Текст книги "Навия. Западня"

Глава одиннадцатая
Мечты и явь

Юноши поскидывали рубахи, узлами завязали рукава, сложили в получившиеся мешки все, что обнаружили вокруг костра, перекинули через лошадиные спины. Никому в голову не пришло пробовать яства, когда их соплеменники на поляне пребывали в тревоге и неизвестности. Пока ехали, то один, то другой украдкой ощупывали груз – не превратилась ли снедь во что-то ужасное, ведь тут, ясное дело, не обошлось без колдовства.

На обратном пути им чаще попадались на пути призрачные животные, наверно, успевшие попривыкнуть к новым обитателям леса. То волк, поблескивая на солнце своим мощным перламутровым скелетом, пройдет прямо через ствол дерева и проводит процессию пустыми глазницами, то причудливой игрой света метнется через дорогу полупрозрачный зайчишка. Лошади призраков, по счастью, совсем не боялись, а всадники провожали странных созданий веселыми взглядами, а то и заливистым свистом, молодецким хохотом.

Когда въехали на поляну, Орлик распорядился на опушке, где самая высокая трава, постелить попоны, на них выложить снедь и созывать народ. Сам же первым делом направился в палатку отца. За ним увязалась Дея, прихватив с собой изрядный шмат вареного мяса… который через минуту уже терзал зубами, постанывая от наслаждения, верный старый Вук. Орлик остановился напротив старейшины и почтительно заговорил:

– Эта страна воистину волшебная, отец. Мы не нашли в ней на кого охотиться, все животные в этих лесах призраки уже умерших либо были такими от начала времен.

Владдух кивнул: уже не одна глазастая девушка забежала в шатер старейшины с сообщением, что местные птицы не отбрасывают тени.

– Мы не встретили никого, кто годился бы в пищу, и были близки к отчаянию, – продолжал юноша. – Но потом произошло нечто удивительное, и все, о чем мы мечтали, само явилось из пламени костра. Но только после того, как мы спели несколько наших песен.

И снова кивнул старейшина: он всегда знал, что пение мужчин его народа способно сотворить любое чудо.

– После этого мы поспешили назад, чтобы первым делом накормить раненых и детей. Потом можно будет попробовать еще раз попросить нужное у огня. Думаешь, отец, мы можем рассказать о случившемся всему народу?

Старейшина усмехнулся, вообразив, сколько костров разом запылает тогда на поляне, покачал головой:

– Не торопись, сынок, все это так удивительно, что лучше нам самим сперва разобраться в происходящем.

– Да, отец, я так и подумал и уже предупредил остальных, чтобы помалкивали до поры до времени. Они сейчас разносят еду раненым и созывают всех здоровых на пир. Да, а еще мы видели людей.

Владдух встрепенулся, его потемневшее от времени лицо озарил почти детский восторженный интерес, тогда как Орлик, напротив, заметно посмурнел.

– Да, их было трое, они появились неожиданно, прямо из леса. Очень странные, один и на человека не похож, а один разговаривает на нашем языке почти как на своем родном. И все же я не все понял из его речи…

– Те люди показались тебе опасными? – насторожился старик.

Орлик с тяжелым вздохом пожал плечами. И тут не удержалась Дея, которая сидела на корточках и почесывала брюхо уже покончившего с мясом и вздыхающего от удовольствия Вука:

– Они так пялились на наших коней! А тот, что говорит по-нашему, – на меня.

– Да, они сказали, что прежде никогда не видели таких животных ни в живом, ни в мертвом виде, – поддержал невесту Орлик.

– Может, они и девушек никогда тут не видели, – прыснула Дея.

Однако Орлик еще больше помрачнел и снова обратился к старейшине:

– Отец, думается мне, этот мир может оказаться совсем не таким, каким изображали его древние сказания. А мы пока так мало знаем о нем. Если из огня можно получать все, что только пожелаешь, то не лучше ли нам запастись оружием и научиться обращаться с ним?

– Те люди, которых вы встретили, были вооружены? – строго воззрился на сына отец.

– Нет, однако они не выглядели миролюбивыми, скорее, опасными…

Но старейшина поднял руку, призывая к молчанию, и заговорил сам:

– Сынок, на самом краю гибели мы вошли в этот мир лишь потому, что никогда прежде не обагряли руки кровью других людей. И не только мы, но и наши отцы и деды, иначе часть народа так и осталась бы лежать в снегах. Мы нашли тут спасение и пропитание и пока не встретили зла или угрозы. Зачем же мы станем гневить местных богов, брать в руки оружие, если не делали этого и в куда более опасном мире?

– Я понял тебя, отец, – почтительно склонил голову Орлик.

Старейшина живо поднялся на ноги, с тихой нежностью провел рукой по густым волосам сына:

– Я не хочу, сын мой, чтобы мысли о зле и насилии поселились в твоей голове, ведь очень скоро тебе предстоит возглавить наш несчастный народ и провести его через возможные испытания, сохранив лучшее, что всегда в нас было, – миролюбие.

– Живи как можно дольше, отец, – пробормотал юноша, прижимаясь щекой к руке старейшины на своем плече.

Потом развернулся и вышел наружу, по пути шутливо потянув за косу играющую с собакой девушку.

Вместе они подошли к опушке, где уже собирался народ, воздух звенел от радостных, возбужденных голосов. Дею мигом утащили прочь подружки, а сам Орлик, дав несколько указаний и не чувствуя желания быть сейчас среди людей, тихо удалился на другой край поляны, в тень, что отбрасывал средний из камней. И прислонился к прохладной глыбе пылающим лбом.

Он родился третьим сыном, братья были погодки. По закону их народа после смерти старейшины его место занимал старший из сыновей, до младших, как правило, дело не доходило. Орлик был только рад этому. Его и воспитывали не так строго, как старших, может, потому и вырос непокорным, себе на уме. И сейчас все в нем кричало о том, что отец не прав, не прав! Да, они были мирным народом, непохожим на соседей, но какова расплата? Когда пришла беда, они не сумели защитить себя. Орлик видел, как погибали его старшие братья, и теперь, когда изнурительный путь и близость смерти остались позади, боль этих воспоминаний накрыла его с головой.

Вспомнил он, как мчался по залитым кровью улицам к дому Деи, еще издали увидел, как вооруженный до зубов захватчик тащил за собой яростно отбивающуюся девушку, как оглушил ее мощной оплеухой и закинул на круп коня. Но когда сам он вставил ногу в стремя, Орлик бросился на него сзади, швырнул на землю и стиснул руками его жилистую шею. Даже сейчас при воспоминании об этом кровь бурлила, скрипели сжатые от ярости зубы. Даже сейчас Орлик жалел, что не хватило времени довести дело до конца, и пусть бы за это он остался лежать окоченевшим среди снегов. Но тогда, заметив скачущих на подмогу своему чужаков, вскрикнула за его спиной Дея, пришлось хватать ее и бежать прочь. Так неужели они не вынесут уроков из случившегося и не научатся наконец себя защищать?

Орлик постоял еще, закрыв глаза и с силой втягивая в себя воздух. Растянулся на траве, начал дышать так, как наставники обучали мальчиков, прежде чем перейти к пению. От чередования вдохов и выдохов словно расплавлялись все органы, за грудной клеткой становилось пусто и тихо, и тогда из этой тишины понемногу рождалась песня…

Ненависть отступила, мысли Орлика сменили свой ход, вдруг разом сделавшись обжигающе-горькими и пьяняще-сладкими. Теперь он думал о том, что, по их обычаям, младшие сыновья не вступали в брак раньше старших, если не было на то серьезной причины. У его старшего брата уже была невеста, застенчивая, тихая Нежана, которая ходила легко и бесшумно, будто ветерок пролетел. Свадьбу готовились сыграть по весне, но брачным ложем обоим стала, должно быть, погребальная яма, в которой их соседи сожгли трупы, чтобы не расползлась по городам и селам убийственная зараза.

Второй брат вроде был свободен, но Орлик знал, что еще прошлым летом, когда особенно много странников посетило их земли, в душу Лана крепко запала одна девушка из озерной страны в неделе пути от их города. Она пришла к ним с отцом и маленьким братом – мальчик уже пару лет как не мог оправиться от укуса змеи и часто страдал от злейших судорог и лихорадки, после приступов не мог толком говорить и не узнавал самых близких. Месяц жили они на окраине города, где были срублены избы и расставлены шатры специально для тех, кто искал помощи, каждый вечер приходили на площадь слушать песнопения – и парнишке стало гораздо лучше. Отправляясь в родные края, они обещали вернуться через год, в первый же летний месяц. Не слишком прилежный в учебе Лан запомнил наконец названия месяцев и научился ловко отсчитывать дни до нужного срока.

У их народа не в чести были браки с иноплеменниками, но Орлик был уверен, что отец не откажет Лану в благословении, ведь и их покойная мать – слава богам, что не дожила она до этого ужаса, – была родом из чужой страны. Хотя отец наверняка отложил бы свадьбу до нового лета, чтобы молодые убедились в правильности своего выбора. Так что по всему выходило, что Орлику и Дее дожидаться своего срока еще года три, а то и поболе.

А теперь он, Орлик, – единственный сын единственного уцелевшего старейшины в странном колдовском мире, возможно, полном неведомых опасностей. И лучше им с Деей сыграть свадьбу как можно скорее, едва подойдут к концу дни скорби по погибшим.

Тихий смех и легкое дуновение почти над самым ухом заставили юношу широко распахнуть глаза. Конечно, это Дея подобралась неслышно и опустилась на траву рядом с ним. Стоило парню приподняться, как с головы его посыпались разноцветные лепестки – ловкая дева успела щедро украсить ими густые кудри любимого, пока он в своих мыслях блуждал так далеко.

– А я знаю, о чем ты сейчас думал, – лукаво произнесла девушка, роняя ему на грудь целую охапку обезглавленных стебельков.

– Наши женщины научились читать и мысли? – улыбнулся Орлик, снова опуская голову и позволяя Дее восстанавливать порушенный порядок. Только бы не забыть вытряхнуть цветочки из волос, когда снова отправится к отцу.

– А тут и читать нечего. У тебя горит лицо, значит, ты думал о нашей свадьбе!

Выпалив это, девушка тяжело вздохнула.

– Ты что, передумала быть моей женой, а, Дейка? – разволновался Орлик. – Скажи прямо, еще не поздно расторгнуть помолвку.

Дея в ответ надула губы и закатила глаза, всем видом давая понять, что не намерена отвечать на глупые вопросы. Теперь уж вздохнул Орлик.

– Прости, родная. Я знаю, мы совсем иначе представляли себе нашу свадьбу. Думали, терема будут полны родственников, а теперь, получается, остался только мой отец и парочка дальних. А скольких друзей не будет…

– Да, это тоже, – пробормотала Дея, и губы ее задрожали. – Но я вздохнула не поэтому… о другом я подумала.

– О чем же?

– Легенда, которую поведал твой отец, обещала нам страну, в которой не будет больше тяжкого труда, болезней и смерти. И посмотри, ведь кое-что уже исполнилось: нам не нужно трудом и охотой добывать пропитание. Больные и измученные дорогой чувствуют себя лучше, даже у деда Новика обмороженные ноги уже не так ужасно черны. Значит, если все правда, мы и в самом деле будем жить в этом мире, не познав смерти?

– Я не знаю, – честно ответил Орлик. – Возможно. Не могу сказать, что меня это пугает. А ты что же, боишься связать себя со мной на веки вечные? Думаешь, надоем тебе через сотню-другую лет?

Тут уж девушка с возмущенным воплем вскочила на ноги:

– Да у тебя только одно на уме! Иногда мне кажется, дорогой Орлик, ты совсем не изменился с той поры, когда мы бегали в одних рубашонках, остался таким же мальцом, только портки надел! Как может мне надоесть собственная рука или нога?! Или глаз, или сердце? Ведь ты и есть мое сердце…

Чтобы устыдить его еще больше, Дея отвернулась и закрыла лицо ладонями. Юноша поднялся с земли, в душе ругая себя на все лады за сказанную глупость. Осторожно сжал подрагивающие плечи и развернул любимую к себе, отвел ладони от ее лица – и увидел лукавые смеющиеся глаза.

– Снова ты потешаешься надо мной! – вскричал с облегчением. – Но скажи, почему тогда тебя пугает вечность? Разве может надоесть вот это?..

Тут он приник к губам девушки и отодвинул лицо, только когда Дея боязливо затрепетала в его объятиях.

– Нет, конечно нет, – прошептала девушка, тяжело и часто дыша. – Но кое-что пугает меня. Ты ведь когда-нибудь станешь старейшиной, главой нашего народа, я же буду все время дома с хозяйством и детишками. Вечность спустя ты можешь забыть, почему когда-то я была так нужна тебе.

Она всхлипнула, на этот раз без притворства. Орлик поспешил снова обнять ее:

– Ну и кто из нас так и не вырос, Дейка? Неужели ты думаешь, что нужна мне меньше, чем я тебе?..

В этот момент зашевелилась высокая изумрудная трава, на поляну выскочила, сверкая коленками, девочка лет восьми в домотканой расшитой рубашке. Влюбленные шустрыми ящерками отскочили друг от дружки.

– Орлик, Дея, пойдемте скорее, только вас все ждут! – подскакивая от радостного нетерпения, пропищала девочка.

Пир продолжался до глубокой ночи. Женщины ждали заката, чтобы узнать, какова будет их жизнь в этой волшебной стране, но воротились быстро, притихшие и разочарованные: солнце исчезло сразу и вдруг, словно на небе захлопнулись створки. Зато появились незнакомые звезды, ярче и крупнее прежних, а воздух тут же заполнили светящиеся существа размером от светлячков до летучих мышей. Ярко пылали костры в центре поляны; хотя вечерний холод не пришел, воздух оставался ласково-теплым, ветерок нес невесть откуда сладкие и дурманящие запахи, которые вполне могли заменить сладости и самое лучшее вино.

Поначалу люди просто наслаждались едой, теплом и тем, что жизнь дала им передышку. Но вот все настойчивее и громче зазвучали печальные песни, послышались горькие рыдания и стоны – пир превратился в тризну. Впервые появилась у них возможность помянуть и оплакать всех, кто остался в городе и в снегах. И долго еще плач стоял над поляной, и странные создания, реющие в темноте, подхватили его и эхом разнесли по лесу. Так что, вкусив всего, что привезли с собой юноши со странной охоты, люди так и заснули на траве, обнимая детей, поминая недоживших и молясь, чтобы все их горести и испытания наконец остались позади.

Утром стало известно, что ночью умер дед Новик, хотя раны на его обмороженных ногах вроде как начали заживать и уж точно не помешали ему весь вечер от души угощаться вином и мясом. И Орлик не пошел к отцу говорить о свадьбе с Деей, поскольку старик приходился девушке дальним и единственным уцелевшим в бойне родственником, по которому полагалось соблюсти траур. Эта первая смерть заставила юношу в очередной раз подумать о том, что новый мир вовсе не таков, каким рисовали его старые легенды.

Глава двенадцатая
Кукушкин лог

Дятлов заглянул в бумажку с планом и аж застонал от досады. На этот раз отец превзошел себя, и утреннее приключение обещало затянуться надолго. А ведь его ждет Данка, о ней теперь, кроме него, позаботиться некому. Придется бежать всю дорогу туда и обратно и надеяться, что задание окажется не очень трудным.

Поддерживая ровный темп бега на уже поднадоевшей лесной дороге, он от нечего делать вспоминал, как все это началось чуть больше года назад. Отец в тот день вошел в дом внезапно, в обеденное время, тогда как его ждали ближе к вечеру. Мать, с раннего утра суетившаяся у плиты, ахнула и выронила сковородку, плеснув на пол кипящим маслом, – отец пробыл в следственном изоляторе меньше двух недель, а выглядел так, будто вернулся после десяти лет лагерей: густо заросший щетиной, всклокоченный, с блуждающим взглядом. Набычившись в дверях, глядел на жену и сына, кривил рот и упорно молчал, даже когда посыпались вопросы и приветствия.

Когда сели за стол, отец сперва ел жадно, потом вдруг замер, откинулся на стуле и брезгливо кивнул на тарелку с борщом:

– Вчерашний, что ли? Могла бы и свежего приготовить, не каждый день муж из тюряги приходит.

– Это нас твой адвокат с толку сбил, сказал, тебя к вечеру ждать. Я стол хотела накрыть, с утра у плиты, а вот до первого руки не дошли, – улыбнулась ему мать.

Тогда она еще говорила спокойно и весело, как обычно, это потом ее тон навсегда изменился, голос стал тихим, движения зажатыми и пугливыми, словно по минному полю идет.

Отец неопределенно хмыкнул, и взгляд его переместился на сына.

– Ну а ты, наследничек, чего помалкиваешь? Стыдишься теперь папку? Папка вор, да?

Саша коротко пожал плечами: нет, он не стыдился, но и приятного, конечно, было мало в том, что отец присваивал государственные средства, брал взятки. Этого движения оказалось достаточно, чтобы тот с места в карьер начал орать:

– Чистенький у меня сыночек, да? Привык с детства как сыр в масле перекатываться! Папка все для этого сделал, а теперь он плохой, он ворюга! А знаешь, что я тебе скажу?

Отец руками оттолкнулся от стола, борщ выплеснулся из тарелок и расцветил скатерть багровыми пятнами. А он отбежал к дверям столовой, картинно застыл на пороге:

– Знаешь, что будет, если я выйду из дома? Завтра же вас с матерью отсюда турнут, потому что домик на моих родителей оформлен! Снимете вы с матерью комнатку в поганой коммуналке, забудешь про свою навороченную гимназию, про дорогие гаджеты со шмотками. Мать твоя делать ничего не умеет, так что побежишь сам искать работу. Сначала станешь бумажки на улицах раздавать или в магазине ящики таскать, потом поймешь, что так не выжить, и призадумаешься, как тебе к нормальному бизнесу прибиться, незаконному то есть! А лет через десять скажешь: «Спасибо, папка, что жизни научил, на ноги поставил. А иначе так и остался бы я выставочным щенком, который только и умеет, что деликатесы жрать да перед девками красоваться».

Отец умолк, тяжело переводя дыхание.

– Володя, ты что? – изумленно произнесла мать, но отец отмахнулся от нее, не сводя с сына пылающего взгляда:

– Ну, что скажешь? Уходить мне?

А Саша тогда совершенно растерялся. Он не понимал, каких слов ждет от него этот взбешенный человек, так не похожий на прежнего молчаливого и отстраненного отца. Тот вечно пропадал в офисе и в каких-то рабочих поездках, но в целом они нормально общались. Строить их с матерью прежний отец никогда не пытался.

– Может, есть способ научить меня жизни каким-то другим образом? – пробормотал он, отчаянно пытаясь обратить все в шутку.

Отец рассмеялся недобро:

– Молодец, извернулся. Не хочешь своих преференций лишиться. Ладно, подожди, придумаю, как из тебя человека вырастить.

Следующие несколько недель были самыми тяжелыми. Отец постоянно торчал дома и с каждым днем все больше зверел. Он не пил, совсем не переносил спиртного, но Саше уже начинало казаться, что лучше бы напивался до полного отруба. А так он с утра до вечера бродил по комнатам, цеплялся к матери, во всем находил какой-то беспорядок или изъян, мог взорваться из-за любой мелочи. Однажды, вернувшись из школы, Саша увидел багровое пятно на скуле матери и тут же рванул в комнату отца. Но мать бросилась следом, повисла у него на руке, зашептала:

– Санечка, успокойся! Не надо, только хуже будет!

– Да куда хуже, если он начал бить тебя, мама! Пусть лучше уходит, как собирался!

Мать утащила его на кухню, усадила на низкий диванчик и сама села рядом, крепко обняла за плечи.

– Санечка, давай перетерпим немного. Он придет в себя, станет прежним, вот увидишь, сынок. Я сама виновата…

– В чем, в этом? – Сашка указал на ее щеку.

– Нет, конечно. Виновата в том, что после замужества не стала искать работу, не задумывалась о том, что жизнь может внезапно измениться. Тогда сейчас мы могли бы уехать – на время, конечно, пока Володя не возьмет себя в руки.

– Да он и не собирается!

– Ну что ты, родной. – Мать замотала головой. – Просто нашему папе сейчас очень трудно, к работе он вернуться не может, многие друзья от него отвернулись. Арест по нему сильно ударил.

У Саши был свой взгляд на ситуацию, но он предпочел его не озвучивать.

– Мы не можем его бросить, мы ведь семья! Да, отец оступился, теперь очень злится на себя и на нас заодно. Но уйти мы не можем, пойми! Да и некуда и не на что.

– Я могу работать!

Мать только замахала на него руками:

– Прекрати, даже слышать не хочу. Ты должен закончить школу, впереди решающий год. Нельзя жертвовать будущим из-за временных семейных передряг.

Тогда Саша уступил просьбам матери, но для себя окончательно решил: если отец еще хоть раз поднимет на нее руку, они покинут дом. Даже стал заходить на сайты, где сдавалось жилье, просматривал рабочие вакансии. И убеждал себя, что все нормально, другие же как-то выживают.

В тот вечер он торопливо доедал ужин – сидеть рядом с отцом, физически ощущая идущие от него волнами злобу и раздражение, было неприятно, но мать настаивала, чтобы они собирались за столом все вместе, как бывало в прежние времена, когда отец пораньше приходил с работы. Вот только случалось это от силы раз в месяц, да и отец был совсем другим.

– Володя, – услышал он тихий, монотонный голос матери, каким она теперь все время разговаривала, – ты не знаешь, куда подевался пульт от телевизора на кухне? И в гостиной я сегодня вручную включала, прямо эпидемия какая-то пропажи пультов.

Она мужественно пыталась обратить вопрос в шутку, а сама обмирала от страха, ожидая реакции мужа. Но он ответил спокойно, даже с удовольствием, словно давно предвкушал и готовился:

– А вот сынок завтра на рассвете пробежится и все вернет. Докажет, что не превратился пока в тепличное растение. А не отыщет, будет покупать из карманных денег. Карту поиска, – отец обернулся к Саше, – найдешь завтра в ключнице, и советую выйти пораньше, если хочешь успеть еще и в школе поучиться.

Вот так год назад родилась эта странная игра: день отец тратил на то, чтобы придумать очередной квест и в подробностях нарисовать карту. В ход шли любые вещи: пульты, зарядники, материнские драгоценности, документы, книги. На рассвете Саша находил под ключами очередную инструкцию и выбегал из дома, никогда не зная, что ждет его на этот раз.

Несколько раз мать вмешивалась, со слезами и даже криками требовала это прекратить, вставала на рассвете и уносила инструкцию. Особенно протестовала она в темные осенние месяцы с затяжными дождями и зимой, когда вдруг ударили холода под тридцать. Отец не спорил, помалкивал с жутковатой ухмылкой – протестовал сам Саша. Не потому, что ему так уж нравилось вставать задолго до восхода солнца и сразу пускаться в авантюры, хотя со временем он начал находить в этом определенное удовольствие. Но отец в дни без квеста становился невыносим и так допекал мать, что к приходу Дятлова из гимназии она передвигалась по дому, как робот, с широко распахнутыми, пустыми и пересохшими глазами. В конце концов Саша уговорил мать не вмешиваться, не делать хуже себе и ему.

Отдыхал он теперь только в поездках с классом – тут уж отец не препятствовал, наверно, не хотел, чтобы его сын чем-то отличался от других учеников гимназии. Но в такие дни Дятлов уже сам не знал, куда себя деть, как выплеснуть накопившийся адреналин.

Но сегодня отец своим заданием, похоже, перечеркнул все его планы на день. Указанное на карте место он знал – овальная поляна в самом сердце леса, прозванная Кукушкин Лог, рассадник всяческих пугающих слухов и легенд. Саша хорошо помнил, что лет десять назад там пропало три человека из компании студентов, устроивших на поляне гулянку с ночевкой. Их недосчитались утром и вначале решили, что они просто ушли, поссорившись с остальными, хотя вещи, мобильники, рюкзаки остались на месте. Но нигде в другом месте ребята не объявились.

Эту историю Дятлов услышал от таких же мальчишек, как он сам, уже через год после события, когда его семья только перебралась в поселок, в частный дом. Он не слишком поверил тогда в страшилку, знал, что новичков всегда и везде принято разводить. Тогда новые приятели повезли его на трясучем автобусе на дальнее кладбище, и там он, с трудом сдерживаясь, чтобы не стучать зубами от ощущения какой-то сладкой жути, рассматривал серое узкое надгробие с тремя фотографиями: двое парней и девушка, у парней – одинаковая фамилия, они были братья. И выбитая надпись на камне: «Вместе навсегда».

В самом Кукушкином Логе он побывал с теми же парнями через пару дней после поездки на кладбище, на спор прошел по заснеженной поляне пару раз, вырисовывая следами знак бесконечности. Перед глазами стояли лица исчезнувших ребят. Больше Саша там не бывал, хотя время от времени приходила в голову такая безумная идея: захватить палатку и однажды провести там ночь. Испытать себя, чтобы уж точно знать себе цену. Но потом начались проблемы с отцом, и стало не до подобных глупостей.

И вот теперь отец сам его туда направил. А это, как минимум, час ходу туда и столько же обратно через самую непролазную чащу, через бурелом и топкие места. Плюс еще задание…

Все оказалось не так уж плохо, и на месте он был через сорок минут. Но только потому, что последние дни стояли солнечные, лес подсох и ноги не вязли в грязи. Слегка отдышался, цепко с опушки окидывая взглядом поляну. Удивительное все же место этот лог – не заболоченное, открытое солнцу, а за все эти годы на нем не выросло даже кустика, только трава, высокая, сочная, совсем не жухлая, хоть уже октябрь. Граница леса и поляны идеально четкая, без подлеска. А вдоль этой границы в пяти местах торчат из-под земли серые валуны, вернее, их круглые макушки, один другого больше, совсем как яйца из гигантского гнезда.

Дятлов включил фонарик, заглянул в карту: ого, отец аккуратно занес в план каменные штуковины и отметил крестиком самую мелкую. Саша тут же отыскал взглядом нужный камень в дальнем конце лога и зашагал к нему по пружинящему травяному ковру. Сделал с десяток шагов – и замер.

Справа от него находился один из камней, средний. Из-за него неспешно вышли на простор лога три коня. Еще не рассвело, но небо уже стало сиреневым, так что он с трудом, но мог разглядеть их тонкие, словно призрачные силуэты. Двое были вроде бы серые, один – в яблоках, другой – с белыми носочками. Третий казался дымчато-рыжим, с белыми ромбами на лбу и ниже, у ноздрей, и Дятлов почему-то решил, что это кобылица. Она единственная паслась, а двое стояли рядом с ней, словно верные стражи, и зорко поглядывали в сторону парня.

Саша поскорее вытащил телефон и сделал пару снимков. Нужно будет сразу по возвращении домой вывесить пост с фотками и сообщить в местные конные школы – лошади могли оказаться потеряшками. Насколько Дятлов знал, ближайшая деревня находилась в получасе ходьбы, за железной дорогой, вряд ли оттуда привели бы сюда лошадей на выпас. Да и кому там держать таких великолепных породистых скакунов.

Если за время задания станет хоть чуточку светлее, можно будет сфотографировать их еще раз на всякий случай. А пока нужно идти к камню.

Вблизи валун не казался идеально гладким, ветра и ливни сделали его похожим на губку, он, словно червивое яблоко, был изъеден такими туннелями, что руку по локоть можно засунуть. Это Дятлов и сделал: по очереди проверил каждую дыру, пока пальцы не наткнулись на отсыревший сверток. Хотел не глядя сунуть в карман, но слои бумаги вокруг неизвестного предмета пробудили его интерес: обычно отец не церемонился, закидывал все просто-напросто в пластиковый пакет. Саша сел на траву и бережно развернул сверток – из-под упаковки выглянула фарфоровая девочка в старомодном платье, нежно прильнувшая щекой к загривку гончего пса.

Когда-то давно, еще студенткой, мать Дятлова съездила по путевке в Англию. Там, в антикварном магазине на Черч-стрит, долго стояла у витрины, оцепенев от восхищения, а потом все же решительно зашла внутрь и купила заворожившую ее статуэтку. В оставшиеся до конца поездки дни ей пришлось только завтракать. Сашка даже испытал что-то вроде доброго чувства к отцу за то, что тот позаботился о любимой вещице матери. Но тут же нахлынул гнев: зачем вообще нужно было ее касаться?!

Он расстегнул рюкзак и осторожно уложил заново упакованную статуэтку в запасную кроссовку, которую таскал после того случая на болоте. Обложил для сохранности другими вещами и поднялся на ноги.

«И это все? Как-то слишком просто. Или испытанием был сам путь сюда?»

Вспомнив о времени, он торопливо зашагал в направлении большого камня, чтобы вернуться на уже знакомую тропу. Вспомнил и о лошадях, может, удастся подойти к ним поближе. Повертел головой, но никого не увидел.

– А ну стой! – раздалось сзади.

Саша резко обернулся: шагах в десяти за его спиной растянулись цепью трое парней, похоже, они давно наблюдали за ним из леса. Возраст у всех за двадцать, недобрые помятые лица. Один очень высокий, накачанный, явно прежде был спортсменом, и одет в спортивный костюм. Тело литое, а лицо невзрачное, со смазанными чертами. Другой – рыхлый, пухлый, с глубокими залысинами на круглой голове. Третий весь в черном, ежится, словно его знобит, похож на дрожащего от желания порвать кого-нибудь волка.

– Рюкзачок покажи, – вкрадчиво попросил верзила. – Что-то ценное там припрятал, да, малыш?

Дятлов молча обдумывал ситуацию. Типов, скорее всего, нанял отец. Раньше он людей не привлекал, но, в общем, Саша давно ожидал подобного выхода на новый уровень. Вряд ли они тут ночевали, палатки не видно, да и место дурное, все в окрестностях это знают. Мелькнула еще мысль, не связаны ли они с теми лошадками, в ночное, может, отправились? Едва ли. Толстяк и не залез бы на коня.

– Ты слышал, нет?! – В голосе зазвенела угроза.

Но Саша не собирался тратить время на разговоры – он торопливо просчитывал варианты. Драться Дятлов умел, потому отлично понимал, что против этих троих у него нет шансов. Двое наверняка опасны, плюс толстяк додавит его весом. Если отец нанял – ладно, а вот если они случайно тут оказались… тогда и убить могут, место глухое, сдерживаться не станут.

Он крутанулся на пятках и бросился бежать по прямой к самой близкой полоске леса, надеясь затеряться во мраке между деревьями. Затея не удалась: уже через пару мгновений мощный удар чуть пониже шеи сбил его с ног. Саша ткнулся лицом в траву, на мгновение отключился, очнулся, когда рюкзак несколько раз сильно дернули. Он моментально перекатился на спину и ногой заехал склонившемуся над ним парню в спортивном костюме по коленной чашечке. Нормально так заехал: тот с коротким воплем рухнул, поджав ногу к груди, приятели туповато на него уставились. Но едва Дятлов начал отползать, черный догнал и поставил ногу ему на спину.

– Даже не пробуй вставать! – прохрипел с земли спортсмен, все еще баюкая ногу. Что-то обмозговал и приказал толстяку: – Пару камней притащи! Возле валуна найди обломки!

– Зачем? – не допер тот.