Текст книги "Плохие девочки, которые изменили мир"

Женское образование в России

В России впервые слово о женском образовании было замолвлено властью при Петре I. В 1724 году император издал указ, предписывавший монахиням воспитывать и обучать грамоте сирот обоего пола, причем девочек в обязательном порядке следовало учить рукоделию и шитью. Через тридцать лет по указу императрицы Елизаветы для девочек открылись специальные школы очень узкой специализации: акушерские («Молот ведьм» не одобряет, считая, что именно повивальные бабки наиболее подвержены женской злобе, связям с дьяволом и ведьмовству). При Елизавете появились и первые частные пансионы, обучавшие барышень тонкостям этикета.

Открытие Смольного института при Екатерине II в 1764 году стало следующей значительной вехой. В институт сразу поступили 200 воспитанниц. Смольный постепенно расширялся, и уже в следующем году при нем открыли училище для 240 девушек «мещанского звания». Позже появились и народные училища, формально принимавшие студентов обоего пола, но женское обучение в публичных школах всё еще считалось неприличным, и женское образование продолжало находиться в зачаточном состоянии.

После смерти Екатерины II вопросами женского образования занималось Ведомство учреждений императрицы Марии. На тот момент в России уже существовали школы, курсы и училища для девушек, но они давали только среднее образование, уделяя наибольшее внимание нравственному воспитанию, о серьезных науках речь не шла. Только после 1858 года, по проекту ученого-механика и государственного деятеля Ивана Вышнеградского, начали открываться более продвинутые женские училища, но это по-прежнему нельзя было назвать высшим образованием.

В 1860 году произошло то, что показалось началом революции в женском образовании: девушки впервые самостоятельно стали посещать университетские лекции. Это вызвало переполох в верхах, и Министерство народного просвещения отправило в университеты запросы о допустимости подобного поведения. Ставился и вопрос о том, могут ли женщины сдавать экзамены и получать ученые степени. Университеты сказали свое решительное «нет». Лишь Харьковский и Киевский университеты согласились принимать женщин официально в качестве студенток и присваивать им ученые степени. На компромисс – допускать женщин в качестве вольнослушательниц – согласились Петербургский и Казанский университеты. Петербург при этом оговаривал, что дипломы должны давать женщинам право лишь на медицинскую практику и работу в высших учебных заведениях, предназначенных только для женщин. В результате «наверху» решили не давать женщинам вообще никаких возможностей, и к 1864 году прекратились попытки обсуждать женское высшее образование даже в печати.

Сами женщины тем не менее говорить об образовании не перестали. В 1867 году писательница Евгения Конради подняла этот вопрос на съезде естествоиспытателей и врачей. Но у съезда не было никаких полномочий, поэтому разговоры о женском научном образовании остались на стадии обсуждения. В следующем году 400 женщин, в том числе из высшего света, обратились к ректору Санкт-Петербургского университета с требованием организовать курсы и лекции для женщин. Безрезультатно.

В 1872 году в Москве появились Высшие женские курсы, организованные профессором Владимиром Герье и существовавшие за счет финансированиях самих студенток. Обучение на них длилось два, а затем три года. Параллельно появились и Лубянские курсы, составившие Герье конкуренцию. Со временем был найден компромисс: Лубянские курсы сосредоточились на математике и естественных науках, а курсы Герье сделали упор на гуманитарные дисциплины – историю и филологию. В том же году в Петербурге состоялся новый прорыв: учреждение при Медико-хирургической академии «Особого медицинского курса для образования ученых акушерок» («Молот ведьм» всё строже хмурит брови!). Наконец, в 1875 году правительство, пусть и неохотно, согласилось дать высшему образованию для женщин «зеленый свет». Андрей Бекетов, основатель Владимирских курсов и дедушка Александра Блока, добился открытия и признания высших женских курсов Министерством народного просвещения. Их главой стал профессор Бестужев-Рюмин, поэтому они получили название Бестужевских.

Вслед за Бестужевскими курсами открывались всё новые – Казанские, Киевские, Сибирские. Петербургский политехнический институт стал первым в России вузом, который начал принимать в свои стены женщин наравне с мужчинами. Случилось это только в 1907 году, за десять лет до Октябрьской революции, которая многое сделала в отношении женских прав. В 1920 году ЦК по работе среди женщин полностью закрепил женское право на образование. Женщин стали принимать во все высшие учебные заведения (кроме военных), одновременно с этим прекратила существование система раздельного обучения в школах.

А теперь вдумайтесь: лишь с 20-х годов прошлого века женщины в России получили право на высшее образование наравне с мужчинами. Можно ли удивляться, что женщины успели проявить себя меньше, чем мужчины, имевшие фору в несколько тысяч лет?

Мир меняется

Если вы когда-нибудь услышите очередную мужскую насмешку: «Как мало женщины сделали в истории!» – напомните мужчинам о реальности и фактах. О том, сколько столетий потребовалось, чтобы женщины, наконец, смогли «выйти из комнаты».

Такие насмешники обычно не знают историю мира, в котором они живут, и незнакомы с его сказаниями и легендами. Фольклор и мифология почти всегда были на стороне женщин. Кто отвечал за мудрость у греков и римлян? Афина и Минерва – женщины! А вспомним нашу отечественную Василису Премудрую или разнообразных старушек, которые не всегда были добрыми, но никогда не были глупыми, пока Пушкин не придумал вздорную бабку в «Сказке о рыбаке и рыбке». Одна старинная ирландская сказка начинается так:

«Когда великий Гоб-ан-Шор, самый искусный строитель, каких знала древняя Ирландия, да к тому же умнейший во всей Ирландии человек, за исключением, правда, его жены…»

Мы же в нашей книге как раз поговорим об истории мира и расскажем об умных и талантливых женщинах. И покажем, что мир постепенно меняется. «Молот ведьм» устарел, однажды устареют и оскорбительные шутки о «глупых» блондинках, и о женщинах за рулем как «обезьянах с гранатой». Мизогиния – всегда симптом духовного нездоровья, тайного или явного. Одну из самых женоненавистнических и принижающих женщин книг написал Фридрих Ницше: «Так говорил Заратустра». Именно в ней звучит знаменитое высказывание: «Идешь к женщине? Возьми плетку!» Но не все восхищались глубинами мысли философа. Лев Толстой считал его «злым сумасшедшим», а саму книгу называл чрезвычайно вредной. Многие упрекают самого писателя в мизогинии, но Толстому принадлежит много верных и справедливых высказываний о женщинах, касающихся их положения в обществе. «Анну Каренину» можно трактовать по-разному, в том числе – как книгу о праве женщины на развод с нелюбимым мужем.

Кого невозможно обвинить в мизогинии, так это Януша Корчака – польского педагога и человека великой души, отправившегося со своими воспитанниками на казнь. Находясь в нацистском гетто, он поставил себе целью ответить на книгу «псевдопророка» Ницше. Корчак отверг его воззрения, в том числе женоненавистничество, и написал, что философ умер, «находясь в мучительном разладе с правдой».

Жизнь, поступки, да и само существование героинь нашей книги подтверждают, что любые попытки унизить достоинство женщин не только несправедливы, но и построены на ложных, а зачастую безумных представлениях, не имеющих никакого отношения к реальности и правде. Женщины не идеальны, но идеальных людей не существует. Нельзя стать образцом во всем. Но можно стать образцом в чем-то и даже изменить мир.

Начало и конец
Безымянная жена Гасдрубала и женщины Карфагена
(IX век до н. э. – 146 г. до н. э.)

Что вы знаете о Карфагене, кроме того, что он должен быть разрушен? А знаете ли вы, почему?

У Карфагена была плохая репутация в древнем мире, особенно в Риме, который почитал себя самым цивилизованным обществом того времени. «Хороша цивилизация! – можете сказать вы. – Гладиаторские игры на арене, когда воинов убивали ради забавы зрителей. Кровавые захватнические войны. А самое главное – рабство, когда люди ценились не больше, чем скот и мебель». Всё это правда. Но в Риме относительно быстро отменили такую страшную вещь, как человеческие жертвоприношения. В Карфагене же в жертву местному божеству по имени Молох через сожжение приносили маленьких детей.

И вот более моральные римляне отправились воевать с Карфагеном, и Карфаген пал. Это кажется победой не только Рима, но и гуманизма. Город, который убивает своих детей, заслуживает кары. Всё справедливо. Карфаген должен быть разрушен.

Вот только к моменту разрушения никаких детских жертвоприношений Молоху в Карфагене не было примерно лет двести. С этим обычаем вообще темная история. Существует предположение, что основанием города занимались евреи, а в иудаизме человеческих жертвоприношений не было никогда. Все войны Рима с финикийским соседом были связаны с тем, что тот составлял ему конкуренцию в торговле. После каждой войны Карфаген быстро восстанавливался и расцветал. Отсюда призывы римских ораторов к его полному уничтожению. Гибель Карфагена в финале Третьей Пунической войны, убийство полумиллиона жителей, срытые стены и засыпанная солью земля, то есть фактически геноцид – результат битвы за торговые монополии.

История Карфагена началась с женщины – во всяком случае, так гласят легенды.

У царя Маттана, правившего в IX веке до н. э. финикийским городом Тиром, было двое детей: сын Пигмалион и славившаяся своей красотой дочь Элисса. Отец решил завещать власть им обоим, но после смерти царя жители решили, что негоже женщине править, и выбрали Пигмалиона правителем. Тот оказался человеком подлым и убил мужа своей сестры, надеясь завладеть его сокровищами. После этого он принялся ждать, когда овдовевшая сестра обратится к нему за покровительством и заодно привезет с собой все богатства. Но Элисса была намного умнее брата. Притворившись, что хочет к нему переселиться, она попросила у него слуг для помощи в перевозке имущества. Царевна погрузила свои вещи на корабль, но в открытом море приказала собственным слугам выбросить золото за борт, взывая к духу покойного мужа, чтобы тот принял сокровища, ставшие причиной его гибели. Слуги царя не успели опомниться, как всё произошло. Элисса обратилась к ним, напомнив о жестокости своего брата, и сказала, что он наверняка убьет их за то, что они недоглядели за сундуками с золотом. Те пораскинули мозгами и согласились бежать вместе с Элиссой. Когда корабль отплыл от берегов Тира, выяснилось, что Элисса выбросила в море вовсе не золото, а мешки с песком. Так царевна осталась свободной, богатой и обзавелась большой свитой.

Причалив к берегу Африки, она выбрала понравившееся ей место в одном из заливов и обратилась к местным жителям с просьбой продать ей землю, которую покроет одна бычья шкура. Плату она предложила довольно большую, и те радостно согласились, не зная, что имеют дело с девушкой, не уступающей умом самому Одиссею. Тогда Элисса, которую с тех пор стали называть Дидоной, разрезала бычью шкуру и обнесла тонкими полосками внушительный участок земли – намного больший, чем могла бы купить за оговоренные деньги. Жители повозмущались, но делать было нечего: уговор есть уговор, а деньги они уже взяли. Этого купленного хитростью пространства хватило для создания небольшого поселения. Позднее Дидона взяла в аренду новые окрестные земли, и постепенно пришло время заложить город, которому тирские беглецы дали название Quarthadast, что в переводе с финикийского означало Новый город, или Карфаген.

При правлении Дидоны город рос и хорошел всем соседям на зависть, и спустя несколько веков превратился в могущественную державу. Под его властью находились колонии на побережье Средиземноморья, из-за которых и началась Первая Пуническая война. Рим зарился на эти земли и сумел отвоевать у Карфагена сначала Сицилию, а затем Корсику и Сардинию. С эпохой Второй Пунической войны связано имя еще одной дочери Карфагена – Софонисбы, чья трагедия отражена в искусстве, от Петрарки до Вольтера и от Андреа Мантеньи до Рембрандта. Софонисба отличалась выдающейся красотой, была прекрасно образованна, играла на музыкальных инструментах и разбиралась в литературе. Увы, с таким букетом достоинств она стала заложницей мужских политических игр. Ее передавали, как переходящее красное знамя, от одного мужа к другому – кто был более политически выгодным для Карфагена в текущий момент. Древнегреческий историк Полибий пишет о том, как Софонисба заботилась о судьбе Карфагена во время войны:

«Просила и умоляла царя остаться на месте и не покидать карфагенян в тяжкой нужде молодая женщина, дочь военачальника Гасдрубала и, как сказано выше, жена Софака».

Последний муж Софонисбы, карфагенский военачальник Масинисса, потерпел поражение от римского полководца Сципиона. Софонисба должна была достаться римлянам в качестве добычи. Тогда Масинисса тайно прислал к ней раба с кубком яда, предложив самой сделать выбор, жить ли ей римской рабыней или умереть свободной. Софонисба без колебаний выбрала смерть; позже этим же руководствовалась побежденная Клеопатра.

Римский историк Тит Ливий с уважением описывает поступок гордой карфагенянки:

«В смятении ушел он (Масинисса) от Сципиона к себе; выпроводив свидетелей, долго сидел, вздыхал и стенал – это слышали стоявшие вокруг палатки – и наконец с глубоким стенаньем кликнул верного раба, хранившего яд (цари всегда держат яд при себе, ведь судьба превратна), и велел ему отнести Софонисбе отравленный кубок и сказать: “Пусть сама примет решение, помня, что она дочь карфагенского вождя и была женой двух царей”.

Слуга передал эти слова и яд Софонисбе. “Я с благодарностью, – сказала она, – приму этот свадебный подарок, если муж не смог дать жене ничего лучшего; но всё же скажи ему, что легче было бы мне умирать, не выйди я замуж на краю гибели”. Твердо произнесла она эти слова, взяла кубок и, не дрогнув, выпила».

Становление Карфагена и история его войн были связаны с женщинами, и женщина смогла придать мрачное величие городу перед его гибелью.

После поражения во Второй Пунической войне Карфаген лишился всех заморских колоний и фактически стал вассальной провинцией всемогущего Рима. Но враги из числа нумидийцев продолжали нападать на город, отбирая самые плодородные земли. Карфагенянам же, по решению римлян, запрещалось объявлять им войну. Тогда они направили в Рим послов с жалобами на нумидийцев. Тут-то Карфагену припомнили хитрость Элиссы, которая сумела с помощью одной бычьей шкуры добыть достаточно земли для зарождения города. Царь нумидийцев доказывал, что Карфагену не принадлежат никакие земли, да и он сам построен незаконно.

Римляне поддержали нумидийцев, поощряя их к дальнейшему ослаблению Карфагена. Отчаявшиеся карфагеняне решились сами объявить войну, избрав своего последнего военачальника Гасдрубала по прозвищу Боэтарх. Полибий дает ему нелестную характеристику:

«Карфагенский военачальник Гасдрубал был тщеславный хвастун, вовсе не обладавший дарованиями ни государственного человека, ни главнокомандующего».

Пока этот бездарный полководец проигрывал одно сражение за другим, силы Карфагена таяли. В городе начались болезни и голод. Гасдрубал выбросил белый флаг и объявил о том, что сдается. Его противники согласились принять капитуляцию с условием, что безоружные карфагенские солдаты по одному выйдут за ворота города для сдачи. Когда люди вышли, их просто-напросто перебили, и спастись удалось немногим, включая злосчастного Гасдрубала. Власти города, пытаясь снискать милость римлян, заочно приговорили его к смертной казни и согласились выслать на Сицилию 300 заложников. Но этого оказалось недостаточно. От Карфагена потребовали сначала сдать всё оружие и боевые машины, а затем римский сенат выставил последнее требование: жители города должны покинуть его и поселиться в отдалении от моря. Сам Карфаген будет буквально разрушен, стерт с лица земли – римляне собирались его срыть.

Карфагенян ожидала жалкая участь: у них отбирали все средства к существованию, они превращались из купцов и мореплавателей в крестьян, фактически в рабов римлян и нумидийцев. Карфагеняне испросили месяц на обдумывание, а сами начали готовиться к последнему бою. Днем и ночью работали оружейные мастерские. Женщины обрезали волосы, из которых сделали тетиву для стрел и метательных машин. Гасдрубал успел одержать несколько побед над римлянами за стенами города, за что карфагеняне его простили, вновь назвали своим главнокомандующим и наделили всей полнотой власти.

Но ничто не могло спасти Карфаген: сама история как будто предначертала ему полное поражение. Римляне вновь победили. Начался ужасающий разгром, финальная агония города, которую сопровождали тысячи мучительных смертей. Римские воины срывали дома вместе с жителями, которые падали на улицы, разбиваясь и ломая кости; в основном это были дети, женщины и старики, пытавшиеся найти укрытие.

Последние выжившие скрылись в храме, стоявшем на самой высокой точке города, вместе с Гасдрубалом, его женой и двумя маленькими детьми. Но Гасдрубал бежал, предав своих соотечественников, и кинулся к Сципиону, умоляя о пощаде. Карфагеняне, брошенные своим предводителем, впав в полное отчаяние, подожгли храм, на стену которого вышла жена Гасдрубала. Полибий так описывает эту величественную и страшную сцену:

«Жена Гасдрубала, когда огонь охватил храм, став напротив Сципиона, украшенная насколько можно в несчастии, и поставив рядом с собой детей, громко сказала Сципиону:“Тебе, о римлянин, нет мщения от богов, ибо ты сражался против враждебной страны. Этому же Гасдрубалу, оказавшемуся предателем отечества, святилищ, меня и своих детей, да отомстят ему и боги Карфагена, и ты вместе с богами”. Затем, обратившись к Гасдрубалу, она сказала: “О преступный и бессовестный, о трусливейший из людей! Меня и моих детей похоронит этот огонь; ты же, какой триумф украсишь ты, вождь великого Карфагена? И какого только наказания ты не понесешь от руки того, в ногах которого ты теперь сидишь”. Произнеся такие оскорбительные слова, она зарезала детей, бросила их в огонь и сама бросилась туда же. С такими словами, говорят, умерла жена Гасдрубала, как должен был бы умереть сам Гасдрубал».

История Карфагена началась с женщины и женщиной закончилась.

История сохранила имя предателя и труса, но не сохранила имя той, чье самосожжение знаменовало собой гибель некогда великой цивилизации.

А я – богиня
Клеопатра
(69–30 гг. до н. э.)

Образ царицы Египта оброс огромным количеством мифов еще во времена ее жизни. Клеопатра – роковая женщина, за ночь с которой мужчины готовы умереть (описано в «Маленьких трагедиях» Пушкина). Клеопатра – дикарка, обладающая неукротимым нравом и обожающая на досуге травить ядом рабов (описано в пьесе «Цезарь и Клеопатра» Бернарда Шоу, который воплотил в Цезаре интеллектуальное начало, а про Клеопатру говорил, что «она – животное»). Для Блока она воплощала декадентский идеал, пленительный и губительный «вамп» эпохи Серебряного века. Поэт хранил открытку с фаюмским портретом, предположительно изображавшим Клеопатру. Фаюмские портреты были величайшим живописным достижением Древнего мира: египетские художники почти приблизились к трехмерному изображению (настоящее открытие перспективы состоится только в Италии XV века). Завораживающие глаза – характерная особенность этих портретов. Блок описывает изображенную женщину:

«Глаза смотрят так, что побеждают всё лицо; побеждают, вероятно, и тело, и всё окружающее».

Одним их немногих, кто шагнул за рамки романтических представлений, стал писатель Торнтон Уайлдер. Кажется, его образ царицы больше всего похож на правду. В его прекрасном романе «Мартовские иды» Клеопатра предстает умной, практичной женщиной, прекрасно сочетающей обязанности правительницы и матери. Цезарь для нее – не столько возлюбленный, сколько учитель, у которого она многое почерпнула в искусстве правления. В романе Цезарь делится своими впечатлениями о ней:

«Она была удивительная девушка. Уже в двадцать лет знала пропускную способность каждой крупной гавани на Ниле; умела принять делегацию Эфиопии, отказать ей во всём, но при этом так, что отказ выглядел благодеянием. Я слышал, как она орала на своих министров во время обсуждения налога на слоновую кость, причем она была права и в подтверждение своей правоты привела множество подробных и хорошо подобранных сведений. Право же, она из числа тех немногих известных мне людей, кто одарен талантом к управлению страной».

Но стоит нам принять образ, которым была бы довольна феминистка, как Цезарь прибавляет нелицеприятные наблюдения:

«И в то же время она лгунья, скандалистка, интриганка, равнодушная к нуждам своего народа и вдобавок способна убить, не задумываясь. Получил пачку анонимных писем, где меня предупреждают о ее страсти к убийству. Да я и не сомневаюсь, что эта дама не расстается с красивым резным ларцом, где хранятся яды, но знаю также, что у нее за столом мне не надо, чтобы кто-то пробовал пищу до меня. Все ее помыслы сосредоточены прежде всего на Египте, а я – первейший залог его благоденствия».

Путь Клеопатры к трону был тернистым и усеянным жертвами. Она следовала постулату Серсеи Ланнистер: «В игре престолов ты либо побеждаешь, либо умираешь». Соперники Клеопатры, не задумываясь, расправились бы с ней точно так же, как она расправлялась с ними. Все члены семьи Птолемея XII Авлета, отца Клеопатры, терпеть друг друга не могли. Возможно, у Клеопатры было меньше прав на престол, чем у ее братьев и сестер: по некоторым сведениям, ее матерью была не супруга, а наложница фараона. Взбунтовавшуюся сестру Клеопатры по имени Береника убил собственный отец, так что можно представить себе нравы в благородном семействе Птолемеев. Позже Клеопатра избавилась от сестры Арсинои и родных братьев, по совместительству ее соправителей и номинальных мужей. Чего стесняться, когда родной отец поступал так же?

Существует идеализированный образ Клеопатры как красавицы, которой не видывал свет. Но знакомый с портретом царицы Плутарх объясняет ее очарование иначе:

«Красота этой женщины была не тою, что зовется несравненною и поражает с первого взгляда, зато обращение ее отличалось неотразимою прелестью, и потому ее облик, сочетавшийся с редкою убедительностью речей, с огромным обаянием, сквозившим в каждом слове, в каждом движении, накрепко врезался в душу. Самые звуки ее голоса ласкали и радовали слух, а язык был точно многострунный инструмент, легко настраивающийся на любой лад – на любое наречие».

«Многострунным инструментом» Клеопатра владела великолепно. Она была настоящим полиглотом, свободно говорила на девяти языках! В семьях фараонов не принято было давать образование дочерям, и можно предположить, что умная девушка занималась самообразованием. Она изучала ораторское искусство, философию, астрономию и математику, превзойдя в познаниях прежних правителей Египта.

Клеопатру отличает еще одна интересная черта. Род Птолемеев происходил из Македонии, поэтому и внешне Клеопатра была похожа скорее на гречанку, чем на египтянку, отличаясь довольно крупными чертами лица и выразительным носом. Птолемеи гордились греческим происхождением, роднившим их с Александром Великим, а своих подданных, египтян, едва ли не презирали. Но не такова была Клеопатра. Возможно, по совету хитроумного Цезаря, она первой из своей династии изучила египетский язык, обычаи и культуру – другие фараоны себя этим не утруждали. Она стала истинно египетской правительницей и повелела считать себя живой богиней египетского пантеона, Новой Исидой. И народ Египта отплатил ей любовью.

Блез Паскаль писал:

«Если бы носик Клеопатры был короче, вся земля выглядела бы иначе».

Так ли это? Действительно ли красота и соблазнительность царицы так многое значили?

Цезаря она, безусловно, покорила своим обаянием, и ее действительно тайно доставили к нему в покои, правда, не в роскошном ковре, как принято считать, а в прозаическом мешке для постельного белья. Но если Клеопатра как египетский лидер не была бы удобна римскому консулу, за одни красивые глаза Цезарь не сделал бы ее царицей. Клеопатра соглашалась признать римскую власть, становясь союзницей Рима. Она была намного умнее юного брата-соправителя, с которым конфликтовала не на жизнь, а на смерть. Цезарь сделал ставку на царевну и помог ей стать единоличной правительницей Египта. Они пережили бурный роман, и нет оснований утверждать, что Клеопатрой руководила одна корысть, хотя разница в возрасте у них была очень большой: Клеопатре было около восемнадцати лет, а Цезарю – за пятьдесят. Но, овеянный воинской славой и наделенный гениальным умом, он был, вероятно, самым интересным из живущих в ту пору мужчин. Клеопатра родила ему сына, которого александрийцы прозвали Цезарионом.

Трудно сказать, была ли Клеопатра действительно самодержавной царицей в период своего правления. После отбытия Цезаря в Египте остались три его легиона, которые должны были поддерживать Клеопатру. Легионеры вели разгульную жизнь и беззастенчиво грабили местное население. Возможно, Клеопатра не могла их усмирить. Но, может быть, царица не хотела этого делать, поскольку, какими бы бесчинствами легионеры ни занимались, они представляли ее могущественного римского покровителя. Не будем забывать, что роль женщины в античном мире была настолько незначительной, что даже не полностью самостоятельное правление «под колпаком» у Рима давало Клеопатре огромные возможности для собственной независимости и независимости самого Египта, которая и окончилась со смертью царицы. Умом, обаянием, политической гибкостью и жестокостью Клеопатра победила в своей игре престолов.

Незадолго до смерти Цезаря она прибыла в Рим, привезя с собой сына. Она окружила себя экзотическим великолепием, на которое римляне взирали с благоговейным восхищением и одновременно – с возмущением. По Риму поползли тщательно культивируемые врагами Цезаря слухи: якобы он собирается развестись с женой, чтобы жениться на Клеопатре, а столицу империи хочет перенести в Александрию. Это вряд ли было возможно. Римляне настолько презирали покоренные народы, что это было равносильно браку свободного человека с рабыней. Цезарь сделал красивый жест: повелел установить золотую статую царицы рядом с Венерой, словно признавая Клеопатру равной богине любви. Жест был тем более широкий, что род Цезаря считался потомками самой Венеры, то есть он как бы неофициально принимал Клеопатру в свою семью. Но официально признать своего сына от нее он отказался. Это было очень в духе хитреца Цезаря: польстить Клеопатре как женщине, но избежать политического скандала. Однако в Риме царица провела почти два года, проживая в нем вместе со своими детьми. Возможно, она всё же надеялась склонить Цезаря к браку, или у них опять закипели чувства.

В Риме она вела абсолютно вольную жизнь, устраивая приемы, представления, чтения поэтов и выступления философов. Всё было организовано с небывалой роскошью и вкусом, и гордые римлянки невольно прониклись уважением к чужеземке, считая за честь приглашение на ее виллу. В наше время из Клеопатры получился бы прекрасный event-менеджер: у нее был настоящий талант к устройству развлечений.

После убийства Цезаря его имя и наследство досталось усыновленному им племяннику Октавиану, будущему императору Августу. Клеопатра попыталась оспорить это в Сенате, но безрезультатно. Она спешно покинула Рим, опасаясь мстительного Октавиана, но тот свою месть приберег на будущее.

Пока Рим страдал от гражданских войн, Клеопатра мирно правила Египтом, и в этот период ее правление действительно было суверенным. Она вновь показала гибкость, оказав через своего наместника на Кипре помощь деньгами и флотом Кассию – одному из убийц Цезаря: в тот период ей была выгодна дружба с ним. После разгрома республиканцев под Филиппами Клеопатра развернулась на 180 градусов: открестилась от действий своего наместника, а потом даже стала утверждать, невинно хлопая глазами, что посылала помощь сторонникам Цезаря, но Кассий по дороге ее перехватил.

С этой хитрости Клеопатры и началось ее близкое знакомство со вторым «мужчиной ее мечты». Принято считать, что уж с ним-то ее точно связывала великая любовь. Но для Клеопатры политика всегда была на первом месте. Марк Антоний, контролировавший на тот момент весь Восток, включая Египет, руководствовался не благородными соображениями, когда вызывал Клеопатру к себе в Киликию и предъявлял ей обвинение в том, что она помогала убийцам Цезаря. Он хотел унизить Клеопатру, показав свою власть, и выбить из нее побольше денег, ведь Египет был чрезвычайно богат. Но Клеопатра солгала, а Антоний… поверил. Или захотел поверить. Царица употребила свое богатство, чтобы вскружить Антонию голову, получив нового надежного союзника со стороны Рима.

Клеопатра, как пишет Плутарх, вела себя как искусная куртизанка, авантюристка и даже хулиганка, которая не прочь повалять дурака:

«Вместе с ним она играла в кости, вместе пила, вместе охотилась, была в числе зрителей, когда он упражнялся с оружием, а по ночам, когда он, в платье раба, бродил и слонялся по городу, останавливаясь у дверей и окон домов и осыпая обычными своим шутками хозяев – людей простого звания, Клеопатра и тут была рядом с Антонием, одетая ему под стать».

Антония она использовала в политических целях. По просьбе Клеопатры он казнил ее воинственную сестру Арсиною, которую пощадил более милосердный Цезарь. Через некоторое время пара перебралась в Александрию, где они зажили веселой жизнью. Не стоит думать, что царица была поклонницей загулов, скорее наоборот: ее вкусы были умеренны, как у аскетичного Цезаря, успевшего привить ей многое от римской строгости. Но Клеопатра организовала тот образ жизни для любителя простых удовольствий Антония, который помогал удерживать его рядом. Клеопатра родила ему троих детей и фактически сделала своим мужем, пусть даже он успел сменить во время романа с нею двух римских жен. В Риме царицу называли «ведьмой», околдовавшей доблестного военачальника. Шекспир пишет портрет сумасбродной истерички и свихнувшегося от любви не по летам старика в пьесе «Антоний и Клеопатра»:

 
«Добро бы лишь досуг
Он заполнял безудержным развратом,
Платясь похмельем и спинной сухоткой.
Но тратить драгоценные часы,
Которые, как гулкий барабан,
Тревогу бьют о нуждах государства!»
 

Антоний затеял неудачную кампанию против парфян, в которой едва не погиб. В Риме копилось недовольство против египетского альянса. Октавиан сначала пытался честно уладить дело миром, послав для переговоров Октавию – свою сестру и римскую жену Антония. Но Клеопатра, в лучших традициях примадонн и див, пригрозила самоубийством, если Антоний встретится с женой. Тот отказал Октавии во встрече. Римляне ужаснулись: он унизил жену ради любовницы! Хуже того – он оскорбил римскую гражданку ради чужеземки! Последнее простить было нельзя.