Текст книги "Кто стрелял в президента"

– Значит, через окно уходим, – скомандовала Люба.

– Лучше через балкон, – предложил Саша. – Вяжем простыни!

Люба выехала на балкон. Из окна комнаты падал тусклый свет, и казалось, что балкон – старая шаланда в черной летней воде. Утлая лодка, с которой надо спрыгнуть в теплую темень, чтобы спастись.

Люба сдернула куртку и, просунув под сиденье, затянула рукава на бедрах.

«Ты что надумала?» – зашумела коляска.

«Не бойся, колясочка», – дрожащим, но решительным голосом пробормотала Люба.

И, крепко взявшись за поручни, с подмогой Саши перекинула тело с коляской через ограду балкона.

– Кристина, хватайся за меня. Сползай, сползай по мне, не бойся! Вставай на нижний балкон.

Через мгновенье с балкона свесились связанные узами свободы простыни, тряпки, даже пиджак, и вниз, в темный двор посыпались инвалиды.

Бомж, свесивший голову на грудь, к надписи «Питсбургс пингвинс» на футболке, и видевший во сне, как матушка вносит в избу только что народившегося теленка, вздрогнул и проснулся.

С черного неба сыпались уроды. Высыпавшись, уроды крикнули:

– Леха, давай с нами!

– Куда? – с готовностью вскочив, уточнил бомж.

– Регистрацию московскую получать.

– Ну-у!

– Вот тебе и ну-у!

И два десятка инвалидов весело пошагали по дворовому проезду, обнизанному бульонными кубиками гаражей-ракушек.

Они шли по дороге, счастливые и возбужденные, как ходят в летней ночи выпускники школы, для которых эта ночь последняя и первая одновременно.

– И чего не уходили от Русины? – говорили беглецы друг другу. – Давно надо было уйти!

Машины приветственно сигналили инвалидам, а круглосуточные палатки предлагали кофе «три в одном». Во всех палатках пело и травило ночное радио.

– Звоните нам, – предлагало радио и говорило номера телефонов.

– А можно от вас позвонить? – спросила Люба в палатке «Киш-миш». – На радио.

– Звони, – обрадовались развлечению продавцы и охранник.

– Алло! – услышала Люба свой голос, эхом несущийся из музыкального центра на стойке. – Вы меня слышите?

– Отлично слышим! – ответил веселый голос. – Как вас зовут?

– Ой, нас тут много, – ответила Люба. – Кристина, Анжела, Паша, Ромка.

– А вы – это кто? Неформалы?

Люба на секунду задумалась.

– Мы – это абсолютно свободные люди. Нас тут… ой, сколько же? Человек двадцать!

– Двадцать абсолютно свободных людей? – развлекательным голосом переспросили на радио. – Супер! Может вы поделитесь своей свободой с нашими слушателями?

– Конечно, – согласилась Люба. – Нам свободы не жалко.

– Тогда приходите к нам в студию, – пригласила ведущая, которая вторую ночь отмечала день освобождения от своего бывшего.

– В студию? – завопила Люба. – Уже идем!

Через час инвалиды были в радиостудии в районе Ленинского проспекта.

– Ы-ы-ы! – поприветствовала слушателей глухонемая Анжела.

– Кристина веселая, потому что Кристина сейчас котлету ела, – поделилась в микрофон счастьем Кристина-даун.

– Во чума! – сказала звукооператору веселая от горя по своему бывшему ведущая. – Слушай, это надо записать и завтра еще раз в эфир пустить.

– А я спою собственную песню, – предложила Люба. – О любви.

К утру компания прибыла в райотдел милиции.

– Куда же нам идти? – прошептала Люба, изучая перечень кабинетов.

«В первую голову к начальству иди, – подсказала коляска. И добавила, вспомнив наставления Ладиной лакированной сумочки: – Может, у него хорошенькая мордашка, так сразу общий язык найдем?»

– Верно, – согласилась Люба. И обернулась к друзьям:

– Ребята, идем на второй этаж.

– Чего-чего? – спросил начальник райотдела милиции Павел Квас, когда к нему в приемную ввалилась компания инвалидов.

– Видите ли, – вновь принялась объяснять Люба. – У нас нет денег, чтоб в обход закона в Москве зарегистрироваться, поэтому мы очень просим зарегистрировать нас бесплатно. Вы уж извините, что мы с пустыми кошельками к вам пришли, но сами видите, в каком мы положении.

– В самом деле, Павел Иваныч, кто только не лезет в Москву со своими погаными деньгами, – отложив толстую иглу, которой она шила дела, с жаром высказалась секретарша. – И прямым ходом – в милицию. Думают, мы тут за деньги мать родную продадим. Да за кого они нас принимают?! А тут люди – честь по чести пришли, с уважением.

– Сам вижу, – пробурчал Квас. – И внимательно посмотрел на Любу. – Выговор у тебя… Ты откуда?

Люба назвала свой городок на берегу Белого озера.

– Да ты что? – завопил начальник. – И я оттуда!

Он поглядел на Любину коляску.

– А ты Светлану случайно не знала, тоже колясочница? Спинальница?

Теперь пришел черед вопить Любе.

– Света? Спинальница? Это моя подруга!

– Да ты что?! – опять закричал начальник.

– А вы? – мелькнула у Любы догадка, когда она взглянула на табличку с именем на двери.

– Паша! – взмахнул рукой Квас.

– Механизатор широкого профиля? – радостно вспомнила Люба. – Света вам в армию писала?

– Писала, – затряс головой Квас. – Да вы чего стоите-то все? Заходите, рассаживайтесь. Выпить хотите? Я ведь благодаря Светлане в милицию попал, и в короткие сроки дослужился до звания подполковника.

– Правда? – обрадовалась Люба. – Выпить можно. Чаю.

– Что я, врать, что ли буду? Томочка, чаю… сколько чаю?

– Семнадцать стаканов, – отрапортовала Люба.

– У меня такой красивой девушки, как Света, никогда больше не было, – задумчиво признался Квас. – Присылает она мне в армию фотографию – артистка! Я приколол портрет на дверцу изнутри тумбочки. И в первый же вечер один старослужащий срывает эту фотографию и начинает издеваться, мол, будет тебя такая девочка ждать, да она сейчас с другим трахается, извиняюсь за выражение. Ну я этого деда и уделал! И деды с командирами так меня после этого зауважали, бешеным называли! Командир сразу сказал: да тебе в органы прямая дорога, с чистой душой даю рекомендацию от части на учебу в школе милиции. Уверен: не подведешь! Ну и такую характеристику мне выдал, мол, не посрамит, физически и морально силен и всякое такое. Меня в Москве с распростертыми объятиями в курсанты взяли. Параллельно участковым работать начал, прописку получил, квартиру служебную. Теперь вот – начальник райотдела.

– Паша, какой ты молодец, – охала Люба. – Светка бы тобой гордилась.

– Как, кстати, у нее дела? Ты ее давно видела?

– Год назад встречались. Она ведь замуж вышла, из города уехала.

– Черт, вот рад за нее! Ну, а ты как здесь оказалась?

– Вообще, приехала в шоу-бизнес поступать, я ведь певица. А конкретно сейчас – пришла с друзьями временную регистрацию получить. Можно это?

– Да никаких проблем! Томочка, вызови мне паспортно-визовую. Паспорта есть?

– Не у всех, – покачала головой Люба.

– Томочка, набери начальника приемника-распределителя и попроси от моего имени оформить задним числом размещение и выяснение личностей. Пусть подошлет кого-нибудь с бланками справок, а мы тут со слов инвалидов впишем их данные.

– Фотографии нужны, – подсказала секретарь.

– Скажи Кудрявцеву, пусть подготовит фотоаппаратуру, а ребята сейчас к нему подойдут по очереди. И пускай он их в порядке поощрения цифровой камерой щелкнет, а снимки срочненько в паспортно-визовую по сети перекинет.

– Будет сделано, Павел Иванович, – кивнула секретарша.

И погладила по голове Кристину-дауна, протянувшую за чаем третью пустую чашку.

Фотограф Кудрявцев оказался не просто фотографом, а художником. В милиции он трудился по той же необходимости, по какой поэты работали ночными сторожами, а рок-певцы кочегарами в котельной – жилье, сутки через трое и возможность без лишних вопросов погружаться в творчество. Увидев, кого предстоит фотографировать, Кудрявцев сразу понял, что сможет осуществить съемку редкой глубины и концепции. А подтексты! Какие подтексты! Кудрявцев решил, что съемка должна быть черно-белой, и снимать героев нужно на фоне ростомера, с номером на груди, там, где фотографируют задержанных. «Разыскивается опасный преступник» – это название серии сразу пришло в голову Кудрявцева. Вся съемка будет построена на контрасте между беспомощной внешностью инвалидов, и тех тягот жизни, за которые с несчастных спрашивают по полной программе. Опасные преступники! Они воруют у здоровых граждан нажитое нелегким трудом спокойствие. Живет себе честный здоровый человек, коммунальные услуги в срок оплачивает, кредит возвращает, и вдруг навстречу ему нагло выруливает колясочник и лишает покоя. Подать несчастному рубль? Жалко рубля. Да к тому же если б один инвалид за всю жизнь встречался, а то вон их сколько, полные вагоны. Это что же, у своих детей деньги забрать и чужих кормить, пока их родители-алкаши пьянствуют, да новых уродов строгают? А если не дать? Получается, что ты плохой, говнюк и барыга, раз пожалел рублик-копеечку? А хочется быть хорошим, благородным, меценатом и спонсором. Но только без больших затрат. В общем, по какому праву этот чертов инвалид ездит по городу там же, где нормальные люди, и оскорбляет полноценных граждан своим камуфляжем с тельняшкой? За это ведь можно мошенников безногих и к ответственности привлечь, к уголовной.

– Кристина, садись вот сюда, – пригласил Кудрявцев Кристину-дауна. – Удобно?

– Да-а, – сказала Кристина.

– Сейчас, Кристина, ты у нас побудешь фотомоделью. Хорошо?

– Да-а, – радостно согласилась Кристина.

– Покачай головой, туда – сюда. Отлично! Улыбнись. Молодец, Кристина. А теперь вспомни что-то очень грустное. Вспомнила?

– У Кристины котлету забрали.

– Да, Кристина, это очень грустно!..

В обед, а ни один сотрудник милиции не ушел обедать, пока все инвалиды не были снабжены временными справками или паспортами, фотограф сделал последний снимок – Любы.

– Попробуй со снимка мысленно обратиться к тому, кого ты любишь, – предложил Кудрявцев. – Не торопись.

Люба подъехала под нарисованный на стене ростомер, развернулась и, подавшись вперед, стала вглядываться в камеру, словно через объектив могла рассмотреть Николая.

«Коленька, любимый мой, где ты? Без тебя мои дни на исходе. Мысль, что я могу тебя не увидеть, невыносима. Как долго еще жить… Я не хочу так долго, если тебя не будет рядом. Найди меня скорее, пока я не устала писать песни!»

– Люба, по какому адресу вас регистрировать? – спросил Квас, когда она вернулась к кабинету начальника, возле которого толпились радостные инвалиды.

– По адресу? – Люба растерялась. – А без адреса нельзя?

– Да ты что! – развел руками Квас. – Вы где проживали все?

– Вчера?

– Ну да.

– У Русины Вишняковой они проживали, – сообщил проходивший мимо милиционер.

– Ах вон оно что! – почему-то обрадовался Квас.

– В двух приватизированных на ее имя квартирах, – продолжил милиционер.

– Тогда никаких проблем, – расцвел Квас. – По нынешнему закону в приватизированную квартиру можно регистрировать любое количество граждан, независимо от метража. Тома, пусть всех впишут по одному адресу. А гражданке Вишняковой – Квас подмигнул Любе – мы ничего сообщать не будем, чтоб не переживала лишний раз. У нее там и так с наркотиками геморрой. Ну что, Люба, будем прощаться?

– Будем, – вздохнула Люба. – Я так рада, что тебя, Паша, встретила!

– И я рад. Будут проблемы – обращайся. Чем могу – помогу.

– Я тебе, Паша, так благодарна!

– Брось!

В коридоре отделения Люба догнала давешнего милиционера и спросила:

– Вы всех на своем участке знаете?

– А то! – сказал милиционер.

– Я со своим другом, его зовут Коля, по недоразумению разминулась. Ни адреса, ничего! Но он однажды говорил, что едет к бабушке накосить зелени, а бабушка живет на Тимирязевской с козлом, с Васькой. Вы не знаете, в каком доме женщина есть и козел?

– Да у меня козлов на участке – как собак нерезаных. И все с бабами живут. Васек тоже по горло. Тимирязевская – не мой район. Но по этим данным ты своего Колю не найдешь.

– Понятно, – вздохнула Люба. – Все равно, спасибо вам.

На улице возле отделения Люба строго сказала друзьям:

– Я же говорила, что когда прописываешься, не нарушая закон, за это в милиции денег не берут. А вы не верили!

Друзья закачали головами, глухонемая Анжела мычанием подтвердила, что – точно, не верила. Но теперь все будет делать только по закону!

– Давайте решим, где станем жить, – предложила Люба.

– Я поеду домой, маму искать, – сказала Катя.

– Я – с тобой, – заверила Катю Юля.

– У меня тут женщина одна есть, давно звала, – признался Саша-«чеченец», бывший раньше «афганцем». – Я, пожалуй, к ней. Теперь, с паспортом, и работать могу, и жениться, если что.

Один за другим инвалиды разошлись, остались лишь семь-восемь человек.

– Знаю дом под снос, – таинственно поделился горбун Федя. – Как говорится, тихий центр, недалеко от метро, окна во двор, все в шаговой доступности. Его какая-то фирма выкупила, жильцов расселили, а к реконструкции так и не приступили. Айда туда!

– Айда, – согласилась Люба и крепко взяла за руку маленького Васю-цыганенка, любившего пугать прохожих патологией своих кистей: четыре пальца у Васи были сросшимися, с одним большим ногтем.

К двухэтажному дому компания добралась уже к вечеру. Он, действительно, был расселен, огорожен, и, судя по всему, давно вычеркнут из списков жилья. Инвалиды набросали на лестницу досок, соорудив пандус, и рассыпались по второму этажу, выбирая себе комнаты. Электричества в доме не было, а вода обнаружилась лишь в подвале, там, где к дому подходили наружные сети. Попытка открыть вентиль оказалась неудачной – начался потоп в одной из кухонь. Но источник воды лишь в подвале никого не смутил.

«Живут же люди в пустыне всю жизнь, и ничего, – сказала Люба коляске. – А у нас вода прямо под ногами, в подвале».

Вскоре разнеслась радостная весть – газ не отключен!

Плиты работают! Уже в темноте друзья вскипятили чай и сели в кухне с распахнутыми рамами без стекол – ужинать слоеными булками и разговаривать о будущем, которое ждало их за выбитым окном.

Наутро Люба нашла невдалеке почтовое отделение и узнала, как можно звонить по телефону с помощью карточки. Она даже приобрела карточку с загадочным названием «на сто единиц» и со второй попытки вставила ее в щель таксофона. Но вот набрать номер не смогла, клавиатура была слишком высоко, чтобы разглядеть цифры и дотянуться до кнопок с коляски. Женщина за стойкой долго смотрела на инвалидку и, наконец, решительно позвала:

– Иди сюда! Звони бесплатно со служебного телефона. Тебе куда, по Москве?

– Да. Певице знакомой, – сообщила Люба. – Она дает уроки вокала. Обещала со мной позаниматься. Визитку дала. Вот – Сталина Ильясовна Черниченко. Здесь и номер есть.

– Звони, – скомандовала почтовая служащая.

Сталина Ильясовна взяла трубку сразу, словно стояла рядом с телефоном.

– Это я, Люба, – громко крикнула Люба. – Помните, в «Макдональдсе»?

– Конечно, помню, Любочка, – повинуясь телефонному эффекту тоже прокричала Сталина Ильясовна.

– Я хотела спросить насчет уроков. У меня есть деньги. Сколько стоит один урок?

– Пятьдесят, – ответила Сталина Ильясовна, – но это не важно…

– Да, – радостно перебила Люба. – Не важно, потому что деньги у меня есть, пятьсот рублей!

– Пятьдесят долларов, а не рублей, – засмеявшись, поправила Сталина Ильясовна, – но это не важно!

– Долларов? – упавшим голосом переспросила Люба. – Извините…

– Любочка! – закричала в трубку Сталина Ильясовна. – Подожди! Я буду заниматься с тобой бесплатно, станешь известной певицей – отдашь.

– Уехала она, – ответил Сталине Ильясовне посторонний женский голос.

И в трубке запели гудки.

Почтовая служащая проводила Любину коляску жалостливым взглядом, но через мгновенье забыла о ней, потому что по радио запели душевную песню про несчастную любовь. Женщина прибавила громкости и, подперев голову рукой, взялась внимать трогательным словам песни очень знакомой талантливой певицы, имя которой она запамятовала:

– Крик гитары, пляс дождя, ветра пьяный плач…

Люба медленно ехала в потоке прохожих.

Коляска испуганно молчала.

Слезы текли у Любы из глаз.

Коляска деликатно свернула в арку и заехала во двор – пусть Любушка поплачет.

Вишневый джип проехал мимо арки.

Николай арку не видел: по радио после каких-то котлет запели. Пела Люба. Пела про следы на воде. Николай ехал, не разбирая дороги, повинуясь движению потока. Когда идущие впереди машины затормозили, он поглядел вперед и вверх, планируя увидеть светофор. Сверху, с огромного рекламного щита на него смотрела черно-белая Люба.

«Манеж, – прочитал джип. – Выставка фотографий «Разыскивается опасный преступник».

Машины рванули с места, джипу пришлось бежать со всеми, тряся загривком. Николай затормозил его на Манежной площади. У входа в выставочный зал на него снова посмотрела Люба. Теперь Николай разглядел, что она была скорее серо-белая, но не того серого цвета, какой бывает от безысходности, а пепельно-глянцевого, призванного подчеркнуть стильность фотографических образов. Не теряя времени, Николай вошел в холл. Внутри стояла охрана, которая говорила каждому гостю:

– С пригласительным, проходите, пожалуйста.

Николай не стал спорить и вошел. По залу гуляли люди с пластиковыми стаканчиками вина в руках и с эстетическим восторгом разглядывали снимки.

Николай приблизился к первому стенду. С фотографии на Николая простодушно смотрела девушка-даун. За спиной у дауна торчала шкала ростомера. Внизу – номер. На следующем снимке веселый цыганенок с любопытством глядел на зрителей, подняв руки-клешни. Николай обошел зал. На последней фотографии была Люба. Она подалась вперед, вцепившись в поручни коляски, так что лицо ее было совсем близко и слегка искажено. Тонкие русые брови поднимались изломанным углом. Растрепанные волосы забраны за маленькие, сильно торчащие уши. Макушка едва касалась цифры 140 см на ростомере.

– Метр сорок с коляской, – пробормотал Николай и взял со столика второй пластиковый стаканчик вина.

Если вчера, после визита в люмпен-пятиэтажку, у Николая еще и были какие колебания в трактовке происшедшего, то теперь он не сомневался: Люба уже встретилась с царем, и встретилась очень перспективно! Иначе кто бы ей за три дня депутатскую неприкосновенность организовал, запись на радио, и даже этот, как его, вернисаж с презентацией.

– Коллекция фотографий подготовлена за одну ночь, – вещала в микрофон с небольшого подиума дама в проволочном колье и платье лимонного цвета, усыпанном сияющими стразами. – Все мы были так потрясены снимками яркого, молодого фотомастера Андрея Кудрявцева, что буквально на одном дыхании к утру родилась эта выставка.

– Значит, точно, гарант приказал за одну ночь все проблемы решить, раскрутить малый и средний инвалидный шоу-бизнес, – произнес почти мысленно Николай. – Деньги, значит, уже пошли… Но где же она, где?

Глава 9
Любовь и доллары

– Я ПОНИМАЮ, Лада, как тебе трудно, – Люба свела брови, и глаза ее стали печальными, как мокрая от дождя заброшенная деревня. – Ты, Лада, очень красивая, а у красивых тяжелая жизнь.

– Тяжелая? – Лада уставилась на Любу. – У красивых?

– Ну да.

– Да, жизнь у меня не сахар, не то что у тебя, – Лада постаралась ответить как можно более саркастически. Хотя вряд ли эта вологодская дурочка способна уловить сарказм. Ну так и есть!

– Лада, – голос Любы задрожал. – Не переживай, держись. Ты, конечно, можешь сказать: легко тебе говорить, ты – некрасивая! И будешь права. Я ведь понимаю, какую ответственность возлагает на тебя твоя внешность. Тебе нельзя совершать никаких предосудительных поступков. А то люди сразу скажут: такая красивая и так себя ведет! Конечно, людей нельзя разочаровывать. Люди ведь так в красоту верят! Верят, что она спасет мир.

– Да, тяжело мне, – сказала Лада.

– Конечно, тяжело! Все на тебя смотрят, оценивают каждый шаг. А некоторые просто любуются, и их тоже нельзя разочаровать.

– Ни в коем случае нельзя, – подтвердила Лада.

– Знаешь, тебе надо принять свою красоту, смириться с ней.

– Да вроде смирилась, – ответила Лада. – Не жалуюсь.

– Правильно, что не жалуешься, молодец, – обрадовалась Люба. – Но этого мало. Ты должна понять, а почему ты родилась красивой? Для чего? Ведь это все не случайно! И когда ты поймешь, почему пришла в этот мир – не родилась, а именно пришла, такой красивой, тебе сразу все станет понятно.

– Что – все? – спросила Лада.

– В чем смысл твоей жизни. Вернее, это и так ясно.

– Тебе ясно, в чем смысл жизни? – уточнила Лада.

– Ну, со мной все проще, случай очень объяснимый – нет ног.

– И в чем тут смысл?

– Во-первых, ног нет специально, чтобы я не пошла не той дорогой. Во-вторых, чтобы глядя на меня, люди, которые могут ходить, понимали, как они счастливы, какие у них огромные возможности. Идти, стоять, возвращаться – это же здорово!

– У тебя здесь противоречие, – сказала Лада. – Значит, иметь возможность ходить – это все-таки счастье?

– Да, но только для тех, кто не умеет петь или не имеет такой красоты, как у тебя.

– Но ты только что сказала, что быть красивой – тяжкий крест.

– Это ответственность. Хочешь, не хочешь, а ты обязана соответствовать своей внешности внутренне, в своих поступках.

– И откуда ты все знаешь? – усмехнулась Лада.

– А! Когда по больницам валялась – думала все время. Там чем еще целыми днями заниматься?

– А ты не думала в своей больнице, что я могу идти более простой дорогой: использовать свою красоту? Красивые вещи продать легче. И платят за них больше.

– Ой, что ты! – замахала руками Люба. – Красота с деньгами никак не связана!

– Ты это серьезно?

– Конечно! Посмотри на эту реку, на это небо. Красиво, правда? Любуйся, сколько хочешь – и все бесплатно.

– Небо – это не пример, – покачала головой Лада.

– Очень даже пример! Как это, не пример? Без неба разве можно жить? Нельзя! Я иногда у себя дома поеду за город, остановлюсь за полем: околица вся мокрая от дождя, жерди темные, как будто паутиной подернуты, седые от старости. Трава пожухлая, листья ржавые и дождик тихо-тихо переступает, еле слышно, как боженька по колыбельке! И так хочется побежать по этому полю, а потом упасть и заплакать. Но не от горя, а – от красоты! И все это – мне, одной мне! И эта пожухлая трава, и печальное небо…

– Ладно, оставим небо. – Лада затушила сигарету. – Но в чем ты ошибаешься, так это в вопросе денег. С деньгами связано все. Не знаю, как тебе, а мне, например, ничего в жизни бесплатно не доставалось. Рубля в магазине не хватит, так чек не пробьют. Только давай не будем про любовь и дружбу, которые не продаются. Купить друга за деньги может и нельзя, а продать – запросто. Сплошь и рядом.

– Но ведь ты так не поступишь! – уверенно сказала Люба. – Ты человека не продашь!

– Я – нет, – сказала Лада. – Что я, сволочь что ли?

– Конечно, нет! Ты бы никогда подло не поступила. Это оттого, что ты очень красивая. Ты даже не представляешь, какая ты необыкновенная. Знаешь, я на тебя смотрела, когда мы ехали в джипе, и у меня сердце дрожало. Песни сами сочинялись, прямо вместе с мелодией.

Лада тихо засмеялась. Потом долго молчала, склонив к гладкому плечу многоярусную, как люстра в ресторане, серьгу. Из-под века выкатилась слеза дорогой огранки и, оставив дорожку на сиреневых тенях, поспешила скрыться за ушком такой формы, что всем мужчинам хотелось засунуть в него язык.

Лада открыла глаза. Вскочила с сиденья и выбежала из вагона, еле увернувшись от попытавшихся удержать ее дверей. Она промчалась на станцию пересадки и вскоре вышла из подземного перехода на Тимирязевской. Прошла к месту, где оставила коляску со спавшей Любой, и огляделась.

Возле тонара, пахнувшего свежим хлебом, стоял Николай.

– Коля! – крикнула Лада.

Николай повернул голову к Ладе, махнув ей рукой.

– Ты чего здесь? – удивился он, когда Лада подошла.

– Любовь твою ищу, – с облегчением произнесла Лада.

– Слушай, я в Манеже переговорил с фотографом, он меня на райотдел навел, а там сказали, что прописали Любу в той же квартире, где она была с депутатами.

– Любу? – повторила Лада. – Ее Любовь зовут?

– Ну, не меня же! Любовь Геннадьевну Зефирову, у нее фамилия, оказывается, Зефирова.

– А! – обрадовалась Лада. – Хорошая фамилия. На Земфиру похожа. Ну – и?

– Владелице квартиры, какой-то Вишняковой, я так понял, наркоту пришили. И, видно, пипец под зад с занимаемой площади. Вот что значит гарант распорядился Любе помочь.

– Да ты что? – поразилась Лада. – А знаешь, мне для нее не жалко квартиры этой, все-таки она хорошая девчонка!

– Но в квартире – пусто. Я там уже два раза был. Зато в отделении кто-то припомнил, что она искала Колю, меня значит, и интересовалась каким-то козлом Василием в районе Тимирязевской. Вот, я и подъехал только что, а тут – ты.

– Давай у этого лаваша спросим, – предложила Лада. – Может, видел Любу?

Лада подошла к окошечку:

– Здрасьте!

– Ай, здрасьте! – радостно согласился продавец.

– Слушай, ты здесь случайно не видел девушку на инвалидной коляске, в джинсовой куртке?

– Видел, почему не видел? Я красивых девочек, – торговец подмигнул Ладе, – всегда вижу!

– Куда она поехала?

– Спроси у новой мамки. Вон, у перехода вместо Русины стоит.

Николай и Лада пошли к молодой цыганке с обесцвеченными волосами.

– Слушай, чего пристал? – для чего-то очень громко крикнула цыганка Николаю. – Не видала я никакой девочки! Иди, а?

– Что теперь? – спросила Лада у Николая, когда они сели в джип.

– Надо подумать, – ответил Николай.

Он быстро, по-хозяйски перестраиваясь из ряда в ряд, ехалпо городу. В центре Николай кивнул на растяжку над проспектом:

– Видела?

Лада, вытаращив глаза, уставилась на огромный черно-белый снимок Любы на фоне ростомера с номером на животе.

– Уже и в рекламе снялась? Ничего себе!

– И в депутатскую комиссию по нравственности попала, и на радио записалась, и по ящику уже показывали.

– Слушай, как это?

– Всего лишь одна встреча в Кремле, и все дела! Ты же знаешь наших людей. Все готовы раком стоять. Гарант еще рот не успел раскрыть, а подсералы эти торопится тайные желания предугадать. А уж если царь попросил разобраться – разберутся на три метра в землю. Теперь понимаешь, как нам важно Любовь отыскать? Она же двери открыла, заходи, бери и подбивай бабки!

– У тебя к ней денежный интерес? – спросила Лада.

– Как сказать? С одной стороны – денежный…

– А с другой? – произнесла Лада.

– Человек она, вроде, надежный, – подумав, ответил Николай. – Не продажная. – Николай вспомнил Любины слова, какой он, Коля, добрый и умный. – В людях хорошо разбирается. С ней, хоть и безногая, дела нормально будет вести. Понимает, что такое порядок, зачем он нужен.

– Да, в людях она разбирается, – согласилась Лада. – И не по деньгам оценивает. По-моему, ей вообще все равно, есть деньги, нет.

– В этом, Ладушка, Любовь Геннадьевна Зефирова в корне отличается от вас.

– А ты напрасно так обо мне думаешь, – обиделась Лада. – Если я полюблю человека, то мне на его кредитную карту будет плевать. Я ребенка собираюсь родить только от любимого.

– Ладушка, да неужто ты по любви столицу бросишь и в дальний пограничный гарнизон поедешь?

– Ну, в гарнизон не поеду, – засмеялась Лада. – Слава богу! – Николай свернул в тихий переулок, надеясь объехать пробку на проспекте. – Узнаю нашу Ладу. А то я аж испугался.

Из огороженного оцинкованным железом двухэтажного дома, все окна в котором были распахнуты, громко пела Люба.

– Коля, это же она, ее песня?

– Я тебе говорю, она на радио успела записаться, по всем канала крутят. Сам два раза слышал, – пояснил Николай, и принялся жать кнопку переключения частот на магнитоле.

Люба подъехала к распахнутому окну. Джипа, чей мощный храп нарушил звонкую тишину Любиной песни, уже не было. Дорога была пуста и тиха, как деревенский проулок, только возле магазинчика на другой стороне безмятежной зеленой улицы цыганенок Вася весело хватал редких прохожих за рукава своей двупалой рукой с грязным ногтем. Прохожие шарахались, но потом, остановившись поодаль, копались в кошельках и карманах и брезгливо протягивали Васе монетки, стараясь рассмотреть поподробнее ужасную патологию.

– Рахмат! – неизменно отвечал Вася.

Он не знал, что это значит. Но слово казалось ему сладким, как чупа-чупс.

«Надо Васю в детский сад устроить, и в музыкальную школу», – сказала Люба коляске.

«Ты сама сперва в музыкальную школу попади. Там, небось, тоже доллары берут».

«Похоже на то, – сказала Люба. – А где их вообще достают?»

«На курсах получают».

«На каких курсах, финансово-отсталая ты моя?» – засмеялась Люба.

«По телевизору про курсы доллара рассказывали, про нефть и дефицит в бюджете».

«Не путай меня своей нефтью. Я знаю, богатые люди доллары покупают в банке, отдают за них рубли. Рубли у нас с тобой в рюкзаке. И наверняка поблизости есть место, где можно купить доллары?»

«Да уж в Москве твоей если за уборную деньги дерут, так представляю, сколько за доллар затребуют. На рынок надо идти. На рынке все дешевле», – заявила коляска.

«А кто их там продает?» – засомневалась Люба.

«Американцы, кто же еще, – авторитетно заявила коляска. – Доллары-то американские. Но я представляю, сколько американцы за доллар рубликов сдерут! Рублей-то у нас много, чай Россия, а долларов – мало. Откуда им быть? В дефиците, значит доллары. А когда в дефиците, по телевизору говорили… Ой, Любушка, их наверное только по знакомству можно достать. По талонам. Или вообще за взятку!»

«Ерунда, – поморщилась Люба. – Что ты мелешь?»

«А вот и не ерунда, – вскинулась коляска. – Ты уже забыла, а я-то помню, как мыло по талонам выдавали».

«При чем здесь мыло? Не путай меня! Давай возьмем деньги и поедем, поищем, на каком рынке можно купить доллары подешевле».

«Деньги у меня, – напомнила из пакета утка. – Только я с вами не пойду. Не мое это дело, грязные деньги».

«Хорошо», – согласилась Люба.

«Самые дешевые товары – китайские, хоть и подделка», – со знанием дела сообщила коляска.

Люба вытащила из рюкзачка вязаную крючком ажурную белую маечку, надела, а джинсовую курточку сложила на кровати.

– Вася, от дома никуда не убегай! – крикнула она, выехав на улицу. И окликнула первого же прохожего, выскочившего из машины к минимаркету. – Не подскажете, где здесь поблизости рынок?

– Какой рынок?

– Китайский. Где доллары у американцев можно купить подешевле, – небрежно сказала Люба.

Прохожий, мужчина в белой рубашке, жестком как багет галстуке, и узких очках, поводил глазами.

– Зелень что ли сбрасывают? Значит, все-таки евро. На китайском рынке, говорите? Юань. Значит, все-таки вторая резервная валюта? Вот тебе бабушка и биткойны.

– Что? – спросила Люба.

Но мужчина глядел в свои очки.

«РТС, инфляционные ожидания, Центробанк, сброс, – услышала Люба. – …избавляется, значит, действительно, евросы…»

– Действительно? – уточнила Люба.

– Ладно, надо в банк.

Мужчина выхватил мобильник и пошел назад, в машину, крикнув на ходу Любе:

– А доллары вы можете купить рядом, на проспекте Мира, там отделений с обменом валюты полно.