Текст книги "Исповедь Дракулы"

1464 год

Бавария, Зульцбах

Неприметный монах в потертой рясе мог легко затеряться в толпе, а его лицо быстро стиралось из памяти случайных попутчиков. Такой посланник не привлекал к себе внимания, и потому именно на его сутуловатые плечи была возложена столь важная миссия. Путь брата Якова лежал в далекий городок Зульцбах, к известному поэту Михаэлю Бехайму, служившему императору Фридриху и сочинявшему поэмы на злободневные политические темы. Быстрое перо хорошо оплачивалось, и служитель муз не знал трудностей и забот. Это монах понял, увидев добротный, тщательно оштукатуренный трехэтажный дом с крутой черепичной крышей. Бесцеремонный слуга долго не хотел пускать скромного странника на порог, но брат Яков с должным для служителя Бога терпением и кротостью настаивал на своем.

– Господин не подает милости бродягам!

– Тогда покажи ему это.

Брат Яков ловко, как фокусник, извлек из складок своей рясы перстень-печатку, демонстрируя его слуге. Тот, сообразив, что дело серьезнее, чем он предполагал, моментально испарился, а когда вновь предстал перед монахом, то являл собой саму любезность.

– Прошу, святой отец… Хозяин с нетерпением ждет тебя.

Получив назад перстень, брат Яков начал торопливо подниматься по лестнице. Стихотворец, понимавший, что хорошие деньги можно заработать только постоянным трудом, несмотря на ранний час, уже работал над очередным твореньем, сосредоточенно грызя перья, зачеркивая и вписывая новые слова в поэтические строфы. Услышав скрип ступеней под ногами нежданного гостя, Бехайм довольно потер ладони. Перспектива получить заказ от прославившегося своей щедростью короля Венгрии вдохновляла. В том, что это заказ, Бехайм не сомневался – он был придворным стихотворцем, чьи услуги оплачивались королями и императорами, и, конечно же, гонец от венгерского монарха прибыл к нему неслучайно.

После длительного обмена любезностями, рассуждений о погоде и ценах, беседа начала постепенно переходить в нужное русло. Заговорили о книгопечатанье. Сие нововведение только входило в моду, но известный литератор не мог не оценить его достоинств.

– Это поистине великое изобретение! Сколько времени затрачивает переписчик на каждый экземпляр, как дорого стоят рукописные книги! А машина Гуттенберга делает литературу доступной. Когда прекрасную, написанную сердцем поэта поэму читают десятки людей, он испытывает умиление, но когда она станет достоянием сотен, да что там сотен, – тысяч читателей, его душа переполнится восторгом!

– Да, книга несет свет божественной мудрости, наставляет на путь истинный, – согласно закивал головой монах. – А что твоя милость думает об этом, драгоценнейший господин Бехайм?

Брат Яков извлек напечатанную на плотной бумаге гравюру– портрет старика с глубокими морщинами и злыми хитрыми глазами. Бехайм с интересом рассмотрел изображение, затем прочитал подпись под ним:

– Так вот он каков, этот злодей! Я слышал историю о том, как ваш король поймал и наказал за небывалые зверства какого-то князька из венгерской провинции. Да, воистину, внешний вид соответствует душевным качествам человека. На этом лице запечатлены все присущие злодеям пороки.

– Предвидя интерес к этой преступной личности, его величество король Матьяш I приказал разослать для всеобщего обозрения изображения лица злодея – жестокого и свирепого. Но одних только портретов недостаточно. Не все обладают твоей проницательностью, драгоценнейший господин Бехайм, чтобы распознать в Дракуле кровожадного тирана. Только золотое перо пиита может достойно живописать деяния этого величайшего изверга.

– Да, несомненно, необходима большая поэма! – глаза стихотворца вспыхнули, когда он представил возможный гонорар за свою работу. – Большая, подробная, яркими красками описывающая бесчинства Дракулы Воеводы.

– Потому мой путь и лежал к тебе, драгоценнейший господин Бехайм.

– Но… Я должен опираться в своей работе на факты. Кое-какие слухи до меня доходили, однако этого недостаточно для создания сюжета.

– Удача сопутствует благому делу. Один из тех, кто был свидетелем злодеяний воеводы, доверил свои впечатления бумаге. Конечно, он не обладает тем божественным даром, что есть у тебя, твоя милость, но за точность рассказа очевидца можно ручаться.

– Великолепно!

Бехайм уже не мог усидеть на месте, представляя, как начнет работать над поэмой – его подстегивал не только денежный, но и творческий азарт, яркие образы злодеев завладели его воображением. Здесь он мог развернуться, блеснуть талантом. Брат Яков был невозмутим. Сидя напротив стихотворца, он обстоятельно разъяснял требования к «шедевру»:

– Однако обрати внимание, драгоценнейший господин Бехайм, что сей документ посвящен только годам правления тирана. Справедливое возмездие, которое он получил, не отражено в отчете. Король арестовал Дракулу, поскольку тот вел двойную игру, пытался интриговать с султаном, но сам запутался в своих интригах, за что и был наказан его величеством. Думаю, этот факт необходимо включить в поэму… – в слащавом голосе брата Якова появилась твердость, это был приказ, и Бехайм, отлично усвоивший искусство угождать богатым заказчикам, понял это. А монах, смягчив интонацию, продолжил. – Заодно добавь и обстоятельства его ареста… Дракулу арестовали в замке Кенигштейн, отряд во главе с Яном Жискрой. Злодея заковали в цепи и с позором, как преступника, доставили в Буду.

– Я непременно учту пожелания и немедленно приступлю к работе. Долг поэта – разоблачать зло. Посмотрим, о чем идет речь, – стихотворец погрузился в чтение, но вскоре поднял взгляд на монаха. – Забавно, не далее, как на прошлой неделе, мне попалась хроника, повествующая о жившем еще в десятом веке майнцком епископе Гаттоне, который как-то раз созвал на пир нищих и сжег их, дабы избавить голодранцев от нужды, а страну от бродяг. Дракула не оригинален в своих подходах.

– Мне так же встречались в литературе истории о знатных феодалах, поступавших аналогичным образом. Этот способ, говоря между нами, жесткое, но эффективное средство избавиться от попрошаек.

– Или бродячий сюжет.

– Неужели для тебя, драгоценнейший господин Бехайм, имеет такое значение, сжег на самом деле валашский воевода нищих или нет?!

– Ни малейшего! – с излишней поспешностью заверил придворный поэт, опасаясь, что его несвоевременные литературные изыскания могут повлиять на размер гонорара. – Думаю, начать поэму можно так: «В стихах поведать я готов о злобнейшем из воевод, терзавшем люто свой народ всегда и повсеместно. С тех пор, как мир был сотворен, злодей и изверг всех времен он худший, как известно…»

Импровизация понравилась монаху.

– Недурно. Думаю, следует продолжать в том же духе. Бог в помощь, – как по мановению волшебной палочки, из складок рясы брата Якова возник тугой кошель, наполненный золотыми монетами. – Это только задаток, драгоценнейший господин Бехайм. До тебя, конечно же, дошла молва о том, как щедр наш любимый король. Если поэма понравится его величеству, он оценит ее по заслугам.

Беседа снова перешла на общие темы, а вскоре брат Яков стал прощаться. Стихотворец и монах расстались. Невзрачный служитель церкви растворился в толпе, а Михаэль Бехайм, по привычке грызя перо, зачитывался переданным ему документом – тем самым доносом, что когда-то писали в сумрачной келье брат Яков и Томаш Бакоц. Конечно, в тексте встречалось слишком много цифр, которые никак не вязались с поэзией, но в целом это было законченное произведение, каждый эпизод которого достаточно было переложить в стихотворный размер, ничего при этом не меняя. Наконец, закончив чтение, поэт схватил новое перо и начал с лихорадочной поспешностью записывать пришедшие на ум строфы…

Венгрия, темница в Буде

Прежде боль заглушала отвращение. Прежде стремление выжить затмевало все чувства и мысли. Прежде он не рассчитывал на то, что для него наступит завтра. А потом жизнь начала возвращаться…

Влад не мог сказать, сколько времени находился между жизнью и смертью, окунувшись в мир бредовых видений, но теперь, когда страдания немного отступили, когда он научился кое-как проглатывать жидкую похлебку, теперь пришло отвращение. Счастье, что в тюрьме не было ни кусочка зеркального стекла – созерцание собственного лица превратилось бы для узника в невыносимую пытку. В детстве, в турецком плену он с ужасом представлял, как его лишают зрения, но со временем страх стать калекой пропал, позже ему никогда не приходили в голову подобные мысли. А ныне, ощупывая свое лицо, он готов был выть от отчаянья. Палач лишил его верхних зубов, превратив рот в сплошную рану, от этого нижняя губа вывернулась и растянулась, челюсть резко выступила вперед, а под носом образовался провал, который немного маскировали усы. Дракула не хотел повторять эти исследования, но руки сами вновь и вновь тянулись к лицу, ощупывая его. По воле Матьяша князь Валахии стал жалким калекой, лишившимся способности говорить. Дракула сознавал, что вряд ли выйдет из тюрьмы, но даже здесь, в застенках, где его видели только тюремщики да наглые тощие крысы, он не мог без содрогания думать о случившихся переменах. Физический недостаток подтачивал душу, превращая ее в гнилую тряпку. Дух сильнее тела, но именно несовершенство телесной оболочки лишало сил, повергая в бездну отчаянья. Иногда узника посещала трусливая грешная мысль – если бы он сделал то, что совершила лишившая себя жизни Лидия, то хотя бы перестал раз за разом ощупывать свое искалеченное лицо…

Скрежет ключа в замочной скважине давно стал привычным звуком, внушавшим уже не страх, как вначале, а тоскливое тягостное чувство, желание чтобы скорее кончилось все. В камеру вошли люди – Бакоц в сопровождении нескольких тюремщиков. Взгляд чиновника был насмешливым, и Дракула почувствовал, как в душу возвращается злость, а вместе с ней и сила. Его возмутила бесцеремонность Бакоца, и он подумал, что сможет сбить его с ног, а если повезет, то и сломать шею, если, конечно, чиновник совершит ошибку и, отделившись от охранников, сделает шаг вперед. За это удовольствие узник заплатил бы быстрой смертью, что само по себе уже было бы наградой. Но Томаш Бакоц, вопреки обычной своей привычке, не сделал ни шага вперед, а, откашлявшись, заговорил отчетливо и торжественно:

– Ладислаус Дракула, после тщательного и всестороннего расследования твоя вина была доказана. Государственная измена и разбойные нападения на землю Трансильвании, отягченные ужасающими злодеяниями против ее населения должны караться смертью, но великодушие его величества, короля Венгрии Матьяша I, не знает границ, а потому он заменил положенную в таком случае смертную казнь пожизненным заключением. Ты умрешь в тюрьме – таково решение короля.

У него в руках не было даже листка бумаги. Похоже, Бакоц импровизировал, говорил, что придет на ум. Люди короля творили грязное дело, в котором не должны были фигурировать никакие бумаги, – Матьяш был слишком осторожен, чтобы где-то оставить свою подпись.

– Признаешь ли ты себя виновным или хочешь сказать что-либо в свое оправдание? – в голосе Бакоца звучала нескрываемая издевка.

Дракула молчал. Даже если бы он мог говорить, то не произнес бы ни слова, но если бы Бакоц сделал хоть полшага вперед, Влад сумел бы убить его. Вскоре чиновник ушел, а два тюремщика подхватили узника под руки и потащили из камеры. Впереди ждала дорога в новую тюрьму.

Солнечный свет стал настоящим подарком, – Влад уже не надеялся увидеть его вновь. Но он слепил глаза, – долгие месяцы узник жил в полутьме и видел разве что яркие всполохи факелов. От свежего воздуха, который хотелось пить как ключевую воду, кружилась голова и слабели колени. Дракула почти не мог идти, его волокли по двору какого-то дворца, под ногами виднелись пыльные, затоптанные травинки. Путешествие оказалось коротким, – крытый возок уже ждал у ворот. Оконце было заделано досками, но все же сквозь щели удавалось разглядеть небо, иногда – верхушки деревьев. Тюремщики были бдительны, цепи – прочны, и потому Влад сразу же вынужден был оставить шальную, всколыхнувшую душу мысль о побеге. Оставалось только устроиться на сиденьи так, чтобы не выпускать из вида небо и обрывки плывущего за окном пейзажа.

Облака… Такие низкие, что казалось, их можно достать рукой – рельефные пушистые облака на сероватом неярком небе… Подобные облака проплывали и над румынской землей, почти касаясь своим рыхлым краем верхушек пологих, заросших лесом холмов. От воспоминаний защемило сердце. Такие облака Влад увидел, вступив на землю Молдовы. Они оказались предвестниками счастья…

В конце 1448 года Влад Дракула бежал из Адрианополя, решив искать прибежище там, где его встретили бы, как друга. Молдавский князь Богдан II состоял в родстве с отцом Влада, они дружили и никогда не отказывали друг другу в помощи. Одно время Богдан даже жил в Валахии при дворе Дракула, скрываясь от своих врагов. Сын валашского князя верил в то, что найдет в Молдове друзей, и не ошибся. В Сучаве скитальца приняли, как родного и, пробудившись в первое утро своего пребывания в столице, Влад испытал теплое, светлое чувство, словно проснулся у себя дома. В Сучаве вообще было тепло, – несмотря на холодную зиму, оно ощущалось повсюду, – во взглядах, в улыбках, в словах, обращенных к нежданному гостю. Князь Богдан долго говорил с юношей о его отце и старшем брате, Влад узнавал о них что-то новое, словно они воскресли и сидели среди гостей за щедро накрытым столом. А потом он познакомился с сыном Богдана Штефаном. Когда Влад увидел мальчика, то подумал, что обознался, и случилось невероятное – в Молдове оказался Раду. Они действительно были похожи – несчастный, запутавшийся в паутине чужой веры братишка Дракулы и сын князя Богдана. Не удивительно, – ведь мать Раду была сестрой молдавского воеводы. Во время первых встреч со Штефаном Влад не мог избавиться от иллюзии, будто видит брата, – у обоих были светлые, золотившиеся на солнце локоны, огромные лучистые глаза. Да и лет они были примерно одинаковых.

Несмотря на разницу в возрасте, юноши учились вместе. Когда Влада отправили в Турцию, ему только-только исполнилось тринадцать, и за четыре года плена он успел позабыть многое из того, чему учил его старый учитель в Тырговиште. Пришлось наверстывать упущенное и вместе со Штефаном заниматься зубрежкой, жадно читать новые и новые книги, хранившие в себе мудрость прошлых поколений. Но хотя друзья посвящали много времени учебе, у них оставались часы и для совсем иных забав…

Даже спустя столько лет, князь отчетливо помнил душные летние ночи, дурманящий сладкий аромат цветов и такие же сладкие поцелуи юных, полных жизненных сил крестьянок. Тогда, в Молдове, Дракула впервые познал радости плотской любви и, как теперь думал, уделял им намного больше внимания, чем следовало. По жилам струился огонь, и юноша срывал один за другим цветы невинности, ночи напролет проводя в объятиях страстных красоток. Штефан не отставал от товарища, и они вместе придавались забавам, наслаждаясь вольной жизнью. Влад часто ловил на себе восхищенный взгляд друга и, вдохновленный им, творил новые и новые юношеские сумасбродства, не зная меры и удержу.

В Молдове Дракула узнал не только радости любовных побед, но и первую настоящую победу в бою. До того он сражался лишь однажды, потерпев серьезное поражение под Тырговиште, и вот, спустя два года, ему снова предстояло идти в бой, на практике постигая тонкости военного искусства. Летом 1450 года, когда польские войска вторглись в Молдову, воевода Богдан собрал свою армию, под знаменами которой были и Влад со Штефаном. В битве при Красне сын молдавского князя все время рвался вперед, демонстрируя небывалую удаль, а его старший друг старался быть рядом, прикрывая незадачливого храбреца.

Поляки бежали, победа была за молдаванами. После той битвы Дракула испытал невероятный душевный подъем, поверив в себя. Это невозможно было объяснить, передать словами – только почувствовать, стоя среди поверженных врагов.

После победы, когда стихло шумное веселье, а кровь была стерта с доспехов, Влад со Штефаном шли по полю боя, и красное закатное солнце озаряло лежавшие повсюду тела. Уже были погребены убитые товарищи, оказана помощь раненым, и у ног победителей распластались только поверженные поляки. Некоторые из них были еще живы, но знали, что смерть очень скоро придет за ними. Огромные вороны кружили над полем брани, терзали острыми клювами мертвую и еще живую плоть. Лицо Штефана стало серьезным, бой стер с него то беззаботное выражение, что обычно было присуще сыну воеводы Богдана.

– Влад, я еще не сказал тебе спасибо. Если бы не ты, тот воин, что занес палицу, непременно размозжил бы мне голову.

– Не благодари. На моем месте ты бы поступил так же.

– Нет, подожди, Влад, – он остановился, взял друга за руку. – Это очень, очень важно. Знаешь, я подумал, что Бог свел нас вместе. Когда мы вдвоем, то можем сделать все. Мы будем непобедимы. Когда-нибудь я взойду на престол Молдовы, а ты станешь воеводой Валахии, и если мы объединимся, то сокрушим любого врага. Давай поклянемся, что мы во всем будем помогать друг другу, вместе бороться с неверными.

Эти слова шли от Бога. Дракула вспомнил несметные полчища османов, которые ему доводилось видеть в Адрионополе, – никто не сумел бы победить грозного врага в одиночку, и сама судьба предопределила двум румынским князьям быть вместе, общими усилиями защищая святой крест. Юноши принесли священную клятву, но Владу казалось, что не стоило даже произносить ее вслух, ведь все дело было не в словах, а в их со Штефаном сердцах, скрепленных дружбой и братскими чувствами.

Как бы хорошо ни относились к изгнаннику в Сучаве, Дракула понимал, что пребывание при дворе воеводы Богдана – лишь передышка перед решающим ударом. Старший из уцелевших сыновей Дракула являлся законным наследником валашского престола и должен был вновь завладеть однажды уже ускользнувшей из его рук властью. Со временем Владу стало понятно, что трон надо завоевывать не столько силой, сколько хитростью и тонким расчетом. Часть бояр всегда бывала недовольна князем, чувствуя себя обиженной и притесненной в правах. Эти влиятельные господа непрестанно искали способ свергнуть неугодного правителя и утвердить на его месте удобного для них кандидата. Такова была обычная ситуация в княжествах, и задача всякого претендента на престол состояла в том, чтобы научиться играть на скрытых противоречиях между знатными семьями. Князь Богдан, хорошо знавший тонкости политической игры, стал учителем и советчиком Дракулы, помогая юноше найти верный путь. Влад заводил нужные знакомства, искал встречи с недовольными Владиславом II боярами, договариваясь с ними о поддержке. Во время одной из таких деловых встреч произошло то, что изменило его судьбу. Тогда Влад Дракула встретил девушку, которую полюбил на всю жизнь…

Весной 1451 года Влад приехал в гости к боярину Илиашу из Чичеу, жившему в то время в одном из сел, неподалеку от Бакэу. Илиаш, являвшийся ярым противником императора Сигизмунда, вынужден был много лет назад перебраться из Трансильвании в Молдову, но не забыл старых обид, по-прежнему испытывая острую неприязнь к венграм. Потому боярин охотно включился в тайную борьбу против валашского князя Владислава II, являвшегося ставленником вездесущего Яноша Хуньяди. Переговорив с Илиашем, претендент на валашский престол сумел заручиться его поддержкой, и к вечеру деловой разговор сменился праздничным застольем. Веселье продлилось допоздна, и в ту ночь Влад заснул, как убитый, едва дойдя до кровати.

Утро было прохладным и свежим. Выпала роса, и цветущий яблоневый сад укрывала легкая дымка. Юноша спустился в сад на рассвете, желая немного проветриться и надеясь, что утренний холод вернет ясность мыслям. Вдруг в бело-розовом мареве мелькнула легкая фигурка. Сам не ведая почему, Влад устремился следом. Среди стволов корявых яблонь вновь проскользнула тоненькая девушка.

– Подожди! Постой!

Она замерла на месте, усыпанные цветами ветви яблонь подрагивали, выдавая ее присутствие. Сердце стало биться сильнее, необъяснимое волнение переполняло душу. Влад был смущен, как робкий юнец. Странное дело, еще недавно он обучал Штефана тому, как с легкостью и изяществом завязывать знакомство с приглянувшейся девушкой, считал себя опытным соблазнителем, способным найти ключ к любому женскому сердцу, а, увидев эту девушку, едва не лишился дара речи, начисто позабыв учтивые фразы.

– Не уходи. Кто ты?

Она осторожно выглянула из-за ветвей яблони. Это была очень юная девушка, точнее, девочка, чья фигура начала только-только округляться, приобретая соблазнительные формы. Свежестью она напоминала распускающийся бутон яблони, – гладкая кожа, алый румянец смущения, вспыхнувший на щеках, огромные, удивленные глаза, упругие локоны, широкими кольцами падавшие на плечи, простое, без украшений платье, подчеркивавшее совершенство и силу юного тела. Несколько мгновений юноша и девушка стояли, рассматривая друг друга, пока волшебное создание не залилось краской и не упорхнуло как виденье, растаяв среди бело-розового кружева цветущих яблонь. А Дракула еще долго стоял на одном месте, не в силах справиться с захлестнувшим его волнением. Чудилось, он встретил ангела.

Лидия оказалась младшей дочерью боярина Илиаша. Чуть позже ее представили уже в официальной обстановке, и с тех пор, хотя Влад часто бывал у Илиаша из Чичеу, он никогда не мог застать Лидию одну. Ее окружали подружки, у нее не находилось повода заговорить с гостем, но порой они обменивались взглядами, представлявшимися им важнее долгих бесед. Между юношей и девушкой не было ничего, но эти взгляды, эти невысказанные слова связывали их тайными узами, наполняя существование особым смыслом. То было предчувствие любви. Кто знает, переросла бы их симпатия в страсть, или постепенно угасла, но вскоре произошло событие, которое, казалось, навсегда перечеркнуло юношескую влюбленность.

Несколько лет, проведенных в Молдове, были счастливейшими годами его жизни, но «сын Дракона» еще не знал, что за каждый миг счастья человека ждет суровая расплата. Беда грянула осенью пятьдесят первого года, когда веселый праздник обернулся кровавой катастрофой. Князь Богдан со свитой присутствовал на свадебном пиру в селе Роусены, что расположено неподалеку от Сучавы. Веселье было в самом разгаре, вино лилось рекой, давно наступила ночь, и в шуме застолья никто не обратил внимания на цокот коней за окнами. Заручившись поддержкой поляков, сводный брат Богдана Петр-Арон, свергнутый князем с престола два года назад, вернулся в Молдову, решив забрать утраченную власть. В ту ночь все были слишком пьяны и беспечны, чтобы почувствовать приближение смерти, которая уже стояла у ворот.

В помещение, где шел веселый пир, с гиканьем и свистом ворвались вооруженные люди. Кровь смешалась с вином и алыми потоками потекла на свадебный стол, где-то занялся огонь от упавшего факела, страшно зазвенели клинки, веселые песни сменились предсмертными хрипами. Захмелевшие гости Богдана хватались за оружие, но не могли противостоять окружившим их со всех сторон врагам. Свистнул в воздухе аркан, и петля опустилась на плечи князя. Влад бросился к нему на помощь, но на юношу навалилось сразу трое поляков. Кое-как отбившись от них, он увидел Штефана. Парень застыл посреди комнаты, и вокруг него образовалось пустое пространство, словно он уже не принадлежал этому миру. Он стоял, оцепенев, наблюдая за тем, как его отца на аркане волокут к выходу. За спиной Штефана полыхало пламя. Растолкав забрызганных кровью друзей и врагов, ногой спихнув насадившегося на меч толстого поляка, Дракула подбежал к сыну князя. После Богдана – он, наследник престола, должен был стать второй жертвой Петра-Арона. Влад и еще несколько верных Богдану бояр окружили Штефана плотным кольцом и начали прорубаться сквозь тела, двигаясь к выходу. Общая сумятица и неразбериха способствовали бегству. Скользя на крови и спотыкаясь на искромсанных трупах, беглецы вырвались наружу. Занимался рассвет, но серую полосу на востоке затмевало пламя горящих построек. Только вскочив на коня, Дракула увидел воеводу Богдана – Петр-Арон приволок его к наемникам и отдал приказ срубить голову. Помочь ему было уже невозможно – меч сверкнул кровью и огнем, со свистом опускаясь на шею князя… Схватив растерянного, потерявшего способность к самостоятельным действиям Штефана за шиворот, Дракула втянул его в седло, маленькая группа беглецов во весь опор поскакала в степь, а за их спинами медленно поднималось солнце нового Дня.

Кровавый угар рассеялся, и только тогда стал понятен ужас очередной потери. Чувство вины сжигало душу, и Влад поклялся перед Богом, что сделает все от него зависящее, лишь бы возвести Штефана на престол. Так он хотя бы частично мог искупить свой долг перед князем Богданом.

В кровавой резне уцелело всего несколько самых преданных семье Богдана II людей. После того, как престол в Сучаве занял Петр-Арон, они должны были бежать из Молдовы. Но куда? Штефан все еще не мог придти в себя после трагедии, да и вообще, был слишком мал для принятия ответственных решений, – мальчишка, враз вырванный из счастливой поры юности, лишившийся того, чем он жил и что любил, а потому выбор предстояло сделать Дракуле. У них со Штефаном не было ничего, кроме прав на престол, но всегда находились люди, ставившие на подобных им претендентов. В то время Влад часто вспоминал слова султана о том, что к власти в румынских княжествах можно придти только в двух случаях: либо при поддержке османов, либо венгров. Но на помощь Порты рассчитывать не приходилось – в Турции соперника Раду ждали тюрьма или смерть, и тогда он подумал о Яноше Хуньяди…

А пока беглецы скрывались родной деревне Штефана Борзешть, прекрасно понимая, что долго задерживаться там нельзя.

Петр-Арон разыскивал юного княжича по всей Молдове, начав охоту за его головой. Надо было срочно решать, что делать дальше. Родившийся в сознании план представлялся чудовищным и циничным, и Дракула всю ночь молился в маленькой церкви, взывая к Богу и моля указать верный путь. Но молитва не очищала душу, Влад вновь и вновь сбивался на мелкие суетные мыслишки, тонул в них, как в ледяном болоте.

«Янош Хуньяди сместил моего отца и стал виновником его гибели. Янош Хуньяди поддерживал валашского князя Владислава, которого я пытался сбросить с трона. Но Янош Хуньяди вряд ли одобрил бы усилившееся в Молдове с приходом Петра-Арона влияние Польши…» – думал он, выйдя из церкви и рассеяно шагая по деревне. Миновав жилые постройки, юноша продолжал двигаться вперед, – размеренный шаг позволял сосредоточиться. Под ногами хлюпала раскисшая земля, из-под слоя пожухлой травы выступала вода. Незаметно, поглощенный раздумьями Влад забрел к какому-то болоту. Место было пустынным и зловещим. Вот тяжело захлопала крыльями черная птица, пролетела над самой головой, уселась на ветвях высохшего дерева. Ободранный нахохлившийся ворон смотрел на юношу черной бусинкой глаза. Ворон – Корвин…[19]19
  На гербе семейства Хуньяди был изображен ворон (лат. Corvus).


[Закрыть] Не в церкви перед ликами святых, но в холодном сыром уголке леса, возле топи, под взглядом питавшейся падалью птицы, решал Влад Дракула свою судьбу.

«Нет плохого пути к власти, всякий хорош, если он ведет к цели» – так учил сыновей отец. Глядя на черную трясину и ободранного ворона, Дракула отчетливо понимал, что должен идти к Хуньяди и смиренно молить его о помощи. Только заручившись поддержкой трансильванского воеводы, претенденты на трон могли рассчитывать на победу. Другого пути не существовало.

Приняв тяжелое решение, Влад запретил себе думать о том, что разрывало душу. Власть – вот цель, которой нужно добиваться любыми способами и ради которой стоит жить. Власть – главная цель настоящего мужчины и смысл его жизни. Если единственный способ получить ее – принять корону из рук убийцы отца, надо сделать это. Не ради себя, ради Штефана, которого получивший власть Влад мог бы возвести на молдавский престол…

Сидевший на ветке ворон расхохотался, закричав отвратительным, холодящим кровь голосом, а потом, лениво взмахивая крыльями, полетел прочь. Владу казалось: ворон смеялся над ним. Птица знала то, что он пытался утаить от себя самого. Красивые слова, беспокойство о Штефане, скрывали простую, но страшную правду, – Дракула готов был пойти на все, лишь бы заполучить валашский трон. Впрочем, о мотивах своих поступков лучше было не думать. А пока следовало как ни в чем не бывало вернуться в Борзешть, где его, наверное, уже заждался юный сын воеводы Богдана.

Вскоре после того, как был сделан роковой выбор, быстрые кони примчали изгнанников в Трансильванию. Хуньяди не пожелал вступать в переговоры с претендентом на трон соседнего княжества. «Будет лучше, чтобы вы пленили его и выгнали из страны» – написал он о Владе старейшинам Брашова. И все же это было только изгнание, а не арест, что означало – Хуньяди лишь демонстрировал свой гнев, оставляя возможность для переговоров. Возможно, впоследствии с ним удалось бы найти общий язык… Штефану повезло больше – Хуньяди сразу позволил ему остаться в Трансильвании.

Влад и Штефан разделили общую боль, стали роднее, чем братья, но их прощание было сухим и будничным. Тот, кто шел к власти, не имел права на чувства. Влад намеревался вернуться в Молдову, надеясь найти приют у Петра-Арона, а Штефан оставался под крылом Хуньяди. Судьба смеялась над друзьями голосом старого ворона – один просил помощи у убийцы воеводы Богдана, второй жил у убийцы воеводы Дракула.

Тоскливо поскрипывали колесные оси, возок трясло на ухабах, толчки отдавались болью в истерзанном теле, размеренно стучали копыта лошадей, перед глазами проплывали низкие пушистые облака, которые, казалось, можно было потрогать руками. Путь был долгим, настолько долгим, что узник мог заново осмыслить свою жизнь, проститься с прошлым, вспомнив все, что отныне уже не принадлежало его сузившемуся до размеров тюремной камеры миру. Память вновь и вновь переносила в далекий 1451 год, в тот день, когда, выйдя за пределы деревеньки Борзешть, он забрел на глухое, Богом забытое болото. Тогда, много лет назад, им завладел лукавый, и, стоя у черной топи, Дракула совершил главное, но не последнее предательство в своей жизни…

А ныне он – бесправный узник, прах у ног короля. Жизнь закончилась прежде, чем пришла смерть. Годы угасания – единственное, что ожидало впереди. Рассматривая свои закованные в цепи руки, Влад пытался понять, ради чего шел на чудовищные жертвы, предавая то, что было для него святым? Власть, к которой стремятся, не выбирая средств, что это: божественное предназначенье или происки лукавого? Он готов был пожертвовать всем: даже жизнями близких людей, даже верой, лишь бы испить эту чашу сладкого яда. И если бы случилось чудо, и князь Валахии Влад Дракула получил возможность заново прожить жизнь, пошел бы он на эти жертвы? Ответ был утвердительным. Изменить судьбу можно, лишь изменив самого себя, но переделать свою душу не по силам смертному. Дракула ни о чем не жалел, и только думы о сыне не давали ему покоя. Он слишком хорошо знал, что такое жить на чужбине, без семьи, чувствовать, как день за днем забываешь родную речь. Мальчик верил в отца, а тот так и не сумел защитить его…