Текст книги "Шопинг с Санта Клаусом. Любовные игры по Интернету"

Будь на то Серегина воля, он собственноручно скосил бы все елки в радиусе километра от станицы отцовской бензопилой!

Тем более муторным и противным стало для него спецзадание по патрулированию двух га лесопитомника, где зеленели молодые пицундские сосны и голубели, черт их подери, ненавистные старлею ели.

7

– Штоять, шуки, гуки ввегх! – хрипло проорал грубый мужской голос с характерным речевым дефектом алкогольного происхождения: крикун глотал звуки, превращая фразу в кроссворд.

Вдобавок он еще картавил и шепелявил!

Не будучи уверенной, что поняла сказанное правильно, я обернулась на крик и удивленно спросила:

– Что, простите?

– Я тя прощу! Я тя щас так прощу по башке, что мало не покажется! – доверительно пообещала дюжая красномордая тетка в обтрепанных спортивных штанах и жутко грязном свитере с прорехами, сквозь которые виднелась полосатая матросская тельняшка.

Прозвучало это убедительно, к тому же мадам уже высоко занесла правую руку с зажатой в ней бутылкой из-под шампанского. Я ойкнула и попятилась.

– Гуки, шуки! – продолжал орать дефективный.

Выглядел он устрашающе – как Франкенштейн из мира животных: красный нос тукана, глазные впадины расцвечены «под панду», в косматой бороде крошки и какой-то цыплячий пух. Разинутый в крике рот демонстрировал тотальную нехватку зубов. В руке монстр держал большой зазубренный нож.

Жуткая парочка до того напоминала безобразно спившихся и опустившихся Лису Алису и Кота Базилио, что я ассоциативно покосилась на Васю-Пьеро. Мой спутник уже стоял с поднятыми руками, и я со всей определенностью поняла, кому вот-вот достанется роль несчастного простака Буратино, под бандитским нажимом расстающегося с золотыми монетами.

– Кошелек или жизнь! – подтверждая мою догадку, сказала мадам с бутылкой.

Свободной рукой она вырвала у меня бювар с немецким контрактом и не глядя сунула его в обширную прореху свитера, плотно зафиксировав добычу между вязаным полотном и тельняшкой.

– Послушайте, уважаемые! – возмутилась я (не опуская, впрочем, поднятых рук). – Верните бювар, он вам не нужен! Это мое, отдайте, я вам денег дам!

– Пошла на хген шо швоими бабками! – дефективный огрызнулся и взмахнул ножом, вынудив нас с Васей попятиться. – Мы люди швободные и чештные, нам чужого не надо, но и наше не тгонь!

– Давай, давай свои деньги! – одобрила меня его боевая подруга. – Ты че, Картавый? Сама дает, зачем отказываться?

– Тю, дуга! – беззубый сплюнул сразу тремя струйками. – Шама дашт, шама и в ментовку побежит!

– Сразу не побежит, а потом поздно будет, – успокоила его подруга, вытягивая из кармана замусоленную бечеву. – А ну, геть вниз!

Оступаясь на камешках, мы с Васей спустились с насыпи на плантацию ровных, как на подбор, сосенок.

– Зря вы им про деньги сказали, не поможет это, – беззлобно попенял мне Василий. – Только хуже будет: теперь вам ни денег, ни документов не вернуть! Я эту публику знаю, они ваши тыщи пропьют точно так же, как свою совесть!

– Девочки налево, мальчики направо! – весело скомандовала мадам, повелительно взмахнув моими деньгами. – Раз-два! Присели под сосенками! Три-четыре! Ручки назад, и сидим, дышим целебным хвойным ароматом! Вдох-выдох! Вдох-выдох!

Шершавая бечевка туго стянула мои запястья и сосновый стволик в один «букет». Посмотрев на Васю, я увидела, что он тоже перевязан и помещен под елочку, как оригинальный новогодний подарок.

– Кра-со-та! – полюбовавшись нами, с удовольствием произнесла мадам.

Ее приятель уже карабкался вверх по насыпи.

– Счастливо оставаться! – улыбнулась нам на прощание вредная баба.

И, видимо уловив сходство Васи-Пьеро в его светлых трикотажных штанах с новогодним зайчиком, издевательски напела:

– Трусишка зайка серенький под елочкой скакал! С наступающим, товарищи!

Она помахала моими деньгами и моим же бюваром и заторопилась вдогонку за картавым.

А мне стало так отчаянно грустно, что утренняя печаль по поводу неразделенной любви сейчас вызывала у меня лишь ностальгическую улыбку. Дела были плохи, как никогда: я лишилась и контракта, и денег, и свободы действий.

Подергав руки, я убедилась, что привязь моя крепка. Хотя, конечно, веревка – это не чугунные кандалы, при достаточном количестве времени и терпения ее можно перетереть о шершавый ствол…

Додумавшись до этой бодрящей мысли, я энергично зашевелилась. При этом в поле моего зрения вновь попала персональная елочка Васи – он тоже размеренно ворочался, старательно перетирая свои веревочные оковы. Васино освободительное движение оказалось гораздо успешнее моего: минут через десять «зайка» выпрыгнул из-под своей елочки к моей сосенке:

– Давай помогу!

– Не надо, сама справлюсь! – проявила благородную самоотверженность я. – Ты лучше беги поскорее вдогонку за этими гадами, нельзя их потерять! Не упустить контракт – сейчас самое главное!

От моего замутненного многочисленными переживаниями сознания как-то ускользнул очевидный факт, что у Васи, не являющегося подданным Их Величества Гадюкина, может быть свое, отличное от моего представление о главном и второстепенном. По идее, после пережитого на пару со мной неприятного приключения Вася запросто мог сказать: «Да идите вы со своим контрактом!» Послав меня в тенистый сад, то есть в данном случае в сосновый лес. Однако Печальный Пьеро оказался настоящим товарищем с бойцовским характером.

– Отвяжу тебя, и вместе побежим! – возразил он.

– Есть идея получше, – сказала я. – Открой мою сумку. В боковом кармашке есть пилочки. Дай мне одну и беги, не теряй времени. Я освобожусь – догоню.

Пяток прекрасных маникюрных пилочек я купила в Германии в качестве маленьких полезных сувениров для коллег женского пола. Стальное лезвие каждой пилки было покрыто алмазной пылью, а на пластмассовой – под слоновую кость – рукоятке имелось изображение кряжистой мужской фигурки с топором. Не думаю, что логотип производителя указывали в качестве потребителей фирменной продукции гламурных дровосеков. Скорее это был намек на непревзойденную крепость прославленной немецкой стали, которой хоть ногти точи, хоть дубы вали. Но я намерена была поддержать идею красивой жизни лесорубов и слегка подманикюрить германской пилкой свою пицундскую сосенку.

Сунув в мой кулак маникюрно-лесопильное орудие, бесценный Вася оставил меня сражаться с веревочными оковами и заторопился вдогонку за нашими обидчиками. Мне уже удалось заметно ослабить веревочную петлю, оставалось правильно сориентировать пилку. После нескольких неудачных попыток, завершившихся появлением царапин на моем левом запястье и ссадин на стволе дерева, я нащупала путь к свободе и энергично зачиркала пилочкой.

8

– Вот су-уки! – с ненавистью произнес старший лейтенант Горохов, оглядев поруганную плантацию.

В лесопитомнике, порученном их с Петровым заботам, успели похозяйничать незаконные рубщики. В ровных рядах двухлетних хвойных там и сям зияли бреши.

– Не меньше пятидесяти деревьев спилили! – негодовал старлей.

– Больше, – убитым голосом поправил сержант Петров, глядя в сторону железнодорожной насыпи.

Под ней аккуратным рядком, как загорающие на пляже дисциплинированные пионеры, лежали отборные полутораметровые сосенки – идеальные рождественские деревца, которые наверняка будут восхитительно смотреться в новогоднем наряде из стеклянных шаров и мишуры. Однако сержанта предвкушение чужого праздника не порадовало.

– Почитай, сотню завалили! – скорбно заметил он и стянул с головы шапку, ассоциируя лежащие елочки не с загорающими пионерами, а с невинными жертвами массового побоища.

– Ну и нам с тобой теперь кирдык, – зло сказал старлей Горохов. – Засмеют окончательно. А то и вовсе из органов попрут. Блин, а я только в прошлом месяце пятнадцать штук за семестр заплатил!

– Жалко, – сказал Петров с сочувствием, которое, впрочем, было весьма умеренным.

У сержанта не имелось свободных пятнадцати тысяч. А если бы и имелись, он не стал бы отдавать их за обучение в юридическом институте МВД. Сержант Петров был простым и скромным парнем с простыми и скромными потребностями, преимущественно физиологического характера. Другое дело – бывший выпускник истфака старлей Горохов. Он страстно мечтал сделать карьеру и знал, что без профильного юридического образования ему не подняться даже до подполковника. А хотелось подняться много выше – старлей находил, что «генерал Горохов» будет звучать весьма внушительно.

Неосознанным жестом старлей тоже стянул головной убор, притиснул его к печени и тяжко вздохнул. Глядя на безвременно срубленные сосенки, он прощался не только с ними, но и с надеждами на блестящую милицейскую карьеру.

– Под откосом сложили, – сказал тем временем сержант. – На дрезине, что ли, увозить собрались?

Эта реплика повернула мысли старлея Горохова от печальных фантазий на тему бесславного милицейского будущего к тревожному настоящему, в котором еще можно было попытаться повлиять на ход судьбы. Воображение старшего лейтенанта услужливо нарисовало ряд жизнеутверждающих картин. Вот он, старлей Горохов, геройски задерживает преступников, цинично покусившихся на несовершеннолетние ели. Вот нелегальных рубщиков показательно судят и отправляют в те суровые края, где сосны рвутся в небо, а рубка их производится на законных основаниях, в порядке, крайне далеком от добровольного. Вот сто пострадавших от произвола сосенок в праздничном новогоднем убранстве уходят в детские дома, школы, садики и квартиры районного начальства, неизменно охочего до халявы и конфиската… Старший лейтенант представил даже визгливую радость избалованной младшей дочки полковника Вонюкова и неуверенно улыбнулся.

– По-моему, эти деятели еще не закончили, – сказал сержант Петров, продолжая обстоятельно разрабатывать тему. – Вишь, как деревца лежат? Растопырочками. В таком виде их везти негоже, ветки помнутся, поломаются, товарного вида не будет. Елочки, сосенки, пихты всякие – их перед транспортировкой вязать надо.

– Вязать – это правильно, – просветлев лицом, недобро ухмыльнулся Горохов. – Вязать – это очень даже хорошо. Только это не они, это мы их повяжем! А ну, загони-ка машину за елку пораскидистее, и пойдем поищем наших клиентов, заклятых врагов зеленых насаждений!

Спрятав свой «жигуль», милиционеры-гринписовцы тихо двинулись в обход плантации, для пущей таинственности поминутно присаживаясь за сосенками и оглядывая окрестности из-под мохнатых зеленых лап. При этом старлей Горохов, продолжающий мечтать о превращении своего позорища в достохвальный подвиг, был менее внимателен, чем его не обремененный фантазиями товарищ, и подозрительный звук первым расслышал именно младший по званию.

– Слышь? Кажись, они! – прошептал сержант с недоброй радостью карателя, напавшего на свежий партизанский след.

Старший лейтенант сторожко прислушался и торжествующе пробормотал:

– В лесу раздавался топор дровосека!

Стихотворный текст незначительно расходился с прозой жизни: звук, который уловило чуткое милицейское ухо, соответствовал не рубке, а пилке.

– Там! – приблизительно определившись с источником шума, Петров и Горохов разделились, чтобы взять противника в тиски.

И едва не припозднились с захватом: объект неожиданно сам выскочил из-под деревца навстречу старлею!

– Стоять! Милиция! – крикнул Горохов, приседая и растопыривая руки, чтобы не упустить резвую гражданку в нетипичном для вредителя леса наряде: модных джинсиках и кожаной курточке с рюшками.

– Милиция, миленькая! – опять же нехарактерно обрадовалась вредительница.

В следующую секунду она повисла на шее у старшего лейтенанта, как медаль на ленточке.

– Стоять! – задергался Горохов, спешно стряхивая с себя неожиданную «награду».

Вредительница держалась на форменной милицейской куртке цепко, как плющ на дереве, но, в отличие от безобидного растения, порывалась дополнить несанкционированное объятие поцелуями.

– Вот нахалка! – с плохо скрытой завистью возмутился сержант Петров, незаслуженно обделенный преступными ласками. – Так и запишем: при задержании сопротивления не оказала, но пыталась дать взятку натурой лицу, находящемуся при исполнении!

– Чего? – удивленно переспросила нахалка, отказываясь от намерения покрыть признательными поцелуями исполнительное милицейское лицо. – При каком задержании?

– Документики ваши предъявите! – утерев физиономию, злорадно сказал старлей Горохов.

– А орудие преступления вот сюда попрошу! – сержант Петров выдернул из кармана полиэтиленовый пакетик из-под благополучно съеденных пирожков.

Вытряхнув из него крошки, он ухватил нахалку за запястье и в имитации рукопожатия ловко вытряхнул из стиснутого кулачка миниатюрный клинок.

– Вы спятили?! – оскорбилась нахалка.

– Так и запишем: при задержании оскорбляла лицо, находящееся при исполнении! – с удовольствием отметил сержант.

– Какого преступления?!

– Да ладно вам! К чему запираться? – махнул рукой старлей, настроение которого улучшалось с каждой минутой. – «Какое преступление»! А такое: незаконная заготовка новогодних елей!

– В количестве ста штук! – услужливо подсказал сержант Петров. – Или не ста? Признавайтесь по-хорошему, сколько деревьев срубили?

– Чем бы я их рубила?! – удивилась нахалка. – У меня и топора нет, одна пилочка!

– Сколько деревьев спилили? – учел поправку сержант.

– Это дамская маникюрная пилочка!!! – завопила гражданка, топая ногами.

– Ага, рассказывайте! Дамская! – заржал сержант. – А нарисован-то на ней мужик с топором!

– Мужики, вы что – смеетесь? – Дамочка перестала орать и широко раскрыла глаза, заблестевшие не хуже новогодних шариков.

Милицейские мужики и впрямь весело смеялись.

– Не пилила я деревья, клянусь вам! – горячо сказала задержанная, прижимая руки к сердцу. – Я веревку пилила!

– О, точно, тут и веревочка есть! – заглянув под сосенку, пуще прежнего обрадовался сержант Петров. – Вокруг стволика намотана, а на коре имеются отчетливые следы пилки!

– Так и запишем: пилила деревья – раз, вязала их – два! – резюмировал старлей Горохов. – Короче, гражданочка, попрошу прекратить разговорчики. Пройдемте!

– Да побойтесь бога, господа товарищи! Какие елки? Между прочим, я сама стала жертвой бандитского нападения! Меня, между прочим, ограбили! Украли очень важный документ! – задергалась гражданочка. – Вы выслушайте меня сначала!

– А вот мы сейчас вас в отделеньице отвезем и там как следует выслушаем! – пообещал Петров.

– Погоди уезжать, надо в лесничество сообщить, пусть пришлют своих людей – ущерб посчитать, елки собрать! – возразил Горохов.

В ожидании лесников милиционеры поместили задержанную в «шестерку», а сами остались на плантации, глубоко и свободно дыша хвойным ароматом. Солнышко поднималось все выше, приятно согревая воздух и озябшие милицейские души.

Для кого как, а для сержанта Петрова и старлея Горохова день обещал быть чудесным.

9

– Ладно! – сказала я себе, нервно побарабанив пальцами по бугристому сиденью, с которым до меня контактировали не лучшими своими сторонами худшие люди общества. – Ладно, ладно, ладно! Только один звонок. Один звонок – это же не беспринципное заигрывание, правда? Тем более у меня и в мыслях нет с ним заигрывать. Хватит уже, наигралась.

«Доигралась!» – ворчливо поправил внутренний голос.

– Тем более пусть он меня спасает! – огрызнулась я. – Во всех детективах безвинно арестованные герои всегда звонят своим юристам! Вот и я позвоню.

«Да уж, что-что, а повод организовать ты умеешь!» – неодобрительно буркнул мой внутренний ментор, но я его уже не слушала.

Я быстро, но внимательно, чтобы вновь не ошибиться, набрала нужный номер и, пока шел вызов, успела трижды прочитать успокаивающее заклинание: «Юрист человеку – друг, товарищ и брат!»

В братьях благодаря Вадику у меня острой нехватки не было, а вот юридически подкованный друг и товарищ требовался просто до зарезу. С учетом специфики шьющегося мне дела, я бы даже сказала – до запилу и зарубу.

– Привет! – вполне ласково сказал мой заклятый друг. – Как дела? Я рад тебя слышать.

– А уж я как рада, – удерживая на лице старательно прицепленную улыбку, ответила я. – Слышать! Видеть, обонять, осязать…

«Полегче с сомнительными глаголами, – сердито предупредил внутренний голос. – Договоришься опять…»

– Извини, что беспокою, но у меня возник срочный и важный вопрос по твоей юридической части, – светски застрекотала я, усилием воли заглушив вскипающие эмоции. – Не подскажешь, какое будущее светит человеку, которого несправедливо обвиняют в том, что он спилил сотню елок?

– Гм… – Саша, похоже, озадачился, но в грязь лицом не ударил. – Секундочку, я сейчас посмотрю… Этот человек, он спилил свои елки без договора аренды лесных участков?

– Вообще без всякого договора, ты угадал, – вздохнула я, с тоской и печалью вспомнив отнятый у меня наглыми грабителями германский контракт.

– Значит, рубка является незаконной, и ущерб от нее будет исчисляться на основании постановления Правительства Российской Федерации от 8 мая 2007 года, – бодро зачастил законовед. – В каком возрасте были ели? Старше десяти лет или моложе?

– А я почем знаю? – искренне изумилась я. – Они мне свои паспорта не показывали!

– А стволы тебе показывали? – по тону чувствовалось, что Александр начинает нервничать.

– Стволы – это пистолеты? – Я обернулась к окошку и опасливо посмотрела на пленивших меня ментов. – Пока не показывали. А что, могут?

Мне сделалось зябко: если меня будут допрашивать с оружием, я сознаюсь в чем угодно – от незаконной рубки елок до убийства президента Кеннеди. Таким образом, перспектива давать показания под дулом пистолета для меня топографически совпадает с прямой дорогой на нары.

– Я тебя про еловые стволы спрашиваю! – рассердился Саша. – Они больше двенадцати сантиметров в диаметре или меньше?

– Меньше, точно меньше! – вспомнила я.

– Стоимость древесины деревьев хвойных пород, не достигших двенадцати сантиметров, определяется исходя из «Ставок платы за единицу объема лесных ресурсов и ставки платы за единицу площади лесного участка, находящегося в федеральной собственности».

– Да к чертовой бабушке эту высшую еловую математику! – психанула я. – Скажи просто, впаяют штраф?

– Надо смотреть конкретный случай, – уклончиво ответил Саша. – Но если это сто елок, то административным взысканием не отделаться. Видишь ли, есть еще статья 260 Уголовного кодекса Российской Федерации «Незаконная рубка лесных насаждений». Наказывается действительно штрафом до сорока тысяч рублей или в размере заработной платы осужденного за период до трех месяцев…

– Ну, это пустяки! – обрадовалась я, вспомнив, сколь мизерную официальную заработную плату назначил мне Гадюкин, злостно экономящий на налоговых отчислениях в бюджет.

– Я еще не договорил, – остановил меня знаток преступлений и наказаний. – Либо штраф, либо лишение права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до трех лет!

Эта информация меня не напугала: что-то мне подсказывало, что журналистская деятельность в число потенциально подзапретных не входит. Но Саша продолжал меня запугивать:

– И это, учти, только если данное уголовно наказуемое деяние не совершено группой лиц, потому что в противном случае умножай все в разы. Штраф – до двухсот тысяч, лишение свободы – до двух лет.

– Что?! Меня посадят на два года за какие-то паршивые елки?! – возмутилась я. – Да кто придумал такие законы?!

Очень хотелось развить эту тему с упоминанием сухарей-адвокатов-законников-лицемеров-крючкотворов, но пришлось экстренно свернуть дискуссию, потому что на гребне железнодорожной насыпи появилась знакомая фигура в белом пижамном обмундировании. Очевидно, не замечая ни милицейский «жигуленок», ни его хозяев, мой верный товарищ Вася целеустремленно шагал к покинутой мною сосенке.

«Надо же, как он некстати! – сокрушенно охнул внутренний голос. – Вот сейчас они так и запишут: незаконную пилку сосен совершила группа лиц!»

– Вася! Вась, Вась, Вась! – заблажила я, судорожно тиская мобильник. – Стой, где стоишь! Ни шагу вперед!

– Лен, я как раз стою на рельсах и вижу – поезд идет, – неуверенно хохотнул голос в трубке. – Можно я все-таки отойду с пути состава на пару шагов?

– Тогда не вперед, а назад! И заляг там, как партизан, чтобы менты тебя не заметили! – Я наскоро переиграла сценарий.

– Лен, так это же наш поезд, не вражеский! – продолжал веселиться Беспечальный Пьеро.

– Делай, что тебе говорят! – разозлилась я. – Не хватало еще из-за твоего тупого упрямства на два года на Север загреметь!

«Кстати, Саша как раз на Севере живет», – не особенно кстати заметил мой внутренний голос.

– Тем более, к черту Север! – вызверилась я. – Вася, ты где?

– Дисциплинированно лежу под откосом, как взорванный состав! – доложил мой товарищ подозрительно дрожащим голосом.

Я заподозрила, что Вася смеется, окончательно осатанела и с большим удовольствием испортила ему неуместное веселье рассказом о моем аресте и наших общих таежных перспективах.

– Погоди пугаться раньше времени, – выслушав меня, сказал Вася с твердостью, которой я от него не ожидала. – Вижу, телефон у тебя не забрали. А документы?

– Спрашивали, но я решила не давать, а обыскивать меня пока не стали, – ответила я, непроизвольно поежившись при мысли о личном досмотре.

– В таком случае что же тебе мешает уйти, не прощаясь?

– Так догонят же! – заволновалась я. – Еще, глядишь, по шее накостыляют и срок добавят за побег!

Вася попытался вернуть мне спокойствие, напомнив, что меня еще не только не судили, но даже фактически не арестовали (тут я мысленно помянула недобрым словом всех знатоков юриспруденции – как профессионалов, так и любителей). Я не сильно успокоилась и, закончив разговор с Васей, позвонила своему доброму другу милицейского происхождения Сергею Лазарчуку.

– Капитан!

– Опять забыла? Я уже майо-о-ор! – Серега зевнул мне в ухо. – Доброе утро!

– Кому как, – пробормотала я. – Серый, один вопрос: скажи мне, как многоопытный мент, могут ли твои коллеги всерьез ангажировать на роль преступника, срубившего сотню елок, хрупкую женщину с маникюрной пилочкой?

– Что, никого получше не нашлось, а дело закрыть очень надо? – Лазарчук хохотнул. – Могут, Лен, могут! Другой вопрос – смогут ли ей это дело пришить так крепко, чтобы оно на суде не оторвалось? Добрый адвокат…

– Где же мне его взять-то, доброго? – раздраженно буркнула я и выключила трубку, пока Серега не проснулся окончательно и не начал примерять роль преступной пильщицы елок на некоторых своих не в меру активных (и при этом жутко невезучих) знакомых.

Разговор меня не порадовал. Я разочаровалась в милиции так же, как в юристах, и поняла, что надеяться могу только на себя. После этого мысль о бегстве в моей голове не просто укоренилась – выросла в смелый план так же быстро, как побег бамбука.

Как убежать, чтобы злые милицейские дяди не пустились в погоню, я придумала без труда. Сложнее было найти способ выбраться из замкнутого пространства машины, но тут мне помог добрым советом знакомый продавец-консультант из магазина, специализирующегося на продаже автосигнализаций и противоугонных средств. Мы с Вадиком в позапрошлом году снимали рекламный сюжет об этой конторе и с тех пор неоднократно крепили взаимоотношения, обращаясь к специалистам за профильной консультацией: пижон Вадик за два года поменял три машины, а я все еще собиралась купить свою первую и так сильно боялась ошибиться с выбором, что переход из пешеходов в автомобилисты обещал затянуться надолго.

– Димочка, привет, это Лена, можешь быстренько ответить на один вопросик? – ласково замурлыкала я. – Не подскажешь, как можно открыть запертую машину изнутри? Если все двери закрыты намертво?

– Что, система центрального замка установлена? – легко диагностировал проблему специалист. – Понятно. Тогда для отпирания изнутри любой двери сначала нужно перевести в верхнее положение рычажок замка в двери водителя.

– А, ч-ч-ерт! Он не переводится! – сообщила я, проверив на прочность полученный совет и собственные ногти, один из которых не выдержал неравной борьбы с противным рычажком и сломался.

– Тогда только ключом снаружи.

– Вот спасибо тебе, помог! – язвительно сказала я. – Дима! Ключом снаружи любой дурак откроет! Надо без ключа и изнутри!

– Если не секрет, какому конкретно дураку это надо? – съязвил в ответ знатный спец.

– Мне, – честно сказала я, полагая, что это снимет ненужные вопросы.

Действительно, вопросов больше не возникло.

– Пожалуй, я не буду спрашивать, твоя ли это машина, – пробормотал мудрый Дима. – Значит, слушай. Самый простой и эффективный способ разгерметизировать салон – выбить стекло.

«Припаяют еще энное количество лет за порчу казеного имущества!» – быстро подсказал мне внутренний голос.

– А без откровенного варварства никак нельзя? – спросила я вслух. – Как-нибудь так, чтобы машину не испортить?

– Какая хоть машина-то? – с досадой уточнил специалист.

На этот вопрос я могла ответить легко:

– «Жигули» шестой модели!

Это ущербное детище отечественной автопромышленности я могу узнать с закрытыми глазами – у моей подружки Ирки такая же колымага, и мне порой разрешается ею порулить.

– Сказала тоже – «машина»! – развеселился Дима. – Считай, тебе повезло! «ВАЗы» с единицы по семерку включительно запросто открываются металлической линейкой, просунутой между стеклом и стенкой двери. Конструкцию автомобиля знать не обязательно, можно несколько раз потыкать в щель, дверь и откроется. Чем и пользуются угонщики, амбиции которых не распространяются на хорошо защищенные дорогие иномарки.

Я поняла, что Дима вот-вот оседлает своего конька и начнет аргументированно склонять меня к покупке у него самой лучшей и дорогой противоугонной системы, и предпочла закончить разговор. Пора было переходить от теории к практике.

Металлической линейки у меня при себе не было, но имелось нечто подобное – злосчастные маникюрные пилки. В свете новой задачи изображенный на них мужик с топором мог рассматриваться как средневековый штурмовик, хорошо вооруженный для разборок с укрепленными воротами замка. Взлом обычной автомобильной двери в таком контексте представлялся вполне реальным делом.

«Тонкая полоска стали, которая при необходимости гнется и при этом не ломается! – с удовольствием охарактеризовал универсальный германский инструмент мой внутренний голос. – Вполне может сработать. Давай приступай!»

Я не заставила себя уговаривать и приступила.

Практикум начинающего взломщика прошел на удивление успешно. Правда, первую пилку я сломала, но не расстроилась, потому что у меня имелся небольшой запас инструментов. Не было только запаса терпения и времени: я очень беспокоилась, что злые милицейские дяди вернутся в машину раньше, чем я ее покину. Поэтому я тыкала пилкой в щель между стеклом и стенкой двери с энтузиазмом ревнивого фокусника, пронзающего саблей ящик с запертой в нем ветреной красоткой. Пилочка яростно скрежетала, дверь протестующе скрипела, внутренний голос комментировал процесс фехтовальными терминами: «Выпад! Еще выпад! Туше!!!»

– Это не просто туше, это уже проникающее ранение, – пробормотала я.

Печально крякнув, дверь приоткрылась.

«Шпаги в ножны! – быстро сориентировавшись, распорядился мой внутренний командир. – Готовься к отступлению. Пора выводить из укрытия наш засадный полк!»

Я спрятала победоносную пилку, достала мобильник и позвонила Васе.

10

Идиота, приплясывающего на рельсах в обнимку с двумя хвойными деревцами, машинист приближающегося товарного состава заметил гораздо раньше, чем старший лейтенант Горохов и сержант Петров. В ожидании задерживающихся представителей лесхоза милиционеры расслабленно курили и травили анекдоты. Вернее, курил старлей, а хохмил сержант. Рассказывал он артистично, играя голосом, помогая себе мимикой и жестами – старший лейтенант так заслушался и засмотрелся, что отреагировал только на дикий визг паровозного гудка.

– Ох, мать вашу! – обернувшись на звук и выронив сигарету, вскричал Горохов тоном, который однозначно свидетельствовал об отсутствии у него всякого почтения к институту материнства. – Куда попер елки, придурок?!

Хлипкий парень в светлой пижаме поднял хвойное деревце повыше и помахал им, как знаменем.

– А ну, положь, где взял! – на полуслове оборвав анекдот, завопил сержант Петров.

Приближающийся поезд разодрал лесную тишь воплем сирены. Псих на диво шустро отскочил, и накативший товарняк скрыл его от суровых милицейских взглядов.

– Догоним! – предложил старший лейтенант и первым понесся к железнодорожной насыпи.

Побудительные мотивы старшего по званию сержант Петров постиг интуитивно и счел безусловно уважительными.

Несмотря на острое желание старлея и сержанта найти в этом деле крайнего, одинокая дамочка с маникюрной пилкой была неважнецким подозреваемым. При большом желании высокого милицейского начальства ей, конечно, можно было предъявить обвинение в незаконной рубке ста полуторагодовалых сосен, но судебная перспектива такого дела была крайне мутной. А вот добавив на скамье подсудимых к даме с пилкой психа с елкой, можно было с гораздо большим основанием рассчитывать на обвинительный приговор: эти двое уже могли сойти за организованную преступную группу.

– К ним бы еще третьего – с тележкой! – пробормотал Горохов, карабкаясь на насыпь.

При наличии компаньона с транспортным средством дама с пилкой и псих с елкой железно сообразили бы на троих годика по два, если не больше! Юридически подкованный старший лейтенант был неплохо знаком с содержанием статьи двести шестидесятой Уголовного кодекса.

– Вот же гад, а? – присев на корточки, бессильно ругался сержант Петров.

Он пытался высмотреть под несущимися мимо вагонами парня с елками, но тот оказался не таким уж дураком, чтобы ждать, пока поезд пройдет и откроет дорогу милицейской погоне.

– Это как же так получилошь? – озадаченно пробормотал Картавый, склонясь над мелкой серебристой лужей.

Он низко нагнул голову и рассматривал отражение ее лобовой части с таким интересом и вниманием, словно был молодым олененком, нетерпеливо ожидающим появления у него рогов.

– Это как он меня, я не понял?

– Как, как! Молча! – огрызнулась Дарюха, выкручивая намоченную в той же луже тряпочку. – На вот, приложи, пока шишки не вылезли! Мужик, называется! Хилый пацан ему накостылял одной левой!

– Ражве одной? – нахмурился Картавый.

Если бы хилый пацан накостылял ему двумя руками, было бы не так обидно.

– Одной левой! – охотно повторила Дарюха, не щадя чувств приятеля. – В правой он кошелек держал.

– Дуга ты! – сурово выругался Картавый, прилепив на лоб мокрую тряпочку. – Жачем отдала?

– Затем, что не хотела тоже по морде схлопотать! – ехидно объяснила ему подруга.