Текст книги "Полуночный лихач"

Николай сначала отнекивался, отмахивался от дяди-Сашиного любопытства, а потом сам увлекся воспоминаниями, потому что такая история, в какую он попал ночью, случается далеко не с каждым.

Родик Печерский являлся отнюдь не святым мучеником или божиим угодником, как можно было предположить по его прозвищу. Оно проистекало оттого, что Родик был первым авторитетом в Верхних Печерах – огромном районе! – и считался одним из криминальных отцов города. Отмотав на нарах в общей сложности такое количество лет, что иные человеческие жизни короче, он теперь по мере сил старался соблюдать корректные отношения с законом. Это ценилось блюстителями оного, тем более что за Родиком стояли слишком серьезные авторитеты, чтобы с ними не считаться. Но, как говорится, силен бес: и горами качает, а уж людьми, что вениками, трясет. И не иначе как по наущению этого самого беса задержал Родика молоденький инспектор ГИБДД за незначительное дорожно-транспортное происшествие: джип Печерского маленько не поделил перекресток с черной «Волгой».

Строго говоря, инспектора можно было понять, потому что другим участником ДТП оказался один из личных шоферов губернатора (ходят слухи, будто их у него шесть, но это, конечно, фантастика: самое большее пять!). Ну не губернаторского же водилу, в самом деле, везти в каталажку вместе с административной «Волгой». Это ведь «неприкасаемый»! Куда проще прицепиться к навороченному, серебряно сверкающему «Круизеру», тем более что сидевший за рулем доходяга вел себя тихо и скромно, права не качал, только посмотрел на инспектора с непонятным сожалением и потащился покорно в кутузку.

Ну, тут ребята оказались тертые и мятые, что твои калачи. Обозрев вынутые из карманов задержанного две пачки денег: одна емкостью в двадцать тысяч баксов, другая – в тридцать шесть тысяч рублей – и заглянув в его паспорт, они мигом идентифицировали Родиона Петровича Жукова с Родиком Печерским и тихо взялись за головы, не в силах самостоятельно разрешить неразрешимую ситуацию. Родик-то еще более неприкасаемый, чем губернаторский водила! Из-за того самое большее премии лишишься, а из-за этого, глядишь, сала так за шкуру зальют, что мало не покажется, однако факт задержания был оформлен соответствующим образом, и с этим следовало что-то делать…

Оплошавший инспектор ГИБДД побрел на негнущихся ногах на свой пост, мечтая сейчас только об одном: быть сбитым каким-нибудь лихачом, чтобы не дожить до утра, когда его начнут закатывать в ковры на всех начальственных уровнях. А в райотделе продолжалась ломка голов. И наконец общие мыслительные усилия дали блестящий результат.

Официальная версия была такова: владельцу «Круизера» Родиону Петровичу Жукову стало плохо с сердцем, оттого и приключилось вышеуказанное ДТП. Добрые дяди милиционеры вызвали к нему «Скорую», которая и отвезет больного в лечебное учреждение.

Конечно, Николая, приехавшего по вызову, посвятили в истинный смысл ситуации. Задачу свою он понял сразу: гражданина Жукова до больницы не довезти… Не подумайте чего плохого, такое случается сплошь и рядом: люди отказываются от госпитализации, а то и просто сбегают из «Скорой», буквально у больничных дверей. Ну не гнаться же за ними, не швырять же, вывернув руки, на мостовую с криком: «Лечись, твою мать!» У нас все-таки как бы демократическое государство.

Появился «больной».

«А ведь он и правда больной, – сразу подумал Николай. – Либо язва застарелая, либо туберкулез». Потом Родик в доверительной беседе поведал, что в его организме наличествовало и то, и другое, а также многое третье. Ведь за долгий «трудовой» стаж каких он только мастырок не замастыривал, чего только не принял в свой многострадальный желудок, лишь бы словчить – и угодить в санчасть, а то и в больницу! И гвозди, склеенные крест-накрест хлебным мякишем, глотал, и лезвия, и даже маникюрные ножницы – конечно, в разобранном виде, половинками… Не говоря уже обо всякой «гадской химии».

Сердце же у Родиона Петровича оказалось здоровое и крепкое – настолько, что его кардиограмма в качестве подтверждения легенды никуда не годилась.

– Может, у меня снимете? – жалобно сказал милицейский майор, которому пришлось расхлебывать эту безумную кашу, заваренную беспонятливым инспектором.

Сняли. Ну, такая полярность, такая частота сокращений, такие зубцы там нарисовались… Знак Q у кардиологов означает крайне тяжелое состояние, опасное для жизни больного. Пришлось уколоть майору эуфиллин, строфантин и панангин, уложить его на служебный диванчик – и отчалить в компании с Родионом Петровичем, который тем временем получил обратно свое имущество (все в целости и сохранности, до последнего бакса и рублика, до последней красненькой резиночки!).

И тут Николай, который до сего момента относился к «авторитетам», так сказать, на уровне пользователя (ну откуда у него знание вопроса, только из детективов каких-нибудь отечественных!), понял, что такое – сила личности. Родик Печерский не просто не принимал никаких возражений – для него и понятия-то такого не существовало. Не успев пикнуть, 508-я бригада оказалась сидящей за шикарно накрытым столом шикарного кабака, который образовался за облезлой дверью какой-то верхнепечерской «стекляшки», с улицы производившей впечатление необитаемой. Была глухая ночь, однако здесь вовсю кипела жизнь. Какие-то люди пили, ели и очень негромко беседовали между собой. За врачами ухаживали так, будто они не мастырку очередную для Родика замастырили, а, по меньшей мере, спасли его жизнь. Потом, уже около четырех утра, Родик в знак уважения повез «спасителей» к себе на квартиру, размещавшуюся, против ожидания, не в особняке с колоннами, а на шестом этаже обыкновенного блочного дома все в тех же Верхних Печерах, разбудил жену, никакую не фотомодель с ногами от ушей, а обыкновенную толстую, добродушную и хлопотливую тетку, та мгновенно накрыла на стол – и приятная беседа продолжилась. За окном уже рассвело, когда она закончилась. На прощанье Родик вежливо простился с ночными гостями, Любе даже ручку чмокнул, но визитку свою (простенькую, беленькую, на которой не было ни имени, ни фамилии, а только номер телефона) дал одному Николаю, поскольку в этой маленькой группе бесспорным «авторитетом» был именно он.

– Ну и как он с вами говорил, братаны? – наконец осведомился Палкин, чистоплотно поджимая губы. – Чисто по фене типа ботал, в натуре?

– Он нас даже лепилами ни разу не назвал, – обиделся Николай. – Никаких тебе пошлых брателл и всякого такого. Разговаривает он совершенно нормально, думаю, феня у него только для толковищ и стрелок. Нормально говорит, честное слово, вот только анекдотами про «новых русских» затравил – просто спасу нет. Эту братию он ненавидит, считает их ошибкой природы и беспардонными грабителями, вот и тешится анекдотами.

– Ну, расскажи какой-нибудь! – обрадовался дядя Саша.

Николай добросовестно напряг память, но анекдоты – что мелкие денежки, долго в карманах памяти не залеживаются. Так он ни одного и не вспомнил, тем паче что в это мгновение в машине закаркал динамик и угрюмо сказал:

– 508-я! Слышите меня, а?

– Ну, здравствуй, что ли, – шумно вздохнул Николай в микрофон. – Давай, говори, чего там.

– Пенсионеру плохо с сердцем. Без сознания. Возможно, даже инфаркт.

Николай выслушал адрес и нажал на «тревожную» кнопку. В машине сирена звучала довольно мелодично и почти спокойно, не то что на улице, где она воет оглушительно, протяжно, надрывая душу…

И опять-таки это был не Зеленый город, а всего лишь Звездинка, рядом с Главпочтамтом, каких-то десять минут лету по закоулочкам.

– Второй подъезд, дядя Саша, – сказал Николай. – Ага, вот тут нас и жди. Пошли, Паша, только прихвати мягкие носилки, в самом деле, мало ли что.

Они с фельдшером, несшим носилки, более похожие на безобидный узел, сунулись в подъезд…

– Ёлки-палки! – воскликнул Николай. – Извини, Паша, это к тебе не относится. Что ж это я горожу, какой второй подъезд? 104-я ведь в третьем, на восьмом этаже.

Они торопливо вышли на улицу и перебежали в соседний подъезд.

В это время шофер дядя Саша, который пользовался каждой свободной минутой, чтобы почитать культового детективщика Бушкова, уронил под сиденье очки и, кряхтя, доставал их, поэтому не видел нового маневра Николая и Палкина. Он поднял очки, протер их, водрузил на нос и с головой ухнул в «След пираньи».

Неизвестно, сколько прошло времени, дядя Саша совершенно потерял связь с реальностью, когда в стекло кто-то деликатно стукнул.

Дядя Саша с подавленным проклятием выглянул.

– Здрасьте, – сказал белобрысый бледный парень с приплюснутым носом. – Это к кому «Скорая»?

– А ты что за спрос? – прищурился дядя Саша. – Или заболел?

– Я – нет, – энергично замотал головой белобрысый. – Но батя у нас хворый, мы с братиком и волнуемся: не к нам ли?

Дядя Саша поглядел на «братика». Правда, парни похожи, этот тоже белобрысый и бледный, только чуть постарше, поугрюмей. И какой странный шрам на виске! Культовый детективщик непременно предположил бы, что здесь имел место контрольный выстрел, однако череп парня оказался настолько крепок, что пуля прошла по касательной, и может даже, убила рикошетом самого киллера.

– Вы из второго подъезда, что ли? – спросил дядя Саша. – С которого этажа?

– А, так вы во второй подъезд приехали! – хором сказали братики. – Ну, тогда точно не к нам!

Они отошли, и дядя Саша мгновенно забыл о них, потому что «пиранья» Мазур в очередной раз обводил вокруг пальца каких-то гадов, и оторваться от этого процесса было совершенно невозможно.

– …Полотенцем лицо ему прикройте, – велел Николай, и женщина в ужасе стиснула руки на груди:

– Полотенцем?! Что вы, господи, он ведь еще жив!

Николай завел глаза:

– Не то слово. И все показания к тому, что будет жить долго. Но если мы хотим довезти вашего мужа до больницы, не причинив ему ненужных страданий, надо сделать маленькую заморозку болевого участка. Это всего-навсего безвредный, бесполезный, зато хорошо отвлекающий хлорэтил. – Он продемонстрировал ампулу, а потом обрызгал бесцветной жидкостью грудь больного, в то время как Палкин полотенчиком прикрывал ему лицо и глаза. – Всего-то и делов.

– А-а, ну понятно… – Жена больного пыталась извиняюще улыбнуться. – Я не знала. Феля, Феля, ты как?

Ее неподвижно лежащий муж чуть приоткрыл заплывшие веки:

– Ничего, лучше… Может, не надо в больницу?

– А почему? – Николай, присев к столу, рассматривал кардиограмму, отмечая карандашом интервалы. – Вполне может быть, что вас завтра и отпустят, если все в норму придет. Даже если нет – полежите денька три, какие проблемы? А то жена ваша вон как напугалась, да и собачка…

– Тэффи… – По лицу больного скользнуло подобие улыбки: – Умная… она такая умная…

– Точно! – лицемерно согласился Николай.

Палкин поджал губы. Наверное, он подумал о том же, о чем и Николай: назвать черную собачку Тэффи умной мог только человек с помрачившимся сознанием. Не исключено, что именно она своим умом и довела хозяина до инфаркта. Во всяком случае, у Николая, который собак любил и вообще-то не боялся, чуть у самого не сделалось плохо с сердцем, когда из глубины квартиры к ним вдруг понеслось черное косматое чудище с оскаленной пастью, оглашая воздух диким лаем.

Палкин замахнулся носилками, а у Николая ничего не было, кроме чемоданчика с лекарствами, и он уже готовился взять собачку на прием, когда выяснилось, что у нее просто такая манера здороваться. В два счета их с Палкиным щеки оказались щедро облизанными, а потом псина унеслась выражать свое сочувствие больному хозяину: положила ему лапы на грудь и принялась радостно тявкать прямо в лицо.

– Заприте ее где-нибудь, – велел Николай хозяйке, вытираясь рукавом и утешая себя воспоминанием о целебных свойствах собачьей слюны: вчера, собираясь на дежурство, он порезался при бритье, может, заживет порез-то…

– Да вы что? – ахнула властная дама по имени Виктория Павловна. – Она так любит хозяина, она выражает ему сочувствие, она его исцеляет, у нее такая светлая аура!

Пожалуй, лавры победителя над Феликсом Ивановичем Тэффи вполне могла разделить с его женой… Николай всего этого гималайского бреда на дух не выносил, но даме с фанатично пылающими глазами ничего не сказал, а только повернулся к Палкину и велел немедля колоть больному трамал, анальгин, димедрол и дроперидол. Тут уж волей-неволей Виктории Павловне пришлось оттащить Тэффи в сторону, а потом и запереть в соседней комнате, потому что она нипочем не желала терять славу целительницы и ревниво лаяла на Палкина, пытавшегося поймать иглой вялую вену Феликса Ивановича. Запертая Тэффи буйствовала и выла истерически, однако в комнате больного сразу стало свободнее: наверное, Тэффина аура забирала слишком много жизненного пространства. И Феликс Иванович задышал ровнее – впрочем, может быть, от лекарств. Но в больницу все равно придется ехать, деваться некуда.

– Значит, так, – сказал Николай, в то время как Палкин сноровисто раскладывал на полу мягкие носилки. – Давайте покрывало какое-нибудь, а на ноги Феликсу Ивановичу носки, что ли, наденьте, чтоб не озяб в машине. Сегодня 35-я по «Скорой» дежурит, это, конечно, недалеко, но все-таки…

– 35-я… – недовольно поджала губы Виктория Павловна. – А нельзя куда-нибудь в более цивилизованное место, ну хоть в Пятую градскую?

– Она вчера дежурила, – терпеливо пояснил Николай, убирая в чемоданчик глюкометр.

– Какая поразительная вещь! – восторженно воскликнула Виктория Павловна. – Никогда не видела такого чуда: приложили палец к какой-то планочке – и пожалуйста, готов анализ на сахар! Техника на грани фантастики!

Николай покосился на хозяйку – и раздражение, которое вызывал ее визгливый голос, сменилось жалостью. Да ведь тетенька просто вне себя от волнения, на грани нервного срыва, вот и не контролирует словопоток.

– Успокойтесь, уверяю вас, ничего страшного не происходит, – сказал он уже мягче. – Валерьянка есть дома? Пойдите выпейте капелек тридцать, вам легче станет. Да, вот что: у вас тут в соседях мужчины крепкие есть?

– А что такое? – насторожилась Виктория Павловна.

– Нам вдвоем с фельдшером нипочем не снести вашего мужа вниз. Помощь потребуется, все-таки Феликс Иванович – человек видный, – обстоятельно объяснил Николай.

«Видность» Феликса Ивановича объяснялась прежде всего диабетом и ожирением, однако на таких деталях заостряться не стоило.

– Мужчины? – Виктория Павловна запустила пальцы в коротко стриженные черные волосы, словно пытаясь своими острыми ногтями подцепить обрывки разбежавшихся мыслей. – Ну да, у нас сосед напротив крепкий мужчина. Только он сейчас на работе, среди дня-то. Хотя нет! Я что-то такое слышала, мол, он сегодня с двух до трех должен быть дома, ждать мастеров окна измерять, чтобы решетки ставить, я сейчас позову! – Она метнулась к выходу, но охнула, схватилась за сердце…

– Эй, не надо резких движений! – Николай поймал ее за плечо. – Идите хряпните валерьяночки, можно корвалольчику добавить. Очень хороший будет коктейльчик. А я сам вашего соседа приглашу. Но нам нужен еще кто-то четвертый.

– А может, этих мастеров и уговорите? – слабо отозвалась Виктория Павловна, уже занятая приготовлением коктейльчика.

– Понял, – кивнул Николай и прошел через узкий длинный коридор к двери.

Несколько мгновений он пытался постичь систему обороны, наконец справился с ней и вышел на площадку. Вслед за ним вырвался порыв сквозняка и колыхнул дверь квартиры напротив.

«Дома!» – обрадовался Николай.

Он поднес указательный палец к звонку, потом пожал плечами и легонько стукнул о косяк. Никто не отозвался, хотя из глубины квартиры слабо доносились мужские голоса.

«Значит, мастера пришли, – догадался Николай. – Отлично! Наверняка не откажутся помочь. Все-таки восьмой этаж, а мужик тяжелый».

Новый порыв сквозняка вырвался на площадку и настежь распахнул дверь квартиры 101. Очевидно, мастера уже начали измерять окна, а для этого открыли их.

Не дождавшись отклика на свой стук, Николай шагнул в коридор, чуть не споткнувшись о валявшуюся на полу туфлю на высоком каблуке, и прошел в комнату, откуда доносились голоса. Он только хотел сказать: «Извините за вторжение, я из «Скорой», – как слова застряли у него в горле.

Окно и впрямь оказалось нараспашку… только измерять его никто не собирался. Два белобрысых парня пытались перевалить через подоконник тело женщины.

Какую-то секунду Николай еще повиновался рефлексам врачевания и чуть ли не всерьез подумал, будто этой женщине просто стало плохо и парни хотят, чтобы она подышала воздухом. А сами они потому завязали до половины лица платками, что берегутся от влияния свежего сентябрьского ветра. Но уже в следующий миг, не тратя времени на слова, Николай метнулся вперед и сцепленными в замок руками нанес удар по ближайшему белобрысому затылку.

Обладатель затылка, хрюкнув, сунулся вперед и навалился животом на подоконник, уронив ноги женщины. Николай почему-то обратил внимание, что одна нога была босая, а другая в такой же черной туфле на высоком каблуке, какую он уже видел в коридоре.

– Блин, Кисель! – громко сказал другой парень, с недоумением глядя на своего напарника, который вдруг вздумал выглянуть во двор.

Николай на миг замер, озадаченный подбором слов. Тотчас до него дошло, что второй белобрысый вовсе не выражает желания немедленно перекусить блинами с киселем, а просто окликнул дружка. Но преимущество внезапности было уже утрачено: второй «мастер» оглянулся и заметил чужого.

Светлые прищуренные глаза изумленно распахнулись, но тотчас ненавидяще сощурились. Резко выпустив плечи женщины, так что ее тело рухнуло вниз – к счастью, на пол квартиры! – он выхватил из-за пояса черную резиновую палку и шагнул к Николаю.

Палка…

– Палкин! – заорал Николай что было мочи, ныряя в сторону и уходя от свистящего удара.

Он оказался недостаточно проворен – «мастер» слегка зацепил плечо, и боль разлилась по телу. Николай отпрянул к косяку, схватил что-то, попавшее под руку, и швырнул в «мастера». Тот увернулся от летящего в его голову телефонного аппарата, и техника со звоном врезалась в стену. Палка снова взметнулась…

– Палкин! – в отчаянии завопил Николай, и в эту минуту фельдшер влетел в комнату, как пушечное ядро.

Массой и скоростью он сбил «мастера» с ног, навалился на него сверху, однако тот оказался проворен, как угорь: вывернулся и, не имея времени размахиваться, просто ткнул Палкина своим оружием. Тот взвыл от боли, вскочил и, схватив противника обеими руками за плечи, с силой дернул книзу его куртку. Руки у белобрысого оказались как бы связанными, Палкин занес кулак, но чертов «мастер» ухитрился не только отпрянуть, но и пнуть Палкина по коленке. Тот качнулся – и сразу получил второй пинок: с разворота в самый низ живота. Он рухнул с утробным воем…

«Мастер» дернул плечами и водворил куртку на место. И тотчас в грудь ему врезался хрупкий телефонный столик, который швырнул Николай, предпочитавший не идти на сближение с противником.

Белобрысого качнуло к стене, однако он устоял на ногах и даже не выронил свою проклятую дубинку. Замер, вглядываясь в Николая, и тот похолодел от выражения хищной ненависти в глазах убийцы.

Николай сорвал с шеи фонендоскоп – больше ведь никакого оружия! Если бы набросить этому гаду на шею и придушить… Но пока все, что он мог, это хлестнуть крест-накрест перед лицом успевшего отшатнуться «мастера». Однако тот явно удивился, и какое-то время противники переминались друг против друга, меряясь взглядами.

– Уйди, убью! – глухо донеслось из-под платка, и «мастер» рванулся вперед, метя в голову.

Николай успел отшатнуться, но не очень ловко. Голову-то он уберег, но получил такой удар по правому плечу, что рука онемела. Он выронил фонендоскоп… И тут очухавшийся Палкин налетел на «мастера» сзади. Палка, слава богу, оказалась на полу, но Николай успел ее подхватить. Однако это было уже без надобности. Разъяренный Палкин колоссальными темпами наращивал добытое в бою преимущество, волтузя противника по полу, словно хотел непременно затереть его телом грязные следы множества ног. Тот, впрочем, не желал служить половой тряпкой и люто вырывался, порою умудряясь наносить Палкину болезненные удары и хрипя:

– Кисель! Кисель, сука!..

Возможно, Палкин думал, что этот тип высказывается в его адрес, и, оскорбленный, удваивал силу своих тычков.

Тут и Николай вспомнил о Киселе и обеспокоенно взглянул в сторону окна. В отличие от женщины, которая все еще лежала недвижимо, Кисель начал проявлять некоторые признаки жизни. Он слабо застонал, перевернулся на живот, даже голову приподнял, затуманенными глазами вглядываясь в происходившую свалку…

Николай подумал, что не следует парню, только что получившему удар по голове, чрезмерно волноваться. Будет лучше, если Кисель еще какое-то время полежит в бесчувствии! С этой целью он сделал шаг вперед, занес палку для легкого удара, чуть склонился, чтобы удобнее его нанести… В этот миг коварный Кисель резко распрямил неловко подвернутую руку, и в лицо Николая ударила едкая газовая смесь, от которой тот на миг ослеп, оглох и, задыхаясь, рухнул на пол.

Давясь кашлем, он ощутил чувствительный пинок под ребро, еще успел уловить пронзительный женский вопль на площадке, собачий лай, потом топот ног… потом каким-то краешком сознания ухитрился отметить, что они с Палкиным повержены окончательно, зато убийцы сбежали, не доведя дело до конца, – и с этого момента всецело отдался собственным острым ощущениям.

* * *

Антон сидел в кресле, так низко нагнув голову, словно хотел потереться лбом о коленки. Никогда Нина не видела своего мужа таким потерянным!

– Я даже не думал… не думал… – бормотал он глухо, уставившись в пол. – Не думал даже…

Он выглядел еще более жалко, чем те два парня из «Скорой», которые, конечно, спасли Нине жизнь, но которым досталось за это почем зря. У большого, как шкаф, фельдшера оказалось в кровь расквашено лицо, худощавый насупленный врач то и дело хватался за бок и страдальчески морщился, а глаза у обоих были красные и слезились. Иногда они вдруг начинали надрывно кашлять, словно оба страдали тяжелейшим бронхитом. Впрочем, приступы «бронхита» порою охватывали каждого сидевшего в этой комнате, потому что запах той газовой гадости все еще витал по всей квартире и никаким сквозняком не уносился. И приехавший по вызову оперативник не зря держался поближе к открытому окну, из которого свежо пахло опавшей листвой.

У Нины все еще мучительно болела голова, поэтому она старалась сохранять неподвижность и только слабо водила по комнате глазами. Какой разгром! От столика остались рожки да ножки, телефон вообще превратился в обломки. Эта кучка пластиково-электронного мусора почему-то очень заинтересовала милиционеров. Оперативник долго ковырялся в ней, потом с удовлетворенной улыбкой велел Нине ничего не убирать. Да у нее и сил на это не было!

– Я даже и не думал, – снова пробормотал Антон. – В голову не приходило, что это так серьезно…

– Знаете народную мудрость? – сказал оперативник, в своем тесноватом джинсовом костюме похожий на преждевременно постаревшего мальчика: у него была седая голова и изрядно изморщиненное лицо. И фамилия как по заказу: Мальцев. – Лучше быть бедным и здоровым, чем богатым и мертвым. Хорошо бы эти золотые слова наши так называемые бизнесмены вспоминали почаще! А то заведут отношения со своими партнерами до такого тупика, что дальше ехать некуда, а потом удивляются, когда до кровавых разборок дело доходит.

– Но при чем тут моя семья?! – вскричал Антон. – Ладно, я насыпал соли на хвост этому мерзавцу Асламову. А что вы хотите, если человек нас кидает уже который месяц и при этом уверяет, будто так и должно быть? Это же натуральный рэкет, вернее, просто грабеж! Ну, говорю, если я решил схлестнуться с Асламовым, то при чем тут моя работа, куда теперь чуть ли не ежедневно звонят на разные голоса какие-то придурки и льют на меня тонны грязи? Будто я копаю под своих компаньонов, чуть ли не киллеров нанимаю, чтобы дорогу себе расчистить, – и всякое такое. И при чем тут моя семья?!

– Судя по тому, что говорила ваша жена, эти парни были абсолютно уверены, что вы окажетесь дома, – сказал Мальцев. – Так, Нина Степановна?

– Да, мне так показалось, – устало повторила Нина в десятый, по меньшей мере, раз. – Сначала один просто прижал меня к стене, сунув в лицо пистолет, а другой обежал всю квартиру. И только убедившись, что никого нет, вернулся, сделал знак тому, первому, и он ударил меня в висок. А больше ничего не помню.

– Все понятно, – удовлетворенно кивнул Мальцев. – Ребятки подстраховались, как могли. Сначала выяснили у вашей жены, что вы наверняка будете дома с двух до трех, потом пришли, представившись мастерами из этой фирмы «Безопасность окон»…

– Извините, – чуть качнула головой Нина и сморщилась от боли. – Я не говорила тому человеку с хриплым голосом, что к нам должны прийти какие-то мастера. Однако они сразу ответили, еще когда я спросила: «Кто?» – мы, мол, окна измерять, по вашему заказу. Откуда они могли это узнать? И ведь существовала опасность, что придут настоящие мастера и помешают им… Кстати, мастеров до сих пор почему-то нет!

– Минуточку, – Мальцев что-то сказал невысокому худенькому старшине, который приехал вместе с ним, и милиционер вышел в коридор. Сам же Мальцев достал из кармана куртки сотовый телефон и спросил: – Слушайте, у вас телефончика этой самой «Безопасности окон» не сохранилось?

Нина растерянно повела вокруг глазами. Номер был записан на какой-то бумажке, но пойди найди тот листок в царящем вокруг погроме!

– Я помню телефон, – вскинул голову Антон. – 37-73-37. Простой номер, легко запоминается.

– Отлично, – Мальцев принялся нажимать на кнопочки своего сотового. – Есть тут у меня одна идейка… идейку одну проверить хочу… Алло, это «Безопасность окон»? Извините, это вас заказчик ваш беспокоит, Дебрский моя фамилия. Что ж вы, люди добрые?! – В его голосе появились сварливые нотки. – Мы с вами насчет обмера окон на сколько договаривались? С двух до трех? А сейчас уже почти четыре, а никого от вас нету! Так же нельзя, господа, я ведь тоже занятой человек… Что вы говорите? Как отменили заказ? Кто отменил? Я?! Да вы что, барышня, бредите? Ничего я не отменял! Ах запи-сано у вас… Нет, это ошибка, я не звонил. Конечно, заказ возобновите, о времени замера позднее договоримся.

Он закрыл телефон и шумно вздохнул.

– Я так и думал, между прочим. В фирме убеждены, что вы, Антон Антонович, отменили заказ. Якобы около двенадцати дня позвонил господин Дебрский и сказал, что не надо посылать мастеров, он нашел фирму подешевле.

– Я никуда не звонил, ничего не отменял! – так и взвился Антон.

– Конечно, – успокаивающе кивнул Мальцев. – Я и не утверждаю, будто это сделали вы. Но ведь кто-то же это сделал. И этот кто-то отлично знал, что к вам должны прийти мастера и вы будете ждать их дома. А вот как он это узнал?.. Секундочку. Что там у тебя, Храмцов? – крикнул он, выглядывая в коридор.

Худенький милиционер что-то ответил негромко, и Мальцев удовлетворенно кивнул:

– Я так и думал. Скажите, у вас часто бывают посторонние?

– В каком смысле? – удивился Антон.

– Да в обычном. Там слесаря какие-нибудь, электрики? Друзья, подруги, сослуживцы?

Нина почувствовала, что краснеет. К Антону практически никто из чужих не приходит, а к ней… к ней изредка забегает Инна. Не далее как пять дней назад была, перед тем как они поехали на дачу. Нину даже передернуло при воспоминании. Что за тучи заклубились вокруг их жизни – не самой, может быть, лучшей на свете, но прежде такой спокойной, такой обыкновенной?..

– Извините, Олег Евгеньевич, – милиционер Храмцов вошел из коридора в сопровождении крепенького мужичка с испуганным лицом. – Тут вот водитель «Скорой» интересуется. Можно ему войти?

– Разрешите обратиться? – Мужичок сделал попытку вытянуться во фрунт. – Мне бы вот у доктора спросить… Николай Алексеевич, там «Курьер» надрывается. Вызовы!

Нинины спасители, доселе неподвижно сидевшие на диване, как по команде вскочили, причем врач при этом с шипением схватился за бок, а фельдшер вскинул руку к лицу, прикрывая кровоподтек на щеке.

– Извините, – покашливая, сказал врач. – Может быть, вы нас и правда отпустите? Мы же на работе.

– Конечно, – согласился Мальцев. – Сейчас можете идти, но будьте готовы, что мы вас вызовем.

– Да-да, в любое время. До свидания, всего доброго.

Антон рассеянно кивнул. Врач мельком оглянулся на Нину и пошел к двери. И тут она словно проснулась.

– Ох, боже мой, подождите! – вскочила, догнала их уже в коридоре. – Я вас даже не поблагодарила, вы ведь меня…

Голова снова закружилась, да так, что Нину качнуло к стене.

– Осторожно! – Врач подхватил ее под руку. – Вот вскакивать вам совершенно не нужно. Пойдите сядьте, а лучше бы прилечь.

– Конечно, – угрюмо отворачиваясь, поддакнул избитый фельдшер. – После таких фокусов… Николай Алексеевич, я заберу носилки наши, они ведь так и валяются в 104-й.

Фельдшер вышел.

Врач мельком улыбнулся:

– Хозяйственный парень. Я и забыл про эти носилки.

– Ой, я тоже совсем забыла про Феликса Ивановича, – всплеснула руками Нина. – Так его увезли в больницу или нет?

– Конечно, мы вызвали линейную бригаду, так что все в порядке. Его жену и обратно уже привезли.

– Ну, хорошо…

Нина опустила голову, вдруг растеряв все слова. Еще ни разу не приходилось благодарить человека, который спас ей жизнь. Правда, раньше ее и спасать-то никто не спасал, если уж совсем честно.

– Я пошел? – спросил врач негромко, и по его голосу Нина поняла, что он улыбается.

Она взглянула на него и слабо улыбнулась в ответ:

– Извините. Я даже не знаю, что сказать. Если бы не вы…

– Вообще-то, – сказал врач, наставительно воздев палец, – я совершенно ни при чем. Заболел мой сменщик, вот я и заступил на дежурство на вторые сутки. По идее, сейчас тут должен стоять Веня Белинский. Если хотите, я ему передам все ваши теплые слова.

– Что? – окончательно растерялась Нина. – Зачем?

– Не хотите? – Он усмехнулся. – Тогда не буду передавать. Я пошел, ладно?

У Нины почему-то защипало глаза. Может, все еще действовал слезоточивый газ?

– Все нормально, – сказал врач. – Работа у нас такая. «Скорая помощь» называется.

Его светлые глаза смеялись просто-таки нестерпимо, и Нина ничего не могла поделать с собой: тоже стала потихоньку смеяться.

– Если что, вызывайте «Скорую»! – Врач махнул на прощание и осторожно прикрыл за собой дверь.

– Нина, где ты там застряла? – послышался раздраженный голос Антона. – Ты только послушай, что говорит Олег Евгеньевич!