Текст книги "Камень ацтеков"

«Господи, как я выберусь? У меня скованы ноги, а вокруг куча врагов и двойное кольцо стены».

Лил дождь, жидкая земля кладбища плыла под ступнями. Где-то поблизости ревели рабочие ослы. Баррет встал, пошатываясь, кое-как выбрался из неглубокой ямы и добрел до стены. В крепостной мастерской размеренно звенел молот.

«Отчего бы не рискнуть? Хуже будет, если меня застанут прямо здесь, у разрытой могилы».

Он, волоча ногу, прошел вдоль каменной кладки и снова прислушался к звукам, которые доносились из кузницы. Стук молота стих. Беглый разговор на кастильском переместился куда-то в сторону – похоже было, что мастер ушел, откликнувшись на чей-то зов.

Баррет, затаив дыхание, выглянул из-за косяка – в кузнице было пусто, испанец скорее всего выбрался через заднюю дверь, которая примыкала к главному строению цитадели.

– Ну что ж, хоть в этом мне повезло.

Он торопливо перебирал инструменты, пока не нашел заостренный стержень и молоток удобного размера. Яд все еще действовал, и первый удар пришелся по пальцам. Баррет смахнул каплю крови, терпеливо переставил инструмент, нацелив его на заклепку цепи.

– Теперь еще раз.

Кто-то неровно и торопливо прошагал за задней дверью – скорее всего солдат, а не оружейник. Баррет даже не повернулся в ту сторону – он методично работал над вторым креплением кандалов.

Железо распалось внезапно, последний удар едва не пришелся по ноге.

– Ну, вот все и получилось. Баррет отбросил цепь в закопченный угол, поднял голову и вздрогнул. В тусклом свете жаркого пасмурного дня, под аркой входа, бесстрашный и неподвижный, стоял человек…

– Дьявол, я ошибся, это же не человек, а только ребенок.

Девочка лет семи смотрела прямо в глаза англичанина. Она не двигалась, не кричала, на смуглом ровном личике не появилась гримаса страха. Ворот темно-красного платья туго охватывал смуглую шею. Кто-то, должно быть, мать, аккуратными ровными стежками подшила слишком длинный и широкий передник.

«Тут почти рядом казармы. Если девчонка дернется бежать или попытается крикнуть, мне конец».

Баррет, стараясь не делать резких, устрашающих движений, поманил малышку. Она подошла поближе – молча, спокойно, с какой-то бесстрашной обреченностью.

– Где тут хороший выход к морю? – спросил он по-кастильски.

Девочка молчала. Баррет схватил ребенка за тонкие плечи – сдавил хрупкие, словно цыплячьи косточки, встряхнул и снова повторил вопрос. Ответа не было.

«Господи, да она немая, что ли?»

– Выведи меня к морю, цветочек. Если поможешь, я подарю тебе кое-что, а если будешь трусихой, начнешь вопить и выдашь меня, то тебе придется несладко – ты ведь знаешь, что бывает с предателями?

Девочка дотронулась пальцем до своих губ. Ногти на детской руке оказались грязными и обломанными. «У нее дешевая грубая одежда, возможно, это дочь служанки или солдатской шлюхи».

Малышка подошла к Баррету вплотную и взяла его за руку. В детский кулак поместилось как раз два пальца англичанина.

– Давай, проводи меня к морю. Только имей в виду, что нас никто не должен заметить.

Он затруднился бы сказать, насколько правильно поняла эту фразу маленькая испанка. Они вдвоем шли длинным коридором, совсем рядом раздавались чужие голоса, Баррет отрешился ото всего, иногда ему казалось, что не он сам, а только дух, бестелесный и неуязвимый, отсчитывает шаги по переходам Сан-Хуана.

Коридор закончился дверью. Девочка отступила в сторону. Баррет сильным тычком распахнул створки.

…Далеко внизу шумели беспокойные волны. Расстояние приглушило, но не уничтожило эти звуки. Крепостная стена в этом месте так близко подбиралась к воде залива, что ров фактически сливался с морем. Маленькая, ниже человеческого роста, дверца для выкидывания мусора находилась примерно в семи ярдах над поверхностью.

– Спасибо, цветочек.

Баррет обшарил одежду, чтобы отдать обещанный подарок, но не нашел ничего, кроме медальона с портретом Саммер.

– На вот, возьми на память, – он оторвал от рубашки светлую перламутровую пуговицу. – Никому не говори, что видела меня. Это большой секрет.

Безмолвная девочка смотрела ему вслед.

Баррет дождался очередного высверка молнии и прыгнул вниз, стараясь войти в воду отвесно. Гром заглушил шум падения и плеск воды. Англичанин медленно погружался в глубину залива, тусклый свет, преломляясь о поверхность, заставлял играть красками камни, водоросли и стаю мелких рыб. Скопище юрких воздушных пузырей поднималось вверх.

Баррет постарался, не выныривая, отплыть как можно дальше. Он работал руками так, что снова заныла рана, уже залеченная Лусией. Поначалу казалось, что погружение в пучину никогда не закончится, потом почему-то стало легче. Изнанка поверхности моря сияла совсем рядом, такое привлекательное сияние не часто увидишь.

«Сколько еще я сумею не дышать перед тем, как лопнут легкие?..»

Снесенный течением, он вынырнул в пятидесяти ярдах от острова Сан-Хуан-де-Улуа. Воздуха было много – мокрый и восхитительный, он был везде и заполнял собой бесконечность. Баррет плашмя устроился на воде. Он лежал, раскинув руки, и смотрел в темно-лиловое небо над заливом.

Смеркалось. Близилась ночь, дул теплый влажный ветер. Едва появившаяся луна чужой земли уже исчезала за завесой облаков. Местами проглядывали редкие звезды. Клубящаяся масса летучей влаги шла на континент, чтобы хлынуть дождями, унося изломанную зелень, сметая грязь и мусор с улиц.

– Странно, я, получается, уже дважды чуть не погиб в воде.

«Точно. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет», – послышалась под сводом черепа слегка ехидная чужая реплика. Баррет почти добрался до материкового берега, он искренне смеялся – в этот странный час позднего вечера его охватила безудержная эйфория жизни – должно быть, сказывалось побочное действие яда.

– Я бессмертен! Я никогда не умру! – дерзко заорал он в пустое пространство над заливом.

Неподалеку раздался самый настоящий человеческий голос – хрипловатый, ироничный и желчный, но с примесью искренней тревоги.

– Тихо, Педро, не ори. Иначе сюда явится вся охрана Сан-Хуана и подпортит твое бессмертие.

– Это ты, подлец Ланда?

– Да, это я, – самодовольно отозвался испанец. – И прекрати лежать на воде. Тут длинное мелководье, совсем неглубоко, только по колено.

– И вправду так. Вот черт!

– Я весь день наблюдаю за крепостью с берега. Как тебе зелье Алюмнуса? Великий был человек. Кстати, я сильно израсходовался на взятки. Воистину, скотина этакая, скоро ты будешь стоить на вес золота.

– Откуда ты выкопал такой странный способ побега?

– Нашел в одном романе, который по случаю попался мне в Картахене. Моя Сармиенто обожает чтение. В этих историях всегда действуют при помощи яда, но я никогда бы не поверил, что такой глупый способ может сработать… Пока не встретил тебя, Питер. Ты достаточно ловок, чтобы выплыть, и достаточно туповат, чтобы не испугаться испробовать… О! Не надо ломать мои ребра, они еще пригодятся.

– Подлец.

– Я старался ради тебя.

– Как раз из-за тебя мне грозила верная смерть.

– Она грозит тебе каждый день, не стоит задумываться о мелочах более, чем они того стоят.

– Ты все еще хочешь расторгнуть наш договор?

– Конечно, нет. Я собираюсь вернуть свои реалы – все, до последней монетки, а потом добыть драгоценности и золото еще – так, чтобы можно было сунуть руки по локоть в сокровища… Говорят, это лучшее средство от ломоты в усталых суставах.

– От твоего зелья у меня болит череп и все кости.

– Радуйся, что в Сан-Хуане новый комендант. Прежний приказывал проверять трупы узников, поливая их кипящим маслом…

Дождь на время прекратился. Должно быть, он сыграл роль сообщника – завеса воды скрыла все, и с белых бастионов крепости никто не заметил драматического бегства Баррета.

– Ты умер, – наставительно заметил де Ланда. – Раз тебя нет на свете, значит, тебя никто и не ищет. Можно начинать жизнь заново. Вот и начнем.

Вечер и ночь они провели в маленькой таверне, вокруг гомонила пестрая полупьяная толпа. Пахло вином, приправами и пригоревшей едой. Звенела арфа, ей вторили две гитары, маленькая – харапа – вела грустную мелодию, большая – рекинто – отбивала лихую чечетку ритма. На свободном пятачке сосредоточенно отплясывали несколько пар.

Баррет в тот вечер выпил больше обычного – местные напитки сначала не показались ему крепкими. Потом его незаметно развезло, стены и потолок пьяно закачались. Ланда неспешно курил и внимательно рассматривал тонкие синеватые кольца:

– Жизнь странная штука, Питер. То, что считаешь поражением, может оказаться редкой удачей…

Баррет прищурился – перед ним философствовали сразу два нагло развалившихся де Ланды, движения одного забавно передразнивали движения другого. Англичанин потер воспаленные глаза, раздвоенный контур воссоединился. Ланда выпустил струйку дыма в потолок и начал хвастаться, но Баррет уже потерял нить разговора. Он пытался слушать чужую речь – ею неизменно оказывался пустой набор фраз, заглушаемый зажигательным ритмом танца.

– Чего ты хочешь, Ланда?..

– Денег.

– Я тоже – денег.

– Хочу, чтобы их было очень много.

– Слишком много тебе не унести.

Окончательно запутавшись, они уставились друг на друга без особой приязни.

– Ладно, подраться можно в другой раз, – неразборчиво пробормотал Баррет на плохом кастильском.

– Раньше я хотел Сармиенто, – ни с того ни с сего заявил вдруг Ланда. – Да, я ее очень хотел, но потом она мне надоела. Она красива, но не умеет понять моих смелых устремлений. Мелкая душа. Можешь прямо сейчас забирать ее себе.

– По-моему, Сармиенто здесь нет, – несколько неуверенно предположил Баррет. – Она осталась в Картахене.

– Точно! Сармиенто осталась в Картахене. Я совсем забыл об этом. Ну так заберешь ее, как только мы вернемся домой. Я вычту из твоей доли пятьсот реалов.

– Пиши расписку.

Хмельной Ланда захохотал, вытащил из-за пазухи листок, вырванный из какой-то книги, обмакнул в густое вино кончик стилета и кое-как нацарапал на полях по-кастильски:

Уступаю англичанину Питеру Баррету свою любовницу Лусию Сармиенто за сумму пятьсот реалов в счет прибыли в совместном деле.

Эрнандо де Ланда.

Баррет уставился на записку, держа ее вверх ногами, скомкал и сунул под одежду.

– Теперь хочу станцевать с вон той смазливой девкой. Она пестрая и черноватая, как английская сорока.

– Уймись, безумец! Тут не старая Англия, а Новая Испания. Сядь на место, а не то тебя прирежет ее кавалер, тот самый, который в черном плаще.

– Это мы еще посмотрим.

Баррет попытался встать, пошатнулся, зацепил стол, посуда рухнула под ноги танцорам и разлетелась мелкими черепками. Объедки забрызгали мясным соком лица посетителей.

– Пошли отсюда, – предложил другу чуть протрезвевший Ланда. – Устроимся на ночь в сарае гостеприимного заведения. Комендант Сан-Хуана не станет искать тебя там.

– Думаешь, меня ищут?

– Об этом узнаешь утром…

Утром угрюмый и страдающий от головной боли капитан «Синего цветка» в компании Эрнандо навсегда покинул окрестности Веракруса, так и не разглядев как следует подсохший после дождя город, и углубился в сельву.

Де Ланда шел первым, живо напоминая ищейку, которая взяла след. Искорки цвета золота поблескивали в темных глазах кастильца. Над его скатавшимися волосами и потрепанной в странствиях одеждой стаей вились москиты. Сомнительного происхождения тропа, протоптанная то ли чьими-то босыми ногами, то ли лапами животных, уходила в глубь леса.

К вечеру устроили привал. Эрнандо на этот раз листьев не жевал, он с озабоченным видом пересчитывал и пересматривал снаряжение поспешно собранной экспедиции.

– Мало пороху и пуль, но если мы встретим настоящих дикарей, это не будет иметь значения. Мачете понадобится, чтобы расчищать проход в зарослях. Запас еды неплох, но если он намокнет, то станет вдвое тяжелее. Возьми свою кружку – если ты не желаешь бросить такую дрянь, сам ее и тащи.

– Годится. Я согласен…

Радость чудесного спасения давно покинула Баррета – заболоченный лес, который их окружал, медленно, но верно подтачивал силы. Шел седьмой день похода. Последние следы дороги затерялись среди заболоченных, густо заросших лесом низин. Вскоре путь преградила река, ее поверхность ковром покрывала ряска, темная вода мрачно глядела в разрывы.

– Здесь нешироко.

– Зато водятся черные ящерицы.

– У меня на судне, на «Синем цветке», был один парень-француз, звали его Брасье. По правде сказать, мы его завербовали насильно. Брасье хорошо знал разные сорта ящерок и ловил их, где придется.

– Ты дурак, Питер Баррет. Близ побережья Веракруса черными ящерицами называют жирных бурых крокодилов. Видишь, как раз одна такая «ящерица» поджидает в реке добычу?

Англичанин вскинул ружье. Грохот разогнал пестрых птичек побережья.

– Попал прямо в глаз.

Крупная рептилия быстро ушла на дно, Ланда не успел разглядеть, была ли она ранена.

– Иди в воду, Эрнандо, и быстро плыви на тот берег. Я пристрелю любого крокодила.

– Для начала перезаряди ружье. Молю Святую Деву, чтобы крокодил оказался только один, а твоя меткость тебе не изменила.

Ланда забрал второе ружье, прихватил с собою припасы и боязливо вошел в воду.

– Тут мелко, но скользко. По ту сторону нет дороги.

– Вперед, нам некуда отступать.

– В кустах кто-то сидит.

– Должно быть, это местная дикая кошка, которую называют оцелот…

На ветках кричали обезьянки саймири, среди листьев мелькали их покрытые белой шерсткой животы. Ланда почти перебрался через реку, но вдруг в панике шарахнулся в сторону – мимо него, рассекая зеленую воду треугольной головой, вальяжно проплыла крупная змея.

– Она, должно быть, не очень ядовита, – успокоил его Баррет.

Ланда грязно выругался, выбрался на более-менее сухое место и с мрачным видом зарядил ружье.

– Иди сюда, Питер. Теперь моя очередь стрелять по крокодилам.

Баррет без особого энтузиазма вступил в воду, каждый миг ожидая пули в грудь. Течение оказалось слабое, пахло гнилью и неизвестными цветами.

– Тут можно неплохо идти вброд. Воды по пояс.

– Поторапливайся.

Мелкая обезьянка в кроне истошно завопила и тут же притихла – скорее всего ее схватил какой-нибудь хищник. Ланда щурился так, как будто старательно брал на прицел самого Баррета.

– Хватит, – буркнул англичанин. – Хватит, я уже перебрался на нужную сторону. Ты держался молодцом, а теперь опусти ружье, Эрнандо.

Пауза затянулась, потом де Ланда медленно и нехотя убрал с сошки свой мушкет. Гримаса безумия уже исчезла с его физиономии.

– В этом проклятом аду в голову лезут странные мысли.

– Ерунда. Гони мысли прочь, кастилец. Лишнее воображение только вредит в тех делах, где нужна одна лишь только сноровка…

– Все пожирают друг друга – удавы давят крыс, оцелоты рвут удавов и тех же самых крыс, а на закуску питаются обезьянами.

– Я тоже не против подкрепиться.

Ланда вскинул ружье и разрядил его куда-то в гущу листвы.

– Не знаю, что это за зверь, но он немного похож на дикую свинью, только поменьше[14]14
  По-видимому, это был пекари.


[Закрыть]. Зажарим его и съедим. Мне надоели сухари.

Англичанин опробовал лезвие ножа на голенище.

– Нужно очистить тушу от шерсти и блох.

Убитый зверек походил на пушистого поросенка. Баррет перерезал добыче горло и выпустил кровь (ее тут же обсели мухи), потом рассек шкуру от ануса до шеи, выбросил прямую кишку, часть трахеи и внутренности.

– Ты прирожденный свежевальщик, – насмешливо заявил Эрнандо.

– Молчи или делай грязную работу сам.

– Я устал.

Вид у Ланды и впрямь был неважный. Куда-то исчез весь его апломб, глаза ввалились и глядели тускло. Он сумрачно рассматривал насаженные на колышки куски мяса.

– Костер горит слишком слабо.

– Какого дьявола, приятель! Ты сам видишь, как здесь сыро – мокрая земля или грязная вода внизу, свежие ветки вместо топлива, а небеса то и дело сыплют дождем.

– Слишком слабо горит костер.

– Перестань повторять одно и то же.

Баррет подбросил в огонь ветку посуше. Неряшливый клуб дыма расползался во все стороны, пробиваясь сквозь зелень к небу.

Ланда, не отвечая, снял кусок мяса с костра, вцепился в него зубами и складным ножом отрезал то, что не поместилось в рот.

– Не хватает соли, а в общем, сносно.

Он прожевал свой кусок и вдруг согнулся в приступе мучительной рвоты.

– Питер, собака, ты меня отравил.

Ошеломленный Баррет покачал головой.

– Ну нет. Такие шутки с отравой не в моем вкусе – пуля гораздо удобнее и вернее.

Ланда то ли поверил, тот ли нет – он скорчился, обхватил колени руками и больше не смотрел на сообщника. Смеркалось. Стая насекомых слетелась на свет костра, плясала рваным облаком и соперничала с дымом.

– Мне плохо. Я болен.

Баррет уже понял, что с испанцем происходит неладное – глаза Ланды неестественно блестели, сухая кожа лица пылала.

– Эге, у тебя жар и озноб.

– Это уж точно – мне то холодно, то кажется, будто внутри черепа разожгли костер. Так странно, Питер, – яркий костер горит внутри меня, и огонь неугасимый обжигает, но не убивает и не согревает…

– О черт! Снова жевал листья?

– Нет. Мой запас кончился еще в Веракрусе.

– Значит, у тебя лихорадка – болезнь, которая происходит от болотной вони. – Баррет сумрачно оглядел испанца. – Ты чертовски похож на покойника, Эрнандо. Не стану скрывать, ты чертовски на него похож.

Ланда скорчился, устроившись подальше от сообщника, и закутался в плащ – несмотря на теплый воздух тропиков и жар наконец-то разгоревшегося огня, его опять колотил сильный озноб.

Свежие ветви шипели, корчились, и потревоженный влагой огонь метал острые искры во все стороны.

– Господи, скорее бы кончился этот проклятый лес… Не подходи ко мне, Питер! Слышишь? Ты что-то задумал, какую-то подлость. Не смей подходить!

Стояло затишье, ветра не было, запах речной воды смешивался с дымом костра. Из леса доносились подозрительные звуки, но Ланда даже не обернулся на них – его зрачки оставались прикованными к англичанину.

– Да больно ты мне нужен, – хмуро отозвался Баррет. – Я тебя пальцем не трону. Пройдусь немного и устроюсь на ночь в другом месте, покуда еще не совсем стемнело.

– Решил меня бросить?

– Ага. Отдай-ка мне карту.

– Не отдам.

– Ладно. Я сам ее заберу.

Баррет вытряхнул содержимое мешка Ланды прямо на зыбкую почву и принялся по одному перебирать предметы.

– Я не злопамятен, поэтому оставлю нож и половину сухарей…

– Не смей трогать карту.

– Да брось, Эрнандо, ты ведь уже труп, который пока еще дышит, но скоро начнет гнить… Ага, вот она, моя карта. Я забираю ее. Не поминай лихом, друг.

– Питер! Ты не можешь так поступить.

– Не ори. Приманишь раньше времени хищников.

– Признаю, у тебя есть причины злиться, я тебя шантажировал. Но кто выручил тебя в море, кто врал, чтобы тебя не повесили заодно с матросами «Альбатроса», а кто вытащил тебя из крепости Сан-Хуан?

– Что было, то прошло.

Ланду, по-видимому, тошнило. Когда он заговорил снова, голос хрипло доносился из-за завесы дыма.

– Так ты не останешься?

– Нет.

Баррет собрал оружие, аккуратно проверил и сунул пистолеты за пояс. Ланда скорчился на земле.

– Тогда лучше убей меня сразу. Не хочу умирать один в лесу.

– Ладно, убью, если хочешь.

– Ты сразу так задумал? Тогда зачем тянул?

– Сам не знаю. Чудно ты сейчас выглядишь…

Баррет лгал, в эту минуту он смотрел мимо испанца – на едва не забытую у костра волшебную кружку. Она отливала глубокой угольной чернотой.

– Может, все-таки договоримся миром? – неуверенно попросил де Ланда. – Давай я увеличу твою долю, охотно отдам тебе даже половину.

– Ого!

– Пожалуйста, вытащи меня.

– Ты только что скулил о другом – о желанной смерти.

– Лихорадка отпустила. Мне стало гораздо легче – честное слово, очень даже легко. Думаю, завтра сумею встать на ноги и идти понемногу.

«Бедняга врет, – мрачно решил в душе Баррет. – Жар у него еще держится и будет держаться до рассвета, потом наступит ложное выздоровление и второй приступ, а третьего он попросту не перенесет. Оставаться на месте с умирающим глупо, а нести его на себе – тяжело и бесполезно».

– Мы сумеем добраться до миссии, – голос Ланды звучал откровенно заискивающе. – Там должен быть врач-монах, это сведущий человек. Я помогу отыскать дорогу, без меня ты наверняка заблудишься…

Баррет ухмыльнулся.

– Так ты меня не убьешь, Питер? – неуверенно спросил испанец.

– Нет. Только слушай внимательно. Первое: из добычи получишь ровно четверть – как раз столько, сколько ты предлагал мне в Картахене. Второе – я попробую помочь тебе выкарабкаться. Но ни за что не стану клясться, что, мол, сумею спасти. Очень может быть, что это попросту невозможно.

– Я согласен.

Ланда затих, видимо, не решаясь поверить удаче.

– Эй, ты, Эрнандо! Далеко она, миссия, и тот твой врач-монашек?

– Близко. Всего один день пути.

– Сегодня переночуем на месте. Завтра оставим здесь часть вещей. Я возьму только немного еды, тебя на спину и оружие. Если и к новому вечеру тоже ничего не изменится, следующей ночи ты уже не переживешь.

Ланда беззвучно молился, губы его часто шевелились.

– Если я не погибну, то никогда не забуду твоей доброты, – мрачно-двусмысленно пообещал он.

– Ничего, жизнь длинная, сочтемся.

Они на время прекратили разговор – мрачный Баррет взял в руки волшебную кружку, которая уже посерела. Жар у Ланды немного отступил, по вискам испанца стекали крупные капли пота. Тем временем стемнело совершенно, лес, казалось, придвинулся, наполненный осторожной жизнью, смутной, но неотвратимой угрозой.

– Господи, как мне плохо. Чужой бог, демон этой земли, скоро явился за моею душой, – пробормотал испанец.

Ланда тяжело дышал, Баррет видел, как у измученного испанца ходят туда-сюда прикрытые рваной одеждой ребра.

– Бред.

– Нет, не бред. Мне так страшно. Я продал свою душу еще в Картахене.

– Неужто отыскался покупатель на этакое барахло?

– Не смей насмехаться! А то я буду молчать, и ты ничего не узнаешь.

– Ладно, не обижайся. Только рассказывай покороче.

Де Ланда вытер рукавом прозрачные капли, которые в изобилии текли по лбу.

– Все случилось так глупо… Я был пьян. А может быть, влюблен – я сейчас и сам не помню. Меня позвала в кабак тогдашняя любовница…

– Сармиенто?

– О нет! Не она, а совсем другая женщина. Еще я помню, что играл в карты и проигрался в пух и прах, как это обычно бывает…

– Тогда чего ты корчишься от страха?

– Я еще не кончил историю. Тот парень, с которым я связался, не соглашался ждать. У нас не принято за долги продавать в рабство, как это делают в Порт-Ройале, зато можно легко получить кинжалом в живот.

– И как ты выпутался?

– Взял в долг у ростовщика с паршивой репутацией. Много, под большой процент, на очень большой срок.

– У всех ростовщиков репутация не очень-то.

– Говорили, будто тех, кто не платит этому, забирает демон. Точнее, бог. Бог индейцев, Миктлантекутли. Старик каким-то образом спутался с индейским богом.

– Что?!

– Да то, что слышал. Я заложил свою жизнь. Теперь ты понимаешь, почему я спас тебя и почему шантажировал? Срок уплаты подойдет через четыре месяца.

– Да ты свихнулся. Ни один нормальный человек не поверит в такую чушь.

– Зря не веришь, Питер, тут их земля. Кортес резал людей, но он не сумел убить бога мертвецов.

Из чащи тянуло вонью и жаром – но не влажным теплом мокрой земли и не сухим, честным огнем костра. В горячем воздухе, что опалил щеки людей, чувствовалось нечто противоестественное. Во тьме неспешно перемещались два ярких пятна – их местоположение и размер очень не понравились Баррету. Он перевел взгляд на волшебную кружку, ее цвет прямо на глазах менялся на черный. Даже Ланда, больной, разбитый лихорадкой и страхом, что-то почувствовал.

– Бог смерти! – прошептал он в испуге.

– Нет, не бог, ягуар.

Баррет вскинул пистолет и выстрелил наугад прямо в темноту. Грохнуло, хрустнуло, упало, затрещали сучья. Взвизгнул затравленно мелкий зверек. Жирно чавкнула под чьей-то лапой раздавленная зелень. Поодаль, у реки, плеснулась в жидкой грязи потревоженная «черная ящерица».

– Что это было? – тихо спросил Ланда, его колотило и от лихорадки, и от пережитого ужаса.

– Сейчас посмотрим.

Англичанин выбрал и подпалил ветку посуше. Он отодвинулся от костра и исчез из круга багрового света. Ланда, корчась, боязливо вглядывался в темноту.

– Эй, Питер!

Ему никто не ответил.

– Питер Баррет!

– Не ори, – недовольно отозвался англичанин.

– Я здесь, никуда не ушел, просто нужно как следует рас смотреть добычу. Если бы не твоя лихорадка, я бы задержался утром, чтобы освежевать зверя. Шкура роскошна. Мне кажется, что при жизни он был ягуаром.

Ланда откинулся на спину и словно бы не радовался спасению. Его остановившиеся глаза с тоской смотрели в ночное небо тропиков. Потом испанец завернулся в плащ и беспокойно задремал. Лихорадка на время отпустила его, но Баррет не сомневался, что болезнь скоро вернется и возьмет свое.

Так и кончился этот день – седьмой день их длинной дороги на юг.