Текст книги "Тимандра Критская: меч Эроса"

Вроде бы Родоклея говорила вчера, что он темноволосый и темноглазый…

– Какое у тебя вино? – повторил гость, и Кора показала на кувшины:

– Лесбосское, хиосское, косское, книдское.

– А критское? – спросил гость. – Есть ли здесь критское вино – терпкое, сладкое, наполняющее кровь волнением и заставляющее сердце биться быстрее?

Кора растерянно моргнула:

– Критского вина нет, господин мой, но отведай вот это косское, оно тоже красное и терпкое…

– Странно, что у тебя нет критского вина, – усмехнулся гость. – Ведь ты же критянка, верно?

– Почему ты так думаешь? – с запинкой спросила Кора.

– Ты одета как критянка, как древняя критская жрица, богиня-на-земле, – сказал мужчина. – Только они так обтягивают стан корсажем, оставляя открытыми груди. Правда, у них золотой корсаж, но это не имеет значения. У тебя восхитительные груди, я с трудом дождусь, когда смогу поиграть с ними. Однако сначала все же хочу промочить горло. Ну что ж, если нет критского, налей косского.

Гость отбросил плащ и сел на край ложа.

Кора тихо вскрикнула и, схватив одну из плошек, в которых плавил огонек, поднесла ближе к лицу незнакомца.

Незнакомца?!

Светлые глаза лукаво блестели, светлые волосы обрамляли точеное лицо. Твердые, обветренные губы чуть раздвинулись в усмешке, и девушке невыносимо захотелось припасть к ним своими губами.

– Ты так нежно смотришь на меня… – раздался голос, от которого зашлось ее сердце. – Хочешь поцеловать меня? Ну что же… тогда мы выпьем потом.

Он откинулся на локти и, полулежа, смотрел на Кору.

Как завороженная, она двинулась вперед. Мужчина резким движением сдвинул полы хитона и гиматия со своих бедер:

– Ты видишь, я жду тебя. Садись верхом на меня и поскачем в ту страну, где обитает плотское наслаждение.

Кора начала приподнимать подол, не сводя глаз с губ мужчины. Грудь ее резко вздымалась, и аромат ее вожделения коснулся мужчины.

Ноздри его возбужденно затрепетали.

– Поспеши, а то я извергнусь на твое ложе, – шепнул он.

Внезапно Кора отпрянула и заломила руки:

– Господин, о господин, молю тебя, уходи отсюда поскорей! Найди утоление своей жажде где угодно, только не здесь! Уходи! Ты в опасности!

Мужчина смотрел на нее изумленно, но без страха:

– Что ты такое говоришь? В какой я опасности?

Кора метнулась к двери, прислушалась.

На улице было тихо. Пока тихо…

Она вернулась к ложу, на котором по-прежнему лежал полуобнаженный человек, и, упав на колени, прижала руки к груди жестом отчаянной мольбы:

– Господин, уходи, беги, спасайся! Сюда должен придти мой муж. Он… он вооружен. Он будет требовать у тебя деньги и угрожать предать позору. Он необычайно силен, поверь мне! Я видела здесь многих мужчин, таких же высоких, как ты, и даже более могучих, чем ты, но они не могли справиться с Атамусом, которому ведомы секреты панкратиона, [47]47
  Пантакратион – традиционная греческая борьба, уходящая корнями в незапамятную древность. Одним из чемпионов Аттики в этом виде спорта был Платон, знаменитый философ, ученик Сократа.


[Закрыть] выдуманные в незапамятные времена Тезеем и Гераклом!

– Возможно, ты удивишься, – проговорил мужчина с безмятежной улыбкой, – но я тоже знаток пантакратиона. Конечно, Платон, с которым я вместе обучался, более ловок, но и я не так уж плох!

– Мой муж очень коварен, – задыхаясь, шептала Кора, не замечая, что слезы дрожат на ее ресницах и падают на щеки. – Он прячет в своем поясе два маленьких стилета, а уж пользуется ими так ловко, что невозможно заметить движение его руки. А бросает он их в цель с нечеловеческой меткостью… Господин! Молю тебя! Уходи! Заклинаю тебя! Спасайся!

– Ты хочешь, чтобы я ушел, но оставил тебе деньги за свое спасение? – уточнил гость.

– Ты вправе оскорбить меня за все то, что я делала раньше, но сейчас, поверь, эти слова напрасны, – прошептала побледневшая Кора. – Мне не нужны твои деньги – я только хочу спасти тебя.

– Ну и почему ты хочешь спасти меня? – с прежним спокойствием спросил гость, наконец-то приподнявшись с ложа и запахнув свою одежду.

Кора встревожено смотрела на него снизу вверх, но вдруг легкая улыбка тронула ее губы:

– Господин… я обязана тебе жизнью. Самое малое, что я могу сделать для тебя – это ответить тем же.

– Ты обязана мне жизнью? – недоумевающее нахмурился гость. – Ты… Погоди-ка…

Он нагнулся, взял Кору за подбородок и всмотрелся в ее лицо:

– Твои волосы… твои душистые волосы… Твои губы и глаза, я помню их! И твое имя… Разве тебя зовут Кора? Я помню твое имя, напоминающее вкус терпкого, сладкого критского вина. Тебя зовут Идомена!

Девушка вскрикнула, и в голосе ее смешались страх и восторг:

– О господин! Ты помнишь меня! Как мне благодарить богов за это?!

– Не слишком-то ты им благодарна, если так легко готова отказаться от моих объятий и поцелуев, – насмешливо проговорил гость. – Ты же видела, плоть моя жаждет тебя!

– И мое лоно жаждет тебя, господин… мое лоно, не знавшее мужчин, ибо муж мой немощен и чужд всем страстям кроме одной: обогащения. Атамус забрал меня из Пирея, где я стала бы обычной портовой порной и, наверное, уже умерла бы от стыда или дурных болезней. Теперь я помогаю ему и Родоклее, которая продала меня ему, обирать доверчивых искателей случайной любви. Но я бы предпочла быть проданной на рынке рабов, чем ограбить тебя, господин мой, божественный Алкивиад! Не было ночи, в которой ты не являлся бы мне в сладостных снах! Сердце мое разрывается от любви и горя…

Она простерлась перед ним ниц, и завитки ее ароматных волос коснулись его сандалий.

Алкивиад – да, Идомена угадала верно! – смотрел на нее сверху, борясь с желанием поднять ее, бросить на ложе, овладеть – а потом предоставить ее собственной судьбе. Он понимал, что эта обворожительная критянка заслуживала кары за то, что сделала с Панталеоном и другими мужчинами! Алкивиад не сомневался, что таких же простаков, как его старинный приятель: простаков, желающих вкусить чистой плоти замужней женщины, – побывало в этом укромном домике немало. Да вот только ни один из них не оказался столь мстительным, как Панталеон, который выслеживал Родоклею до тех пор, пока она снова не повела сюда какого-то мужчину.

Панталеон никогда не отличался храбростью… вдобавок, его самолюбие тешило сознание, что он – не единственный дурак в Афинах. Поэтому он затаился, подождал, пока не появился Атамус, а Родоклея не подняла притворный крик. Вскоре полуголый искатель любовных приключений выскочил из дома и понесся с такой быстротой, словно был одним из подражателей знаменитого марафонца Фидиппида, который так спешил принести в Афины весть о победе над персами при Марафоне, что загнал себя – и умер, едва успев выкрикнуть заветное: «Радуйтесь, афиняне, мы победили!». Впрочем, очень может быть, что неудачливый любовник бежал даже быстрее Фидиппида, ибо его гнал страх смерти, а не жажда славы.

Похихикивая, Панталеон дождался, когда вышли Кора, уже закутанная в плащ и имевшая более чем благопристойный вид, и Атамус, у которого на поясе побрякивал кошель ограбленного бедолаги. Панталеон вознамерился было выследить грабителей и узнать, где они живут, однако они словно растворились в закоулках Диомейского предместья, и Панталеону пришлось уйти ни с чем. Да и что бы он делал, узнав, где обиталище грабителей? Панталеон был слишком труслив, чтобы напасть на Атамуса… и он лелеял бесплодные мечты о мести до тех пор, пока на пиру в честь прибытия Алкивиада не поведал своему великолепному и великодушному другу о постигшей его несчастье.

Вдоволь нахохотавшись над этими трагикомическими приключениями, Алкивиад, со свойственной ему страстью наводить справедливость (разумеется, в своем понимании этого слова и своими средствами… он вообще очень многие прописные истины трактовал по-своему!) заявил, что отомстит людям, унизившим и ограбившим его друга детства.

Сначала Алкивиад не намеревался участвовать в тщательном продуманном представлении, а хотел ограничиться только ролью наблюдателя расправы над грабителями. Поэтому вчера к Родоклее отправился Анит – договариваться о свидании с «порядочной женщиной». Однако во время утренней проездки нового коня Анит упал и сильно расшибся. Лекарь велел ему лежать в постели несколько дней. Месть за позор Панталеона оказалось под угрозой! И тогда Алкивиад, который не мог упустить такого случая поразвлечься, решил отправиться вместо Анита на встречу со сводней, а потом и с хорошенькой порной-грабительницей.

Алкивиад ворчал всю дорогу, чтобы отвлечь внимание сводни от теней, которые крались за ними по обочинам дороги, готовые раствориться в темноте при малейшей опасности, что их заметят. Однако это были не вполне обычные люди, а армейские лазутчики, которые умели оставаться почти незримыми, и в конце концов они окружили дом и затаились в ожидании, когда появится человек по имени Асмус – и начнется представление. Алкивиад же вошел в дом, чтобы довести свою роль до конца, встретившись с женщиной.

И вот – Идомена!

Странно… С того времени, как он спас ее в Пирее, миновало около года, и скольких Алкивиад перепробовал за это время женщин, как свободных, так и пленниц и рабынь, он сам не смог бы сосчитать! Одну из них он даже привез с собой с Мелоса и брал ее в постель почти каждую ночь. И все же он вмиг вспомнил и это имя, и эти необыкновенные глаза, и нежные губы, и ворох благоуханных кудрей. Конечно, это не спасло бы ее, если бы она сама вдруг не бросилась его спасать!

Сердце Алкивиада дрогнуло. Да, Идомена заслуживала наказания, но все же… она заслуживала и прощения за свою самоотверженность. Ведь она не знала и не могла знать, что дом окружен друзьями Алкивиада! Девушка была убеждена, что он в опасности, – и все же умоляла, чтобы он ушел, предоставив ее ярости мужа и сводни. Те избили бы ее за то, что отпустила жертву, а может быть, и убили бы.

Что же теперь делать? Как поступить?..

Да что это он так разволновался? Алкивиад усмехнулся. Он совсем забыл, что ни муж, ни болтливая сводня не придут требовать ответа со своей пособницы. Им будет не до Коры, то есть Идомены, они будут слишком заняты заботой о собственной участи. И тогда Алкивиад выйдет и скажет своим друзьям, что эту женщину нужно освободить…

Хотя нет. Не все так просто! Алкивиад может, конечно, отпустить Идомену, но как он объяснит это своим друзьям?! Тому же Панталеону, за оскорбление и ограбление которого поклялся отомстить? Если он отпустит Идомену, то уронит свою честь в глазах друзей. Если же позволит ее схватить…

Алкивиад нахмурился, размышляя, и вдруг вспомнил странный сон, который приснился ему этой ночью. Виделось ему, будто он подбирает птенца, выпавшего из гнезда, кормит его из своих губ – а потом отпускает в полет. И вот к нему возвращается взрослая красивая птица, неся в клюве алую розу, и кладет ее на чей-то надгробный камень.

Алкивиад, как и все эллины, придавал огромное значение снам. Он знал в Афинах нескольких прорицателей, которые умело толковали ночные видения, и Алкивиад поутру посетил одного из них. Тот сказал, что сон хороший, благоприятный, означает начало какого-то нового дела или события в жизни Алкивиада, которое принесет ему огромное счастье, и это будет сопутствоать ему до самой смерти. Начало этому делу будет положено нынче вечером. И теперь главное – не пропустить знак судьбы!

Что, если эта перепуганная и вместе с тем бесстрашная девушка, изнемогающая от любви и благодарности к нему, – и есть знак судьбы?

План сложился мгновенно – безрассудный план, над которым и сам Алкивиад, наверное, когда-нибудь посмеется, вспоминая, но сейчас он не мог поступить иначе. Сам не знал, почему, – но не мог!

– Сделаем так, – сказал он серьезно, словно взял слово на совете военачальников перед наступлением и должен во что бы то ни стало убедить всех в своей правоте. – Ты должна исчезнуть из Афин. У тебя есть деньги?

Идомена покачала головой:

– Мне не давали ни халка. Все забирал Атамус. Конечно, он делился с Родоклеей, но большую часть денег брал себе, и я даже не знаю, где он их прячет.

Алкивиад посмотрел на нее испытующе. Конечно, Анит вряд ли бы в это поверил, но Алкивиад не сомневался: ему Идомена не солжет.

– Здесь есть какой-нибудь потайной выход? – спросил он – и вздрогнул от радости, когда Идомена показала на занавес у изголовья кровати:

– Там лаз в погреб, а оттуда ведет ход наружу – к самым Диомейским воротам.

– Вот, возьми! – Алкивиад отвязал от пояса мешок с деньгами, подал Идомене и повторил: – Ты должна исчезнуть из Афин. Панталеон очень мстителен, он обязательно найдет тебя. Но от Диомейских ворот держись подальше – здесь тебя будут искать первым делом. И не возвращайся домой! Иди к Дипилонским воротам: к тем, что близ Керамика. Сегодня уже 19 боэдримиона, значит, завтра чуть свет паломники отправляются в священный путь на Элевсин. [48]48
  16 боэдромиона (сентября) в Афинах начинались ежегодные Элевсинские мистерии – священные обряды в честь Деметры и Персефоны. Они собирали огромное количество народу со всей Эллады и заканчивались 23 воидримиона (октября) уже в самом Элевсине.


[Закрыть] Наверняка там будут и жрицы Афродиты из Коринфа. Постарайся встретиться с ними и тоже попасть в Коринф. Так уж сложилась твоя судьба, что путь в благочестивые жены тебе закрыт. Твоя участь – это участь порны. Но если уж что-то делать, то лучше всех! Ты сможешь стать не просто порной, но великолепной гетерой. Из тех, что способны остановить мужчину взмахом ресниц! И не просто остановить, но лишить его разума… Меня ты уж точно лишила разума, если я готов дать тебе сбежать!

– Господин! – пролепетала Идомена, простирая к нему руки. – Где мне взять силы покинуть тебя?!

– Мы встретимся, – твердо сказал Алкивиад, – мы еще встретимся, и ты принесешь мне алую розу счастья. Я видел это во сне, а прорицатель назвал его вещим.

– Господин, но школа гетер… – испуганно сказала Идомена, которая, конечно, совершенно не поняла, о чем он говорит. – Меня не возьмут туда! Нужно предъявить похвальное письмо от моих любовников, а ведь их у меня… нет! И никогда не было!

– Это досадно, – вздохнул Алкивиад. – А еще более досадно что у меня нет времени исправить это упущение. Но я напишу письмо авансом, а потом ты вернешь мне долг, хорошо?

Идомена только моргнула, не сводя с него восхищенных, влюбленных глаз, и этот взор окончательно убедил Алкивиада в том, что он поступает правильно. Эта девушка – редкая драгоценность, подобная прекрасному рубину цвета критского вина, который достался ему в качестве военной добычи. Алкивиад очень хотел бы оправить его в золото и носить как перстень, но камень пока не был отшлифован. Вот и Идомену следует отшлифовать, прежде чем заключить ее в оправу своих объятий!

Он прислушался: за стенами дома было пока еще тихо. Однако Атамус вот-вот должен появиться…

Алвивиад взял кувшин, выплеснул вино на пол – это было то самое косское, сладкое, красное, терпкое, которое предлагала ему Идомена! – и осторожно разбил кувшин, стараясь не поднимать особого шума. Выбрал подходящий черепок – на счастье, кувшин оказался простым, не глазурованным, – потом снял с плеча карфиту, на которой, как обычно, был изображен Эрос с мечом, и острием булавки нацарапал, как стилусом:

«Идомена станет истинной звездой школы гетер в Коринфе, в чем убежден Алкивиад Клиний Евпатрид из Афин, хорошо знающий ее любовь и преданность».

Острие карфиты сломалось на последнем слове. Почему-то у Алкивиада вдруг прошли мурашки по спине, как нынче утром, когда толкователь разъяснял ему, что означает его сон…

Девушка расширенными глазами следила за движением его стилуса, и Алкивиад, решив, что она не знает грамоты, прочел написанное вслух.

– И заметь, – добавил он ласково, потому что любовь, сиявшая в глазах Идомены, способна была растрогать даже Антисфе́на, прародителя киников, [49]49
  Модное в описываемое время философское учение, пропагандирующее неуважение к любым достоинствам и достижениям. Более известно под названием цинизма – в такой форме это слово пришло к нам из латыни.


[Закрыть] – я не солгал ни слова, а степень моей откровенности подтверждает сломавшаяся застежка.

– Эти слова ты начертал на моем сердце, господин, – просто ответила Идомена.

– А теперь хватит мериться любезностями, – сказал Алкивиад, чувствуя, что время истекает. – Возьми черепок, деньги – и беги со всех ног.

– Позволь мне вместо денег взять это, – девушка робко указала на сломанную карфиту, и глаза ее так сверкнули, что Алкивиад не выдержал: схватил ее в объятия, впился в губы – но тотчас оттолкнул, ибо за стеной завопила Родоклея:

– Господин мой! Господин мой Асмус!

Глаза Идомены стали в пол-лица. Сейчас или закричит, или без чувств хлопнется! Алкивиад сорвал с постели покрывало, накинул на плечи Идомены, сунул ей в руки мешок и черепок, карфиту спрятал за корсаж, повернул девушку – и чуть ли не пинком отправил за занавесь:

– Беги! До встречи! До встречи, Идомена!

Еще несколько мгновений до него доносился гулкий топот ее торопливо улепетывающих ножек. Потом все заглушил шум, доносящийся снаружи.

Тогда Алкивиад улегся поудобней на пол, окунув висок и кудри в разлитое вино. Улыбнулся мечтательно – и закрыл глаза.

Конечно, друзья сойдут с ума от страха при виде поверженного женщиной Алкивиада… и, конечно, Алкивиад, поверженный женщиной, не оберется потом насмешек… однако только так он мог оберечь свою честь. Уж лучше прослыть побитым женщиной, чем признаться друзьям, что помог сбежать преступнице лишь потому, что ему вскружил голову аромат ее кудрей и ослепили ее влюбленные глаза!

Афины, Элевсин

Прежде чем спуститься в подземный ход, Идомена, как ни была ошеломлена, все же не забыла прихватить свою одежду и простые кожаные сандалии, брошенные за ширмой. Девушка прекрасно понимала, что далеко в своем роскошном алом наряде не уйдет!

Едва выбравшись из-под земли близ Диомейских ворот, она торопливо переоделась, запахнулась в свой плащ, а в тот, который набросил ей на плечи Алкивиад, увязала мешочек с деньгами, алый шуршащий шелк, нарядные тонкие сандалии и две самые большие свои драгоценности: черепок и карфиту с изображением Эроса-меченосца. После этого она поспешила к Дипилонским воротам, замирая на каждом шагу и вся дрожа, вспоминая свой побег с Крита.

Тогда она угодила в новую западню. Что же ждет ее теперь?!

Рассветало. Какой-то пекарь в Дипилонском предместье уже развел огонь в своей огромной печи, и Идомена была первой в этот день, кто купил у него несколько больших лепешек и тыкву-долбленку с водой.

С большого двора за стенами пекарни слышен был крик петухов, блеянье овец и крик осла.

Немного поколебавшись, Идомена робко попросила продать ей осла и добавила, что хорошо заплатит.

– Куда же ты намерена ехать на моем осле, госпожа? – удивился пекарь, глядя из-под припудренных мукой, низко нависших бровей на ее испуганное лицо и дрожащие руки, которыми она увязывала хлеб в узел.

Идомена промолчала, только слегка пожала плечами.

– От мужа бежишь, госпожа? – тихо спросил пекарь.

Идомена отпрянула. Сердце ее так и упало!

– Не бойся меня, – слабо улыбнулся пекарь. – Моя дочку ее муж-зверь чуть не до смерти забил. Я виноват… так хотел, чтобы она за него вышла! Думал, богатство будет заменой счастью. А он чуть в могилу ее не загнал! Я потом еле-еле добился для дочки свободы на агоре, взывал к народу о милости. Она вся чуть живая была, синяя с ног до головы от побоев, однако его только к уплате денежного возмещения приговорили. Он поклялся, что подозревал Эвфимию в дурных делах. Ну, все мужчины и встали на его сторону. А моя Эфимия, которая никогда не злоумышляла против супружеской верности, оболганная, со стыда убежала в Коринф, к моей сестре, которая там замужем. У нее и живет.

– Ваша дочь поступила в школу гетер? – робко спросила Идомена, которой казалось, что в Коринфе больше и нет ничего, кроме храма Афродиты и школы гетер при нем.

– Какое там! – махнул рукой пекарь. – Муж-то ее так бил, бедняжку, что все женское из нее с кровью изошло. Теперь она на мужчин и смотреть боится, где уже там в гетеры идти. Нет, она моему деверю помогает – он тоже пекарню держит у Восточных ворот, тех самых, которых еще называют Афинскими. – Он призадумался, потом сказал: – Вот что, госпожа моя… Я дам тебе осла, но не откажи – отнеси Эфимии гостинец, да на словах передай, что отец помнит ее и любит, ждет не дождется, когда она немного успокоится да воротится в Афины. Понимаю, – вздохнул пекарь, – что возможно это лишь тогда, когда этот злодей, ее бывший муж, в Аид провалится. Передай ей мои слова – и она тебе верной подругой будет.

– Я все ей передам, – прошептала Идомена. – Мне будет радостно в чужой земле обрести друзей. Вот только очень боюсь: доберусь ли в Коринф? Путь долгий, а я одна. Нет у меня ни помощника в тяготах пути, ни защитника от грабителей.

– Погоди, госпожа! – заговорщически пробормотал пекарь и, махнув подмастерью, чтобы стал к печи, вышел из лавки, однако вскоре вернулся и сообщил, что поручает девушку двум паломникам, которые направляются в Элевсин. Это его добрые знакомые, они буду ее в пути охранять, а в Элевсине после окончания обрядов найдут кого-нибудь, с кем она сможет добраться до Коринфа.

– Ты только не забудь, госпожа, – снова и снова повторял запорошенный мукой добряк, – пекарня близ Восточных ворот, а дочь мою зовут Эфимия!

Когда процессия паломников прошла сквозь Дипилонские ворота, Идомена растернно оглянулась, снова вспомнив, что точно с такой же растерянностью оглядывалась она чуть больше года назад с борта галеры на скалы Крита, не ведая, что ее ждет. Может быть, на сей раз боги окажутся к ней милосердны?..

Однако, похоже, они не обратили на эту просьбу никакого внимания! В дороге Идомена сильно простудилась – и в жару пролежала в крохотной комнатушке лесхи [50]50
  Лесха – придорожная или портовая гостиница в описываемое время.


[Закрыть] все те три дня и три ночи, пока элевсинцы и пришедшие в город паломники входили в ночное море, а потом приносили в жертву быка, танцевали в честь Деметры и Персефоны – и исполняли тайные обряды в Анактороне, маленьком храме, куда допускались только посвященные.

Но вот празднество закончилось, и 23 боэдромина паломники отправились в обратный путь: афиняне – в Афины, мегарцы – в Мегару, жители Эпидавра – в Эпидавр, коринфяне – в Коринф… Бывшие попутчики Идомены препоручили ее заботам паломников из Коринфа – и простились с ней, призвав на нее благословение всех олимпийских жителей.

Афины, Диомейское предместье

Какое-то время Родоклея еще слышала стоны Атамуса, потом они затихли. Наверное, мегарец не выдержал побоев… А Идомена?. Эти злодеи кричали, что она улизнула, ударив их предводителя кувшином по голове.

Родоклее померещилось, что прозвучало имя Алкивиада. Если это в самом деле был он, значит, Идомена его ранила? Экая же неблагодарная девка, ведь Алкивиад некогда спас ее от Бакчоса и Фирио!

Впрочем, какое дело Родоклее до Идомены и Алкивиада, а также до Атамуса?! Сейчас надо заботиться только о себе, ибо никто о ней больше не позаботится!

– Камнями ее! Камнями гнусную сводню! Бей поганую жабу! Ха-аха-ха! Как резво скачет! Да уж… так разогналась, что и верхом не нагонишь! Гони! Гони ее! Бей!

Родоклея металась по закоулкам Диомейского предместья. Слезы жгли ей глаза, но плакать было некогда: надо было спасаться!

Ох, напасть! Ох, беда! Матушка-Гера, превеликая супруга Зевса, спаси Родоклею, вспомни, скольких супружеских уз она сковала, скольким девушкам нашла мужей, а мужчинам – жен! И ты, госпожа златосветная Афродита, сладчайшая и распутная, помоги Родоклее… ты сама изменяла Гефесту, так вспомни, сколько супружеских сетей разорвала Родоклея, скольким женам нашла она любовников, и скольким мужам – любовниц. Сводня верно служила ложу страсти, брачной или продажной… да мыслимо ли теперь ей быть убитой кучкой распутников, многим из которых она сама приводила шлюх?!

Парик – новый дорогой парик! – свалился с головы Родоклеи, но подобрать его было невозможно – как раз и попадешься в руки преследователям! Надо бежать, но нет больше сил… нет больше сил!

Ноги подгибались… камень просвистел мимо уха, и Родоклея отчетливо поняла, что следующий попадет в ее голову и зашибет насмерть. Она рухнула на землю и поползла, всхлипывая и задыхаясь, как вдруг чьи-то сильные руки вцепились в нее и потащили куда-то.

Родоклея взвизгнула, забилась из последних сил, однако кто-то прошипел над ее ухом:

– Молчи, глупая жаба, не квакай, если жить хочешь!

Голос показался знакомым. Однако у Родоклеи не было ни сил, ни времени узнавать его обладателя. Она послушно заползла вслед за своим спасителем в придорожную канаву за чахлой оливой и затаилась там, глуша ладонью тяжелое дыханье.

Погоня – свистящая, орущая, хохочущая, безжалостная, готова растерзать ее в клочки, машущая ее париком, словно отрубленной головой врага! – пронеслась мимо, и лишь только затих топот последнего преследователя, спаситель Родоклеи поднял голову и придвинув свое лицо к вспотевшему лицу перепуганной сводни:

– Узнаешь, старая ведьма?

Смахивая капли пота, которые так и катились по лицу, Родоклея всмотрелась в грубо вырубленное лицо с тяжелыми чертами и узкими глазами.

Нет, не узнает она этого мужчину! Вроде, видела когда-то, но не вспомнит, кто он…

– Прости, не могу вспомнить твое уважаемое имя, – пролепетала сводня. – Однако призываю на тебя, господин, благосло…

– Господин! – презрительно повторил спаситель. – Протри глаза, Родоклея! Неужто не узнаешь меня? Не узнаешь Фирио?!

Родоклея так и обмерла.

Фирио! Надсмотрщица из пирейского притона Бакчоса! Это у нее Алкивиад вырвал из-под носа Идомену! Но девчонка ему была совершенно ни к чему, поэтому проворной Родоклее и удалось утащить этот лакомый кусочек, увезти из Пирея и продать его Атамусу. Потом до нее доходили слухи, что якобы Фирио, примчавшись с деньгами и не найдя на месте вожделенной девчонки, так огрела Бакчоса своим могучим кулаком, что сломала ему хребет. Бывший содержатель притона больше шагу не мог ступить без посторонней помощи и вскоре умер. А Фирио спаслась от стражников архонта бегством – и с тех пор о ней никто ничего не знал.

Родоклея ни на миг не пожалела Бакчоса, который не раз мешал ей в промысле, мертвой хваткой держа своих девок и не давая сводне нафти им покровителей, и была просто счастлива, что исчезла злобная и беспощадная Фирио. Втихомолку лелеяла надежду, что бывшая надсмотрщица уже где-нибудь умерла, сгинула навеки и теперь странствует по темным полям и скалам Аида. И вот – перед ней Фирио! Откуда она только взялась?! Может быть, выползла из какой-нибудь трещины, через которые разные чудовища, порожденные Аидом и служащие ему, проникают в мир людей и терзают их кошмарами, а то и уволакивают живьем в подземное царство мертвых, чтобы свести с ними счеты за все, чем обидели при жизни?

И, главное, Родоклея ее только что вспоминала. А ведь не зря умные люди уверяют, что нельзя вспоминать своих умерших врагов, ибо они могу отозваться…

Вот Фирио и отозвалась!

Однако на выходца из мира теней она не слишком похожа… Все такая же мощная, плотная, крепкая, и руки ее сжимают Родоклею отнюдь не с потусторонней силой!

Похоже на то, что Родоклее пришел конец… Наверняка Фирио узнала, что это именно не в меру проворная сводня помогла Идомене исчезнуть из Пирея – и добралась в Афины, чтобы отомстить. Выследила ее – и…

Но тогда почему она спасла Родоклею от преследователей? Ага, понятно: хочет ее самолично прикончить. Сейчас эти огромные ручищи, которыми Фирио перешибла хребет Бакчоса, стиснуть горло – и придет конец всем проделкам хитрой и удачливой сводни!

– Не убивай меня! – взмолилась Родоклея. – Не убивай! Я дам тебе денег! Много денег!

– Деньги – это хорошо, – довольным голосом сказала Фирио. – А где они?

– В моем доме, я храню их… – Родоклея осеклась.

Домой возвращаться никак нельзя! Эти злодеи, которые напали на них с Атумасом, знают, где она живет! Она слышала голос того рыжего гостя, которого недавно приводила на тайное свидание, а он бывал у нее дома. Когда преследователи поймут, что Родклея ускользнула, они, конечно, будут поджидать ее там – и, можно не сомневаться, не станут блюсти порядок в жилище преступной сводни, все разграбят и растащат!

Значит, Родоклея теперь нищая? А ведь ей нужно бежать из Афин… Неужто ей придется уйти пешком и просить подаяния у добрых людей?

Но разве они есть, добрые люди?!

Видимо, придется умереть с голоду в какой-нибудь придорожной канаве…

Родоклея залилась слезами:

– Мне нечего тебе дать! Преследователи, конечно, уже добрались до моего дома и грабят его! Мне нечем выкупить у тебя свою жизнь!

– Деньги – это хорошо, – повторила Фирио. – Но куда больше мне бы хотелось заполучить ту девчонку, которую ты уволокла у меня из-под носа в Пирее. Укажешь, где ее искать – останешься жива. Нет – ну, пеняй на себя, тогда ищи деньги, чтобы откупиться…

Фирио нужна Идомена! Родоклея с восторгом отдала бы девчонку этому ходячему ужасу, да ведь Идомена сбежала! Где же ее теперь искать?

И тут ее осенила догадка – столь блестящая, что Родоклее почудилось, будто темной ночью внезапно сделалось светло, как в ясный полдень.

Теперь она знала, как умиротворить Фирио – и самой не остаться в нищете.

Все, что Атамус забирал у незадачливых «любовников» своей жены, он хранил дома, в особом тайнике. Родоклея, правда, не знает, где находится этот тайник, но зато это знает Идомена. Не может не знать! Конечно же, увидев, что ее муж погиб, она кинется домой, чтобы достать деньги из тайника – и исчезнуть из Афин. Наверняка она сейчас в доме. Если поспешить, то можно успеть перехватить ее. И тогда Фирио уж точно смилуется над Родоклеей, потому что получит девчонку, а Родоклее останутся деньги. Если, конечно, Фирио не захочет забрать все…

Нет, этого нельзя допустить. Надо как-то исхитриться – и там, в доме Атамуса, избавиться от этой жуткой бабищи. Сейчас, конечно, она крепко держит Родоклею, но, увидев Идомену, само собой, бросится к ней. И тут нельзя оплошать. Схватить какой-нибудь придверный крюк – да огреть Фирио по голове, причем как можно крепче. Потом заставить Идомену отдать Родоклее деньги – и бежать.

А впрочем, можно бежать и не одной, а с Идоменой. Эта девчонка – настоящий клад, мужчины от нее с ума сходят, и она сможет принести Родоклее еще немалое богатство, если Гера и Афродита вспомнят, как им услужала сводня – и помогут ей.

Может быть, они думают, что, если спасли Родоклею от преследователей, то могут отряхнуть пыль заботы о ней со своих нежных ручек? Нет, прекрасные небожительницы, коль вы желаете, чтобы Родоклея вам служила и впредь, придется еще немножко потрудиться!

– Поднимайся! – Родоклея дернула Фирио за руку. – Пойдем, да поскорей! И ты получишь свою девчонку!

Коринф, храм Афродиты Пандемос

Очевидно, к участникам элевсинских таинств боги прислушивались с бóльшим внимание, чем к мольбам какой-то беглянки, потому что Идомена без всяких помех добралась до Коринфа – и сразу нашла приют в пекарне у восточных ворот. Сестра добродушного афинянина, ее муж и Эфимия встретили ее ласково и сердечно, особенно когда Идомена вручила им подарок и передала добрые слова.

Однако уже через день, немного придя в себя и отдохнув, Идомена отправилась в храм Афродиты Пандемос и, дождавшись выхода верховной жрицы, смиренно простерлась у ее ног, которые были обуты в самые роскошные сандалии, которые приходилось видеть Идомене. Потом она узнает, что это – одна из традиций, которая соблюдается со времен Никареты из Троады, основательницы школы гетер в Коринфе.