Текст книги "Кто стрелял в президента"

Задержавшись внутри Кремля, Люба и Вася еще раз подъехали к границе, за которой начиналась резиденция главы государства, и принялись ее – резиденцию – разглядывать. Рядом стояло множество людей, которые дружно гадали, чем интересно занимается в данный момент президент и не глядит ли он, случаем, сейчас в окно. Неожиданно – Люба не поняла, откуда и в какой момент, – на брусчатку в окружении нескольких мужчин ступил знакомый человек. Он шел, чуть наклонив голову, и слушал забегавшего вперед рассказчика, одетого в темный, не по жаркой погоде, костюм.

«Любушка, – зашумела коляска. – Это ж президент наш!»

– Глядите – президент, – почему-то восторженно закричали люди, только что самозабвенно критиковавшие власти за жилищно-коммунальные тарифы: цены задрали! На все дорогие цены сделали!

– Спасибо вам! – истерично выкрикнула женщина в блестящем парике. – Мы вас любим!

Президент поднял голову на крик и улыбнулся издалека.

«Ой, худой какой, – разочарованно протянула коляска. – Как не кормят его».

– Президент! – запрыгал Вася. – Копеечку дай! Рахмат!

– Веня, снимай на камеру, – закричала молодая загорелая бабенка. – Чтоб я и президент вместе попали.

Толпа радостно загалдела и стала пухнуть, как на дрожжах: со всех сторон бежал народ – поглазеть на президента. На коляску напирали. Люба едва сдерживала ободья колес, чтобы не пересечь границу.

«Ой, Любушка, дышать нечем! – запричитала коляска. – Задавят нас!»

Любовь повернула голову вправо, чтобы углядеть за Васей, и встретилась глазами со странным мужчиной, стоявшим в первом ряду – на нем были больничные кожаные тапки на босу ногу, в руке он держал самодельную серую матерчатую сумку с аппликацией голубых цветов, вырезанных из штапеля или ситца. Тип не мигая посмотрел на Любу бесцветными глазами с крошечными зрачками, засмеялся коричневыми зубами, и вдруг вытащил из сумки пистолет.

– Царь! За царя! – крикнул он.

Президент, услышав «царь», приветственно помахал толпе рукой.

Странный человек поднял пистолет.

– Вася, беги! – закричала Люба, оттолкнула Васину двупалую руку и, вылетев с коляской на брусчатку, вывернула на одном колесе самый яростный смерч в своей жизни. Коляска взлетела вверх, перевернулась стремительным сальто.

Раздался сухой хлопок. Еще один.

Коляска вскрикнула.

Что-то ударило Любу в тощий зад. Потом она увидела, как высокий мужчина в черном пиджаке, с абсолютно гладкой головой и черным проводом, тянущимся в ухо, падает на президента и валит его на брусчатку, закрыв своим телом, а все остальные в рассыпную бросаются вон.

Люба встала и пошла. Она не чувствовала ног. И поэтому ей казалось, что она плывет над землей.

Где-то здесь должна быть река. Какая река? Наверное, Москва-река, ведь она, Люба – в Москве. На том берегу Москва-реки непременно должен быть большой, сияющий огнями, концертный зал.

И еще там ее ждет любовь. Коля, значит.

– Коля! – громко закричала Люба.

«Убили!» – громко закричала коляска.

– Убили! – громко закричали люди.

– Президента убили! – истерично завопила женщина в блестящем парике.

– Кто? Кто? – напирали сзади. – Кто убил?

– Президент! Президент! – информировали впереди. – Инвалидку убил.

– Да это она его! Пенсию по инвалидности не выплачивали давно, вот она и того – кокнула.

– Она хотела, – возбужденно поправляли свидетели, – Да ничего не вышло!

– Гарант сам ее шлепнул…

– …чтоб пенсию не платить!

– Как из калашникова очередью – р-раз!

На площадь с воплями въехали накачанные машины в черном камуфляже.

Невесть откуда взявшиеся телевизионные минивэны развернули спутниковые антенны. Журналисты поправили волосы, телефоны в ушах и микрофоны на воротниках.

Операторы взвалили на плечи камеры, завернутые в целлофан.

Из бронированного джипа без передних дверей выскочили двое мужчин с автоматами и Каллипигов.

Цепь крепких ребят принялась непреклонно выжимать зевак с площади, загоняя их в огороженный лентой круг.

Вася взахлеб плакал и с набега пытался прорвать живое ограждение.

– Уходи, мальчик, – сквозь зубы отвечали ему коротко стриженые сотрудники спецслужб. – Иди до мамки.

Сверху закружил вертолет.

– Убили! – понеслось над Красной площадью. – Всех поубивали! Все правительство!

– А Думу? Думу?!

– А этим ничего не сделалось. Отсиделись!

– Эх!

– Веня, снимай все на камеру, американцам за ихние доллары продадим!

– Американцы! Террористы!

– Спасайтесь, россияне!

– Запасайся водой и спичками!

Завывая, въехали машины «скорой».

– Где моя дочь? Пропустите!

– Среди убитых ищи! Их вон тамочки штабелями складывают!

В небе барражировали уже с десяток черных вертолетов.

– Люди, все в укрытие, сейчас будет новая атака!

– Экстренный выпуск, – деловито произнесли журналисты в камеры.

– Где укрытие? Где?

– Все – в мавзолей! Там есть бомбоубежище!

– В мавзолей!

– Граждане, коммунисты переворот сделали! Уже в мавзолее заседают.

– Ой, что будет?

– Колбаса по талонам, вот что!

– Я все видела, все! Этот, с сумкой, как закричит: за царя-батюшку! А глаза так и бегают!

– За какого царя?

– За Ельцина, за кого ж еще?

– Ельцина тоже убили?!

– Наповал! Успел только крикнуть: простите, дорогие россияне, за чубайсовскую приватизацию, за гайдаровские реформы! И повалился!

– Да приватизация при Горбачеве была. А Ельцин своей смертью умер!

– И Горбачев повалился! Рядышком!

– Одна шайка!

– Говорят, только Починок в живых и остался!

– Этот от любой пули увернется! Откуда хошь сухим выйдет!

– Березовский покушение устроил.

– Коммуняки!

– А я говорю – Березовский!

Вася бежал, не разбирая дороги, и размазывал слезы по чумазому лицу. Время от времени он останавливался, чтоб перевести дух, но тут же перед глазами вставала картина: Люба лежит на брусчатке в луже крови, коляска валяется в стороне, а с небес, из облаков, кто-то кричит ему: «Вася, беги!» И он вновь бежал, расталкивая прохожих.

Ребяты-ы! – завыл Вася, влетев в кухню. – Чавелы-ы! Ромалы-ы!

Инвалиды уставились на него.

Вася повалился на пол.

– Любку убили!

Паша прекратил плясать вприсядку и недоверчиво спросил:

– Кто убил?

– Президент, – выдохнул Вася и зарыдал, колотя двупалыми руками по полу.

Глава 12
Разыскивается опасная преступница

ДЛЯ чего нужна жизнь, в которой ни к чему плясать вприсядку?!

Не нужна больше жизнь безрукому Паше!

– А-а! – закричал Паша, испытавший горе женщины, через девять месяцев надежды родившей мертвого ребенка.

Он медленно пошел прочь из кухни, продолжая подламывать ноги в коленях – память тела норовила повторить кренделя присядки.

– А-а! – завыла глухонемая Анжела, страшно, как ветер на чердаке.

– А-а! – обиженно заплакала Кристина-даун.

Она, Кристина, в этой ситуации пострадала больше всех. Ведь у нее теперь никогда не будет голубого серебристого платья с каскадами ткани на груди и туфель на высоком каблуке.

Можно отобрать у человека дом, бессвязно думал безрукий Паша, лишившийся квартиры в результате аферы риэлтеров, но нельзя отбирать у человека мечту. Нельзя отбирать у человека голубое серебристое платье. Потому что тогда он остается совсем уж ни с чем. И как тогда человеку жить? Для чего? Не для чего! И поэтому сейчас он, безрукий Паша, пойдет туда, где убили Любовь и их мечту, и разорвет убийцу зубами на части! И после этого уйдет из жизни сам! Вприсядку!

И глухонемая Анжела тоже пойдет. И скажет убийце все, что о нем думает! И Кристина-даун пойдет. И потребует вернуть ей ее платье и туфли на высоком каблуке.

И двупалый Вася пойдет. За компанию.

Ой, что сейчас будет!

А может, это – только сон? Может он, Паша, спит?

Паша тряхнул головой, чтобы удостовериться: нет, не сон. Снилось безрукому Паше всегда одно и тоже: у него есть руки, и он ласкает ими женщину. А глухонемой Анжеле снится, что она слышит. Какие такие звуки окружают человека, она, конечно, не представляла, поэтому ее сны были наполнены странным свистом, какой издают дельфины и рыбы. Сон Кристины тоже известен – каждую ночь она видит красивых алкашей, мужчину и женщину, которые улыбаются ей, Кристине, потому что это мама и папа. Что ее мама и папа – кудрявые добрые алкаши, Кристина узнала в детдоме, когда нянька, поливая ее в ванной из шланга, ласково сказала: «От какого ж дебила тебя мамка нагуляла? От алкаша, видать. Да и сама, небось, алкашка была». Ну а двупалому Васе снился велосипед.

Но ни велосипеда, ни странного свиста в кухне не было. Значит, убийство Любы – не сон.

– Паша, ты куда? – позвала Кристина.

– Туда, – страстно ответил Паша.

– Я с тобой, – горячо выкрикнула руками Анжела.

– И я, – подскочил горбун Федя.

– Я тоже.

– Меня подождите! – завопил Вася и вскочил с пола.

Компания решительно вышла из дома.

– Наших убивают, – мрачно бросил Паша сидевшему у порога магазина молодому парню с завернутой за пояс пустой камуфляжной штаниной.

Одноногий зло сплюнул и решительно поднялся на одну ногу.

– Кто? – на ходу спросил он.

– Президент, – коротко ответил Паша.

– Какое они имеют право инвалидов убивать? – возмущенно жестикулировала Анжела.

– Наших бьют! – неслось над переулками, подворотнями, окошками подвалов и чердаков.

– Президент Любку-колясочницу в сортире замочил!

– За что он ее? – не раздумывая, присоединялись и спрашивали слепые, колченогие, косоротые и безрукие.

– А ни за что! – кидал бомж на инвалидной коляске. На бомже был надет истертый пиджак. На лацканах пиджака плясали цыганочку ордена и медали различных достоинств.

– Как убил-то? – горячо интересовались присоединявшиеся.

– Из именного оружия, – авторитетно пояснял бомж-орденоносец. – Ему по должности оружие полагается.

– Что же это творится? – охали женщины-инвалиды. – Что она ему сделала?

А ничего не сделала, – шумели в толпе. – Правду сказала, вот и все.

– Правду-то никто не любит.

– Сами живут, как сыр в масле катаются, да еще и слова им не скажи.

– …ну он ее карате и вдарил! Президент-то карате занимается.

– Да не карате, а палкой лыжной он Любку зашиб.

– Какой палкой?.. Какой палкой?..

– А такой! От горных лыж. У них в кабинете в углу завсегда лыжи наготове навострены. Чуть что, они лыжи в руки, и в Сочи.

Никто не руководил этим походом, никто не указывал, на какую улицу сворачивать – инвалиды шли к Кремлю сами собой, не задумываясь, как река течет к устью, как жизнь идет к смерти, как мошенник – к бюджетным деньгам. Инвалиды сыпались из прорех города и вскоре их толпа запрудила улицы. Машины приветственно и покаянно сигналили им: какой-то запорожец пустил слух, что безногие – жертвы автокатастроф. Продавщицы ларьков совали сигареты и стаканчики с кофе – от хозяина проклятого не убудет! А будет ругаться, так уволюсь, и все дела – пусть сам на жаре в палатке вкалывает.

Вскоре в гуще первых рядов инвалидов оказались Жириновский и Зюганов.

Зюганов вручал калекам красные гвоздики и тревожился в телекамеры:

– Сегодняшний марш попавших под колеса, нет, под молох перестройки… Руками этих людей, – вручая гвоздику в зубы безрукому Паше, говорил Зюганов, – были возведены предприятия, прорыты каналы, одержана самая великая победа.

– Нет, вы видите, да? – кричал Жириновский. – Вот! Вот вам результат! А я говорил! Я давно говорил! Но меня не слушали! Россия вымирает! Вымирает Россия! Кто завтра будет пахать на нас? В смысле на Россию? Эти калеки? Эти уроды? Только что сообщили. Я только что узнал. Женщина-инвалид убила президента. Но это был не сам – он сейчас в Сочи, я сам только что оттуда. Это был его двойник. Поэтому я не волнуюсь. Поэтому я сейчас с народом. Но сам факт! Народ так выродился, что первое лицо страны убить некому. Посылают женщину. Инвалида. Вы сделайте президентом Жириновского, и через год я так подниму зарплаты, что народ станет здоровым. Физически и нравственно. Безногих не будет. У безруких от высоких зарплат руки отрастут. Здоровый народ пойдет коммунистов убивать. Это нормально!

– Вот путаник, – сплевывая красную гвоздику, затряс головой безрукий Паша. – Любу сам президент убил, а ни какой не двойник.

Подходы к Красной площади неожиданно оказались заблокированы бронетехникой.

– А ну пропускай! – кричали инвалиды, стараясь перекрыть шум десятка вертолетов, круживших над Кремлем.

Жириновский втащил на бронетранспортер безрукого Пашу.

– Думе нужны инвалиды! – кричал Жириновский. – Коммунистам руки надо поотрывать. Чтоб не голосовали против. И ноги – чтоб не покидали зал заседаний. Фракция «Русский инвалид». Вот что нужно Думе. И я ее возглавлю. А лидером будет вот – он!

От перспективы стать думским лидером Паша забыл, зачем пришел.

– Руки правительству вообще не нужны! – шумел Жириновский. – А особенно сенаторам. Чтоб не занимались рукоблудством. А то они все сидят, вроде как на спикера смотрят, а руки – под столом. Деньги бюджетные дрочат. Перекачивают в регионы. А на местах – я ездил, я знаю, – на эти деньги фейерверки устраивают. А инвалиды без пенсий. И вот они идут на Москву. Вот, ты, зачем пришел на Москву, скажи?

И Жириновский сунул микрофон под нос безрукому Паше.

Паша подумал и вспомнил. Он подался вперед и зашумел в микрофон:

– Президент нашу Любовь убил!

– Видите, коммунисты предали любовь народа! – прокомментировал Жириновский.

Паша сказал в сторону «да не то ты говоришь», пошире расставил ноги и, набрав воздуха, прокричал из последних сил, дав под конец петуха:

– Люди! Президент Любу-инвалида убил! Замочил в сортире из именного оружия.

Этот крик, многократно усиленный микрофонами, ядерным грибом накрыл город.

Тележурналисты, только что готовившие стендапки о покушении на первое лицо страны и стрельбу, произведенную неизвестной инвалидкой, мигом сделали выбор между официальными заявлениями федеральной службы охраны и гласом народа в пользу последнего. Народ не врет! Чего не скажешь об официальных заявлениях. В стендапках срочно поменялись местами слова «президент» и «инвалид». И через минуту с экстренным сообщением вышли телевизионные спецвыпуски. Когда сообщение об убийстве в Кремле девушки-инвалида по имени Любовь прозвучало по Евроньюс, товарища Каллипигова, сосредоточенно глядевшего в экран установленного в джипе телевизора, пронзила мысль. Товарищ Каллипигов, с комсомольской молодости привыкший ориентироваться на вражеские голоса, европейским новостям доверял безоговорочно: заграничное – значит качественное. Товарищ Каллипигов всегда вез мохер, сапоги, джинсы и жевательную резинку из-за границы в СССР, а не наоборот! Поэтому и сейчас он сделал верные выводы: если Евроньюс сказали, что президент убил Любовь, значит, так оно и есть.

Так вот – о мысли, пронзившей Каллипигова.

«Это она!» – пронзительно подумал Каллипигов. Точно, та мерзавка, которая когда-то возглавила антисоветский заговор в его северном городке. Как ее? За… Зи… Кондитерская такая фамилия… Мармеладова! Он, первый секретарь райкома партии Каллипигов, Мармеладову тогда пожалел. Не прислушался к совету начальника районного управления КГБ товарища Преданного. А Преданный, собака, как в воду глядел. И вот тебе – беспорядки в стране, мировой резонанс. Но самое страшное, что эту сволочь безногую убил не сотрудник его, Каллипигова, службы охраны, бывшего девятого управления, «девятки», а сам президент. Завтра он очухается маленько и задаст резонный вопрос: «Где была охрана? Что, у меня забот других нет, как он народа отстреливаться? Я за что охране деньги плачу? Я зачем такую свору кормлю, если сам выполняю всю работу по уничтожению недовольных инвалидов?»

– И полетит, Каллипигов, твоя голова с плеч долой, – раздумчиво пробормотал товарищ Каллипигов. – Надо срочно предпринимать меры. Как-нибудь этак все повернуть, чтобы выйти сухим из воды.

Каллипигов взглянул на экран переносного телевизора, настроенного на его любимый новостной канал. Там беззвучно шел показ репортажа «ноу коммент» – «без комментариев». На подступах к Красной площади колыхалось многотысячное море инвалидов. На бронетранспортере стоял безрукий инвалид. Вот камера наездом показала цыганенка с руками-клешням. Затем в глаза Каллипигову посмотрел бомжеватый инвалид на коляске. На груди инвалида, на потертом пиджаке, плясали цыганочку ордена и медали.

– Это же… Как его? Космонавт Феоктистов. Тьфу!

– Феоктист Тетюев! – осенился Каллипигов. – Сообщник Мармеладовой по строительству ДОТов накануне приезда в город Терешковой. Откуда он здесь? Жив, сволочь!

– Что? – переспросил Каллипигова помощник.

– Видишь вот этого? С орденами? Доставить срочно. Или, нет. Я сам туда поеду.

Он стремительно вскочил в другой бронированный джип и промчался мимо оградительной ленты, за которой томились свидетели убийства Любы президентом РФ – их планомерно опрашивали. В самой середине толпы стойко ожидал своей очереди на дачу свидетельских показаний человек в кожаных больничных шлепанцах на босу ногу, в пиджаке на голое тело и с матерчатой сумкой в руках. Из-под нашитых на сумку голубых штапельных цветов выпирало что-то острое. Время от времени человек быстро пробегал взад-вперед, хохотал и обращался к соседям со словами «за царя!»

Через мгновение джип Каллипигова подъехал к бронетехнике. Каллипигов самолично прошел с помощниками к инвалиду-орденоносцу.

– Имя? – внезапно строго спросил Каллипигов инвалида.

– Анатолий, – ответила орденоносец.

– Уверен? – еще строже уточнил Каллипигов.

И внезапно, перекрестно, чтоб сбить с толку и вывести на чистую воду спросил:

– Мармелад употребляешь?

– Эта… нет! – затряс головой инвалид.

– Фамилия как?

– Зубков.

– Феоктиста знаешь?

– Космонавта? Знаю. По телевизору видал.

– В каком году встречался с Тетюевым? – резко спросил Каллипигов.

– С которым?

– С Феоктистом.

– С Феоктистом не встречался.

– А с кем встречался?

Инвалид сосредоточился.

– С Генкой Быстровым встретился тот год. Здорово, говорю, Генка! Ты как в Москве очутился? Да деревня-то наша, говорит, совсем опустела…

– Я тебя, отец, конкретно спрашиваю, – раздраженно оборвал Каллипигов. – Где и когда ты последний раз встречался с Феоктистом Тетюевым?

– Это с которым? Это из Глухаревки что ли Тетюев, который в финскую погиб?

Каллипигов переглянулся с помощником.

– Мармеладову знаешь?

– Сонечку? – наморщил лоб инвалид. – Не так чтоб очень…

– Когда с ней встречался?

– Да в школе еще. Двойку из-за нее схватил. Неверно трактовал образ.

– А позже?

– А позже ни-ни! Я позже женатый уж был. Не до книг было. Норму перевыполнял! А про Любу вы ничего не знаете, про Зефирову? Че хоть там случилось-то?

– Здесь вопросы я задаю, – строго ответил Каллипигов. – Значит, вы не встречались с Софьей Мармеладовой со школы?

– Нет.

– И ты – Анатолий, как там тебя?

– Зубков, – подсказал инвалид. – Да у меня и паспорт есть. Вот, глядите, пожалуйста. Паспорт правда, старый, советский еще. А чего случилось-то?

– Liebe! Liebe! – внезапно понеслось над толпой.

Это прибыли музыкальные группы.

– Либе! Либе! – дружно пела площадь. – Любовь! Любовь!

– А любовь-то при чем здесь? – высокомерно сказал Каллипигов. – Устроили балаган.

– Либе! Либе! – прямо в лицо Каллипигову завыла глухонемая Анжела. И показала выстрелы – Бах! Бах!

Каллипигов испытующе посмотрел на Анатолия Зубкова, который давно не встречался с Софьей Мармеладовой. Оглядел толпу, выкрикивающую «либе». И внезапно Каллипигова пронзила вторая за это день мысль. Он наклонился к помощнику и с озабоченным выражением лица сказал:

– Ты понял положение? Объект убил безногую бабу по фамилии Либерман.

– Еврейку?! – с полуслова понял тревогу Каллипигова помощник. – А почему без ног?

– Арабские террористы.

– Понял.

– Ничего ты не понял! – загрохотал Каллипигов. – Ты понимаешь, как дело обернулось? Это же политический вопрос! Израиль теперь на дыбы встанет. А свои, русские ходорковские? Чуешь, что они скажут?

– Арабы выразят благодарность, – предположил помощник.

– А нам потом перед Америкой отдувайся за их благодарность?

У Каллипигова зазвенел мелодией «Семь сорок» мобильный телефон.

– Надо бы мелодию сменить, – извлекая трубку, произнес Каллипигов, – в свете последних событий. Если курс руководства – на отстрел евреев, то мы его поддерживаем. Надо бы чего-нибудь русское народное установить.

– Давайте я вам «Мурку» установлю, – предложил помощник. – Я коды знаю.

– Да, Мурка, слушаю тебя! – прокричал Каллипигов в трубку. – Тьфу, это ты Зинаида? Да никого я не ждал! Да какая баба? Это заместитель со своей «Муркой» сунулся под руку, ну я по инерции… Да не нужна мне его Мурка! Они у него все тощие, не в моем вкусе. Зинаида! Уймись. Тут такие дела. Ты Евроньюс смотришь? Сериал? Зинаида, ты меня удивляешь. Я не знаю пока конкретно, что произошло, но объект с час назад убил бабу по фамилии Либерман. Вот и я говорю, стрельнуть даже российскому руководителю нельзя, чтоб на жида не нарваться! Пуля, говоришь, не дура? Может быть ты, Зинаида, и права. В общем, ты мне пока не звони, не до тебя. Возможно, ночевать не приду. Да ничего я не выдумал! Зинаида, прекрати! Да у какой Мурки? На службе я буду всю ночь. Все, пока!

Журналисты, проводившие свой собственный сбор информации, и как бы невзначай стоявшие рядом с Каллипиговым, ринулись в сторону – диктовать новые стендапки. А затем назад, к Каллипигову, с уже готовыми острыми вопросами.

– Установлена ли личность Либерман? Она гражданка Израиля или России?

Каллипигов не растерялся.

– Без комментариев, – важно сказал он и быстро сел в джип.

Помощник включил телевизор и переключил канал на Евроньюс.

– Массовые волнения имеют место в Москве, – сказал за кадром комментатор.

– Гляди-ка, наш джип, – радостно вскрикнул помощник.

– Журналисты, сволочи, везде достанут, – самодовольно ответил Каллипигов, польщенный вниманием прессы.

– Несколько тысяч россиян с ограниченными возможностями собрались на подступах к резиденции президента России, Кремлю, – продолжал комментатор. – По последней уточненной информации, поводом для волнений послужило зверское убийство инвалида-колясочницы по фамилии Либерман. По сообщениям из Москвы, убил Либерман руководитель страны. Правительство Евросоюза срочно собралось для консультаций. Мировые биржи пока не отреагировали на события в Москве. Оставайтесь с нами!

– Ну ты подумай! – хлопнул рука об руку Каллипигов. – Все как я и предположил. Ну-ка, щелкни, на первый. Чего там наши набрешут?

– Только что президент России имел телефонный разговор с Белым домом США, – сообщил строгий голос телеведущей.

На экране появились фотографии российского и американского президентов и рисунок телефона со снятой трубкой.

– США выразили озабоченность гибелью инвалида Либерман. Президент России пообещал во всем разобраться. Вместе с тем российский лидер подчеркнул, что гибель гражданки Либерман – сугубо внутренне дело России. В конце разговора Кремль и Белый дом сошлись в том, что борьба с терроризмом – общее дело обеих стран.

– Вас не спросили, – раздраженно сказал Каллипигов, поглядев на фотографию американского президента.

– Сейчас в нашей студии в прямом эфире находится руководитель фракции ЛДПР Владимир Жириновский. Владимир Вольфович, как вы прокомментируете убийство гражданки Либерман? Мы вас слушаем.

– Много кричали об ущемлении прав евреев в России. Синагоги взрывают. Вот. Кто говорил, что права евреев ущемляются? Евреи в России имеют такие же права, как и я. Даже больше. Мог президент меня убить? Мог. Но не стал. Чтоб потом не кричали, что евреев прижимают. Ни в чем евреев не прижимают. Наоборот. Больше даже.

– Спасибо, Владимир Вольфович. Наш корреспондент побывал у Геннадия Хазанова. Вот что он нам сообщил.

– Президент застрелил Либерман! Это же чушь. Никакого убийства Либерман не было. Была инсценировка. Была операция российских спецслужб по заказу тех, кто хочет дестабилизировать обстановку в стране. Нас опять хотят столкнуть лбами. Хватит сталкивать нас лбами!

– А вот тут ты ошибаешься, – хмуро сказал в ответ Каллипигов. И поглядел на поредевшую толпу очевидцев происшествия в Кремле. – Было убийство. Своими глазами видел инвалидку в луже крови.

Каллипигов покинул джип и направился к группе за ограждением из пластиковой ленты. Свидетелей уже стало меньше. И они сидели на металлических стульях за пластиковыми столами. На столах стояли бутылочки минеральной воды.

– Убили! – подскочила к Каллипигову женщина в блестящем парике. – Закатилось наше солнышко!

– Хорошо гражданка, вас сейчас опросят и вы все расскажете. Сядьте, попейте воды.

Каллипигов прошел к автомашине с передвижной криминалистической лабораторией.

– Есть чего? – спросил Каллипигов.

– Одна пуля. Прошла на вылет. Инвалидная коляска. Сиденье прострелено пулей точно такого же калибра.

Каллипигов заглянул в автомашину и бросил взгляд на коляску с продранным сиденьем.

– Значит, все сходится? – сказал он.

«Ничего не сходится!» – закричала коляска.

– Так точно, все сходится, – ответили Каллипигову эксперты.

«Ну хоть ты скажи!» – умоляюще обратилась коляска к пуле.

Та захохотала и забормотала что-то бессвязное про царя и шахматы. Потом пуля на секунду затихла, и вдруг сказала совершенно нормальным голосом: «Значит, пуля – дура, штык – молодец?»

«Нет, – застонала коляска. – Почему, дура? Никакая ты не дура. Нормальная пуля. Честная, порядочная. И ты обязательно расскажешь, как все было на самом деле».

Но пуля уже вновь хохотала и смотрела крошечным зрачком.

Каллипигов пошел к джипу, мельком глянув на экран.

– Сейчас у нас прямое включение. В Кремле на месте инцидента находится наш корреспондент Антон Семенихин. Антон?

– Ольга?

– Мы вас слушаем, Антон.

– Я нахожусь в Кремле, где сейчас идет опрос свидетелей инцидента с инвалидом Либерман. Только у зрителей нашего канала есть возможность услышать рассказ свидетелей происшествия. Как вас зовут?

Каллипигов рассеянно смотрел на экран. С экрана на Каллипигова глядел странный человек в пиджаке на голое тело и неприятным взглядом бесцветных глаз с крошечными зрачками.

– Я стоял вон там, – совершенно связно сказал человек, – когда вышел президент. Я неоднократно обращался к нему письменно. Но он ни разу не ответил. Я приезжал в приемную президента, с просьбой записать меня на прием. Но мне неизменно отказывали. Более того, спецслужбы по требованию президента поместили меня в психбольницу.

– А по какому вопросу вы хотели встретиться с главой государства? – спросил корреспондент.

– По вопросу переименования шахматных фигур. Я требую, чтобы шахматный король был переименован в царя, королева – в царицу.

– Понятно, – оборвал корреспондент. – А что вы увидели несколько часов назад на этом месте?

Когда президент вышел к нам, я опять привлек его внимание к вопросу переименования фигур криком «Царь! За царя батюшку!». Но он лишь махнул рукой и посмеялся надо мной. Тогда я вынул из сумки пистолет и два раза выстрелил в него.

Человек сунул руку в холщовую сумку и извлек пистолет.

Корреспондент оторопело смотрел на оружие.

– Убивают! – истерично закричала женщина в блестящем парике.

Каллипигов скатился с сиденья и, вывалившись из джипа, бросился к оператору. Он закрыл камеру папкой с документами и скомандовал, показывая на реорганизатора шахмат:

– Задержать!

Группа в камуфляже и черных спецовках повалила странного человека, который впрочем, совершенно не сопротивлялся и лишь пытался удержать на босых ногах кожаные больничные шлепанцы.

– Мы прерываем наш репортаж, – прокричал в микрофон Антон Семенихин. – Ольга?

– Антон? Мы вас не слышим… Вы смотрели прямое включение, – растерянно сказала ведущая и, склонив гладкую головку, уставилась в студийный монитор, ожидая подсказки режиссера.

Лежащему на брусчатке шахматисту пинками раздвинули ноги, прошлись для порядка дубинками по спине, ткнули в рот дулом автомата и заковали в наручники. Через секунду он уже сидел в машине Каллипигова и давал довольно связные показания.

– Фамилия? – сурово спросил Каллипигов.

– Фишер.

– Слушай, – понизив голос, обратился Каллипигов к помощнику. – Это чего же? Опять семь-сорок?

– Имя! – строго выкрикнул помощник.

– Бобби.

– Профессия? Род занятий?

– Чемпион мира по шахматам Бобби Фишер.

Каллипигов и помощники переглянулись.

– А по паспорту ты кто? – охватившись подозрениями, спросил Каллипигов.

– Игорь Викентьевич Курочкин.

– На учете состоишь?

– На воинском учете не состою, – с достоинством ответил чемпион мира по шахматам, – по причине инвалидности по общему заболеванию.

– По какому заболеванию? – на всякий случай спросил Каллипигов.

– Узник совести.

– В психучреждении содержался? – уточнил Каллипигов, отметив кожаный шлепанец на босу ногу.

– Это деятельность спецслужб, – хмуро пояснил Бобби Фишер.

– Ну ясное дело, – согласился Каллипигов. – Значит, ты решил убить лидера страны?

– Да.

– Из-за шахмат?

– Да.

– Расскажи, как это произошло.

– Я выстрелил два раза, но тут вылетела эта инвалидка на коляске.

– Почему именно она? У тебя есть предположения?

– Она оглянулась и встретилась со мной взглядом. Я показал ей пистолет и засмеялся. А потом поднял оружие и направил на президента. А она решила закрыть его от выстрелов.

– Либерман решила кинуться под пули за президента России? – выпучил глаза Каллипигов. – Новое дело! Еще лучше прежнего.

Да, – твердо сказал Бобби Фишер, он же шахматист Курочкин. – Я это понял по выражению ее лица. Она спасла президента от моей карающей руки. Но погубила будущее российских шахмат. И за это я ее убью!

Через час Бобби Фишера увезли. А Каллипигов крепко задумался. Такую свинью судьба подкидывала ему впервые в жизни. Как и во всякий ответственный момент, Каллипигов решил посоветоваться с Зинаидой Петровной, матерью его детей, женой и другом. Он извлек мобильник.

– Мурка? Тьфу, Зинаида? Это я. Зинаида, слушай меня внимательно. Дело государственного значения.

– Говори, – деловито ответила Зинаида Петровна.

– Как ты думаешь, что лучше?..

– Лучше, в смысле – лучше? Или лучше, в смысле – хуже? – с ходу поняла Зинаида Каллипигова.

– В смысле, хуже. Для нашей с тобой карьеры.

Зинаида Петровна беззвучно кивнула.

– Что лучше? – сызнова начал Каллипигов. – Когда еврейка стреляет в объект? Или когда еврейка спасает объект от выстрела?

– Хрен редьки не слаще, – зловеще сказала Зинаида Петровна.

– То-то и оно, – мрачно ответил Каллипигов. – Ну чтоб ей коми-пермячкой оказаться, чувашкой на худой конец. Мало ли в нашей многонациональной стране прекрасных русских национальностей?! Так нет же…

– Значит, я так понимаю, Каллипигов: евреи стреляют в Кремле, а твоя охрана спит?

Каллипигов тяжело вздохнул.

– Можно сказать, в первое лицо страны стреляют, – продолжала Зинаида Петровна, – а вместо твоей охраны его своим телом закрывают жидо-масоны?!

Каллипигов еще раз вздохнул, подвывая.

Распустил ты своих людей! – укорила Зинаида Петровна.