Текст книги "Поход на гору Сиде"

– Вы с Отару-саном были друзьями?

– Да.

– Ваши взгляды на жизнь совпадали?

– Да.

– Если бы вам пришлось умереть от его руки, вы бы стали его винить?

– Нет.

– Когда он женился, вы ревновали?

– Да.

– Вы желали ему зла?

– Нет.

– Вы искренне радовались его счастью?

– Да… Не знаю.

– Вы желали счастья Оцуру-сан?

– Да.

– Отару-сан желал счастья вам?

– Да.

– Он желал счастья Оцуру-сан?

– Да.

– Он стал бы винить вас в своей смерти?

– Нет.

– Пожалуй, достаточно, – заключила Ольга. – Итак, вы сразили своего друга без злого умысла. Сам Отару Хидэки-сан, как и вы, был готов однажды погибнуть в схватке, и не винил вас. Он желал счастья и вам, и госпоже Оцуру. По-вашему, ему бы понравилось то, что два дорогих ему человека годами страдают из-за него?

Норимори кинул на собеседницу долгий взгляд. Неспешно открыл дверцу «судзуки» и выбрался наружу. Легко перепрыгнув через канаву для стока воды, он подошёл к внушительному стволу бамбука, толщиной едва ли не в руку. И вдруг с яростным криком срубил его ударом ребра ладони. Отсечённая вершина осела, глубоко вонзившись в сырую землю.

– Вы умеете взять человека за горло и ткнуть его носом в реальность, – смех самурая больше походил на рыдание. – И крепким пинком послать к счастью… Значит, я действительно идиот, свихнувшийся на Бусидо? Все мои убеждения… просто глупость?

Выйдя из машины, Ольга прямо взглянула на Норимори.

– Не припоминаю, чтобы я называла вас идиотом.

– Зато Хидэнори назвал, – откликнулся тот. – Он считает, что я… вправе любить его мать. Кроме того, он заявил, что простил и не станет мне мстить. Оказывается, я дорог ему.

– Вы… предложили ему убить вас? – изумлённо уточнила россиянка.

Самурай кивнул.

– В таком случае он абсолютно прав. Вы безнадёжны. – Ольга тихонько рассмеялась. – Норимори-сан, вы очень хороший человек. Добрый. Заботливый. Терпеливый. Вас невозможно не полюбить. Как может ребёнок, которому вы заменили отца, ответить вам ненавистью? В чем вас укорить Оцуру-сан – при вашем почтении к ней и к памяти её мужа? Подарите радость им и себе. А Бусидо… это верность и долг, но не отрицание жизни. Думаю, имей сейчас Отару-сан возможность высказаться, он бы от души посоветовал вам не морочить голову.

– Скорее всего, он от души дал бы мне в ухо, – хмыкнул Норимори. – Со своим обычным присловьем: «Да, ты дурак! Но спрячь свою дурь в карман и прикинься умным!» Хотите, заглянем к нему на могилу? Мы в десяти минутах езды.

– Почему бы и нет?

Кладбище было пустынно. Хмурое зимнее небо дышало сыростью. Облака клубились низко, кое-где касаясь земли щупальцами тумана. Могила Отару Хидэки ничем не выделялась среди других. Миниатюрный дворик, засыпанный мелким гравием. Чёрный гранитный памятник с овальным портретом, узкой вазой для цветов и нишей, в которой помещалась урна с прахом. Каменный сосуд для омовения рук, наполовину заполненный талой водой.

Самурай вынул из вазы старые мёртвые стебли и заменил на белые хризантемы, купленные по дороге в цветочной лавке. Ольгин букет там уже не помещался, и она продолжала держать его, молча склонив голову. Норимори ополоснул ладони и застыл в безмолвной молитве. Миновало пять минут, десять, пятнадцать, – а он все стоял, неподвижный и отрешённый.

«Сколько можно себя казнить? – думала россиянка. – Или это такая причудливая форма гордости?» Её все больше охватывало чувство ирреальности происходящего. Норимори не шевелился. Он что, ждёт, когда из мглы появится призрак друга и наконец дарует ему прощение?

– Ну пойми же, я сам виноват! Хватит маяться! Забудь про меня, бери её и живи! И береги их…

Слова донеслись приглушённо, но совершенно отчётливо. Обрывок чьего-то далёкого разговора? Резко очнувшись, Норимори напряжённо прислушивался. Тишина. Только случайные шорохи и туман, плавающий вокруг причудливыми клочьями. В иных при известном воображении угадывались человеческие фигуры.

Опустившись коленями прямо на мокрые плиты, самурай согнулся в поклоне.

– Хорошо. Но забыть… никогда.

Ольга со вздохом отошла в сторону. её внимание привлекла могила неподалёку. Высокое надгробие утопало в белых цветах. Хризантемы, розы, лилии и даже орхидеи, свежие и увядшие, в гранитных вазах, пластмассовых баночках, в выемках между плитами. Она взглянула на портрет, украшенный живой веткой цветущей сливы. С полированного гранита на неё смотрело её собственное лицо. Та самая фотография из «Кё-но-симпу»…

Девушка тряхнула головой, отгоняя наваждение. Картинка расплылась, превратившись в лицо молодого японца с резкими чертами и весёлой улыбкой. Под ним были выбиты два самурайских меча, обычное и посмертное имена, даты жизни. «Хаябуси Масаюки, – с хмурой усмешкой прочла Ольга, подходя ближе. – Кто бы сомневался».

Найдя свободное место в одной из ваз, она поставила туда свои хризантемы. Соединила пальцы в ритуальном жесте, отдавая дань уважения ушедшему.

– А, вы нашли его? – раздалось за спиной. – Вижу, Кацумото-сан здесь уже побывал.

– По какому признаку вы это определили?

Норимори шевельнул бровью.

– Во всей округе лишь у него в саду слива зацветает в конце января. И каждый год он приносит ветку Масаюки. Не знаю уж, из каких соображений.

– Вижу, сюда вообще часто наведываются.

– Да. И не только мы. Разные люди. А у многих местных традиция: посещая своих, заглянуть и к нему. Сейчас тут сравнительно мало цветов. На О-Бон завалили весь памятник.

Он умолк и тоже сложил ладони. На сей раз он молился недолго. Опуская руки, снова взглянул на Ольгу… и внезапно вздрогнул всем телом.

– Серинова-сан… может, поедем пить кофе? – спокойно поинтересовался он.

– Поехали, – согласилась та. – Но вы не хотите для разнообразия прямо сказать, в чём дело?

– Прямо? Этот туман почему-то действует мне на нервы. На могиле Хидэки мне послышался… его голос. А миг назад я мог бы поклясться, что передо мной стоите не вы, а… Масаюки.

– Он мёртв, Норимори-сан, а я пока нет, – мрачно заметила Ольга. – Впрочем, мы явно связаны. Масаюки-сан, вы не желаете объясниться? – обратилась она к портрету. И с минуту прислушивалась к кладбищенскому молчанию, точно всерьёз рассчитывала на ответ. Потом продолжила: – Что до голоса, я его тоже слышала.

При всём своём самообладании Норимори побледнел.

– Я никогда не увлекался метафизикой…

– Значит, вам проще жить, – девушка пожала плечами. – А у меня вся жизнь – одна сплошная метафизика.

– Вас это… не удивляет?

Ольга устало посмотрела на него.

– Человек ко всему привыкает. Даже к безумию.

– Я, признаться, решил, что у меня галлюцинации.

«Просто я – плохая компания для визита к покойным в туманный день, – подумала россиянка. – Когда вы придёте сюда один, не произойдёт ничего особенного».

– Ну как, едем? – осведомилась она вслух.

Норимори с усилием улыбнулся.

– Клянусь, я угощу вас лучшим кофе, какой только можно найти в нашем городе.

– Орьга-сан! – Сатоко радостно рассмеялась. – Наконец-то ты пришла! Заходи скорее!

Весело подмигнув, девушка переобулась в тапочки и прошла в дом.

– Давно не виделись. Ну, рассказывай, как у тебя дела?

– Скучно, – пожаловалась Сатоко. – С тех пор, как Ната-сан уехала, мне не с кем ни поболтать, ни толком поработать.

– А Тоору-сан?

– Если б он меньше боялся меня покалечить, все было бы прекрасно. Но с его точки зрения, женщина – это хрупкая бабочка, которую надо оберегать и лелеять. Я могу хоть всю тренировку вытирать его носом татами, но он всё равно будет нежничать.

– Раньше ты подобных претензий не выдвигала.

– Раньше я не общалась с маньяками вроде тебя. И учитель не требовал от меня боевой эффективности. Помню, недавно Итиро заикнулся, что айкидо – это искусство мира, спарринги в нем запрещены Основателем и вообще – тем ли мы тут занимаемся?

– Представляю себе его участь…

– Хаябуси-сэнсей ласково так спросил: «Почему вы тогда до сих пор не ушли отсюда?» А потом добавил: «Если от вашей победы Вселенная не стала чуточку лучше, это не победа, а поражение. Но о мире может говорить сильный. Слабый только просит о милости. Слабый никогда не изменит Небо и Землю. Айкидо – боевое искусство. Пока вы не готовы к реальной схватке, вы не владеете айкидо».

Сатоко ринулась на кухню, стремительно собирая угощение. Россиянка двинулась следом.

– В тот день он по очереди вызывал нас из строя и требовал осмысленно встретить его атаку. Причём атаковал неспешно и без затей, тремя простыми ударами.

– И как?

– Из всей группы только четверо попытались провести на нём какую‐то технику. Остальные или шарахались прочь, или застывали на месте.

– Ты, конечно, одна из четвёрки?

– Да, – Сатоко покраснела. – Впрочем, завершить приём мне не удалось. Знаешь, когда я встала напротив… Он так стоял… В общем, я поняла: мне конец. Хотелось забиться в угол и спрятаться под татами. Не будь у меня опыта схваток с тобой, я бы наверняка так и сделала.

Ольга понимающе кивнула.

– А как ты справляешься с этим? – спросила Сатоко. – Говоришь себе «будь что будет» и кидаешься в бой?

– Не совсем. В идеале тебя вообще не должна волновать твоя участь. Ты выполняешь боевую задачу. Вот и всё.

– Мне до идеала, как до Луны. Я могу подчинить себе страх, но чтобы не испытывать его вовсе…

– Нужно достичь состояния, когда тебе безразлично, жить или умереть. Но не уверена, что это правильная стратегия. Если подобное безразличие не сопровождается целью, стремлением чего-то достичь – в любой критической ситуации оно приведет к смерти.

– Почему?

– Зачем прилагать усилия для выживания, когда тебе всё равно? – Ольга щелкнула кнопкой микроволновки.

Сатоко задумалась, автоматически расставляя посуду.

– А другие эмоции? Ярость, ненависть?

– Я бы добавила жажду боя и, как ни странно, веселье. Затуманивают сознание. Отчасти полезны на начальном этапе – пока привыкаешь драться на поражение. Но потом от них надо избавиться – или держать под жесточайшим контролем. В серьёзной схватке голова должна быть холодной и ясной. Что до ненависти, лучше никогда не допускать её в свою жизнь. О-сэнсей не случайно завещал относиться к врагу с любовью.

– Не замечала в тебе особой любви к Исиде Хитокири… – протянула Сатоко.

– Видимо, я плохой ученик, – улыбнулась Ольга.

Приготовив чай и простенькую закуску, девушки сели за стол.

– Какие у тебя планы на сегодня? – уточнила россиянка, привычно подцепляя палочками кусочек рыбы.

– Никаких. Я полностью к твоим услугам.

– Как ты смотришь на идею пробежаться по магазинам?

– Положительно. А что ты хочешь купить?

– На сей раз список довольно длинный. Стильный костюм на грани экстравагантности, но хорошо подходящий для драки. К нему туфли и лёгкие сапоги на низком каблуке. Немного качественной косметики. Чёрные и золотые контактные линзы. Чёрная временная краска для волос. Бижутерия. Плотная ткань, кожа, заклёпки, замша, пряжки, молнии, серебряная тесьма, – хочу сделать пару аксессуаров в стиле боевого пояса Наты. Пять пачек швейных иголок. Тонкий прочный шнур. Кое-что из лекарств. Алый шёлковый пеньюар. И, наконец, новые хакама и кимоно. Кстати, у тебя есть швейная машинка?

– Есть… Чем ты намерена заняться? – Ольга молча подняла на неё глаза, и Сатоко тут же поправилась: – Извини. Тебе нельзя говорить…

– Расскажу позже. Что смогу. Скорее всего, получится крайне смешно.

– От историй, которые ты называешь смешными, меня подозрительно часто бросает в дрожь. Хотя… Представляю тебя в пеньюаре, – она хихикнула.

– В последнее время синяков на мне существенно поубавилось.

– Они сменились на раны, – съязвила Сатоко, дёрнув подругу за рукав. На предплечье виднелась чёткая красная линия, пересечённая стежками швов. – И много их у тебя?

– Штук восемь. Но они не опасны. Да и шрамов почти не оставят.

– Нож?

– Меч.

– Я поражаюсь… Как вы умудряетесь не калечить друг друга?

– Хорошая организация тренировки. Хаябуси-сама часто гоняет нас сверх предела наших способностей – но экстремальные упражнения никогда не превышают этот предел. Ты уверенно ведешь бой по стандартной схеме? Так и сделаем… только возьмём боевые клинки. Впрочем, мне и впрямь достаётся больше других.

– Чего он всё-таки добивается от тебя? Дотягивает до среднешкольного уровня?

– Среднему уровню я уже соответствую – если брать умение драться, а не правильность приёмов. Но сэнсею этого мало. Я обязана удостоиться звания старшего ученика. До конца года.

Сатоко поражённо приоткрыла рот.

– Впечатляет? – Ольга отстранённо хмыкнула. – Разумеется, в столь скоростном режиме освоить всю технику школы в принципе нереально. Пока меня просто натаскивают на схватку – с оружием и без, с более сильным противником, с несколькими противниками, ставят удары, выносливость, чувство дистанции… опираясь на мои исходные умения. Шлифовкой движений придётся заняться потом.

– Но к чему такая спешка?

– Господин имеет причины так поступать. У кого исключительное положение – к тому и требования исключительные. Это вопрос чести школы. А ещё, как ни странно, это попытка защитить меня. Ты же в курсе желания отдельных персон сделать пепельницу из моего черепа… Кстати, якудза бросили пастись вокруг твоего дома?

– Давно. Они ищут тебя, не меня… Один, помню, раз пять спрашивал, как пройти то туда, то сюда. На пятый раз я ему предложила купить себе карту. Клинический идиот.

– Похоже, у них кадровые проблемы, – усмехнулась россиянка.

– И почему я не опечалена?

– Вкусный окунь, – россиянка отодвинула пустую тарелку. – Давно подобного не пробовала.

– Самый обыкновенный, – смутилась Сатоко. – Я готовить-то почти не умею. Или ты там живешь впроголодь?

– Ничего подобного. Напротив, Каору-сан все норовит мне сунуть лишний кусок.

– Каору-сан?

– Жена Хаябуси-сэнсея. Так что не скромничай.

– Поделиться рецептом?

– Давай. Сколько можно обсуждать боевые искусства? Встретились, называется, две милых дамы…

От смеха Сатоко поперхнулась чаем.

– Милых… Если смотреть издалека, прикрываясь танком. А ведь когда-то и я была способна часами говорить о платьях, духах и модельных причёсках!

– Значит, сегодня ты будешь экспертом по покупкам, – заключила Ольга. – Ну, как я могла забыть о духах?

Погружённый в задумчивость, Иори стоял, устремив взгляд на воду храмового пруда. Под поверхностью неспешно скользили декоративные карпы. Откормленные сверх всякой меры и вполне довольные жизнью.

«А чем недоволен я?» – размышлял юноша. Он исполнил мечту. Научился играть на саксофоне, в полгода пройдя трехлетний курс обучения. Вчера на торжественном вечере Мацуда-сэнсей выдал ему свидетельство об окончании музыкальной школы наряду с другими выпускниками. И ещё блестящую характеристику с личной рекомендацией.

– Я сделал для тебя все возможное, – сказал он по окончании церемонии. – Надеюсь, ты не оставишь музыку. Непростительно загубить такой талант. Но чтобы раскрыть его в полной мере, тебе нужно учиться дальше. Хотя бы самостоятельно.

Слова оставили горький осадок. Учитель не единожды советовал ему поступать в Токийский университет искусств. А тут…

«Самостоятельно, – мрачно повторил Иори. – Скорее всего он понял, что не видать мне поступления, как своих ушей». Отец не поздравил сына с успехом. Кивнул и всё. Для него музыка – не более чем развлечение. Наверное, только Орьга-сан в силах помочь… но… Иори помнил, чего ей это стоило в прошлый раз. Когда она подарила ему саксофон, отец позволил ему учиться. А её избил до потери сознания, и с тех пор беспощаден к ней, как ни к кому другому. Просить её снова – совсем не иметь стыда.

«Ты и сам можешь справиться с чем угодно, – сказала она ему однажды. – Самое главное – не бояться. Если ты не готов отстоять свой Путь перед целым миром, ты недостоин Пути».

«Я не готов, – вздохнул юноша, понурившись. Глаза застилали слёзы. – Я недостоин…»

Ему вдруг вспомнился Масаюки, утешавший маленького брата на тренировках:

«Не плачь. Самураи не плачут. Самураи сражаются до конца. Так что вытри нос и дерись».

– Ну, хорошо, – яростным шёпотом бросил Иори, отрываясь от созерцания карпов. – Клянусь, я не отступлю. Если у меня не получится победить, значит… значит, мы скоро встретимся.

Его внимание привлекло хриплое карканье. Совсем рядом возвышались красные ворота-тории. По верхней перекладине вышагивала взъерошенная ворона, словно пародируя легендарного петуха. Иногда она замирала, с видом опытного судьи склоняя голову набок и оценивая очередного посетителя храма. Коротким «карк» выражала своё мнение и продолжала моцион.

Из-за облака вышло солнце, отразилось в пруду, окрасив золотом воду. Аматэрасу гляделась в зеркало. Иори рассмеялся. Чувство бессилия вдруг сменилось уверенностью в успехе.

– Похоже, из тебя и впрямь получился петух! – воскликнул он, обращаясь к вороне. – Интересно, что получится из меня?

Он прошёл под воротами и отправился домой, так и не заглянув в храм.

Забравшись в кресло с ногами, Оцуру рассеянно листала женский журнал, кутаясь в толстый плед. В доме не экономили на отоплении, но она всё равно озябла. Холод шёл изнутри, от неё самой. От тоски, стылой, как зимний ветер.

В рубрике почты одна из читательниц высокопарно писала о романтических чувствах. «Неужто и я такая же дура? – спросила себя Оцуру. – Буду вечно хранить верность глупой иллюзии? Я уже и надеяться перестала. Он обхаживает меня, будто императрицу. А я бы всё отдала за одно прикосновение. Это и есть любовь?»

Лёгкий стук прервал её невесёлые размышления.

– Оцуру-сан, разрешите войти? – послышалось из-за двери. – Мне хотелось бы поговорить с вами…

Она мгновенно надела приветливую улыбку.

– Конечно, Норимори-сан.

Сдвинув фусума, он ступил в комнату. Наклонился и вытащил из направляющего паза катушку от фотопленки.

– Наверняка Хидэнори, – он тоже смущённо улыбнулся. – Нарочно сунул катушку в щель, чтобы двери плотно не закрывались. Он за вас беспокоится.

– Почему? Со мной все в порядке…

– Неправда, Оцуру-сан. Вы похудели. Вам надо больше есть. Зима какая-то странная в этом году, правда? Туманы, дожди… Хорошо, сейчас проглянуло солнце.

– Да, погода всегда преподносит сюрпризы, – тихо отозвалась Оцуру. Голос любимого ласкал ей сердце. Но… он вел себя так необычно… – Что-то случилось?

– Нет, – покачал головой Норимори. – Я пришёл… попросить прощения.

– За Хидэки? Но я не виню вас. Трагическая случайность… – внезапно в её взгляде проступил испуг: – Вы…

– Всё в порядке, Оцуру-сан, – успокоил он. – Мне не грозит опасность. И прощения я прошу… вовсе не за Хидэки.

– Тогда… за что?

Норимори помедлил. Это было невероятно трудно – произнести то, о чём столько лет молчал… Он опустился на колени, и их глаза оказались на одном уровне.

– Я до сих пор не сказал вам о том… что люблю вас.

Оцуру вскрикнула. Недоверие, восторг, отчаянная надежда полыхнули безумным пламенем.

– Хидэюки! – она метнулась вперёд, потянувшись к нему. Норимори бережно сжал её в объятиях, смиряя порыв собственного тела. Зарывшись лицом в его рубашку, она прижималась к нему изо всех сил, будто боялась, что через миг он просто исчезнет. Неуверенным жестом он погладил её по волосам, стянутым в тугой узел.

– Оцуру-сан… почему вы плачете?

Она улыбалась, блаженно зажмурившись; слёзы текли из-под опущенных век, капали Норимори на грудь, пронзая его нестерпимой волной желания и вины. Казалось, вся его кровь превратилась в раскалённую лаву. В ушах бушевал тайфун.

– Вам, наверное, холодно на полу, – выдавил он. – Вы дрожите…

Одним движением подхватил её и отнёс к дивану. Сейчас она не сумела бы вырваться, даже если бы попыталась. Но Оцуру покорно лежала в кольце его рук; лишь повернула голову, робко коснувшись губами жёсткой мужской щеки.

Норимори ответил на поцелуй, припав к её рту с бешеной страстностью, внезапно вырвавшейся наружу. Однако испуганный возглас Оцуру заставил его отстраниться.

– Извините, – хрипло прошептал он, тяжело дыша.

– Нет, Хидэюки-сан… пожалуйста, продолжайте…

Норимори медлил.

– Я боюсь… причинить вам боль. Я слишком сильно… хочу вас.

Бледная до белизны, Оцуру взмолилась:

– Мне страшно, Хидэюки… Прости… Возьми меня, прошу… Пусть будет больно, неважно… Делай со мной что угодно, только не уходи!

Трясущимися пальцами она развязала пояс домашнего кимоно. Изящное, хрупкое тело было напряжено, как струна сямисена. Склонившись над ней, Норимори вдохнул аромат её кожи; провёл по изгибу бедра горячей шершавой ладонью, с трудом заставляя себя не торопиться. Изголодавшаяся плоть требовала сорвать с женщины остатки одежды и грубо овладеть ею. Оцуру застыла, не смея пошевелиться; в расширенных зрачках смешались испуг и любовь.

– Нет, так не пойдёт, – ласково упрекнул он, наконец укротив в себе дикого зверя. – Прежде всего я хочу доставить вам радость. Вы пока не готовы. Может, лучше мы для начала сходим куда-нибудь в ресторан? Проведем вместе вечер, расслабимся… А то и поранить друг друга недолго. Не волнуйтесь, я подожду. Я долго ждал.

– Долго?

Он грустно улыбнулся.

– С тех пор, как мы познакомились. Помните, у Хидэки на вечеринке?

– Это же было лет восемнадцать тому назад…

– Да. Восемнадцать лет.

Глаза Оцуру снова застлали слёзы.

– Почему вы молчали?!

– Хидэки был достойней меня. Из нас двоих вы выбрали лучшего. И я не стал признаваться вам в своих чувствах. А потом… Домогаться вас, пролив его кровь… Я не открылся бы вам никогда, но… не могу допустить, чтобы вы страдали. Ваше счастье превыше всего. Надеюсь, он… поймёт.

Оцуру всхлипнула.

– А ваше счастье… совсем ничего не значит?

– Ничего, – и он опять поцеловал её, на сей раз очень нежно. – Ведь я живу на земле исключительно из-за вас.

– Входи, Иори, – Хаябуси-сэнсей отложил газету, кивком указывая ему на стул. Маленькая гостиная была одной из немногих комнат, обставленных в европейском стиле.

Юноша сел напротив.

– Пятнадцатого числа начинаются экзамены в Токийском университете искусств, – сообщил он.

– Предположим.

– Ты позволишь мне поступать?

Хаябуси с мрачноватым интересом посмотрел на сына.

– Я закончил школу с отличием. Теперь мне нужно учиться дальше. Мацуда-сэнсей утверждал… что я могу сдать экзамены без дополнительной подготовки.

– Зачем?

– Я намерен выбрать профессию саксофониста.

– Генкай-рю тебя не волнует. Так?

– Мне придётся тренироваться самому, – признал Иори. – Можно ещё приезжать сюда по выходным…

– Вероятно, для очистки совести, – съязвил сэнсей. – Какой смысл в занятиях по полтора раза в месяц?

На скулах юноши выступили красные пятна.

– Значит, твое разрешение учиться музыке… было простой подачкой капризному мальчишке?

– По правде сказать, да.

Жестокость ответа хлестнула почти физической болью. Однако внешне Иори сохранил бесстрастность.

– В таком случае нам больше не о чем говорить. Ты же лучше меня знаешь, что мне следует делать. Но я не желаю оставаться марионеткой. Я… уйду из дома.

– Думаешь, у тебя получится? – хмуро усмехнулся его отец.

Иори подавил приступ паники.

– Если ты станешь меня удерживать, тебе придётся взять мою жизнь, – отчеканил он.

Глаза Хаябуси заледенели. Он встал, возвышаясь над сыном, словно гневное божество. Его тихий, грозный голос наполнил всю комнату:

– Ты понимаешь, что говоришь?

Юноша вдруг почувствовал, что задыхается. Внутренности смёрзлись в колючую глыбу ужаса. Ему понадобилось всё его мужество, чтобы остаться на месте. Взгляд отца был страшнее самой смерти; он прошивал насквозь чёрным копьём, и спасения от него не было.

Мёртвая тишина давила на уши. Только в сознании почему-то плыли торжественные аккорды. «Бетховен, – машинально отметил Иори. – Героическая симфония».

– Признаю, кое-чего ты достиг, – Хаябуси отвернулся, давая ему передышку. – Что ж, можешь попробовать заслужить право на обучение.

– Как? – ровный тон дался юноше с ощутимым усилием.

– Поединком. Ты сойдёшься с противником по моему выбору. Победишь – я отпущу тебя в Токио.

Бессильная ярость кипятком обожгла Иори. В Генкай-рю он никого не мог победить. Он был слабейшим, и хорошо это знал. Схватка закончится лишь очередным унижением. А отец наверняка выставит кого-нибудь вроде Кацумото…

– Может, мне лучше сразу вспороть живот? – не сдержался он. – Не позорясь…

Продолжение фразы застряло в горле. Чёрное остриё снова впилось в него. Сила гнева Хаябуси буквально уничтожала.

– Валяй. Раз ты неспособен вести себя как мужчина, хоть сию минуту бери нож и катись на берег. Серинова-сан составит тебе компанию.

– При чём тут… Серинова-сан?

– Я считаю её ответственной за твои выходки. Изобразишь трагического героя – она умрёт следом.

Иори сглотнул. В висках вместе с пульсом билось отчаяние.

– Это… подло, – пробормотал он наконец. – Ты… не сделаешь этого.

– Почему? Тебе плевать на собственных родителей. С какой стати мне жалеть вассала? Избавляя тебя от сомнений, я прямо сейчас позвоню ей и отдам соответствующий приказ, – он направился к телефону.

– Нет!!! – выкрикнул юноша, срываясь со стула и прижимая рукой трубку.

– Нечего возмущаться, – холодно заметил сэнсей. – Твои заявления – тоже шантаж, причём не особо умный. Готовность реально пойти на смерть извиняет тебя лишь отчасти. Подумай для разнообразия о ценности своей жизни. Чего ты добьёшься, швырнув её мне под ноги?

Иори понуро молчал.

– Ну как, будешь сражаться за право учиться музыке? Или предпочтёшь не позориться?

– Разумеется, буду, – буркнул он. Лучше призрачная надежда, чем совсем никакой…

– Твоим противником станет не Кацумото-сан, – спокойно и жёстко сказал Хаябуси. – Не Норимори-сан, не Тамура-сан… Даже не госпожа Серинова. Возможность выиграть бой ты получишь. Однако меня устроит только безоговорочная победа. Любую ничью я приравниваю к поражению.

– Понял. Где, когда, на каких условиях?

– Днем в понедельник, у Каменного стола. Условия… Драться будете без оружия. Ограничения – скорее всего, стандартные. Или ты хочешь каких-то других?

Иори выпрямился, усилием воли сдерживая нервную дрожь.

– Я вообще не хочу ограничений, – ответил он, не позволяя себе отвести взгляд от пронзительных глаз отца.

– Вот как? И ты убьёшь своего оппонента, если придётся?

Юноша на секунду запнулся. Он и в мыслях не держал, что способен кого-то убить, тем более из воинов Генкай-рю.

– Да. Но надеюсь…. до этого не дойдёт.

– Не надейся, – Хаябуси сурово свёл брови. – Ты просишь смертельной схватки. Ещё раз спрашиваю, ты готов пролить его кровь?

– Готов, – тихо подтвердил Иори. «Я всё равно не смогу, – решил он про себя. – Но если я проиграю, мне незачем жить».

На лице сэнсея неожиданно промелькнула насмешливая искра.

– Я должен обсудить это с твоим противником. Если он согласится, вы будете драться без ограничений.

– Добрый вечер, Нисимура-сан.

Резко обернувшись, тот сразу согнулся в низком поклоне.

– Комбан ва, Хаябуси-сэнсей.

– Хорошо, что я встретил вас. Нам надо поговорить.

– Вы позволите пригласить вас ко мне домой?

Учитель покачал головой.

– Не хочу беспокоить ваших домашних. Давайте лучше прогуляемся до маяка. Сегодня красивые сумерки, правда?

Нисимура вернулся к своей машине и бросил в салон дипломат, который держал в руке.

– Да, конечно…

Пока они шли по асфальтированной дорожке, Хаябуси расспрашивал его о жене, дочери и работе. Он вежливо отвечал, не понимая, куда тот клонит. Наконец, в лицо пахнул солёный ветер. Ясное небо над океаном наливалось бархатной синевой, в которой уже появлялись первые льдинки звёзд. Редкие перистые облака дополняли картину оттенками белого, серого и серебристого. Внизу под обрывом мерно шуршали волны.

– В понедельник у вас выходной, не так ли? – задал сэнсей очередной вопрос.

– Да, господин.

– Моему сыну нужен противник для поединка.

– Благодарю за честь, – самурай поклонился. – Каковы условия схватки?

– Бой без оружия. Однако… он намерен сражаться насмерть.

Нисимура ничем не выдал смятения. Не согласись с Иори учитель, вопрос бы попросту не стоял.

– Я не убью его, господин, – медленно проговорил он. – Мне предстоит умереть от его руки?

– Не могу полностью исключить такой исход.

– Прошу одного, – сказал самурай после паузы. – Вы поддержите в первое время мою семью?

– В случае вашей гибели, Нисимура-сан, я буду обеспечивать их пожизненно. Но меня значительно больше устроит, если вы останетесь живы.

Тот безмолвно ждал пояснений.

– Не поддавайтесь ему, – продолжал сэнсей. – Сражайтесь всерьёз. Конечно, Иори тоже не желает вам зла, но он изрядно недооценивает свои силы. Пожалуйста, не совершите той же ошибки. Сейчас у него есть причина стремиться к победе любой ценой, приравняв поражение к смерти. Полагаюсь на ваш опыт, Нисимура-сан. Постарайтесь защитить свою жизнь – и выиграть поединок. Если мой сын не сможет вас одолеть, это его проблемы. – Хаябуси помолчал. – Даже если случится самое худшее…

– Я не убью его, господин, – повторил самурай. – Чего бы мне это ни стоило.

Оцуру спала, свернувшись клубочком в центре кровати, сделанной в форме огромной двустворчатой раковины. Во сне она сбросила одеяло, и её нагое тело на фоне розовых простыней походило на золотую жемчужину. Пристроившись с краю, Норимори любовался ею, расслабленный и удовлетворённый. Он с изумлением осознавал, что обладал женщиной, которую многие годы считал недосягаемой. «Я нарушил клятву не прикасаться к ней, – подумал он. – Но, будь я проклят, не жалею».

Слабо застонав, Оцуру потянулась куда-то.

– Не уходи… – прошептала она. И проснулась. Приподнялась на локте, недоверчиво озираясь. Розовые обои с амурами и сердечками, эротические картинки на стенах, зеркальный потолок, причудливая мебель, словно из какой-то гламурной фантазии…

– Где я?

– В лав-отеле, – Норимори по-мальчишески улыбнулся. – Доброе утро, Оцуру-сан.

– Хидэюки! – воскликнула она с восторгом и нежностью, оборачиваясь к нему. – Так это не сон…

У него защемило в груди. Он скользнул вперёд, привлекая её к себе, и ощутил, как она затрепетала, словно взятая в ладонь птица.

– Надеюсь, вам… понравилось?

В уголках глаз Оцуру блеснули крохотные слезинки. Она прильнула к его горячему боку. Длинные чёрные волосы скользили по коже ласковыми ручейками.

– Я… не могла и представить такого блаженства.

Норимори мягко поцеловал её; мельком покосился в окно.

– Светает…

– Вам нужно собираться на тренировку, – огорчённо вздохнула Оцуру.

Тот безмятежно махнул рукой.

– Не пойду я сейчас никуда. Останусь с вами.

Она просияла и тут же смутилась, стыдливо прикрыв рот ладонью.

– Вы не должны так беспокоиться из-за меня… Ой! Что это?

Приглушённого света маленькой лампы хватало, чтобы увидеть бурые пятна, покрывавшие её пальцы.

– Кровь, – тихонько рассмеялся Норимори. – Вчера вы исцарапали мне всю спину.

– Как?! – испуганно ахнула она, пытаясь заглянуть ему за плечо. Он послушно повернулся, демонстрируя багровые полосы, во множестве красовавшиеся на лопатках. Минувшей ночью оба пытались вести себя терпеливо и ласково, но взаимная страсть вскоре смела все мыслимые границы. Норимори брал её с мощью и яростью дикого тигра, не обращая внимания на сопротивление; Оцуру извивалась под ним, кричала, полосовала его ногтями и молила о продолжении. Сейчас, когда безумие схлынуло, им оставалось лишь удивляться себе – и беспокоиться за любимого человека.