Текст книги "Дикое домашнее животное"

Глава 18

Мне не спалось.

Игорь давно сопел в подушку, ему вторил Бруно, похрапывавший в коридоре, а я все никак не могла уснуть.

В последнее время со мной что-то происходило.

Если честно, я пребывала в растерянности.

В считанные дни моя жизнь изменилась до неузнаваемости.

Еще совсем недавно я принадлежала сама себе, делала, что хотела, и не делала, чего не хотела. Могла спать весь день, читать или смотреть телевизор – одна. Не обязанная озвучивать каждую мысль, случайно забредшую в мою глупую голову.

А теперь…

Теперь рядом со мной постоянно был человек, которого, похоже, я любила. И для которого мучительно пыталась найти место в своей, казалось бы, бескрайней душе.

Не то чтобы он туда ломился. Вовсе нет.

Но ведь я должна была так сделать?

И я старалась, но у меня ничего не получалось. Ведь чтобы пустить в душу другого человека, нужно довериться ему, открыться.

А я не могла, не могла, не могла!

Поэтому ни о чем не расспрашивала Игоря, не пыталась узнать о нем хоть что-нибудь. Ведь тогда я должна была бы в свою очередь поделиться с ним собой.

А я не собиралась этого делать.

Тот самый первый наш разговор на моей кухне был не в счет. Тогда я была готова на все, чтобы завоевать его. Даже на то, чтобы вывернуть душу наизнанку.

Поэтому и открылась – в первый и последний раз.

Это было мучительно, и я не собиралась больше делать ничего подобного.

Ну, зачем мне все это?

Глава 19

Дверь осторожно приоткрылась, в образовавшуюся щель просунулась голова Лосева.

– Привет, – смущенно произнес беглец.

Кто-то подтолкнул его сзади, и блудный психолог ввалился в мой кабинет. Следом вошла Антонина и закрыла за собой дверь.

Валера пошел по кабинету, виновато улыбаясь. А подруга осталась стоять у двери, отрезая выход.

Впрочем, Лосев и не думал сбегать. Потрепав Бруно за ухо, он уселся в кресло напротив моего стола и, похоже, вновь обрел утраченное было равновесие.

– Как жизнь? – спросил психолог.

Пока я размышляла над ответом на такой, казалось бы, простой вопрос, Антонина, поняв, что, по крайней мере, в ближайшее время ее жертва никуда не денется, оторвалась от двери и присоединилась к нам.

– В каком-то смысле здорово… – вымученно улыбнулась я. – Во всяком случае, я убедилась, что мечты иногда сбываются.

Если у них все налаживается, то ни к чему пугать Валеру моими размышлениями на тему совместной жизни.

Пусть хоть у них все будет хорошо.

Лосик милый и не глупый. А Антонина вообще лучше всех. И рано или поздно он это поймет.

– Я приглашаю вас обоих к себе на День рождения, – пришла мне в голову очередная гениальная идея.

– А как же традиция – отмечать День рождения по-семейному, с родителями? – удивилась подруга.

– На то и традиции, чтобы их нарушать, – жизнерадостно провозгласила я.

На самом деле традиция была бы нарушена и без этой воюющей парочки – благодаря присутствию за праздничным столом мужчины моей мечты. А раз так – мне совсем не помешает дружеская поддержка.

Глава 20

– Спи-спи, малыш.

Я погладила Бруно по голове, и он снова улегся. А я прошла в кухню.

Огромная луна светила в раскрытое окно, и все вокруг было видно как днем.

Мне не спалось.

За очень короткое время мой мир разрушился до основания. Точнее, я сама его разрушила, потому что позволила, чтобы это случилось.

Повыть на луну, что ли?

И почему это все думают, что самое сложное на свете – найти своего принца? Глупости. Самое сложное – жить с ним. Долго и счастливо.

Поначалу мне казалось, что конец света – это постоянно ощущать присутствие в своем доме другого человека, видеть его, слышать голос или натыкаться на его вещи.

Позже я поняла, что конец света – это согласовывать каждый свой шаг, каждое намерение, обсуждать каждое действие, всякий раз выворачивая себя наизнанку. Быть постоянно на виду, в фокусе внимательных изучающих глаз.

Оказалось, что это невероятно трудно – жить с кем-то вместе под одной крышей. Дышать с ним одним воздухом, делить стол и постель. А наитруднейшее – это то самое общение, о котором я так мечтала.

Ирония судьбы! Оказалось, что я не в состоянии постоянно говорить о музыке, театре, литературе. А о чем еще говорить – не представляла. Ну не о себе же, в конце концов!

Игорь все время был рядом и хотел моего внимания. Нет, конечно же, он ничего не требовал. Но все же мне казалось, что ему это нужно. И чем больше он хотел, тем сильнее я сопротивлялась.

Я ведь прекрасно понимала, что стоит мне только расслабиться – и все, конец. Как только я пущу его в душу, он начнет в ней хозяйничать. Начнет перекраивать меня, подстраивать под себя. И в один прекрасный день все рухнет – я сломаюсь.

А я не могла этого допустить. Потому что никто не хотел умирать.

Послышались шаги.

– Ты почему не спишь?

Он прошел к окну и закурил. Его черный силуэт закрывал собой полнеба. И весь мир.

– Не спится, – отозвалась я.

Мы помолчали.

Тишина, нарушаемая лишь треском цикад за окном, была практически осязаемой.

– Что-то случилось? – спросил он.

Я съежилась.

Хорошо, что я сижу в углу, куда не проникает лунный свет.

– Ничего не случилось.

Снова пауза.

Я приготовилась к самому худшему.

– Что-то происходит? – его голос был таким мягким, таким участливым, что хотелось плакать. – Ты в последнее время сама не своя.

Хорошо, что он не видит моего лица.

Милый мой, ты знаешь меня слишком недолго, что понять, какая я на самом деле. Похоже, ты принял неправильное решение, дав мне шанс.

А вот твое первое мнение обо мне было, наоборот, верным: я жуткая, махровая, законченная индивидуалистка. И никто мне не нужен.

У Жванецкого есть шикарная фраза: «Погружена в себя настолько, что другой там уже не помещается». Это про меня. Моя вселенная вращается вокруг меня, и в ней нет места ни для кого другого.

Я сломала свою жизнь и запросто могу искалечить твою.

И если все же я не последняя дрянь, то немедленно прекращу этот садомазохизм.

– Может, я слишком тороплю события? Или что-то не так делаю? – спросил Игорь.

Мне показалось, что меня ударили под дых.

А потом неведомая сила подняла меня с места и повлекла к темному силуэту в оконном проеме.

Я обняла его крепко-крепко. Так кающиеся грешники отчаянно цепляются за распятие и молят о прощении.

– Даже если я в чем-то виноват, вряд ли стоит меня душить, – рассмеялся он, и я ослабила объятия.

Ужасно, но в кольце его теплых оберегающих рук я не чувствовала себя в безопасности.

Моя щека прижималась к его плечу. Мне было слышно, как бьется его сердце.

Я слишком сильно любила его. И поэтому была просто обязана отпустить его на волю.

Глава 21

– …Нет, вы представляете? Бедолага, начитавшись Дюма, совершенно искренне считал, что клюква только такой и бывает!

Все дружно рассмеялись, и мой отец громче всех. Я, поддавшись общему настроению, тоже улыбнулась.

Вот так всегда: где бы отец ни появлялся, он моментально становился центром всеобщего внимания. Его энергии невозможно было противиться, перед его обаянием нельзя было устоять.

Впрочем, сегодня папа был необычно сдержан и старался не перетягивать одеяло на себя. В другое время он бы с удовольствием покрасовался перед моими друзьями и, в особенности, перед невероятно похорошевшей счастливой Антониной. Но сегодня за столом присутствовал тот, увидеть кого родители, честно говоря, уже отчаялись – мой мужчина.

Да, это был воистину особенный день. Фактически, кульминация невероятных событий, начавшихся одним солнечным майским утром почти три месяца назад.

С той самой субботы все пошло наперекосяк. Моя жизнь, долгие годы протекавшая по давным-давно установленным мною же правилам, внезапно покатилась под откос.

И с каждым днем ощущение, что меня затягивает в какую-то страшную черную воронку, становилось все сильнее. И, как следствие, нарастало чувство протеста.

Я уже раз десять собиралась с силами для решающего разговора. Но стоило мне посмотреть в эти зеленые глаза, как моя решимость улетучивалась.

Я мучилась невероятно и, похоже, мучила его.

Всё, всё в эти последние месяцы шло не так. Даже мой День рождения, из года в год проводившийся по одному и тому же сценарию, сегодня проходил не как всегда.

Начать с того, что Игорь предложил собрать гостей дома – вместо того чтобы как обычно отправиться в один из лучших ресторанов города.

Ужас! Но я малодушно согласилась – в который раз.

Более того. Под его руководством я приготовила свой первый в жизни «оливье». Как ни странно, получилось вкусно, и какое-то время я даже гордилась собой.

Но апофеозом торжества стала потрясающая курица, запеченная Игорем под хрустящей корочкой. Бруно слюной исходил, наблюдая, как она румянится в духовке.

Гости с удовольствием ели, пили, смеялись, а я отстраненно наблюдала за происходящим.

Главным за столом был, разумеется, мой отец. Я никак не могла решить, нравятся мне или нет его мушкетерская бородка и маленькие усики.

Маме они определенно не понравились. «Ты похож на Мазарини», – сказала она ему неодобрительно при встрече, и папа довольно разулыбался. Он решил, что это комплимент.

Они прекрасно смотрелись вместе: он – высокий, крупный, все еще спортивный, хоть и начинающий полнеть, и она – маленькая, худенькая, как подросток, с короткой мальчишеской стрижкой.

Примерно через пять минут после знакомства с моим мужчиной родители объединили усилия и устроили ему перекрестный допрос с пристрастием.

Должна признаться, я узнала об Игоре много нового. Так, я и понятия не имела, что он, оказывается, пять раз был в Саламанке, выучил испанский, чтобы читать Сервантеса в подлиннике, а в детстве за один матч сломал ключицу, палец и зуб, после чего понял, что вторым Третьяком ему не бывать.

Сперва я думала, что он не выстоит против двух докторов наук с их огромным опытом усмирения непокорной молодежи, но я ошибалась. На все каверзные вопросы моих родителей Игорь отвечал спокойно, чуть улыбаясь своей насмешливой улыбкой. Похоже, они его забавляли.

В конце концов, мне пришлось напомнить им, что вообще-то сегодня мой день.

Они унялись, но не надолго. Папа провозгласил тост за здоровье именинницы и принялся развлекать общество историями из жизни парижского студенчества. Но через какое-то время все же не выдержал и вернулся к прежней теме.

– А чем вы занимаетесь, молодой человек, если не секрет? – поинтересовался мой родитель, отправляя в рот приличный кусок курицы.

Бруно, сидевший рядом с ним, проводил курицу печальным взглядом и сглотнул слюну.

– Я делаю мебель, – сказал Игорь.

– То есть… вы плотник? – на всякий случай уточнила мама и сделала глоток красного вина.

– Ну… В общем, да.

Родители переглянулись, Антонина с Лосевым тоже. А потом все посмотрели на меня.

А что я могла сказать? По большому счету я и представления не имела, чем он занимается. Правда, как-то он обмолвился, что любит работать с деревом. Но тогда я не уточнила, что это значит, потому что была очень занята собственными переживаниями.

– А это… прибыльно? – осторожно спросила мама.

– Вполне, – ответил Игорь, и она облегченно вздохнула.

Я поняла, что она на самом деле хотела спросить. Она хотела знать, в состоянии ли этот красивый молодой человек содержать ее красивую прожорливую дочь. Можно подумать, я голодала без него все эти годы!

– И вам действительно нравится ваше занятие? – заинтересовался профессиональный психолог.

– Конечно, – удивился Игорь. – Я бы никогда не стал заниматься тем, что мне не нравится.

Родители, одобрительно улыбаясь, снова переглянулись. «Наконец-то наша единственная дочь в надежных руках», – читалось на их лицах.

А я почувствовала, как в моей душе с новой силой поднимается волна протеста. Даже не волна, а прямо-таки девятый вал.

– А вы раньше не были женаты? – спросила мама тоном, с каким задают вопросы типа «Вы не были на Таити?».

Я сделала ей страшные глаза, но она проигнорировала этот знак.

– Не был, – ответил Игорь.

– А почему? – с готовностью подхватил тему отец.

О, Господи! Сговорились они, что ли?

Игорь задумчиво пожал плечами.

– Сначала… не получилось, а потом… не хотелось, – наконец ответил он.

Но его – и моим – мучителям этого было мало.

– А сейчас? – спросила мама.

Все затаили дыхание, я похолодела, а он посмотрел мне прямо в глаза.

– Сейчас все иначе, – сказал Игорь. – Пойду принесу десерт.

Он встал из-за стола и направился в кухню.

– Вау! – выдохнула ему вслед Антонина. – Если бы он еще и не курил, он был бы идеален!

Она повернулась ко мне с горящими глазами:

– Слушай, а там, где ты его взяла, больше таких не осталось?

Лосев пихнул локтем в бок свою нежную подругу, и та моментально пришла в себя.

А мне захотелось плакать.

* * *

– Рад был познакомиться, – подвел итог Лосев.

Мужчины пожали друг другу руки.

– Супер! – с чувством шепнула мне на ухо Антонина, целуя меня на прощание.

Я вымученно улыбнулась и закрыла за ними дверь.

Родители ушли еще полчаса назад.

– Устала? – спросил Игорь и обнял меня.

Не то слово!

Я закрыла глаза и прижалась к нему.

Пожалуйста, не говори больше ничего!

Мы стояли в коридоре в тишине и покое. Какое счастье, что все, наконец, закончилось!

– Ты уж прости моих родственников, – пробормотала я. – Иногда их просто невозможно остановить.

– Ерунда, – отмахнулся он. – Это не самое страшное испытание в моей жизни. Хотя… Когда твой отец спросил о моих намерениях…

Я слегка напряглась и открыла глаза.

– …Вообще-то, я не собирался говорить ничего подобного…

Какое облегчение!

– Я знаю, что ты не имел в виду ничего такого, – ласково сказала я и погладила его по щеке.

– Ну… – смутился он. – На самом деле…

О нет! Только не это!

Я поцеловала его и не дала договорить. Поцелуй получился замечательным, но через какое-то время он все же закончился.

– Послушай… – начал Игорь. – Скорее всего, это несколько преждевременно, но…

Да что же это такое!

Впрочем, я знаю, что это такое – расплата за мою трусость.

Как же я могла дотянуть до последнего?

Ну, что ж… Сама виновата. Заварила кашу – вот теперь и расхлебывай.

– Нет, – сказала я и почувствовала, как холодеет в груди.

– Чего – нет? – не понял он.

– Ничего нет.

Он смотрел на меня. Я видела, как меняется его лицо.

Ему было больно, и я собиралась сделать ему еще больнее.

Да, это жестоко. Но будет гораздо более жестоко позволить ему сказать те самые слова и затем отвергнуть.

– У нас с тобой ничего не получится. Я просто испорчу тебе жизнь. Рано или поздно, но ты все равно поймешь, что был прав. Так что уж лучше я сама тебе во всем признаюсь.

Я помолчала. Потом проглотила комок в горле и продолжила:

– Ты был прав: я испорченное избалованное создание. Я эгоистка до мозга костей, и никто мне не нужен. Даже ты… Прости.

Впервые в жизни произнесла вслух правду о себе и поняла, что я чудовище.

Он ничего не сказал, ни о чем не спросил. Просто открыл дверь и ушел.

* * *

Теоретически я должна была бы уреветься этой ночью, но странное дело – стоило мне только опустить голову на подушку, как я тут же провалилась в черный вязкий сон без всяких сновидений.

Наутро проснулась вся разбитая, с горьким привкусом во рту.

И состояние, и настроение в первый день вновь обретенной свободы были ужасными. Единственное, чего хотелось, – пролежать остаток жизни в постели. Но Бруно вытащил меня из-под подушки и повел гулять.

Весь день я слонялась по квартире и пыталась наслаждаться одиночеством, но у меня ничего не получалось. Я везде натыкалась на вещи Игоря и чувствовала себя последней дрянью на планете. Что еще хуже – иногда мне казалось, что я просто дура.

Вечером из аэропорта позвонил папа.

– Привет, дор-рогая! Как дела?

Ну что тут ответишь?

– Спасибо, все в порядке, – ответила я так бодро, как могла.

– Передай своему молодому человеку, что он нам с мамой очень понравился.

Разумеется.

– Обязательно передам, – жизнерадостно пообещала я.

Не расстраивать же его перед самым вылетом.

– Ну, тогда все, целую. Объявили посадку. Что тебе привезти в следующий раз?

«Привези мне, батюшка, чудище заморское для утех сексуальных» – некстати вспомнился анекдот, рассказанный на днях счастливым психологом. «Да что ты, доченька, такое говоришь?» – «Хорошо, начнем сначала: привези мне, батюшка, цветочек аленький…»

Я вздохнула:

– Ничего мне не надо. Сам приезжай. И пообещай, что в следующий раз мы с тобой куда-нибудь сходим вместе.

– Ладно, обещаю. А ты обещай быть умницей и не обижать своего молодого человека.

Я сглотнула.

– Хорошо… Я люблю тебя.

– Я тебя тоже. Оревуар!

Папа отключился.

За окном стояла летняя жара, а меня знобило. Поэтому сначала я полила мамин подарок – камелию, цветущую фантастическим розовым цветом, – затем надела кашемировый джемпер – презент от Антонины и Лосева – и замотала шею шарфом, привезенным папой из славного города Парижа.

А потом забралась с ногами в кресло-качалку, которое подарил мне Игорь (неужели он сделал его своими руками?), и включила канал MTV.

Лучшие друзья девушек не бриллианты, а телевизоры.

Глава 22

– Слушай! Он такой классный! Я и не думала, что такие еще встречаются.

Антонина уже минут пятнадцать распевала Игорю дифирамбы. Я же упорно отмалчивалась.

– А давайте все вместе куда-нибудь сходим? – фонтанировала подруга. – Отличная идея! Сейчас позвоню Лосеву, он нам что-нибудь организует.

Она схватила телефон и принялась искать номер своего дорогого психолога.

– Пожалуйста, не надо! – попросила я, но она меня не слушала.

Ну что ж… Оставалось последнее средство.

– Тоня, – угрожающе произнесла я. – Прекрати немедленно.

Антонина вздрогнула и уронила телефон на пол. Хорошо, что у меня в кабинете напольное покрытие.

– Подними телефон, сядь и выслушай меня, не перебивая… Пожалуйста.

Она открыла рот, потом закрыла его, покорно подняла свой мобильник, села в кресло и замерла, ожидая объяснений.

Я помолчала, подбирая слова.

А хоть заподбирайся: правда – она и есть правда. И никакие слова не изменят сути.

– Мы расстались, – откашлявшись, произнесла я. – И мне не хочется говорить об этом. Это больно.

Оказывается, это действительно больно.

Она смотрела на меня, широко раскрыв глаза.

– Бедная ты моя, бедная, – сказала наконец Антонина. – Что же ты наделала, а?

Мне захотелось огрызнуться, но сил не было.

Мы посидели в тишине какое-то время. Не знаю, о чем она думала. Лично у меня в голове не было ни одной мысли. Полный вакуум.

– Ну что ж, – она хлопнула себя по коленкам и поднялась. – Великий Инка принес своим богам еще одну жертву. Хотелось бы в конце концов понять, что это за боги.

Подруга вышла из кабинета, стукнув дверью.

Бруно вздохнул в своём углу и положил голову на лапы.

«Не плачь, – сказала я себе. – Черта с два ты бедная – у тебя есть я».

* * *

– Инна Алексеевна, это вам. Просили передать, – Надя, секретарь, протянула мне конверт.

Я отвернулась от окна, куда смотрела последние два часа, взяла конверт и заглянула внутрь. Там лежал ключ.

Ключ от моей квартиры.

– Где он? – подскочила я.

Мне вдруг так захотелось его увидеть!

– Кто – он? – не поняла Надя.

– Тот, кто принес конверт.

– Это был не он. Это была девочка.

– Девочка?!

– Ну… Может, и не девочка, – засомневалась Надя. – Но молоденькая такая…

Я опустилась в кресло.

– Спасибо, Надя.

Она вышла, а я достала ключ и сжала его – крепко-крепко. Холодные металлические зубчики остро впились в руку.

Вот теперь все действительно кончено.

* * *

Он забрал свои вещи.

Единственным, что все еще напоминало о нем, было кресло, которое он мне подарил.

Я надавила на спинку кресла, а потом отпустила. Оно закачалось: вперед – назад, вперед – назад.

Покачалось какое-то время и остановилось.

Вот и у меня все будет хорошо. Все пройдет. Все вернется на свои места.

Я снова свободна. Никому не принадлежу. Никто не может сделать мне больно.

Я опять сама себе хозяйка. Хожу, где вздумается, гуляю сама по себе. Ни перед кем не отчитываюсь, никому ни о чем не докладываю.

Я вернула себе себя.

Почему же мне так плохо?

Глава 23

Мне совершенно не хотелось ни с кем разговаривать, но телефон все звонил и звонил.

– Привет! Чем занимаетесь? – спросила мама.

– Привет! Да ничем особенным. Телевизор смотрим.

Я даже не соврала. Мы с Бруно смотрели повтор показа осенне-зимних коллекций с Миланской недели моды.

– А то приходите с Игорем ко мне – я пирожки напекла. С капустой, как ты любишь. А для собачки костей собрала.

Совершенно не представляю, как это доктору наук, профессору и зав кафедрой одновременно удается выкраивать время на банальную стряпню.

– Ау! Ты меня слышишь?

Я очнулась.

– Слышу, мамуль.

– Ну что? Придете?

Как бы так соврать половчее, чтобы не очень заметно было?

– Не знаю… Я что-то себя неважно чувствую…

– Ну, тогда Игоря пришли.

– Не могу – его сейчас нету.

– Ты же сказала, что вы телевизор смотрите!

Вот черт! Эту женщину невозможно сбить со следа.

Надо было раньше во всем признаться.

Я пудрила ей мозги почти три недели, находя всевозможные отговорки, только чтобы не встречаться с ней.

Похоже, на этот раз ее терпение лопнуло.

– Ты что – прячешь его от меня? – закричали на том конце провода. – Не хочешь, чтобы мы виделись? Может, ты меня стыдишься?!

О, Господи!

– Мам, ну что за глупости! Как ты могла такое придумать? Я не стыжусь тебя – я тобой горжусь.

– В таком случае перестань морочить мне голову и отвечай по существу: что происходит?

Когда она говорит таким тоном, лучше не врать.

Я вздохнула.

– Мамуль, ты только не волнуйся, ладно? А то у тебя давление опять поднимется…

Она и не думала волноваться. Она рассердилась:

– Резникова, немедленно перестань ходить вокруг да около.

Я тут же живо представила себе, как сдаю ей экзамен по немецкой классической философии, а она меня безжалостно валит.

Какого черта! Я взрослая женщина и могу принимать самостоятельные взвешенные решения, за которые не обязана ни перед кем отчитываться.

Или обязана?

– Мы расстались, – выдавила я, наконец, набравшись храбрости.

Повисло напряженное молчание.

– Давно? – спросила она сухо.

– Давно.

– А именно?

– Сразу же после Дня рождения, – честно призналась я.

Снова пауза.

– Ясно, – сказала мама.

Этот голос мог бы заморозить воду в Средиземном море.

Хорошо, что я здесь, а она там.

– Мне нужно с тобой поговорить, – заявила она тоном, не терпящим возражений.

Я снова вздохнула. По опыту знаю, что сопротивление бесполезно.

Тем не менее, я все же попыталась воспротивиться:

– Мам, перестань, ради Бога. Я уже не маленькая…

– Последние три недели я тоже так думала, – отрезала она. – К сожалению, я ошиблась. Так что без лишних разговоров собирайся и приезжай ко мне. Быстро!

Ну уж нет! За окном дождь. И вообще…

– Нет, – сказала я очень-очень твердо. – Сегодня я не приеду…

Какая смелая моська!

– Инна! – угрожающе произнесла мама.

– Ну ладно, – сдалась я. – Давай встретимся завтра.

По крайней мере, у меня будет время морально подготовиться.

– Вот и отлично, – тут же повеселела она. – Приезжай ко мне на кафедру в шесть тридцать.

И повесила трубку.

Вот так. Не «примерно в семь», не «после шести», а «в шесть тридцать». И ни минутой позже.

* * *

Дождь лил как из ведра.

Потоки воды неровными змейками стекали по стеклу, барабанили по подоконнику.

От Бруно пахло мокрой псиной. Впрочем, он и был мокрой псиной.

Я смотрела в окно и пыталась разглядеть хоть что-нибудь за стеной дождя.

Мне мучительно хотелось увидеть Игоря. Где он? Что делает? Думает ли обо мне?

Я думала о нем постоянно. И чем дальше, тем хуже мне становилось.

И все чаще закрадывалась мысль: «Уж не ошиблась ли я?»

Я одергивала себя, успокаивала, высмеивала. Напоминала, что как раз сейчас все идет так, как я хотела.

Я свободна и открыта для новых, ни к чему не обязывающих отношений.

Ну и на кой черт они мне сдались?

«Все хорошо. Все в порядке», – говорила одна половина моего сознания.

«Дура», – отвечала ей другая.

«Ты этого хотела – ты это получила», – не отступала первая.

«Ну, и что дальше? – ехидно интересовалась вторая. – Кому ты теперь нужна? И кто нужен тебе?»

Мне был нужен он. До боли.

Мы с Бруно зашли в корпус и осторожно огляделись.

К счастью, в холле никого из охраны не было. Так что мы с ним резво рванули по лестнице на третий этаж, где располагался философский факультет.

Странное дело, корпус словно вымер. По дороге нам не встретилась ни одна живая душа. И не подумаешь, что совсем скоро начнется новый учебный год.

У двери с табличкой «Кафедра истории философии» мы остановились, и я перевела дыхание.

Потом набрала в легкие побольше воздуха и потянула дверь на себя.

Мама сидела за огромным столом, из-за которого ее практически не было видно, и что-то быстро писала.

Эта маленькая хрупкая женщина на первый взгляд производила впечатление мягкости и податливости, которое быстро улетучивалось при дальнейшем знакомстве.

Подозреваю, что она держала свою кафедру в ежовых рукавицах.

– Ах вы, мои маленькие! – проворковала она, увидев, кто пришел.

Бруно ринулся к ней, свалив по дороге пару стульев, уткнулся лбом в ее колени и застыл в неподвижности. Только его хвост продолжал жить отдельной жизнью, стуча по стенке гигантского книжного шкафа.

Она потрепала его по мощному загривку, прошептала что-то на ухо, и он, счастливо выдохнув, улегся рядом.

Укротительница тигров, да и только!

Я прошлась по кабинету, поднимая опрокинутые стулья и раздумывая, где бы мне пристроиться. Желательно подальше от нее.

– Иди сюда, – велела она, прочитав мои трусливые мысли, похлопала рукой по столу и указала на кресло напротив себя.

Я подчинилась, ощущая себя студенткой, вызванной куратором на разборки.

«Сейчас начнется», – пронеслось в голове.

Но время шло, а вопреки ожиданиям ничего не начиналось.

Мама смотрела на меня ласково, подперев голову рукой, и молчала.

Я робко улыбнулась ей в ответ и мысленно перенеслась во времени еще на несколько лет назад, чувствуя себя совсем маленькой девочкой, которой сейчас будут объяснять, что такое «хорошо» и что такое «плохо».

– Объясни мне, пожалуйста, что произошло? – попросила она, наконец.

Я пожала плечами.

– Да ничего не произошло.

– Возможно, – легко согласилась она. – Тогда почему ты его выгнала?

– А почему ты решила, что это я его выгнала? – включила я дурочку.

Она размышляла всего секунду:

– Потому что я тебя знаю. И потому что Игорь из породы тех мужчин, что если приходят, то навсегда.

И после небольшой паузы добавила:

– А если уходят, то тоже навсегда.

На мгновение мне стало очень страшно.

– Зачем ты это сделала, кисонька? А? Мы с папой так долго ждали, когда тебе встретится настоящий мужчина! А когда он, наконец, появился в твоей жизни, ты от него избавилась. Почему?

Мне очень не хотелось отвечать. Но она терпеливо ждала.

– Я не хочу повторить твою ошибку, – пробормотала я, наконец.

Мама опешила:

– Ошибку? Какую ошибку?

– Сойтись, чтобы потом разойтись, – пояснила я.

Она потрясенно смотрела на меня и молчала. Очень долго.

– Не хочу тебя расстраивать, – сказала она, придя в себя, – но ты все же повторила мою ошибку. Правда, совсем не ту, что ты думаешь.

Теперь опешила я:

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что ты упустила своего единственного мужчину, глупая.

Комната вдруг поплыла перед глазами, и я ухватилась за край стола, чтобы не упасть.

– Ты хочешь сказать… Ты жалеешь о том, что ушла от папы?! – воскликнула я.

Она молчала.

Потом зажмурилась и призналась:

– Жалею.

У меня не было слов. Точнее, их было так много, что я не могла решить, что же мне сказать в первую очередь!

– И когда ты поняла, что ошиблась? – выбрала я, наконец, главное.

Пауза.

– Не сразу.

Она встала из-за стола и подошла к окну.

Только сейчас я обратила внимание, как потемнело на улице и в комнате. Наверное, опять будет дождь.

– Тогда почему ты его не вернешь? – осторожно спросила я.

– Ну… – она побарабанила пальцами по подоконнику. – У него давно другая жизнь… И вообще…

Я смотрела на ее маленькую фигурку с опущенными плечами, а она смотрела в окно. Неужели она собирается плакать?

– Ты про Селин? – догадалась я.

– Ой, я тебя умоляю! – она резко отвернулась от окна.

Разумеется, мама и не думала плакать.

– Ты прекрасно знаешь, что никакая Селин мне и в подметки не годится! Тут даже сравнивать нечего.

Она вернулась к столу и села в кресло.

– Тогда почему? – не отставала я.

– Ну… Это сложно…

Она сложила свои бумаги ровной стопочкой и отодвинула их на край стола. Потом поправила карандаши в стакане.

– Ты боишься, что он может не захотеть? – опять догадалась я.

– Эй! Я не понимаю, кто кого здесь учит? – спохватилась она, но было уже поздно.

Я переваривала услышанное.

– Скажи честно… А если бы можно было вернуться… ну, не знаю… на десять… пятнадцать лет назад и что-либо изменить – ты бы согласилась?..

Долгая, долгая пауза.

– Да, – сказала она твердо, наконец. – Я бы согласилась.

А потом усмехнулась:

– Только в этот раз я бы действовала иначе.

– А как?

Она снова помолчала.

– Я бы постоянно говорила: «Да, дорогой. Конечно, дорогой. Разумеется, ты прав». И все равно бы все делала по-своему.

Я хмыкнула, представив, как этот воробушек нежным голоском говорит такие слова, преданно глядя в глаза любимому мужу, а за его спиной поступает в точности наоборот.

– И ты думаешь, это сработало бы?

– Если работает в других областях, почему это не может работать в семейной жизни? – опять усмехнулась она.

Я задумалась.

Возможно, она была права.

Но все же…

– А как же быть с личностью? Разве это не подавление своей индивидуальности?

Никто по-прежнему не хочет умирать.

Она сняла очки, аккуратно положила их на стол и потерла уставшие глаза. А потом ласково и очень печально посмотрела на меня.

– Ну, и кому она нужна – твоя личность? Что ты будешь с ней делать одинокими ночами долгие-долгие годы до конца своей жизни?

У меня перехватило дыхание и потемнело в глазах. И из этой темноты на меня посмотрел кто-то очень страшный.

Я ждала, что мама добавит что-нибудь еще. Но она задумчиво глядела в окно, за которым качались старые огромные тополя, и молчала.

– Мы, наверно, пойдем… Поздно уже. Да и тебе пора домой. К тому же, похоже, сейчас начнется дождь.

Я поднялась с места, и Бруно тут же подскочил вслед за мной.

– Да-да… Я вас провожу.

Она тоже встала и направилась за нами.

– Постойте здесь, я сейчас из холодильника пирожки принесу. И кости, – выдала она, когда мы вышли в коридор.

Потрясающая женщина моя мама.

Она сходила в приемную деканата и через минуту вернулась с полным пакетом.

– Верни его, – попросила она, протягивая мне пакет.

– Зачем он тебе? – не поняла я. – Он же старый и рвется уже.

– Какая ты у меня все-таки глупая… – вздохнула мама. – Воистину, на детях гениев природа отдыхает.

* * *

Всю неделю дождь шел не переставая.

Вот так вот неожиданно в город пришла осень.

Трава еще оставалась зеленой, но с деревьев уже начали сыпаться мертвые желтые листья.