Текст книги "Мне нельзя тебя любить, оборотень"

Глава 3 Золотое руно

СЕБАСТЬЯН

– Так кто была та недавняя мамзель? – шепнул Кнес, орудуя рядом со мной лопатой. – Аган рассказал про твои амуры в городе!

   Язык у него длинноват, смотрю, у нашего Агана! Укоротить надобно! Я со злостью вонзил лопату в землю по самый черенок и нажал на древко, вывернув наружу шмат пахучего чернозема. Непрошенное напоминание пробудило память и слишком уж сильной болью полоснуло по душе, заставив язвительно ответить:

– Какая разница, кто? У дамочки засвербило, я помог, делов-то.

– И что они в тебе находят? – друг завистливо глянул на меня. – Тощий ведь, как наша старушонка каурая! Только глазастый, да еще языком молоть умеешь!

– Языком не только молоть надо, – усмехнулся, продолжив копать.

– Не, фуу, – Кнес скривился. – Чтобы я туда языком? Да ни в жисть!

– А воду ты как пьешь? – не удержался я.

– А чего?

– Ну, коли брезгливый такой, так подумай, как воду-то озерную пить, в нее же рыбы испражняются.

– Ис… чего?

– Писают и какают они туда.

– Тьфу, ну зачем сказал, Себ? – парень скривился. – Теперь думать о том буду!

– Мальчики, заканчивайте, – моя мать подошла к нам с кувшином в руках. – Испейте водицы, работнички!

– Ох, тетя Сара, только не хватало! – Кнес покосился на кувшин, сплюнул и, махнув рукой, направился к дому.

– Что ты ему сказал? – мама отдала воду мне и покачала головой. – Знаешь ведь, что он такой чувствительный!

   Ага, я поперхнулся водой, засмеявшись. Двухметровый детина с нежной душой! Когда переживает, не замечает, как подкову в дулькину фигу сжимает!

СЕБАСТЬЯН

– А тебе все хиханьки, – мать укоризненно посмотрела в мое лицо. – Думаешь, прикроешь шуточками, что на душе у тебя муторно? – она погладила по щеке. – Вижу ведь, что сам не свой в последнее время, сынок.

– Ничего, матушка, пройдет, – перехватил ее руку и поцеловал. – Ну, коли этой грядки тебе хватит, сажай. А у меня еще дела есть.

– Знаю твои дела, неугомонный. Когда выберешь девушку хорошую, из наших, да женишься?

– Когда рак на горе попой свистнет! – отшутился и подошел к большой лохани во дворе, около которой чистые рубахи, приготовленные матерью, лежали. Стянул грязную и, фыркая, начал мыться в холодной воде. Но недобрые мысли не отпускали.

   Жениться? Нет уж. Одна девка на всю жизнь? Да через месяц взвою. Да и что с ней делать, помимо очевидного? Половина даже читать не умеет. А те, что грамоте обучены, думать не особо стремятся. Поговорить не о чем, кроме погоды да трудной работы. Ну, о соседях еще позлословить, вот и закончились общие темы.

   А самое пакостное – всю жизнь пресмыкаться перед ведьмами, в погоне за призрачной надеждой получить разрешение родить дитя. Никто из наших и не задумывался никогда, что может быть по-другому. Что жить можно себе хозяином, получать за честный труд деньги, мир посмотреть, детей наплодить столько, сколько высшие силы позволят, счастливым стать.

   Утерся полотенцем, надел чистую рубашку и пошел, куда глаза глядят. Соврал ведь матери, не осталось на сегодня никаких дел, только вечером скотине корм задать. Но то ближе к закату, когда коровы вынырнут из вечернего тумана и сытые, покачивая боками, неторопливо двинуться к своим дворам, мечтая о теплом стойле и дойке, которая освободит разбухшее вымя от молока.

   Вот и мы, оборотни, как эта скотина, послушно делаем, что велено, и рады тому, что имеем. В точности также размножаемся по разрешению хозяев. Да, мы вчерашние животные, что выли на луну и бегали по лесам, жили в норах. Но мы были свободны! Не велика ли плата за сомнительную честь стать человеком? Да и человеком ли?

   Вот я кто? Для Лавии, например? Мясо о двух ногах, которое ей, ведьме, приглянулось, да настолько, что она сочла этого волка достойным своей постели. Игрушка для потрахушек. Еще ведь и считает, что облагодетельствовала меня, допустив до тела своего великолепного такого смерда низко рожденного.

   Я скрипнул зубами и сжал кулаки. Будь она неладна, эта старшая дочь Маат! Но толком разозлиться не успел – в глаза что-то ударило, ослепив. Что такое? Приставил руку козырьком ко лбу, вгляделся вперед и улыбнулся. Это белые волосы Сильвии сияют на солнце, как невиданное сокровище! Прямо золотое руно из греческих мифов!

СЕБАСТЬЯН

   Позабыв про Лавию, стоял и смотрел на младшую дочь Верховной ведьмы. Хоть ее волосы и цвета нетронутого снега, сама она такая теплая, нежная, добрая и наивная. Ни на мать, ни на сестру непохожая. И тянет к ней, как к пышущей жаром печке зимой.

   Вот и я не удержался, спустился с пригорка, любуясь оголенными стройными ножками. Улыбнулся, глянув на рыбку, магией сотворенную, что нырнула в озеро.

   Заметив меня, Сильвия тут же прикрыла ноги подолом. Жаль, такие красивые были! Попросила про рыбку никому не рассказывать, пришлось пообещать. Сел рядом, а она вгляделась в меня и, будто мать моя, все прочитала по глазам. Но и ей раскрывать ничего не стал. О таком разве расскажешь нетронутой душе, которая и зла-то не видит вокруг себя, всех хорошими считает?

   У нее в голове не уместится, что кто-то может пользоваться другими, будто игрушками, не допуская и мысли, что у них имеются чувства, желания, самоуважение. Сильвия и Алану считает достойной прощения, и Лавию, и остальных. Могла бы, наверное, всех спасла бы. Вот только спасать их пришлось бы от самих себя.

   Я сидел рядом, грелся о ее невинность, а думать мог только о том, что в свете ее чистых глаз сам себе кажусь перемазанным в грязи. А так хотелось бы счесть себя достойным этой неземной красоты! Укрыть ее от всех бед, защитить, никому не позволять даже думать о том, чтобы причинить ей боль!

   Пока эта буря металась в моей душе, безжалостно выкручивая все чувства вдоль и поперек, Сильвия поднялась. Оторопел, глядя на нее снизу вверх, и ляпнул, не глядя:

– Уже уходите?

– Пора мне, – ответила, но заалевшие щечки рассказали правду – сам спугнул, смутил, взбаламутил эту невинность.

   И это оборотень, которому молва давно навесила ярлык дамского угодника! Идиот!

– Позволите проводить? – встал и сделал шаг к ней.

– Н-не надо, – отступила тут же.

   Волосы, подхваченные ветром, запутались в низко опущенной ветви дуба.

– Ой, – дернулась назад, но раскидистый зеленый великан и не думал отпускать.

   Даже ему Сильвия приглянулась.

– Обождите, помогу. – Осторожно отнял у дуба добычу.

– Спасибо, Себастьян, – улыбнулась напоследок и зашагала к поселению.

   А я остался смотреть на пару сияющих длинных волосков, которые развевались на ветру, сияя куда ярче, чем золотое руно из греческого мифа.

   Что хотите делайте, не удержусь! Глянул по сторонам, не видит ли кто, бережно снял их с ветки. Да простит меня могучий старик-дуб за эту кражу. Настоящая драгоценность! А кто я такой, чтобы ею владеть? Обычный оборотень, бедняк без гроша в кармане, у которого есть только руки-ноги, да самомнение. И еще член, который по нраву Лавии. Не моими лапами чудеса хватать!

   Скривился и отпустил волосинки сияющие, отдал ветру, что бережно подхватил их и понес прочь. Все дальше и дальше от меня. Что же я творю?! Погнался вдогонку, упал, запнувшись о камень, схватился за воздух, поднялся, ругаясь, снова помчался и лишь в последний момент, когда сияющие волосинки заскользили над водной гладью, будто солнечные зайчики, успел их поймать.

   Выбрался на берег, смеясь в голос. Увидит кто, решит, что Себастьян сдурел. Да и пусть! Снял с шеи медальон, доставшийся мне от отца, раскрыл и привычно улыбнулся, глядя на две миниатюры внутри – я и моя сестра Катерина. Папа заказал их в городе, у заезжего художника. Так мои дети всегда будут рядом, говорил.

   Я бережно сложил белые волосинки в кружочек и убрал в медальон. Теперь Сильвия тоже всегда будет со мной. Хотя бы так. По-другому не заслужил.

Глава 4 Выбор книги

ЛАВИЯ

   Мурлыкая под нос песенку, которую услышала в городе, я зашла в дом. Вот ведь привязался въедливый мотивчик! А самое главное, под него вспоминаются крепкие объятия Себастьяна и много чего еще. Как, оказывается, приятно хранить такую тайну, которая бродит внутри, как хмельная медовуха, будоражит, обжигает!

– Гошпоша Лафия, – Дженни, увидев меня, присела в неловком реверансе, как я ее учила.

   Неуклюжая, как медвежонок! И шепелявая, жуть! Ну, и пусть! Сегодня даже эта недодочь не испортит мне настроение!

– Держи, – я протянула ей персик. – Чего замерла? Что сказать надобно?

– Ш-шпашибо, – прошептала девочка.

– На здоровье, – я взлетела вверх по лестнице.

   Ополоснулась, переоделась и успела помечтать о Себастьяне, когда почувствовала, что кто-то стоит в коридоре, напротив моей двери.

– Чего тебе? – спросила, распахнув ее и увидев дочь.

– Шплошить. Мошно? – подняла на меня глаза.

   Ишь, как осмелела с одного персика!

– Заходи, – посторонилась, пропуская девочку в комнату. – Что спросить?

– Я… – она отвела глаза и замолчала.

   Все, смелость закончилась.

– Да говори уже, что хотела!

   Не ребенок, мямля какая-то!

– Дженни, не зли маму, спрашивай. Что хочешь узнать?

– Кто мой папа? – выпалила дочь и тут же отступила назад, втянув голову в плечи.

– Что? – я тоже сделала шаг назад, не веря своим ушам. – С чего вдруг в твою голову взбрела эта шальная мысль?

– Плошто… хочу шнать.

– Просто в этом проклятом мире ничего не бывает, запомни! А твой папочка, – я присела перед ней на корточки, схватила и встряхнула как следует, – был никто и звать никак! Поняла?! Никто он был, никто! Повтори! Повтори, сказала!

– Ник…то, – едва слышно пролепетала Дженни.

– Вот именно! Чтобы больше таких вопросов мать от тебя не слышала! – я оттолкнула ее, встала и указала на дверь, – а теперь прочь с моих глаз!

– Да, вот этот корень боль усмиряет, а листья темные лихорадку прогоняют, – донесся до меня голос Маат, когда подошла к кухне – как всегда, пытаясь отыскать свою служанку Мию. – Верно запомнила, умница.

– Спасибо, матушка, – звонкий голос Сильвии ударил по ушам.

   Что они там делают? Почему мать учит младшую травничеству? С каких пор, да и для чего?

– Сделай, как велено, и в полночь ко мне в спальню приходи, поняла?

– Да.

– Одеться не забудь, как сказала.

– Конечно, матушка.

   Я подождала немного и вошла на кухню, на которой уже никого не было. Что они замышляют такое? Надо выяснить.

     Полная луна пронзала своим ярким светом весь дом, когда я, настороженно слушающая тишину, будто лиса, караулящая мышь-полевку, уловила едва ощутимый шорох шагов в коридоре. А вот и Сильвия! И куда же ты крадешься, сестренка, интересно?

   Осторожно приоткрыла дверь. Образовавшейся щелки хватило, что увидеть, как в коридоре колышется белое пятно. Она надела обрядовое платье. Еще интереснее! Избегая скрипучих половиц, я двинулась следом за девушкой. Та подошла к спальне нашей матери, постучала и, получив разрешение, вошла. Маат, мелькнувшая в дверном проеме на секунду, тоже была в белом.

   Это поставило в тупик и насторожило еще больше. Верховная ведьма надевает обрядовый наряд только при самых важных ритуалах. Так почему же она сейчас в нем? Сердце нехорошо заныло.

   Из-под двери полился сияющий свет. Я поняла, откуда он, когда она приоткрылась, словно от сквозняка. Или от того, что сила внутри уже не умещалась в небольшом помещении. Белая пыль, кружась в воздухе, слетала со страниц гримуара Маат.

   Того самого, что никогда не давался мне, когда тайком пробиралась в опочивальню отца и матери, еще в Алалии. Лишь вот так, издалека, краем глаза смогла увидеть это сокровище. Которое по праву принадлежит старшей дочери Верховной ведьмы! Ведь оно перейдет ко мне, когда придет срок.

   Но книга неожиданно захлопнулась и пропала с постамента. Сияющая белая пыльца начала меркнуть и падать вниз, как хлопья пепла после пожара.

– Что случилось? – спросила Сильвия.

– Гримуар почувствовал чужого, – ответила Маат. – Того, кому не доверяет, кого опасается.

   Чужого, значит?! Мерзкая книга! Я прижалась спиной к стене и сжала кулаки. Ну, уж нет, ей придется покориться Лавии, никуда она не денется! Или будет принадлежать мне, или отправится в огонь!

Глава 5 Морок

СИЛЬВИЯ

– Ужин готов, госпожа Маат, – сказала Катерина, войдя в гостиную.

– Накрывай, девочка, – мама вгляделась в окно. – Уже темнеет, а Дженни все еще не пришла.

– Увлеклась своими козлятками, – я улыбнулась.

– Сходи за ней, дочка.

– Конечно.

   На улице, и в самом деле, уже царствовали сумерки. Темно-синие широкие мазки ложились вокруг, сливаясь с тенями. Скоро ночь. Я зевнула, свернув к приземистым домикам оборотней. А вот им, похоже, наступающая темнота ничуть не мешала.

   Громкие крики вынудили вытянуть шею от любопытства. Подошла поближе. Играют во что-то. Как это называется? В середине площадки с песком врыт длинный столб, к нему на веревке привязан наполненный чем-то мешок. Парни и девчонки бьют по нему кулаками, чтобы летал от одного к другому. Занятно!

   А вот и Себастьян, тоже среди играющих. Ударил по мешку, тот улетел в сторону, а потом оборотень заметил меня. И в тот же момент мешок вернулся к нему и «отомстил», со всей силы ударив по голове. Ой.

– Себастьян! – вскрикнула и рванула к нему, упавшему. – Ты как?

– Песок иногда такой жесткий, – пробормотал он.

– Зубы целы? – рядом с нами присел второй оборотень.

– Целы. Покусать?

– Чего разлегся тогда? – тот пренебрежительно фыркнул и встал.

– Тоже верно, – Себастьян поднялся, помотал головой, как пес, которому в уши попала вода, и покачнулся.

– Точно все хорошо? – забеспокоилась, поддержав его.

– Точно только у аптекаря в лавке, – улыбнулся и пристально посмотрел на меня. – А вы куда на ночь глядя идете, госпожа Сильвия? Темно уж совсем!

– За Дженни иду, чтобы не испугалась одна.

   Почему мне приятно его волнение? Ерунда какая-то.

– Кстати, пора уже, – развернулась и пошла к скотному двору.

   Себастьян молча зашагал рядом.

– Не смотрите так, не поможет, – усмехнулся в ответ на мой возмущенный взгляд, – одну ночью не отпущу, и не мечтайте!

   Да и не думала! Отвернулась, чтобы не видел моей улыбки.

   А ведь уже, и в самом деле, ночь настала. Ничего не видать, словно в кромешной тьме идешь. Ой. Я обо что-то споткнулась, и точно упала бы, если бы не отличная реакция парня – подхватил, подарив на мгновение приятное ощущение невесомости, поставил на ноги.

   Но не отпустил. Наоборот, прижал к себе. Нужно возмутиться, так ведь? Я подняла глаза на его лицо, открыла рот, чтобы изречь что-то строгое и умное, требующее немедленно прекратить произвол, и… Да так и застыла, утонув в его глазах, которые горели во тьме ярко-желтыми «фонарями», полными очаровательных искорок.

– У тебя глаза в темноте светятся, – прошептала, улыбаясь.

– Немного, – тоже шепотом ответил он.

   Ничего себе, немного! Да ими дорогу освещать можно!

   Но сказать это я не успела, потому что его сильные руки прижали меня к оборотню еще сильнее, а потом…

   Твердые горячие губы коснулись моих, смяли их, приоткрыли. Стало еще горячее, когда он начал посасывать нижнюю губу, затем верхнюю. И вдруг опять стало прохладно.

   Ой. Я оказалась одна, в темноте, ошеломленная.

   Но рядом снова зажглись глаза Себастьяна.

– Госпожа Сильвия, – начал он, но голосок Дженни заставил его замолчать.

– Шильви! – она подбежала ко мне, маленькая проказница с большим фонарем в руках, и уткнулась лицом мне в живот.

– Ты почему домой не идешь, стрекоза? – с радостью переключилась на нее, чтобы не думать о том, что только что произошло.

– Площти.

– Нет уж, вот оставим тебя в стойле у козочек жить, раз так нравится!

– А мошно? – она с надеждой уставилась на меня, закусив губу.

– Вот посмотрите на нее, а? – не выдержала, рассмеялась. – Идем домой, нас ждут к ужину. Катерине придется опять все разогревать.

– Шильви, а кто это? – девочка застенчиво посмотрела на оборотня.

– Себастьян, юная госпожа ведьма, – он улыбнулся ей. – Оборотень.

– Штлашьте, я Тшенни.

– Приятно с вами познакомиться!

– Нам пора, – мы зашагали обратно, парень пошел рядом.

– Провожу вас, – пояснил в ответ на мой взгляд.

– Проводи.

   А что еще я могла сказать?

   Под рассказ Дженни о ее любимых козлятках мы дошли до дома.

– Наконец-то! – мама, выглядывающая нас с крыльца, всплеснула руками. – Куда запропастились? Ночь уж на дворе!

– Наш Шебаштьян пловодил, бабушка, – доложила девочка. – Он оболотень!

– Явились? – на крыльцо вышла Лавия. – Быстро за стол, обе.

– Благодарю, Себастьян, – пробормотала я, не глядя на парня, и следом за племяшкой вошла в дом.

   Он обнял жарой растопленного камина, но мои щеки и так полыхали вовсю. Я помогла Дженни помыть руки на кухне и прижала ладони, смоченные холодной водой, к лицу. Рядом Катерина разогревала ужин, но мне не хватило смелости поднять на нее глаза – казалось, один взгляд, и девушка тут же поймет, чем мы только что занимались с ее братом!

   Сам ужин и не заметила, а после сразу отправилась спать. Но сон не шел. Я проворочалась до утра, вспоминая это ощущение – от его губ, соприкоснувшихся с моими. Все произошло так быстро, что и понять толком ничего не успела! А ведь это мой первый поцелуй!

   Как же все это было? Прикрыла глаза и старательно принялась вспоминать по-новой. Но от проигрывания в памяти само событие, как иногда бывает, подстерлось и обросло деталями, которыми его дополнил мой разум. Попробуй теперь разберись, как было на самом деле!

   Я разозленно вскочила с кровати и снова замерла, глядя на сияние на расстоянии вытянутой руки. Что это? Мама! Оно быстро приобрело форму человеческой фигуры и загустело, как кисель, как добавишь крахмал. Ооооой! Это двинулось на меня!

   Отступала, пока не прижалась спиной к двери. Еще немного, и научусь сквозь стены проходить! Сияющий человек тем временем приблизился вплотную. Это же… Себастьян!

   Красивое лицо, искрящиеся глаза, изогнутые в усмешке губы. Я поднесла руку к его щеке. Осторожно – не из-за того, что боялась за себя. Просто не хотелось, чтобы он развеялся, пропав навсегда. Ладонь начало покалывать, будто поднесла к открытой печке. Так приятно!

   Но еще приятнее стало, когда он прильнул ко мне, легонько поцеловал в приоткрытые губы, провел ладонями по плечам и…

   Что-то толкнуло меня в спину.

   Морок тут же развеялся, как и не бывало. А я едва не застонала с досады!

– Шильви, ты шпишь? – в приоткрывшуюся дверь просунулась головка Дженни.

– Как раз собираюсь, – вздохнула и легла в постель.

– Шильви, – Дженни залезла ко мне под одеяло, – а кто такой… бабник?

– Где ты такое услышала?

– Бабушка шкашала, что Шебаштьян бабник. Гошпоше Лавии шкашала.

– Вот у них и спрашивай, – закрыла глаза, но через секунду вновь распахнула.

   Получается, я только что сотворила морок? Я, слабая ведьма, осилила одно из самых сложных заклинаний? Самолично, без какой-либо помощи?!

   Ой!

Глава 6 Охота на волков

СЕБАСТЬЯН

   Сам не понял, как это произошло. Сильвия чуть не упала, успел поймать, прижал к себе, да так и не отпустил, утонул в этом ощущении, ни на что не похожем. Рядом. Лишь одно слово пришло на ум. А потом и он выключился – когда она доверчиво глянула в лицо и прошептала:

– У тебя глаза в темноте светятся.

– Немного, – тоже шепотом ответил.

   Ее губы изогнула улыбка и все, пропал я без вести! Или прямо сейчас изведаю вкус этих пухлых губок, или сдохну от переполнившего и тело, и душу желания!

   Но одновременно с этим, едва начал целовать Сильвию, разум ощутимой болью пронзила мысль о последствиях. Да черти меня дерите, что я делаю?! Это же младшая дочь Верховной ведьмы!

   Страстно желая ее, как никогда не жаждал другую женщину, все же нашел силы отстраниться от нее. Отступил в темноту, дрожа. Закрыл глаза, пережидая, когда отпустит. А на кончике языка все еще танцевал вкус этой ведьмы…

   Взгляд Маат скользнул по мне, когда подошли к ее дому. Отвел глаза. На крыльцо вышла Лавия. Сильвия и Дженни ушли в дом.

– Госпожа Маат, – склонил голову, – госпожа Лавия.

– Передай матери, Себастьян, что она нужна мне завтра с утра, – сухо сказала Верховная ведьма и посмотрела на дочь. – Идем ужинать.

– Да, мама. – Лавия помедлила, пропустив женщину вперед, и шагнула ко мне.

– Приходи к водопаду в полночь, – шепнула и, так резко развернувшись, что меня накрыло волной ее удушливых духов, ушла в дом следом за матерью.

   Вот ведь дрянь! Закатил глаза, сжал кулаки. Избегал ее всеми силами, а в итоге сам к ней и пришел, придурок-оборотень! Отступил от света, что отбрасывал дом, и, наплевав на все правила и приличия, сбросил одежду. Свернул и спрятал за камнем. Позже заберу.

   Вдохнул полной грудью аромат ночи, позволил ее зову войти в кровь, изогнулся, перекинулся в прыжке и помчался прочь – в ночную тьму, которая принимает и баюкает оборотня, как родная мать.

   Но даже в волчьей голове билась, как пичужка в силках, мысль о вкусе губ Сильвии.

– Даже так? – Лавия окинула меня похотливым взглядом, когда волком подбежал к водопаду и перекинулся в человека.

   А какой смысл надевать одежду, если ты ее с меня тут же стащишь?

– Иди сюда, мой хищник!

   Когда довольная ведьма ушла, уже теплился рассвет. Я долго стоял под мощными струями водопада, которые пытались меня сбить с ног, смять, как мусор. Принял эту боль как заслуженное наказание, жалея, что ледяная вода не может также исхлестать душу – чтобы отвлечь от саднящей боли. Вышел на берег, лишь когда кожа посинела и местами начала наливаться синяком.

   Повел носом и брезгливо сморщился, уловив остатки запаха Лавии. Ненавижу его. Как и ее саму. А поделать ничего не смогу. Откажи – возненавидит. Нет никого хуже отвергнутой женщины. А если она еще и ведьма… Бежать мне некуда, Маат привязала нас к этому региону. Да еще рядом с этой похотливой дамочкой моя сестра и мать. И Сильвия.

   Я стиснул кулаки в бесплодной злобе на самого себя, ситуацию и на высшие силы. Взгляд устремился в светлеющие небеса. Не оформившаяся толком мольба улетела в новорожденный рассвет. В тот момент я и представить не мог, какой ответ на нее последует уже в скором будущем.

– Так где они? – Кнес посмотрел на меня, когда мы впятером вошли в лесную чащу.

– Севернее, – втянув носом воздух, ответил я.

   Надо торопиться, скоро самец отправится на охоту. На вечернем небе уже протаял серп луны, похожий на отрезанный ноготь. Хмыкнул, но удивляться нечему – сам себе противен, оттуда и мерзкие сравнения. Но эту повинность с недавних пор выполняют все оборотни – ловят волков, которые тоже станут рабами ведьм.

   Так решила Маат, хотя достаточно сильная ведьма без проблем приманила бы всю стаю сразу. Похоже, этот маневр Верховной ведьмы носит воспитательную функцию. Хотя, кто знает, что руководит ее поступками.

   Сегодня пришла наша очередь пополнить ряды собратьев. Логово я выследил недавно, следуя по следам молодого самца. Стая была большой, кроме вожака и его леди, которые как раз недавно обзавелись волчатами, имелось еще почти два десятка других волков разных возрастов.

   Неслыханная удача – в последние годы волки стали покидать наши места. Говорили, вслед за дичью, которая ушла вглубь лесов, подальше от людей. Да и от оборотней тоже. От нас любая живность бросалась врассыпную, даже собаки срывались с цепей и убегали подальше, если кто-то из наших появлялся рядом.

   Даже сейчас мы шли по лесу в полной тишине – замолкли пичуги, лисы рыжими молниями метнулись в кусты, зайцы прикрыли глаза, белки настороженно провожали нас взглядами бусинок-глаз, не осмеливаясь схулиганить и кинуть вслед шишкой. Лишь совсем маленький олененок замер в траве, недоумевая, что же это за звери такие шествуют по чаще.

   А вот и логово. Один из наших перекинулся. Громкий вой разрезал остывающий воздух. Долго ждать не пришлось – вожак, обозленный из-за того, что кто-то нарушил границы его территории, вылетел на поляну и тут же, взвизгнув, взлетел вверх, опутанный сетью.

   Следом выманили «дядек» – помощников альфы и самых молодых из «солдат». На этом эффект неожиданности кончился, а следом и легкая часть. За основным костяком стаи – сильными волками и волчицами пришлось погоняться. Кого-то взяли в силки и заранее вырытые ловушки. Другим преградили путь в зверином обличии и вынудили подчиниться в честной схватке.

   Напоследок осталось самое противное – логово с волчатами. Его охраняла волчица. Широко расставив лапы, она молча оскалила зубы, когда мы подошли к норе. Даже с расстояния десятка метров я слышал, как билось ее сердце – яростно, быстро, на пределе возможного. Материнский инстинкт во всей красе – перед ним пасует все, даже желание выжить.

   Двое пошли на нее, обозленную, готовую на все ради своих детей мать – Кнес и Аган. Сильные оборотни, в обличии силы каждый из них превосходил ее вдвое. Но волчица не шелохнулась. Сбитая с ног, тут же вскочила снова, бросилась в атаку и неплохо отделала обоих. В воздухе запахло кровью. Парни начали звереть – я почувствовал это и, во избежание печального конца, вмешался в бой.

   Втроем мы одолели ее, хоть и не без труда. Клацающая зубами волчица, спеленутая сетями, заскулила, лишь когда из логова достали волчат. В полыхающих злобой глазах зажглась мольба и такая боль, что я отступил на шаг, словно получил ногой поддых.

– Ну, кто? – Кнес глянул на нас и кивнул на крошечных кутят.

   Несмотря на то, что их еще и лапы-то не держали, они яростно, как мать, рычали, тыкаясь слепыми еще мордочками в воздух.

   Черт, моя очередь. В прошлый раз это делали парни. Да будь ты проклята, Маат! Я стиснул зубы и кулаки, напомнив себе, что если не убить волчат сейчас, они просто умрут от голода в ближайшие несколько дней. Или их сожрут те лисы, что мы расшугали по пути сюда. Быстрая смерть милосерднее, чем голод или поедание тебя живьем.

   Это на твоей совести, Маат! Я зарычал и сделал шаг к кутятам.

СЕБАСТЬЯН

– Что это? – Верховная ведьма посмотрела на волчат, которых я вытряс из мешка прямо ей под ноги.

– Дети, – ответил, с трудом сдерживая внутри ярость.

– Тебе было велено добыть взрослых и сильных!

– А их куда?

– Сам знаешь.

– Тогда убивайте сами! – развернулся, но замер, услышав:

– Какие холошенькие!

   Повернулся и увидел Дженни. Присев на корточки и улыбаясь во весь рот, она начала гладить волчат. А рядом стояла Сильвия.

– Они… – с трудом сглотнул ком, вставший в горле, – такие же дети, как ваши. – С мольбой посмотрел на Маат.

– Мама, ты хотела убить их? – ахнула Сильвия и встала между Маат и кутятами.

– Уходи, волк! – процедила Верховная ведьма, метнув в меня злой взгляд. – Что стоишь? Прочь, сказала!

   В грудь ударила упругая волна силы. Скатился с крыльца кубарем, пересчитав задницей ступеньки и нехило ударившись головой о камень во дворе.

– Мама! – ахнула Сильвия и подбежала ко мне.

– Немедленно вернись! – тут же крикнула Маат.

– Жив? – шепнула девушка, отступив на шаг.

– Да, – кивнул и шепнул, – спасите малышей, умоляю!

   Поднялся на ноги, все начало двоиться, но разговор между матерью и дочерью все же услышал. Кажется, я добился желаемого. А это значит, что надо уносить ноги, пока мне не прилетело от щедрот Верховной ведьмы в довесок!