислила все, что свалилось на наши головы за последние двое суток.

– Ну хорошо… В финал я его выведу. Объясню начальству, что это лучший вариант. Только у нас же там, понимаешь, зрительский отбор.

– Перфильева! Не надо мне лапшу на уши вешать! Где вы ваш зрительский отбор видали и в каких тапочках, я и без тебя представляю.

– Ладно… Эх, Жукова, на что меня толкаешь! Как мне с генпродюсером объясняться прикажешь?

– Уж ты-то объяснишься. К взаимному удовольствию, – пробурчала я и бросила трубку. Теперь оставалась задачка посложнее – убедить Димку.

Димка, как ни странно, сдался после первого же аргумента. Обозвав подобные шоу отстоем, он почему-то вдруг внял идее, что в прямом эфире он сможет раскрутить компьютерную фирму, которую они взялись создавать с Толичем.

– Помелькаешь на экране, обеспечишь себя заказами, хотя бы на лето…

Димка пошел собирать бумажки, которые перечисляла Ирка, – справка из психдиспансера, из наркодиспансера, справка от участкового, – сожалея только о том, что не пообщался с Аратой подольше. «Он что надо! Жаль, не потусовались. Еще бы и приемчикам у него подучился!» Пришлось пообещать задержать Арату в наших пенатах до Димкиного возвращения «с орбиты». «На занятия в Токио ему только осенью».

Джой периодически докладывал по сотовому об этапах прохождения дистанции: «Радуйся, ЖЖ, я не псих! Справка есть!» – и лишь на пятом звонке припомнил, что не сдал еще ни одного экзамена.

– Осенью сдашь! От хвостов еще никто не умирал… Умирали, как правило, от другого.

Через три часа мы встретились у семнадцатого подъезда телецентра в Останкино. Я должна была забрать Димкин мотороллерчик. Сын показал мне, где у этого зверя газ, где тормоз, дал наказ не забывать отмахивать рукой повороты и пошел к большой стеклянной двери. На полпути повернулся.

– Мать, а ты мне ведь мозги пудришь! Спрятать меня решила?

Двух секунд глаза в глаза хватило, чтобы понять – никакая ложь, даже самая святая, во спасение не прокатит. Сейчас он развернется и уедет в другую сторону от телецентра.

– Выхода другого нет, Джойка. Мне еще внуков увидеть хочется.

– Для этого нужны как минимум две составляющие – внуки и бабушка. Меня спрячешь, а сама?

– В этот космос только до тридцати лет берут… Дим, я справлюсь. Обещаю. Меня ж они напрямую не трогали (про «Гелснтваген» Димка, к счастью, не знает). И потом, я теперь под охраной персонального самурая.

– Нам только международного конфликта не хватало.

– Дж! Ты же понимаешь, что шантажировать меня можно только тобой. Если ты будешь изолирован, у них руки окажутся связаны. А я залягу в берлогу. Обещаю.

Сын притянул меня к себе и потрепал по голове – я не доставала ему даже до плеча. Проходившим мимо могло показаться, что претендент прощается с девушкой. Это если смотреть со спины и на меня не оборачиваться. Дабы не портить впечатления о потенциальном герое шоу и не оставлять сыну пути к отступлению, я поскорее натянула шлем на голову. Джой согнулся в три погибели и чмокнул меня в щеку.

– Ма, я знаю, что тебя не следовало бы просить об этом. Но… Если я пройду, напиши отцу, чтоб он меня смотрел, на сайте будут прямые трансляции из этого космоса.

– Напишу, – скрепя сердце, согласилась я. Общаться с Никитой, даже в электронном виде, в мои планы не входило.

– Привет медведям!

– Каким медведям? – не поняла я.

– Тем, что в берлоге, в которую ты обещала залечь, – ответил Димка, даже не подозревая, как легко попал в точку. Сутками позже я действительно оказалась у медведей.