Текст книги "Чудо для Алисы"

Глава 11

К вечеру небо затягивается туманной моросью. Мороз усиливается, превращая мягкий пушистый снег в колкий рассыпчатый хрусталь. Я мчусь по дороге к выезду из города, а из-под колес Бэна летят желто-серые брызги раздавленного снега.

Освещенный участок городской трассы кончается поворотом на сельский проселок – темный, узкий, заросший высокими елями с шапками снега на верхушках.

Саврасова – Степной – Калинина – Озерная. Безошибочно сворачиваю в темные переулки, сохранив в памяти маршрут до ее дома.

Въезжаю на Озерную, издалека заметив белый дым, струящийся из крыши дома Алисы. Таким же едва уловимым дымком слабость заползает под мою броню учтивости и самообладания, воспламеняя внутри искру.

Алиса ждет меня: калитка не заперта, дорожки расчищены от снега и посыпаны песком, в окнах горит неяркий свет. На негнущихся ногах ступаю по деревянным ступеням крыльца и стучусь в дверь.

Никита Сергеевич кряхтит за стеной и громко шаркает, торопливо следуя к входной двери. Присутствие старика наполняет душу облегчением, при нем я вряд ли потеряю контроль над собой…

– Заходи, Романыч! – Приветствие деда Никиты звучит бодро. Он крепко сжимает мою протянутую ладонь, жестом приглашая войти. На его шее болтается веревка с привязанными к ней за дужки очками. Старик снимает окуляры и прячет в карман, как надоедливую и бесполезную вещицу.

– Поможешь мне, раз пришел, – важно сообщает Никита Сергеевич. Его просьба звучит ультимативно. – У меня нарушение сумеречного зрения, Романыч. Надеюсь, ты не откажешь старику… – заговорщически произносит он, не забывая прихрамывать и покряхтывать.

– Никита Сергеевич, конечно, помогу! – спешу успокоить старика. Как же я рад его присутствию!

Вешаю куртку на знакомый крючок и прохожу в уютную гостиную с пылающим камином. Потрескивающие поленья источают запах хвои и костра, окуная в воспоминания о единственной проведенной в этом доме ночи…

– Проходи в комнату, Богдан, – дед протягивает мне сантиметровую ленту.

– Что нужно сделать? – спрашиваю, разглядывая предмет в руках. Озираюсь в поисках хозяйки дома и через секунду застываю с открытым ртом…

Алиса стоит посередине комнаты с распущенными волосами. Она заканчивает расплетать вторую косу и проводит по волосам расческой.

Очевидно, мой оглушенный, дезориентированный вид наталкивает ее на мысль о немедленном объяснении, потому что Алиса начинает сбивчиво тараторить:

– Добрый вечер, Богдан. Помоги дедушке измерить длину моих волос… Надеюсь, тебя не затруднит моя просьба?

– Цифры расплываются, сынок, – томно вздыхает старик, суетливо перетаптываясь с ноги на ногу. – Ничего не разберу, а твой шоколадный торт затребовал данные…

– Не понимаю, Алиса, что происходит? – сухо произношу я, чувствуя, как на поверхность сердца опускается ледяная снежинка недоверия к Алле.

Алиса отбрасывает длиннющую копну за плечи, удивленно вскидывает темную бровь и, судорожно облизав нижнюю губу, произносит:

– Алла предложила мне продать волосы.

Алиса взволнованно вздыхает, а я уже ничего не соображаю, скользя взглядом по ее дрожащим ресницам, заалевшим гладким щекам и кончику языка, мимолетно мазнувшему розовую нижнюю губу…

– Она сначала подарила мне сертификат, но потом передумала и посоветовала более выгодное вложение. Меня коротко подстригут, а из волос изготовят парик.

Мне кажется, Алиса виновато отводит глаза, будто сомневается или ищет поддержки в моем лице. Я молчу и как дурак пялюсь на роскошные длинные волнистые волосы, спускающиеся почти до колен. Девчонка краснеет под моим взглядом, нервно накручивая прядь на палец.

– Так что, как мне лучше встать? – спрашивает она.

Я не знаю, как лучше… Черт, лучше мне провалиться сквозь землю.

Никита Сергеевич гремит посудой на кухне, пренебрегая своими обязанностями опекуна.

Я касаюсь волос Алисы, вдыхаю их запах, чувствуя, как слабость и дрожь проникают в каждую мышцу. Опускаюсь на колени за спиной девчонки, двигая долбаной сантиметровой лентой по ее волосам. Украдкой, словно вор, перебираю пальцами шелковистые каштановые пряди не принадлежащей мне девушки…

– Из Алискиных волос можно и два парика сделать, правильно я говорю, Романыч? – я вздрагиваю от бодрого голоса деда Никиты, внезапно выросшего за спиной.

Он застает меня преклоненным перед девчонкой, растерянным, распластанным, но говорит со мной так, будто не замечает этого.

Я коротко оглашаю Алисе цифру и поднимаюсь во весь рост. Никита Сергеевич довольно присвистывает:

– Здесь и твоей невесте на парик хватит!

– Дедушка, пожалуйста…

Алиса густо краснеет и опускает глаза в пол, перебрасывает волосы через плечо и начинает остервенело заплетать косу. Я угадываю ее смущение по тону голоса, жестам, напряженному повороту головы, поблекшему взгляду, и знание это пугает меня. Я чувствую ее так, словно мы близки… И от этого знания подкашиваются ноги.

Мой блуждающий взгляд задерживается на вязаных носках, сложенных на кровати. Оставляю реплику старика без ответа и деловито перевожу разговор в другое русло.

– Алиса, эти носки продаются?

– Да, – облегченно вздыхает она. – Ты хотел купить?

– Сколько здесь пар?

– Двадцать. Я связала для новогодней выставки-ярмарки, договорилась с организаторами…

– Я куплю все, – произношу решительно, посмотрев ей в глаза.

Алиса называет сумму за одну пару, а дед Никита, наблюдающий за нашим торгом, ее тут же удваивает.

– Дедушка, вы что такое говорите? Я хотела, наоборот, скидку сделать за оптовую покупку! – возмущается девчонка. Румянец ползет по ее щекам, затемняя веснушки на носу и скулах. Я хочу ей признаться, что пересчитал их все, пока она спала, но не решаюсь…

Рассчитываюсь с Алисой по тарифу, установленному Никитой Сергеевичем. Кладу деньги на стол и по-хозяйски забираю носки в охапку. Алиса суетливо открывает дверцу шкафа и достает подарочный бумажный пакет. Старик выуживает очки из нагрудного кармана, надевает их на нос и важно пересчитывает купюры.

– Молодец, Романыч! Муж-и-ик! – Никита Сергеевич довольно причмокивает, поглядывая на сконфуженную Алису.

– Алиса, собирайся, поедем в торговый центр за новой курткой и телефоном, – мой голос звучит ультимативно. Ловлю себя на мысли, что боюсь ее отказа.

– Зачем, Богдан? – Девчонка удивленно хмурится. – Я могу купить себе одежду одна, без сопровождения. Все благодаря тебе… – кидает взор на пакет с вязаными изделиями.

– Здесь не хватит на телефон, – бросаю взгляд на Никиту Сергеевича, застывшего с купюрами в руках возле письменного стола. Его глаза через толстые стекла кажутся огромными.

– Конечно, не хватит! Я пересчитал! – отрезает он. – Не дури, Алиска, собирайся и поезжайте! – приказывает дед, протягивая девчонке деньги. – В телефонах ты не разбираешься, Романыч подскажет, посоветует, правильно я говорю? – Старик переводит взгляд на меня.

Я активно киваю, схватившись за поддержку деда Никиты, как за соломинку. Алиса с недоверием оглядывает нас двоих, затем произносит, вымученно вздохнув:

– Хорошо, поедем.

Глава 12

Алиса отворачивается и смотрит в темное окно, на едва различимые в лунном свете силуэты домов и деревьев. Неужели мы так и будем молчать? Я чувствую ее смятение и неуверенность. Очевидно, девчонка привыкла принимать решения взвешенно, а я ворвался в ее устоявшийся мир с предложением о покупке по завышенной (на ее взгляд) цене.

– Алиса, не делай этого, – хрипло шепчу, скользя взглядом по шелку темных длинных волос, небрежно лежащих на плече девчонки.

– О чем ты? – она взволнованно отвечает, повернувшись в мою сторону.

– Не продавай волосы.

– А тебе какое дело до этого? – усмехается Алиса. Ее шутливый, почти пренебрежительный тон отзывается внутри ощутимым уколом.

– Если тебе нужна помощь, скажи. Я…

– Богдан, у меня хватает житейских забот: крыша прохудилась, да и моей тете требуется дорогостоящее лечение, – в ее голосе появляется резкость. – По-моему, выбор очевиден.

– А если тебе предложат отдать почку, руку или другое? Продать себя, – говорю это чуть слышно и встречаю ее горящий возмущением взгляд.

– Не говори глупостей. По этой причине я отказалась работать в гостинице. Мне есть что терять, – она вскидывает подбородок, сверкнув взглядом гордых изумрудных глаз.

– Прости… Тебя хочется защищать, – отвечаю не своим голосом.

– Не забивай голову, Богдан. Думай о свадьбе, а не о глупой деревенской девчонке… – Алиса произносит слова так мягко и убедительно, что ей хочется верить.

– Прекрати так говорить, – обрываю ее. – Ты замечательная, слышишь?

– Богдан, перестань… Я обычная, такая же, как все. Не нужно мне помогать, я справлюсь. – В голосе девчонки появляются нотки раздражения, а во взгляде – невыразимая тоска.

Упоминание Алисой свадьбы пробуждает в памяти эпизод с «подарком» Аллочки. Не помню, чтобы раньше она выкупала волосы у своих клиенток.

– Алиса, какую процедуру Алла подарила Любе?!

– Я не хочу отвечать, – лепечет она. – Пожалуйста, Богдан, давай закроем эту тему…

– Скажи правду, Алиса. Мне очень важно знать, – смеряю ее строгим взглядом.

– Антицеллюлитный массаж. Ты же видел, какая Любаня полная? – тараторит Алиса. – Люба занимается танцами в сельском доме творчества, худеет… Очевидно, твоя невеста посчитала, что именно такая процедура ей нужна. Я думаю, что… Богдан, прошу тебя, смотри на дорогу… – девчонка складывает руки на груди.

Крепче сжимаю руль Бэна, вонзившись взглядом в туманную синеву деревенской ночи. Светло-желтый луч повисшего месяца освещает блестящие испуганные глаза Алисы.

– Все хорошо, Алиса, не бойся, – отвожу взгляд, стремясь поскорее избавиться от растворяющей сердце слабости…

Я готов стонать от досады и стыда за Аллу. Неужели она обладает редкостным талантом одновременно дарить подарки и унижать человека? Снежинка недоверия к любимой девушке, вместо того чтобы растаять, превращается в снежный ком. Хотя… разве мама Аллы не занимается только этим: манипулирует, унижает, контролирует.

Прячу негодование за маской вежливости: меньше всего я хочу обсуждать с Алисой Аллу.

Алиса устремляет взор в темное окно, наблюдая за пролетающими мимо заснеженными полями. Она сворачивается в клубок и подкладывает толстый вязаный шарф под голову, и этот простой душевный жест наполняет мое сердце странным трепетом. Мне хорошо рядом с ней молчать. Я не лезу из кожи вон, чтобы понравиться Алисе. Присутствие девчонки превращает вычурный роскошный салон старины Бэна в домашний уютный кокон.

Вдали виднеются огни города. Они раскрашивают темно-синее деревенское небо желто-оранжевыми красками.

Алиса ерзает на месте и хихикает.

– Богдан, а почему Любаня назвала Мирослава любителем пельменей?

Ее неожиданный вопрос растворяет повисшее между нами безмолвие. Я улыбаюсь в ответ на милую улыбку девчонки, отбросив тот факт, что она вызвана воспоминанием о Боголюбове.

– На нем были носки с пельменями. Боголюбов – редкостный модник. Носки с перчиками, уточками, печеньками – лишь малая часть его эксцентричных образов.

Мне кажется, даже старина Бэн урчит громче и греет сильнее в ответ на ее звонкий смех. Почему от мысли, что ей может нравиться кто-то, ревность скручивает внутренности тугим узлом? Она не моя, черт возьми! И я ничего не знаю о ней…

– Он смешной, – произносит Алиса после небольшой паузы. – И симпатичный, – стыдливо опускает глаза.

Мне хочется выть от безысходности и прибить засранца Боголюбова. Я не позволю ему обидеть Алису, только не ее… Мир не оценит ее душевность и искренность, лишь воспользуется девчонкой и сломает ее, как хрупкий весенний бутон.

– Алиса, поверь, от Мира лучше держаться подальше, – отвечаю ей сипло, прочистив горло.

– У него есть девушка? – Алиса меняется в лице.

– Нет, – спешу ее успокоить. – Просто… он несерьезный и непостоянный. Алиса, послушай…

– Спасибо за совет, Богдан, – Алиса обрывает мою сбивчивую речь. – Я довольно взрослая, чтобы самостоятельно принимать решения.

Выплываю из океана собственных заблуждений, судорожно хватая воздух ртом. Моментально трезвею от слов Алисы, возвращаясь в реальность… Кто я, чтобы указывать ей? Посторонний, как она назвала меня недавно. Чужой жених.

Плетусь по городским заснеженным улицам, провожая взглядом снующих людей. Мимо пролетают украшенные новогодними огоньками трамваи, сигналят машины, автобусы, бегут по пешеходному переходу люди.

Я сворачиваю во дворы и добираюсь до места окольными путями, осторожно следуя по темным узким улочкам.

– Приехали.

Паркуюсь на подземной стоянке огромного бизнес-центра на окраине.

Пока я раздумываю, проявить ли галантность и открыть ли девчонке дверь, она сама выходит из машины. Алиса поправляет ворот вязаного свитерка и поглаживает ладонью тугую косу, спускающуюся до бедер. Черт! Мы поднимаемся на лифте из паркинга в торговый зал.

– Богдан, я люблю ходить по магазинам одна. Меня смущает твое присутствие, – повторяет она, рассматривая мигающие огнями вывески.

– Хорошо. Тогда сначала купим новый телефон. У тебя сохранилась сим-карта?

– Да.

Алиса доверяет покупку мне и садится на лавочку возле салона сотовой связи. Я разговариваю с менеджером, украдкой вычленяя взглядом из толпы ее тонкую, застывшую в ожидании фигурку. По широкому мраморному проходу едет разноцветный паровозик, теснится компания молодых парней, семенит пожилая пара с большими картонными пакетами в руках. На короткий миг Алиса скрывается из виду… Проклятый паровоз перекрывает проход. Я расплачиваюсь за телефон и рвусь к выходу, чувствуя, как сердце падает в бездонную яму.

Восстанавливаю дыхание, заметив улыбку идущей навстречу девчонки, и протягиваю ей коробку с новеньким недорогим смартфоном. Знаю, что дорогой она не приняла бы.

– Спаси-и-и-бо, – Алиса благодарно складывает руки перед грудью.

– Диктуй свой номер, – важно достаю айфон из кармана.

– Я тебе его не скажу, – отвечает Алиса. Ее голос мгновенно поглощают звуки музыки, чужие голоса и выкрики аниматора из детского кафе.

Моя взметнувшаяся кисть безвольно опускается.

– Почему, Алиса? – спрашиваю я, сохраняя маску невозмутимости на лице.

– Сегодня мы видимся в последний раз. Незачем это все… – сумбурно убеждает меня она, переводя взгляд на свои сапоги.

«Черта с два! Ты еще не знаешь про майора Капустина!»

– Хорошо, – я неохотно соглашаюсь. – Я буду ждать тебя в кафе «Русский терем» на пятом этаже. Как закончишь, возвращайся – отвезу тебя домой.

Алиса кивает, улыбается уголками губ и растворяется в толпе посетителей.

Глава 13

Алиса возвращается на удивление быстро. Официант уносит грязную посуду и сервирует чайный стол.

Девчонка заботливо кладет фирменный пакет с новой курткой на стул и садится напротив меня.

– Уже управилась? – удивленно спрашиваю. – Моя невеста ходит по торговым центрам часами, – зачем-то добавляю я, широко улыбнувшись.

«Я – не твоя невеста», – читаю ответ в укоризненном взгляде Алисы.

– Я не знаю твоих предпочтений, поэтому заказал десерты на выбор: тирамису, эклеры, наполеон…

– Я не люблю торты, – обрывает Алиса мою речь. – Слишком приторно. Но, раз уж ты заказал, съем эклер, – примирительно улыбается она.

Я разливаю чай. Алиса кладет в чашку лимон и сахар, размешивает и делает жадный глоток. Наблюдаю за этим действием, как больной извращенец.

– Мне нужно поговорить с тобой, Алиса.

Произношу строго, стараясь не пялиться на нее.

– Слушаю, – отвечает она чуть слышно, отбросив косу за спину и подперев кулачком подбородок.

Я подробно рассказываю Алисе о нашей встрече с Капустиным и его заинтересованности загадочным делом. На ее вопросы о сроках давности привлечения к уголовной ответственности в точности пересказываю слова Олега Анатольевича.

– Мне нужен твой номер телефона, чтобы связаться в случае необходимости. Теперь понимаешь? – киваю я, со стороны напоминая себе жалкого просителя.

– Богдан, исчезновение отца – мое дело. Дай номер Капустина, позвоню ему сама, – отрезает девчонка, деловито складывая руки в замок. Перевожу взгляд с лица Алисы на ее маленькие пальцы с короткими аккуратными ногтями, покрытыми прозрачным лаком.

– Алиса, я обидел тебя чем-нибудь? – Я хочу прочитать в ее глазах ответ, но вижу в них только печаль.

– Нет, Богдан, напротив, ты… ты очень хороший и… очень помог мне, – сглатывает она, натужно улыбнувшись. – Уверяю, дело не в тебе.

Диктую ей номер телефона майора Капустина, своими руками разрывая последнюю ниточку, связывавшую нас…

Я завожу непринужденную беседу о предпочтениях в еде и напитках. Давно не чувствовал себя таким дураком! Как мне хватает ума не обсуждать погоду?

Мы пьем чай и пробуем пирожные, воруя их с тарелок друг друга. Алиса вежливо отвечает на мои бредовые вопросы, а я наблюдаю за отблесками мигающих вывесок в ее ярко-зеленых глазах. Установившееся между нами понимание и доверие растворяется, как дымка, от моего внезапного упоминания Мира.

– Алиса, ты, наверное, считаешь меня плохим другом, потому что я нелестным образом отзываюсь о Мирославе? Мир неплохой парень и отличный друг, хороший врач и привлекательный мужчина, верный товарищ… – монотонно перечисляю я достоинства Боголюбова, отхлебнув чай.

– Богдан, перестань говорить о нем, как о покойнике, – Алиса закатывает глаза. – У меня появится шанс составить о нем собственное мнение: Мирослав пригласил меня на свидание.

Слова Алисы разрезают воздух, как хлыст. Они наталкиваются на мое ответное молчание, как на каменные стены. Черт, зачем я вспомнил о нем?

– Богдан, с тобой все в порядке? – взволнованно шепчет Алиса, испугавшись моей перекошенной скорбной физиономии.

– Значит, свидание? – криво ухмыляюсь я. – Откуда у него твой номер телефона? Когда он успел… – судорожно выплевываю слова.

– Не знаю… – отвечает Алиса. – Вероятно, выпытал его у Любани.

– Куда пойдете? – Я сминаю салфетку в кулак.

– Разве я должна об этом думать? – удивляется Алиса. – Мир – мужчина, поэтому…

– Уверен, Мир из кожи вон вылезет, чтобы произвести на тебя впечатление, – саркастическим тоном отвечаю я, наблюдая за меняющимся выражением лица Алисы. Сомнений нет: девчонку смущает допрос и мое пристальное внимание к ее личной жизни.

Она надувается, как ежик, морщит нос и прерывает мой словесный поток:

– Богдан, мне не нравится твой тон, не нравится этот разговор, не нравится… – недоговаривает Алиса, тягостно выдохнув. – Отвези меня, пожалуйста, домой. Я могла бы переночевать в квартире тети Глаши, но не взяла ключи, а автобусы до Снегирева… – мямлит она, прижимая руки к груди. – Автобусы уже не ходят.

Меня накрывает волна презрения к самому себе. Мне нет никакого дела до нее! Она простая девчонка – обычная, как Алиса выразилась, одна из тысячи, из сотни тысяч, из миллиона! Одна…

Во мне бурлит омерзительный коктейль из ревности, злости, неуверенности и смятения. Он отравляет разум, подчиняя мои слова и поступки чувствам. Я хочу поскорее покончить с временным помешательством, сбросить его с себя, как оковы.

– Извини, Алиса, я погорячился, – сухо произношу я, махнув рукой официанту. – Считай мое поведение братской заботой.

Алиса выбрасывает старую куртку в мусорный контейнер и надевает новую – темно-серую, длинную, с опушкой из натурального меха на капюшоне. Одобряю ее выбор, ограничившись коротким глупым комплиментом: «Тебе идет».

Мы молчим всю дорогу до выезда из города, слушая дыхание друг друга и урчание двигателя старины Бэна.

– Алиса, мы больше не увидимся, верно? – внезапно спрашиваю я.

– Да, – уверенно утверждает она, бросив на меня испуганный взгляд.

– Расскажи что-нибудь жаждущему чужих откровений попутчику из поезда? – хитро предлагаю я. Хочу слышать ее голос…

– Теперь твоя очередь, Богдан, – мягко отвечает Алиса. Смотрю на дорогу и не вижу ее лица, но точно знаю – она улыбается.

– Я не общаюсь с отцом и никогда не видел свою сводную сестру, – выдавливаю после небольшой паузы. Вскрываю нарыв невысказанной боли и изливаю ее чужой девчонке, предложившей странную игру в откровенность. – Отец долгое время изменял маме. Будучи мальчишкой, я все понимал, видел, чувствовал… Но больше всего я ощущал себя обузой для него, вынужденным обстоятельством, мешающим жить, как хочется. Он ждал моего совершеннолетия, чтобы развестись с мамой. Как будто это уменьшило его предательство! Я ненавижу его! Не могу его простить, Алиса! Как тебе такое откровение? – плюю гневные слова в темноту ночи, украдкой кидая взгляд на сосредоточенную девчонку. Вытряхиваю из души самое плохое, стыдное, отвратительное, то, что скрываю от любимой девушки и друзей. Скрываю, потому что хочу выглядеть в их глазах лучше, достойнее… А Алиса… Мне не нужно с ней играть. Сегодня наш последний вечер.

– А мама простила его? – спрашивает она. – Может, твой отец полюбил ту женщину, ты не думал об этом? Если это так, он поступил порядочно, не оставляя семьи до твоего восемнадцатилетия. Другие мужчины легко вычеркивают из жизни маленьких детей и безработных жен! – пылко произносит Алиса.

– Мама жалеет меня и убеждает, что простила, – продолжаю я. – Она часто болеет, живет одна. А этот… этот…

– Богдан, а при чем здесь твоя сестра? Малышка виновата в своем рождении? – осторожно спрашивает Алиса.

– Нет, конечно, просто… уже слишком поздно все исправлять. Я же не позвоню и не скажу: «Привет, я твой брат Богдан!»

– Почему нет? Позвони и скажи: «Привет, я твой брат Богдан и хочу познакомиться!»

– Нет, Алис. Как ты себе это представляешь? – криво улыбаюсь в ответ.

– Скоро Новый год, возьми и позвони. Сколько ей лет?

– Ее зовут Маша и ей семь лет, – вздыхаю обреченно.

– Люди своими руками усложняют себе жизнь. Запутывают простые вещи и упрощают сложные. Маша – маленькая девочка, ребенок. Я уверена, что она не оттолкнет тебя! – с надеждой произносит Алиса. – А ты… ведешь себя, как маленький обиженный мальчик. Уж извини…

– Прости, если тебе было неприятно слушать мои излияния, – глухо отвечаю ей, не отрывая взгляда от дороги. Боюсь посмотреть на Алису, растаять от ее тепла и понимания, растечься безвольным слизнем…

– Чем занимаются твои родители? – спрашивает она с интересом.

– Отец преподает хирургию в медицинском университете, когда-то Боголюбов учился у него. Та женщина… тоже врач, его бывшая аспирантка. Моя мама работает фармацевтом в аптеке.

– Богдан, я одна во всем свете… – голос Алисы дрожит струной. Она сглатывает и отворачивается в пролетающую за окном темную бездну ночи. Черт, меньше всего мне хочется расстраивать девчонку! – Помирись с отцом, – чуть слышно произносит она.

В темном переулке меня поджидает потеря. Чувствую ее холодные щупальца, сдавливающие грудную клетку так, что больно дышать. Озерная… На окраине стоит большой дом из сруба, за ним следует аккуратный каменный домик с зеленой металлической крышей. Я высек в памяти дорогу к ее дому, как чертов маньяк!

Шины старины Бэна тонко скрипят по снегу, когда я выжимаю педаль тормоза возле коричневых ворот дома Алисы. Мы выходим одновременно, разрывая ночную тишину звуком закрывающихся дверей. Вдыхаю морозную свежесть, всматриваясь в снежинки, летающие в узкой полоске света от фар.

– Алиса… – шепчу хрипло. Ее глаза блестят по-особенному. Может, в них слезы? Нет, мне только кажется.

– Прощай, Богдан. Спасибо тебе за все. Ты очень хороший, добрый, справедливый и… я желаю тебе счастья!

Она поднимается на цыпочках и целует меня в щеку, обдавая влажным дыханием и запахом сладких ягод и меда… Хочу поцеловать ее, впиться в мягкие губы, познать их на вкус. Хочу распустить ее длинные волосы и накрутить их на кулак, ласкать их шелковистую тяжесть. Хочу касаться ее нежной тонкой кожи. Хочу ее… И желание это ослепляет, затмевает здравый смысл.

Оставляю на щеке девчонки целомудренный поцелуй, собирая по крупицам остатки разума. Я не предатель… Я – не отец, черт бы его побрал!

– Прощай, Алиса, – прощаюсь коротко, лишив девчонку комплиментов о ее достоинствах.

Оставляю Алису с воспоминанием обо мне настоящем – слабом, испытывающем обиду и боль, уязвимом, жалком. Мало кто знает меня таким.

Чувство потери уступает место одиночеству. Возвращаюсь в машину, падая в ее черную липкую бездну. Барахтаюсь, как ничтожная песчинка в коктейле из собственной неуверенности, неопределенности и страха.

Еду наугад, на автомате, сворачивая в темные переулки, освещая фарами путь в прежнюю жизнь.

– Я еду к тебе, любимый, – на въезде в город мне звонит Алла. – Ждешь? – спрашивает она с надеждой.

– Конечно, – коротко отвечаю невесте, захлебываясь горечью вины. – Жду тебя, родная.