Текст книги "Дверь на черную лестницу"

Глава 3
Вот это кухня!

Бабуля возглавила нашу процессию, вышла в темный коридор, но тут же вскрикнула и едва не повалилась на меня.

С трудом удержав чашки, я подхватила ее под руку.

«Какое-то проклятое место этот коридор, – мелькнула мысль. – Стоны, сквозняки, кромешная тьма, бабуля на ровном месте спотыкается».

Но не успела перечислить все странности – Юля пошарила по стене возле двери, и в коридоре впервые зажёгся тусклый свет.

Я поглядела поверх бабулиного плеча и увидела высокий тёмный потолок, электропроводку на фаянсовых изоляторах – на даче, на столбах такие, и обои, к которым больше всего подходило слово «выгоревшие».

Бабушка глянула под ноги и возмутилась:

– Кто это ботинки посреди дороги швырнул? Чуть не убилась!

– Ой, бабушка, это мои, – призналась я. – Прости, милая, любимая!

– Ох, хитрушка, лиса патрикеевна, – пожурила бабуля, с кряхтеньем нагнулась и поставила ботинки носками под тумбочку.

Мы пошагали по бесконечному коридору.

Но теперь горел свет, и квартира вовсе не казалась декорацией фильма ужасов: скорее, склад скучных, самых обыкновенных вещей.

Возле каждой двери – обычная, если не сказать убогая, дребедень и рухлядь: столик с древним дисковым телефоном, трюмо с зеркалом, велосипед, швабра, полочка с обувью.

Грудами висели пальто, шубы, куртки, но ничегошеньки, что могло стонать и дуть в лицо холодом.

Мы пару раз завернули за угол и вошли в кухню.

Я раскрыла рот от неожиданности.

Вот это да! Помещение таких размеров вполне могло служить поварской в царском дворце.

В центре уместился бы очаг с вертелом, на котором можно зажарить быка, видела такой на картине!

Увы, на этом сходство с дворцом закончилось: крашеные-перекрашеные, закопчёные шкафчики и тумбочки, накрытые клеёнками, возвратили скорее в послевоенный Ленинград, только керосинки, как в кино, не хватало!

Допотопные полки на стенах – за поручни заткнуты эмалированные миски, облупленные ковши, всё из толстых досок, никакого пластика или ламината.

Уставилась на газовые плиты: во-первых, их три, во-вторых, они на ножках, в третьих, конфорки толстенные, как чугунные колёса, никогда ничего подобного не видела!

Куда ни глянь – антиквариат: возле раковин на стенах – истёртые деревянные решётки непонятного назначения, окно с улицы до половины загорожено чем-то вроде собачьей конуры без одной стенки. Для чего всё это, просто музей древнего быта!

Лишь на одном шкафчике стоял электрический тостер, да висела на гвозде тефлоновая сковорода.

Бабушка указала нашу тумбочку, мы сгрузили чайный сервиз, приборы, вазочки, и я покрутила головой: где же рассядутся соседи, ни одного нормального стола?

Но Юлечка с бабушкой привычно, не обсуждая, что да как, сдвинули на середину кухни четыре табуретки и выволокли из щели за шкафом лист фанеры, обитый яркой клеёнкой.

Положили его на табуретки, и получился большой, хотя и низкий стол.

– Традиция нашей квартиры, – гордо и грустно сказала бабуля. – Все горести и радости мы отмечаем на кухне. Так с войны повелось. Когда наши войска прорвали немецкую блокаду, собрались те, кто остались в живых: три женщины и пятеро детей, девочек звали Тома и Рая. А что здесь было 9 мая 1945 года, в день Победы! Потом когда-нибудь расскажу, а сейчас надо чайники ставить.

Как мы будем сидеть за таким низеньким столом, на полу, по-турецки? Бабуля сказала: увидишь!

Юля налила воду в электрический чайник, поставила на наш стол, а потом вытащила из тумбы ещё один – огромный, бабушка пошутила: «на роту солдат», металлический, тёмно-синий, с тонким изогнутым носиком, раздвоенным на конце, как клювик.

Такое ретро я видела один раз в жизни, да и то на фотографии в журнале.

Вот не думала, что такими чайниками ещё пользуются!

Сколько же здесь старинных вещей? Откуда они взялись?

Я расставила чашки, блюдца и рассмотрела кухню внимательнее.

В углу возле окна притулился забавный древний шкафчик из тёмного дерева, в форме куска пиццы: задние стенки соединены под прямым углом, передняя полукруглая, с толстым стеклом, а внутри на полочках старинная надколотая да надтреснутая посуда – тарелочки, блюдца, вазочка, сахарница, статуэтка в виде корзинки с яблоками.

Интересно, чьи это вещи, может, бабулины?

Оказалось, общие, бабушка так и сказала, «коллективная собственность квартиры»: вещи остались от той самой семьи – инженера путей сообщения и художницы.

Вещи тайком – не забыть, спросить: почему тайком? – хранили жильцы комнаты Настасьи Ивановны, сейчас она придёт чай пить, и мы познакомимся.

– А почему хранили тайком?

– Время такое было, детка, мещанский быт не приветствовался, тем более опасно было беречь память о семье, которую… – Бабуля пожевала губами. – Жизнь которой окончилась очень печально.

– Печально? Интересно, что с ними случилось?

– Сгинули в лагерях, – помолчав, ответила бабушка.

И тут же – вот командирша! – зашумела, посыпала разноречивые указания:

– Неси торт из холодильника, попроси Юлечку принести конфеты и кофе, некогда, не до тебя, отстань с вопросами, потом, позже, за окном не собачья будка, а холодильник!..

– Как так?

– Думаешь, всегда были электрические холодильники? – улыбнулась бабуля. Нет, детка, кастрюли и чугунки с едой держали за окном: двор узкий, тёмный, в нем всегда прохладно. Иди за тортом скорее, болтушка!

С этим напутствием я бодро вышла из кухни, но тут же попала в кромешную тьму и, скажу честно, задрожала от страха: кто-то опять выключил в коридоре свет.

Я в растерянности стояла в квадрате слабого отсвета из кухни: в комнату идти страшно, назад тоже хода нет – неудобно мямлить бабуле, пережившей блокаду и бомбёжки, про сквозняк и сумрак.

Вздохнула: делать нечего, надо идти, нашарила стену и осторожно засеменила вдоль неё – поворот, полная темнота!

Мамочка, миленькая!

Я вела рукой по стене, осторожно шаркала шлепками по полу, и вдруг пальцы наткнулись на что-то огромное, давящее и омерзительное – с мокрой шерстью!

От ужаса у меня так перехватило горло, что я не могла визжать.

Я отдернула руку, шарахнулась к противоположной стене и провалилась вместе с ней: стена подалась вглубь.

– А-а-а! – вскрикнула.

– Кто там? – послышался сонный мужской голос, и я догадалась, что попала в чью-то комнату.

– Это Маша, Тамары Павловны внучка.

– Заплутала что ли?

– Ага.

Скрипнуло кресло, а может, диван, собеседник прошаркал в коридор и пошарил по стене: вспыхнула тусклая лампочка без абажура, свисавшая на витом шнуре.

Спасибо, выдохнула я, и через секунду узнала: мой спаситель – тот самый Петрович, вернее, Николай Петрович.

– Где комната, знаешь?

– Нет.

– Проводить?

– Если вам не трудно.

– А чего трудного, семьдесят лет здесь хожу, дорогу выучил: считай от меня три двери, ваша – четвёртая. Прилёг вздремнуть, пока чаепития ждал.

Я заверила Николая Петровича: чай будем пить буквально через десять минут, и оглянулась на стену, возле которой меня подкараулило страшное ОНО с мокрой шерстью.

Это была сырая от дождя шуба, она висела с кучей пальто и плащей возле низенькой двери.

Да что это со мной творится, с вороной пуганой?!

Петрович довёл меня до комнаты и пошел назад.

Юля опять работала, хлебом не корми, дай уткнуться в ноутбук!

Я неплохо училась, любила читать, сидеть в интернете, но Юля – просто фанат учёбы, бабуля не преувеличила.

Бабушкина квартирантка вызвала разноречивое впечатление – подозрительная тихоня: стройная, милая, могла бы с парнями вечера проводить, а не сохнуть над книгами.

В то же время Юлечкина жизнь вызывала зависть: студентка университета, занята научной работой, работает над книгой, будет учиться в Париже, мечтает о карьере – хотела бы я стать такой целеустремленной!

Подошла к Юле и посмотрела на экран: у большинства людей на рабочем столе плыли рыбки или зеленела долина, а Юля приспособила для обоев чёрно-белую фотографию, старинную, уж точно из этого бабушкиного 1917 года, если не из 1868-го!

На фотографии – семья: усатый мужчина в мундире, женщина в шубе с широкими рукавами, отороченными пышным мехом, и двое детей в коротких пальто и высоких ботинках. На голове у мальчика фуражка, а у девочки – шапочка с пышной оборкой.

Все четверо смотрели из прошлого чистым взглядом, словно жили в мире, где не было обмана, войн и горестей.

Даже взрослые казались добрыми и наивными, а уж дети – вылитые ангелочки.

– Кто это? – спросила я Юлечку, указывая на заставку. Она пожала плечами:

– Так, одна петербургская семья. Они красивые, да? И фотография трогательная.

– Очень! – искренне согласилась я. – Хотя для рабочего стола грустноватые…

– Согласна, но эта фотография настраивает меня на работу. Ты же знаешь, я собираю материал к диплому и заодно к книге по социологии на тему «Сословия Петербурга конца XIX – начала XX века», мне показалось, снимок отражает суть. Да и смотреть приятно – залюбуешься, какое светлое семейство!

Мы принесли на кухню угощение.

Бабушка уже выставила рябиновку для Петровича, заварила чай, выложила зефир в шоколаде.

Я порезала торт, и бабуля пошла сзывать соседей.

Вскоре в кухне стало тесно, а гости всё шли.

Я наконец-то увидела, как сидят за низким самодельным столом.

Просто, как всё гениальное: жильцы входили, говорили «ух-ты, красота какая!», выдвигали из шкафчиков ящики и садились на них.

Никогда ничего подобного не видела.

Если бы кто-то сел на ящик в нашей современной кухне в Череповце, всё бы развалилось – фанера и плита из стружки.

Но здесь крепкая мебель из цельного дерева.

Скоро все сидели вокруг стола и оживленно говорили, разливали чай, подхватывали и передавали куски торта.

Когда все принялись жевать и гомон поутих, бабушка встала и торжественно – я решила, она сейчас начнёт кланяться в пояс, сказала:

– Соседи дорогие! Спасибо что пришли, уважили меня и внучку. Машенька, поздоровайся!

Мда, что у бабушки за манера обращаться со мной, будто с дошколёнком.

«Поздоровайся с тётей! Расскажи гостям стихотворение!».

Я недовольно свела брови, но улыбнулась и несколько раз кивнула по кругу.

– Красавица! – сказали соседи хором.

Потом дружно помитинговали по поводу повышения цен и тарифов на услуги ЖКХ, после каждый одновременно говорил свое, как в опере, на которую нас однажды водили классом.

А затем Петрович, ополовинивший бутылку рябиновки, повёл рукой, требуя тишины, и обратился к бабуле:

– А тут без тебя, Тамара были дела… Чёрте что творилось. Я даже знакомого экстрасенса звать хотел, но он отказался: чёрная магия, грит, не по моей части, я только биополями занимаюсь, исцелением энергетических потоков. Выкрутился – побоялся связываться.

В середине речи соседи перестали есть торт и напряженно замолчали.

Правда, один из соседей попытался Петровича прервать, мол, уймись, в другой раз про свои видения расскажешь.

Но Петрович заартачился:

– Извините! При чем здесь МОИ видения? Я, позвольте, был трезвый, как стеклышко, всего один стопарик и выпил.

– Тогда, конечно, трезвый, – гости наигранно засмеялись, – прямо как огурец!

– А я говорю, была она, вот здесь стояла! – махнул в сторону ещё одних дверей, закрытых, Петрович.

– В самом деле, Николай, после поговорим, – заявила бабуля и взволнованно посмотрела в мою сторону. – Нашёл тему, ещё про инопланетян или, эту, чупокабру вспомни.

– Таковых не видал, врать не буду, а даму – как Ли духу видел.

И Петрович дернул головой в сторону двух соседок, сидевших напротив окна.

От этих слов, вернее, одного слова – «дама», я вздрогнула и уронила на стол кусок зефира.

В голову ворвался рой мыслей, не успевала обдумать одну, как её сбивала другая, от вопросов темнело в глазах: про какую даму сказал Петрович? Черная дама – это она? Почему бабушка предлагала пустить в бой чеснок и осиновый кол? Какие «фокусы»? Какая дверь? Если всё зависит от двери, при чём тут зеркало в парадном? Или оно и есть «дверь», проход ТУДА? А куда – туда?

Одна из соседок-пенсионерок, видимо, та самая Лидуха, после слов Петровича изменилась в лице и возмущенно замахала руками:

– Уймись, болтун старый! Господи, прости-пронеси! Да-а, компания подобралась ветеранская.

Бабуля с жаром уверяла меня, мол, мы тут сто лет живём, лучше нашей квартиры нет, и тихая она, и уютная.

Соседи подхватили бабулину речь и загалдели – наперебой рассказывали, как дружно и мирно живут, помогают друг другу с давних пор.

Затем пенсионеры плавно перешли к любимой теме: раньше жизнь лучше была, интереснее, бедно жили, зато весело!

И только я заскучала от мысли: в квартире нет моих ровесников, даже поговорить не с кем, вошел мальчик моего возраста.

В кухне вдруг стало светло – ярко вспыхнула тусклая лампочка.

Чёрная дама, загадочные двери, мутное зеркало – собрались в клубок, взвились, улетели прочь, и я про них совершенно забыла.

Возле стола стоял мальчик, с которым я бы – не раздумывая! – хотела дружить.

Глава 4
Знакомство

Стол закачался и исчез, соседи расплылись, затих их гомон, растворились стены кухни – я видела только подростка, моего ровесника.

Высокий, стройный, худенький, но не тощий, тёмные волосы коротко пострижены и взлохмачены гелем.

Мне понравились черные джинсы и светло-серый джемпер – на груди крупным бисером вышит смеющийся череп: терпеть не могу скучных мальчишек в унылых футболках с рынка.

Это совпадение: у него и у меня на одежде смеющиеся черепа – показалось мне не случайным. У нас явно общие интересы и мы сможем подружиться.

Мальчик бросил взгляд в мою сторону, но тут же отвёл глаза и смущенно потер лоб под чёлкой. Я догадалась – стеснялся розовых прыщиков, которые совершенно его не портили!

Я приветливо посмотрела на мальчика, а через секунду узнала его имя.

– Илюшка! – закричали соседи. – Давай-ка за стол! Мама где?

– На работе, годовой отчет закрывает, сказала, поздно будет. Я в квартиру вошел, слышу – на кухне шум. По какому поводу банкет?

Пока гости хором отвечали: «Тамара наконец-то внучку привезла показать, Машеньку», Илья обошёл стол, вытащил из шкафчика нижний ящик, опрокинул, накрыл кухонным полотенцем и привычно уселся.

Стало ещё теснее и жарче, но на меня накатило веселье.

Давно у меня не было такого отличного настроения!

Я словно бежала сквозь летний дождик, а с высокого неба лилась радостная песня о верной и крепкой дружбе.

Как хорошо, что я приехала к бабуле!

Почему она не рассказала, что в квартире живет такой симпатичный парень?

Хотя, кажется, она упоминала имя «Илья», но никогда не говорила, что он мой ровесник – красивый, но не развязный, явно умный, но не занудный зубрилка.

Бабуля о чем-то спросила, и я нехотя «вернулась» к гостям.

Петрович уже подрёмывал, прислонясь спиной к столу, бабушки тоже поутихли и беседовали парами.

– Илюша, как на улице? – спросила бабуля, наливая мальчику чай.

– Дождь.

– Опять! Ну что за погода! – встрепенулись соседи. – Новый год через два дня, мороз нужен! Студень не застынет, как в том году. Вот раньше зимой погода была, так погода: снега по колено, мороз трещит!

Мы с Ильей встретились взглядами, он наклонил голову и, заговорщически улыбаясь, глазами указал на шумных соседей, мол, разошлись ветераны!

Я закусила губу от смеха: соседушки затянули частушки, но быстро сбились.

– Илюша, открой в кладовой окно, пусти свежего воздуха, – попросила бабуля.

Тут ещё и кладовая с окном есть? Какая-то бесконечная квартира!

Илья пробирался вокруг стола, я тоже поднялась, выдумывая для бабушки на ходу: ой, жарко, хочу посмотреть кладовую, никогда не видела кладовки с окном, и выскочила вслед за мальчиком.

Он подошел к закрытой двери, на которую указывал Петрович.

– Можно с тобой? – спросила.

– Конечно! Бабушки хорошие, я их всех люблю, но слегка утомили, каждый раз поют частушки-нескладушки, погоди, еще плясать будут, как Петрович баян принесёт.

Илья пропустил меня вперед, мы оказались в коротком низком коридорчике.

Закрыли дверь на кухню, и сразу стало тихо: понятно, стены и двери в доме очень толстые.

Я покрутила головой, огляделась.

На противоположном конце коридорчика угадывалась комната, наверное, та самая кладовка с окном?

Слева небольшое окно с широким подоконником и маленькой форточкой, к ней почему-то привязана верёвочка.

Справа снова дверь – сколько их в этой квартире? – мощная, железная, если бы не белая краска, точь-в-точь из форта Байар.

Мы почему-то заговорили почти шепотом.

– Интересная квартира, – сказала я. – Проходы, переходы, без навигатора не разберешься.

– Точно, классическая петербургская.

– Ни разу в жизни не видела, чтоб из кухни еще куда-то можно было идти.

Илья рассказал: раньше эта часть квартиры называлась «людская», здесь жила прислуга – обычно из бывших крестьян, продавшихся на заработки в столицу. Окна хозяйских комнат – на широкую улицу, а из кухни и людской – во двор-колодец.

Белая железная дверь – на чёрную лестницу, по ней заносили дрова, бельё из прачечной, к прислуге приходили гости.

Мне захотелось выглянуть: никогда не видела черных лестниц.

Но Илья объяснил: дверь давно не открывали, кажется, потеряли ключ.

Я с сожалением вздохнула, и мы пошли смотреть кладовую.

Илья пояснил: поварихи и горничные в этой комнате давным-давно не живут, соседи складывают ненужный хлам.

Неожиданно Илья взял меня за руку, вернее, за запястье.

Я сделала вид, что ничего не замечаю. Просто не знала, как реагировать. Вырывать руку – глупо, что я, маленькая? Да и он, кажется, не маньяк-убийца.

– Всё только начинается, начинается! – пропела я.

– Попсу любишь? – засмеялся Илья, заходя в кладовую.

– Вообще-то нет, не знаю, просто так вспомнила. Мне нравится «Линкин парк» и «Систем оф э даун».

– Мне тоже! – ответил Илья.

Оказалось, мы оба любим море и запах водорослей, Новый год и день рожденья, больших пушистых собак и маленьких хомячков, шуршание опавших листьев и треск подмерзших лужиц, мороженое и мандарины.

– Супер, у нас одинаковые вкусы! – воскликнули мы. Кладовая оказалась большой, как наша гостиная в Череповце, но тесно уставленной старыми шкафами, чемоданами, коробками с банками и книгами.

Лежали лыжи, потрепанные скатанные ковры, даже сундук стоял!

Илья вспомнил: когда его мама была ребенком, на сундуке спала древняя бабулька, чья-то бывшая нянька. Оказывается, няньки всю жизнь спали на сундуках в детских комнатах, старушка привыкла и не могла уснуть на кровати.

Да в этой квартире лекции по истории можно читать и экскурсии проводить!

Илья согласно кивнул, подошел к окну, открыл обе рамы, в комнату ворвался свежий влажный воздух.

На карниз тихо капал дождь. Было таинственно. Мы стояли рядом.

– Не хочется уходить, – сказала я. Поймала в ладонь каплю и добавила: – Стоять бы долго-долго, смотреть на дождь.

– Долго-долго не получится, соседи сейчас пошлют за нами гонца. Мы пошли назад, остановились возле замурованной железной двери для прислуги и шепотом признались: не хотим выходить, потому что в людской загадочно, того и гляди в сундуке обнаружится клад или хотя бы указывающая к нему путь истлевшая карта!

Внезапно на черной лестнице раздался то ли вой, то ли плач, и что-то гулко ударилось о дверь.

Я покрылась гусиной кожей и, прижавшись от испуга к Илье, вцепилась в его джемпер.

– Ч-что это? – вскрикнула я и стукнула зубами.

– Коты подрались, на мгновенье прислушавшись, весело ответил Илья. – Ты что, испугалась?

Я отпустила его джемпер и с облегчением вздохнула: конечно, коты, кто ж ещё?

Мы вернулись на кухню, давая дорогу прохладному, пахнущему дождём воздуху.

Соседи пели, Петрович спал сидя, рядом на полу стоял баян.

Мы пробрались на свои ящики-сиденья и стали допивать остывший чай, заговорщически поглядывая друг на друга.

Наконец всё было съедено, соседи дружно поднялись, разбудили баяниста, задвинули сиденья, обтёрли импровизированный стол, запихнули его к стене за тумбу и стали мыть посуду.

И я узнала, зачем нужны деревянные решетки – они висели на стенах на здоровых гвоздях.

Каждая соседка клала в раковину свою решетку, и только тогда ставила грязную посуду – это был предмет гигиены, вроде резиновых шлепанец, которые мы с мамой надевали в сауне: в этих же раковинах полоскали зубы, мыли руки.

«Места общего пользования», со смехом пояснил Илья, перехватив мой взгляд.

Он тоже принял участие в коллективной уборке – замёл в совок крошки.

Мы вышли в коридор, Илья сказал: его комната у входной двери, и я первый раз за день обрадовалась, что коридор темный и длинный – не хотела расставаться с новым другом.

– Ничего не вижу, – сказала, ухватившись за его рукав.

Мы пробирались между велосипедов и пальто, пахло пирогами, бормотали телевизоры, играла музыка, доносились разговоры – соседи были правы: необыкновенно уютная квартира!

Я споткнулась и обронила шлепку, Илья присел, нашарил ее на полу и подал мне.

Потом возмутился: у соседей бзик – экономить электроэнергию: каждому кажется, что другие жгут свет почем зря!

– Увидишь, возле туалета и ванной висят объявления: «Товарищи, уходя, гасите свет!».

Мы посмеялись.

– Пришли, – вдруг сказал Илья.

Ну почему коридор такой короткий, мне так хотелось таинственных приключений!

Я тянула время, несла чушь, но не осмелилась сказать самое главное: «Ты отличный друг!»

Кажется, Илья тоже не хотел уходить и вспомнил: пять лет назад я всё время таскала какую-то мягкую игрушку, никому не давала.

– Я попытался ее отобрать, ты такой рёв подняла, сказала, что я дурак!

– Не может быть! – я закрыла лицо руками. – Серьёзно? Ой, извини. Это мишка был, опять его привезла: мой талисман, приносит счастье и удачу.

– И в этот раз принес, да? – серьёзно спросил Илья.

– Не знаю пока.

Мы договорились: завтра идём покупать новогодние подарки соседям – до Нового года два дня!

Я вошла в комнату, золотисто-оранжевую от шелкового абажура и штор, и рухнула на диван: кажется, у меня нет сил читать любимые книги, глаза слипаются после ночи в поезде.

– Бабушка, где я спать буду? Ужасно хочу спать…

– Соня, – ласково пожурила меня бабуля. – Хочешь, на моей кровати, а я на раскладушке, или Юлечка диван уступит.

Опять! Словно я ребенок: бабуля – на раскладушке, может, вообще на пол пенсионерку уложим?! Юлин диван мне тоже не нужен: я взрослая!

Раскладушку вытащили из-под огромной бабушкиной кровати.

– Бабуля, ты как принцесса на горошине спишь, – улыбнулась я и надела махровый халат.

– Идите умываться, в туалет, – велела бабуля. – Чтоб ночью лишний раз не бродить, замком не греметь.

Каким замком? Туалет закрывают на замок?!

Оказалось – не туалет, а комнаты: соседи на ночь запираются на ключ. Зачем? Здесь же столько народу, неужели воры полезут в квартиру, где людей, как в муравейнике?

– Береженое бог бережет, – неопределенно ответила бабуля. – Людей много, а как на ночь позапираются, не докричишься…

Мягко светил торшер, Юлечка сидела с книгой перед компьютером, тепло и уютно – кого и зачем может понадобиться докричаться этой ночью?

Вдруг Юля отвернулась от ноутбука, потрясла головой и потерла веки:

– Глаза устали: фотография рябит, как будто дрожит и шевелится.

Я взглянула на экран, он действительно мерцал: женщина на снимке моргнула, слегка приоткрыла рот, повела глазами и шевельнула рукой. Может быть, фотография была анимированной?

Юлечка решила передохнуть, мы сходили умыться, дорогу я не запомнила – опять был поворот и тупик, большая ванная с газовой водогрейкой, стиральными досками и необъятными тазами.

Наконец я с наслаждением улеглась на уютную раскладушку с пуховым одеялом: какой длинный день!

Не помню, как я уснула, когда погас торшер и легла Юля.

Одно помню точно: ночью в коридоре слышались шаги.

Конечно, это был сон или бродили на кухню соседки – пожилым людям часто не спится.