Текст книги "Брачный вопрос ребром"

– Белорусская блогерша Сашенька диагностировала у тебя социофобию. Так и сказала: «Я в этом разбираюсь, у этой вашей Люси явно социофобия: она такая угрюмая и держится особняком», – Петрик очень похоже изобразил манерный голос нашей новой звезды.

– А с чего вы вдруг стали обсуждать эту нашу Люсю? – поинтересовалась я угрюмо.

В социофобы они меня записали! А чего сразу не в психопаты?

– А с того, что ты не отозвалась на перекличке в автобусе, и гид спохватился, что отряд потерял бойца, – объяснил Петрик.

– Вот! Чужой человек спохватился, а ты, Брут! – я перехватила инициативу, и теперь уже Петрику пришлось оправдываться.

– Я не заметил, как и куда ты пропала, я как раз открытку покупал! Я там такую редкую открытку нашел – с изображением святых мучеников Сергия и Бахуса, вступающих в братский союз. А ты же знаешь, наверное, мнение английского историка Босвелла, автора книги «Однополые союзы в Европе до Нового времени»?

– Откуда мне? Я же не белорусская блогерша Сашенька, чтобы все знать, – съязвила я.

– Так знай, что Сергий и Бахус могут считаться покровителями однополых союзов!

– То есть ты себе иконку прикупил, на счастье в личной жизни? Понимаю. А я…

Я уж было собралась рассказать другу свою драматическую историю, но он перебил меня:

– А ты уехала на попутке, уже знаю, тебя Караваев видел.

– Внимание! – насторожился мой здравый смысл. – Похоже, не зря мы подозревали Караваева!

– Что видел Караваев? – напряженно уточнила я вслух. – Что я уехала из скального монастыря на какой-то левой тачке?

– Ага, он успел заметить в окошке отъезжающей машины твою красную косынку и сказал об этом гиду, – подтвердил Петрик. – После этого все и решили, что у тебя социофобия и низкий уровень гражданской сознательности. Ну, или шило в заднице, и, взбодренная им, ты помчалась осматривать достопримечательности по своей собственной программе. А я же волнуюсь! А у тебя же мобильник выключен! Я уже и тебе в номер звонил, и Караваеву тоже. Думал попросить его сходить и проверить, в отеле ты или нет.

– То есть Караваев вас тоже покинул досрочно? – смекнула я.

– Да, мы его высадили по пути из скального монастыря на очередной винзавод. Бедняжка сказал, что еще после вчерашних дегустаций не оправился и нуждается в тихом отдыхе.

– Сделал свое черное дело и пошел гулять смело! – предположил мой здравый смысл. – В смысле, спихнул тебя в пропасть и не видел интереса в продолжении экскурсионной программы. Конечно, такой экшн, как убийство, уже ничем не перебьешь! Тихий отдых ему после всплеска преступной активности понадобился!

– А ты почему сбежала? Тоже головка бо-бо? – спросил Петрик.

– Да все у меня бо-бо, хочу под душ и отлежаться, – призналась я, не покривив душой.

О подробностях решила не распространяться.

Незачем втягивать в эту сомнительную историю Петрика. Сама разберусь.

Для полного понимания уточнила еще:

– А ты откуда звонишь?

– Так из ресторана же! – ответил он. – Нас привезли ужинать, ты приедешь? Я тебе место занял поближе к мясу, как ты любишь.

– Нет, я уже поела, не волнуйся, – соврала я. – Вам всем приятного аппетита.

– Ладно, моя бусинка, чмоки! Чао-какао!

– Какао-макао!

Успокоенный Петрик положил трубку.

Я сделала то же самое и устало опустилась на кровать, но не смогла усидеть на месте – было ощущение, что нужно срочно и решительно действовать.

Я бесцельно пробежалась по номеру, периодически замирая на месте, как в игре «Море волнуется раз».

В отличие от морского, мое собственное волнение неуклонно нарастало и достигло пика, когда я в очередной раз застопорилась у самой входной двери.

Так совпало: в этот момент в коридоре тихо щелкнул замок.

Отель, где нас поселили, был небольшим, и в тупиковом ответвлении коридора, помимо моего номера, находился лишь еще один. Вчера я отметила это как явный плюс: в соседях у меня были только Петрик с Мишелем.

– Петрик сейчас в ресторане, для визита горничной с дежурной уборкой поздновато, значит, объявился этот подозрительный тип – Караваев, – рассудил мой здравый смысл.

– Точно, – согласилась я.

И приложилась к двери ухом.

Чуткий музыкальный слух не подвел, определив, что по коридору с приглушенным рокотом прокатился чемодан на колесиках. Звякнул прибывший лифт. С шипением открылись и снова закрылись двери подъемника.

В наборе характерные звуки уверенно свидетельствовали о том, что сосед Петрика досрочно отправился на выход с вещами.

Я метнулась к окну, выходящему на улицу, и примерно через минуту созерцала именно то, что и ожидала увидеть: Караваев вышел из отеля, загрузил чемодан в багажник такси, сел в машину рядом с водителем и отчалил в неизвестном направлении.

Задолго до окончания пресс-тура!

В высшей степени подозрительно!

Если киллеры действуют не так, то я зря годами смотрела голливудские боевики!

– Значит, так. Бегом в душ, потом одеться, собраться и тоже валить отсюда на всех парах, – предложил мне план действий то ли здравый смысл, то ли нездоровый авантюризм – я не стала разбираться.

Просто там еще интуиция в полный голос орала, что надо спешить.

Получасом позже я вышла из номера и двинулась к лифту, волоча за собой чемодан и встряхивая непросохшими волосами, эти действия, наверное, придавали мне некоторое сходство с лошадью, впряженной в громыхающую бричку. К счастью, оценить театральную миниатюру «Гнедая Люся мчит по коридору» было некому – я никого не встретила.

На стойку рецепции, расположенную в соседнем корпусе, я не поехала. Выйдя из лифта на первом этаже, сразу же выкатилась через боковую дверь во двор, а оттуда в проулок. Через полквартала поймала такси и уже минут через сорок была в аэропорту.

– Это мы удачно зашли! – прокомментировал здравый смысл объявление, звучащее под сводами аэровокзального комплекса: «Уважаемые пассажиры, у стойки номер двенадцать начинается регистрация на рейс двенадцать тридцать четыре авиакомпании «Эйр Молдова» в Краснодар».

Я снова надела снятые было запасные солнечные очки, короткими перебежками наведалась к упомянутой стойке номер двенадцать, осторожно выглянула из-за опорной колонны и убедилась, что Караваев с чемоданом мирно стоит в очереди на регистрацию.

Альтернативная версия о том, что мужик малодушно сбежал в другой кишиневский отель, дабы не подвергаться домогательствам Петрика, разбилась, как моя вера в людей.

Такой приличный с виду мужчина – спортсмен, легионер, наконец, просто красавец! Культурный – не матерился даже на Петрика, щедрый – поил нас с соседкой винишком, внимательный – узнал во мне хозяйку преступной шляпы-автовредительницы! И нате вам: оказывается, он мстительный пещерный псих, безжалостно убивающий во мраке бедных Люсь!

– Может, это все же не он, – тихо предположила моя совесть.

– Да как – не он?! – возмутился здравый смысл. – У него был повод – разбитая тачка, это раз. Он затаил обиду за подколки по поводу Петрика, это два. Он загодя одурманил потенциальную жертву вином, это три. Он сказал гиду, что видел, будто Люся уехала на случайной машине, это четыре. Наконец, он наплевал на пресс-тур и поторопился смыться с места преступления как можно скорее и куда подальше – в другую страну, это пять. Раз, два, три, четыре, пять – можно и арестовать!

– Арестовывать – это не наше дело, – возразила я, прикидывая, как бы мне улететь домой в Краснодар поскорее, но при этом не одним рейсом с Караваевым.

Не хотелось, чтобы он так быстро узнал, что я жива.

У покойников есть свои преимущества: от них никто не ждет активных действий. Ну, кроме некромантов и медиумов, к числу которых Караваев вроде не относится.

– А следствие вести – это, значит, наше дело? – правильно угадал мои намерения здравый смысл.

Я только пожала плечами.

Может, кто-то такой добрый, что все прощает, даже не интересуясь, за что его приговорили, но это точно не про меня. Я любопытна и злопамятна, так что в поисках правды и справедливости, как я их понимаю, дойду до края!

– Ну, на краю ты уже недавно была, – напомнил здравый смысл, чем только пуще разозлил меня-фурию.

Я купила билет на перелет в Краснодар через Москву и, стоя в очереди на регистрацию, поклялась себе, что полновесно отомщу за свои страдания на краю пропасти тому, кто в них повинен. Предположительно – Караваеву, а там посмотрим, может, еще кому-то тумаков обломится, я не жадная.

Петрику я уже перед самым вылетом отправила эсэмэску: «Обо мне не волнуйся, наслаждайся пресс-туром, дома все объясню».

Дружище, конечно, все равно весь изведется, но не от тревоги, а от любопытства, а это, как правило, не смертельно.

Дома я была в четвертом часу утра. И хорошо, что не раньше и не позже: можно было надеяться, что меня никто не видел.

Необходимость уйти в глубокое подполье сделалась мне ясна, едва я вошла в квартиру, которая выглядела примерно как в старом мультике со словами «просто приходил Сережка, поиграли мы немножко».

Сережка к нам приходил не иначе как с обыском и был отнюдь не деликатен. Дом, милый дом превратился в хлев, гнусный хлев!

Вообще-то мне и раньше было известно, что даже самый талантливый интерьер-дизайнер не способен преобразить жилое помещение так разительно, как я в поисках запропастившегося предмета одежды. К примеру, если я в спешке не могу отыскать парные чулки, я просто вываливаю все содержимое бельевого ящика кучей на пол и уже там произвожу энергичные раскопки в стиле голодной собачки, сохранившей приятные, но смутные воспоминания о припрятанной косточке.

Но я расшвыриваю только собственное барахло, не распространяя беспорядок на территории Петрика, а воображаемый Сережка был подобной деликатности чужд. Он пронесся по картире как торнадо. Как типичный тропический ураган с ласковым именем!

Красоту и уют, любовно наведенные преимущественно Петриком, бесследно поглотил первобытный хаос.

На полу высились кучи вываленной из шкафов одежды и обуви, из ящиков комода белыми флагами свешивалось бельишко, лишенные содержимого книжные полки походили на беззубые челюсти. В кухне как будто великанский ребенок креативно поиграл с цветным песком: и стол, и пол – все было засыпано крупами и специями.

– Кто?! – веско обронила я, подхватывая с итальянского велюрового дивана стилистически чуждую ему русскую чугунную сковороду.

– Где?! – точно в тон подсказал здравый смысл, побуждая меня пробежаться со сковородкой по разоренному жилищу, оглядываясь и угрожающе сопя.

Увы, ни одного субъекта, достойного сковородочного хука справа, я не встретила.

Единственное живое существо – золотая рыбка в аквариуме на подоконнике у Петрика – посмотрела на меня с кухонной утварью такими глазами, что я устыдилась и даже вслух сказала:

– Извиняюсь.

Золотая рыбка у нас малость нервная, но распсиховаться настолько, чтобы разгромить до разбитого корыта всю хату, явно не способна. То есть это сделала не она.

А кто?

– Дверь не взломали, – напомнил здравый смысл.

Я кивнула.

До моего прихода дверь была заперта, и я, как обычно, воспользовалась ключом. Стало быть, погромщик или погромщики (тотальное свинство явно требовало множественного числа) сделали то же самое. Сама я никому ключ от квартиры не давала, однако за Петрика поручиться не могла. Кроме того, свои ключи имелись у хозяев квартиры, хотя вот их я бы заподозрила в погроме в самую последнюю очередь. Какой смысл заботливым собственникам портить свое ценное имущество? Правильно, никакого.

– Предлагаю все обдумать на запасном аэродроме, – с намеком молвил здравый смысл.

– А тут все так и оставить?! – простонала совесть.

Я представила, как отреагирует на тотальный бардак в нашем уютном гнездышке аккуратист и хозяюшка Петрик, и испытала острое чувство вины. Причин тому было целых две: во-первых, я не сомневалась, что разгром в квартире – одной логической цепи звено с иными моими неприятностями последнего времени; во-вторых, я не собиралась делать даже символическую уборку.

Да, Петрик будет в шоке, но лучше в шоке, чем в гробу, куда едва не угодила я!

– И еще можешь, наверное, туда угодить, раз по отношению к тебе враждебно настроены такие суровые и решительные силы, как воображаемый ураган Сережка, – резюмировал здравый смысл.

Тихо радуясь тому, что все самое необходимое на несколько дней имеется у меня в чемодане, я вместе с ним опять шагнула за порог.

В глухой предрассветный час я заботливо заперла дверь на ключ и, отряхнув со своих ног прах и пепел поруганного домашнего очага, с чемоданом в поводу пошла прочь, в ночь – туда, где никто не стал бы меня искать.

На мое счастье, мне было куда отправиться.

Благодарить за это нужно было прабабушку Зинаиду Евграфовну – совершенно восхитительную старушку, которую я планирую взять за образец лет через пятьдесят. Раньше просто нет смысла: меньше чем за полвека мне нипочем не накопить столько доброты и жизненной мудрости, сколько было у бабули. А еще Ба Зина, как я фамильярно называла ее по праву любимой правнучки, была «из старых питерских» и даже в глубоко преклонном возрасте демонстрировала безупречные манеры. Богатством королевы-матери она, правда, не обладала, но вкус и стиль у нее были поистине аристократические. Думаю, даже среди ночи никто не смог бы застать Ба Зину в байковом халате и бигуди.

Впрочем, проверить это я уже не могла, потому что Зинаида Евграфовна скончалась в прошлом году, предоставив безутешным внукам и правнукам делить наследство по собственному усмотрению – за одним лишь исключением: крошечную дачку, которую Ба Зина любовно звала именьицем, она заранее отписала мне.

Особой цены именьице не имело, поскольку представляло собой всего две сотки земли с дощатым домиком, в сравнении с которым избушка Бабы-Яги показалась бы роскошным теремом. При этом находился участок за городской чертой и в зоне, не подходящей для многоэтажной застройки – на высоком песчаном берегу, постепенно подмываемом рекой, так что и продавать его смысла не было.

Понимая сомнительную ценность данного имущества, оспаривать мое право на владение им никто не стал, а я благородно не включилась в дележку остального бабулиного наследства – квартиры в городе и банковского счета. Помнится, мой здравый смысл меня за это осудил, но я решила, что должна уважать последнюю волю Ба Зины, потому что при ее жизни, случалось, здорово нервировала старушку. Бабуля одна воспитывала меня лет с двенадцати, а подростком я была трудноватым.

С момента смерти Ба Зины в именьице я не была ни разу, за что меня периодически упрекала совесть – не сильно упрекала, так, символически. Совесть тоже понимала, что у одинокой девушки, вынужденной самостоятельно зарабатывать себе на капучино с маффином, нет времени на ностальгические экскурсии по руинам и погостам. Под руинами в данном случае подразумевался щелястый домик, под погостом – одинокий холмик, который Ба Зина пафосно именовала «могилы предков».

Никто не знал, какие именно предки, когда, кем, в каком количестве и на каком основании там похоронены, и бабулин пафос в отрыве от конкретной семейной истории воспринимался как попытка придать именьицу хоть какую-то культурно-историческую ценность. Однако Ба очень настаивала, чтобы я обязательно и непременно собственноручно осуществляла уход за «могилами предков».

– Ну, травку там подстрижешь, – решил мой здравый смысл.

– Тра-а-авку? – протянула я, прибыв к именьицу на рассвете.

Покосившийся белесый штакетник сверху густо оплетали зубчатые плети не то малины, не то вьющихся роз – на них пока не было ничего, кроме молодых листочков и старых колючек. Внизу сквозь щели активно пробивались побеги юной дерзкой крапивы и пышные лопухи, из коих каждый запросто мог заменить собой целый рулон трехслойной туалетной бумаги. Вот она, сила кубанской природы-матушки! Неделя настоящего весеннего тепла – и на месте зимней мерзлоты зеленеют пампасы!

Подстричь такую травку без помощи мощной сенозаготовительной техники или хотя бы дюжего мужика с косой не представлялось возможным.

Я откровенно тоскливо огляделась, прекрасно понимая, что в этой дикой местности никакой помощи не получу.

Было прекрасное раннее утро, нежно-розовое и тихое. Доставившее меня такси с откровенно ругательным ворчанием удалялось прочь задним ходом, не имея возможности развернуться на узкой глинистой дороге с продавленной в ней колеей.

– Гав? – не без сочувствия вопросил в зарослях справа от границы моих крапивных джунглей незнакомый собачий бас.

– Не то слово, – ответила ему я, с сожалением вспоминая, что отказалась от мысли положить в чемодан перчатки, потому что Петрик посмотрел прогноз и уверил меня, что в Молдавии будет тепло.

Тепло уже было и на родине, но перчатки здорово пригодились бы мне в борьбе с крапивой и колючками.

Сняв ветровку, я набросила ее на плечо а-ля гусарский ментик и просунула одну руку в удлиннившийся рукав, который теперь свисал у меня ниже кисти, как у Пьеро. Используя излишек ткани как подобие варежки, я отважно погрузила руку в неопознанные колючки, нащупала с другой стороны щелястой калитки задвижку и открыла ее.

Мучительный стон ржавых петель безжалостно вспорол утреннюю тишь и вызвал живой отклик у соседской псины, которая сказала свое веское гав-гав-гав таким тоном, что я поняла: меня только что обматерили по-собачьи.

– Пардон муа, – извинилась я почему-то по-французски.

Должно быть, сработал рефлекс: Ба Зина регулярно говорила со мной на языке Бальзака и Гюго, хотя я сомневаюсь, что они оценили бы мой кубанский прононс. Ба Зина его тоже не ценила, кстати, но все же заставляла практиковаться.

Сразу за калиткой мы с чемоданом произвели перестроение, и дальше он двинулся первым. Толкая его перед собой, как тачку, я проложила в травяных зарослях тропинку до самого крыльца.

Собственно, нетронутая дикая природа вокруг домика свидетельствовала о том, что во двор давненько не ступала нога человека, но я все же вздохнула с облегчением, обнаружив, что в домике все в порядке. Зимой на заброшенных дачах нередко хозяйничают бомжи и воришки. К счастью, скромное именьице даже их не привлекло.

Я открыла окно, чтобы проветрить затхлое помещение, стянула с кровати пыльное покрывало, достала из скрипучего комода чистое белье, организовала себе постель и завалилась спать, решив, что это лучшее (да и единственное), что я могу сейчас сделать.

Проснулась я оттого, что кто-то старательно потер мое ухо мокрой махровой тряпкой. Следовало бы возмутиться, но подсознательно я ощущала вину и стыд за то, что легла спать неумытой, поэтому не разоралась, а жалобно протянула:

– Ба-а-а, ну не надо! – и попыталась спрятать лицо под подушкой.

Секунд через десять до меня дошло, что Ба уже почти год проверяет чистоту ушей и ладошек у ангелочков на небесах. А Петрик, который тоже большой ревнитель гигиены, в данный момент находится почти столь же далеко от меня по горизонтали – в Молдове. И, стало быть, принудительно умывать меня, грязнулю, просто некому!

Тут мне почему-то сделалось страшновато, и я опасливо поинтересовалась личностью неведомого мойдодыра:

– Кто тут?

– Хы, хы! – ответил кто-то и бесцеремонно помял мой бок.

Я выглянула из-под подушки, и мне в лицо тут же сунулся влажный черный нос. Шершавый язык предпринял новую попытку облизать мою удивленную физиономию, но я рявкнула:

– Фу! К ноге! – и псина послушно переставила лапы в изножие кровати.

– Бонжур, мадам! – сказала я крупной рыжей собаке. – То есть, пардон, месье.

Определить пол зверя, который послушно замер на задних лапах, опираясь передними на край моего ложа, труда не составило.

– Ты как сюда попал?

Улыбающийся пес наклонил голову к плечу, безмолвно вопрошая: «Интересно, а сама ты догадаешься?» – и я не разочаровала его, хлопнув себя ладонью по лбу:

– Вот я балда, даже дверь не заперла!

– Гау! – одобряя мою сообразительность, бухнул пес и ускакал за упомянутую дверь.

– Точно помню, что у нас собаки не было, – сказал мой здравый смысл.

– Должно быть, приблудился бесхозный песик, – растрогалась совесть. – Хороший такой, улыбчивый зубастик!

– Спасибо, голову мне не откусил, – проворчала я, вставая с кровати.

Утро началось необычно, и день тоже обещал быть интересным.

Первым делом мне предстояло решить массу докучливых бытовых вопросов вроде посещения уборной, приема утренних водных процедур и организации завтрака, и я обоснованно предвидела, что ни один из этих процессов не будет легким и простым.

Естественно, так и вышло.

Узкая тропинка к скромному домику уборной заросла ландышами, которые в отсутствие хозяйского пригляда щедро выплеснулись за пределы отведенной им полянки.

Ландыши уже отцветали, но все равно смотрелись красиво, потому что в зеленых фунтиках сочных листьев крупными алмазами блестели радужные росинки.

Пришлось обуть бабулины резиновые сапоги.

Они плохо гармонировали с комплектом кружевного белья, который по мере своих слабых сил заменил мне сегодня пижаму, но зато хорошо показали себя в качестве дорожных трамбовщиков.

Сделав свое мокрое дело в уборной, я раз десять пробежалась туда-сюда по хрустящим росистым листьям, чтобы протоптать тропинку к удобствам. Наверное, проще было разок проехать по маршруту боевым чемоданом, но мое чувство прекрасного отчаянно взвыло при виде картины, которую намалевало мое же воображение. Лохматая девица в белье «Виктория Сикрет», резиновых сапогах «Баба Зина» и с чемоданом «Самсонайт» в пасторальных зеленях была бы похожа на опальную модель «Плейбоя», безжалостно сосланную на поселение в лесную глушь.

– Ладно, будем считать, что начало благоустройству двора положено, – одобрил мою дорожно-строительную деятельность здравый смысл. – Переходим к водным процедурам.

Древняя водоразборная колонка ответила на мою робкую попытку добыть из нее водицы тяжким утробным вздохом. Я упрямо сжала зубы, с усилием покачала ручку (здравый смысл сговорчиво засчитал это за утреннюю гимнастику), и из крана мне под ноги вывалился и разбился в пыль столбик вспененной воды. Тут мы со здравым смыслом самокритично осознали, что даже идиоты не ходят по воду без ведра. Бывает, если верить сказке про Емелю, что ведра ходят по воду без идиотов, но наоборот – нет, никак.

Пришлось собственноножно прокладывать тропинку и к сараю, распугивать там пауков, греметь железом – искать ведро. Нашлась в итоге лейка. Мы со здравым смыслом решили, что это даже лучше, потому что грамотно приспособленная на дерево лейка легким движением руки превращается в импровизированный душ.

Не таким уж легким, как выяснилось. Лейка дважды превратилась в удар жестянкой по тупой голове, и только на третий раз – в то, что надо.

Чистая, мокрая и злая я отправилась добывать себе пропитание.

И вот тут мне наконец повезло.

Да, в шкафчиках кухонного закутка и скрипучем резном буфете обнаружился только разный непригодный в пищу мусор – остатки крупы с жучками, черствые хлебные корочки и непонятные засохшие кусочки. Холодильника в домике не имелось, а если бы и был – он не смог бы ничем меня порадовать, потому как давно стоял бы без подключения к электросети. Но я вспомнила, что холодильную камеру Ба Зине вполне успешно заменял погребок, любовно обустроенный под полом домика, и без труда отыскала люк под самовязаным лоскутным ковриком.

В погребке было темно. Мужественно подавив приступ экспортированной из Молдавии новой фобии – боязни темных замкнутых пространств, я включила фонарик в мобильнике и по вполне удобной лесенке ушла в подполье.

Места там было мало, зато припасов много: на полках стройными рядами стояли трехлитровые банки с мукой, сахаром, солью, рассыпным чаем, крупами, сухим молоком и яичным порошком.

Герметично закупоренные жестяными крышками банки, по мнению Ба Зины, идеально подходили для хранения стратегических запасов, так как успешно противостояли повышенной влажности, экспансии насекомых и мышиным зубам. В банках, которые старушка дряхлая моя закрывала с помощью специальной машинки для домашнего консервирования, Ба Зина держала все необходимое для выживания в суровые времена – в диапазоне от эпохи тотального дефицита до атомной войны. Я нашла даже баллоны со спичками и лекарствами! На последнем имелась наклейка с изображением красного креста.

Лечиться мне вроде еще рано было, поэтому эту банку я трогать не стала, а пяток других выволокла из подполья на свет божий и, включив старенькую электроплитку, приготовила себе роскошный завтрак. Его составили пышный омлет из яичного порошка, бездрожжевые блинчики и крепкий черный чай.

Уже откровенно эстетствуя, я снова обула сапоги-травоходы, прогулялась по зарослям во дворе и нарвала к омлету свежего укропа. Заодно выяснила, что в перспективе мое меню пополнят клубника, смородина и малина.

А жизнь-то налаживается!

Отчаянно не хватало интернета, но я не рискнула включить свой мобильник.

– Правильно, сейчас ты пропала со всех радаров, – одобрил меня здравый смысл. – Коллеги думают, что ты в пресс-туре, до окончания которого еще три дня, и это время – твоя фора. Используй ее правильно!

Подумав, я решила, что правильно будет обзавестись другим телефонным номером, однако идти за покупкой новой сим-карты в салон сотовой связи мне не хотелось, ведь там попросят предъявить паспорт. А вдруг я в розыске?

Спасла меня снова Ба Зина, царство ей небесное! Вытряхивая из шкафчиков и ящиков ненужный мелкий хлам, я обнаружила бережно завернутый в носовой платочек бабулин телефон. Он давно разрядился, но у меня в чемодане был power-bank с набором шнуров, так что я без труда оживила бабулин аппарат и с радостью выяснила, что он вполне исправен и там даже деньги на счету остались. Правда, мобильным интернетом Ба Зина не пользовалась – и не нужен он ей был, и аппарат устаревшей модели не пускал владельца во всемирную паутину. Зато теперь у меня был номер, не известный никому, кроме моих родственничков, а им и в голову не придет звонить покойной бабушке, они и при жизни ее вниманием не баловали. Так что вопрос с телефонной связью я решила.

На запах омлета прибежал рыжий пес. В чертах собачьего лица я усмотрела явное сходство с голливудским красавчикам Брэдом Питтом в его лучшие годы, поэтому так и назвала зверюгу – Питт.

Пес против нового имени не возражал.

Возражения у него вызвал мой решительный отказ поделиться с ним омлетом, и мы уже начали рычать друг на друга, но тут я вспомнила о несъеденном в самолете сэндвиче с ветчиной. Чуток помятый, он был извлечен из кармана ветровки и выдан Брэду моему Питту как залог нашей дружбы и сотрудничества.

В качестве наемного сотрудника, получающего оплату сэндвичами, пес был оставлен во дворе для охраны территории на период моего отсутствия. Я же собралась и отправилась в город – к источнику живительного интернета.

Путь мой был не слишком долог и труден. Мне предстояло с полкилометра пылить по глинистой дороге, потом перейти по мосту реку, являющуюся естественной границей кубанской столицы, а дальше уже начиналась цивилизация с такими ее приятными проявлениями, как развитый общественный транспорт. Оделась я удобно – в джинсы, маечку и пиджачок, и моему поступательному движению к цели мешали только две вещи: цепкие вьюнки, которые затянули так называемую дорогу, коварно скрывая ямы, и авоська.

Авоська была рукоделием Ба Зины, которая всегда отличалась похвальной бережливостью и находчиво дала вторую жизнь старым пионерским галстукам внуков. В новом своем воплощении галстуки, предварительно разрезанные на узкие лоскуты, стали уменьшенным подобием рыбацкой сети с ручками. Дырчатая авоська несколько походила на сиротский узелок из безжалостно простреленного и порубленного врагами знамени пролетариата, но в целом – благодаря алому цвету – имела жизнерадостный вид. Ее с удовольствием носил бы не чуждый модных изысков парижский клошар.

Мне-то больше нравится спортивный стиль. В ином случае я оставила бы кумачовую авоську висеть на гвоздике в сарае, создавая яркий акцент в интерьере подсобного помещения, но нынче у меня не имелось другой ручной клади, а потребность в ней была.

Накануне я натрясла из первого встречного кишиневского банкомата вдоволь налички. Повторять процесс в Краснодаре я не планировала, потому что для этого нужно было включить телефон, чего мне категорически не велела делать моя паранойя. За неимением бумажника, улетевшего в недра молдавской земли вместе с сумкой, вчера я рассовала купюры по карманам, сегодня же присвоила бисерный кошелечек Ба Зины. Бархатный, с потешно щелкающими металлическими «ушками», он выглядел винтажно и неплохо сочетался с авоськой в стиле хенд-мейд, но – увы! – в любой момент мог покинуть ансамбль, вывалившись в ячейку кумачовой сетки. Поэтому я воспользовалась и бабулиным методом защиты, сложив свое подручное барахлишко – кошелек, расческу, мобильник, ручку, блокнот и ключ от домика – в стеклянную банку.

И вот теперь авоська с трехлитровой банкой внутри на каждом шагу била меня по бедру, обещая к концу похода украсить ногу обширным синяком.

– Ой, ладно, синяком больше, синяком меньше – какая разница! – пресек мои мысленные жалобы здравый смысл.

Действительно, мои руки-ноги и тыл от лопаток по ягодицы включительно украшали следы контакта с каменистым обрывом – я обнаружила это, рассмотрев себя в бабулином потускневшем трюмо. К счастью, синяки скрывала одежда, а руки в ссадинах я старалась прятать в карманах.

Чтобы не раздражаться, я отвлекала себя мыслью о том, что размеренно поколачивающая меня банка в авоське – не только оригинальный, но и полезный аксессуар широкого фронта.

Вот сейчас я в ней несу по жизни свой мелкий скарб, а в случае чего легким движением руки туго закручу стеклянный сосуд в алый шелк авоськи, которая есть прямой потомок и наследник славных пионерских галстуков, да и врежу этим оружием пролетариата по вражьей морде!

Пользуясь отсутствием на проселке почтенной публики, я даже совершила несколько агрессивных пассов, отрабатывая быструю трансформацию мирной ручной клади в бой-банку. Мало ли, вдруг пригодится!

В самом воинственном настроении я вышла к мосту, пересекла по нему порубежную реку и вступила в город, чувствуя себя одиноким лазутчиком на вражеской территории. Странное и неприятное чувство для человека, который прожил в этом городе всю свою жизнь…

– Держись бодрее! – скомандовал здравый смысл. – Песню… запе… вай!

– Нам нужны такие корабли на море, чтобы мы могли с любой волной поспорить! – послушно затянула я единственную известную мне строевую песню.

Но тут же замотала головой, вдохновенно меняя слова на более подходящие:

– Нам нужны такие емкости в авоське, чтоб могли любому гаду дать по моське!

Здравый смысл подавился восторженным возгласом, авантюрная жилка затрепетала в резонанс.