Текст книги "Английская свадьба"

Елена Давыдова-Харвуд
Английская свадьба

Начинающим англичанкам посвящается

Встаю рано утром, в Москве ведь уже десять, а тут, в Англии, – всего семь часов. Выглядываю в окно: солнце, сильный ветер и явно холодно – всего градусов десять-двенадцать. Пока Джеймс дрыхнет, пойду прогуляюсь вдоль моря. Натягиваю джинсы, кожаные сапоги и любимую теплую черную куртку. К морю иду быстрым шагом, с деловым видом, – в Москве же не принято прогуливаться неспешной походкой по утрам (да еще без собаки) – точно неправильно поймут.

По природе своей я холостячка. Видимо, именно поэтому, стоит мне с кем-нибудь из мужчин пококетничать, как он тут же заводит разговор о женитьбе. Вот я и перестала кокетничать: чтобы не осложнять жизнь ни себе, ни другим.

Поначалу просто перестала, а потом и разучилась совсем. Бедному Джеймсу просто не повезло: он попался мне под руку в нестандартный момент. Накануне ночью после пьянки в ресторане я повздорила со своей начальницей (у которой на вилле в Испании к тому же в это время жила – все из-за ее скупости, разумеется. Она, чтобы не снимать обещанную мне квартиру, просто поселила меня у себя дома). Так вот, ехали мы к ней домой, собачились, и тут она со злости долбанула своим сиреневым БМВ ни в чем не повинную маленькую машинку, припаркованную у тротуара. А поскольку мы обе были не самыми трезвыми, пришлось смываться. И вот она на следующее утро мучается от похмелья на втором этаже виллы, ее муж в отличном настроении хлопочет по хозяйству и совершенно не догадывается о состоянии жениной машины, а я не хочу быть той, кто об этом состоянии ему намекнет. Тут мне звонит Джеймс и предлагает где-нибудь пообедать. По телефону мы с ним разговариваем в первый раз, потому что только-только случайно познакомились и толком друг о друге ничего не знаем. Где уж тут ему догадаться, что я – некокетничающая холостячка? Ну, чтобы удрать от грядущих разборок гостеприимного семейства, я соглашаюсь с ним отобедать. А уж когда обедаем, неудобно же совсем нарушать общепринятые правила: приходится и пококетничать немного. Кто ж знал, к чему это приведет?

И вот сижу я теперь в тихом провинциальном английском городишке…

Справедливости ради надо признать, что я сдалась и согласилась выйти замуж за Джеймса не сразу. Были тут и его наезды в Германию, где мне пришлось поработать некоторое время после моих испанских приключений, и его поездки ко мне в Москву, – все, как положено. Когда же я, неожиданно для себя, согласилась стать его женой, мне казалось, что все будет примерно так: поеду в Англию, потусуюсь немного, огляжусь, а там все как-нибудь само собой рассосется. Вот я и приехала к Джеймсу в гости на юг Англии – вроде бы как замуж выходить (а может быть, и нет)…

Часть 1
НАЧАЛО

Глава 1

Кабриолеты, английская весна и лампы на тумбочках

Джеймс встречал меня в аэропорту Хитроу на новеньком кабриолете – к свадьбе купил. Я тоже хотела произвести на него впечатление: припарадилась и причесалась. Когда мы выехали из аэропорта и стояли в небольших пробках, ощущение от машины с открытым верхом в марте было фантастическим: солнце, запах травы, близкое небо над головой… Когда же вырулили на шоссе и помчались со скоростью 70 миль в час (это порядка 113 километров), я поняла, почему в кино роскошные дамы за рулем таких автомобилей всегда в огромных черных очках и с платками на голове. Друзья, не покупайте кабриолеты к свадьбе! Все эти “ветер в лицо” и красиво развевающиеся волосы – выдумки киношников. Когда едешь быстро, воздух врывается в машину сзади, и волосы летят не назад, а вперед. А при том, что на улице 10 °C, на скорости холод собачий. И вот картина: едешь-то на кабриолете с открытым верхом, но печка врублена на полную мощность, окна подняты, а сама сидишь с красным от холода носом, слезящимися глазами и лезущими и бьющими в лицо волосами. А англичане, замечу в скобках, если не идет дождь или снег, и хоть на минуту выглянуло солнце, и если у машины есть откидной верх, не переносят идеи, что можно на ней ездить, этот верх подняв. Мне кажется, это сродни их способности ходить полуголыми при любой температуре, если светит солнце.

После Москвы интересно попадать в Англию ранней весной. В Первопрестольной еще снег лежит, хоть градусник иногда и показывает выше нуля, а в Англии при той же самой температуре все уже зеленеет и даже порой выглядывает солнце. И вот приезжаешь в куртке, на улице ветер, и вдруг видишь: идет себе англичанка в открытой летней кофтенке на одной бретельке, причем от холода вся покрыта мурашками (в буквальном переводе с английского – гусиными прыщиками) и нос у нее красный от холода. А неподалеку другой местный рассекает в шортах и футболке. А там, глядишь, и ребенок в коляске сидит босой, в легчайшей кофточке, и сопли у него при этом из носа текут ручьем.

Я теперь англичан по этим признакам легко узнаю и в других странах – ну, не признают они, что холодно, если светит солнце!

Да, так я отвлеклась. И вот через два часа я, уже не припарадившаяся и вовсе не причесанная, впервые попадаю к Джеймсу домой, в южно-английский городишко Свонедж. Там у моего будущего мужа милая квартирка с двумя спальнями (по-нашему – с тремя комнатами), с кухонькой в одном ее конце и ванной комнатой в другом; с большим полукруглым окном и камином в гостиной. Я, конечно же, пока не подозреваю, что первое впечатление обманчиво и на самом деле эта уютная квартира станет источником моих постоянных страданий.

После перелета и путешествия “домой” мы сразу завалились спать. Ночью я вдруг проснулась и решила полюбопытствовать, сколько времени. Еще вечером мне показалось странным, что верхнего света (то есть светильника под потолком) в спальне нет. Вместо него у постели на тумбочке стоит лампа, якобы для чтения: вот ее я и попыталась зажечь. Но для того чтобы это сделать, пришлось окончательно проснуться, потратить кучу времени, чтобы найти ее выключатель, и понять в полной ярости, что засыпать теперь можно и не пытаться. Открою секрет – такой выключатель (горячо любимый англичанами и страстно ими защищаемый) выглядит так: выступ в три миллиметра длиной и столько же шириной на тоненьком ободке лампы под абажурчиком. Даже если у тебя отличное зрение и ты ищешь его при дневном свете, увидеть его сразу никак не удастся: надо исхитриться оказаться в таком положении, чтобы голова была ниже кромки абажура, – ну а лампа-то стоит на низкой тумбочке.

Абажуры на такие лампы, кстати, англичане иногда любят делать из жесткой гофрированной бумаги, в складки которой особенно охотно набивается пыль, а вот как они оттуда ее убирают, для меня пока загадка.

Забегая вперед, отмечу, что так начались мои ежевечерние вопли о бездарнейшем из всех возможных дизайне английских ламп, и Джеймс как-то нехотя предложил сходить в магазин света и подобрать там что-нибудь другое – к чему я за свою жизнь успела привыкнуть и что мне больше по душе. Я думаю, он отлично знал, что ничего другого там мы не найдем, а на мое мечтательное описание настольных ламп с нормальными кнопочными или клавишными выключателями местный продавец будет удивляться и говорить, что обычные английские (ну, на ободочках под абажурчиками) очень даже удобны.

Между прочим, если вы думаете, что мысль о настенной лампе над постелью не приходила мне впоследствии в голову, то ошибаетесь. Знаете, что здесь стоит за решением повесить такую лампу в спальне? Значит, так: лампы с проводом, втыкающимся в розетку, и с выключателем на этом проводе тут просто не продаются. Надо раздолбить стену, провести в ней провод, установить встраиваемый в нее клавишный выключатель, потом все это зашпаклевать и закрасить, ну и, наконец, повесить лампу. Красиво, надежно, на века – вот только делать это должен электрик, а электрик на ближайший месяц будет загружен заказами, и Джеймс не захочет ему звонить и понапрасну тревожить – у того ведь горячий сезон, и он чрезвычайно занят!

Глава 2

Умывальники, местный ЗАГС. Мытье посуды по-английски. Занавески с грузиками, простыни с резинками и пододеяльники с разрезами. Как здесь сушат белье и английский способ платить за электричество. Лицензия на ТВ-программы. Камень – это мера веса. “Соседи не дремлют!” Как узнать, сколько стоит вино в буфете театра

Да, так вот проворочалась я до шести утра, поняла, что уснуть все равно не удастся, и решила вставать: в Москве-то все равно в это время уже девять. “Умоюсь, приму душ…”– мечтательно думала я, еще не понимая, что такие простые вещи могут вызывать здесь кучу осложнений. Иду в ванную, там – типичный английский умывальник: маленькая раковина с двумя железными крестообразными вентилями, от каждого из которых отходит свой (отдельный, заметьте!) кран. Из одного из них течет холодная вода, из другого – сначала холодная, а через некоторое время – зверски горячая. Такая, что легко оставляет ожоги на коже иностранца (англичане, зная, что к чему, сдуру под горячую воду руки сразу не суют). И еще наличествует цепочка, на конце которой – затычка. Я же хочу умыть лицо обычной теплой водой, значит, у меня есть два варианта: первый – открутить кран горячей воды, выждать, пока она еще не стала кипятком, и исхитриться пару раз в темпе ополоснуть лицо. Второй – заткнуть раковину затычкой, намешать туда холодной и горячей воды и зачерпывать оттуда, как сделала бы истинная англичанка. Я была за первый из них, но, поразмышляв, отправилась на кухню – уточнить, на всякий случай, нельзя ли по-человечески умыться там. О, радость! – над раковиной был всего один, а не два крана. Я бодро открутила вентили горячей и холодной воды и неосторожно сунула руки под то, что должно было бы стать струей приятной теплой температуры. Ожидания мои, увы, не оправдались: совершенно в английских традициях на часть моих рук лилась холодная вода, а на часть – кипяток. Я стала изучать конструкцию крана и обнаружила – держитесь крепче! – что в одном и том же его носу проходят две отдельные трубочки и вытекает из него не одна, а две отдельные струи! И все сделано так, чтобы они ни в коем случае не смешивались. Первая из них, разумеется, горячая, а вторая – ледяная. В общем, рано я радовалась – лучше уж умываться в ванной…

Надо сказать, что позже, после пары месяцев страданий, я сломалась и устроила Джеймсу разборку по поводу всех этих умывальников, а он, бедолага, никак не мог понять причину моего возмущения. Тогда я потребовала, чтобы он продемонстрировал, как моет руки сам, и оказалось, что тот по очереди сует их то под холодную, то под горячую воду в ванной, но никакой проблемы в этом не видит. А на кухне под кран он подставляет тазик, и руки там под воду вообще никогда не сует. Я тем не менее решила не сдаваться, и он нехотя согласился вызвать водопроводчика. Когда тот пришел, Джеймс быстренько смылся в другую комнату, оставив меня объяснять, чего я хочу (а я всего-то хочу, чтобы горячая и холодная вода текла из одного, а не из двух различных кранов в ванной; или чтобы смешивалась она до попадания на мои руки, а не после – на кухне). Объяснить все это удалось не сразу, потому что понятие “смеситель” оказалось водопроводчику незнакомым. Кроме того, он страшно удивился: зачем это? А потом сказал, что если так сделать, то будет ужасно неудобно, что так здесь вообще никто не делает и что найти нужную мне подводку-смеситель от двух кранов к одному в ванной будет невозможно. Что же касается кухни, сказал он, то там кран намертво встроен в раковину, раковина – в кухонную мебель, и, чтобы его поменять, надо сделать по меньшей мере капремонт. И честно добавил: “И стоит вам все это затевать из-за какого-то там смесителя?” Короче, он ушел и больше не появлялся. И не хочет отвечать на мои телефонные звонки.

Да, так в то первое утро, настрадавшись с умыванием, душ я отложила на “после завтрака”, к коему пребывала уже в довольно раздраженном состоянии. Но светило солнце, гостиная выглядела очень уютно, и я решила полюбоваться видом из окна. При внимательном рассмотрении то, что изначально я приняла за милую зеленую лужайку, оказалось кладбищем: в самом центре городка, рядом с супермаркетом на жилой улочке и прямо напротив главного окна в доме Джеймса. Я несколько сникла, потом спрашиваю своего будущего мужа: “А вон там – что это за красивое здание, похожее на замок?” Джеймс настороженно поглядывает на меня и говорит: “Это школа-интернат для умственно отсталых детей”. Я сникаю еще больше, затем с искрой надежды интересуюсь: “А тот симпатичный дом с большими окнами и ажурной резьбой на балкончиках?” – “А это, – гордо сообщает Джеймс, – дом престарелых, очень привилегированный, кстати!” Я грустно отхожу от окна и понимаю, что на сегодня мне достаточно информации о наших соседях. Мой же будущий муж доволен и счастлив: после завтрака, который сегодня готовит он сам, мы идем подавать заявление в местный регистрационный офис (ЗАГС по-нашему).

Перед выходом из дома я решаю все же быстренько заскочить в душ, но, наученная горьким опытом, предварительно его изучаю. Выясняется вот что: газовый бойлер установлен на кухне, на другом конце квартиры от ванной, и нагревшаяся в нем вода сначала по трубам проходит через весь дом. Поэтому, когда откручиваешь кран горячей воды в душе, то она вначале холодная, потом – страшно горячая, и тут уж не исхитриться поймать “между”. Я решаю, что делать надо все так: включить холодную воду, потом добавить горячей (которая на самом деле пока еще холодная), а минут через пять попробовать, что получилось, и решить, надо ли добавить или убрать горяченькую. При этом лицо у Джеймса постепенно становится скорбным: в Англии платят за воду по количеству израсходованных литров и в квартирах установлены счетчики.

Вылезаю из душа и с любопытством обнаруживаю, что здесь не пользуются полотенцами для ног. Вместо него на полу в ванной лежит половичок – на него-то и надо становиться.

А потом Джеймс доверительно мне рассказывает, что многие англичане (особенно старшее поколение) считают, что если мыть лицо мылом “Пальмолив”, то не будет морщин. И повсюду возят с собой махровую тряпочку для умывания и использования ее в качестве мочалки.

Наконец мы собрались и отправились в местный ЗАГС. Он располагался в маленьком старинном домике, похожем скорее на милую, утопающую в цветущих кустах дачку, чем на регистрационный офис в моем представлении. Доброжелательный дедок, принимавший документы, тут же сообщил, что вынужден нас разочаровать: если бы мы с такими же намерениями (пожениться то есть) и с такими же бумагами пришли к нему два месяца назад, все было бы в порядке. А теперь, раз я здесь, в Англии, нахожусь по обычной туристической визе, принять наше заявление он никак не может. Мне надо снова ехать в Москву, получить там “визу невесты” и только потом явиться к нему на прием. Пока он все это нам рассказывал, настроение у Джеймса начало ухудшаться, мое же подозрительно быстро поползло вверх.

Пообедали мы дома, и Джеймс решительно взялся мыть посуду. Про то, как это делают англичане, вы наверняка слышали. Если нет, слушайте. Небольшой тазик ставят в раковину, наливают в него теплой воды, добавляют немного жидкости для мытья, окунают туда вилки, ложки, ножи и тарелки, повозят по ним губкой или щеткой и с оставшейся на всем этом пеной ставят стекать-сохнуть. Ничего не ополаскивая чистой водой! Зато потом (если не лень, а в основном не лень) берут чистое полотенце и хорошенько всю посуду протирают. И частенько на этом этапе им помогают их дражайшие половины.

Многие, конечно, сейчас пользуются посудомоечными машинами, но они ведь потребляют много воды и энергии и загрязняют окружающую среду, а на это здесь смотрят очень косо; у Джеймса же ее и вовсе нет. Так что, забегая вперед, скажу, что моет в нашем доме посуду всегда он и вовсе не считает это для себя зазорным.

Оценив, что на кухне нет ни стола, ни стульев, чтобы присесть и морально поддержать его приятной беседой, я принимаюсь изучать детали быта моего будущего мужа. Вот занавески – тяжелые, с подкладкой, он их задергивает на ночь: кроме света, они еще держат тепло. Подвешены они на специальной конструкции, и, чтобы их раздвинуть, надо тянуть за шнур с довольно тяжелым грузиком. В нижние уголки занавесок тоже засунуты грузики – чтобы висели правильно и не задирались.

Рассматриваю белье на кроватях. Простыни подобраны специально по размеру матрасов, а по углам в них вшиты резинки – это позволяет не подтыкать их под матрас, а просто на него надевать. У пододеяльников же сделан разрез вдоль одного из краев – туда надо засовывать одеяло и потом застегивать на этом разрезе пуговки.

“А где ты сушишь выстиранное белье?” – спрашиваю я Джеймса. Он показывает в окно на конструкцию во дворе. По форме она напоминает большой зонт без ткани, воткнутый в землю и раскрытый, только на длинной ножке и с перетяжками между спицами. На эти перетяжки, объясняет он, и вешается белье, и даже очень легкий ветер эту конструкцию вертит. Сохнет все мгновенно. Позже я поняла, что англичане стирают и сушат белье не так, как мы. Погода здесь их не балует, поэтому, как только выглянет солнце, все кидаются стирать. Неважно, что для этого еще не накопилось достаточно белья, главное, что нет дождя!

На всякий случай читаю брошюрку местного совета про то, что делать с мусором. Выясняется, что мусор тут разделяют на стекло, консервные банки, бумагу, био (то, что гниет) и все то, что нельзя пускать в переработку. Для разного мусора – разные бачки, и собирают их мусорные машины раз в две недели по разным дням. Для этого надо самому выставлять нужный бачок в определенный день на тротуар, и машина его подбирает. Если же ее прозеваешь – жди еще две недели.

Тут выясняется, что дома кончилось электричество. Я не совсем понимаю, как это: в современном доме в Англии, и вдруг – “кончилось электричество”! Оказывается, Джеймс должен оплачивать его заранее, причем совершенно фантастическим способом. Происходит это так: у входа в дом установлено особое устройство, которое “знает”, за какое количество электричества мы предварительно заплатили и какое уже успели использовать. Как только оплаченный лимит заканчивается, оно автоматически электричество отключает. Чтобы опять его подключить, надо взять специальный ключ, отнести его в ближайший газетный киоск-магазинчик и заплатить там 10–20 фунтов. Продавец этот ключ “зарядит” – всунет в машинку, которая эту оплату на нем зафиксирует. Потом надо принести ключ домой, засунуть его в устройство у входа, и оно снова подключит электричество.

На мои изумленные комментарии по этому поводу Джеймс стеснительно пояснил, что такая странная система далеко не во всех домах. У себя он устроил так потому, что долго отсутствовал в Англии и квартиру эту сдавал. А при этой системе ему не нужно было волноваться и контролировать своих жильцов – они сами исправно все оплачивали: не хотелось же им сидеть без электричества.

Вот мы протаскались, заплатили: “Да будет свет!” – говорю я и включаю телевизор. Джеймс быстренько подходит к нему и выключает. А потом виновато объясняет, что мы пока не можем его смотреть, потому что он только недавно приехал из Испании и еще не успел купить лицензию. “Какую такую лицензию?” – подозрительно спрашиваю я. Тяжело вздохнув, Джеймс принимается объяснять, что просто взять и воткнуть телевизор в розетку, настроить антенну и смотреть телевизор нельзя. Нужно купить лицензию на право смотреть основные каналы, иначе придется платить штраф. Если ты, по незнанию или оплошности, этого не сделал, а телевизор включил – на то есть оснащенная специальным оборудованием машина. Она разъезжает по окрестностям и ловит и фиксирует такие “подпольные” телевизионные сигналы. О ней заранее пишут в местных газетах – так, мол, и так, скоро будет в вашем районе, так что платите давайте. Вообще-то никто никогда ее не видел (кроме как по тому же телевизору), и Джеймс не знает никого, к кому домой вломились бы и потребовали эту лицензию и штраф, – хотя так, теоретически, и происходит. Но лучше, от греха подальше, заплатить, говорит он: все его приятели и родственники исправно это делают, а сам Джеймс, как выяснилось, уже и так платит за две лицензии – на даче и в доме своей бывшей жены.

“И что, – ворчу я, – теперь и новости посмотреть нельзя?!” – “Пока нельзя, но я сегодня же ее куплю…” – виновато говорит он. “Слушай, – заявляю я, – но это ведь несправедливо как-то! Было бы понятно, если бы ты платил за спутниковое телевидение или за то, чтобы без конца смотреть фильмы. Но просто за новости, да еще по государственному, а не по частному каналу!” – “Вообще-то справедливо”, – обиженно говорит он и объясняет, что несколько основных некоммерческих каналов, лицензию на которые надо покупать, не принимают никакой рекламы, а значит, и не имеют доходов. Так вот чтобы они могли хоть как-то просуществовать, телезрителей и заставляют покупать эту лицензию. И народ, утверждает он, относится к этому с пониманием.

Короче, Джеймс решил не откладывать все в долгий ящик, а, пока я болтала с Москвой по телефону, пошел и лицензию оплатил. После этого мы радостно включаем телевизор, и я тут же с недоверием слышу новость, что на мусорных бачках теперь планируется устанавливать микрочипы – определять, что туда бросают, и штрафовать тех, кто нарушает правила и бросает что-нибудь не то. И еще – что одну даму местный совет недавно оштрафовал на 1000 фунтов за то, что она выставила мусорный бачок на тротуар в неположенный день. Не зря я все же брошюрку про мусор сегодня читала!

Мы с Джеймсом болтаем о том о сем и как-то решаем, что неплохо было бы понять, кто сколько весит. Я со знанием дела объявляю, что вешу 57 кг. Джеймс почему-то задумывается – и тут выясняется, что он знает, сколько весит в стоунз, то есть в камнях (это здесь единица измерения веса такая), а килограммы для него – лишние осложнения жизни. И вот он перевел мои килограммы в фунты, потом прикинул, сколько фунтов в камне (стоун), – и, судя по всему, совершенно запутался, потому что объявил: “Этого не может быть!” Тогда мы сделали наоборот: свой вес в камнях (стоунз) он перевел в фунты, потом в килограммы – и опять получилась чушь. Под конец он начал ворчать про все эти континентальные штучки, и в процессе я с удивлением узнала, что, например, и английская тонна раньше весила вовсе не 1000 кг, как это стало только с введением здесь метрической системы. А весила она 20 раз по 112 фунтов, то есть 0,9842 нормальной русской тонны! “К счастью, это дело прошлого”, – подумала я. А в ванной у Джеймса обнаружились весы, которые, как мы выяснили к обоюдному удовольствию, регулируются: хочешь – взвешивайся в килограммах, а хочешь – в камнях.

Собираемся мы вечером в театр, и, уходя из дома, Джеймс кладет ключ под коврик. Я на него смотрю с изумлением, а он невозмутимо заявляет: “Я всегда так делаю! Мы же не в пустыне – тут соседи кругом…” Тогда я из любопытства повнимательней изучаю его входную дверь. Обнаруживается, что она – хлипенькая деревянная, полая внутри, с одним маленьким замочком. И, заметьте, без ручки! Смотрю на соседскую дверь – то же самое: ну не устанавливают они ручки на дверь – ни снаружи, ни изнутри. Я начинаю размышлять на эту тему и не могу решить – из экономии это или просто традиция такая. Позже обращаю внимание, что на некоторых дверях у соседей ручки все же есть – но почему-то даже они приделаны не с краю, у замка, а в середине двери, и тянуть за них страшно неудобно.

Мы выходим на улицу, и недалеко от дома Джеймс показывает мне табличку, на которой написано “Neighbourhood Watch” (“Соседи не дремлют”, или “Соседский дозор” в моем переводе), – вот, мол, говорил же тебе про соседей! И объясняет, что табличка эта – специально для воров. Их на всякий случай предупреждают: все, кто живет поблизости, следят за домами друг друга и, если что не так, сразу позвонят в полицию. После Москвы как-то все это не очень убедительно, но ему лучше знать…

Приходим мы в маленький местный театрик на современный балет. У стойки бара перед спектаклем народ заказывает напитки и легкие закуски. Никакого намека на меню (а соответственно и на цены) здесь нет. При моем заявлении, что я еще не уверена, чего хочу, и поэтому не мешало бы заглянуть в меню или хотя бы в карту вин, на меня за стойкой так вытаращили глаза, будто я попросила о чем-то совершенно неприличном. После извинений, которые принес Джеймс, объяснив, что я иностранка, мне путано разъяснили, что где-то там на стене можно найти листок с прейскурантом, – но, разумеется, его никто и никогда не смотрит. Я, ради любопытства и из вредности, его отыскала. Да, есть – мелким шрифтом, с подписью и печатью. Но все англичане притворяются, будто его на самом деле нет, и цены и ассортимент их совершенно не интересуют. И все без исключения заказывают свой бокал вина или пинту пива (примерно пол-литра по-нашему).

В зале театра мужчин оказалось столько же, сколько женщин. Я тут же на минуту представила московский театр с не VIP или не премьерным показом…

А спектакль, против ожидания, оказался изумительным: смесь балета, йоги и капо-эйры. Я смотрела затаив дыхание и, когда Джеймс задремывал, пихала его в бок. Он при этом возмущенно оглядывался и заявлял: “Ты что мне все время смотреть мешаешь?”

А потом мы шли домой, и я размышляла, что все не так уж плохо, и даже здесь можно как-нибудь прижиться, раз в этом захолустном городишке показывают такие замечательные спектакли.