Текст книги "Шопинг с Санта Клаусом. Любовные игры по Интернету"

Моя работа на телевидении богата экстренными вызовами и неожиданными подъемами по тревоге, поэтому мобильный телефон я не выключаю даже на ночь. Давно, уже лет десять…

«Столько, сколько состоишь в законном браке», – словно невзначай заметил внутренний голос.

Я нахмурилась: это снова был прямой намек, пятнающий мое доброе имя. Безответственно вырубать мобильник на ночь глядя мне было свойственно в бурные добрачные времена, когда несвоевременный телефонный звонок запросто мог прервать процесс более увлекательный и затягивающий, чем самый сладкий сон. Причем от беспокойства я благородно оберегала не столько себя, сколько кавалеров, которых не всегда знала настолько хорошо, чтобы быть уверенной в их стрессоустойчивости.

«Значит, так. Либо рядом с тобой в «Эльзе» был кто-то малознакомый, но перспективный в смысле дальнейших плотных контактов, и ты выключила мобильный сама… Либо это сделала вовсе не ты», – закрутил сложноватую для понимания фразу мой внутренний голос.

– В любом случае получается, что со мной кто-то был, – заключила я. – Но кто?!

По моим воспоминаниям (доверять которым безоговорочно я теперь не решалась), последним, с кем я вчера общалась, был огорчительно добропорядочный и высокоморальный Александр свет Андреевич. Его я без последнего «прости» оставила в ресторанчике, это я помнила абсолютно точно. Сашина голубая – под цвет глаз – ветровка выделялась на фоне белой стены ярким пятном, и мой исполненный острого сожаления прощальный взгляд навеки запечатлел моментальный портрет «Мужчина в голубом». Это художественное произведение помещалось теперь в моем сердце, как в рамочке, и я намерена была беречь его всю оставшуюся жизнь. При этом тот факт, что вместимость моего сердца позволяла одновременно хранить в нем целую галерею мужских портретов разной степени ценности, никакой роли не играл.

«Так, может, в этом все дело? – встрепенулся мой внутренний голос. – Может, яркий и выпуклый образ Александра Великолепного заслоняет тебе вид на менее внушительные фигуры? Ну-ка, отгони Сашку прочь и загляни в свое недавнее прошлое еще разок. Никого другого там не видишь?»

Я аккуратно передвинула жемчужину моего музея – «Портрет мужчины в голубом» – в запасник, вновь пристально вгляделась во мрак собственного беспамятства и в самом деле увидела там какую-то неясную фигуру! Точнее говоря, я ее не столько увидела, сколько ощутила: смутно, на уровне тактильных ощущений, припомнила крепкие плечи, за которые цеплялась руками, и широкую грудь, к которой прислонялась головой. В глубине моего подсознания маняще забрезжил волшебный апельсиновый свет, и вдруг я вспомнила:

– Медведь! Оранжевый мишка! Я видела его, точно!

«И не только видела, но и обнимала, как родного! – обрадованно хмыкнул внутренний голос. – Ну, хоть что-то! Какая-то зацепочка!»

Мне не нужно было объяснять, о чем он говорит: о берлинских медведях, конечно! Эти монументальные звери нравились мне все, без исключения. Выйдя из ресторанчика, где мы ужинали с Сашей, я горячо обняла первого встречного желто-зеленого мишку, а несколько позже точно так же повисла на шее у какого-то медведя оранжевого цвета. Интересно было бы выяснить, где стоит такое чудо: возможно, удалось бы восстановить маршрут, который привел меня из ресторана, название которого я не запомнила, в отель «Эльза». Хотя пары точек, даже таких ярких, как расписные топтыгины, для этого могло быть недостаточно.

Я еще раз попыталась дозвониться Ирке и Вадику, но они были недоступны. В принципе, ничего страшного, я надеялась, что найду друзей там же, где мы расстались, – в своем законном отеле. И добраться до «Берлина» не представляло большой сложности, десяток евро на такси я вполне могла наскрести по сусекам. Но меня вдруг охватила такая апатия! Одна-одинешенька в незнакомом городе, в чужой стране, в гуще проблем и неприятностей, я почувствовала себя так скверно, что словами не передать. Хотя мой внутренний голос все-таки попытался это сделать и мрачно поэтизировал мое состояние: «Камень на душе и нож в сердце!»

– Бр-р-р! – вздрогнула я, физически ощутив убийственный трагизм лаконично обозначенного образа.

Скучный дождик незаметно превратился в мокрый снег, тяжелые влажные хлопья падали вниз, как нераскрывшиеся парашюты, а я все сидела, отсыревая от осадков наружно и от рыданий внутри, пока мой внутренний голос не взвыл за нас двоих: «Ну, не может же все быть настолько плохо?! Надо искать позитив!»

– Где же его искать? – пробормотала я и окинула панорамным взором заснеженный сквер.

И вдруг за кладбищенски сумрачной хвойной зеленью утренним солнышком заалела крупная фигура. Из-под елки, стряхивая на землю комья сырого снега, с треском полез кто-то большой и красный, как скульптурный мишка, стерегущий врата отеля «Берлин»!

Медведь, снег и елки органично сочетались в русской сказке, но не в центре второго по величине города Европы, поэтому мысль о том, что мои жалобные стенания пробудили от спячки живой символ немецкой столицы, я заклеймила как бредовую. Даже вслух сказала:

– Бред какой-то!

И правда, это был вовсе не медведь. Из-под елки, кряхтя и добродушно ворча, выбрался… Дед Мороз! Самый настоящий, живой бородатый дядька в красном с золотом долгополом тулупе, в парчовой шапке с песцовым околышком, с пухлым мешком за спиной и крепким посохом в руке!

«Точно, это бред! Пора к Топорковичу! – мгновенно согласился со мной внутренний голос, упомянув фамилию нашего общего с Иркой доброго друга, профессора из городской психушки. – Ты, дорогая, окончательно спятила!»

Возразить на это мне было нечего. Я вообще потеряла дар речи. Округлив глаза, я молча таращилась на чудесное явление и ошалело думала: может, это и есть исчерпывающий ответ мироздания на просьбу явить мне какой-нибудь позитив? Право, в то время года трудно было бы придумать что-либо более позитивное, чем здоровенный, широкоплечий, румяный Дед Мороз в искрящихся мехах, сверкающей парче и алом бархате, да еще с полным мешком подарков!

– Гм! – увидев меня, Дедушка смущенно кашлянул, поддернул богатую шубу и глубоким протоиерейским басом с вологодским оканьем вопросил:

– Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?

«Точно, ты спятила! – раздражающе надоедливо повторил внутренний голос. – Русскоязычный Дед Мороз в Берлине – это уже перебор!»

– Здравствуй, Дедушка Мороз, борода из ваты! – пробормотала я, начиная улыбаться так, что вопрос о том, тепло ли мне, хорошо ли, весело ли, представлялся излишним. – Веселее могли быть только пациенты профессора Топорковича: Наполеон Бонапарт, Гай Юлий Цезарь и иже с ними. Мы с Дедушкой Морозом неплохо вписались бы в эту знойную шизоидную тусовку.

– Борода не из ваты, она из пластмассовой мочалки, это гораздо круче, – возразил Дед Мороз, аккуратно снимая означенное украшение.

Под ним обнаружилась симпатичная физиономия, свежий румянец которой затеняла мужественная густая щетина. Очевидно, Дедушка Мороз был молод не только душой.

– Подвинься, милая! – сказал этот сказочный персонаж, бесцеремонно тесня меня на лавочке бархатно-золотым бедром. – Куришь?

Я покосилась на сигаретную пачку и холодно ответила:

– Нет. И вам не советую.

– Тебя, часом, не Минздрав зовут? – хохотнул отнюдь не примороженный Дедушка.

– Меня зовут Лена.

– А меня Костя! Будем знакомы!

И мы познакомились.

Мой новый знакомый оказался и не Морозом, и не Дедом. Константину было двадцать шесть лет, и только десять из них он носил звучную германскую фамилию Розенкранц. Ее Костя получил вместе с паспортом, который вопреки воле родственников по отцовской линии оформил на фамилию мамы. Этот Костин поступок был не плевком в скуластые лица рязанской родни, не пустым пижонством, а всего лишь началом планомерной кампании по интеграции уроженца Рязанской области в мировую экономику.

Назвавшись Розенкранцем и вскоре подав документы в Берлинский университет, Константин деликатно постучался в двери общеевропейского дома. Ему открыли, впустили в прихожую, и вот уже четыре года новообращенный Розенкранц изучал в Германии славистику. Выбор предмета, по сути, был завуалированным извинением в адрес покинутой, но не забытой рязанской родни. Ее Костя периодически вспоминал с тоской – как потенциальный, но не реализованный источник моральной и финансовой поддержки. В отсутствие таковой учебу в университете приходилось совмещать с работой. Она была временной, зато разнообразной, хотя неизменно пребывала в широком русле славистики. Костя подрабатывал экскурсоводом в турфирме, ориентированной на гостей из России, помогал с организацией презентаций представительствам субъектов РФ в Германии, выступал в массовке местного Русского театра и выполнял самые разные поручения Пети Вайсмана. Это имя Костя произносил с благоговением.

У меня сложилось впечатление, что Петер Вайсман – тот еще гусь. Ушлый парень, умудряющийся в обход немецких законов заполнять собой сразу несколько смежных экономических ниш: музыкальное сопровождение и видеосъемка свадеб, организация частных и корпоративных вечеринок, предоставление услуг такси и эскорта. Я, грешным делом, подумала, что шустрый Петя, наверное, и сутенерства не чужд, но говорить об этом вслух не стала. Узнав, что я представляю собой лучшую половину мобильной телевизионной «двойки», мой новый приятель Розенкранц невероятно оживился, замахал рукавами, как ветряная мельница, и сделал мне весьма заманчивое предложение:

– Как насчет того, чтобы утренничек отснять? Вайсман нормально заплатит. Кстати, мне еще Снегурочка нужна.

Я задумалась. Играть Снегурочку мне было не внове: я успешно дебютировала в этой роли в старшей группе детского сада. А что касается «левых» съемок… На экстренный камбэк в Берлин мы с Вадиком потратили свои собственные денежки, которые родная бухгалтерия нам нипочем не вернет. С учетом расходов на отель и обратный перелет на родину удачным случаем зарастить дыры в личных бюджетах пренебрегать не стоило. Я вспомнила, что еще неизвестно, не пробила ли дополнительную брешь в моей финансовой крепости необъяснимая ночевка в отеле «Эльза», и сказала Косте торжественно, как в ЗАГСе:

– Да! Я согласна!

Для полноты сходства с церемонией бракосочетания Константин радостно меня облобызал, и мы рука об руку пошли ловить такси. Следовало поскорее поставить в известность о наших новых планах моего напарника и Ирку: утренничек, на который мы были ангажированы, начинался ровно в полдень.

22

– Бисмарк!

Херр Китцель вытянул из-за пазухи ярко-желтую пластмассовую тарелку и игриво помахал ею, словно желая разогнать сизый утренний туман.

От реки тянуло промозглой сыростью, влажный воздух быстро созревал для новой серии осадков. Погода была особенно скверной для ревматиков, поэтому фрау Китцель не рискнула выйти на утреннюю прогулку вместе с мужем и Би. А вот супруг фрау Марты болезнями суставов не страдал, его самой серьезной проблемой был склероз. Но, поскольку херр Аксель по понятным причинам о своем диагнозе постоянно забывал, то нисколько им не тяготился.

– Смотри, Бисмарк, что у меня есть! – Он показал собаке тарелку, точно желтую карточку.

Густая растительность на морде терьера затрудняла прочтение собачьей мимики, однако задумчивый наклон головы к плечу и вопросительное поскуливание позволяли предположить, что Би отнюдь не в восторге от увиденного. В отличие от своего хозяина, маленький Бисмарк обширным склерозом не страдал.

– Лови! – азартно крикнул беспамятный херр Китцель, отправляя метательный диск в стремительный полет вдоль набережной.

Маленький смешной Бисмарк был настоящей собакой. Услышав команду, он отбросил сомнения и честно попытался поймать проклятую тарелку, но не допрыгнул и промахнулся.

– Не расстраивайся, сейчас мы попробуем по-другому, – подобрав неуловимый диск, сказал своему четвероногому другу неугомонный херр Аксель.

Ему показалось хорошей (и свежей!) идеей посадить собачку на парапет набережной. Старик так и сделал, затем отступил на два десятка шагов и приготовился к броску.

Летающая тарелка свистнула в метре над мостовой. Самоотверженный Би отчаянно прыгнул.

– Мохнатый шмель на душистый хмель! – одобрительно напел случайный зритель – высокий господин в богатом бархате, варварских мехах и боярской шапке.

Мохнатый Би и желтая, как цветущий хмель, тарелка встретились, в едином порыве перенеслись за широкий парапет и в крутом пике ухнули в воду.

– Цапля серая в камыши… – по инерции озадаченно допел господин в богатой шубе.

А его спутница громко ойкнула и напрямик через клумбу (что определенно выдавало иностранку, чуждую немецкой аккуратности и щепетильности) бросилась к парапету. В шубоносном господине заезжего гостя выдали русские народные ругательства, которыми он щедро сдобрил обращение к хозяину несчастного Би. Впрочем, херр Аксель иностранных слов не понял и уловил только немецкоязычную составляющую вопросительного предложения – а именно всего четыре слова: «совсем», «старый», «собачка» и «омут». В отсутствие определяемых ими глагола и существительных уверенно понять семантику сложной двуязычной конструкции не представлялось возможным, но херр Китцель правильно сориентировался по интонации, почувствовал необходимость оправдаться и заверил незнакомца:

– Не волнуйтесь, я сейчас позвоню куда надо!

– Слышь, Герасим! – угрожающе сказал ему парень, поддергивая шубные рукава. – Ежели ты утопишь этого бобика, то сам у меня сыграешь в Муму!

– Костя, хорош болтать, надо собачку вытащить! Дай сюда свою палку! – Девушка потянула из рук парня длинный суковатый посох.

– Служба спасения, слушаю! – произнес приятный девичий голос в телефоне херра Китцеля.

– Странно… – пробормотал старик, отнимая от уха трубку и глядя на нее с задумчивым прищуром.

У него вдруг возникло острое ощущение дежа вю, прочувствовать которое херр Аксель не успел: деятельные иностранцы, ставшие случайными свидетелями драматического падения Бисмарка в бездну вод, уже возились на мосту, пытаясь подцепить барахтающуюся собачку за ошейник сучком посоха.

– Странно… – еще задумчивее повторил херр Китцель, которому еще больше казалось, что все это уже было.

– Костя, помоги, я что-то зацепила! – крикнула иностранка.

Русских слов херр Аксель не понял, но увидел медленно поднимающийся над волнами чемодан, из которого ручьями текла вода, и пережил настоящее озарение: чудесным образом, объяснения коему забывчивый старец не находил, он вдруг постиг, что именно находится в клетчатом чемодане!

За минуту до того, как двое на мосту расстегнули молнию кофра, склеротический провидец совершил еще один могучий ментальный прорыв. Он гениально считал с информационного поля мироздания единственно верный телефонный номер, набрал его и решительно отчеканил в телефонную трубку:

– Алло, это криминальная полиция? Приезжайте на мост через Шпрее. Тут есть кое-что для вас.

Люди из Крипо приехали быстро.

– Это снова вы? И снова с трупом? – с нескрываемой укоризной обратился к херру Катцелю инспектор Рудольф Виккерс.

– Простите? – склеротический дедушка не нашелся, что ответить.

– Руди, это собака! – не тая удивления, сообщил Виккерсу коллега, успевший открыть чемодан.

– Прекрасно, – по-прежнему укоризненно буркнул инспектор и посмотрел на херра Китцеля совсем уже неласково:

– Вы все-таки утопили своего пса, жестокий старик?

– При чем тут мой пес? – обоснованно (как ему казалось) возмутился дедушка Китцель. – Бисмарк жив и здоров!

В подтверждение сказанного он вытащил из-за пазухи мокрого дрожащего песика, и тот звонко чихнул.

– Бисмарк жил, Бисмарк жив, Бисмарк будет жить! – бодро проскандировал рослый парень в костюме Санта Клауса.

Виккерс и его коллеги косились на него с подозрением, которое было вполне объяснимым. Только очень неправильный Санта мог принести им в подарок чемодан с мертвым псом!

– Значит, эта собака опять спаслась и вы утопили другую? – спросил настойчивый Руди.

– Да никого я не топил! – отговорился херр Аксель и, дабы не компрометировать себя дополнительно, поспешно убрал с глаз долой мокрого Би.

– Господин инспектор! – вмешался в разговор неправильный Санта Клаус. – Я верно понял, что это уже не первый чемодан с трупом, выловленный из Шпрее?

Виккерс не удостоил его ответом, но любознательный Санта нисколько не смутился, обернулся к своей спутнице и заговорил с ней на чужом языке.

Узнав русскую речь, Руди нахмурился. Разумеется, он не забыл, что предыдущий (не четвероногий) покойник из чемодана был опознан как гражданин России Юрий Михайлович Солнцев, заместитель директора одной губернской телекомпании. Установить его личность в кратчайшие сроки помогло консульство благодаря биометрическим данным погибшего, имевшего самый современный загранпаспорт. В связи с этим следовало признать, что Юрий Михайлович Солнцев был образцовым туристом и стал образцовым трупом, не особенно осложнившим работу экспертов Крипо.

– Вы русские? – задумчиво спросил Руди неправильного Санту.

– Моя фамилия Розенкранц! – важно ответил тот.

– А могу я узнать фамилию этой дамы? – продолжал настаивать инспектор.

Судя по тому, что Санта Розенкранц обратился с соответствующим вопросом к самой даме, он тоже не знал ее фамилию. Это только укрепило смутные подозрения Руди, так что ответ: «У нее нет при себе документов, вас устроит визитная карточка?» – он принял с недоверчивой усмешкой.

И совершенно напрасно! Визитная карточка спутницы Санты Розенкранца инспектора Крипо не просто устроила – она превзошла все его ожидания! Маленькая белая картонка удобочитаемыми латинскими буквами сообщала, что госпожа Елена Логунова является редактором информационной службы Екатеринодарской телекомпании.

О существовании на карте мира этого южного российского города, а в нем – этой самой телекомпании инспектор Вайсман узнал совсем недавно и при таких обстоятельствах, которые никак не позволяли забыть новые знания в области географии прежде, чем закончится расследование по делу об убийстве Юрия Михайловича Солнцева. Тот факт, что сумчатый покойник и спутница неправильного Санта Клауса Розенкранца оказались не просто земляками, но еще и коллегами по работе, невозможно было оставить без внимания.

– Руди, перед смертью эта собака кого-то покусала! – сообщил инспектору его коллега, осматривающий бренное тело таксы.

В другой раз дотошный и педантичный Виккерс не преминул бы указать эксперту на неточность формулировки: из сказанного не явствовало, чья именно смерть последовала за покусом – самой собаки или ее жертвы. То есть гибель собаки была очевидна, но наступила ли она в результате пищевого отравления жертвой покуса, судить без соответствующих анализов было рановато.

– Отлично, – несколько невпопад сказал Руди и посмотрел на ноги подруги Санты Розенкранца с интересом, который был гораздо сильнее обычного мужского.

Ноги иностранной тележурналистки блистали не столько красотой, сколько лаковым капроном. Следов контакта с собачьими зубами на них не наблюдалось. Тем не менее Руди твердо сказал:

– Я попрошу фрау проследовать с нами для выяснения некоторых обстоятельств.

Затем инспектор присел на корточки рядом со своим коллегой, окинул суровым взором хладный и мокрый собачий труп, задержал взгляд на оскаленных челюстях животного и непререкаемым шепотом распорядился провести в отношении данного тела не менее полную экпертизу, чем та, которая позволила установить личность Ю. М. Солнцева.

– Как скажешь, Руди! – ответил эксперт и, едва инспектор повернулся к нему спиной, выразительно покрутил пальцем у виска.

Эксперт и сам любил животных, но считал, что посмертно уравнивать их в правах с людьми – это уже чересчур!

23

Для Ирины Максимовой завтрак прошел нечувствительно: подругу Ирка любила больше, чем покушать, поэтому в растрепанных чувствах никак не могла сосредоточиться на процессе питания. Толстокожий обжора Вадик этим беззастенчиво пользовался, выдергивая из-под руки рассеянной сотрапезницы лакомые кусочки.

– Я вроде булочку приносила? – потянувшись к тарелке и нащупав ее гладкое фарфоровое дно, пробормотала Ирка. – Господи, ну куда же она пропала?!

Вопрос был не о булочке, а о подружке, но воровато чавкающий Вадик смены предмета разговора не уловил и, побуждаемый нечистой совестью, пробормотал:

– Ну, куда… Известно куда. У молодого здорового мужчины знаешь какой аппетит! О-го-го!

– Ты на что намекаешь? – Ирка очнулась от глубоких раздумий и посмотрела на Вадика тяжелым, как бабушкин чугунный утюг, взглядом. – Я чего-то не знаю?

Молодой здоровый мужчина с о-го-го каким аппетитом вполне сошел бы за уважительную причину исчезновения не только булочки, но и подружки. Но кто мог быть этим плотоядным хищником? Вынырнувший из глубины веков сосед Саша, по Иркиному несправедливому мнению, не тянул ни на молодого, ни на здорового.

– Да вообще больной – с легкостью отказался от такой женщины! – продолжая ревностно отстаивать интересы подруги, произнесла она вслух.

– Отказался? Когда это?! – по-прежнему принимая сказанное на свой счет, искренне обиделся Вадик.

Единственной женщиной, от которой он отказался бы с легкостью, могла быть только Смерть с косой.

– Вадик! – ничего не слыша и продолжая гнуть свою линию, настойчиво сказала Ирка. – Если есть какой-то мужик, ты должен мне все рассказать. Сейчас самое время признаться.

– Клянусь тебе, никаких мужиков! Никогда! – заверил ее Вадик, клятвенно прижимая огрызок плюшки к сердцу, целиком и полностью принадлежащему исключительно женщинам.

– Доброе утро! – возникнув у стола, вежливо произнесла переводчица Ксения. – Херр Вадим, если вы закончили трапезу, я хочу познакомить вас с господином…

– Да пошлите вы его… к какому-нибудь другому херру! Я не знакомлюсь с господами! – нервно вскричал Вадик, всерьез обеспокоенный тем, как стремительно, да еще и в международном масштабе, гибнет его репутация бабника. – Меня интересуют только дамы! И больше всех других дам в настоящий момент меня интересует моя напарница. Вы знаете, Ксюша, ведь она…

– Цыц! – прикрикнула Ирка, хлопнув ладошкой по столу. – Не смей компрометировать Ленку в глазах зарубежной общественности! Рано еще поднимать тревогу! Возвращаемся в номер, сидим и ждем.

Но сидеть и ждать, бездействуя, оказалось невыносимо.

– Хоть новости посмотреть… – пробурчал Вадик, включая телевизор.

– Кушен, кушен, кушен, кушен! – запел тоненький голосок.

На экране возник мультипликационный заяц, обнимающий непристойно большую морковку. Лелея гигантский корнеплод в своих объятиях, длинноухий зверек дурашливым дискантом тянул песенку на немецком языке. Страсть, с которой грызун прижимал морковку к брутально мохнатой груди, разительно контрастировала с писклявым голосом кастрата.

Вадик с недоумением взглянул на Ксюшу.

– Зайчик поет о том, как он любит эту чудесную, прекрасную, замечательную морковку, – угадав невысказанный вопрос, невозмутимо объяснила переводчица. – Это сейчас самый популярный в Германии рингтон.

– Извращенцы! – грубо бухнула расстроенная и злая Ирка.

Вадик переключил канал.

На экране появились две фотографии, с виду совершенно одинаковые. Их автор запечатлел средних размеров четвероногое, распластавшееся на голом кафельном полу. Животное было мохнатое, белое, а определить его видовую принадлежность мешало скверное качество снимков. В левом нижнем углу экрана призывно моргала табличка с набором цифр, в правом размеренно и безостановочно, словно робот-дирижер, жестикулировала телевизионная дева. Голос у нее был такой усталый и грустный, что Вадик, вопреки легенде ни черта не понимающий по-немецки, сочувственно предположил:

– А эти белые зайчики, похоже, умерли от неразделенной любви к морковке?

– Это не зайчик, это полярный медвежонок, живой символ Берлинского зоопарка, – терпеливо объяснила Ксения. – Телезрителям предлагается найти отличие между двумя картинками. Кто дозвонится в студию с правильным ответом, получит приз. Это сейчас самая популярная в Германии телеигра.

– Извращенцы! – неизобретательно повторила злобная Ирка.

Вадик снова переключил канал, и комнату заполнило волнующее вибрирующее контральто:

– О-о-о! Шпиль ми! Дрюкен ми!

– Мать моя! – ахнул Вадик, увидев на экране обладательницу чарующего голоса.

Избыточно обнаженная, морщинистая и седая, она была похожа не просто на мать, а на праматерь Еву, живущую в этом мире с момента его сотворения. Что бы ни означало сомнительное предложение шпилить ее и дрюкать, соглашаться на него решительно не хотелось.

– Эта дама говорит: «Позвони мне! Поиграй со мной!» – объяснила невозмутимая переводчица. – Это сейчас очень популярная в Германии реклама сексуальных услуг по телефону.

– Говорю же – извращенцы! – припечатала Ирка.

А Вадик встряхнулся, как будто ему померещился кошмар, и поспешно выключил телевизор. Его личный список дам, от которых имело смысл отказываться без раздумий, только что удлинился вдвое.

– Да-а-а, – протянул он через минуту, с трудом переварив полученные впечатления. – А вы видели, на каком канале валяется дохлый медведь? Я заметил: в левом верхнем углу висит логотип BDT!

– Это не то ли самое хваленое немецкое телевидение, с которым вы заключаете пакт о ненападении? – Ирка проявила шапочное знакомство с темой.

– Соглашение о сотрудничестве, – машинально поправил Вадик. – То самое. Не пойму только, какая нам польза от таких партнеров? Национальное телевидение, ха! Фигня Продакшн! Даже утренних новостей не показывают!

– Утренние новости лучше узнавать в Интернете, – посоветовала рассудительная Ксения. – Там всегда самая актуальная информация.

Ирка с Вадиком переглянулись.

– Хм, а ведь это недурственная мысль, – пробормотал Вадик и окинул подательницу недурственной мысли одобрительным взглядом затейливой траектории, по пути притормаживая на тех полушариях, которые отношения к мыслительному процессу не имели.

– Ленка у нас кто? Профессионал с ненормированным рабочим днем, собачьим нюхом на сенсации и неистребимой склонностью к авантюрам. Человек, который днем и ночью делает новости на ТВ. Вы понимаете?

– Намекаешь, что она могла успеть сделать какую-нибудь новость и на местном ТВ? – нахмурилась Ирка.

– Не совсем так, но где-то рядом, – кивнул Вадик. – Логика проста: где сенсация – там и журналисты. Ленка журналист. Находим сенсацию – находим Ленку!

– Надо узнать, что случилось в этом городе за ночь! – Ирка поняла и просветлела.

Разочаровавшись в берлинском телевидении, узнавать свежие новости пошли в бизнес-центр, где имелись компьютеры с доступом в Интернет. На разведку в виртуальный мир отрядили Ксению, как наиболее хорошо знающую немецкий.

– Все-таки мне хотелось бы конкретнее знать, что вас интересует, – промямлила переводчица, неуверенно начиная поиск.

– Нас интересуют все ЧП, случившиеся в Берлине этой ночью, – ответила Ирка, не отрывая напряженного взгляда от монитора и мучительно морща лоб.

Она не настолько хорошо знала немецкий, чтобы свободно читать, и выхватывала из текстов лишь отдельные слова.

– В первую очередь ЧП аварийного и катастрофического характера, – уточнил Вадик. – Они особенно хорошо сочетаются с характером нашей пропавшей подруги. У меня лично Ленка ассоциируется с цунами, тайфуном и землетрясением от шести баллов и выше – смотря как разойдется.

– Этой ночью в Берлине не было ни цунами, ни тайфуна, ни землетрясения, – сверившись с немецким поисковиком, сообщила Ксения.

– Но мы-то были! – напомнил Вадик. – И что, никак не отметились?

– Отметились, отметились! – успокоила его Ирка, постучав пальцем по монитору. – Смотри сюда. Как, ты сказал, звали того ночного жмурика из подводной сумки?

Определение было смутное, но Вадик расшифровал его без труда:

– Ты про нашего Юрика Солнцева? А что, он уже там?

В голосе коллеги усопшего отчетливо прозвучала корпоративная гордость – как будто одновременное попадание Юрика в мир загробный и в виртуальный делало честь оперативности СМИ, которое он представлял при жизни.

Новость про Юрика, переведенную Ксенией, прослушали с интересом. Широкой общественности сообщались сухие факты, дополненные коротким комментарием какого-то полицейского босса. В девятом часу вечера из-под моста через Шпрее была извлечена дорожная сумка, единственным содержимым которой было мертвое тело неизвестного мужчины. На костяшках пальцев его левой руки под густой волосяной порослью обнаружилась татуировка «Юрик», а на ручках сумки нашлись свежие следы клея. Резонно рассудив, что сумка совсем недавно совершила авиаперелет, неся на себе багажный билет, а в себе – нечто менее экстравагантное, чем хладный труп, спецы Крипо предположили, что и убиенный Юрик прибыл в Берлин воздушным путем. Имя покойника, начертанное кириллицей, указало поиску направление на восток. Изучив списки пассажиров бортов, прибывших из России и стран СНГ за истекшие сутки, сыщики отфильтровали всех Юриев, сопоставили их паспортные фотографии с застывшими чертами покойника и установили личность русского туриста Юрия Михайловича Солнцева. Подтвердило ее и сравнение биометрических показаний. Комментарий, сделанный по этому поводу полицейским чином, по сути представлял собой комплименты берлинским асам криминалистики и покойному русскому туристу, озаботившемуся своевременно оформить биометрический паспорт. «Этот положительный пример должен убедить всех сомневающихся в огромной пользе биометрического контроля», – назидательно резюмировал в итоге всем довольный полицейский босс.

– Интересное у них тут представление о хеппи-энде! – поежился Вадик.

– Извращенцы! – не задержалась с неоригинальной репликой Ирка.

– Ксюшенька, есть еще что-нибудь чрезвычайное? – спросил переводчицу оператор.

– Есть пожар, – доложила разведчица. – Ассоциируется ли у вас с пропавшей напарницей пожар?

Вадик в ответ кивнул так резко и глубоко, что, будь его подбородок поострее, он мог бы прокомпостировать себе кадык. Слово «пожар» (равно как «тайфун», «цунами» и «землетрясение») запросто могло стать вторым именем его напарницы.

– А что сгорело-то? – тоже встрепенулась Ирка.

– Пожар, возникший в результате неосторожного обращения неизвестного лица с пиротехникой, нанес серьезный ущерб офису второй национальной телекомпании Германии, – прочитала Ксения.

– Какой телекомпании – BDT?!

Ирка и Вадик одинаково сверкнули очами. Их горящие взгляды встретились (сообразительная Ксения своевременно пригнулась, уходя с линии огня) и взаимно аннигилировались.

– Неизвестное лицо, говорите? – с тяжким подозрением обронила Ирка, возвращая потухший взор к монитору.

А Вадик понимающе хмыкнул. Искрометность и зажигательность характера своей пропавшей напарницы он оценивал по высшему классу пожароопасности.