Текст книги "Кто стрелял в президента"

Глава 11
Любовь и лестницы

– НЕ пойму, что такое? – крикнула Люба Николаю, безрезультатно пытаясь повернуть ободья колес. – Не идет, никак.

«Это из-за меня, – умирающим голосом сообщила коляска. – Колеса отнялись…»

Люба взглянула на джип.

«Ага, – укорила она коляску. – Меня упрекала, что не того люблю, а сама чуть в обморок не падаешь, едва джип завидела».

«Сейчас, Любушка, я в себя приду, и поедем дальше».

«Здорово», – обиженным голосом сказал джип коляске.

«Здравствуй», – заупокойным голосом произнесла коляска.

«Че за дела? – сказал джип. – Исчезла, ни ответа, ни привета».

«Извини, – пролепетала коляска. – Мы с Любой потерялись. Сами не знаем как. Очнулись неизвестно где, ничего не помним. Видать, я с тормозов слетела и укатила в беспамятстве. Но мы по всему городу вас с Николаем искали».

«Не врешь?»

«Я?!»

«Ладно, верю. Но если еще раз такое кидалово устроишь, обижусь конкретно».

«Я тебя никогда не покину! – с жаром заверила коляска. – До самой смерти».

«Тьфу– тьфу, – сплюнул джип. – Я помирать не собираюсь».

«Я себя имею в виду, – пояснила коляска. – Жизнь-то нынче, сам знаешь: сегодня – жив, завтра – нет. Стрельнет псих какой-нибудь – и нет колясочки».

«Что это ты заупокойную затянула?» – оборвала Люба коляску.

«Ой, Люба, – вскрикнула коляска. – Как бы сейчас из-за нас с тобой мужики не подрались!»

Люба уставилась на дорогу. Из двери джипа вылезал Николай, а от раскосой иномарки к Любе небрежно шел Ярослав. На нем была надета длинная прямая юбка с запахом – точная копия тех, что носили египетские фараоны. Волосы, зачесанные назад с гелем, сияли черными волнами, как ночное море. В обеих мочках играли винной отравой серьги в виде колец, усыпанных рубинами. Ярослав улыбнулся, обнажив длинный правый клык. Клык смутил Николая, почувствовавшего, что его собственные черные джинсы и цепь на шее – вчерашний день мировой моды. Но смутился Николай лишь на мгновение. Через секунду он напустил на себя вид человека, которого трудно чем-либо удивить, и кивнул Ярославу.

– Николай Аджипов, – сказал он, протягивая руку. – Для своих – Коля-Джип. А ты – Вампир?

Люба удивленно поглядела на Ярослава:

– Вампир?

– Ярослав Бонивур, – пожал руку Николая Ярослав. И пояснил Любе: – Вампир, мой сценический псевдоним.

– А настоящая фамилия – Бонивур? – простодушно спросила Люба.

– Да нет, – неохотно ответил Ярослав. – Фамилия у меня другая.

– А-а, – на всякий случай сказала Люба.

– Ну что, поехали? – предложил Ярослав. – Время поджимает.

– Любовь, давай в джип! – продемонстрировал Ярославу право собственности Николай. И обратился к Ярославу. – Куда едем?

– «Голден Вегас», – ответила Ярослав и салютнул Любе раскрытой ладонью.

Джип рванул с места. Через несколько минут Люба увидела растянутый над проспектом аншлаг, освещенный праздничными пучками света: «Голден Вегас: Вампир и Николай Носков». Зубы Любы застучали.

– Ты чего? – спросил Николай.

– Тремор, – пробормотала Люба и сжала зубы. – На нервной почве.

«Хорошо, что голову помыла», – подумала Люба, когда Николай вкатил коляску в сияющий голливудской роскошью ночной клуб. Он неохотно отпустил ручки коляски на слова Ярослава «подожди здесь, мы быстро». Но тут же пошел навстречу мужчине, сказавшему издалека:

– Здорово, Запорожец! А ты чего здесь? Порядок пришел наводить? Вроде не твоя вотчина?

– Это хорошо, что я тебя встретил, – довольным голосом сказал Николай, умиротворенный званием борца за порядок. – Слушай, ты ведь студию звукозаписи крышевал одно время?

– Кто в юности не ошибался? – хохотнул мужчина.

– Связи остались? Девчонку одну надо раскрутить. Протеже гаранта. На этой неделе опять с ним встречается. Но я так прикинул: чего царя по такой ерунде грузить? Уж договариваться – так по крупному. А компакт мы и сами как-нибудь сварганим.

– Ты завтра позвони Юре-Пионеру, – посоветовал собеседник. – Скажи – от меня. У него этих студий, как у тебя баб. Жена, кстати, как?

– В загородный отправил с тещей.

Люба ехала за Ярославом, по-хозяйски шагавшим по служебным коридорам клуба. Он заглянул в одну из дверей и обернулся к Любе:

– Сейчас с арт-директором переговорим.

– Давай быстрее, – приказал арт-директор Ярославу. – Излагай.

– Посмотри номер. Неплохой. Мощный даже.

– Номер отличный, – не дав Ярославу договорить, отозвался арт-директор. – И ты в следующий раз такие номера не откалывай. У нас серьезные уважаемые люди отдыхают. Они на красивых девочек хотят глядеть. А ты тащишь какую-то оборванку с Казанского вокзала.

– Я не с вокзала, – угрюмо произнесла Люба.

– Слушай, ну для меня. Я тебя о чем-нибудь просил хоть раз? – сказал Ярослав. – Смотри, когда на нее в «Империю» народ валом повалит, ты не говори, что я тебе ее не предлагал.

Арт-директор насупился.

– Ладно, давай, только быстро.

– У меня песня есть, – заторопился Ярослав. – «Бессердечная любовь», Люба под нее на подтанцовке на коляске сделает фуэте.

– Ну давай, демонстрируй.

– Любовь! – скомандовал Ярослав. – Покажи!

Люба сердито взглянула на арт-директора и отчаянно выдала свой коронный номер – смерч на одном колесе. Затем, не останавливаясь, сделала сальто, почти перевернувшись с коляской в воздухе, и закончила страстным латиноамериканским танцем, разученным когда-то в санатории со спинальником Романом.

Директор поднял с пола опрокинутый коляской стул, остановил раскачивавшуюся люстру и немного подумал.

– Ты чего, на сцену ее в таком прикиде собираешься вытащить? Куртка с помойки что ли? Или секнд хэнд из запасов Анастасии?

«На себя бы посмотрел! – возмутилась коляска. – Джинсы изорваны снизу до верху, по полу волочатся. Волосья – дыбом. Пугало чистое!»

Ярослав радостно продемонстрировал Любе крепко сжатый кулак.

– Сегодня временно займем что-нибудь надеть у шоу-балета, а завтра с режиссером обсудим, что сшить, я костюм за свой счет закажу.

– Сегодня?! – вскинулся арт-директор. – Укумарился? Без репетиции? У меня тут чего, совхозная дискотека?

– Слушай, Люба этот номер два года готовила. Какие тебе еще репетиции нужны? – убеждал Ярослав. – А китайский цирк на коляске знаешь, как люто будет?

– Для китайского цирка еще лонжи надо заказать, резиновые тросы.

– Закажем!

– Ну давай хоть к коляске пиротехнику какую-нибудь присобачим, – принялся размышлять арт-директор. Он нажал кнопку радиотелефона. – Костик? Фейерверк «Фортуна» еще есть? Пару штук надо. Занеси ко мне.

«Фортуна», – обрадовалась Люба. – Колясочка, это – знак!»

Вскоре в кабинет вошел парень в комбинезоне с длинными трубками в руках.

– Два как раз осталось, – пояснил Костик. – Надо заказать.

Куда их сейчас?

– На коляску приделай. К колесам, что ли? Чтоб вроде как из реактивных двигателей вырвались брызги. Как тебя? Люба? Слушай, фейерверки супердорогие, последняя разработка – управляются с пульта, дистанционно. Так что тебе делать ничего не надо будет, Костик в нужный момент выдаст жару. Но если испортишь чего-нибудь, стоимость из оплаты вычту!

– Из зарплаты? – радостно переспросила Люба. – Я ничего не испорчу!

– Ладно, иди! Ни пуха, ни пера, – пожелал директор.

«Пошел ты к черту!» – с удовольствием ответила коляска.

Ярослав быстро, Люба еле поспевала, прошел в небольшой зал со стульями вдоль стен и включил музыку.

– Сейчас еще раз попробуем, – приказал он. – Ла-ла-ла… после слов «снова буду рядом» ты начинаешь крутить смерч, а на концовку припева «только с тобой» – сальто. Потом до конца песни танцуешь латину. Поняла? Поехали! В конце фейерверк, и ты уезжаешь с площадки.

– Мне бы покрепче к коляске пристегнуться, – вспомнила Люба. – Я сейчас только ремнем от папиных брюк пристегнута.

Минут через двадцать Люба боязливо въехала в зал через служебную дверь и принялась высматривать Николая. Он поднялся из-за столика и махнул Любе.

– У меня минут десять есть, пока Ярослав ищет для меня костюм, – возбужденно сказала Люба. – Я бы попила чего-нибудь или съела легкое что-то.

Николай подозвал официанта.

– Заказывай, – предложил Любе.

Люба испуганно замерла, но тут же собралась и небрежно приказала:

– Значит, так, органика: биосметана, хлеб с проростками.

Она с довольным видом посмотрела на Николая.

Официант поглядел вдаль, и невозмутимо повторил:

– Биосметана, зерновой хлеб. Пить что будете?

– Зеленый чай! – с победоносным видом сообщила Люба и важно уточнила: – Вы знаете, что его надо заваривать два раза?

– Разумеется, – ответил официант. – Наш шеф-повар в курсе.

Вскоре он появился с подносом:

– Биосметаны не было, но могу предложить вам молочный крем с фруктами.

– Хорошо, – милостиво согласилась Люба.

Она едва успела допить чай, как из служебных дверей показался Ярослав. Он махал рукой. Люба посмотрела на Николая безумными, бессмысленными глазами.

– Пожелай мне удачи, – прошептала она.

– Мою Любовь ждет удача! – довольно убедительно произнес Николай.

«Тьфу, бес! – сплюнула коляска. – Голову девке дурит!»

Когда из ободьев колес вырвались снопы серебристо-малиновых искр, коляска обезумела:

«О-ой! Горю!»

Люба сделала стремительный круг, так что искры образовали вокруг Ярослава сияющую орбиту, и, не помня себя, умчалась с площадки.

Зал разразился аплодисментами и криками. Сердце Любы ломилось в грудь, как буйно-помешанный в стены одиночной камеры, коляска стонала и охала, ругалась на огнеопасность номера. Из темноты вынырнул Костик:

– Приказано еще фейерверк к колесам приделать.

«Фортуны» больше нет, «День Победы» принес.

– Я, что, еще раз выступать буду? – еле справляясь с дыханием, произнесла Люба.

– Ну.

– Дорогие друзья! – неслось из зала. – Только у нас – Вампир и Любовь. С первыми лучами солнца он исчезнет. Поэтому не уходите до утра!

– У тебя какой мобильный? – спросил на выходе из клуба Ярослав.

– Никакого, – призналась Люба и поспешно объяснила: – Чтобы родители не звонили и не беспокоились. Я решила, сама им позвоню, когда чего-то добьюсь в шоу-бизнесе.

– Надо срочно купить.

– У меня пока с деньгами не очень, – тихо призналась Люба.

– Давай я куплю, без наворотов, просто чтоб быть на связи? А деньги отдашь, когда сможешь.

– Сам куплю, – оборвал Ярослава Николай. И кивнул Любе – садись в машину. – Ты почему не сказала, что у тебя нет мобильника?

– У меня есть, – смутилась Люба. – Просто я его дома оставила. Чтоб родители не звонили. Мама станет плакать, уговаривать вернуться. Я буду переживать.

Джип вывернул на Ленинградский проспект.

На фоне прохладного утреннего неба, освещенная первыми лучами солнца, висела растяжка: «Голден Вегас: Вампир, Любовь и Николай Носков».

Слово «Любовь» было ловко вписано под углом и другим шрифтом, вполне убедительно сойдя за дизайнерский прием.

– Ой, – удивленно сказала Люба. – Это я что ли уже вишу?

– Оперативно, – похвалил Николай.

– Коля, возьми, – пытаясь скрыть гордость, сказала Люба и протянула Николаю сто долларов.

– Это что? – не отрываясь от дороги, произнес Николай.

– Мне двести долларов заплатили, сразу за два выступления. Забери на хозяйство!

Николай бросил на Любу суровый взгляд и раздельно сказал:

– На какое хозяйство?

– Я думала… Я хотела… У меня дома всегда так было: папа отдавал маме деньги.

– Я тебе – что? Мама? Ты за кого меня принимаешь?!

– Коля, не сердись! – принялась оправдываться Люба. – Я хотела…

Она сглотнула слова «как бы общий бюджет семьи» и поспешно сказала:

– На телефон, вдруг у тебя денег не хватит?

– Сейчас заедем в салон связи, где-то тут был круглосуточный, подключим тебе связь, – распорядился Николай. – Тебе всего двести заплатили?

– Да! – восторженно сказала Люба. – За сегодня и за следующее выступление. Так много!

– Так мало! – поправил Николай. – Ладно, с этим я сам разберусь. Тебя куда сейчас?

– Домой. Только мне бы хотелось чего-нибудь вкусного купить, отметить мое выступление.

– Что это за дом?! Помойка! Давай, в гостиницу?

– Нет, Коля, спасибо. Мне там удобно. Никому ничего не должна.

«Верно мыслит, – одобрил Николай. – Расскажет гаранту про ветхое жилье, и через неделю въедет в отдельную квартиру».

– Какие планы на сегодня? – вкрадчиво спросил Николай. – С кем увидеться нужно?

– Посплю пару часов. Может быть, выберусь на урок вокала к Сталине Ильясовне, – принялась перечислять Люба. – А ближе к вечеру планы съездить в центр Москвы.

«Темнит, – догадался Николай. – Из соображений государственной безопасности».

– Может, на Красную площадь. В Кремль, возможно, – сообщила Люба и пошутила: – Посмотрю, как там дела идут?

Николай подобрался. Но сохранил невозмутимый вид.

– А почему ты спрашиваешь? – заинтересовалась Люба.

– Я со студией звукозаписи договорился, – небрежно бросил Николай. – Насчет твоего диска.

– Правда? – Люба сияла. – Коля, ты не шутишь?

– А что, Коля когда-нибудь шутил?

«А то нет! – встряла коляска. – Вчерась пришел, подшутил над Любушкой, штаны надел и ушел восвояси – руки в брюки, хрен в карман. У-у, бес!»

«Что – уже? – ухмыльнулся джип. – А мы с тобой когда же, бэби?»

Коляска фыркнула.

«Заржавеет ведь в одном месте», – не отставал джип.

«Не перевариваю пошлость! – гордо заявила коляска. И горестно прошептала: – Ох, Любушка, каких прохиндеев мы с тобой полюбили!.. Ну да сердцу, видать, не прикажешь»

– Тогда ты мне на мобильник звякнешь, как освободишься, я подъеду, отвезу тебя в студию, – бодро сказал Николай. – А после студии – в Кремль.

Люба радостно наморщила нос и закивала головой.

– Ребята! – закричала она, заехав в подъезд своего дома.

– Ребята, просыпайтесь!

Кристина, Анжела, Паша, Роман выползли в коридор и уставились на Любу.

На шее у нее болтался сотовый телефон, на коленях стояли пакеты, набитые продуктами из супермаркета, а на ногах красовались кроссовки с серебряными шнурками.

– Ух ты! – показала глухонемая Анжела.

– Ребята, срочно начинаем готовить номер для песни, придумывать клип, репетировать подтанцовку. Я сегодня еду в продюсерский центр и студию звукозаписи!

Инвалиды загалдели.

– У кого какие предложения? – кричала Люба, выкладывая продукты на стол.

– Я вприсядку маленько плясать умею, – смущенно сказал безрукий Паша. – Батька в детстве научил, когда жив еще был.

– Здорово, – восхитилась Люба. – Оттачивай мастерство!

Паша сказал «эх-ма!» и пошел вприсядку.

– Вася где? – шумела Люба.

На кухню вышел заспанный Вася.

– Василек, ешь и мой ноги быстренько! После обеда на Красную площадь пойдем, надо тебя окультуривать срочно. Того и гляди, шоу-звездой станешь.

Вася вытаращил глаза.

– Анжела! – ликовала Люба. – Анжелочка! Мы все вместе будем выступать! Мы всем докажем, что инвалиды – тоже люди!

– Ы-ы, – мычала Анжела.

– А Кристина? – разволновалась Кристина-даун.

– Ты будешь стоять на сцене в голубом серебристом платье, – фонтанировала Люба. – Вот здесь, на груди, такие роскошные складки ткани и цветок. Туфли на высоком каблуке! Ты будешь мне подпевать.

Кристина хохотала, как безумная.

Безрукий Паша на секунду прервал пляску вприсядку, перевел дух, и вновь пустился выкидывать ноги.

Передохнув и выпив чая, Люба достала из кармана визитку Сталины Ильясовны и важно внесла номер в память телефона.

– Это я, Любовь, – дозвонившись, принялась кричать Люба. – Я вас не разбудила?

– Хотела бы я, чтобы меня каждое утро будила любовь, – пошутила Сталина Ильясовна. – Ты откуда звонишь?

– Из дома.

– Что у тебя за шум?

– Паша пляшет, – стараясь перекричать топот, пояснила Люба.

– Понятно. Ты приедешь на урок?

– Вот это я и хотела спросить. Можно прямо сейчас? Потому что у меня сегодня столько дел! Вы не представляете, что ночью было! – тараторила Люба. – Я в клубе с триумфом выступила! Мне деньги заплатили.

Минут через сорок Люба подъехала к знакомому дому, поприветствовала консьержа и вручила ему упаковку с банками напитка. Консьерж замахал руками: да ты что?

– Берите-берите, – сказала Люба. – Днем жару обещали, охладитесь. Я сегодня ночью в клубе кучу денег заработала.

– Ну! – удивился консьерж.

– Ага! Сто долларов за ночь. Правда, уже меньше осталось.

– Ты, похоже, приезжая?

– Да, я издалека, из Вологодской области.

– То-то тебе сто долларов миллионом показались. Вот что, дочка, за лимонад спасибо, но больше этого не надо. Плохие это деньги.

– Деньги как деньги, не хуже других, – слегка обиделась Люба.

– Не дело это, дочка, мужикам продаваться.

– Почему мужикам? Женщины тоже были. А я считаю, лучше так работать, чем попрошайничать, да у государства просить, – запальчиво произнесла Люба. – Любая девчонка о такой работе мечтает. Спит и видит!

– Эх, до чего ельцинская банда российских женщин довела!

Давай-ка, я тебя занесу по лестнице, – вздохнув, предложил консьерж.

– Домовой-то не выл сегодня? – тихонько спросила Люба у Сталины Ильясовны, когда консьерж удалился.

– Кажется, нет.

– Не будет больше! Я его задобрила.

– Чем же это? – удивилась Сталина Ильясовна.

– Лимонадом. Ой, вы посмотрите, какой мне Коля сотовый подарил! И еще: ведь он деньги отказался у меня взять.

– Это нормально, – пожала плечами Сталина Ильясовна. – Твой избранник ведет себя, как истинный джентльмен.

– А он такой и есть, – гордо сказал Люба. – Истинный!..

Люба проехала на кухню:

– Вот: биосметана, зерновой хлеб, зеленый чай, мед.

– Любочка, зачем ты тратишь деньги?

– Вы не представляете, сколько мне заплатили! Ну, угадайте, сколько?

– Пятьсот долларов?

– Ну это вы шутите. Сто! (чуть выше ты писала, что двести!)

– Всего?

– Ничего себе – всего. Да у нас обработчицы рыбы за неделю в сезон столько не получают. А я – за ночь!

– Любочка, на самом деле ты их не за одну ночь заработала. Ты два года отрабатывала этот трюк, да? Понимаешь, что я имею в виду?

– Понимаю. Нужно упорно трудиться над голосом?

– Да. Только тогда однажды, как бы в одну ночь, ты станешь богатой и знаменитой певицей.

– Но все-таки это мой первый серьезный заработок в шоу-бизнесе.

– И ты теперь деньги тратишь направо и налево?

«Вот и я говорю, – сунулась коляска. – Пушит денежки!»

– А зачем мне деньги? – беззаботно сказала Люба. – У меня же и так все есть. Голос есть, песни есть, работа, Вася, вы, Коля. Он меня без всяких денег полюбил. Такую, какая есть. Вы, кстати, тоже без денег со мной занимаетесь.

Сталина Ильясовна поцеловала Любу в макушку.

– Пошли распеваться, Любовь.

Люба благоговейно въехала в дышащую духами и сандалом гостиную и остановилась возле рояля.

– Давай-ка, еще раз повторим правила дыхания. Вды-ы-ыхаешь! И диафрагма удерживает воздух в легких ровно столько, сколько будет длиться твоя вокальная фраза. Ты должна выдыхать очень медленно, чтобы самую длинную фразу спеть на одном дыхании, не прерываясь. Поняла?

– Да.

– И еще должно остаться воздуха, чтобы не перехватывало горло. Дыхание и звукоизвлечение жестко связаны. Итак, встаешь прямо.

– Сижу прямо, – засмеялась Люба.

– Да, я все время забываю. Сидим прямо и вдыхаем носом воздух: не напрягаясь, легко. Плечи не поднимаем! Медленно вы-ды-хаем…

– Ф-ф-ф-ф, ф-ф-ф-ф, ф-ф-ф-ф, – шипела Люба.

– Теперь «да-да-да». Вдох! Пошла: «да-да-да».

– Да-да-да, – послушно выпевала Люба.

– Выражение лица! Лицо не напрягать. Улыбочка! Слушатели не должны знать, что тебе тяжело.

– А мне и не тяжело. Мне радостно.

– Отлично! Образцом для звучания по традиции является звук «а». Поэтому ты сейчас пропоешь «а» и зафиксируешь гортанью, связками, диафрагмой, всей твоей душой позицию звукоизвлечения «а». И в дальнейшем будешь стараться все остальные гласные звуки извлекать из позиции, наиболее близкой «а». Поняла?

– Не очень.

– Сейчас по ходу дела поймешь. Управляй своим голосом так, чтобы все гласные приблизить к звучанию «а». Вдох! А-э-и-о-у.

– Аа-ээ-ии-оо-уу! – голосила Люба. – Аа-ээ-ии-оо-уу.

Потом они пили чай с молоком, и Сталина Ильясовна объясняла Любе про тоны, обертоны, форманты, рисовала графики и колебания.

– Как все сложно, – переживала Люба.

– Никто и не обещал, что будет легко, – говорила Сталина Ильясовна.

– Ой, Сталина Ильясовна, можно я новости по телевизору посмотрю?

– Конечно. Дай-ка пульт. Интересуешься политической жизнью страны?

– Вообще-то не очень. Просто мой Коля очень политикой увлекается. Все время меня про президента спрашивает – его мое мнение интересует. Я думаю, я должна его интересам соответствовать.

– Конечно, – опять согласилась Лина.

– Теперь придется каждый день новости смотреть. Ой – он! Президент. Линочка Ильясовна, как громче сделать?

После новостей Сталина Ильясовна вновь рассказывала Любе о цели обучения вокалу. И Люба послушно повторяла: звучание естественное, красивое, непринужденное, свободное от неестественных призвуков, полное, ровное, оптимально использующее резонансную полость.

Когда Люба уже сидела в прихожей, готовясь спускаться вниз и ожидать возле подъезда Николая, Сталина Ильясовна осторожно сказала:

– Любочка, почему ты не спрашиваешь про музыкальное училище? Забыла?

– Я боялась, – сказала Люба.

Сталина Ильясовна скорбно помолчала.

– Инвалидов не берут? – спросила Люба.

– Не совсем так, – Сталина Ильясовна погладила Любину руку. – Есть университет культуры специально для инвалидов. И музыкальное отделение там тоже есть. Но колясочников не принимают.

– Лестницы? – догадалась Люба.

– Откуда ты знаешь? – удивилась Сталина Ильясовна.

– А чего тут знать. Лестницы – это главное препятствие спинальников. Я и в школу только на первый этаж ходила, и в музыкалке не могла учиться, как все – там крыльцо высоченное было. Потом только приварили уголки.

– Я говорила с ректором, среди ночи вытащила его из постели. Он жалуется, что нет денег смонтировать лифт или современные подъемники. В общем, я очень расстроена. Тебе придется учиться у меня. Благо, ты приглянулась нашему Павлу Сергеевичу, вон с каким удовольствием по лестнице тебя таскает.

– Жаль, – закусив на секунду нижнюю губу, сказала Люба. – Я не из-за себя переживаю. Мне повезло, у меня есть вы, Коля. А другие колясочники как же? Ведь невозможно представить, чтобы строители построили дом без лестниц для здоровых людей. А для инвалидов пандус не возвести – в порядке вещей. Нас не существует. Вы видели справочник учебных заведений для инвалидов? Какие специальности мы можем получить? Сапожник, закройщик обуви, счетовод, упаковщик. Ладно, все равно большое вам спасибо за информацию.

– До завтра, Любочка, – виновато сказала Лина.

Николай заехал за Любой и отвез в ничем внешне не примечательное здание, похожее на бывшую контору завода или института.

– Господа, Готовченко у себя? – спросил Николай в переговорное устройство на дверях с сияющими золотом замками и ручками. – Аджипов к нему.

«Готовченко, – задумалась коляска. – Знакомая фамилия. Нет, навряд ли. Тот Готовченко товарищ был, а этот – господин».

В дверях щелкнуло и Николай распахнул створку, пропуская вперед Любину коляску. Люба въехала в коридор, уставленный искусственными орхидеями и пальмами, узкими колоннами аквариумов, кожаными креслами и столиками молочного стекла на раскосых ножках. Люба восторженно уставилась на крошечные светильники, развешанные на натянутую вдоль коридора серебристую проволоку. На стенах в рамках красовались фотографии знаменитых певцов и компакт-диски. Некоторые двери были раскрыты, и Люба увидела компьютеры, перед которыми сидели молодые парни и девчонки. На дверях, над столами и мониторами болтались забавные рисунки, юморные надписи и яркие постеры. С одного из них на коляску кровожадно глянул Мэрлин Мэнсон.

«Ой, Любушка, – вскрикнула коляска. – Чего это он? Глаз красный какой! С перепоя что ли?»

«Образ такой, – предположила Люба. – Сценический. Наверное, какую-то операцию сделали. Сцена требует жертв».

«Любушка, ты не соглашайся, если тебе велят с красными глазами петь».

«Не соглашусь», – заверила Люба.

В конце коридора, в небольшом холле, Николай остановился перед стойкой секретарши. Люба поглядела на белую дверь со вставкой из синего стекла. На двери висела табличка: «Готовченко Юрий Савельевич».

«Готовченко! – вскрикнули коляска и Люба. – Завотделом культуры райкома комсомола!»

Люба повернулась к Николаю и кивнула на дверь с табличкой:

– Коля, я его знаю.

– Юру-Пионера? – удивился Николай.

– Мы зря сюда приехали, – упавшим голосом сказала Люба. – Он не станет мои песни записывать. Он ярый приверженец соцреализма в искусстве.

Николай заржал.

– Юрка-то? Не знал! Не переживай, теперь он сторонник капреализма. И не только в искусстве.

«Любушка, – толкнула коляска Любу, – спроси у этого пионера про первого секретаря товарища Каллипигова. Может и он здесь? Говорили, в Москву подался, злыдень».

«Спрошу, – пообещала Люба. – Мне самой интересно. Прямо весь город здесь. Паша Квас, Готовченко».

– Здорово, Пионер! – поприветствовал Николай Готовченко, сидевшего за огромным стеклянным столом.

– А-а, Запорожец! – улыбнулся Готовченко. – С чем к нам?

– Старую знакомую твою привез. Не узнаешь?

– Я Любовь Зефирова, – напомнила Люба со смехом. – Вы у нас завотделом культуры работали. Ленина мне не разрешили в спектакле играть.

– Да-а, кто в юности не ошибался, – хохотнул Готовченко. – Зато как закалилась в боях!

– Это точно, – согласилась Люба и порадовалась: – Столько земляков встретила! Говорят, товарищ Каллипигов тоже в Москве. Случайно не знаете, чем занимается?

– Знаю, – ответил Юрий и поднял глаза к потолку. – Он теперь в «девятке» у руля.

«Надо же, – удивилась коляска, – таксистом стал».

«Кто бы мог подумать? – ответила Люба коляске. – Руль крутит в такси. А такой был важный!»

– В «девятке»? – с интересом переспросил Николай. – Надо иметь в виду. Да у тебя, Любовь, я смотрю, все схвачено? Везде свои люди расставлены? На всех ключевых постах?

Люба скромно улыбалась.

– Ладно, давай о деле. Юра, этой девушке, любимой певице президента, между прочим, нужно сделать качественный диск. В сжатые сроки.

– У меня уже есть готовый диск, – робко встряла Люба.

Она пошарила в рюкзачке и извлекла демоверсию.

Готовченко взял коробочку двумя пальцами, повертел в руках и картинно скривился.

– Ты мне этим говном аппаратуру испортить хочешь? – весело сказал он и повернулся с креслом к музыкальной системе на длинном низком шкафу, под рукой.

Любино лицо запылало.

– Ну, Юр, уж какая есть, – произнес Николай.

– Была бы фирма, я б к тебе не пришел.

Готовченко вставил диск, нажал кнопку. В комнате грянула балалайка. Затем раздался скрип и вступила гармонь. Готовченко выпучил глаза. Повернулся к столу, снял трубку телефона и громко сказал кому-то:

– Зайди.

Через мгновение в кабинет вошел долговязый молодящийся мужчина с длинными серыми волосами. Он прислушался к гармони и потряс мизинцем в ухе:

– Чего за хрень?

Люба сидела ни жива, ни мертва. Ее охватил стыд за все, что она написала и спела, за простодушную гармонь и деревенскую балалайку, за свою жалкую джинсовую куртку и аляповатые кроссовки с серебряными шнурками.

– Заказчик нам балаган-лимитед притащил, раскрутить желает в кратчайшие сроки, – бросил Готовченко. – А это – солистка.

– Ну чего, – оглядев Любу и коляску, сказал длинноволосый. – Нормальный компакт будет – «Поющая карлица-гном», а на подтанцовку еще уродов наставим. Извращенцы валом повалят.

– Может не надо при ней, – примиряюще сказал Николай.

– А пусть знает, – взвился длинноволосый.

– Пусть не питает иллюзий, – пояснил Готовченко.

– Откуда приехала? – спросил длинноволосый. – Из Черножопска?

– Из Белозерска, – растерянно ответила Люба.

– Я так и догадался, – бросил длинноволосый. – Как тебя зовут? Любовь? К Бабкиной, Люба, к Бабкиной!

– У меня бабок нет, – опустив голову, ответила Люба, вспомнив любимое слово Николая.

– Слушай, ты кончай! – вдруг вскинулся Николай. – Сливки, миски, подливки, пидоров всех своих раскрутил? Раскрутишь и Зефирову. Я чего, из-за тебя гаранту вместо Зефировой Киркорова преподнесу?

– Ладно, уймись, – вздохнув, осадил длинноволосого Готовченко. – Придется поработать. Не каждый день к нам от царя приходят.

– Я еще сочиню, если надо, – осмелев, заверила Люба.

– Давай, сочиняй, – тряхнул кулаком Готовченко. – Чтоб нестандартно, но – в формате! На, забирай свой диск.

– А куда мне его теперь?

– На память оставь. Или вон в ту корзину, – уже успокоившись, посоветовал длинноволосый. – Все с нуля будем делать. Сама-то какую концепцию видишь?

– Концепцию? – растерялась Люба.

– Ну, философия альбома какая тебе видится?

– Связующая идея, красная нить есть? – подсказал Готовченко.

– Идея? Кончено, есть, – обрадовалась Люба. – Безграничные возможности человека с ограниченными возможностями. Знаете, мне часто снится, что я иду. Я не знаю, что чувствует человек, который может ходить. И я как бы лечу, не касаясь земли. И знаю, что иду к реке. И у меня там, за рекой, все впереди – огни концертного зала, признание, любовь. И мне не нужны ноги, потому что душа может полететь куда угодно! Ведь весь мир находится внутри человека, а не вокруг. И у инвалида этот мир такой же огромный, как и у здорового человека. А иногда – еще огромнее.

Она смутилась и замолкла.

Коляска принялась всхлипывать.

Готовченко и длинноволосый молча поглядели друг на друга.

– Ну чего, – покрутив носом, наконец, сказал длинноволосый, – для клипа неплохой видеоряд.

Около четырех часов дня Николай подвез Любу домой, забрать Васю. Он очень хотел самолично препроводить Любу в Кремль, но она не предлагала, и Николай решил держать видимость невмешательства в Любины дела с президентом. Чтоб не думала Люба, что у него, Коли-Джипа, есть корысть!

Вася, переодетый из трухлявого китайского джемпера в новый, искрящий – турецкий, твердо заверил Любу, что сто раз ездил в метро с другими инвалидами и сумеет удержать коляску на эскалаторе. Любе и самой очень хотелось побывать в метро. Подземные станции привели ее в восторг. Она дергала Васю за двупалую руку, смеялась и, время от времени, от избытка чувств тихонько затягивала веселую песню про несчастную любовь. В вагоне Вася вдруг так заголосил, что пассажиры вздрогнули:

– Выйду замуж за цыгана, хоть родная мать убей!

– Вася, ты что? – одернула Люба. – Веди себя культурно.

– По привычке, – пояснил Вася. И завопил еще громче. – Я ворую лошадей, ты воруешь сани!

Пассажиры полезли в сумки и карманы, извлекая мелочь.

– Что вы, – замахала Люба руками, – не надо! Не надо!

– Бери-бери, – не соглашались пассажиры. – И совали Любе рубли.

«Это ж надо, – бормотала Люба коляске. – Еще подумают, что я ребенка эксплуатирую. Хотя, я этих людей понимаю. Всего за рубль почувствовать себя добрым, благородным, великодушным, духовно богатым, полным сил. Дал рубль – и можно целый год уже никому ничего не подавать».

На Красной площади у Любы захватило дух! Над пряничным собором смущенно толпились нежные облака. Кирпичные стены весело раскраснелись, как похмелившаяся гармошка, башни, того и гляди, пустятся вприсядку, как, бывало, их прежний хозяин, Ельцин. Кругом было радостно и пестро. Да к тому же к Любе немедленно подошла пожилых лет интеллигентная женщина и предложила всего за двести рублей провести для нее, Любы, и Васи индивидуальную экскурсию по Кремлю. Люба немедленно согласилась на экскурсию, и по окончании ее осталась страшно горда своим благотворным влиянием на духовную жизнь и кругозор Васи.