Текст книги "Olvido – Забвение"

– 15 —

Вернувшись домой, Тамара с удивлением обнаружила, что провела у Матрены целых три месяца. Три месяца она не думала ни о чем. Зато теперь снежным обвалом свалились на нее заботы. Надо было объяснить всем, откуда взялся ребенок. Надо было оформить необходимые документы и бумаги. И еще нужно было раздобыть денег на жизнь. Тамара съежилась от того, что невзгоды окружили ее плотным кольцом, устроили на нее охоту. Ей показалось, что она слышит крики «Ату!» и дикое улюлюканье. Но не ищет спасения, а бежит в ловушку, потому что не может ничего изменить.

– Господи! Дай мне сил! – упав на колени, зарыдала Тамара.

Именно в этот момент раздался звонок в дверь. Тамара вскочила, вытерла слезы и пошла открывать. На пороге стояла Милка и улыбалась во весь рот.

– Тетечка Тамарочка, здравствуйте! Простите, что мы вас долго не навещали. Я вам тут пирожков принесла, мама велела.

– Проходи, Людмилка, – заулыбалась ей в ответ Тамара. – Я не сержусь на вас. Да меня и не было здесь…

В соседней комнате заплакала Даша.

– Ой, ребенок плачет… – сказала Милка растерянно. – Ваш?

– Да, это моя Дарья проснулась.

– Дарья?

– Дарья – дареная, подаренная, – проговорила Тамара.

– Подаренная? Кто же такие подарки дарит? – отшатнулась Милка.

– Находятся люди, – усмехнулась Тамара и, обняв Милу, добавила. – Ты разве не знаешь еще, откуда дети берутся? Я ее родила. А в роддоме сказали, что дети – Божий дар. Поэтому она – подаренная, – не моргнув глазом, соврала про роддом Тамара, и сама удивилась, как у нее это легко вышло. – Всем нам однажды жизнь дали, подарили. А могут ее у нас и забрать….

– Как забрать? Когда? – испугалась Милка.

– Когда люди умирают, тогда жизнь и забирают, – пояснила Тамара.

– Да, вы правы, – проговорила Мила растерянно.

Тамара взяла на руки плачущую Дашу и запела веселую песенку на непонятном языке. Девочка успокоилась, улыбнулась, смешно вытянула губки.

– Это Людмилка, – пропела Тамара и потерлась носом о щечку дочери.

– Агу! – ответила Даша и пустила смешной пузырек слюны изо рта.

Тамара и Мила рассмеялись, уж больно это вышло комично. Даша внимательно посмотрела на смеющихся женщин и пустила еще один пузырек.

– Тетечка Тамарочка, а как же вы одна справляетесь?

– Кручусь помаленьку, – опустив глаза, проговорила Тамара, голос дрогнул. – Пытаюсь выход отыскать.

– Нашли? – Мила внимательно посмотрела в грустные глаза Тамары.

– И-шу, – раскачиваясь из стороны в сторону, ответила Тамара и отвернулась к окну, чтобы Мила не увидела ее слез, которые полились по щекам и не желали останавливаться.

Одна слезинка упала Даше на ручку. Малышка испуганно округлила глаза и засопела. Постепенно сопение перешло в интенсивный рев. Теперь Тамара и Даша ревели дуэтом.

– Милые вы мои, – не удержалась от слез Мила. – Дашенька, иди я тебе сказку расскажу. Пусть мамочка личико умоет. Не плачь, не плачь, я куплю тебе калач…

Мила принялась перебирать в памяти детские стишки про Мишкину лапу, про бычка и про жука, который громко крыльями стучал, запрещая ссоры, про зайку, которого бросила хозяйка, про паровоз и самолет, который должен увезти их в полет. Даша успокоилась и с интересом слушала Милку, которая пыталась доработать мимикой то, что не помнила в стихах.

Тамара в это время была в ванной, умывала лицо холодной водой. Чтобы успокоиться, она то запрокидывала голову, то опускала ее вниз под струю воды. Но рыдания не прекращались. Восстановить равновесие Тамаре мешала память, которая вращала калейдоскоп событий, причиняя ей невыносимую почти физическую боль. Тамара видела, как Виктор стучит по столу кулаком, приказывая делать аборт. Потом, как заплаканный Андрей умоляет ее выжить, жить ради него. Она выжила, но потеряла сына, осталась одна. И теперь испытывает страх, безысходность, свою никчемность, ненужность никому в этом мире, кроме маленькой девочки по имени Даша…

Тамара явственно увидела Матрену, сидящую в кресле с малышкой на руках, укутанную в красивое покрывало цвета неба. Вспомнила дорогое кружевное белье, теплые пирожки с малиной.

Душу Тамары наполнили нежность, доброта и любовь Они-то и заставили утихнуть поток слез. Пустота, безысходность, одиночество разом отступили. Тамара улыбнулась своему отражению в зеркале, сказала:

– У меня есть для кого и ради кого жить! У меня есть мама, которая мне поможет, обязательно поможет. Нам нужно жить. Да, да, да… жизнь прекрасна, несмотря ни на что. Я буду жить. Мы будем жить! Все у нас наладится, обязательно наладится…

Тамара промокнула лицо пушистым полотенцем и с улыбкой вышла из ванной. Она обняла и расцеловала Людмилу, спросила:

– Ой, а где же моя Дашенька?

– Я ее спать уложила. Накрыла необыкновенным одеялком. Оно такое небесно-голубое, точно краешек неба. Я так Даше и сказала:

 
Красавица моя,
Вы так чудесно спали
И укрывались неба уголком.
А в изголовье бабочки летали,
Баюкая вас розовым крылом.
 

– Какие стихи хорошие, – улыбнулась Тамара.

– Да? – смутилась Мила. – Я даже не поняла, что стихами заговорила.

– Стихами, стихами, как настоящий поэт, – похвалила ее Тамара.

– А я собралась уфологом быть. Стихи с внеземными цивилизациями совместимы или нет? – спросила Мила.

– Зачем тебе уфология? – удивилась Тамара.

– Ой, – спохватилась Мила. – Мы же наблюдали одновременно луну и солнце. Игорь все сфотографировал. А на снимках вместо светил лица проявились. Одно мужское, другое женское, точно они друг на друга смотрят влюбленно. Причем парни узнаваемы, а девушки совсем неизвестные. Мы для вас тоже фотографии сделали, а они сгорели. Все разом заполыхали…

– Погоди, я ничего не могу понять, – забеспокоилась Тамара. – Зачем мне какие-то парень с девушкой?

– Да на снимке Андрюха ваш был. Вот мы для вас и сделали. А тут полтергейст. Все снимки у мамы в руках загорелись. Она их на пол бросила. А потом в лаборатории тоже загорелись. Остались кучки пепла. Пожар возник вдруг и сам себя мирно ликвидировал, не причинив никому вреда. Жаль, фотографий не осталось. Там наши мальчишки с барышнями были.

– С кем? – переспросила Тамара.

– С барышнями, – ответила Мила, придав слову некую торжественность. – Они такие необыкновенные эти красотки на фотографиях были, точно из другого века к нам пожаловали. Платья в кружевах… – Мила вдруг замолчала и, подозрительно глянув на Тамару, выпалила:

– А кружева, между прочим, такие же, как на Дашином одеялке. Вот почему я не могла отделаться от мысли, что уже видела такие кружева когда-то. Но ведь они не из нашего века, не из нашего…

– Кто? – вздрогнула Тамара.

– Я про одеяло, про кружева. Вы где все это взяли? Где, тетя Тамара? – Мила несколько раз задала свой вопрос, будто она разговаривала с душевнобольным человеком, не желающим идти на контакт.

– Кружева? Одеяло? Другой век… – пробубнила Тамара, глядя мимо Милки. – Кружева из другого века… Да что ты ко мне пристала? Ты лучше про Андрея расскажи.

– Хорошо, хорошо, – отступив на шаг назад, согласилась Мила. – Ваш Андрей смотрел на рыжеволосую красавицу. У нее волосы – пожар, а он, казалось, ей шептал:

 
Я сгораю, сгораю в пожаре
Ваших огненно – рыжих волос.
Я расстаться не в силах с Вами,
Вас ответить прошу на вопрос:
Лизавета, Вы знаете это,
Что я Вас позабыть не смогу?
Мне ответом горячее лето,
Алых маков пожар на лугу.
 

И все это сгорело. Сгорело дотла. Вы мне верите?

– Верю, – улыбнулась Тамара, медленно опускаясь на стул. – Значит, Андрей жив! Жив, конечно, жив. Он влюблен в рыжеволосую барышню Лизавету. Чудесно!

– С чего вы взяли, что ее зовут Лизавета? – удивилась Мила, присаживаясь на стул напротив.

– Ты же только что сказала: Лизавета, я вас позабыть не смогу…

– Я? Я не говорила, – замотала головой Милка.

– Ты только что прочла чудесные стихи про Андрея и Лизавету, – внимательно глядя на Милу, как на душевнобольного человека, медленно и внятно проговорила Тамара.

– Стихи… – Мила нахмурилась. – Все так странно… Эти стихи не мои… Мне их кто-то диктует, а я повторяю. Я даже не понимаю, что говорю стихами. Мои стихи пишу не я… Нет, я не умею писать стихи. Это полтергейст. Он ведь всякий может быть, правда?

– Не знаю, – честно призналась Тамара. В соседней комнате заплакала Даша. Тамара взяла ее на руки. Мила, снова глянув на небесно-голубое одеялко, спросила:

– Так откуда у вас это небесный лоскуток?

– Это подарок чудесной женщины, Матрены Власьевны.

Тамара вспомнила Матрену и улыбнулась. Как хорошо, что все в прошлом. Нет больше неразрешимых проблем, загоняющих ее в угол с криками «Ату». Желание жить и радоваться всему, что тебя окружает, становится сильнее с каждым вздохом, с каждой минутой. Тамара поцеловала дочку и, взглянув на одеяло, проговорила:

– Людочка, помни, когда тебя со всех сторон будет окружать зло, не бойся и не отступай. Не смотри на этот сжимающийся страшный круг, а подними глаза к небу. Знай, что выход есть всегда. Всегда! Он как раз там, где написано, что выхода нет. Главное, не надо бояться. Страх – это лишение поддержки и помощи от рассудка.

Даша улыбнулась, пустила пару пузырьков слюны изо рта. Мила тронула ее за персиковую щечку и сказала уверенно:

– Жизнь прекрасна, милый пупсик! Прекраса…

– 16 —

Егор бежал за босоногой Полиной, но никак не мог догнать ее. Она была впереди всего на несколько шагов. Разве это дистанция для молодого, физически подготовленного парня? А выходило, что это – дистанция, да еще какая. Егор ускорял бег, потом замедлял шаг, отпуская Полину вперед, но она все равно была впереди на расстоянии пяти шагов. Она перелетала с цветка на цветок, точно огромная стрекоза.

– Полиночка, я больше не могу, – крикнул Егор и рухнул в траву.

И тут же над его головой склонилось золотоволосое создание.

– Вы устали? – прозвенел колокольчиком ее голос.

– Безумно. А еще я ужасно хочу пить, – признался он.

– Пойдемте, здесь рядом родник, – она протянула ему руку с необыкновенно тонкими пальчиками.

И ваша тонкая рука, как дым над тонкой сигаретой, – мечтательно проговорил Егор, едва касаясь ее пальчиков. Полина сама крепко сжала его мозолистую ладонь и властно скомандовала:

– Вперед!

– Слушаюсь, мой генерал! – воскликнул Егор.

Поднялся с травы и пошел рядом с Полиной, которая парила над травой, над цветами. Ее босые ножки не касались земли. Они были чуть – чуть выше травы, тогда как ноги Егора по щиколотку утопали в ней.

– Вы – большая стрекоза? – нарушил затянувшееся молчание Егор.

– Нет, я бабочка, – равнодушно ответила Полина.

– Вот это да! Моя Полина оказалась бабочкой. Тогда значит, я юный натуралист, гоняющийся за редким видом типа Махаон Гигантус. Ребята умрут от смеха…

– Это вы напрасно, – зло сверкнув васильковыми глазами, прервала его Полина.

– Вы рассердились?

– Нет, мы пришли. Пейте, – чужим, бесцветным голосом проговорила она.

– Что с вами? – поинтересовался Егор, пытаясь заглянуть ей в глаза.

– Забвение, – очень тихо проговорила она, а глаза стали серо – черными, точно небо перед грозой. Егору показалось, что сейчас прогремит гром, засверкают молнии, а потом хлынет ливень. Но, ничего не произошло. Набежавшая туча неожиданно исчезла. Полина улыбнулась и, протянув ему серебряный ковшик, проговорила:

– Пейте же. Вода чистая, как слезы…

– Как чьи слезы? – поинтересовался Егор.

А Полина, вздрогнув всем телом, тихо прошептала:

– Как слезы матерей…

– Чьих? – Егор невольно тоже перешел на шепот.

– Ваших…

– Наших матерей? Не понял. Почему это наши матери должны плакать? Мы все очень примерные сыновья… – он замолчал и несколько минут наблюдал за тем, как меняется цвет глаз Полины. А потом, не выдержав, спросил:

– Да что происходит? Где мы? Полиночка, умоляю, если вы знаете, скажите мне. Объясните мне, почему все это с нами произошло? Умоляю вас, милая, откройте мне тайну забвения…

– Не велено-с, – равнодушно проговорила она. А глаза стали совсем черными.

– Полиночка, милая…

Раздался оглушительный гром. Егор от неожиданности уронил ковшик. И тут же прямо у его ног в землю вонзилась молния, точно огромный трезубец. Егор зажмурился, а когда открыл глаза, то Полины нигде не было. Она исчезла, испарилась.

– Ребята, – закричал Егор, понимая, что безнадежно потерялся. – Где вы, братцы? Ре-бя-та!

– Цы, цы, цы…

– Та, та, та… – отозвалось эхо.

– Болван, – обругал сам себя Егор. – Я просто круглый идиот. Вот куда теперь идти? Побежал за девицей, превратился в тупицу!

– Цу, ну, ну, – захохотало эхо.

– Да замолчи ты, без тебя тошно, – раздраженно крикнул Егор. Эхо затихло. – Что мне теперь делать? Эй, ты, что мне делать?

– Не зна-ю-ю-ю-ю… – выдохнуло эхо.

– Почем? – удивился Егор.

– Не велено-с-с-с-с.

– Кем? Что ты болтаешь ерунду? – Эхо не ответило. – Ты где? – ответом снова была тишина. – Ребята! Саня! Андрюха! Где вы? Где? – Егор до изнеможения кричал в пустоту.

– Андрюха, посмотри, сколько прошло времени? – потягиваясь, спросил Саша.

– Час, – ответил тот.

– Значит, Егора нет уже целый час. Многовато. Что будем делать: ждать или искать?

– Может, пойдем, а то надоело уже на одном месте сидеть. Да и не мешало бы местность обследовать.

– Большинством голосов принимается предложение продолжить движение. А куда прикажите двигаться? – спросил Саша.

– Вперед! – воскликнул Андрей.

– Позвольте уточнить, мой дорогой Андреич, что вперед – это везде! Куда ни посмотришь, везде только вперед, – рассмеялся Саша, разводя руками.

– Тогда, туда, – предложил Андрей, показывая направление.

– Значит вон к тому лесочку? – переспросил Саша.

– Именно. Наш молодой олень побежал именно туда, – ответил Андрей.

Ребята пошли вперед. Некоторое время они шли молча, внимательно глядя вперед. И не видели, что позади них с обеих сторон поднимается туман густой и тягучий, как кисель. Он возник из ниоткуда и двигался медленно, точно зверь на охоте, замирая и прижимаясь к земле. Туман, казалось, был живым существом, которое чутко реагирует на действия ребят. Когда Андрей заговорил, туман съежился, замер, выжидая.

– У меня такое впечатление, что мы маршируем на месте. Прошло полчаса, а мы не приблизились к этому лесочку ни на сантиметр. Мне все надоело здесь. Я, вообще, к маме хочу.

Серьезно? – Саша внимательно посмотрел на друга. Он впервые видел Андрея таким беззащитным и подавленным. Глупая бравада уступила место детской растерянности. Саше даже показалось, что Андрей сейчас расплачется. Поэтому он крепко обнял его за плечи и запел:

 
– Пора в дорогу, старина, подъем пропет,
Ведь ты же сам мечтал увидеть, старина,
Как на заре стучатся волны в парапет,
И чуть звенит бакштаг, как первая струна.
 
 
– Послушай, парень, ты берешь ненужный груз,
Ты слишком долго с ней прощался у дверей.
Чужими делает людей скупая грусть
И повернуть обратно хочется скорей,
 

– подхватил Андрей.

И дальше они уже пели вместе, отбивая шагами каждый такт:

 
– Дожди размоют отпечатки наших кед,
Загородит дорогу черная стена,
Но мы пройдем, и грянут волны в парапет,
И зазвенит бакштаг, как первая струна.
 

– На, на, на… – зааплодировало эхо.

Ребята рассмеялись и принялись раскланиваться во все стороны. Но, когда они повернулись назад, то прямо перед собой увидели стену вязкого молочно-белого, киселистого тумана. Туман стоял плотной стеной от неба до земли.

– Ловушка, – шепнул Андрей, крепко сжимая руку друга.

– Капкан, – подтвердил Саша, отвечая крепким рукопожатием. – Глянь, что сзади?

– Сзади простор. Бежим!

– Погоди. Кисель следит за нами. Давай идти вперед спиной.

Они начали пятиться назад, крепко держась за руки. Кисель слегка потемнел от такой наглости и придвинулся ближе.

– Точно, следит, – сердито проговорил Андрей.

– Как мне все это не нравится… – процедил Саша сквозь зубы.

– А я вас предупреждал. Я вам говорил, что из нашей затеи ничего путного не выйдет, – сказал Андрей раздраженно. – Неужели, нам теперь придется погибнуть в рассвете лет? Вот уж дудки… Вот уж не выйдет…

– Ты что задумал? – тихо спросил Саша, но при этом так крепко сжал руку друга, что тот наморщился.

– Я думаю, надо сражаться! – громко крикнул Андрей. Кисель потемнел. – Да, да, мы станем сражаться, тем более, что нас кисель боится. Мы ему сейчас покажем!

– Погоди орать, – дернул его за руку Саша. – Мы уже вариант агрессии проходили. Забыл, что потом пришлось прощения просить? – Кисель слегка просветлел.

– Сань, а ты ему больше нравишься, – Андрей усмехнулся.

– Не уверен, что ему вообще кто-то нравится. Просто он нас сторожит. Или отвлекает, чтобы мы ничего не слышали и не видели. Посмотри еще раз назад.

Андрей чуть повернул голову. В это время где-то далеко зазвенели колокольчики, испуганно вскрикнула какая-то птица, грянул гром. Справа и слева в землю вонзились трезубцы молний. А прямо перед ребятами, словно из-под земли, возникли Екатерина и Елизавета.

– Скорее сюда, – схватив Андрея за руку, прокричала Елизавета.

– Сюда, сюда! – крикнула Екатерина, протягивая Саше обе руки. – Промедление подобно смерти.

Саша и Андрей разжали руки, повинуясь зову юных красавиц. Они только повернули головы к девушкам и тут же потеряли друг друга из вида. Густой матовый кисель вторгся между ними непроницаемой стеной. Андрей, опомнившись, хотел рвануться в гущу киселя, но Елизавета властно остановила его.

– Стой! Погибнешь!

Андрей повернул к ней искаженное злобой лицо. А она, подняв с земли ветку, воткнула ее в киселистый туман. Ветка загорелась.

– Спасибо, – буркнул Андрей и отошел на шаг назад.

– Вы могли бы быть полюбезней, я вам жизнь спасла, – надулась Елизавета.

– Да плевать мне на такую жизнь, – схватив ее за плечи, выкрикнул Андрей.

– Эй, полегче, грубиян, – Елизавета всхлипнула.

Андрей испуганно опустил руки и попятился. При этом он сделал несколько немыслимых реверансов и пробубнил:

– Пардон-с, пардон – с. Не хотел-с. Почту за честь. Буду премного благодарен-с. Всегда к вашим услугам-с…

Елизавета расхохоталась. Серьезно смотреть на этот концерт было невозможно. Андрей замер на миг в непонятной позе, а потом тоже рассмеялся. Елизавета подошла к нему и, протянув руку, проговорила:

– Мир! Я вас прощаю, князь Андрей.

– Мир! Я ваше прощение принимаю, княгиня…

Андрей крепко сжал теплую девичью ладошку и надолго задержал ее в своей руке. Елизавета смущенно опустила глаза, а на щеках проступил персиковый румянец. Андрей подмигнул и шепнул ей на ушко:

– Не краснейте так, моя прелесть, а то я подобно Егору превращусь в страшного монстра и съем Вас.

– А вы не боитесь, что в монстра могу превратиться я? – спросила Лиза, побледнев.

– Ого! Это было бы весьма интересно, – внимательно глядя в ее зеленые глаза, проговорил Андрей.

Ему показалось, что перед ним совсем другая девушка. С Елизаветой что-то произошло, но что, Андрей не мог уловить.

– Пойдемте! Я провожу вас в безопасное место, – взяв его под руку, скороговоркой выпалила она.

Андрей посмотрел на плотную стену киселя, которая стала совсем черной, и пробубнил:

– Накаркали: загородит дорогу черная стена… Самодеятельность школьная… Самородки доморощенные… Решили талантами похвалиться… Песни лучше не нашли… Захотели стену – получили стену… Нужна черная – разукрасим в черный… Все запросы выполним… Заказывайте, господа артисты…

Елизавета сделала вид, что ничего не слышит. Она развязала алую ленту, освободив огненно-рыжий пожар своих волос. Тряхнула головой. Андрей хмыкнул:

– Ваши волосы – пожар. Да, да, именно пожар. Я в этом пожаре горю. Я как мотылек лечу на огонь, зная, что погибну, сгорю. Но не прерываю свой полет… Не поворачивая назад, как глупый мотылек, который объясняется пламени в вечной любви…

Эхо подхватило его признание, повторив на разные голоса:

– Как мотылек.

– Mo-ты-ле-к-к-к.

– В вечной любви.

– Лю-б-ви-и-и-и…

Саша держал в своих ладонях прохладные руки Екатерины и улыбался. Она смущенно отвела глаза, не в силах выдержать его немигающего взгляда. Потом, решившись, проговорила:

– Полноте, полноте. Нам идти надо.

– Куда? Зачем? – спросил он мечтательно.

– Подальше отсюда. Пойдемте же. А то скоро стемнеет, – настаивала Катя, пытаясь высвободить свои руки.

– Пусть темнеет, – не поддавался Саша. – Нам еще Андрея забрать надо… Андрюха, нас зовут к спасительной пристани…

Саша повернул голову и, увидев черную глухую стену, нахмурился:

– Капкан захлопнулся, господа. Вы попались…

– Да, да! Да, да! – зазвенело эхо.

– А Вы? – он резко обернулся к побледневшей Екатерине и еще крепче сжал ее руки в своих. – Значит, Вы – подсадная утка, да?

– Да, да! Да, да! – ответило эхо.

– Прекрасно… Я теперь кое-что о Вас, Екатерина, знаю… Вот только мое знание никому не нужно. Оно не имеет никакого значения для спасения, потому что все теперь е-рун-да, – оттолкнув ее руки, зло сказал Саша. – Ведите меня туда, куда Вам велено-с…

Саша заложил руки за спину, как арестант, и опустил голову.

– Вы это зря, – улыбнулась Катя.

– Ведите, ну! – приказал Саша.

Девушка вздрогнула и, слегка приподняв платье, пошла вперед.

– Финита ля комедия. Финита! Нас всех растащили в разные стороны. Вместе мы были силой, представляющей угрозу. А порознь нас будет легче сломать. Только зачем все это? Вам-то, Катя, это все зачем? – раздраженно спросил он.

Она не ответила, а лишь ускорила шаг.