Текст книги "Брачный вопрос ребром"

– Это была идиотка, – выпрямив спину, передал понятливый Петрик собеседнику. – То есть кошка моя. Ее так зовут – Идиотка.

– В честь кого назвали? – поинтересовался не-Дормидонтус, вероятно заподозрив, что в роду у странной Люси было немало людей, достойных подобной чести.

– В честь лучшей подруги, – не задержался с ответом мой лучший друг, и я злобно зашипела.

– Может, она там голодная, Идиотка ваша? – проявил сердобольность не-Дормидонтус.

– Да ничего подобного, она только что три куска пиццы сожрала! – возмутился Петрик.

Нелестное мнение не-Дормидонтуса об умственных способностях лже-Люси, которая кормит кошку пиццей, наверняка укрепилось.

Я боднула болтуна в колено.

– Но вернемся к нашим баранам! – опомнился Петрик, смекнув, что надо продолжать интервью.

– А у вас там не только кошка? У вас и бараны есть? – заинтересовался не-Дормидонтус.

– Бе-е-е! – молвила я только для того, чтобы скрыть истеричный смешок.

– А их как зовут?

– Их не зовут, они сами приходят и приносят с собой пиццу, вино и проблемы! – Петрик пихнул меня ногой, и я вынужденно вылезла из-под стола с другой стороны. – Михаил Андреевич, у меня всего пара вопросов осталась…

В слепой для камеры ноута зоне я с удовольствием распрямилась по весь рост и, послав Петрику воздушный поцелуй, на мягких кошачьих лапах удалилась в свою комнату.

Минут через пятнадцать друг принес мне ноутбук, и остаток дня я честно занималась работой: расшифровывала интервью и писала текст.

То есть вечер я провела с пользой, но безрадостно.

Радости начались утром.

Во-первых, бесценный Петрик приготовил на завтрак сырники с апельсиновым джемом.

Во-вторых, столбик термометра разом подскочил до плюс пятнадцати и обещал не прекращать расти и дальше, на радость всем добрым теплолюбивым людям.

В-третьих, я снова опоздала на работу (сырники доедала), но этого никто не заметил. Коллегам было решительно не до меня: приехал представитель пивоваренной компании, которой мы делали рекламу, и привез несколько ящиков бутилированной благодарности. Робкие возражения немногочисленных отщепенцев, не считающих пиво правильным утренним напитком, решительно отмел Саня Веселкин.

– Это шампанское по утрам пьют только аристократы и дегенераты! Пиво же – демократичный напиток, а демократия – это свобода, а свобода – это право пить тогда, когда хочется! – логично рассудил он и ловко сдернул крышечку с бутылки о край стола.

Узрев надругательство над офисной мебелью, наш рачительный завхоз Путятин страдальчески взвыл, но кто-то из мудрых миротворцев сноровисто сунул ему в руку полуведерную керамическую кружку, спешно повышенную в статусе с бульонной до пивной, и густая пена погасила протест.

– Люсюсь, пивка? – заметив меня, вопросил Веселкин.

Я поморщилась.

Ненавижу, когда Саня меня так называет! Это его «Люсюсь» неприятно похоже на «лосось», особенно если говорить с полным ртом, как в данном случае.

– Найн, найн! Люсюсь наше пиво не будет, – тут же подал голос исполненный притворного сожаления вредный Антипов. – Ей небось настоящее баварское подавай, с соленым кренделем.

– Сам ты крендель, Вадик! – вызверилась я. – Не надоело еще? Хватит меня в немцы записывать, я потомственная казачка!

– О! Люсюсь, а ты шашку возьми и вразуми вражину Вадика по-нашему, по-казачьи! – встрепенулся Веселкин.

– Вразумляют вожжами, – проворчала я. – Шашка к традиционным инструментам педагогики не относится, это во-первых. А во-вторых, у меня нет шашки.

Кажется, убрать из голоса нотки сожаления не получилось.

– Да как же нет, когда есть?! – Свободной от пивной бутылки рукой Саня подцепил мой локоток и увлек меня в тихий угол, который мы называем «Приют спокойствия».

Наша просторная редакторская организована в модном, но психологически дискомфортном стиле «опен спейс». Почти все помещение насквозь просматривается и невооруженным глазом, и камерами наблюдения, и только один закуток у окна хранит желанную приватность: это аппендикс, образованный здоровенным стальным шкафом сейфового типа. Мы ласково называем шкаф Чурбан Железный и любовно украшаем сувенирными магнитиками, привезенными из командировок.

Помимо магнитиков, на сером боку Чурбана белеет наклейка с категорическим императивом: «В случае пожара выносить в первую очередь!», а на стене рядом висит бумажка, возлагающая ответственность за пожарную безопасность на Марет Игоревну. Поскольку Тигровна намного мельче и в разы легче Чурбана, я люблю повторять, что ни за что не пропущу такое зрелище, как пожар в нашем офисе. Может, даже сама как-нибудь подожгу родную редакцию. Очень уж хочется посмотреть, как ответственная руководительница потащит на себе стальной гроб для слоненка.

– Вот, видишь? Шашка! – Саня кивнул на распахнутый сейф, в недрах которого, помимо штатного неинтересного содержимого (деньги и документы надлежащим образом хранятся в бухгалтерии), сегодня интригующе блистало золото.

– Это не шашка. – Я осторожно взяла и повертела в руках колюще-режущее оружие с клинком сантиметров в тридцать. – Шашка кривая, а это какой-то кинжал…

– Варвары! – В закуток третьим лишним с трудом втиснулся толстяк Ерофеев – наш спец по историческим материалам. – Конечно же, это не шашка и даже не кинжал! Это знаменитый скифский меч-акинак! Видите? Форма сильно вытянутого треугольника, ромбическое сечение…

– А, это то самое золото скифов! – Я с интересом рассмотрела богатые ножны, передала акинак знатоку и ценителю и искательно заглянула в глубь сейфа. – А где же знаменитое ожерелье?

– А с ним девочки на балконе селфятся, там сейчас свет хороший, – ответил Саня.

– Так что же вы молчали?! – Я растолкала бесчувственных мужиков, торопясь на террасу.

У всех будет фото в легендарном ожерелье, а у меня – нет?! Это недопустимо!

Левиафан, у которого всюду есть влиятельные друзья, выпросил скифские сокровища у музея, чтобы принарядить ведущих нашей утренней телепрограммы Дашу и Диму. Они со дня на день ожидали в эфире ученого гостя с рассказом о судьбе крымской коллекции скифского золота, и режиссер утренней программы решил, что ведущим неплохо было бы экипироваться в соответствии с темой. У меня лично были сомнения, что Димочка, который одного лазоревого поля ягодка с моим другом и соседом Петриком, будет органично смотреться с боевым скифским акинаком. Хотя, может, это на него наденут ожерелье, а не на Дашку. Вот Дашка у нас бой-баба и с мечом будет выглядеть совсем как Родина-мать, только размера XS…

Мысленно примеряя ожерелье к разным персонажам, я выскочила на террасу и залюбовалась открывшейся мне картиной. Нет, не видом на речной берег в камышах, а коллегами женского пола, четко разбившимися на две группы. Одна имела вид организованной очереди, первой в которой была счастливица, красующаяся в скифском золотом убранстве под объективом камеры собственного мобильника. За ней нетерпеливо переминались еще три девы. Вторая группа расположилась на стульях в характерных позах: барышни уткнулись в мобильники, старательно фотошопя свои свеженькие «себяшечки». Соцсетям предстояло пережить наплыв однотипных фоточек.

– Эй, девчонки, а вы уже придумали общий хэштег? – спросила я, дисциплинированно занимая место в хвосте очереди. – Что-нибудь типа «даскифымы», «даазиатымы» или «царицапростоцарица»?

Девчонки оживились и включили креатив. Террасу огласили веселый гомон и заливистый смех, из офиса на свет божий потянулись наши мужики. Мне это оказалось на руку, так как с толпой любителей пива пришел и наш штатный фотограф Игнат. Камера и вдохновение были при нем, так что я в роскошном ожерелье была запечатлена профессионалом.

– Люсенька, тебе очень к лицу эта пектораль! – всплеснул пухлыми лапками умник Ерофеев.

– Как породистой немецкой овчарке – ошейник с медалями! – влез зараза Вадик.

– Убью, – пообещала я, пошарив глазами по толпе вновь прибывших в надежде, что кто-нибудь догадался захватить с собой скифский меч.

Ничего, что он не шашка, пырнуть Антипова сгодится.

– Не убивай меня, Люся, я сдаюсь! Хенде хох! – Вадик вздернул руки и так и побежал от меня, метнувшейся к нему с рычанием, которое, каюсь, гармонировало с образом немецкой овчарки.

– Пентакль отдай! – заорал бдительный Саня, перехватывая меня в дверях.

– Пектораль, – поправил его Ерофеев.

– Да какая разница!

И пока знаток занудно объяснял тупице, что пентакль – это магический символ, а пектораль – нагрудное украшение, я пыталась настигнуть удирающего Вадика в коридорах редакции, но он коварно скрылся от меня за дверью мужского туалета.

– Все равно я тебя убью! – пообещала я громко, чтобы этот гад в сортире меня услышал.

– Не о том думаешь, Люся! Тебе сегодня в ночь лететь за границу, чемодан пора собирать, а ты еще интервью не сдала! – уела меня Тигровна, величественно выступившая из дамской уборной.

– Сейчас сдам, – пообещала я и зашагала в редакторскую.

Пока расслабленные пивом мальчики и взбодренные фотосессией девочки зависали на террасе, я в гордом и отвратительном одиночестве ударно трудилась на рабочем месте и в итоге успешно отшлифовала корявенькое интервью до блеска.

– Неплохо, местами даже свежо, – неохотно похвалила меня Тигровна, ознакомившись с текстом.

– Тогда – все? Я могу идти домой и собирать чемодан? – обнадежилась я.

– Конечно, только перед уходом сделай новость про молочников, они прислали пресс-релиз, но он деревянный, его еще пилить и пилить.

– Пилите, Шура, они золотые, – недовольно пробурчала я, не рискнув возроптать в полный голос.

Тигровне перечить нельзя. Нужно безропотно соглашаться, а потом делать по-своему.

Вяло помахивая распечаткой деревянного пресс-релиза молочников, я вернулась в редакторскую, обстановка в которой разительно изменилась. Работа кипела, дым стоял коромыслом…

– Дым? – мой здравый смысл первым почуял неладное. – А откуда дым-то?

Дым был самый настоящий – темный, вонючий и быстро уплотняющийся, как грозовое облако.

– Пожар! Горим! – закричала Анжела и смела в подставленную сумку все мелкое барахло со своего стола.

Чувствовалось, что коллега до автоматизма отработала навык стремительной эвакуации. Хотя обычно это упражнение у нее включает еще и быстрое и бесшумное одевание – у Анжелы богатый женатый любовник, который очень не хочет, чтобы о его связи с красавицей журналисткой узнала законная супруга.

Противно завыла пожарная сигнализация, мертвый голос женщины-робота зациклил оповещение:

– Пожарная тревога! Пожарная тревога! Покиньте помещение! Не пользуйтесь лифтами! Следуйте к выходу согласно плану эвакуации! Пожарная тревога!

Тот эвакуационный план, конечно же, никто не читал, так что вся толпа повалила в одни стеклянные двери, которые закономерно не выдержали натиска и пали, добавив к топоту и паническим выкрикам скрежет, звон и болезненные стоны.

Я обмотала нижнюю половину лица шарфом и тоже двинулась на выход, держась в хвосте толпы и поближе к стене.

Это оказалась правильная тактика – во всяком случае, меня не снес и не раздавил Железный Чурбан, по ширине почти совпадающий с коридором. Кто так отчаянно и целеустремленно пер стальной шкаф, я не рассмотрела – сознательные граждане, возложившие на себя весомый груз пожарной ответственности, тоже обмотали лица тряпками, но вряд ли среди них была Тигровна. Ее голос доносился снизу, от подножия лестницы.

– Выходим и строимся на парковке! – командовала начальница. – Нужно произвести перекличку и убедиться, что никто не остался в помещении!

Но какое там «строимся»! Автовладельцы первым делом кинулись уводить подальше от очага возгорания свои машины, а остальные разбежались по улице в поисках наилучшего ракурса для съемки горящего здания.

Немного подумав, я размотала шарф и пошла на остановку, чтобы ехать домой. Сейчас мне было не до пожара в офисе.

Вот вернусь из пресс-тура в Молдову – тогда и погуляю по родному пепелищу.

– Ну, наконец-то! – приветствовал меня Петрик, едва я переступила порог. – Ты вообще думаешь чемодан собирать?

Я открыла рот, чтобы ответить, но друг перебил меня новым вопросом:

– Ты откуда такая ароматная? – Он пошевелил носом. – Не пойму, что за запах? Шашлыки, паленая резина, ритуальное окуривание, новый парфюм с нотами дыма и горящего дерева?

– А бывает такой парфюм? – я удивилась.

– Ха! Да я не сходя с места могу назвать тебе дюжину модных духов со smoky-ароматами, но имей в виду, они все зимние, так что не вовремя ты затеяла смену парфюма…

– Это не парфюм! – Я сняла пальто и вдумчиво его понюхала, проехавшись носом от воротника до подола. – Фу, зараза! Это же чистая шерсть, сколько ж ее теперь проветривать придется…

– Не томи, рассказывай, – поторопил меня Петрик. – Ты присутствовала на аутодафе? Говори, кого жгли, хотя мне даже странно, что не тебя…

– Ничего такого, просто в редакции приключился пожар. – Я сбросила туфли и пошлепала в ванную, на ходу понюхав свой локон и скривившись.

– Серьезно?! Она сгорела? Вся? И бухгалтерия тоже? – Встревоженный Петрик замолотил кулачками в закрытую дверь.

– Я не знаю! Я ушла сразу, как только сработала пожарная тревога! – прокричала я и включила воду.

Когда я вышла из ванной – в махровом халате и полотенце на свежевымытой голове, Петрик как раз положил телефонную трубку.

– Я немного поболтал с Анжелкой, – сказал он.

– С полчаса всего, – кивнула я.

Петрик подколку пропустил:

– Ты зря меня напугала, противная бусинка! Оказывается, никакого пожара не было! Была дымовая шашка в корзине для бумаг.

– Я работаю с идиотами! – вздохнула я. – Что это за дурацкая шутка – дымовуха в мусорной корзинке? Кому такое в голову пришло?

– Например, Антипову? – предположил Петрик, который недолюбливает Вадика исключительно из солидарности со мной. Вообще-то он уверен, что Вадик продолжает по мне сохнуть, потому, мол, и язвит. – Он запросто мог запалить дымовуху и устроить весь этот шухер только для того, чтобы после пафосно спеть, указывая на тебя: «Враги сожгли родную хату!»

– Даже Вадик не такой дурак, – усомнилась я. – Хотя… С утра в офисе было море пива, а это очень способствует глупым шуткам.

– Ладно, кому положено, те найдут шутника, – свернул тему Петрик. – Ты мне лучше вот что скажи: ты будешь брать с собой те классные цветные контактные линзы или поедешь в Молдову со своими натуральными глазами цвета недозрелого крыжовника?

– Это вопрос или критика?

– Вопрос, и важный.

– И почему же он важный?

– Потому что от твоего ответа зависит, брать ли нам маленький флакон с жидкостью для очистки линз или большой.

– Нам? – я немного подвисла.

Оживляя меня, друг пощелкал пальцами перед моим носом, и я заметила, что он освежил маникюр.

– Нам, нам! Хочу тебя обрадовать: я тоже еду в этот пресс-тур! – объявил Петрик и первым забил в ладоши. – Правда, здорово?

– Правда, – совершенно искренне согласилась я. – Но как так вышло?

– А ты не догадываешься? – Петрик похлопал ресницами. – Ну, подумай, подумай…

– Ты связался с организаторами и сам напросился в поездку?

– Почти угадала. Это ты с ними связалась и слезно упросила найти местечко для лучшего в мире фотографа!

– И как же я это сделала, не имея контактов этих самых организаторов?

– Ну ты тупица! – друг почти расстроился. – Или ты не читала программу, которую тебе сегодня утром прислали на электронную почту?

– Не успела, – повинилась я. – А ты, значит, опять залез в мою почту! Снова делал от моего имени заказ на сайте магазина «Мисс Очарование»?

– Когда ты увидишь, какие у них классные кружевные стринги, скажешь мне спасибо – я и для тебя заказал, – отмахнулся от претензии Петрик. – Так вот, насчет программы. Не знаю, с чего ты взяла, что организаторы – немцы…

– Мне Тигровна сказала.

– Ошиблась твоя Тигровна, нет там никаких немцев, одни молдаване, а региональный организатор – местное турагентство «Вольный ветер», директор которого – угадай, кто?

– Дед Пихто, – ответила я угрюмо, потому что мне уже надоел этот затянувшийся тест на сообразительность.

– А вот и нет! Караваев Михаил Андреевич!

– Не-Дормидонтус?! – ахнула я.

– Кто такой Дормидонтус? – в тон ахнул Петрик, явно плененный звучанием гордого имени. – Ты познакомилась с кем-то, кого я не знаю?

– Это ты познакомился с тем, кого я не знаю и знать не хочу! – вздохнула я. – Дальше можешь не рассказывать, суду все ясно. И да, упреждая твой повторный вопрос, в мои ближайшие планы не входит кому-то строить глазки, так что в Молдову я полечу со своим родным недозрелым крыжовником, без кроющих линз.

– Напрасно, – Петрик неохотно зачеркнул строчку в списке. – Но кто я, чтобы тебя чему-то учить…

Сделав это заявление, он потом весь вечер настойчиво учил меня формировать капсульный гардероб для деловой поездки и укладывать вещи в чемодан таким образом, чтобы они не помялись.

Остаток дня стремительно пролетел в сборах и хлопотах.

Незадолго до полуночи мы наконец легли спать, а на рассвете героически встали по будильнику и поехали в аэропорт.

Спать хотелось жутко.

Я отчаянно зевала и жмурилась, пока на досмотре Петрик вдруг не схватил меня за руку, придушенно ахнув, как контрабандист-склеротик, внезапно вспомнивший, что позабыл заблаговременно переложить золотые слитки из карманов в багаж.

Это привлекло не только мое внимание: люди в форме тоже уставились на Петрика выжидательно и с нехорошим интересом.

Я поняла, что сейчас нам устроят тотальный шмон с колоноскопией, и поспешила громко заявить:

– Да выключила я утюг, выключила! Не переживай!

– Что?

Петрик, которому я со значением наступила на ногу, огляделся, оценил выражения официальных лиц и принужденно улыбнулся:

– Просто фобия у меня какая-то – этот утюг! Простите, а где ближайший туалет?

– Он так волнуется, так волнуется! – Я развела руками, заканчивая мизансцену.

Аплодисментов не последовало, да мы их и не ждали. Главное, что уважаемая публика потеряла к нам интерес.

Но Петрик не расслабился. Едва мы вышли за линию контроля, он настойчиво потянул меня к удобствам.

– Тебе и впрямь приспичило? – сочувственно удивилась я.

– Так! Слушай меня внимательно, это важно!

Друг затащил меня в тамбур перед туалетами и постучал своим указательным пальцем по моему лбу так настойчиво, словно хотел проковырять там третий глаз.

– Он здесь! Он тоже летит с нами!

– Кто? Самолет большой, с нами полетят еще минимум сто двадцать человек! – Я шлепнула паникера по руке, сбивая бесцеремонный палец прочь. – О ком вообще речь?

– Речь не вообще, а четко в частности! Я про Караваева говорю!

– Он тоже здесь? – Я оглянулась, но дверь из тамбура в зал была закрыта. – Ну и что?

– А то, что для него я Люся!

– И что?

– А то, что Люся – ты!

– И что?

– Ах, боже мой! Проще сделать, чем объяснять! – Петрик со скрежетом расстегнул молнию на своей сумке. – Стой смирно!

Я замерла.

Бормоча «Ах, как удачно я вчера освежил свою прическу золотым мелком!» и «Как хорошо, что ты не подкрасила отросшие корни, с гладко зачесанными волосами в фас сойдешь за шатенку!», Петрик с ловкостью, достойной опытного гримера, стянул мои полудлинные волосы в хвост.

Влажной салфеткой он стер с моих губ красную помаду, снял свои приметные очки в оранжевой оправе, надел их на меня, поморгал, присматриваясь, и неуверенно, но с ощутимой надеждой резюмировал:

– Пожалуй, теперь на беглый взгляд нынешняя ты вполне сойдешь за вчерашнего меня.

– Грудь себе забрать не хочешь? – съязвила я.

– Хочу, но это нереально, так что грудь втяни, – велел супергример. – Или нет, давай мы ее шарфом замаскируем. Вот так! Теперь можем выходить.

– Петя, это плохо кончится, – предупредила я, осторожно двигаясь в ту сторону, где предположительно находился выход в зал ожидания (уверенности в правильности направления у меня не было). – Я в твоих очках слепа, как крот, а ты слеп, как крот, без них. Мы так далеко не уйдем!

– Нам далеко и не надо, – ответил Петрик.

И неожиданно оказался прав.

Буквально в дверях мы врезались в нужного человека.

– Простите, девушка, но это мужской туалет! – возмутился знакомый голос.

Черт, и снова обстоятельства не те, чтобы я сочла его приятным…

– А я как раз веду туда вот этого юношу! – ответила я, сделав шаг вбок, чтобы не-Дормидонтус оказался лицом к лицу с Петриком. – Помогите бедняжке, Михаил Андреевич, он почти слепой.

– Ах, помогите, помогите же мне! – жалобно заныл «слепой бедняжка», с ловкостью цирковой обезьянки перебираясь с меня на Караваева.

– Мы знакомы? – Благородный джентльмен не смог сопротивляться Петрику, настойчиво увлекающему его в мужской туалет.

– Конечно, знакомы! Я же Люся! – покричала я им вслед.

Опровержения не последовало.

Фу-у-ух…

Я сняла очки и вытерла вспотевший лоб.

Кажется, замена Люси на поле прошла успешно.

Я покинула аппендикс с удобствами, дождалась выхода «слепого бедняжки» с поводырем и отцепила пальчики Петрика от чужого рукава. Дружище отцепляться не хотел, но я была настойчива.

– Где-то я вас видел… Это с вами я разговаривал по скайпу? – спросил Караваев, одолеваемый понятными сомнениями.

– Конечно, со мной, и, кстати, спасибо за интервью, мне особенно запомнились ваши слова о том, что миссия турагентства – раздвигать горизонты! – я дословно процитировала один из идиотских перлов, изреченных уважаемым спикером в ходе пресловутого интервью. – Если найдете минуточку, разъясните, пожалуйста, почему вы говорите о горизонтах во множественном числе? Планируете туры на другие планеты?

– Вот в этом вся Люся Суворова – такая язва! – с доброй улыбкой посетовал Петрик.

Он снова незряче потянулся к Караваеву, но я перехватила его ищущую руку и зафиксировала ее на собственном локте.

– А я Петя Карамзин, арт-фотограф, – представился мой друг.

– Слепой фотограф?! – определенно, у господина Караваева сегодня был день открытий.

– Не умаляйте творческий потенциал инвалидов, это нынче крайне непопулярная позиция, – строго сказала я. – Гомер был слеп, Пулитцер тоже, а еще Галилей, Диана Гурцкая…

– Стиви Уандер, – подсказал Петрик.

– Да! – подтвердила я. – К тому же Петя не совсем слепой, вставит линзы – прозреет и будет о-го-го!

– Я всегда о-го-го! – обиделся Петрик.

– Рад за вас, – пролепетал заметно обалдевший Караваев и по-английски потерялся за кормой.

По инерции я протащила Петрика еще метров двадцать и затормозила только у автомата с кофе.

– Надо выпить, – убежденно сказала я и отдала «слепому гению» его очки. – Надевай, Караваева мы уже обманули, кажется, он поверил, что Люся – это я. И что я – Люся очень странная…

– Так какой же это обман? И то и другое чистая правда! – хихикнул Петрик.

Он надел очки и завертел головой, с интересом осматриваясь.

– Не в курсе, кто еще из коллег летит в пресс-тур? – спросила я. – Хотелось бы знать, что за компания соберется.

– С нами из Краснодара еще две тетеньки из муниципального турбюро, но сразу по прилете в Кишенев будет сформирована сводная группа, – бодро доложил Петрик. – Кроме нас в нее войдут журналисты из Москвы, Питера и Екатеринбурга.

– То есть безудержное веселье начнется только в последний день, когда все как следует перезнакомятся, а сегодня можно не активничать, – уверенно заключила я, вспомнив опыт подобных поездок. – Отлично! Тогда в самолете я буду спать.

– Валяй!

И я завалилась.

Место мне досталось у иллюминатора, рядом сидел один Петрик – в ряду на каждой стороне было всего по два кресла, авиадебоширов и пассажиров с вопящими детьми поблизости не оказалось, так что спать мне никто не мешал.

За два часа полета я лишь однажды проснулась, чтобы съесть сэндвич с курицей и выпить стаканчик вина. И то и другое раздавали приветливые бортпроводницы.

– Бесплатное вино в эконом-классе – это серьезная заявка на успех! – оценила я сервис национального перевозчика Молдовы.

– Ну, за успех! – Петрик аккуратно приложился своим стаканом к моему и завертелся, вывинчиваясь в проход.

Я было подумала, что ему стринги жмут, но увидела, что Петрик пошел в хвост самолета чокаться с Караваевым.

Тот, судя по выражению лица, и рад был бы оказаться неузнанным, но слиться с креслом не сумел. Куда ему, от зоркого глаза Петрика не смог укрыться даже настоящий хамелеон, которого Петрик как-то снимал для буклета мини-зоопарка!

Помнится, они с хамелеоном разошлись во мнениях относительно того, какое количество дублей может выдержать безропотная жертва фотографа-перфекциониста: Петрик уверенно ориентировался на бесконечность, а хамелеон сбежал уже через час, но был опознан как инородная заплатка на шторе и возвращен на лобное место под софитами.

Хамелеона мне тогда было жалко.

– А теперь, похоже, пора жалеть Караваева! – подсказала мне интуиция, подающая голос редко, но метко.

– Не виноватая я, он сам пришел, – пробормотала моя совесть.

– Ой, бросьте, они взрослые мужики, сами разберутся! – припечатал здравый смысл.

– Лишь бы без мордобоя! – вздрогнула я.

Однажды Петрик уже промахнулся с объектом пылкой страсти – по ошибке выбрал настоящего мужика и банально получил в глаз. Это не особо травмировало его морально, но пробило дыру в нашем бюджете, не предполагавшем покупку дорогого тонального крема оптом и брендовых солнцезащитных очков очень сложной конфигурации – чем попроще расплывшийся на пол-лица синяк прикрыть не получилось.

Мне не хотелось начать визит в Кишинев с поиска магазинов, где можно прикупить ведро тоналки и маску сварщика: такой амбал, как Караваев, способен одним ударом кулака изменить рельеф фейса Петрика, как Тунгусский метеорит – лицо Земли.

– А вот и я! – Все еще нормально рельефный Петрик вернулся из забега в хвост авиалайнера целый, невредимый и довольный. – Мишель передает тебе привет.

– Уже Мишель?

Петрик привстал, обернулся и игриво пошевелил пальчиками. Я тоже поднялась, оглянулась, нашла взглядом Караваева и фыркнула. Приветливый «Мишель» был мрачен, как распорядитель похорон.

– Мишка, Мишка, где твоя улыбка? – напела я, подтолкнув локтем Петрика.

– Мишка еще просто не осознал своего счастья, – самоуверенно ухмыльнулся мой друг.

Хороший пресс-тур похож на пулеметную ленту, практически без пустот заполненную патронами, в роли которых выступают новые места, события, люди и впечатления.

Такой пресс-тур, продолжая аналогию с оружием, непременно выстрелит – организаторы во множестве получат вожделенные публикации.

Минус у насыщенного пресс-тура только один: для журналистов это сомнительный отдых в стиле «пикник на передовой». Вроде и кормят тебя, и поят, и развлекают, а ты все строчишь и строчишь, не отрываясь от гашетки, то есть планшетки…

К вечеру первого дня в Кишиневе мой блокнот разбух от записей, а голова – от впечатлений.

Несмотря на то что нас всюду, за исключением церквей и музеев, щедро поили бодрящим местным вином (а может, и поэтому тоже), не оставлявшее меня с утра желание зафиксироваться в пространстве на неподвижном объекте типа «кровать» только усиливалось. Когда уже в сумерках нас привезли в отель, мной владел лишь один порыв – тот самый, относительно которого были сомнения у мямли Гамлета: упасть, забыться, умереть, уснуть, без вариантов!

И мне было практически все равно, где спать и с кем, так что я не примкнула к протесту столичных коллег, возмущенных проживанием в двухместных номерах.

– Это просто неприлично! – зудела тощая столичная дамочка, весь день с удивительной изобретательностью находившая поводы для недовольства буквально на ровном месте. Про себя я назвала ее Московской Хныксой. – Жить с незнакомым человеком? Ходить перед ним в неглиже? Слушать его храп?!

– Донимать его своим нытьем?! – в тон подсказал ей жизнерадостный журналист-сибиряк – щекастый и вихрастый, как повзрослевший, но не изживший младенческую пухлость купидон.

Я уже запомнила его имя – Денис. Это было нетрудно: на каждой из многочисленных дегустаций сегодняшнего дня парнишка подчеркивал, что является практически тезкой древнегреческого бога виноделия. Я оценила это простое и элегантное обосновывание неутолимого интереса к содержимому бутылок.

– Донимать его своим нытьем! – послушно повторила Хныкса, и все засмеялись.

К жалобам Хныксы присоединились только изрядно потрепанный провинциальный плейбой – диктор какой-то небольшой околостоличной радиостанции – и пожилой фуд-блогер из породы «упитанных, но невоспитанных». Их резоны были ясны: мужики успели положить глаз на симпатичных игривых журналисток из братской Белоруссии и явно надеялись под покровом тьмы продолжить ощупывание уже не глазами.

– А тут такой облом! – без малейшего сочувствия к обманувшимся донжуанам хихикнул Петрик.

У него-то все было в шоколаде: ориентируясь исключительно на паспортные данные о половой принадлежности гостей и ничего не зная об особенностях сексуальной ориентации конкретно Пети Карамзина, организаторы опрометчиво поселили моего друга в одном номере с нашим новым знакомым Мишелем. Петрика это вполне устроило, а Караваев еще был не в курсе постигшего его счастья в личной жизни, потому что неразумно задержался в ресторане, где все мы ужинали.

Я не без сочувствия к несчастному «легионеру» представила, как он, расслабленный винцом, вваливается среди ночи в номер, где его встречает Петрик в коротком черном кимоно, идеально подчеркивающем длинные белые ноги…

Ой, что будет!

Мне, кстати, повезло даже больше, чем Петрику: незнакомая журналистка, с которой поселили меня, должна была прилететь поздно ночью. Так что я без помех выбрала в двухместном номере лучшую кровать, без спешки приняла душ и спокойно уснула.

Дверь я заперла, резонно полагая, что моей соседке при заселении выдадут собственную карту-ключ, но среди ночи была безжалостно разбужена настойчивым стуком.

– Иду! – недовольно буркнула я, шагая к двери и на ходу завязывая пояс гостиничного халата, чтобы раньше времени не шокировать незнакомую даму знанием того, что я сплю голой.

Но за дверью была совсем не дама.

Вернее, не совсем дама.

Там был Петрик, тоже облаченный в гостиничный халат. В дверь он стучал ногой, а руками прижимал к левой половине лица сложенное вчетверо махровое полотенце.

– Мишель все-таки дал тебе в глаз? – вздохнула я, пропуская друга в свой номер.

– С чего ты взяла? – Петрик рухнул в кресло.

– Ну, ты врываешься ко мне среди ночи, прижимая к лицу гигантский тампон из полотенца…

– Ты все неправильно поняла! Полотенце – это всего лишь шумоизоляция, – объяснил Петрик. – Под ним у меня мобильник, в котором Анжелка, а ты же знаешь, какой у нее пронзительный голос и как она орет в трубку, когда волнуется. Мне не хотелось разбудить Мишеля, он что-то неприветлив, должно быть, очень устал…

Я посмотрела на часы, которые показывали, что карета уже с полчаса как превратилась в тыкву, и резонно поинтересовалась:

– А что в такое время ночи у тебя в мобильнике делает Анжелка?