Текст книги "Космическая тетушка"

– Тетя Бугго, – выпалил я, – а ты не знаешь, куда подевалась моя нянька?

– Я так и знала, что без ее храпа ты проснешься, – она сморщила нос. – Ничего не поделаешь. Я отправила ее с поручением.

– Какая ты все-таки! – сказал я по-девчонски, чтобы тетя лучше осознала всю глубину моей обиды. Я не раз слышал, как мои сестры подобным образом выражают свое полное разочарование друг в друге.

Тетя сказала:

– Раз уж ты здесь, выпьем молока с сахаром!

И взялась за липкий молочник, стоявший на ее рабочем столе в опасной близости к планшеткам и бумагам, связанным в пачки посередине – точно пойманные зверьки с ленточкой поперек живота.

– Отец ведь предлагал тебе взять собственную прислугу! – сказал я, хлебая горячее сладкое молоко. Ощущение цельности постепенно восстанавливалось во мне – как будто все дело заключалось именно в горячем молоке.

– Собственная прислуга, которую он мне подсунул, – это кошмар, – объявила Бугго. – Глупая болтливая девка. Я надавала ей по щекам и выставила вон.

– Это потому, что ты офицер, – сказал я. – И привыкла к денщикам.

– Отродясь не имела! – объявила Бугго.

– Почему бы тебе не взять в услужение какого-нибудь из дедушкиных старичков? – продолжал я вдохновенно. Мне представлялось, что я нашел решение очень важной проблемы.

– Все ветераны – невыносимые зануды, – объявила тетя Бугго. – Нет хуже денщика-резонера. Лучше я время от времени буду одалживать у тебя няньку. Все-таки она – мой боевой товарищ.

Я вдруг зевнул и понял, что окончательно успокоился.

– А куда ты ее отправила?

– В следственную тюрьму, куда же еще, – Бугго удивилась моей недогадливости. – С письмом, взяткой и суммой штрафа. Нужно же выручать этого… которого мамаша послала за араком.

Мы переглянулись и расхохотались. Теперь мир вокруг меня восстановился, и самым близким, самым чудесным человеком в этом мире по-прежнему была моя тетя Бугго.

– Я так и не понял, – сказал я, блаженно потягиваясь (горячее молоко звонко булькнуло у меня в животе). – Как ты там оказалась?

– За поножовщину, ты же видел.

– Да, но…

Бугго сжала губы.

– Один в лазарете, в тяжелом состоянии. Второй, к несчастью, почти цел.

– Это которого ты башмаком ударила?

Она кивнула. Помолчав (о, какое это было густое молчание!) добавила:

– Они предатели. – И пожаловалась, точно кукла, беспомощно: – Знаешь, как это больно, как обидно!

– Но почему они тебя предали?

Она вздохнула:

– Из-за денег. Им нужны были деньги! Они ничего не могли, ничего из себя не представляли, а я им поверила…

– Я все равно не понял, – сказал я, вмешиваясь в неистовый поток чувств, захлестнувших мою тетку. – А что они тебе обещали за твои деньги?

Она посмотрела на меня так, словно я был изъяном в атомном генераторе.

– Сфальсифицировать кое-какие улики, что же еще, – сказала наконец Бугго. – Не догадался? (Я помотал головой). Выпустили только меня! Меня одну! Моя команда арестована, «Ласточку» попытаются конфисковать…

– За что? – спросил я как человек, которому терять уже нечего.

– За контрабанду оружия, – ответила Бугго точно таким же тоном.

* * *

Сойдя со старой орбиты «Эльбея – Хедео – Лагиди» (древесина – медь – сахарная свекла), «Ласточка» превратилась в блуждающую звезду, и это странным образом пошло ей на пользу. Особенно после того, как в ее брюхе завелся Охта Малек. Его влияние на корабль внешне было почти незаметно, однако мутации происходили постоянно. Изредка Малек возникал в рубке или прямо в каюте Бугго – шерсть заляпана, глазки счастливо блуждают – и докладывал о новшествах, успешно им введенных. После чего исчезал.

А «Ласточка» гудела все увереннее и все шибче бегала по исхоженному вдоль и поперек космосу, притыкаясь то к одной знакомой планете, то к другой. Ее трудолюбивое чрево наполнялось то посудой и мебелью, то бумагой, то естественными продуктами питания, а изредка – и пассажирами.

Капитана «Ласточки» знали в десятках фрахтовых контор. Ее любили в портовых кабачках, и встречные корабли весело салютовали ей в знак приветствия.

«Человек – существо безнадежно провинциальное, – сказал однажды Хугебурка своему капитану, уводя ее из очередного бара на корабль. Каблуки ее туфель счастливо сплетались при каждом шаге. – Он будет выстраивать себе провинцию даже посреди галактики. И всегда ему необходим свой собственный, маленький, насквозь обжитой мирок. Мой кабатчик, мой бригадир портовых грузчиков, знакомые громилы в знакомом переулке и личный приятель из числа белых карликов в черной дыре. Чтоб непременно все свое».

«Ага, – подтвердила Бугго. – Именно. Свой космос. Весь!»

«Думаете – всё, обжили? Везде расставили метки, вешки и фишки?» – спросил ее Хугебурка, многоопытный.

«Именно, – отозвалась Бугго и посмотрела на него с вызовом. – Куда это вы клоните?»

«Ощущение безопасности – опасно», – сказал Хугебурка.

«Вы – трупная птица», – фыркнула Бугго.

«Когда дорога становится слишком накатанной, она обрывается».

Тут Бугго оступилась, схватилась обеими руками за Хугебурку в попытках удержать равновесие, и оба полетели в грязь.

«Я отказываюсь считать, что это символично!» – объявила Бугго, сидя на земле.

В портах принято было демонстративно удивляться тому, что Бугго не стареет. Но в ее «вечной молодости» как раз не было ничего удивительного: у эльбейцев признаки возраста начинают проявляться после шестидесяти по счету Земли Спасения.

Немного сдал Хугебурка, сделался еще более сухим и унылым. У него имелся теперь свой счет в том же банке, что и у Бугго, но идея спокойной старости по-прежнему оставалась для него чистой абстракцией: пока не угомонится Бугго Анео, об отставке нечего и думать. И он об этом не думал. Имелись у старшего офицера «Ласточки» заботы поважнее: сопровождать капитана в конторы и с кислым видом маячить поблизости, пока она обсуждает условия контракта и торгуется, отчаянно ругаясь; разыскивать ее по кабакам и вытаскивать из дурацких историй; часами обсуждать с ней то или иное предложение для «Ласточки» – и перемещаться по космосу, где за минувшие годы они прогрызли столько нор и ходов.

Несколько раз им с Бугго приходилось отбивать Антиквара от разъяренных врагов – Калмине время от времени попадал в трудные ситуации, но обычно все заканчивалось вполне благополучно. Случалось, пускался в необъяснимые странствия Охта Малек – как и все люди, механик был не чужд слабостей. Он был предан кораблю и капитану почти болезненно – так, как чуткая душа бывает предана телу и никак не меньше; но не всегда хорошо ориентировался во времени и пространстве.

После тяжелого ранения Бугго осталась хромой, но даже увечье не приблизило к ней старость и не уменьшило ее женской притягательности. Хугебурка с неподкупной свирепостью продолжал охранять ее – от хитрых людей и дурных обстоятельств, как будто был пожилой дамой, приставленной к юной, легкомысленной особе. И, как правило, старшему офицеру очень не нравилась компания, в которой он обнаруживал в конце дня своего капитана.

* * *

Они привезли на Варидотэ большую партию сверхпрочной сверхпрозрачной посуды – как бы несуществующей. В страшной моде был эффект заполнения «пустого пространства» яствами: над столом словно бы висели в воздухе куски мяса и изящно нарезанные фрукты; тушеные овощи приподнимались над пустотой в невидимых тарелках, разложенные пестрыми горками; на расстоянии ладони от скатерти подлива принимала причудливые формы…

Это были хорошие дни. Антиквар, пышный, чуть располневший за годы благополучия, тонул в море местных красавиц и осыпал их подарками, советами и любовью. Бугго, в роскошных нарядах, скрадывающих своей нелепостью изъяны ее фигуры, расхаживала по конторам, бесстрашно глотала там крепкие напитки и критиковала контракты, а вечерами – в том же платье, несколько уже чумазом, – отплясывала в барах на краю летного поля. Она знала, что поблизости спит в темноте ее «Ласточка», и от этого на душе делалось тепло, точно всю ее окутывало меховым палантином.

В тот вечер у капитана «Ласточки» было странное общество. Двое молодых людей, парень и девушка. Они не столько забавляли, сколько раздражали ее. Бугго приметила этих двоих сразу, как только вошла в бар: иссиня-черная кожа, острые, точеные черты и узкие глаза, словно бы рассекающие широкую гладь лица повыше круглых скул.

Завидев Бугго, они быстро отвели от нее взгляд, сблизились лбами и зашептались. Бугго усмехнулась – с ленцой, многоопытно, – взяла себе выпивку и местную закуску из каких-то фиолетовых морепродуктов, похожих на отрубленные человеческие пальцы. Удобно устроилась возле стены под тусклой лампой.

– Кто они? – спросила она у кабатчика, показывая на парочку.

– Эти? – Он передернул плечами. – С Овелэ. Нелегальные эмигранты, я думаю. Сидят тут каждый вечер, пьют что подешевле. И берут всего стакан. Один на двоих. Только место занимают.

– Ясно, – сказала Бугго, царственным жестом показывая собеседнику, что он свободен.

Народу в баре было немного, и почти понапрасну выделывала невероятные трюки на кольцах под потолком миниатюрная гимнастка с детскими глазами и ртом взрослой, много плакавшей женщины. Она осторожно перемещала свое тело, обтянутое серебристо-синим шелком, изгибалась под невероятными углами, то разводила ноги, то сводила их и касалась пятками затылка, отогнув пальцы, глядевшие в прорези блестящего чулка.

Бугго то и дело посматривала на воздушную танцовщицу, но больше интересовалась собственной выпивкой. Пышные юбки, собранные внизу в валик и подвязанные десятком бантов, заняли изрядное пространство вокруг Бугго, служа препятствием всему внешнему, буде оно затеет посягнуть на особу капитана. Банты то и дело развязывались, и Бугго наклонялась, чтобы затянуть их потуже, и тогда в низком вырезе на спине видны были ее смуглые лопатки – одна ассиметрично задранная, как подраненное крыло, – и две пушистые родинки, одна под другой, прямо на соседних косточках позвоночника.

Выпрямляясь, Бугго вдруг встретилась глазами со щелочками на лице одного из овелэйцев и даже вздрогнула: он приблизился к ней совсем незаметно.

– Да ну вас, – сказала Бугго, откидываясь к стене. – Что это вы подкрадываетесь?

– Извините, – тихо отозвался он, не пошевелившись.

– Садитесь, раз подошли, – все еще сердитая, Бугго кивнула ему подбородком. – Нечего было шептаться. Я все видела.

Второе синекожее существо, девушка, гибким движением переместилась к столику Бугго, и оба овелэйца тотчас устроились: один напротив Бугго, другой – возле ее правого локтя.

При виде этого переселения кабатчик пронзительно скрипнул гигроскопичным полотенцем по небьющемуся пластику бутылки, и почти сразу же вслед за тем из угла, точно извиняясь за неприятный звук, зазвенела тихая, сдержанная музыка: там стояла старая музыкальная шкатулка размером с небольшой шкаф. Такие были в моде лет сорок назад и теперь сохранились только в барах – завлекать ностальгически настроенных клиентов.

Юношу-овелэйца звали Иза Таган, а девушка произнесла совсем невнятное имя – что-то вроде «Оале Найу».

– Ну? – сказала им Бугго, ставя локти на стол и чуть наклоняясь вперед.

– О, совсем ничего! – проговорила девушка Оале Найу.

«Вот как?» – подумала Бугго.

И еще, блаженно: «Мой бар, мой порт, мой корабль… мое имя! Да, Хугебурка прав».

А вслух проговорила:

– Про вас, ребята, ходят слухи, будто вы – нелегальные эмигранты с Овелэ.

Они переглянулись. Их лица были лишены возможности краснеть. Да и мимика у них, как показалось Бугго, совсем небогатая. Ей трудно было понять, какую реакцию вызвали у этих двоих ее слова.

Юноша вежливо ответил:

– Да, это правда.

– Что же, там так плохо – на Овелэ?

– Да, – сказала на сей раз девушка.

– Зачем же нелегально? – Бугго спрашивала с таким видом, точно вся эта беседа ведется ею исключительно от скуки, от нежелания молчать, а на самом деле ей совершенно безразличны и Овелэ, и двое молодых людей, сидящих за ее столиком в странном напряженном ожидании. «Можете не ожидать», – говорил им тон Бугго.

– У нас не было денег, – сказала Оале Найу. – Мы выбирались с Овелэ в грузовом трюме.

Бугго утерла воображаемую слезу.

– И как вы устроились на Варидотэ? – продолжала она. – Не обижают вас здесь?

– В порту, – ответил Иза Таган.

– Неужели диспетчерами?

– Грузчиками, – сказала девушка. – Мы сильные.

– Боже! – воскликнула Бугго. – Впервые за двадцать лет Бугго Анео пьет с грузчиками… с проклятой кастой докеров… вороватых, наглых, ленивых тварей!

Она чуть сместила центр тяжести и всем грузом – лент, бантов, жесткого шелка и стразов – навалилась на Оале Найу.

– Дорогая моя, для любого торгового капитана нет более жуткого кошмара, чем ваше племя!

Девушка передвинула зрачки в узенькой прорези между веками.

– Мы докеры не по призванию, госпожа Анео.

– Все равно – какой ужас.

Они продолжали, не обращая внимания на ее неприязненные выходки, чего-то ждать, молчаливо и упорно. В их тихом упрямстве было что-то нечеловеческое. Даже не от фауны, а от флоры.

– Ну так что, – сказала им Бугго, – так и будем сверлить меня взглядами? Или все-таки признаетесь, что вам от меня нужно?

– Ничего, – ответила Оале.

Таган добавил:

– Просто познакомиться с Бугго Анео.

– Подарить вам мой бумажный портретик? – осведомилась Бугго. – Или обойдетесь голограммой из сети?

Ее голос звучал все более отвратительно, в нем режуще дребезжала фальшь. Бугго сама морщилась при его звуках – в отличие от овелэйцев, которые оставались трезвыми и спокойными.

– Черт возьми! – сказала Бугго. – Неужели на Овелэ вам было так плохо, что теперь вы можете выдержать что угодно?

– Приблизительно так, – сказал Иза Таган.

Бугго посмотрела на него, ощущая свое бессилие. Она знала, что в баре вот-вот появится Хугебурка, чтобы забрать ее на корабль, и только эта мысль кое-как мирила ее с происходящим идиотизмом. В противном случае она давно бы удрала – и пусть овелэйцы думают о ней, что хотят.

– А! – с облегчением вымолвила она, заметив наконец сухую фигуру своего старшего офицера. – Ну вот и все!

Хугебурка быстро отыскал глазами капитана и приблизился к ней, не обращая, по обыкновению, никакого внимания на ее собутыльников.

– Хугебурка! – воскликнула Бугго и взметнула к нему руки. – Почему вы отсутствовали так долго? Доложите обстановку… и заберите меня отсюда к чертовой бабушке.

Хугебурка хмуро глянул на Тагана, который мешал ему подойти к Бугго, и выдернул из-под овелэйца стул. Бугго схватила Хугебурку за рукав и перешагнула через упавшего, раскачивая над ним банты.

И тут Хугебурка сказал:

– Малек пропал.

Бугго замерла, и только ленты на ее платье продолжали двигаться.

– Где пропал?

– Где-то в порту… Его видели в двух кабаках, потом на развале, где сломанные движки и всякая ерунда, – там заправляет один тип…

– А что он говорит, этот тип? – Бугго быстро и неприятно трезвела, лицо у нее начало гореть, сердце забухало в опустевшей груди, как будто все прочие внутренности разбежались, чтобы не мешать Его Величеству гневно колотиться о ребра.

– Говорит, Охта купил какой-то аккумулятор и сразу ушел.

– Кто этот Охта? – подал голос Иза Таган. Он поднялся с пола и снова сел на восстановленный стул.

– Мой механик, – машинально ответила Бугго, забыв о своем намерении выбросить овелэйцев из головы и больше с ними не контактировать.

«Механик». Какое никчемное наименование для того, чем на самом деле являлся Малек, одушевлявший все механизмы и устройства «Ласточки»! Но в какое слово вместить всю необъятность взаимной любви, которая связывала Охту с кораблем, Охту с командой, Охту с капитаном?

Иза Таган охватил рукой подбородок, и Бугго вдруг заметила, какие тонкие, детские у него пальцы.

Гимнастка, все это время беззвучно извивавшаяся под потолком, вдруг с громким визгом пролетела над всем залом, задев перед приземлением босой пяткой макушку какого-то тучного хедеянца. Она быстро спрыгнула на пол, двумя рывками поклонилась, метнула в никуда колючий воздушный поцелуй и скрылась.

Оале Найу сказала:

– Кстати, мы завтра последний день работаем на «Канахе».

Хугебурка впервые позволил себе растратить мгновение на людей, прилипших к Бугго Анео.

– И что вы делаете на «Канахе»? Если это, конечно, имеет какое-то значение.

– Имеет, – отозвалась Оале. – Семьсот пятьдесят рулонов первоклассной бумаги.

– Очень интересно, – вставила Бугго.

– Выгрузить и доставить на склад «Нака», – добавил Таган.

– Докеры! – с отвращением сказал Хугебурка.

– Да, я низко пала, – криво улыбнулась Бугго.

– «Нака» – склад с обеззараживающим оборудованием, – сказала Оале. – Мы работаем в герметичных костюмах.

– Полная изоляция от внешней среды, – добавил Таган.

В противоположном углу бара поднялась глухая возня. Двое посетителей сдержанно тузили третьего. Скоро они выбрались из помещения и исчезли за сверкающей дверью.

Хугебурка протер лоб гигроскопическим платком, внимательно посмотрел на вытисненного на нем бравого космоволка и бросил под стол.

– Но зачем изоляция?.. – начал он.

Два черных бесстрастных лица смотрели на него выжидающе: точь-в-точь как перед тем на Бугго. И, подобно своему капитану, Хугебурка начал злиться.

– Я не расист, – сказал он наконец. – И никогда не слышал о том, чтобы бумагу обеззараживали после того, как к ней прикоснутся овелэйские докеры. Если уж на то пошло, мне присуще кастовое сознание.

– Представляете, как интересно! – встряла Бугго. – А я, между прочим, немножко расистка.

Овелэйцы продолжали молчать. Хугебурке хотелось ткнуть их блестящие гладкие щеки иголкой и убедиться в том, что они не пластиковые.

– Если вам больше нечего сказать, то прощайте, – произнесла Бугго.

– На «Канахе» была эпидемия, – заговорил Иза Таган. Эта очередная вспышка активности овелэйца показалась Бугго неестественной, как подергивание гальванизируемого трупа.

– Сочувствую «Канахе», – сказала Бугго. – Но абстрактно.

– Нет, – вступила Оале и повернула голову.

– Что – нет? – Бугго разозлилась по-настоящему.

– Нет, не абстрактно, – пояснила Оале. – У них погибла половина команды.

Ее спутник закрыл лицо воротником.

– Что с ним? – забеспокоилась Бугго. – Подцепил что-нибудь заразное?

– Ему стыдно, – тихо сказала Оале.

– А вам?

– Мне… Я – женщина.

Хугебурка прикусил палец, внимательно рассматривая Изу Тагана. Тот опускал голову все ниже и ниже и в конце концов уткнулся лицом себе в колени.

– Проклятье! – вскрикнула Бугго. – Половина команды вымерла? И «Канаха» уже зафрахтована на следующий рейс?

Иза Таган чуть шевельнулся.

– Да. В другом порту. Варидотэ-Два.

– И механик у них, конечно, тоже помер? Вы это хотели мне сказать?

Иза стремительно распрямился, и Хугебурка поразился постигшей овелэйца перемене: между опухшими мясистыми веками вспыхнул желтоватый свет, губы растянулись – обнаружилась их чувственность.

– Да! – громко проговорил Таган. – Да! С самого начала, госпожа Анео.

Улыбалась теперь и Оале Найу – широко и совершенно искренне.

– И вы полагаете, что наш механик – там?

– Никто по доброй воле не пойдет на корабль, где недавно случилась эпидемия, – ответил вместо овелэйцев Хугебурка. – Думается мне, ребята правы. Малька оглушили или напоили сразу после того, как он ушел с той свалки, а затем схватили и спрятали на «Канахе». Когда они вылетают на Варидотэ-Два? Завтра?

– Он же заразится! – всполошилась Бугго.

– Нет, если сунуть его в герметичный костюм, – возразил Хугебурка. – Они закончат разгрузку, произведут окончательное обеззараживание и смоются. Вместе с нашим Мальком. А остальную часть команды доберут в другом порту. Но без механика они улетать боятся. Должно быть, «Канаха» старый корабль.

– Вы понимаете, почему они взяли именно вашего механика? – спросила Оале. – В этом есть логика?

Бугго мрачно кивнула.

– Охта – лучший, вот и вся логика. Если «Канаха» разваливается, он поднимет ее из нуля.

Иза Таган осторожно посмотрел на Хугебурку – как бы прикидывая, произошло ли их сближение до такой степени, чтобы можно было изъясняться более-менее прямо.

– Нам необходимо попасть на «Канаху», – сказал Хугебурка, желая облегчить ему задачу.

– Моя подруга одного роста с госпожой Анео, – сказал Таган.

– Нет уж, – возразил Хугебурка, – пойду я.

– Рост господина вызовет удивление у моего герметического костюма.

Хугебурка поджал губы.

Бугго смотрела на Оале с неприязнью, но девушка легко выдерживала этот взгляд и наконец сказала тихо, с дозволенным женскому полу бесстыдством прямоты:

– Госпожа Анео, вы можете не стыдиться моей одежды. У нашего народа я считаюсь очень красивой.

– Уговорили, – махнула рукой Бугго.

– Госпожа Анео не может быть докером, – вмешался Хугебурка.

– Оставьте ваши кастовые предрассудки, господин Хугебурка, – сказала капитан. – В конце концов, это я – настоящая аристократка, а вы всего лишь бывший кадровый офицер.

– Да я не об этом, – поморщился Хугебурка. – Просто грузить придется. Работа тяжелая.

– Грузить не придется, – объявила Бугго уверенно. – И обратилась к своим новым знакомцам: – До встречи у терминала «Нака».

* * *

– Вы ведь не всерьез? – говорил ей Хугебурка тем же вечером в кают-компании «Ласточки», где еще витал дух хозяйственного Калмине Антиквара. Тот поспешил заварить чогу и поскорее ушел к себе – разбирать обновы и сортировать полудрагоценные камни, которые он собирал уже лет пять.

– Нет, я именно всерьез, – возразила Бугго. – Почему вам всегда и все не нравится, господин Хугебурка? Почему вы не верите людям?

– Вы им тоже не верите, – заметил Хугебурка.

– Но эти двое – они ведь не лгали? – полуутвердительно-полувопросительно произнесла Бугго.

– Нет, – сказал Хугебурка. – Лгут более приятным для собеседника способом. А они попросту ждали, пока вы сами догадаетесь, максимально усложнив задачу – и себе, и вам.

– Вот еще одна тайна. Для чего вся эта комедия? Зачем не сказать все прямо как есть?

Бугго выглядела озабоченной и вместе с тем умиротворенной: так будущая мать прислушивается к ребенку в своей утробе. Только в случае с Бугго все обстояло в точности наоборот: это она сама находилась в утробе своего детища. Единственный уголок Вселенной, который принадлежал ей всецело, а не был присвоен – как все эти «ее бары», «ее старые приятели», «ее фрахтовые конторы», «ее планеты». Только здесь Бугго произносила слово «мое» без лукавства перед собой и остальными: «мой корабль», «мой Хугебурка», «мой механик»…

Кают-компанию украшали забавные сувениры с разных планет, которые покупались Антикваром. В определенном расположении духа он тащил с местных рынков и развалов все что ни попадя, а потом, тщательно анализируя приобретения, кое-что забраковывал. Эти-то предметы и отбирались у него капитаном, которая перехватывала своего повара возле мусоросборника. Чуть позднее, поглядывая на эти безделушки, расставленные по столам и прикрепленные к стене кают-компании, Антиквар нехотя признавал: в сувенире важно не совершенство исполнения, а местная экзотика, переданная с максимальной выразительностью.

У Калмине с Бугго велась своя маленькая война. Антиквар считал, что у капитана совершенно нет вкуса. И, в принципе, он был совершенно прав. Но давать Бугго Анео советы насчет того, как ей стоит или не стоит одеваться, – дело очень тонкое. За несколько лет непрерывных стычек они выработали своеобразный ритуал, который позволял им поддерживать сносный мир в тех случаях, когда туалеты капитана начинали причинять эстетическому чувству кока физические страдания. Калмине получил титул консультанта и время от времени пользовался этим. Все его консультации были глубоко продуманы и снабжены соответствующим иллюстративным материалом.

Зато на сувенирах Бугго брала реванш, и Калмине порой вполне искренне сожалел о том, что выпустил из рук ту или иную безделушку. Тогда Бугго торжествовала.

У Калмине тоже подрастал в банке счет, и он не скрывал своего намерения когда-нибудь основать собственный дом модной одежды. Разумеется – великолепный.

«Каким качеством, по-вашему, должен обладать модельер?» – спросил он как-то раз своего капитана, завязывая ленты тройным бантом у нее на спине, чуть ассиметрично, как раз так, чтобы ее приподнятое плечо не бросалось в глаза.

Разглядывая в зеркало свое стремительно пышнеющее отражение, Бугго рассеянно сказала:

«Наверное, быть художником…»

«Психологом!» – объявил Антиквар и резким движением застегнул наборный пояс на узкой, плоской талии Бугго. Пояс чуть изогнулся, и талия сделалась круглой.

Бугго протянула руку и потрепала Антиквара по волосам. Он завопил: «Прическа!!!» – и умчался восстанавливать поруганные капитаном локоны.

«Мой Антиквар. Мой консультант. Мой корабль. Мой… механик».

Она улыбнулась и снова вернулась к прежней теме разговора:

– Эти овелэйцы. Не понимаю, чего они добивались своим странным поведением? Хотели заинтересовать меня? Но ведь нет ничего проще. Достаточно сказать: «Нам известно, где находится ваш механик» – и все, я заинтересована, целиком и полностью…

Хугебурка опустил подбородок на ладонь.

– А знаете, что мне показалось, госпожа Анео?

Бугго дернула плечом.

– До сих пор – нет.

– Что они оба – изысканно воспитанные молодые люди. Кем они были у себя на родине?

– Не спросила… Они совершенно сбили меня с толку.

– Давайте посмотрим справочные материалы, – предложил Хугебурка. – Мы с вами вообще ничего не знаем об Овелэ.

– Вы предполагаете, что правила хорошего тона не позволяют им высказываться прямо?

– Во всяком случае, мужчинам.

– И особенно – перед незнакомыми людьми, – добавила Бугго медленно, припоминая странный разговор. – Потому что девушка тоже поначалу страшно темнила… – Она вдруг зевнула. – Вы посмотрите там про Овелэ… побольше всякого… А я пойду. Мне еще читать устав здешних докерских профсоюзов…

И Бугго заплетающимися шагами побрела к себе в каюту.

– Железная женщина, – сказал Хугебурка, глядя ей в спину. Развязавшиеся банты волочились за Бугго по полу, туфли она забыла под столом.

Не оборачиваясь, Бугго показала ему кулак.

* * *

Терминал «Нака» помещался в стороне от остальных – что неудивительно, учитывая его предназначение. Серебристая коробка ангара была облеплена со всех сторон цистернами, коробками, генераторами, толстыми изогнутыми трубами. Все это гудело, излучало, испускало газы. Справа от ангара находилось еще одно строение, совсем простенькое по сравнению с обеззараживающей лабораторией.

Возле этого небольшого здания уже собирались люди. Диспетчер с планшеткой вызывал их по списку, и они один за другим отзывались, получали карточки и скрывались на складе.

Бугго в рабочем комбинезоне, с обвязанной головой, затесалась в небольшую толпу. Она поискала глазами своего вчерашнего собеседника и увидела, что Иза Таган растерянно озирается по сторонам – высматривает напарницу и не узнает ее.

Таган тоже облачился в комбинезон – должно быть, выкупил спецовку, которую ему выдали на первой его работе. Комбинезон болтался на овелэйце, как бочка; твердая ткань не драпировалась, а топорщилась и горбилась. Из сурового воротника торчала нежная тонкая шея овелэйца; грубые манжеты, казалось, готовы были сомкнуть свои черепашьи челюсти над изящными сине-черными запястьями. Бугго опять утерла воображаемую слезу, и тут Иза Таган наконец узнал ее.

– Оале! – крикнул он. – Где ты ходишь? Тебя уже один раз вызывали. Опять мы опоздали. Опять в трюме работать.

Бугго помахала ему рукой. Он выглядел немного раздосадованным, но ее это не беспокоило.

И того, что ее узнают, она тоже не боялась. Никому и никогда в голову не придет, что капитан Анео окажется среди докеров. Конечно, вся Вселенная знает: Бугго Анео – фантастическая особа, от которой можно ожидать любого сумасбродства. Но знание это преимущественно теоретическое. В глубине души все полагают, будто изучили других до конца и «на самом деле» имеют точное представление о том, кто и на что способен. Поэтому, кстати, счастливая возможность удивляться открыта не только для детей и юных девиц, но и для прожженных таможенников, заскорузлых тальманов и одноногих пиратов.

Бугго самодовольно усмехнулась, когда диспетчер сунул ей карточку и активизировал на планшетке поле «Оале Найу»:

– Номер герметичного костюма – 618-Накка-9, – сказал он недовольно. – Повреждение костюма в области правого предплечья полностью устранено. За порчу оборудования из вашего счета вычтены шесть экю. И поторопитесь. Опоздавших – в трюм. Могли бы и лучше о себе заботиться.

И тотчас вызвал следующего.

Бугго вошла в здание. Длинные лампы подпускали бледный свет в вытянутое узкое помещение. Шкафы, похожие на гробы, выстроились у голой бетонной стены, захватанной грязными руками. Часть помещения была отгорожена – насколько поняла Бугго, там находились душевые и санузел.

Мужчины и женщины открывали шкафчики карточками и вынимали костюмы. Защитная одежда считалась полностью герметичной, но, в отличие от военной, подбиралась только по росту и совершенно не подгонялась по фигуре. Она была ядовито-фиолетового цвета и превосходно, по замыслу ее создателей, выделялась на фоне корабельных переборок, обычно зеленоватых или серых.

Докеры переодевались на месте. Они разоблачались до нижнего белья – предпочитали не рисковать и не вносить свою одежду в зараженное помещение. Некоторые избавлялись даже от нижнего белья. Бугго последовала общему примеру и нырнула в костюм голышом.

Как странно выразилась вчера Оале Найу: «Вы можете не стыдиться моей одежды, потому что на родной планете я считалась красивой». Костюм действительно хранил какие-то черты Оале и отчасти передал их своей новой владелице. Красивая женщина – даже если некому оценить ее внешность – держится совершенно иначе, чем дурнушка. И одежда понимает это лучше любого человека.

Бугго никогда не была красивой. Эффектная, эксцентричная, привлекательная – этого вполне хватало и ей, и окружающим. В безликой толпе докеров никто не обратил внимания на то, что у овелэйки сегодня куда более светлое лицо, чем положено. Но потом, когда все лица будут закрыты масками, люди начнут замечать более глубокие вещи: манеру держаться, походку, поворот головы. Костюм, который был Бугго широковат, утопил в своих казенных недрах ее задранное плечо. Хромоту можно объяснить травмой – достаточно время от времени останавливаться и потирать колено. Важно имитировать движения Оале, ее уверенность в своей красоте. Натягивая на лицо маску с коробкой дыхательного аппарата, Бугго яростно внушала себе: «Я – красивая! У меня синяя кожа! Я – красавица!»

У входа уже ругался диспетчер. Рядом топталась тальманша, кислая и всеми недовольная. Это выражение дивным образом передалось ее маске – а еще говорят, что маски обезличивают!

– Давайте, давайте! – диспетчер махал планшеткой.