Текст книги "Шакалота. Цена свободы"

Елена Филон
Шакалота
Цена свободы

Все герои вымышленные.

Любые совпадения с реальными людьми и событиями случайны.

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© Филон Е., 2019

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2019

Пролог

Думаю, что когда человек намеренно делает кому-то больно, то, скорее всего, он сам глубоко несчастен. Ведь счастливые люди словно живут в другой реальности, где грубить неинтересно, хамить глупо, а обижать кого-то без особой на то причины попросту бессмысленно, ведь счастливый человек не получит от этого удовольствия. Другое дело – тот, кто несчастен. Тот, кто получает неправильное, извращенное удовлетворение, обижая других, чтобы почувствовать себя живым, влиятельным, сильным. Тот, кто смотрит свысока на тех, кто слабее, но никогда не признается в собственной слабости, а любую предложенную помощь посчитает унизительной подачкой. У таких людей изранены души, а лица спрятаны под масками. У таких людей черствые сердца и глубокая-глубокая печаль в глазах. С таким человеком… меня однажды свела судьба.

Все началось по возвращении домой. Целый год меня не было в родном городе, я не посещала школу, не общалась с одноклассниками даже по телефону, и это моя таинственность стала поводом для множества гадких сплетен. Какие истории про меня только не сочиняли: от заточения в психиатрической лечебнице до операции по смене пола. Глупости. Подобные сплетни меня мало заботили, и я никому не собиралась рассказывать о том, что на самом деле была тяжело больна. Моя сестра Полина – вот чья жизнь теперь волновала меня больше всего.

Глупая, взбалмошная, эгоистичная, невыносимая до ужаса моя младшая сестра успела ввязаться в какую-то дикую историю, в какую-то дурацкую игру, финалом которой стало ее изнасилование на полу ванной комнаты чужого дома. Я нашла ее там голую, в крови, пьяную… и слезно умоляющую ничего не рассказывать отцу, ведь узнай он о том, что случилось, головы Полине на плечах не сносить – такой у нашего отца нрав. «И уж лучше смерть, чем разборки с полицией и испорченная репутация в школе», – решительно заявила моя сестра.

И я испугалась.

Я послушалась. Глупая. Жалею. Мне бы немножко больше смелости, еще немножко решимости, и, возможно, все сложилось бы иначе. Тот, кто обидел Полину, получил бы по заслугам, а я бы не стала следующей «птичкой» в игре людей с нездоровой психикой и бандитскими замашками. И я бы никогда… Никогда не узнала о предательстве моего друга Паши, о тайной любви ко мне погибшего Кости Рысина, а его лучший друг Максим Яроцкий не стал бы моим куратором в игре на прохождение заданий.

Не знаю, с чего все началось, кто придумал эту дурацкую забаву и с какой целью… Но, если однажды обнаружишь у себя открытку с изображением колибри в золотой клетке, считай, ты в игре, назад дороги нет. Пять испытаний. Куратор, приставленный к «птичке», судьи, дающие оценку пройденному заданию, и приз – одно желание. Хранить тайну – главное правило, иначе позора не избежать. И я понятия не имею, какой компромат нашел на меня Макс Яроцкий и за что так поступает с девчонкой, которой больше года не было в городе, но вернуться в школу и пройти игру – все, что мне остается, чтобы докопаться до истины и помочь сестре. Я хочу… Нет, я обязана выяснить, кто причинил Полине столько боли, и призвать эту сволочь к ответу!

Но… оказалось, что помощь мне и самой не помешает. Я переоценила свои силы, свои возможности и состояние здоровья. Но больше всего я переоценила собственную уверенность в том, что ничто и никогда не сможет изменить мое отношение к этому озлобленному, эгоистичному, наглому, черствому, бездушному человеку, от одного взгляда которого бросает в дрожь. И чем сильнее хочется его ненавидеть… тем сильнее хочется узнать. Понять, откуда столько боли в глазах. Понять, что же на самом деле скрывается за надменной улыбкой Макса Яроцкого. Отчего сердце его ожесточилось, а каждый поступок повергает в ужас и вызывает еще больше вопросов, главный из которых – как всего за один год порядочный, отзывчивый парень, любимчик всей школы превратился в расчетливого опасного монстра?.. И что же этому монстру нужно от меня на самом деле?

Первое задание, которое я от него получила, казалось невинной детской шалостью. Кто-то вроде стервозной Вероники Светлаковой – королевы школы и девушки Макса по совместительству – с легкостью бы с ним справился. Но только не я, нет. Я слишком стеснительная, слишком не уверенная в себе, да еще и до конца не оправившаяся после болезни, чтобы на глазах у всей школьной столовой залезать на стол и устраивать представление под гремящую из колонок музыку. Признаться, не знаю, что бы делала и как справилась бы с этой ситуацией, если бы не Зоя – девушка без комплексов, решительная, бойкая и уже успевшая стать моей подругой. Зоя забралась на стол вместе со мной, и, так как в условиях не говорилось, что я не имею права на поддержку, первое задание было засчитано.

Была уверена, что садист Яроцкий получил достаточную дозу удовольствия, наблюдая за тем, как послушно я выполняю его приказ, чтобы на какое-то время оставить меня в покое. Но не тут-то было. Прошло всего ничего, и вот я уже оказалась в клубе, в компании Яроцкого и его отвратительных друзей, большая часть которых – можно не сомневаться – давно осведомлена, кто я такая. Новая «птичка», которую они заперли в «клетке». Но уж точно никто из них и подумать не мог, что второе задание окажется способным довести меня до больничной койки. Но я не жалею. Нисколько. Уж лучше алкоголь, который категорически запрещен мне врачами, чем первый поцелуй с Яроцким, мерзкое послевкусие от которого останется на губах до конца жизни.

Так я думала раньше.

Я ошибалась.

Думаю, случай в клубе и стал поворотным моментом во всей этой истории и в наших с Максом непростых «отношениях». Уверена, он и подумать не мог, что мое презрение к нему настолько велико, что я окажусь способной выбрать больницу вместо его губ, прижатых к моим. Возможно… именно это и позволило Максу впервые задуматься над тем, каким же жестоким чудовищем он стал.

Но, увы, чудовищ в этой истории оказалось несколько. Пожалуй, стоит признать, что Вероника Светлакова вполне способна дать фору даже самому Яроцкому, что, если честно, стало для меня большой неожиданностью. Поначалу казалось, что она просто меня недолюбливает, как многие красивые и богатые люди недолюбливают тех, кто полностью им противоположен. Но все оказалось куда сложнее. Светлакова оказалась еще несчастнее, чем ее парень. Одинокая, озлобленная, помешанная на своих чувствах к Яроцкому собственница. Когда предлагала мне помощь с прохождением заданий, ей было не важно, каким финал будет для меня, – ей было важно лишь то, чтобы Макс наконец покончил со своей местью и зажил другой, нормальной жизнью. Вероника была готова пойти по головам, чтобы вырвать своего парня из ада, в который он сам превратил свою жизнь. И даже когда в голове Макса что-то щелкнуло и он сумел взглянуть на меня другими глазами, понял, что мстить мне не за что, что я вовсе не та дрянь, клеймо которой он на мне поставил, то Вероника отступать не собиралась. Она ложью, обманом и манипуляциями решила продолжить игру. И на этот раз она использовала… мою глупую сестру.

Вечеринка у меня дома должна была стать третьим заданием – Светлакова это придумала. Наплевала на то, что я отказалась и дальше играть по ее правилам и вестись на провокации. Я даже согласилась на то, чтобы в Сеть выложили имеющийся на меня компромат, уверенная на все сто, что ничего стоящего эти подонки найти не смогли. Да потому что нечего! А позже, уже на вечеринке, узнала о том, что и Яроцкий по каким-то причинам из игры вышел.

Но разве Светлакову это могло остановить?..

Разве могло остановить судей, которые теперь угрожают расправой не только мне, но и моему бывшему куратору?.. Или… все еще нынешнему?..

Не знаю, чью шкуру – свою или мою – спасал Макс, когда поцеловал меня на глазах у судей, тем самым дав понять, что мы оба еще в игре, но этот поцелуй – мой первый поцелуй – я никогда не смогу забыть. Нежный, трепетный, головокружительный.

Поцелуй, подаренный мне «монстром», на которого я сумела взглянуть другими глазами.

* * *

Я плохая дочь. Чувствую себя такой – предательницей, неблагодарной, лгуньей. Ведь отец с мамой столько для меня сделали, а я… А я, крепко держа папу за руку и глядя ему в глаза, дала слово, поклялась в том, что с этой минуты меня и Макса Яроцкого больше ничто не связывает и никогда не будет.

Это было враньем. Ведь пусть слова мои звучали твердо и решительно, сердце чувствовало иначе. Сердце не обманешь, нет. И я бы очень хотела, честно, избавиться от этого пагубного чувства, что с недавних пор живет во мне, будоражит кровь, бабочками в животе порхает от одного взгляда на Яроцкого, но… Разве чувства подвластны нам?.. Разве ими можно управлять?

Прости, папа, но я должна разобраться в себе. Должна разобраться в нем, понять, какой же на самом деле человек – Максим Яроцкий. Чувствую, что должна! Словно… Словно для этого мы и встретились. Не для того, чтобы против воли копаться в жизнях, в судьбах и в душах друг друга, а для того, чтобы… Чтобы суметь понять, кем же на самом деле являемся сами.

Игра продолжается.

Птичка в клетке.

Глава 1

Всю дорогу до школы Зоя не отставала с расспросами и очень сочувствовала, стоило рассказать о том, что было вчера вечером. Визит Макса, разумеется, я не упоминала. Даже стыдно немного перед Зоей: с каждым днем у меня появляется все больше секретов, которые я не могу ей рассказать. Но что уж тут поделать?.. Сомневаюсь, что в ближайшее время снова смогу доверять людям, даже тем, кого считаю друзьями. Особенно – друзьям.

Как и предполагалось, старшие классы сегодня только тем и занимались, что обсуждением вечеринки и нашего с Максом поцелуя. Кто-то даже видео мне предложил посмотреть.

А стоило войти в класс биологии, как все резко замолчали. Ну, знаете, та самая неловкая ситуация, когда все только что обсуждали тебя, а ты делаешь вид, что совершенно этого не понимаешь.

Вероника кивает мне в знак приветствия, но не улыбается, как раньше, да и выглядит по-прежнему уставшей, измученной какой-то. Думаю, у королевы школы сейчас и вправду не лучшие деньки. А вот у Яроцкого, кажется, все просто отлично – он спит. Развалился за последней партой, прикрыл лицо отобранной у меня кепкой и тихонечко сопит.

Опускаюсь на свое место и смотрю на него вплоть до самого звонка, на который он также не реагирует. И даже когда учитель заходит в кабинет, Макс продолжает сладко спать, так что наконец набираюсь решимости и только собираюсь его разбудить, как из-под кепки раздается слабое бормотание:

– Только попробуй.

Ну раз так…

Смело забираю у него свою же кепку и еще наблюдаю за тем, каким сонно-возмущенным взглядом он на меня смотрит, так и не отлепляя щеки от парты.

– Отдай.

– Это моя кепка, – прячу ее в свой рюкзак.

– Ты мне ее подарила.

– Это ты так решил.

Выпрямляется и как ни в чем не бывало потягивается, словно хорошенько успел выспаться. Зевает, бросает на меня невыразительный взгляд и повторяет:

– Отдай.

– Что это вчера было? – перевожу тему, понижая голос до шепота.

– Когда? – с беспечным видом почесывает затылок.

– Ты знаешь, о чем я.

– Не-а.

Наклоняюсь еще ниже и, пока Ольга Альбертовна рассказывает что-то о скорой лабораторной работе, требовательно шепчу:

– УК РФ? И что еще за статья такая?

– Понятия не имею, – с низким смешком пожимает плечами Яроцкий, и, как только на его щеках появляются ямочки, мои щеки автоматически вспыхивают, а взгляд спешит уткнуться в доску.

Придвигается ко мне все ближе, а я делаю вид, что не замечаю этого, а еще упорно игнорирую проклятых бабочек, которых стало слишком много в животе, и это реально раздражает!

– Кепку… верни.

– Яроцкий! Что там у вас опять такое?!

В этот раз Ольга Альбертовна сразу переходит на крик и угрожает директором.

– Простите, – как обычно, мямлю я, пока одноклассники давятся тихими смешками, не забывая напомнить про тот самый поцелуй.

Вырываю из тетради лист и пишу:

Больше не думай ко мне домой приходить. Отец был в бешенстве. Ты с ума сошел?

Протягиваю Яроцкому, тот еще с минуту смотрит на меня веселым взглядом и только потом пишет ответ:

У тебя сегодня сколько уроков?

Что? Опять ерунду несет.

Пишу ответ, с трудом сдерживая улыбку:

Это уже не смешно.

Да кто шутит? – пишет. – У меня этот последний. А у тебя?

– А у меня первый. Всего шесть, – отвечаю шепотом.

– Было шесть, – придвигается еще ближе, а глаза так лукаво блестят, что взгляд от них отвести нет сил, а бабочек в животе вдруг становится еще больше.

– Что значит «было»? – шепчу, нервно сглатывая от чрезмерной близости, с такой силой в спинку стула вжимаюсь, что она начинает трещать.

Переводит взгляд на мои губы, так что теперь внутри меня целый сад со всякого рода крылатыми созданиями расцветает, и вновь смотрит в глаза, хитро улыбаясь:

– Ты ведь не против? Я поменял твое расписание. После этого урока мы уходим. Хочу показать тебе кое-что.

Глава 2

– Багрянова? Багрянова? Багрянова! Да что же это… Багрянова!!! ЛИЗА!

Макс зачем-то кивает в сторону доски.

– Тебя там зовут, кажется, – ухмыляется и пристально смотрит. А меня вдруг током прошибает и только сейчас доходит, что Ольга Альбертовна меня уже несколько минут дозваться пытается.

– Простите, – мямлю, краснея, и утыкаюсь взглядом в парту, а мои одноклассники не упускают возможности посмеяться и пару остроумных шуточек пустить на тему, что я на Макса залипла.

И да, я залипла, но не в этом смысле!

Боже!.. Лиза, что ты творишь?

Потираю лицо ладонями и тяжело вздыхаю.

«Хочу показать тебе кое-что», – вот после этой фразы вылупилась на Яроцкого как баран на новые ворота, а теперь и он возможности подколоть не упускает.

– О чем-то гаденьком подумала, а? – спрашивает, ухмыляясь.

– Нет, – круто разворачиваю к нему голову, а тот вновь посмеиваться начинает при виде моего залитого краской лица.

– Ну точно, – кивает, щелкая ручкой. – О чем-то о-о-очень гаденьком.

– Да нет же, – шепчу и пытаюсь спрятаться от него за учебником, сползая по спинке стула как можно ниже. – Я никуда с тобой не пойду.

– Потому что папочка запретил?

Стреляю в него взглядом поверх учебника.

– И поэтому тоже.

– Так, значит, запретил. Не удивил. Страшный он у тебя! Бр-р-р!.. – скучающе вздыхает и бросает в меня шариковую ручку.

– Эй!

– Опять эти двое! Нет! Ну сколько можно уже?! – Ольга Альбертовна хлопает журналом по столу. – Мне рассадить вас или что?!

– Да! – с энтузиазмом восклицаю.

– Нет, – вяло отвечает Яроцкий, опуская мою поднятую руку. – Простите, Ольга… Мм… Как там?

– Альбертовна, – шиплю, поджимая губы.

– Альбертовна, – кивает Яроцкий. – Все время забываю. Мы больше не будем, Ольга… Как там?

– Последнее замечание.

– Давай свалим? – Макс выхватывает учебник у меня из рук и бросает на парту. – Прямо сейчас?

Игнорирую. Открываю тетрадь и принимаюсь записывать название сегодняшней темы, а также приказываю этим диким крылатым созданиям внутри живота впасть в спячку. И взгляд этот будто дыру мне в виске просверлить пытается, чувствую.

Да что не так вообще? Откуда столько веселья?

– После этого урока жду тебя возле раздевалки, – звучит твердо.

Не сдерживаюсь и вновь одариваю Яроцкого взглядом а-ля «Да что тебе от меня надо?».

– Физкультура, – многозначительно играет бровями тот. – Следующая. Ты ведь все равно не ходишь?

– Это не значит, что я буду ее прогуливать. – Отворачиваюсь и тихонько добавляю: – Еще и в компании с тобой.

Не отвечает. Украдкой поглядываю, как он с задумчивым видом в окно смотрит на залитый осенним солнцем внутренний двор. Погодка сегодня и вправду хорошая, солнце пусть и холодное, а порывы ветра достаточно сильные, но дождя, по крайней мере, нет и небо чистое.

– У раздевалки, – спустя время повторяет Макс, и тут до меня доходит!

– Четвертое задание? – шиплю с пониманием.

– Слишком просто, – встречается со мной глазами. – Всего лишь моя просьба.

О, теперь мы, оказывается, и так умеем? Кто бы мог подумать!..

Стоит почаще напоминать этим чудовищным бабочкам в животе, что парень напротив – мой куратор в больной игре, которая все еще не закончилась!

Сразу после звонка сгребаю все вещи в рюкзак, подхватываю Зою под руку и пытаюсь как можно быстрее сбежать от Яроцкого и Ольги Альбертовны, которая провожает меня крайне недовольным взглядом.

– Быстрее, – шепчу Зое, которая еле тащится, на ходу бросая в сумку вещи.

– Лиза. Останься на минуту.

– Ну вот, – вздыхаю, прикрывая глаза.

– Я подожду. – Зоя кивает на биологичку, которую, судя по лицу, ох как распирает отчитать меня за поведение.

Так и случается. Приходится заверять Ольгу Альбертовну, что подобное больше не повторится, и жаловаться директору, и уж тем более моим родителям, вовсе ни к чему. В итоге решает поговорить с классным руководителем о моей пересадке и выпроваживает за дверь.

– Проси, чтобы со мной посадили. – Теперь Зоя идет слишком быстро, словно урок физкультуры – ее любимый урок.

– Аня выздоровела. Меня к тебе не пересадят.

– А ты, я смотрю, не больно-то и хочешь, а?

– С чего это? – фыркаю, толкая дверь на лестницу, и сбегаю на первый этаж.

– Что у вас? – усмехается в спину Зоя. – Любовь?

– Еще громче скажи, а то тут же так пусто, никто не слышит!

– Да пофиг как-то.

– Это потому, что тебя никто не целовал на глазах у сотни людей и на камеры не снимал.

– Точно, – с грустью вздыхает. – А жаль…

– Так. Направо не смотри, – вновь хватаю Зою под руку и быстро шагаю по коридору первого этажа к спортивному залу, делая вид, что вовсе не замечаю Яроцкого у дверей гардероба.

– Это что? Это он тебя, что ли…

– Молчи, Зоя! Просто молчи и иди!

– О, у Яроцкого такое же пальто, как у тебя? Прикольно.

– Что?!

Кто разрешил ему брать мое пальто?

Эта секундная остановка выйдет мне боком, уверена. Секунда, за которую Яроцкий успевает перехватить меня у Зои, вцепиться в локоть и потащить за собой.

– Прикроешь! – Яроцкий поднимает два пальца в воздух, будто команду Зое отдает.

– Тебя или ее?! – в непонимании кричит Зоя вслед.

– Забавная у тебя подружка, – ухмыляется, толкая дверь и заставляя меня сделать шаг через порог.

– Я никуда не пойду! – упираюсь. Да кто вообще ему столько прав дал?!

Еще одно усилие с его стороны, чтобы преодолеть порог второй двери, – и вот я уже на крыльце!

С возмущенным видом складываю руки на груди и сдуваю с лица прядь волос.

– Сказала, что никуда не пойду. Ты оглох?

– Какая же ты сложная! – хмурится, набрасывает мне пальто на плечи и застегивает на первую пуговицу. – Ну и не иди, – подхватывает под ноги и забрасывает к себе на плечо, так что я даже дернуться не успеваю. – Полетели.

– Поставь на место! Поставь меня на место, говорю! На нас все пялятся!

– Тебе не все равно? Может, это единственное, что им счастье в жизни приносит?

Наконец Яроцкий опускает меня на землю, и только я собираюсь зашагать обратно к школе, как замечаю, что рядышком со школьными воротами припаркован…

– Я же сказала, что больше никогда в жизни…

– Это не мотоцикл, – перебивает, – всего лишь мопед.

– Мопед?.. А, ну да, мопед. Теперь мне однозначно полегчало.

Смотрю на машину довольно потрепанного вида, словно на ней долго кто-то неумелый катался, и тем же взглядом смотрю на Яроцкого, который уже перебрасывает ногу и опускается на сиденье.

– Шестьдесят километров в час – максимальная скорость, – с таким разочарованием сказал, будто его кто-то заставляет ездить на ЭТОМ, – но я буду ехать еще медленнее, обещаю. – Делает крестик из пальцев и с преувеличенно серьезным видом добавляет: – Клянусь.

И почему я все еще стою на месте?

– Держи, – протягивает мне шлем. – Для страховки. Гнать не буду. Ну? Ждешь, пока вся школа с тобой попрощаться выйдет?

Че-е-ерт! Откуда вас столько здесь? Разве что младшие классы посмотреть не вышли!

– Ну, – подгоняет, тряся шлемом.

– И куда ты меня везти собрался?

– Узнаешь.

– Сейчас скажи.

– Не доверяешь?

Прищуриваю глаза:

– А должна?

– Ну я же обещал не врать тебе.

Вновь трясет шлемом.

Смотрю на него с недоверием.

Запрокидывает голову к небу, раздраженно вздыхает, выпуская изо рта облачко пара, и вновь смотрит на меня.

– А если мы все завтра умрем?.. – Щурит глаза. – Последнее, о чем ты будешь думать, так это о том, что провела последний день своей жизни в тухлой школе, вместо того чтобы провести его так, как хочется.

– Откуда знаешь, чего мне хочется?

– Ну ты ведь все еще здесь.

Вот же…

Хочется попросить его не улыбаться так. Хотя бы при мне. Ненавижу эту его победную улыбку, слишком хорошо она обезоруживает, мозг в вату превращает, толкает на самые безрассудные поступки, о которых еще час назад и подумать не могла. Но вот я сижу на мопеде за спиной Яроцкого, обнимаю его так крепко, как только могу, и вдавливаюсь грудью ему в спину. Страшно не потому, что подо мной рычит мотор и мопед катит по улицам города – в детстве с папой на велике и то быстрее каталась, – страшно от мысли: если я добровольно пошла на это, то как далеко вообще могу зайти?..

Макс не солгал: тащимся со скоростью черепахи. Так медленно едем, что даже хочется попросить немножечко поднажать. Перчатки остались в рюкзаке, а рюкзак за спиной, и пальцы, сцепленные в крепкий замок на животе Яроцкого, уже порядком замерзли.

– Скоро? – кричу ему на ухо.

Кивает в ответ. Как и десять минут назад. Как и двадцать минут назад.

Понятия не имею, куда мы едем, понимаю лишь то, что мы уже практически на окраине и мне это совершенно не нравится. Время раннее, большинство людей на работе, даже на центральной набережной практически ни души, так что же мы здесь забыли – на старой набережной, посетителями которой в это время года является лишь свора бродячих псов?

Мопед продолжает катить по разбитой дороге, подпрыгивая на кочках и ямах, дома становятся старыми, двухэтажными, некоторые окна забиты досками, из других, разбитых, еще развеваются старые занавески. Не так давно эти дома определили под снос для полной перестройки старого района. Я не часто здесь бывала, можно даже по пальцам одной руки сосчитать. Но папа в детстве жил в одном из этих заброшенных домов и, когда я была маленькой, часто рассказывал, как проходило его детство. А ведь раньше это был центр города, пока его не начали активно расстраивать. Теперь же центральная набережная обустроена в лучшем виде – все для отдыхающих, а вот это страшное местечко власти обещали привести в порядок за пару-тройку лет, построить туристический комплекс и аквапарк. Пока не особо прогресс заметен.

Яроцкий глушит мотор недалеко от старого причала, помогает мне слезть с мопеда и освобождает голову от шлема. Дрожа от холода, тут же принимаюсь прыгать на месте и растирать замерзшие ладони.

Без слов расстегивает молнию на моем рюкзаке за спиной и застегивает обратно. Водружает кепку мне на голову, а следом и капюшон от толстовки набрасывает.

– Ветер, – поясняет как бы невзначай.

«Ветер. Угу», – зачем-то повторяю мысленно.

– А что мы здесь делаем? – оглядываюсь.

Макс запрыгивает на такой же полуразрушенный, как и все в этом районе, каменный парапет, прячет руки в карманах бомбера и несколько минут смотрит на бушующее море. Ветер играет с его волосами, куртку, как паруса, надувает, бросает в лицо мелкие брызги воды. Наверное, мне стоило бы отвернуться, заставить себя найти зрелище поинтереснее, но… не могу. Не могу глаз от него отвести, и вот холод уже кажется сущим пустяком, порывы ветра вовсе не обжигают кожу, и тревога куда-то исчезает, потому что внутри вдруг так тепло становится, так спокойно, как если бы вдруг лето началось, теплое солнышко согрело кожу, птицы запели, бабочки ожили… Бабочки… Опять эти бабочки. Их стало слишком много в моей жизни.

Опускаю взгляд и молча пинаю носом кеда камень под ногами.

– Так… так что мы здесь делаем? – наконец спрашиваю, чувствуя себя слишком неловко с ним наедине.

Макс оборачивается и протягивает мне руку:

– Иди сюда.

– Зачем?

– Вот же упрямая! – Так улыбается, что самой в ответ улыбнуться хочется. – Расскажу кое-что. Давай. Иди сюда. Отсюда лучше видно.

Лето перед десятым классом

Конец июля

Макс и Костя

– Давай. Иди сюда. Залазь. Отсюда лучше видно.

– Костик, блин, какого фига мы тут делаем? Ну серьезно… Тебя вон те парни вообще не смущают? – киваю на свору бродячих собак.

– Не трогай их мусор – они не тронут тебя, – подмигивая, заверяет Костян, затаскивая меня на разбитый каменный парапет у старой набережной. – Смотри, – указывает на пылающее в свете заката море. – Солнце сейчас садиться будет.

– Ну… Ага, – киваю в ответ, скептически поглядывая на друга. – Закат.

– Зака-а-т! – с восхищенным видом повторяет Костик, а я не спускаю глаз с его лица и пытаюсь понять, кто этот странный чувак передо мной и куда он дел моего лучшего друга.

– Закат, – повторяю с тупым видом. – Клево. Ага.

– Ага. Клево.

– Ты кто? – интересуюсь у него на полном серьезе.

Костик закатывает глаза, будучи раздраженным моей тупостью, как я понимаю, садится на парапет и вытаскивает из рюкзака отцовский фотоаппарат.

– Стащил? – вскидываю бровь, присаживаясь рядом.

– Разумеется, – довольно ухмыляется Костян.

– Кру-у-уто! Хочешь, чтобы я пофоткал тебя на фоне заката? – глумлюсь.

– В точку, братишка! – с преувеличенным восторгом восклицает Костик, щелкая двумя пальцами. – Подожди, я надену бикини. Черт, кажется, я забыл бикини!

– Мм… Ню? – предлагаю с важным видом.

– Как вариант, – не сдерживает смеха Костик. – Ладно, не отвлекай меня, сейчас начнется.

Упираюсь ладонями позади себя в парапет и невольно отмечаю, что сегодня закат действительно красивый. Настолько огненный, что кажется, будто море пылает.

– Багряный закат…

– О-о-о… Костян, не начинай, – умоляю.

– Не буду.

– Думаешь, получится? – спрашиваю.

– Должно. Сегодня точно должно.

– Ладно, но для чего так далеко ездить? Если Ярик узнает, что я его мопед опять взял, мне не жить.

– Ярик давно уже на нем не ездит. – Костик кивает на море. – Смотри-смотри. Отсюда лучший вид на закат, и не мешает никто. Нужна полная концентрация, понимаешь?

– Поэтому мы сюда тащились? Тут воняет, будто труп где-то рядом гниет. И задумайся, чувак, а ведь это может быть правдой!

– Ни фига ты не понимаешь, Макс, – вздыхает Костик, настраивая фотоаппарат. – Чудеса не случаются в таких местах, как центральная набережная. Там слишком шумно, всегда много людей, там… там атмосфера не та, испорченная, сечешь? Поэтому мы здесь – в особенном месте.

– Чудеса? – Теперь обе мои брови выгибаются, а изо рта вырывается каркающий смешок. – А разве то, что ты так упорно увидеть пытаешься, не наука?

– Это синонимы, братишка. Два понятия, которые сами люди разделили бездной скептицизма и недоверия. Например, если ты не любишь молоко, то ты не будешь пить молоко, но предложи я тебе молочный коктейль, и ты с радостью его выпьешь.

– Ну… да, я люблю молочный коктейль.

– Видишь. Но молоко – оно везде молоко. Разница в том, в каком виде его тебе подадут, и в том, какое название тебе больше нравится. Так и здесь. У науки и чуда одна основа.

Кладу ладонь Костику на лоб и без шуток интересуюсь:

– Ты заболел?

– Смотри, – вновь кивает на море, – пару минут осталось.

Вздыхаю:

– Ладно. Давай посмотрим на это твое молоко.

– Зеленый луч.

– Зеленый луч, – повторяю скучающе.

* * *

– Зеленый луч?

Макс приседает на корточки.

– Да. Я смотрел на Костика таким же взглядом, каким сейчас смотришь на меня ты, Лиза, – горько усмехается и потирает ладонью шею, – но он упрямый как баран был. Был уверен, что увидит его однажды.

Опускаюсь рядом и продолжаю внимательно смотреть на Яроцкого. Он продолжает рассказывать, а глаза, такие печальные, на море смотрят.

– Костик где-то прочитал, что если внимательно смотреть на солнце во время заката, когда верхний край диска соприкасается с линией горизонта, именно морского, и последний яркий луч ударяет по глазам, то можно увидеть его совсем в другом свете. В ярко-зеленом. Таком, каких в природе не существует, и ни один художник не может получить его на своей палитре, – бросает короткий взгляд на меня и пожимает плечами. – Это слова Костика.

Задумываюсь, припоминая.

– Я читала об этом, – наконец осеняет. – В романе Жюля Верна. Роман так и называется «Зеленый луч». Главная героиня прочла заметку об этом явлении в английской газете и отправилась в путешествие, чтобы собственными глазами увидеть этот самый зеленый луч.

– Ого, – Яроцкий смотрит на меня с такой теплотой, от которой вновь сердце в груди замирает, – вам с Костиком точно было бы о чем поговорить.

Отвожу смущенный взгляд к морю и чувствую, как кровь к лицу приливает.

Макс спрыгивает с парапета на узкий песчано-галечный пляж, подхватывает камешек и, замахиваясь, бросает в шумное море. Его голос звучит громче.

– Костик говорил, что для того, чтобы увидеть эту зеленую хрень, нужно три условия: открытый горизонт, чистый воздух и свободная от облаков сторона горизонта, где происходит закат. Или восход. Но на восходе мы никогда сюда не приходили. Что он только не делал, чтобы увидеть его, – мрачно усмехается, – и прыгал тут как ненормальный, где-то прочитав, что в движении увидеть луч больше шансов. То сидел и даже не двигался, не моргал почти, а мне даже дышать громко запрещал. Но… он так его и не увидел. Этот луч долбаный.

– Я… – беззвучно спускаюсь с парапета на островок пляжа. – Я не знала, что Костя… был таким.

– Ты вообще его не знала, – отвечает, стоя ко мне спиной, но я не слышу упрека в голосе. – А могла бы, если бы не… Если бы не куча всего! Если бы не Костя со своей тупой нерешительностью! Если бы не я, который смеялся над его чувствами! Если бы не…

Макс замолкает, опускает голову и тяжело дышит. Моя рука невольно поднимается, чтобы проявить сочувствие, быть может, похлопать его по плечу, но решимости не хватает: опускаю ее так же быстро и прячу в карман пальто.

– Держи. – Яроцкий разворачивается ко мне и протягивает сложенный вчетверо лист бумаги, исписанный шариковой ручкой с красными чернилами. И только принимая его, понимаю, что это фотография с запечатленным на ней огненно-красным закатом.