Текст книги "Olvido – Забвение"

– 17 —

Утром Светлана проснулась позже обычного. Головная боль, которая донимала ее всю ночь, так и не прошла. Светлана потерла виски, силясь вспомнить то, что было с ней вчера, но не смогла. В голове была звенящая пустота. Светлана встала, подошла к окну и, обнаружив, что проспала дольше обычного, разозлилась.

– Спала, как слон, до обеда. Ужас какой…

– Сон – лучшее лекарство, – улыбнулся Валерий и, внимательно глядя на жену, спросил: с тобой все в порядке? Как ноги?

– Нормально, – проговорила она. – Ноги, как ноги, а вот голова раскалывается на множество малюсеньких частичек. Со вчерашнего дня болит…

– Голова? – удивился Валерий. – Вчера у тебя голова не болела…

– Как не болела? Ты же мне сам приносил таблетку цитрамона, – разозлилась Светлана. Валерий усадил ее на кровать и спокойно сказал:

– Послушай меня, только не перебивай. – Светлана кивнула, зажав голову руками. – Со всеми нами творится что-то странное после исчезновения ребят…

– Ты хочешь сказать, что у меня не все дома? – спросила Светлана растерянно.

– Светка, я просил не перебивать, – миролюбиво проговорил Валерий. – Милка с Игорем видели за рекой снежные горы. Мы все видели восход и закат одновременно. Даже сделали фото, чтобы запомнить это событие. А ночью от фотографий осталась кучка пепла. Тебе стало плохо, помнишь?

– Что-то припоминаю, – не совсем уверенно ответила Светлана.

– Тебе это все не приснилось. Это все было наяву. Ты так расстроилась, что не могла даже ногами передвигать. Я тебя на руках отнес в спальню. Уложил, укрыл и уснул…

– Раньше меня? – засмеялась Светлана.

– Ну, ты же знаешь, что подушка – это для меня все! Зато, я встал уже давно, с первыми петухами. А ты вот больше суток проспала.

– Как это? – вскрикнула Светлана.

– Уснула в пятницу, а проснулась в воскресенье, – объяснил Валерий.

– Я тебе не верю. Включи телевизор, – приказала она.

– Пожалуйста, – улыбнулся Валерий, щелкая кнопкой пульта. – Зачем мне тебя обманывать? Подумала бы своей головой. Мы с ребятами радовались, что ты спишь. Сон ведь лечит. Мила твердо была уверена, что ты встанешь совершенно другим человеком, забыв про все горести, свалившиеся на нас. А ты нам высказываешь претензии в знак признательности. Благодарю за такое радушие, дорогая Светуля…

– Перестань бубнить, как старый дед. У меня и так голова трещит. Пойдем лучше чай пить, – сказала она.

– Вот, это я понимаю. Это слова мудрой женщины, которую я обожаю, – Валерий поцеловал жену в щеку. – Пойдем на террасу. Мы там стол накрыли на свежем воздухе…

Мила вернулась домой, когда самовар был уже почти пустым.

– Где пропадала с утра пораньше? – поинтересовался отец.

– Пап, мам, Игорек, а у тети Тамары Дашенька – дареная, прелесть просто. Она лежит в кроватке, укрытая небесно-голубыми кружевами, – затараторила Людмила.

– Кто? – в один голос спросили все.

– Дашенька – дочка у тети Тамары. Милая такая. Просто пупсик резиновый. Прелесть, прелесть. А кружева ей Матрена Власьевна подарила, – пояснила Мила.

– Кто? – вскрикнула Светлана.

– Мат-ре-на Вла-сь-ев-на, – заикаясь, прошептала Мила. – A-а, что-о?

– Вспомнила, – выдохнула Светлана, прижав руки к груди.

– Что? – все семейство уставилось на нее с нескрываемым любопытством.

– Мы же все к бабке Матрене пошли, когда поиски мальчишек закончились… – сказала Светлана.

– И не побоялись к этой колдунье идти? – испуганно спросила Мила.

– Не побоялись, дочка, – в голосе Светланы прозвучали нотки грусти. – Нам было все равно у кого искать ответ на наши вопросы. Нам мальчиков найти хотелось. Мы не верили, что пропали они без вести… А Матрену все ясновидящей считают… Вот мы и пошли… Матрена не колдунья вовсе. Она просто одинокая женщина. Мы не ожидали, что она еще и красавица. Прямо дама статная, светская из другого века, не то, что мы, тетки деревенские…

– Так уж и деревенские? – улыбнулся Валерий. – Мы же с тобой в городе познакомились. Да и образование у тебя приличное – инженер – технолог. Какая же ты деревенская?

– Тут не в образовании дело, – отмахнулась Светлана. – У иного может и пять образований быть, а все равно – деревня. Культура должна быть внутри каждого из нас. Мне кажется, что внутренняя культура, интеллигентность и еще что-то даются с молоком матери. Посмотри, ведь все мы разные. А Матрена поразила нас какой-то внутренней статью. Она двигалась не так, говорила не так, как мы, а…

– Как старуха, – добавил Игорь.

– Глупый ты. Молодой, зеленый болван. Обидеть другого – это не великая наука. А вот утешить, поддержать, сказать что-то приятное, выслушать внимательно – не каждому дано. Этому учиться надо, если не впитал с молоком матери. Мы разучились быть добрыми. Книг не читаем. А торчим возле телика и компьютера день и ночь. Но ведь и там нам ничего хорошего не преподносят. Ни-че-го, – разозлилась Светлана.

– Мам, а я тетю Тамару с Дашей к нам пригласила, – попыталась разрядить накалившуюся обстановку Мила. – Вы не против?

– Нет, нет, – улыбнулась Светлана.

– Правильно сделала, дочка, – похвалил ее Валерий. – Что им в квартире сидеть. Здесь у нас свежий воздух, огород под боком.

– Мам, прости меня, – пробубнил Игорь. – Я не нарочно, думал тебя рассмешить…

– Лучше бы ты думал о том, что говоришь. Мысли должны быть быстрее языка, а не наоборот. Семь раз подумай, прежде чем говорить, понял?

– Мир! Мир, мир! – воскликнула Мила.

– Ми-р-р-р-р-р, – волнами по Шальной реке покатилось эхо…

– 18 —

Римма с удивление обнаружила, что трава, которую дала ей Матрена, производит потрясающий эффект. Сергей совсем перестал пить. Он подносил рюмку ко рту и ронял ее, не сделав ни глотка.

– Что за напасть? – злился он. – Все рюмки, чашки и стаканы в доме побил, а выпить не могу. Из бутылки пытаюсь, и она вдребезги. Недержание у меня развилось какое-то. Не пью, тебе на радость.

– А тебе что, меня уже и порадовать не хочется? – спросила она. – Раньше все совсем по-другому было, помнишь?

– Пока еще не все мозги пропил, помню, Римка! Все помню…

Сергей ухаживал за красавицей Риммой больше года. Дарил цветы, водил в кино, поил газировкой и кормил мороженым. Они были постоянными посетителями в единственном кафе на центральной площади. Официантки весело приветствовали их и уже сами несли лимонад «Буратино» и сливочное мороженое, политое медом. Шарик мороженого, политый золотой прозрачностью, был похож на маленькое солнце. Римма долго любовалась им, не решаясь вонзить ложечку в это маленькое чудо. Она протягивала ложечку к вазочке, потом ко рту, потом опять к вазочке, но ложечка оставалась пустой, а золотой шарик нетронутым. В один из дней Сергей улучил момент и, перегнувшись через стол, поцеловал Римму в полуоткрытый рот. Римма вздрогнула и выронила ложечку из рук. Она упала на пол с таким оглушительным звоном, что все посетители кафе повернули головы.

– Парень, ты попался, – рассмеялся мужчина за соседним столиком. – Придется жениться.

– Станешь моей женой? – спросил Сергей, глядя в испуганные глаза Риммы. Ее лицо было совсем близко. Их разделяла только вазочка с мороженым, политым золотым медом.

– Вам чистую ложку подать? – крикнула официантка.

– Да, – негромко ответила Римма.

– Так подать или нет, я что-то не поняла?

– Да! – крикнул Сергей и выпрямился. – Да! Да! Да!

– Нате. Нечего орать, я не глухая.

Римма быстро принялась есть подтаявшее мороженое. Она очень низко опустила голову, боясь смотреть на Сергея. А он ликовал.

– Римма, ты только что сделала меня самым счастливым человеком.

– Каким образом? – удивленно спросила она, не поднимая головы.

– Ты согласилась стать моей женой!

– Я попросила ложечку для мороженого.

– Так значит…? – испуганно спросил Сергей.

Римма подняла на него сияющие глаза. Щеки ее пылали таким ярким румянцем, что Сергей все понял без слов. Он схватил ее руки и начал целовать каждый пальчик. Она впервые не сопротивлялась, а всем телом подалась вперед….

Через несколько месяцев гордячка Римма стала его женой Риммой Гордовой…

Они живут вместе уже двадцать лет. Она все так же красива, стройна, а когда сильно волнуется, то краснеет, как тогда в кафе, и прижимает кулачок ко рту, чтобы скрыть волнение.

– Римка, я влюблен в тебя, как пацан! Нет, я влюблен в тебя любовью зрелого мужчины, который научился ценить все то, что имеет, – признался Сергей.

– Неужели? – она не поверила.

– Ужели, ужели. До меня дошло, до-ш-ло! Всё, пьянству – бой! Лучше, как раньше будем газировку пить. Я сейчас вспомнил золотой шарик мороженого и официантку с ложечкой. Помнишь?

– Помню, – она улыбнулась. – Я думала, что ты все забыл.

– Нет, нет, я все помню. «Все помню, все вижу, а вы бы забыли улицу дом, где любили вы, и вас немного любили?»[1]1
  Михаил Львов.


[Закрыть] – продекламировал Сергей.

– Я тебя любила не немного, а безумно, – призналась Римма.

– И ты говоришь мне об этом только сейчас? Почему же ты молчала столько лет? – воскликнул он.

– Ты не спрашивал, а я считала, что не следует тебе все рассказывать. Боялась, что ты зазнаешься и уйдешь к другой, – ответила она.

– Милая моя, да мне никто не нужен…

– Кроме водки, на которую ты меня променял, – проговорила она с грустью.

– Прости, прости, я исправлюсь. Обязательно исправлюсь, – Сергей опустился перед Риммой на колени. Она погладила его поседевшую голову, прикусила губы, чтобы не заплакать.

– Родичи, что это с вами? – удивилась вернувшаяся Зинка. – Да, зрелище не для слабонервных: убитая горем жена успокаивает мужа-алкоголика – картина знаменитого художника…

– Зинаида! Можно обойтись без твоих насмешек? – зло бросила Римма.

А Сергей медленно поднялся и неожиданно тихо проговорил:

– Прости меня, дочка. Я мог потерять в этой жизни все. Я и саму жизнь мог потерять… – он отвернулся в сторону, чтобы скрыть слезы.

– Пап, ты что? – испугалась Зинка, побледнела.

– Я понял, что надо быть человеком. А я постепенно превращался в свинью, мучая вас всех. Все, хватит, надо взять себя в руки и жить нормальной жизнью. Обещаю вам, что больше ни-ни, – заявил Сергей.

– Пап, что это ты вдруг так резко решил завязать? – недоверчиво спросила Зинка. – Может, ты монстра с мерзкими ручищами видел?

– Тьфу, тьфу, тьфу, – замахал на нее руками Сергей. – Я еще не совсем конченый. Белой горячки у меня не было. И, надеюсь, не будет. Все, с отравой покончено! – сказал уверенно и схватил со стола бутылку водки, но не удержал ее в руках, уронил на пол. Зинка ойкнула. Римма вздохнула, а Сергей бросился за веником.

– Зин, а ты откуда про монстра знаешь? Или сама его где-то видела? – поинтересовалась Римма.

– Там, – махнув как-то непонятно рукой, ответила Зинка.

– Понятно, – хмыкнула Римма, ничего не поняв.

– Мам, я боюсь, – прошептала Зинка, оглядываясь по сторонам.

– Чего? Ты же у нас такая боевая. Рубишь правду матку с плеча, никого не жалеешь, ни с кем не считаешься. Чего тебе бояться? – спросила Римма с сарказмом.

– Мама, мам, это совсем не то, – поспешила объяснить Зинка. – Помнишь Кольку, болвана, который передо мной на коленях стоял?

– Допустим, – сдвинула брови Римма, силясь вспомнить то, о чем говорила дочь.

– Нет, ты мне скажи: он стоял на коленях передо мной или нет? Было это или нет? – не унималась Зинка.

– Разве это так важно? – спросила Римма.

– Очень, очень важно. Мне просто необходимо это знать. Понимаешь, я говорю, что это было, а он крутит пальцем у виска, утверждая, что я того, свихнулась, значит. Не было этого, – говорит Колька. Не было и не могло быть никогда, – выпалила Зинка.

– Бред какой-то, – устало проговорила Римма. – Погоди, мы шли к Матрене, а нас кто-то остановил…

– Вот, это Колька и был. Ура! Было! А он говорит, что не было. Значит у него самого анмезия… – рассмеялась Зинка.

– Амнезия, – поправил ее Сергей. – Это у кого такая болезнь? У меня ее точно нет.

– И у нас тоже нет, папуля, – чмокнув его в щеку, сказала Зинка. – Как здорово, что от тебя перегаром не пахнет. Ты ведь у нас красивый, умный, а если тебя еще приодеть, совсем завидным женихом будешь.

– О чем это ты, дружок? – лукаво спросил Сергей.

– Я тебя недавно с блондинкой видела, – так же лукаво ответила Зинка.

– Так, это что еще за новости? – поинтересовалась Римма.

– Дорогая, не бери в голову, это сотрудница наша Яна Ясулович. Мы просто вместе домой шли, нам по дороге, в одну сторону, – как-то чересчур поспешно принялся объяснять Сергей. Щеки порозовели, голос стал сладковато-нежным.

– «Да, мне нравилась женщина в белом, но теперь я люблю в голубом»[2]2
  Сергей Есенин.


[Закрыть], – задумчиво проговорила Римма, а в душе заскребли кошки, и что-то заныло под лопаткой.

– Римма, ты смотри, ничего в голову не бери, – приказал Сергей. – Не дури, ясно?

– Не буду, – пообещала она, представив молодую яркую блондинку Яну. – Не бу-ду… ду-ду-ду…

– 19 —

Тамару разбудил звонок в дверь. Он был тихий и даже какой-то испуганный, точно кто-то боялся, что ему откроют. Тамаре даже показалось, что, когда она начала возиться с замком, за дверью кто-то от неожиданности охнул и осел на пол. Поэтому, открыв дверь, Тамара посмотрела вниз, где должен был находиться тот, кто охал. Но внизу она увидела мужские ботинки, которые были на ногах стоящего человека. Тамара подняла голову вверх и ахнула. Прямо перед ней стоял ее муж Виктор. Он был похож на измученного бородатого геолога, вернувшегося домой из долгой командировки. Тамаре показалось, что он стал старше и строже. А глаза были такими грустными – грустными, как у побитой собаки. Глаза Виктора кричали, молили о помощи, просили прощения. Тамара пыталась расслышать то, что говорил ей Виктор, но не могла понять ни слова.

– Тамара, кого там еще нелегкая принесла? – раздался из комнаты заспанный голос.

– Кто это? – испуганно спросил Виктор и попятился.

– Мама, – пересохшими губами прошептала Тамара.

– Можно мне войти? – спросил Виктор, делая шаг вперед.

– Вернется Виктор, прости его. Ему на чужих подушках не сладко спать было, – услышала Тамара голос Матрены.

– Не сладко, – проговорила Тамара, вторя своим мыслям.

– Ох, как не сладко, Томка, – горько выдохнул Виктор.

– Проходи, – сказала Тамара, распахнув широко дверь.

Виктор вошел, закрыл дверь и замер в прихожей. Тамара вопросительно кивнула.

– Томка, прости меня. Я не знаю, как себя вести. Можно, я пройду?

– Проходи, ты же дома, – ответила она.

Он бросил сумку, разулся и прошел в кухню. Тамара пошла за ним следом. Он пил воду прямо из-под крана, жадно припав к нему губами. Тамара присела на табурет и крепко скрестила руки, чтобы унять дрожь. Виктор закрыл воду и, сев напротив, спросил:

– Тут, говорят, ребята пропали. Кто?

– Опомнился, – хмыкнула Тамара. Злости на Виктора уже не было. Она прошла тогда, когда Тамара осталась совсем одна. Когда одна переживала потерю сына. Когда скулила и грызла подушку, не находя выхода. Когда ждала поддержки хоть от кого-то, но не получала ее ни от кого. Когда ждала, что Виктор примчится ей на помощь, а его не было. Он появился в ее жизни снова, когда она сама справилась со всеми напастями, когда научилась полагаться только на себя. Она смотрит на Виктора, сидящего напротив, и видит затравленного трусливого человека. Его вид вызывает у нее жалость. Тамара вздохнула и еще раз повторила:

– Опомнился… Полгода прошло, как пропал наш Андрейка…

– Как наш? – задохнулся Виктор.

– А ты и не знал, ты на Луну летал, – съязвила Тамара.

– Нет, я в Ленске был на алмазном прииске, – сказал он, потупив взор.

– Разбогател? – в голосе Тамары прозвучал вызов.

– Да, есть немного, – улыбнулся он.

– Клава твоя будет рада, – хмыкнула Тамара.

– Да ее Ларисой зовут, а не Клавой, – сказал он рассерженно.

– Мне плевать, как ее зовут, для меня она Клава, – отрезала Тамара. – Чай будешь? – Виктор кивнул. Тамара поднялась, чтобы поставить чайник и, как бы между прочим, спросила. – К нам зачем?

– Я… – Виктор поперхнулся, увидев на столе бутылочки и баночки с детским питанием. Тамара обернулась, участливо спросила:

– Что с тобой, Виктор? Сердце?

Она распахнула окно, рванула на его груди рубаху, накапала валерьяновых капель.

– Пей. Скорую вызывать? Он отрицательно замотал головой. – Тебе лучше? Ну и хорошо. А то я думала, что ты сейчас в обморок упадешь. Испугалась за тебя. Вроде раньше ты эпилепсией не страдал, был крепким мужиком, кулаки в ход пускал, орал громче Иерихонских труб… Да, золото дается нелегко… Или это стараниями Клавы ты таким чувствительным стал?

– Томка, погоди… Скажи, что это такое? – прошептал Виктор, показывая на бутылочки.

– Это – детское питание. Грудные дети еще щи не едят, – сказала Тамара.

– Томка! – Виктор просиял. – Значит у нас ребенок?

– Ребенок у меня, а у тебя Клава. Пей чай и дуй отсюда. Зачем ты вообще пришел сюда? Мог бы записку в почтовый ящик бросить. Или с Клавой поругавшись, решил немного над нами поиздеваться? – Тамару прорвало. Злость, накопившаяся за все это время, вырвалась наружу.

– Томка, ну… – попытался успокоить ее Виктор.

– Что ты заладил: Томка, Томка? Я для тебя теперь Тамара Евгеньевна, – рассвирепела Тамара.

В кухню вошла ее мама, кутаясь в плед, воскликнула:

– Ой, Витечка вернулся. А я никак не могу взять в толк, на кого это Тамара кричит.

– Здравствуйте, Надежда Петровна, – сказал Виктор, вставая.

– Сиди, сиди. Я тоже чаю выпью. Тамарочка, подай мою чашку. Ну, где был, что делал? К нам надолго или проездом? – усаживаясь на диван, начала расспросы теща.

– Я, Надежда Петровна, в Ленске был, на алмазном прииске. Вот про беду нашу узнал и домой…

– К Клаве, – добавила Тамара.

– Погоди перебивать, – одернула ее Надежда Петровна. – Продолжай, Витюша.

– Вернулся домой, к Тамаре… – сказал он.

– Молодец! – похвалила его теща, отхлебывая чай из блюдца. – Всех денег не заработать. А Тамарочке помогать надо. Ей одной, ой как тяжело…

– Мама, – сверкнула глазами Тамара.

– Что ты меня все дергаешь? Крутишься одна как белка в колесе с утра до вечера. Работа, ребенок. Сидела бы в декретном отпуске, молоко бы не пропало. А то Дарье приходится всякие смеси давать. Разве это дело?

– Мама, иди спать. Нам надо поговорить без свидетелей, – сквозь зубы проговорила Тамара.

– Не больно-то командуй. Храбрая давно ли стала? – огрызнулась Надежда Петровна. – Недавно еще травилась, да глаз поднять боялась. И не кричи так громко, а то Дашу разбудишь. Поняла? – Надежда Петровна допила чай, ушла. Тамара закрыла за ней дверь.

– Том, Тамара Евгеньевна, значит, у нас дочка Даша? – намного помолчав, спросил Виктор.

– У меня дочка Даша, понял, у меня! – с вызовом сказала она.

– Хорошо, – улыбнулся Виктор. – У тебя моя дочь.

– Что ты улыбаешься? – набросилась на него с кулаками Тамара. А он крепко сжал ее в своих объятиях, не давая вырваться. Тамара злобно шептала ему прямо в лицо, – Ты хотел убить нас. У тебя это почти получилось. Почти, потому что мы живы. Нас спас Андрей. Но его нет, а ты есть. Он бы тебя не простил. Он назвал тебя трусом и подлецом. Я бы тоже не пустила тебя, но мне велели. Я пустила тебя, но теперь не знаю, что делать, как себя вести с тобой. Одно я точно знаю, что никому не позволю унижать себя. Я стала совсем другой за этот год. Да и ты, наверное, тоже…

Виктор прижимал к себе постепенно успокоившуюся Тамару, понимая, что виноват, и не пытался оправдывать себя. Каждый имеет право на ошибку… Но, как после этого получить прощение, как вымолить его, что нужно сделать, чтобы радость вернулась?

Виктор потерял голову, погнался за призраком в образе красавицы Ларисы и лишился всего. У него больше не было сына, которого он любил. Его маленькая Томка превратилась из Дюймовочки в грозную Снежную королеву. У него растет дочь, которую он даже не видел. Он хотел ее убить, чтобы она не стала помехой его счастью. Все это он поставил на карту ради Ларисы. Он не предполагал, что превратится в раба расчетливой красавицы, которую интересуют только деньги и развлечения. Запросы Ларисы возрастали день ото дня. Для нее не существовало слова «довольно». Она была ненасытной во всем. Когда деньги заканчивались, она находила богатых ухажеров, обвиняя Виктора, что это он толкает ее на измену и прелюбодеяния. Он пытался урезонить ненасытную женщину, но она говорила всегда одно и то же:

– Деньги для меня это все! Чем их больше, тем я счастливее. Дай мне столько, чтобы я не нуждалась ни в чем. Не заставляй меня искать деньги в чужих кошельках. Но пока ты не имеешь нужного мне количества, молчи, а то прогоню. Вышвырну, как бездомного пса на улицу…

Он молча сидел на лестнице этажом выше, когда Лариса принимала очередного богатого поклонника. А потом мыл за ними посуду.

– Нет денег, работай, – хохотала Лариса. – Умные гуляют, а дураки работают!

Лариса вынудила его поехать на алмазный прииск в Ленек. Виктор работал без выходных, чтобы заработать как можно больше. А через полгода понял, что должен ехать домой к Тамаре и сыну. Ночами он не спал, а придумывал слова в свое оправдание. Но утром все эти слова казались глупыми и неубедительными. Тогда он решил просто все рассказать, как было, чтобы предостеречь сына. Но предостерегать было уже некого. Сын пропал. Виктор не мог найти оправдания своему безумному влечению к Ларисе. Он не мог ответить себе на простой вопрос: ради чего ему все это было нужно? Какое-то покрывало забвения окутывало его тогда. А сейчас он смотрел на все вокруг без этого покрывала и ужасался, негодуя на себя. Он осознавал свою вину так остро, что готов был на все, чтобы реабилитировать себя в глазах жены.

– Правильно ты меня клеймишь позором. Так мне и надо. Кричи на меня, надавай мне пощечин, только не гони, умоляю! Я пришел, чтобы остаться с вами. У меня много денег. Нам хватит на безбедную жизнь. Вот, возьми все, – он разжал объятия и начал вытаскивать из карманов деньги, бросая их к ногам Тамары.

Она вся сжалась и, застонав, убежала в туалет, склонилась над унитазом не в силах унять приступ рвоты. Она не могла больше смотреть на скрюченного над кучей денег мужа. Ей было противно это зрелище, потому что она сама давно научилась жить, не завися от этих фантиков. Тамара понимала, что счастье и любовь нельзя купить, что количество денег на счастье не влияет. Можно не иметь ничего, но быть счастливым. А можно иметь все и трястись, как Виктор, попавший в полную зависимость от золотого тельца. Тамаре даже показалось, что Виктор – царь Кощей, который задушит ее, если она посмеет потратить лишнюю копейку, которыми он сейчас так щедро ее осыпает.

– Что мне делать? – простонала Тамара. – Что-о-о-о?

– Вернется Виктор, не гони, – снова услышала она голос Матрены.

– А тошно-то как, тошно-то.

– Потерпи….

Тамара несколько раз глубоко вздохнула и вышла из туалета. Виктор рванулся ей навстречу.

– Что с тобой? Тебе плохо? Ты себя хорошо чувствуешь? Может, что-то надо? Может…

– Успокойся, – отстранилась от него Тамара. – Просто я от тебя отвыкла. Если тебе некуда идти, можешь остаться. Только убери свои грязные фантики с моей кухни. И мне их больше не суй, я не продаюсь.

– Да ты меня неправильно поняла, Томка… – воскликнул он.

– Я тебя поняла правильно, – грозно сказала она. – Я большая и умная женщина, понял? Я многому научилась, многое поняла за это время. И о таких тетках, которые тащатся от количества денег в твоем кошельке, я знаю достаточно много. Но я не принадлежу к породе таких самок. Я совсем другая. Я научилась ценить саму жизнь, поняв всю ее хрупкость, побывав на грани между светом и тьмой. Надеюсь, ты тоже кое-что понял… Все, мне пора на работу. Мама объяснит тебе, что к чему…